Путь к свершениям

Характер великих людей заключается в совокупности могучей индивидуальности. возвышаю щей их над своими современниками, с общим духом их времени, который словно воплощен в них самих и на который они оказывают влияние.

Александр Гумбольдт

Целых семь лет Фернан ди Магальяйнш вел образ жизни моряка, солдата, искателя приключений. Ураганы в Индийском океане, морское сражение у диу, кровавые схватки в Момбасе, Гоа и Малакке, лихорадка, лишения, обманутые надежды — все это оставило незаживающие раны. Он убивал и в раннем возрасте познал, что и сам может быть убит; испытал чувства, охватывающие человека во время шторма; узнал, как жестоки бывают люди и что такое одиночество.

Да, трудно представить себе Магальяйнша — человека, и не только потому, что жизнеощущения того времени для нас сокрыты. Нередко он предстает перед нами человеком тщеславным, замкнутым, беспощадным, даже жестоким, особенно по отношению к тем, кто создает какие-нибудь препятствия на его пути. Поскольку он происходит из среды, в которой традиционно воспитывалось представление, что цена человека такова, каковы его дела, он, конечно, относится к тем, кого называют непокорными. Таких людей сторонятся, но у Магальяйнша есть друг, и скоро любимая женщина вверит ему свою жизнь. А его счастливая звезда поставит перед ним такую задачу, для решения которой потребуется в первую очередь характер, а уж затем его способности и возможности.

По-видимому, вернувшись на родину, Магальяйнш не остановился в родовом гнезде в Саброзе, а обосновался в столице, ища общества единомышленников и возможностей проявить себя. Проходит год. Нам неизвестно, как он был проведен. Биографы Магальяйнша предполагают, что он принимал участие в оснащении эскадр, отплывавших в Индию, или совершенствовал свои знания в области навигации, картографии и космографии. Тому нет никаких доказательств. Наверное, он делал и то и другое, всего 0иемногу; возможно, гостил некоторое время у сестры.

Но вот мавры Азамора (сегодня Аземмур в Марокко) восстали и отказались выплачивать дань, которой их обложил еще король Жуан II. Мануэл снаряжает такие военные силы, будто готовится к покорению всей Африки. В Белен стягиваются восемнадцать тысяч солдат, кавалерия из многих сотен всадников. Все они разместятся на четырехстах кораблях. Капитан Магальяйнш не командует ни одной из каравелл, а руководит каким-то менее крупным военным подразделением. После того как 28 августа 1513 года флот подошел к Азамору, дело дошло только до небольшой стычки. А затем защитники города при виде превосходящей силы противника сдались на милость победителя. Значительная часть португальской армии возвращается в ноябре на родину, в городе же остается крепкий, хорошо вооруженный гарнизон. Фернан ди Магальяйнш — среди его членов.

Конные формирования гарнизона были разделены их командиром на небольшие подвижные отряды, которые должны следить, чтобы в округе не скапливались вооруженные группы противников. Похоже, Магальяйнш командует одним из таких кавалерийских отрядов, причем достаточно долго и успешно. В одном из боев он был ранен ударом копья в подколенную впадину, так что остался на всю жизнь хромым. В апреле 1514 года он отражал штурм огромных вооруженных сил мавров, осадивших город. Португальцы смогли тогда одержать победу только ценой громадных потерь и благодаря своей предусмотрительности: они разорили и засыпали все водоемы и колодцы вокруг Азамора.

И снова Магальяйнша повышают в должности. Теперь его назначают командиром куадрильи. Отныне в его полном распоряжении находятся пленные и все захваченные трофеи. Эта должность достаточно выгодна и престижна, таких только два поста в войске. Магальяйнш весьма польщен, но для исправного несения службы ему нужны честные, порядочные ЛЮДИ. Ведь уже после битвы при Азаморе в плен попало более тысячи арабов. за которых надо получить денежный выкуп; приблизительно две тысячи лошадей, верблюдов, скот, а также прочие военные трофеи. Конечно, такой пост предоставляет постоянную возможность к личному обогащению, и тот, кто находится на этом посту, часто вызывает всяческие подозрения.

Не избежал этой участи и Фернан ди Магальяйнш — обвинение в нечестности, видимо, доставило гордому человеку значительно больше мук, чем недавно полученное ранение. Его и второго командира куадрильи обвинили в том, что они для отвода глаз организовали нападение мавров на стадо и позволили угнать четыреста голов скота, а на самом деле получили за скот деньги. В довершение несчастья умирает непосредственный начальник Магальяйнша генерал Минезиш, который ему покровительствовал. Преемник Минезиша не проявляет той благосклонности, и ложно обвиненный Магальяйнш не видит иного выхода из своего бедственного положения, как обратиться в поисках справедливости прямо к королю. Из каких-то тайных соображений или уже до такой степени выведенный из себя, что не думает о последствиях, Магальяйнш отправляется в Португалию, не добившись разрешения своего командира освободить его от службы. И когда Мануэл наконец предоставил ему аудиенцию, он уже знал о своеволии своего подданного. Кстати, монарха не могло расположить в пользу неуклюжего капитана и то, что он излагает не только свою жалобу. но и довольно наивно пользуется случаем, чтобы испросить повышения в чине и увеличения почетной пенсии. Ответ подобающий: Магальяйнш должен вернуться в свои войска только там могут быть сделаны выводы о досадном происшествии.

