"Время таяния снегов" - читать интересную книгу автора (Рытхеу Юрий Сергеевич)

6

Накануне 1 сентября Ринтын долго не мог заснуть. Проснулся он от испуга: опоздал! Все в пологе спали. Ринтын высунул голову в чоттагын и посмотрел на ходики, висевшие на стене. Часы деловито тикали. Неутомимый маятник ходил взад-вперед, и все же Ринтын не знал, рано ему идти в школу или он уже опоздал.

Мальчик наскоро оделся, натянул сшитую матерью новую рубашку и вышел на улицу. Ноздри защекотал свежий морозный воздух, который бывает в раннее утро осенью, когда кончились дожди, вода в лагуне дымится морозным паром и со дня на день ожидается первый снег.

Судя по положению солнца, было еще рано. На улице ни души. Пробив ковшиком ледяную корку в ведре, Ринтын налил в тазик воды. Отныне Ринтыну предстояло каждое утро мыться. Он намылил руки, размазал пену по лицу, а затем сполоснулся. Умываться «по-настоящему» Ринтына научил отчим. Сам Гэвынто, кроме мытья лица, чистил щеткой с белым порошком зубы. Однако над этим смеялся даже молчаливый дядя Кмоль и советовал брату заодно мыть язык с мылом и вешать его на веревочку для просушки.

После умывания Ринтын занялся своей сумкой. Сумка была сшита бабушкой из нерпичьей кожи, украшена вышивками из разноцветного бисера и белого оленьего волоса. Ринтын еще раз проверил, все ли было там на месте: тетради, карандаши, резинка. Маловато! Вот у его двоюродного брата Тэркынто, ходившего в седьмой класс, сумка прямо лопалась от книг.

Время тянулось медленно, хотя проснувшиеся птички уже звонко щебетали над ручьем. Кто-то звякнул ведром на краю стойбища, а на другом конце закашлялся старик. Громким лаем отозвались на кашель собаки. Ринтын сел на камень лицом к солнцу и прислонился к яранге. Лучи били прямо в лицо, и Ринтын зажмурился.

Ринтыну показалось, будто его изнутри толкнули. Он вскочил на ноги. Солнце уже высоко стояло в небе. Над крышами яранг и трубами домов стлался дым. По улице бегали собаки. В яранге, за стенкой, слышался глуховатый голос дяди Кмоля. Ринтын вбежал в ярангу и схватился за сумку.

— Ты куда так рано? — остановил его дядя Кмоль. — Не спеши, попьешь чаю, ну тогда и пойдешь.

Ринтын все еще нерешительно топтался у входа.

Он взглянул на ходики, и хотя это не дало ему точного представления о времени, все же немного успокоило.

Из полога выглянула бабушка, а вслед за ней показались лохматая голова отчима и разрумянившееся от сна лицо матери. Началась утреннее чаепитие.

Обычно Ринтын долго тянул из блюдца чай, чтобы съесть побольше сахара. Но на этот раз он одним духом опорожнил блюдце и заторопился. Напрасно дядя Кмоль, отчим и мать доказывали, что до начала занятий по крайней мере еще часа полтора, — Ринтын спешил.

На занятия он не опоздал, но многие пришли раньше его. На завалинке дремал Аккай, рядом сидел сын пекаря Петя. С матерчатой сумкой через плечо стоял Коля — единственный среди улакских ребят носивший русское имя. Отца его звали Авай, и при соединении его имени с именем сына получалось смешное слово «авай-коля», то есть дырявая постель. Так его и дразнили ребята. Черноглазая девочка по имени Ёо, что означало «ветер», "буря", от нетерпения кидала камни в ржавую консервную банку. Характер этой девочки вполне соответствовал ее имени. Ёо была сильная, быстрая, неутомимая и пользовалась уважением среди мальчиков. Высокая Ватваль от смущения сосала палец. Здесь были и ребята, ходившие в школу не первый год, но соскучившиеся по ней за лето. Они с важностью рассказывали новичкам о школе, об учителях.

Когда Ринтын подошел, дремавший на завалинке Аккай открыл глаза и сказал:

— Я пришел первым.

Он это говорил каждому.

Авай-Коля хвастался своим новеньким вельветовым костюмом и предлагал всем послушать, как попискивают при ходьбе его брюки: зик-зик-зик. Авай-Коля уже вспотел, а желающих послушать "скрипучие штаны" было много, и бедняга, не останавливаясь, все ходил вокруг школы.

Подошли старшеклассники в пионерских красных галстуках, а у Тэркынто, двоюродного брата Ринтына, поблескивал на груди алый значок КИМ.

Несколько раз мимо ребят прошел школьный истопник Тэюттын, неся ведра с углем. Новички провожали его взглядами, полными уважения: они уже знали, что дядя имел право входить в школу в любое время, никого не спрашивая об этом. Сам Тэюттын считал свою работу куда выше охоты на зверя, а относительная близость к просвещению давала ему основание думать, что его ум намного выше ума простого охотника. Такое высокомерное отношение к другим заставляло охотников презрительно называть его соленой собакой.

