"Время таяния снегов" - читать интересную книгу автора (Рытхеу Юрий Сергеевич)

26

Когда южным ветром унесло припай и море очистилось ото льда, дядя Кмоль после долгих просьб согласился все-таки взять с собой на охоту Петю и Ринтына.

Ринтын тщательно вычистил оставшийся от отчима дробовик, смазал топленым тюленьим жиром кэмыгэт — высокие, до колен, непромокаемые охотничьи торбаза, расправил слежавшийся плащ из моржовых кишок и остро наточил нож. Подумав немного, он сунул в охотничий мешок книжку.

Петя приволок к вельботу полный рюкзак.

Кукы спросил его:

— Что у тебя там в мешке?

Петя замялся.

— Ага! — поднял вверх палец Кукы. — Охотничье снаряжение.

Петя кивнул головой с таким видом, будто в горле у него застряла кость.

— Ну-ка, покажи, что ты взял с собой? — Кукы положил на рюкзак свою большую, как лопата, ладонь.

Петя неловко развязал рюкзак.

Кукы захохотал:

— Как же это ты? Или ты не надеешься на добычу? Разве ты не знаешь, что только голодный охотник по-настоящему упорен и настойчив?

— Оставь его, — старый Рычып остановил Кукы. — Он в первый раз идет на охоту. Всех законов не знает. Вон, смотрите, идет товарищ Кожемякин.

К вельботу спускался Кожемякин — уполномоченный райсельхозотдела. Два раза в год — ранней весной, когда начинался первый ход моржей, и поздней осенью, в пору лежбища, — Кожемякин прибывал в Улак и отсюда объезжал окрестные стойбища. Охотники уважали его за то, что он не лез к ним со своими советами, как и где ловить морского зверя.

— Его зовут у нас "моржовый начальник", — объяснил Ринтын Пете странное прозвище Кожемякина, — потому что он хлопочет о плане заготовки моржей. Если добудут больше — хорошо, но меньше — никак нельзя. Дядя Кмоль говорит, что моржовый начальник сам не ездит на охоту: на воде ему делается дурно, хотя он в наших краях не новичок и язык наш знает.

— Здравствуйте, товарищ Кожемякин, — поздоровался Кукы. — С нами на охоту?

— Некогда, — ответил начальник, пожимая руки охотникам. — Надо ехать в райисполком.

Кожемякин поставил на борт вельбота маленький чемоданчик, обитый моржовой кожей, и поправил на кожаном пальто широкий ремень.

— Как-нибудь в следующий раз, — сказал он. — Получена телеграмма, что, по данным авиаразведки, в районе Ирвытгыра появились киты.

— Спасибо за новости, — улыбнулся Кукы, — мы и без этого позаботились о гарпуне.

Большой китовый гарпун, длиной в два с половиной метра и толщиной в руку, — с остро отточенным наконечником, надетым на металлический стержень, производил внушительное впечатление.

По случаю того, что на вельботе ехало начальство, его сопровождал председатель колхоза Татро.

— На промысел? — спросил ребят Татро.

— Да, Иван Иванович, — ответил Ринтын.

— Вы уж, ребята, не зовите меня больше Иваном Ивановичем. Просто Татро. Это Василий Львович назвал меня Иваном Ивановичем, чтобы научить учащихся обращаться к учителю по имени и отчеству.

Татро совсем потерял "учительский вид". Волосы, бывшие ранее предметом особых забот, росли теперь свободно и густой черной прядью падали на лоб.

Ребята пристроились на корме, около мотора. Невдалеке от них поместился Кожемякин, он угощал охотников папиросами из прозрачного, как речной лед, портсигара.

— Надо же такую красивую вещь смастерить! — восхищался Кукы. — Из чего же сделана?

Кукы взял портсигар и начал сжимать, пробуя его прочность.

— Это пластмасса, — сказал Кожемякин, отбирая портсигар.

Миновали большой, выдававшийся далеко в море каменистый мыс и вышли на морской простор. Крутая волна катилась навстречу, чуть слева по носу вельбота. Ударяясь о борт, она окатывала сидящих солеными брызгами. По левому борту подняли брезентовый фальшборт.

Кожемякин сидел, втянув голову в плечи и полузакрыв глаза. Он засунул руки в рукава и положил под ноги чемоданчик. Его лицо приняло зеленоватый оттенок, точь-в-точь какой был у пассажиров «Нерпы» во время поездки Ринтына в пионерский лагерь.

Кукы вытащил со дна вельбота большой чайник, налил в эмалированную кружку воды.

— На, попей, легче станет, — сказал он, протягивая "моржовому начальнику" кружку.

Не открывая глаз, Кожемякин отрицательно покачал головой.

Кукы пожал плечами и сам выпил воду.

За Ченлюквином, где прибрежные сопки понижались, вечно дул ветер. Но это место славилось тем, что по нему пролетали большие стаи уток.