Нет, король никогда не проявлял снисходительности по отношению к Магальяйншу, ни разу не вынес на его счет справедливого решения.

Когда поборник справедливости возвратился в Африку, начатое против него следствие было прекращено. Совершенно очевидно, что его оклеветали. Однако судебное разбирательство его до такой степени оскорбило, что он подает в отставку и навсегда покидает Африку. На какие средства он будет теперь существовать? Конечно, Магальяйнш задумывается о том, чтобы опять направиться в Индию, возможно, он все еще надеется на великодушие короля. Ведь в результате он оказался невиновен теперь-то уж ему назначат почетную пенсию, достойную ветерана индийских военных походов. И просит-то он самую малость — повысить содержание на двести португальских реалов. Но Мануэл не переносит людей твердого характера. «Король всегда питал к нему отвращение», — сообшает хронист Барруш. Мануэл наотрез отказал просителю, хотя он, безусловно, должен знать, что для капитана Магальяйнша речь идет о большем, нежели об этой смехотворной прибавке. Этот отказ дорого обойдется ему, его преемникам, да и стране вообще.

Повторилась ошибка, которую допустил предшественник Мануэла Жуан II, когда не придал значения словам Колумба. Конечно, можно возразить, что Колумб изложил конкретные предложения, Магальяйнш же, напротив, предстал в роли просителя, какие сотнями осаждают дворец. И действительно, нет ни одного четкого указания на то, что план, осуществления которого позже добился Магальяйнш, уже будучи на испанской службе, был оглашен еще в Португалии. Нет, ошибка Мануэла заключалась совсем в другом. Он не распознал в настойчивом просителе незаурядного, выдающегося человека, которого он легко мог бы сделать своим приверженцем. Фернан ди Магальяйнш совершенно определенно стал бы тогда многообещающим последователем да Ганы, ди Алмейды и ди Албукерки и исправно служил бы до тех пор, пока недоверчивый король в один прекрасный день ве решил бы возiать ему должное. Но обернулось совсем по-другому: очень скоро Мануэл Счастливый отправит вслед изгнаннику наемных убийц, так как его послы ни золотом, ни другими посулами не сумеют склонить Магальяйнша к возвращению на родину.

Опять-таки нет абсолютно однозначных данных о том, как Магальяйнш провел два последующих года названная аудиенция у короля Мануэла, видимо, состоялась в 1515 году. Жуан ди Барруш сообщает, что Магальяйнш искал знакомства с опытными мореходами, изучал морские карты и много занимался проблемой определения географической долготы. Это кое-что проясняет.

Видимо, сложилось так, что как раз после возвращения Магальяйнша из Африки он получает вести от своего друга Франсишку Сиррана, который все еще живет на Тернате, одном из Молуккских островов. Сирран преувеличивает в своих описаниях не только красоту ландшафтов и богатства той области мира, но и ее удаленность от Малакки. И если Магальяйнш не принимал участия в плавании Антониу ди Абреу, теперь он приходит к выводу, что добраться до Молукк можно быстрее, следуя путем на запад, а не на восток, как было принято до сих пор. По современным понятиям это выглядит так: Магальяйнш решил, что острова Пряностей находятся не очень далеко от Южноамериканского континента в Южном море (Тихом океане), открытом в 1513 году испанцем Васко Нуньесом де Бальбоа. Такие размышления могли натолкнуть его еще на одно заключение. На полушарие где, по мнению Сиррана, находятся Молуккские острова, должна претендовать, согласно Тордесильясскому договору, Испания. Португалия эксплуатирует области, которые, собственно, должны быть переданы ее партнерам по договору — Кастилии и Леону! Так вот чем вызван интерес Магальяйнша к знаниям других капитанов, вот почему он изучает и постоянно сравнивает карты, какие только ему удается раздобыть, ломая голову над вопросом, существует ли достаточно надежный способ определения географической долготы. Ведь до сих пор морякам удавалось определять лишь широту. Географическая долгота, которую они прводят, — это не что иное, как пройденная дистанция до мест, долгота которых была заранее вычислена астрономами. Таким образом, тогда было почти невозможно перенести на полушарие, противоположное Европе, демаркационную линию, установленную в Тордесильясе.

Как-то ВО время своих изысканий Магальяйнш встретился с астрологом и космографом Руем Фалейру. Эти двое дополняют друг друга. Одаренный Фалейру, с тяжелым характером и немного не от мира сего, думал, что его недооценили, и тоже попал в немилость. Он обладает обширными математическими знаниями, которых недостает его партнеру, и даже считает, что нашел новый Способ определения географической долготы. А то, что этот Способ ничуть не лучше других, существовавших в то время, Магальяйнш не в состоянии установить. Кажется, он, наконец, обрел уверенность в осуществимости своего плана; правда, он еще не знает, будет ли претворять свои намерения в жизнь под португальским или под испанским флагом. Магальяйнш пишет Сиррану, что скоро навестит его, «если не из Португалии, то через Испанию.