Пришли и брат с сестрой — близнецы Меленберги. Их отец, по национальности немец, работал водовозом на полярной станции, а жена его, чукчанка Мину, — в пошивочной мастерской колхоза. Мелленберг плохо говорил по-русски, жена с ним разговаривала по-чукотски, и поэтому дети знали только один язык — чукотский, хотя носили русские имена. У Нади в волосах алел красный бант, а у Володи из кармана торчал кончик белого носового платка.

Явился Калькерхин с громадным, невесть откуда взявшимся у него кожаным портфелем с никелированными замками. Он был в новых торбазах и новых калошах.

Наконец Тэюттын пригласил ребят войти в школу. В длинной светлой комнате их построили в несколько рядов. Вошли учителя и встали перед рядами.

Среди учителей был и новый — недавно сошедший с парохода красивый молодой человек. Позади него стояла толстая старушка в черном платье.

Зоя Герасимовна сделала шаг вперед и сказала, что сейчас будет говорить новый директор — Василий Львович Беляев.

Василий Львович Беляев улыбнулся и вдруг заговорил по-чукотски. Это так поразило ребят, что сначала они не вдумывались в смысл того, о чем говорил директор. Ринтын с удивлением смотрел ему прямо в рот, откуда легко катились чукотские слова. Это было так непривычно, как если бы сам Ринтын заговорил по-русски.

— Мои маленькие друзья, — сказал Василий Львович, обращаясь к первогодкам, — сегодня впервые вы пришли в школу. Пройдет много лет, но в памяти каждого из вас останется сегодняшний день как день великой перемены в вашей жизни. Я надеюсь, что среди вас нет лентяев. Ведь каждый из вас мечтает стать настоящим охотником. Но чтобы стать им, вы это знаете, нужны терпение и упорство. Вез этого невозможна и охота за знаниями, которые очень нужны народу. Чукчи — народ талантливый. Загляните каждый в свою ярангу — и вы найдете там творения умелых рук. Посмотрите на сумку того мальчика, — он показал рукой на Ринтына. — Эту вещь мог сделать только настоящий художник. Долгое время таланты чукотского народа лежали под толстым слоем невежества, темноты и суеверия. Теперь для вашего народа и для вас наступила в жизни великая весна — время таяния снегов. Сойдет холодный, тяжелый снег, и свободно, как цветы в тундре, расцветут таланты вашего народа, еще краше, счастливее, полнее, как река, забурлит ваша жизнь для настоящего человеческого счастья!

Ринтын плохо слушал речь директора. Он смотрел на золотой зуб говорившего и был занят мучительным решением вопроса: каким образом вырос золотой зуб во рту директора? До его сознания дошли лишь последние слова о времени таяния снегов, о цветах в тундре и бурлящей реке. И еще он запомнил, что его бабушка — "настоящий художник"…

Затем Василий Львович кивнул головой Тэюттыну, и тот, готовый лопнуть от сознания важности порученного ему дела, поднял высоко над головой колокольчик и зазвонил изо всех сил. Бегом, толкая друг друга, разбежались ребята по классам, и лишь первоклассники, не знавшие, куда идти, остались на месте.

Василий Львович подвел молодого чукчу и сказал:

— Вот ваш учитель — Иван Иванович Татро.

Парами, держась за руки, ребята пошли вслед за Татро в светлый, просторный класс, выходивший окнами на лагуну. Расселись по партам. Ринтын оказался рядом с Петей.

Ринтын, не отрывая глаз, оглядывал с ног до головы учителя. Иван Иванович был не улакский. Но дело совсем не в этом. Раньше Ринтын думал, что учителем может быть только русский человек. А тут настоящий чукча. Выходит, что когда-нибудь и сам Ринтын сможет стать учителем!

Тем временем молодой учитель прокашлялся, переложил табачную жвачку из-за одной щеки за другую и вынул из кармана расческу и маленькое, меньше ладони, зеркальце. Послюнив расческу и поглядывая в зеркальце, он тщательно причесался и только после этого приступил к раздаче букварей.

На перемене первоклассники одни робко жались по углам, другие вовсе не выходили из класса, но к концу дня освоились и успели облазить всю школу. Целый день ребят не покидало чувство торжественности и приподнятости. Они улыбались только тогда, когда улыбался Татро, руки их неподвижно лежали на парте так, как показал им Татро. В классе царила такая тишина, что голос учителя из соседнего класса был ясно слышен. Вдруг в классе раздался плач. Это плакала Ватваль. Она уткнулась лицом в парту, и над ее ушами смешно торчали худые, костлявые плечи.

— Почему ты плачешь? Что с тобой? — спросил растерявшийся учитель.

Ватваль не отвечала, но плечи ее еще больше затряслись. Весь класс повернулся к ней лицом. Только теперь все заметили, что сидевшего рядом с ней Аккая нет.

— Аккая нет! — крикнул Петя.

— Если хочешь что-нибудь сказать, подними руку, — строго сказал Татро и подошел к плачущей.

Вдруг учитель засмеялся. Он сунул руку за парту, и оттуда показалось заспанное лицо Аккая. Должно быть, он не успел совсем проснуться и сонным голосом сказал:

— Я пришел первым.

Класс окончательно развеселился. До самого звонка ребята смеялись над Аккаем, который то и дело ронял со стуком свою голову на парту.