"Социализм. «Золотой век» теории" - читать интересную книгу автора (Шубин Александр Владленович)

Альтернативные общины

Несмотря на неудачу экспериментов Оуэна, движение общин ширилось, особенно в США. Дело в том, что и до Оуэна оно уже имело здесь свою историю, связанную с деятельностью религиозных проповедников. Оуэн отличался от них чисто социальным, светским характером своего эксперимента и принципиальным демократизмом, который редко был свойственен пророкам, организующим общины для своих сект. Религиозно-мессианский «допинг» был важным подспорьем социального эксперимента, но ограничивал возможности его распространения.

В Америке в XIX в. Эту деятельность развернули религиозные проповедники-немцы. В 1807 г. Г. Ранн создал общину «гармонистов», в 1817 И. Беймеллер – «сепаратистов». Община Амана, основанная в США немецкой сектой «инспирационистов», в 1842 г провозгласила себя коммунистической. В Америке существовали десятки общин разных направлений, преимущественно религиозных. Вера придавала эксперименту дополнительные духовные стимулы и позволяли религиозным общинам добиваться большего долголетия по сравнению со светскими экспериментами.

Оуэн был первым, кто пытался построить крупную общину на светских началах, без объединяющей религиозной идеи. В 1825-1826 гг. потерпела неудачу еще одна – Елоспрингская община оуэнистов.

Оуэнисты были более удачливы в Британии. В США последовала очередь последователей Фурье А. Брисбана, Г. Грилея и Ш. Дана, которым удалось создать несколько «фаланг». Всего фурьеристы создали около 30 фаланг, проживших от нескольких месяцев до 18 лет. В 1846 г. фурьерист Годен основал в Гизе на свои средства металлургический завод, который организовал по принципу участия работников в капитале. Также он организовал при заводе больничные кассы, сеть кооперативных магазинов, общественное жилье. Это социальное государство в миниатюре, отчасти повторившее в больших масштабах эксперимент Оуэна в Нью-Ленарке, успешно развивалось. К началу ХХ в. работники стали его совладельцами. Предприятие в Гизе стало одним из примеров успешного применения альтернативных капитализму идей в промышленности.

Организаторы альтернативных общин шли дальше, стремясь создать локальный социализм, основанный на социалистических или даже коммунистических началах.

Одним из наиболее успешных оказалось поселение перфекционистов («совершенствующихся»), во главе которых стоял Джон Нойес (1811-1886). Руководствуясь его религиозным учением и социальными идеями Фурье, перфекционисты в 40-е гг. осели в Онеиде, штат Нью-Йорк. Они быстро ушли от конкретных предписаний Фурье к общекоммунистическим и общинно-демократическим принципам, близким оуэнизму. По идее Нойеса «наши общины – это семьи, связанные также тесно, как обыкновенные семьи»[93]. Столкнувшись с типичными для коммунистических экспериментов проблемами недостатка альтруизма, качества труда, готовности выполнять тяжелую и грязную работу и т.д., «перфекционисты» нашли выход в укреплении тесной личностной связи между членами общины (вплоть до полигамии) и в создании Комитета критиков. Комитет следил, насколько члены выполняют взятые на себя обязательства, и, находя изъяны, сначала кулуарно, а в случае надобности публично критиковал виновников. Давление общественного мнения как правило позволяло исправить проблему, что позволило идеологам общины утверждать: «Для коммунистического общества свободная критика имеет то же значение, как голос закона для государства»[94]. Руководство работами общины осуществляли выборные распорядители. Важнейшие вопросы решали общие собрания, стремясь к консенсусу между членами. У общинников был общий стол, что исключало имущественное расслоение. Перфекционисты стремились к созданию многоотраслевой экономической структуры, успешной на внешнем рынке. Они продавали машинную пряжу, засахаренные фрукты и меха. Община не только сама отличалась долголетием, но заботилась о долголетии своих членов, подтвердив, что социалистическое и коммунистическое общество не может считаться таковым без сильных социальных институтов. В Онеиде была хорошая больница, из 299 членов общины в конце 70-х гг. 26 человек были старше 70 лет. Община создала филиалы в Коннектикуте и близ Ниагарского водопада. В конце 70-х – начале 80-х гг. перфекционисты подверглись преследованиям властей за пропаганду коммунизма и за «свободный брак», после чего формально отказались от последнего и были вынуждены официально принять форму акционерного общества.