Итак, если расчеты его и Фалейру верны, португальские корабли смогут, следуя на запад, быстрее добраться до Молукк, чем по принятому маршруту через Восточную Индию. Возможно, именно поэтому он еще надеется на покровителей в собственной стране. Португальцы же, рассмотрев план Магальяйиша, нашли его весьма спорным. Как можно, например, воспрепятствовать тому, что испанцы вздумают однажды проследовать путем, проложенным португальцами, и затем обнаружат, что они и есть правомерные хозяева Молуккских островов? Возможно, идея этого хромого капитана, в самом деле, грандиозна, но для поделенного мира она не годится.

Есть еще одно препятствие: Америка. Где тот пролив, через который можно проникнуть в Южное море? В 1501–1502 годах Америго Веспуччи, находясь на португальской службе, плавал к Южноамериканскому побережью и достиг приблизительно 52 южной широты, но так и не заметил прохода на запад. Затем в 1503 году флот под командованием Гонсалу Коэльу и его первого кормчего Кристована Жакиша направился на исследование ЮЖНОЙ части континента, которую продолжали считать восточной оконечностью Азии. Тем же курсом, что и Коэльу, проследовали в 1506 году Вашку Галлегу ди Карвальу и Жуан ди Лишбоа. два корабля из этой экспедиции они, видимо, были оснащены на собственный страх и риск торговым домом де Аро, имевшим влияние и в Испании, и в Португалии, — вернулись назад с примечательными сведениями. Их плавание в «страну Бразилияgt; так описано в печатном листке, вышедшем в свет в 1507 году в Аугсбурге:

«И когда они попали в климат и местность, лежащую на 40°южной широты, то нашли Бразилию на некоем мысе, то есть на выступе или оконечности суши, врезающемся в море. Они поплыли вдоль этого выступа и обогнули его. И, обогнув его, как сообщается, они уже стали плыть или следовать в северо-западном направлении. Но непогода так разбушевалась, а ветер был так силен, что они не могли больше ни плыть, ни продвигаться вперед… Пилот (это кормчий или лоцман), который правил тем кораблем, — мой хороший знакомый, даже друг. Он самый умелый и знаменитый из всех, какие только есть у португальского короля. Он бывал уже во многих плаваниях в Индию, и он мне теперь рассказал, что думает, что этот мыс Бразилия — начало земли Бразилия и что оттуда не более шестисот миль до Малакки. И он считает, что этот путь или дорога из Лиссабона в Малакку и обратно принесет королю Португалии в торговле пряностями большую пользу. Они пришли также к выводу, что земли страны Бразилия простираются очень далеко, до самой Малакки…»

Текст — кстати, в целом он очень подходит для того, чтобы начать строить всякие домыслы по поводу плаваний, предшествовавших открытию пролива Магелланом, — процитирован здесь почти полностью, чтобы показать, каковы были побудительные мотивы исследовательских морских путешествий, — мотивы, определившие ход Великих географических открытий. Пусть остается нерешенным вопрос, обнаружил ли «лоцман и хороший друг» автора того листка залив Сан-Матиас, который находится приблизительно на приведенной широте, или что-нибудь еще. Бросается в глаза другое — какое большое значение придавалось короткому морскому пути на полуостров Малакка. Без сомнения, королю Португалии была бы «большая польза», если бы был найден такой маршрут. Неимоверное преуменьшение расстояния от южноамериканской бухты или пролива до Малакки (600 миль) характерно для представлений того времени, так же как и убеждение, которое скоро будет развеяно, что Бразилия и соседние с ней земельные пространства простираются до самой Малакки, а значит, являются частью Восточной Азии.

Не может быть двух мнений о том, что идея Магальяйнша базировалась на представлениях, возникших задолго до него и уже Колумба наделивших мужеством для деяния. Снова и снова стремятся найти дальний Восток на Западе, все еще полагая, что дальний Восток находится значительно ближе, чем на самом деле. Сообщения Сиррана лишь направили это стремление на конкретный, особо притягательный объект. Никогда Магальяйнш и его доверители не имели намерения обогнуть Землю и окончательно доказать ее шарообразную форму, равно как никогда Колумб не ставил перед собой цель открыть неизвестный континент. Оба по заданию Испании искали лишь доступ к азиатским богатствам, находящимся вне сферы, на которую распространялась прерогатива Португалии.

Остается все-таки невыясненным вопрос, как должен быть пре одолен гигантский барьер, стоящий на пути осуществления эти планов, каким является Южноамериканский континент. То был испанская проблема. Как утверждал Веспуччи, португальцы еще во время экспедиции Коэльу (1503) предприняли попытку отыскать западный путь в Азию. Но потом они, кажется, утратили к этому интерес. У них были их Индия и их проверенный маршрут Испания же, напротив, вынуждена была с течением времени признать, что Колумб преподнес ей вовсе не Восточную Азию, н. поиски которой был послан. И не только Веспуччи (с 1505 год опять на службе у Испании, спустя три года главный кормчий империи) пытался убедить в этом испанских монархов. Ведь уже в 1507 году эта идея получила широкое распространение среди специалистов, по крайней мере, настолько, что немецкий географ Мартин Вальдзеемюллер (около 1480–1521) предлагает назвать Америкой часть суши, считавшейся восточной оконечностью Азии. Поэтому Испания старается продвинуться в западном направлении, ищет проход в «Золотой Херсонес» богатый золотом полуостров Малакка, о котором сообщал когда-то Марко Поло14. В 1505 году намерение найти пролив, сопровождаемое яростными протестами из Португалии, было официально подтверждено, когда в Севилье стал снаряжаться флот для «открытия земель, где растут пряности». Но в конце концов этому флоту было найдено другое применение. Спустя три года Висенте Яньес Пинсон, первооткрыватель Бразилии, и Хуан Диас де Солис получили задание отыскать вожделенный пролив. Оба мореплавателя добрались в 1509 году до окрестностей Ла-Платы; пролив они так и не нашли.