Ребята пробрались на нос вельбота. Утиные стаи проносились низко над водой, наперерез курсу вельбота. Они были так низко, что, кажется, протяни руку — схватишь на лету птицу.

Вместе с ребятами стрелял Кукы. Он ловко подбирал убитых уток на полном ходу вельбота.

— Метко стреляешь! — похвалил он Петю, протягивая ему двух уток. — А еще едой запасался…

Петя не знал, что говорить от удовольствия, и все дул в ствол дробовика.

Ринтын был рад за своего друга и терялся в догадках, как Кукы мог заметить, что именно дробинки Петиного ружья попали в уток: ведь стреляли они вместе!

Когда вельбот миновал полосу ветра и волнение улеглось, Кожемякин открыл глаза. Слабым голосом он попросил пить.

Подавая ему кружку с водой, Кукы сказал:

— Скоро будем пить чай: сейчас примус заведу.

Ребята взялись за насос. На их обязанности лежало следить за тем, чтобы в вельбот не набралось забортной воды.

Каждый на вельботе теперь был занят делом. Кукы разжигал примус, Опэ надувал пых-пыхи.[12] Он единственный из коренных жителей Улака носил очки. Очки были старые — один из заушников заменен простой черной ниткой, они чудом держались на его плоском носу. Старый Рычып то и дело подносил к глазам бинокль, оглядывая горизонт и пустынную поверхность моря.

Справа между скал показалась могила. В ней была погребена дочь моря. По преданию, она являлась прародительницей всего прибрежного населения. Когда-то в далекие времена в этих местах жила красавица — дочь белого ледяного моря. В светлые летние ночи, когда солнце ненадолго погружалось в море, к берегу подходил кит и едва касался прибрежной гальки, как обращался в красивого юношу.

При первых лучах восходящего солнца юноша спешил от своей возлюбленной в море, и как только его роскошные торбаза, расшитые беломорской красавицей, омывала волна, он снова принимал вид кита. Беломорская женщина родила от мужа-кита несколько китенков и сыновей в человечьем обличье. Сыновья охотились в море и, помня строгий наказ матери, никогда не трогали китов. Шло время. Кит-муж погиб, выбросившись на берег у стойбища, где жила его жена — дочь моря. Беломорская женщина состарилась, сыновья ее взяли себе жен из племен, находившихся далеко на юге. Однажды, когда в море было мало моржа и тюленя, сыновья беломорской женщины загарпунили кита: они не понимали, почему их мать запрещает убивать китов, в каждом из которых целая гора мяса, способная прокормить жителей стойбища в течение продолжительного времени. Узнав о поступке своих детей, беломорская женщина от горя лишилась рассудка и в бреду рассказала тайну происхождения прибрежного народа. Сыновья похоронили мать с почестями и на могилу положили голову ее мужа-кита, обструганную и отполированную жестокими ветрами…

— Смотри! — Кукы тронул Кожемякина за плечо. — Здесь лежит наша общая мамаша, наша праматерь.

— Да, я слышал о ней, — лениво ответил начальник, не совсем еще оправившийся от приступа морской болезни. — Это вроде нашей Евы.

— Это не Ева, — возразил Кукы. — Она беломорская женщина, дочь моря.

— Я так, для сравнения сказал, — пояснил Кожемякин. — А в общем все это мифология, сказки, суеверие, одним словом, — махнул рукой Кожемякин.

— А кто был ее муж? — спросил Кукы.

— Адам, — коротко ответил Кожемякин.

— Адам, Адам, — повторил несколько раз вслух Кукы, как бы вслушиваясь в каждый звук этого имени. — А кто он такой? Морж, тюлень, медведь или, может быть, тоже кит?

— Не кит он, а обыкновенный человек, — ответил Кожемякин.

— Я слышал от русских учителей, будто весь людской род произошел от волосатой обезьяны, — вмешался в разговор Опэ.

— Это по-научному, — сказал Кожемякин. — А Ева и Адам — это религия, шаманские рассказы.

— Не мешай! — отмахнулся от Опэ Кукы. — Все-таки непонятно, как это простые люди, ваши Адам и Ева, могли создать весь человеческий род?

Вскипевший чайник прервал разговор. Кукы потушил примус и накрошил в чайник плиточного чаю. Петя развязал свой мешок и вывалил на опрокинутый ящик, служивший столом, все, что там было. Крендели, баранки, сладкие булочки быстро исчезали во рту охотников и перемалывались крепкими, как волчьи клыки, зубами.

— А теперь рассказывай дальше, — обратился Кукы после чаепития к начальнику.

— Ну что там рассказывать? Я все это знаю понаслышке…

— Тогда расскажи о русских шаманах — попах, — не унимался Кукы. — Ты знаешь хоть одно русское заклинание?

— "Отче наш" знаю немного…

— Это о чем?