Из нерелигиозных общин наиболее длительное существование удалось обеспечить течению икарийцев. Начало эксперимента было положено Этьеном Кабе (1788-1856), бывшим французским либеральным депутатом, который в период эмиграции увлекся коммунистическими идеями. Свои взгляды Кабе сформулировал в романе-утопии «Путешествие в Икарию» (1840). «Икария» – страна государственного коммунизма, а вовсе не община. Но популярность идей Кабе позволила ему начать эксперимент в локальном масштабе в США, в Техасе. Кабе отличался авторитарным характером, что стало одной из причин расколов в коммунистическом сообществе. Исключенные из общины апеллировали к прессе и властям, и Кабе с его последователями пришлось мигрировать по США и противостоять обвинениям в суде. В 1849 г. 2800 икарийцев осели в Нову. Некоторое время община развивалась успешно (в том числе и во время отсутствия Кабе во Франции, где он также защищал свое честное имя). Но затем она раскололась, Кабе с 200 сторонниками покинул Нову и вскоре скончался. Последовавшие за ним адепты прожили общиной до 1863 г., конфликтуя с Нову. В 1857 г. икарийцы были вытеснены из-за преследований кабетистов из Нову в Йова. В 60-е гг. положение общины икарийцев укрепилось, они приобрели паровую лесопилку и вписались в экономическую жизнь региона. В 70-е гг. конфликт поколений вызвал новый раскол. Традиционалисты выделились в «Новую икарийскую общину», а победившая молодежь принялась распространять общинный опыт по Америке, создав новые поселения в Калифорнии и Флориде.

К концу ХIХ в. в США существовало более 200 общин[95]. Но затем этот процесс пошел на спад по мере монополизации капитализма. Общины не могли выдержать конкуренцию с монополистическими корпорациями, поддержанными государством. Центр тяжести движения альтернативных поселений переместился в Россию, а с начала ХХ века – в Палестину (киббуцы).

В России коммунитарное движение набрало силу в условиях поражения революционного движения в 80-е гг. Штурм твердынь самодержавия, предпринятый народниками, не удался. Если нельзя изменить общество целиком, то можно попытаться изменить социальные условия для тех, кто желает экспериментировать на себе. Этическое требование добывать хлеб насущный собственными руками как нельзя лучше гармонировало с условиями эксперимента – коммуны должны кормить себя сами и показать другим пример сочетания интеллектуальной жизни и физического труда. Если пример окажется удачным, мир изменится без всякого насилия.

Коммуны в России возникали с разными целями. Идеи создания производственных ассоциаций и «образцовых ферм» была известна и по роману Чернышевского «Что делать?», и по инициативам ишутинцев, прерванным властями в связи с покушением Каракозова на Александра II в 1866 г. В конце 60-х гг. предпринимаются попытки создать «фалангстерии» на Северном Кавказе и Украине. Для участников «хождений в народ» середины 70-х гг. это были очаги революционной пропаганды. Разгромив их, правительство затем с недоверием относилось и к новой волне коммун, создававшихся с целью организации альтернативного образа жизни.

Исследовательница истории коммунитарного движения И.А. Гордеева пытается оградить его от подозрений в связях с революционным движением (будто времена возвратились на круги своя, и важно дать историческому явлению аттестацию благонадежности): «Колонии с коммунитарными целями следует отличать от внешне очень похожих на них поселений, основной целью создания которых могло быть сельскохозяйственное производство или, чаще, революционная пропаганда. Участники общин разных типов не только ставили перед собой неодинаковые цели, но и идеологически были чужды друг другу, редко пересекались в своей деятельности, и даже можно говорить о том, что разные типы колоний привлекали людей разного психологического склада»[96]. Факты (в том числе и приведенные самой И.А. Гордеевой) говорят о другом. У этих движений были близкие цели, разные методы их достижения, и участники революционного народнического и коммунитарного движений представляли собой не совпадающее, но пересекающееся множество. На разный этапах своей биографии человек мог быть и революционным пропагандистом, и строителем мирной коммуны. Тем более, что оба движения объединяла идея «общинного социализма» – независимо от того, стремились коммунары создавать общину в России или в более свободной Америке. Важно иметь в виду, что российское движение было органической частью мирового коммунитарного движения, которое бурно разрослось со времен Оуэна, прежде всего в США. Часть Киевского коммунитарного кружка «американцев» (планировавших создать общину в Америке) увлеклась бакунизмом, а один из лидеров Большого общества пропаганды Н. Чайковский (по имени которого общество называлось «чайковцами»), напротив, стал американским коммунитарием. Ссыльный революционер А. Энгельгард создал у себя в поместье «интеллигентную деревню» и положил начало целой генерации коммунитариев, разделявших его принцип «каждый прежде должен очиститься сам». Так переплетались судьбы людей, которые не могли и не хотели вписаться в социальную структуру Российской империи.