После того как Нуньес де Бальбоа в 1513 году открыл Тихий океан, ожили надежды, что южная часть Нового Света походит своими очертаниями на Африку, значит, ее можно обогнуть. В 1515 году Солис был послан еще раз на поиски пролива или оконечности суши, затем он должен был проследовать вдоль западных берегов Нового Света до Панамского перешейка, после чего продолжить плавание в направлении островов Пряностей на расстояние в 1700 лиг (5100 морских миль), что соответствовало границе сфер интересов, установленной в Тордесильясе.

Надежда на то, что Америка не простирается непрерывно до полюса, а имеет проходы, подогревалась в равной степени и мореплавателями, и картографами. Например, соратники Солиса — их главнокомандующий был убит воинственными индейцами вместе с полусотней сопровождавших его на берег людей — вернулись на родину с вестью, что заходили в искомый пролив. Сегодня мы знаем, что это было могучее устье реки Ла-Платы, которое они ошибочно приняли за проход, ведущий на Запад. достаточно обольщающее впечатление должна была произвести только ЧТО здесь процитированная «Копия последних известий из страны Бразилияgt;, опубликованная за восемь-девять лет до того. По-видимому, все карты того времени, которые показывали судоходный проход на юге Америки, в целом были сделаны под большим или меньшим впечатлением от этой «Копии». Такие волнующие изображения, увидевшие свет до плавания Магальяйнша, мы найдем на картах Глареана (1510), Людовика Буланже (1514), Леонардо да Винчи (1515) и на первом глобусе Иоганна Шёнера (1515).

Особенно отчетливо прослеживается влияние «Копииgt; на Иоганна Шёнера (1477–1547). Математик из Нюрнберга употреблял, например, в трактате по географии, появившемся в свет тоже в 1515 году, выражения и факты, заимствованные из этого печатного листка. Правда, он изобразил пролив по необъяснимым причинам не на сороковом, как сообщает «Копия», а на сорок пятом градусе южной широты.

Итак, становится очевидным: когда Фернан ди Магальяйнш задумывается над наиболее удобной морской дорогой к островам Пряностей, идея эта уже определенное время витает в воздухе. Имеются карты, подтверждающие правильность его замысла, другие мореплаватели уже прошли часть предстоящего пути, пускай и безрезультатно. Теперь нужен только человек, непоколебимый и сведущий, который сумеет держать свои команды в стальных тисках полного повиновения и целеустремленно проследует вдоль южноамериканского побережья. Если пролив существует, он найдет его.

Определенно уже в 1515, самое позднее в 1516 году Магальяйнш узнает об экспедиции Хуана Диаса де Солиса и понимает, что надо воспользоваться благоприятным моментом. Он еще раз предстает перед королем и испрашивает позволения направиться туда, где его службу оценят. Мануэл отвечает, что он может делать все, что ему заблагорассудится, и не удостаивает просителя своей руки. И вот однажды, в период между описанной аудиенцией и октябрем 1517 года, Фернан ди Магальяйнш, согласно заведенному тогда укладу, публично отказывается от подданства португальскому королю. 20 октября 1517 года он прибывает в Севилью и отныне именует себя Фернан де Магальянес, или Магеллан. Конечно, он приехал в Испанию не с теми намерениями, какие приписывают ему с тех пор португальские националисты: будто бы он, горя жаждой отмщения, перебрался в Испанию, чтобы, будучи вооруженным тайными знаниями, которые почерпнул в архиве карт Мануэла, открыть для испанцев заднюю дверь в азиатскую империю Португалии. Переход на службу к другому государю не считался зазорным. Поэтому Магеллан покидает Португалию не один, а в сопровождении некоторых моряков, желающих впредь плавать под испанским флагом. И встречают его не чужие люди, а соотечественники.

Его новая родина тоже притягательная страна, в которой гражданскую активность определяло биение пульса городов. Особенно это можно отнести к Севилье. В первой половине ХУI века местная текстильная индустрия дает там работу не менее чем 130 тысячам человек. Этот город — излюбленное место для контор северо-итальянских банков и торговых домов, пожинающих здесь, как и в Португалии, прибыли от своих дукатов; Севилья, таким образом, была экономическим центром Испании. Наряду с мануфактурами, где ткут шелковые ткани и платки, большую часть продукции производят мыловары и гончары. Естественно, что город имеет право на чеканку монет. Процветающее ремесленное производство в Севилье, так же как оружейное дело в Толедо и кораблестроение в Астурии и Стране Басков, постоянно стимулируются потребностями колоний. С 1492 года Испания активно основывает их в Новом Свете. Это, прежде всего, относится к родам деятельности, связанным с мореплаванием. С тех пор как Фердинанд III (1119–1252) завоевал бывшую мавританскую крепость Севилью, призвал в страну иностранных купцов и всячески поощрял морскую торговлю. город стал перекрестком дорог для тех, кто с денежной сумой или компасом, с конторской книгой или градштоком 5 был готов прокладывать новые пути. Пути. выбор которых определялся деньгами — этим утренним светилом на небосводе меркнущего, уходящего общественного строя.