— Ну, в этой молитве восхваляется бог, — туманно пояснил Кожемякин, — и просят хлеба у него.

— Зачем хлеб? Просить так уж просить сразу моржа или тюленя!

Помолчав немного, Кукы спросил:

— А как ты заклинание получил? Купил у какого-нибудь попа?

— Зачем! Все молитвы записаны в книгах. Выучивай и молись себе на здоровье.

— Вот это хорошо придумано! — с восхищением сказал Кукы. — Купил книгу и получай заклинания на всю жизнь. Мой дед, чтобы хоть немного научиться шаманить, за каждое заклинание песцовую шкурку платил. Ты, товарищ Кожемякин, на меня не обижайся, что я много тебя расспрашиваю. Раньше мы не думали о жизни: забота о еде и теплом жилище — вот о чем были наши думы. Сейчас вся наша жизнь меняется, как земля весной, во время таяния снегов. Многое нам еще неясно, но мы хотим все понять и научиться сами разбираться, как и что в жизни.

— Кит! — крикнул с носа вельбота Рычып.

Все, кто только что прислушивался к разговору Кукы и Кожемякина, обернулись на крик. Дядя Кмоль достал свои бинокль. Прямо по курсу вельбота показался фонтан. Кита заметили и на других вельботах.

Кукы пробрался на нос и приготовил гарпун. К ремню, идущему от наконечника, он привязал три пых-пыха.

— Прибавь ходу! — крикнул Кмоль, не отрывая бинокль от глаз.

Вельбот рванулся и понесся к киту.

Началась погоня. Кукы держал наготове гарпун; Опэ, стоявший рядом, заметно нервничал и без нужды то и дело поправлял лахтачий ремень. Кит часто менял направление, но дядя Кмоль каждый раз угадывал, где он покажется.

Кит уже был так близко, что сквозь зеленоватую толщу воды просвечивало его длинное гладкое тело.

Выбрав момент, Кукы размахнулся, изо всех сил бросил гарпун. Рукоятка отскочила от кита, и пых-пыхи, словно ожившие, перекинулись за борт, увлекаемые вонзившимся в китовое тело наконечником.

Кит нырнул, утащив в глубину пых-пыхи. Кмоль повернул вельбот от кита, уступая место другим бригадам. Для того чтобы удержать кита на поверхности, недостаточно подъемной силы трех пых-пыхов. Для верности необходимо было всадить в него по крайней мере еще один гарпун.

Вельбот бригады Чейвына приблизился к киту, и через минуту за морским великаном тянулось уже шесть пых-пыхов. Их оказалось довольно, чтобы держать кита близко на поверхности, кроме того, пых-пыхи отмечали направление, по которому кит пытался уйти от вельботов.

С близкого расстояния охотники расстреливали кита в упор. Из головы его хлестала кровь, но кит не сбавлял скорости, и моторы, работавшие на пределе, едва успевали за ним. Окрашенная кровью вода кипела от пуль, вельботы неслись как на крыльях, от грохота выстрелов гудело в ушах. Когда утихли ружья и моторы были выключены — над морем нависла неправдоподобная тишина. И казалось, что это только на один миг, на одну секунду… Прошла секунда, минута, а на море по-прежнему было тихо. Лишь за бортом журчала волна. Вельбот двигался по инерции к кровавому пятну на воде, посреди которого плавали шесть пых-пыхов, поддерживавших на плаву убитого кита.

Первым нарушил тишину Кукы. Подмигнув Кожемякину, он шутливо произнес:

— Предки услышали, что мы о них вспоминаем, и послали нам богатую добычу.

До Нуукэна добрались лишь к вечеру, когда солнце уже низко висело над морем. Нуукэнцы и охотники окрестных стойбищ, приехавшие сюда на время промысла и раскинувшие у моря свои палатки, вышли на берег.

Ремни, которыми был привязан к вельботам кит, отвязали и бросили стоявшим на берегу людям. К ремням привязали канаты с блоками.

Пока причаливали и вытаскивали вельботы на берег, кит уже был вытащен на сушу. Со всех сторон его облепили люди. Широкими ножами на длинных рукоятках они отрезали большие куски кожи с жиром и оттаскивали в сторону.

Ринтын и Петя, уже точившие свои ножи о плоские камни и намеревавшиеся принять участие в разделке кита, были сильно огорчены, когда Рычып поручил им отгонять от мяса и жира собак. Их гордость добытчиков кита была уязвлена, и, чтобы выместить досаду на прожорливых собаках, они вооружились камнями потяжелее.

Когда закончили разделку кита, солнце уже наполовину зашло в воду, чтобы снова подняться и начать новый день. На берегу выросла целая гора мяса и жира.

Несмотря на бдительность Ринтына и Пети, собаки успели объесться и лениво грызли огромные, похожие на жердины китовые ребра.