С начала 70-х гг. в Российской империи возникают десятки коммун, созданных для развития альтернативного образа жизни, самосовершенствования и гармоничной жизни в кругу друзей. Новый импульс этому движению уже в 80-е гг. придало учение Л. Толстого, сочетавшего ненасильственный анархизм и раннехристианские идеалы. Коммуны испытывали влияние и других религиозных идей, в том числе тех, которые вырабатывали сами в бесконечных спорах на культурные и религиозные темы. Общинная жизнь предполагала крайне плотное и интенсивное общение энергичных, не настроенных на компромисс и подчинение людей. Споры перерастали в конфликты, а распределение работ между людьми, многие из которых не имели соответствующей квалификации, придавали этим конфликтам «материальный базис». Не удивительно, что большинство общин не доживали до трех лет. Тем не менее, люди не бросали идею, переходя от одной инициативной группы к другой, из общины в общину, складываясь в новые конфигурации, приобретая опыт общения и физического труда и постепенно создавая более устойчивые поселения. В 1885 г. по инициативе опытного коммунитария В. Еропкина под Геленджиком была создана община Криница. На территории в 350 десятин жило 15-50 общинников и множество гостей (общину посетило более 800 человек). Криница дотировалась Еропкиным (он стал директором писчебумажной фабрики), но основную нагрузку по снабжению несла сама. В начале ХХ века жители Криницы так формулировали свое кредо: «Для осуществления наших стремлений к истинной жизни мы остановились на земельной общине, но мы не стоим за общину как внешнюю форму жизни, а стоим за общинность как духовное начало, как душевную предрасположенность, как сердечное стремление человека слить свое «я» с другими для выполнения смысла нашей жизни, как этот смысл освещается моральными и научными системами, объясняющими связь человека с беспредельным миром и истиной»[97]. В 1912 г. Криница потеряла возможности внешнего дотирования и преобразовалась в самоокупаемую артель. Пример Криницы был не единственным опытом долгосрочного существования альтернативных поселений в России[98].

Большинство российских коммун объединяли такие принципы, как общность имущества, демократия – решение основных вопросов собранием и назначение распорядителей, легко сменяемых по завершении соответствующих работ. Эти принципы, как мы видели, роднят российские коммуны с некоторыми американскими.

История общин даже в большей степени, чем история государств зависит от конкретных людей – их характеров, организационных способностей, терпимости, знания психологии и теории самоуправления. От участников процесса зависит не меньше, чем от системы, индивидуальные порывы не могут быть сглажены инерцией социальных масс, а быстро вызывают реакцию окружающих, придавая развитию общины драматизм, динамизм и неустойчивость. История общин знает и деспотов, и революционеров. Однако общины действовали как открытые сообщества, из которых можно было в любой момент «эмигрировать». Некоторые общины создавали рядом сателлитные поселения, где можно было отдохнуть от надоевшего сообщества, а затем, уже скучая по друзьям и общинной суете, вернуться назад. Текучка кадров играла благотворную психологическую роль, разряжая обстановку, но дурно сказывалась на хозяйстве. В дела общин вмешивалась и полиция, не верившая в благонадежность этих «притонов» народников и толстовцев. Под давлением властей (иногда сопровождавшихся арестами) погибло несколько коммун.

После революции 1917 г. последовал короткий расцвет движения коммун. Эта идея стала официальной, коммуны воспринимались коммунистами как первые шаги к неведомому новому обществу. Теперь коммуны создавали не только мирные толстовцы, но и анархо-коммунисты, левые эсеры и большевики, близкие по взглядам к анархистам. Толстовцы также сблизились с радикалами, ориентировавшимися на преобразование внешнего мира. Толстовские общины приняли в свой состав анархистов. Судьба коммун времен революции различна. Одни были уничтожены белыми, другие превратились в огосударствленные хозяйства и затем использовались как витрина колхозного движения. Коммуны, созданные анархистами, вычищались от политически активных элементов (хотя некоторые анархисты, формально отказавшись от своей политической идеологии, продолжали руководить коммунами и колхозами)[99].

Толстовские общины также получили в 20-е гг. новые возможности для развития, так как были избавлены от преследований по религиозному принципу. Их отличали широкие дискуссии на духовные темы, терпимость к образу жизни. В остальном это были типичные коммунистические общины, которые решали вставшие еще перед оуэнистами проблемы за счет духовных стимулов и небольших размеров коммуны (30-40 человек), позволявших обеспечить моральное давление на нарушителей дисциплины труда и альтруистической морали. Коммунары трудились денно и нощно, что обеспечивало экономическое преуспевание. Иногда «каторжный» труд вызывал протесты: «Мы собрались здесь не ради работы, а ради братской жизни»[100]. Под давлением властей, стремившихся превратить коммуны в колхозы, коммунары перемещались с места на места, причем бывало, что объединялись анархистские и толстовские коммуны. В 30-е гг. и анархо-коммунистические, и толстовские коммуны были поглощены колхозной системой. Движение альтернативных общин возобновилось в России только в 90-е гг. («Китеж» и др.).