Нечто похожее мы встретили в кратком экскурсе по истории Португалии. Действительно, история Испании и Португалии имеет много общих черт. Области, сегодня объединяющие современную Испанию, тоже были YIII веке завоеваны арабскими полчищами. Свободными от захватчиков оставались только Астурия, Страна Басков и часть Галисии. И в Испании завоеванные земли с течением времени распались на эмираты и халифаты, где буйно развивались средневековая экономика и культура. Каждый знает сказочную Альгамбру, многим известно, что в мавританских университетах на испанской земле уже в XII веке сообщались знания о шарообразной форме нашей планеты. Столетия ощущалось влияние, которое оказали на экономику страны мавританская культура орошаемого земледелия, а также разведение мериносных овец и гусениц шелкопряда. Торговая деятельность той эпохи достаточно образно может быть проиллюстрирована хотя бы тем, ЧТО в Х веке купцы из Кордовы путешествовали в Саксонию и Мекленбург. (Легко заметить, как проблематично понятие «эпоха Великих географических открытий», употребляемое и в нашем повествовании. Его надо рассматривать в широком смысле всемирно-исторического развития. Например, наши знания о восточных славянах и их влиянии на германскую историю были бы куда бед- нее, если бы некий Ибн Якуб из Кордовы не разыскивал на побережье Балтийского моря янтарь и не похищал светловолосых людей, чтобы продать их в рабство.)

В ходе реконкисты, так же как и в Португалии, ковалась судьба будущего испанского государства. Начавшаяся еще в УIII веке реконкиста благоприятствовала всем слоям населения. дворянство из политических соображений стремилось к непрекращающемуся захвату новых земель. Крестьянство в ходе освоения новых земель жаждало получить свободу. Городское население имело прямую выгоду, одевая и вооружая войска, а сами города приобрели огромное стратегическое значение, так как благодаря крепостным стенам превратились в хорошо защищенные цитадели. духовенство, бывшее идеологом реконкисты, обретало серьезную экономическую силу, получая в дар от королей большие земельные Наделы. Королевская же власть, то есть сильное централизованное управление, стала необходимым условием ведения победоносных освободительных войн с маврами. Корона, власть которой все поддерживали, чтобы победить и не быть обманутой другими участниками реконкисты, все-таки подвергалась со всех сторон нападкам и раздиралась противоречиями. Крестьяне взывали к помощи короны в борьбе со злоупотреблениями дворянства, города упорно добивались привилегий и самоуправления. духовенство и дворянство не отступались от уже дарованных и настаивали на новых правах, милостях и преимуществах.

И лишь в период правления Изабеллы Кастильской (1474–1504) и Фердинанда Арагонского (1479–1516), после того как благодаря их браку (1469) Испания почти приобрела современные очертания, удалось окончательно преодолеть феодальную раздробленность и вырвать власть из рук высокородной знати. Разумеется, что и в период правления Изабеллы и Фердинанда возникали социальные конфликты и критические ситуации в экономике. Точно так же как в соседней Португалии, крестьяне находились на разных стадиях феодальной зависимости. В Арагоне крестьяне были крепостными, в Каталонии в первой — второй третях ХУ столетия поднимали восстание и отвоевали себе кое-какие права, в Кастилии они были свободными поселенцами. Но все они страдали от высоких налогов, начиная с 1510 года регулярно взимаемых, так что немало крестьян становилось жертвами ростовщиков и превращалось в разбойников с большой дороги. Мёста 16— соглашение об объединении богатейших помещиков, разводивших овец, поддерживаемое королевским домом, — привела к тому, что ранее арендуемые земли были превращены в пастбища и крестьяне-арендаторы без всякого сожаления согнаны с насиженных мест. Испанское сельское хозяйство было недостаточно производительным и зависело от ввоза зерна. Исключение составляли южные районы, где крещеные потомки мавров (мориски) выращивали орошаемые культуры и получали богатые урожаи. И хотя уже полностью сложилось сильное централизованное государство, большие привилегии духовенства и дворянства препятствовали едва начавшемуся капиталистическому развитию, которое по сравнению с другими европейскими странами значительно отставало.

Огромный вред наносили представления, возникшие и упрочившиеся в ходе реконкисты: закоснелая религиозная нетерпимость и пренебрежение к культуре других народов. В результате в 1492, 1499, 1502 годах Изабелла и Фердинанд выслали из страны морисков и не перешедших в христианство евреев. Испания тогда потеряла многих лучших ученых, художников, купцов, самых умелых земледельцев и ремесленников. После того как в 1492 году было покончено с последним мавританским эмиратом на испанской земле, Гранадой, а затем страну захлестнул поток золота и серебра из американских колоний, испанские владыки ощутили себя сильными, как никогда. И не ведали они, что все то золото только протекает через страну, оседая в сундуках тех, кто во Фландрии, Франции, Англии и Германии занимался производством в массовых количествах всего того, чего не могла дать чахнущая испанская промышленность. Испанский «золотой век» при всем его блеске нес на себе печать вырождения. Оживленная деятельность в севильских банках, единодушное стремление всех сословий вести охоту за богатствами этого мира и на волнах, и на дальних берегах уже не отвечали приметам времени. Оно теперь принадлежало фламандскому мануфактурщику и владельцу немецких рудников, а не странствующему идальго. Однако нельзя умалчивать что именно идальго был тем, кто соединил экономические артерии Европы с серебряными копями Потоси и рощами 0здичного дерева на Тернате.

Но наш путь ведет назад на набережные Севильи. С 1503 года Здесь находится резиденция Каса де Контратасьон (Королевской торговой палаты). Здесь выгружают золото Эспаньолы (Гаити), жемчуг с острова Маргарита и бразильское дерево, скоро здесь увидят Торе-дель-Оро (золотую башню) и Торре-де-ла-Плата (Серебряную башню) — сверкающие трофеи грабительской конкисты. Город на берегу Гвадалквивира — реки, воды которой два десятка лет назад вынесли корабли Колумба в море в его третье плавание, самое притягательное место для выходцев из Португалии. В основном это моряки, оставившие по самым разным причинам службу во флоте Мануэла. Их прибытие очень желанно, так как они избороздили вдоль и поперек моря южнее экватора, еще незнакомые Испании. Так получилось и с Барбозами, в доме которых Магеллан нашел приют на ближайшие месяцы. Глава семьи Дьогу Барбоза когда-то принимал участие в плавании в Индию Жуана да Новы. Он уже почти пятнадцать лет живет в Севилье, вначале был управляющим Алькасара1, а теперь является смотрителем королевского арсенала — человек богатый и уважаемый. Его племянник Дуарти долгое время путешествовал по владениям Португалии в Индийском океане и написал книгу, в которой поведал об областях мира «между мысом доброй Надежды и Китаем». Это «Книга Дуарти Барбозы», ее будут читать даже столетия спустя. До нас не дошло сведений, какие отношения связывали Барбозу и Магеллана, но, судя по всему, они давно знают друг друга. Ведь условия, предоставленные ему Барбозами, — это нечто большее, чем простое гостеприимство. Правомерно допустить, что Магеллан не бросился из Португалии очертя голову в неизвестность, а самым тщательным образом подготовил свой переезд в Севилью. Едва завершился 151 7 год, как гость и его хозяин оказались связанными отношениями особого рода: дочь Дьогу Барбозы Беатрис, за которой, говорили, было отдано жениху не менее 600 000 мараведи приданого, предстала перед алтарем с тридцатисемилетним капитаном, лишь несколько недель назад почти без средств перебравшимся из Португалии.

Роман на берегах Гвадалквивира? Повторение начала романтической истории, когда смелому, побывавшему в далеких краях Мавру удалось очаровать прекрасную дездемону? Вряд ли. Фернан де Магеллан не какой-нибудь нищенски бедный чужак, из Милосердия принятый в доме, а мужчина, на которого можно положиться Не может быть случайностью, что большая группа Моряков, в том числе его будущие кормчие Жуан Родригиш ди Мафра и Вашку Галлегу приехали вместе с ним в Севилью. И конечно, не случайна также причастность Дьогу Барбозы к кругу Лиц, которые были инициаторами экспедиции Диаса де Солиса на поиски южноамериканского пролива и финансировали ее.

Поначалу кажется, что надежды, связывающие Дьогу Барбозу. и его зятя, тщетны. Управляющие Каса де Контратасьон, в частности, были далеко не в восторге от посулов Магеллана найти самую короткую дорогу к островам Пряностей и доказать, что земли лежат в полушарии, оговоренном для Испании. Неудача вполне объяснима. Магеллан клятвенно обещал своему партнер Фалейру, до сих пор находящемуся в Португалии, что до его прибытия не раскроет ни одной детали их совместного плана, И он демонстрирует доказательства, больше говорящие о значении, чем о надежности предприятия: письма Сиррана, сообщения Вартемы. Убеждения и доводы Магеллана, им, бесспорно. высказанные, что юг Америки имеет такие же очертания, как и Африка, и, возможно, даже Диас де Солис уже нашел мыс, который осталось только обогнуть, — это всего лишь домыслы и пред положения, вряд ли достойные доверия. для вящей убедительности не хватает расчетов Фалейру и карт, показывающих проход на запад. А уроженец Молуккских островов раб Энрике, единственная сохранившаяся у Магеллана собственность от грабительского похода на Малакку, и девочка-рабыня с Суматры, которые сопровождают просителя, — только экзотическое приложение. ничего не значащее; рабы не в состоянии повлиять на мнение руководителей ведомства.

Но на одного из тех, кто с нерешительными или неодобрительными минами сидит напротив Магеллана, идея произвела большое впечатление; отныне он будет ей всячески содействовать. Этот фактор18 Хуан де Аранда — один из трех управителей Каса де Контратасьон. Аранда указывает и прокладывает Магеллану путь, единственный, каким нужно следовать, — в ведомство по колониальным делам, названное «Совет по делам Индий», и в конце концов к королю. Он помогает своему протеже весьма осмотрительно. Наводит о нем справки в Португалии, выжидает, пока не прибудет в Севилью Руй Фалейру. Кстати, встреча обоих партнеров протекает как угодно, но только не дружески. Фалейру обнародует особенно неприглядные черты характера Магеллана, и так достаточно тяжелого, — его вспыльчивость и упрямство: обвиняет в том, что он нарушил свое обещание и полностью раскрыл Аранде их план, чтобы его обойти и обмануть. Возможно, ученого в его подозрениях подстрекает брат Франсишку, прибывший вместе с ним, и сейчас вспыхнет пламя раздора, которое давно тлело, и в конце концов разрушит последнюю нить, связывающую неравных партнеров. На этот раз спор за награду после успешного завершения плавания удалось уладить, возникают только незначительные затруднения: как того требует Фалейру, Аранда вынужден отправиться ко двору в Вальядолид отдельно от обоих партнеров. В январе 1518 года он так и поступает. Но в пути возникает одно соображение, видимо давно его тяготившее и заставившее Хуана де Аранду вернуться в общество своих протеже. Он считает, что его постоянное содействие, прошения к короне и к великому канцлеру, в особенности же его дукаты, которыми так вольно пользуется Фалейру, достойно рекомендуют его для участия в доле от того, что «ниспошлет им воля господня». Магеллан, конечно, хотел бы удовлетворить просьб Уже то обстоятельство, что он не был способен или не хоте, как большинство его соотечественников, извлечь материальных выгоды из службы в Индии, характеризует его как не слишком меркантильного человека. Не таковы Фалейру. Возникает тор из-за процентов. Аранда требует пятую часть, Фалейру предлагает десятую, потом восьмую часть. Затем переговоры прерываются. так как Аранда настаивает на пятой части или вообще отказывается участвовать в этом деле. Правда, он не прекращает и дальше выступать за предприятие. Спустя три недели его настойчивость, вознаграждается восьмой частью от общей доли будущих богатств. гарантированной договором между партнерами.

Но пока это произошло, ловкий фактор Каса де Контратасьон сумел добиться аудиенции у четырех персон: у великого канцлер империи, у кардинала Адриана Утрехтского, у епископа Бургосского и, наконец, у короля Карла 1 (1516–1556, с 1519 года Карл У — император Священной Римской империи). И только два голоса решающие. Соваж, великий канцлер, совсем недавно заступил на свой пост и не расположен, занимать в этом вопросе четкую позицию. Адриан Утрехтский, бывший воспитатель короля. также колеблется. Вряд ли от них можно ожидать поддержки. кардинал даже склоняется через некоторое время к португальской точке зрения. Очень много значит мнение Хуана Родригеса де Фонсеки, епископа Бургосского. Фонсека не просто какой-нибудь обыкновенный прелат. С 1493 года он был облечен обязанностями, очень сходными с обязанностями министра колоний, в настоящий момент он — вице-президент «Совета по делам Индий». Он был когда-то опасным противником Колумба; видимо, он тот самый человек, который инспирировал казнь Нуньеса де Бальбоа, и именно он в скором времени назовет Эрнана Кортеса предателем и бунтовщиком, наверное, даже задумается над планом его убийства. Таков многоликий образ Хуана Родригеса де Фонсеки. Кое-кого из тех, кто отправляется открывать для империи мир, он нередко объявляет своими «племянниками» — так называли в основном незаконнорожденных отпрысков высокопоставленных духовных лиц, привлекая их тем самым на свою сторону. В случае с Первооткрывателем Нового Света роль «племянника» сыграл Алонсо де Охеда. Как поговаривают, Хуан де Картахена, об интригах которого мы еще вдоволь узнаем, такой же «племянник». Правда, Фонсека разглядел соблазнительные перспективы намерения Магеллана и проявляет благосклонность.

А что король Карл? Сыну Филиппа Красивого и Хуаны Безумной только что исполнилось восемнадцать лет. Он неглуп, но неопытен И очень далек от того, что считают правильным его министры и казначеи. С тех пор как король прибыл из Гента в Испанию, ОН постоянно убеждался, что фламандские советники Могут ждать от испанских грандов только враждебного отношения — действительно, они попытались через два года избавиться от ненавистного монарха. Когда король одобряет план плавания в западном направлении к островам Пряностей, он пи- тает надежду, что подобное предприятие перед лицом славы и могущества, которыми оно может одарить Испанию, умиротвори сплотит его своевольных и темпераментных подданных. Но разумеется расходы, связанные с такими надеждами короля, приходятся некстати. Например, за корону Священной Римской империи, обещанную ему на будущий год, пришлось уплатить сто тысяч дукатов на одни только взятки. Все же именно королевский казначей будет тем, кто устранит последние сомнения.

Да, людей, которые позволили великому плаванию осуществиться, зовут не Барбоза, Аранда, Фонсека или Карл 1. Они не командоры ордена Сантьяго, не члены Каса де Контратасьон, не епископы и тем более не короли, а люди, работающие в тихих конторах, но в королевском казначействе их хорошо знают. Самый знаменитый из них — испанец Кристобаль де Аро. Он посредник на Иберийском полуострове Якоба Фуггера из Аугсбурга — финансиста королей, возведшего не одного на трон. Это на его дукаты Карл У обеспечил себе императорскую корону. Аро — сам судовладелец, купец и банкир — располагает разветвленной системой представительств в Антверпене, Лиссабоне и Севилье, он вкладывал капитал в иберийские морские предприятия уже тогда, когда еще Жуан II велел заложить западноафриканскую крепость Сан-Жоржи-да-Мина. После коронации Мануэла 1 де Аро на некоторое время отстранили от торговых сделок, и он вынужден был наблюдать, как была предоставлена возможность его флорентийскому Конкуренту Бартоломео Маркиони снарядить для флота Вашку да Гамы один корабль.

К слову сказать, дела между частными заимодавцами и королевским домом осуществляются обычно следующим образом. действующий в данное время торговый дом предоставляет корабли или финансирует их снаряжение, то есть берет на себя все необходимые расходы по доставке войск в Индию и их вооружению, короче, весь риск плавания. В качестве компенсации торговому дому предоставляется право закупать пряности и другой товар В подвластных Португалии областях, доставлять кораблями в Европу и там продавать, причем сорок процентов от общей выручки должно передаваться короне. Из-за Сказочных прибылей, которые обеспечивает участникам торговля с Индией, возникает яростная конкурентная борьба между представителями банкиров Фуггера и Вельзера, с одной стороны, и купцами из Венеции и Флоренции — с другой.

И хотя Аро был на какое-то время оттеснен от торговли с Индией, ему удается в 1500 году снова послать туда два корабля с эскадрой Педру Алнариша Кабрала. Судя по записям в Конторских книгах, то плавание окончилось для Аро потерями, но в не был настроен на мгновенные выручки. Он продолжает терпеливо вкладывать деньги в морские предприятия и скоро снаряжает пятнадцать кораблей, связавших его лиссабонскую фирму с торговыми факториями в Восточной Африке, Индии и Малакке.

Владелец этих кораблей — умный, смелый купец. Он финансирует также предприятия, прибыль от которых можно получить только через отдаленный срок. Так, мы узнаём из уже упомянутой «Копии последних известий из страны Бразилия, что «Хртостофель де Аро и другие lt;снарядили и вооружили кораблиgt;. посланные тогда на исследование Южноамериканского побережья. Через много лет король Мануэл избавляется от своего могущественного кредитора. В ходе событий, прояснить которые не представляется возможным, были потоплены португальской эскадрой у Западноафриканского побережья семь кораблей де Аро. Купец тщетно требует возмещения, но в конце концов оказывается достаточно мудр, чтобы вернуться к себе на родин’. Это происходит в тот момент, когда Магеллан прибывает в Севилью. План западным путем достичь островов Пряностей должен был показаться обманутому судовладельцу даром небес. И в самом деле, план — единственная возможность снова занять господствующее положение в торговле дальневосточными товарами. Поэтому нет ничего удивительного, как впоследствии сообщил секретарь императора Максимилиан Трансильван, что Аро не позволил никому другому отстаивать дело Магеллана и Фалейру перед королевским советом. Он же потом убедил Фуггера предоставить Карлу 1 заем в 10 000 дукатов. Он сам вносит долю в размере 1,6 миллиона мараведи и уговаривает Алонсо Гутьерреса, казначея Севильи, и других состоятельных людей города принять участие в финансировании плавания.

Следует заметить, что денежный дождь, на который рассчитывали кредиторы в случае удачного завершения плавания на Молукки. пролился довольно нескоро. Семейство Аро должно было провести изнурительный процесс против короны, прежде чем спустя почти два десятилетия оно получило положенную им долю. Фуггеры же не увидели ни одного дуката. Тем не менее можно быть уверенными, что они не упустили своего в каком-либо другом случае.

Итак, несмотря на то что план Магеллана и Фалейру в кругу Аро и Гутьерреса с готовностью приветствуется, его надо еще и отстоять на королевском совете. Ведь закон, естественно, запрещает частные плавания, и только король решает, состоится ли плавание и кто будет его финансировать. Вообще-то финансируют такие предприятия, притом почти всегда. представители величества но это обстоятельство охотно замалчивается и, конечно же, не может быть понято до конца многими коронован— и особа и феодальными магнатами.

Какими средствами воспользовался Магеллан, чтобы наиболее наглядно продемонстрировать свою идею, мы узнаём из свидетельств многих его современников. Например, Антонио Пигафетта сообщал о заявлении Магеллана, что тот видел в лиссабонском архиве карту Мартина Бехайма, где указан искомый ПРОЛИВ. Хронист Антонио де Эррера (1549–1625) утверждает следующее:

«Когда Магеллан в первый раз появился при испанском дворе В Вальядолиде, он показал епископу Бургосскому разрисованный земной шар, на который он нанес маршрут своего предполагаемого путешествия. При этом пролив он намеренно оставил белым, чтобы нельзя было проникнуть в его тайну. Когда королевские министры засыпали его вопросами, он им поведал, что намерен поначалу причалить к берегу у предгорий Санта-Марии, то есть у устья Ла-Платы, и уже оттуда следовать вдоль побережья, пока не найдет пролив… Он добавлял, ч-го тем паче уверен найти пролив, что видел его на морской карте. составленной Мартином де Боэмиа, португальцем, космографом высокого мастерства. родившимся на острове Фаял. Эта карта дала ему много разъяснений по поводу того пролива» (цитируется по Хеннигу).

Эррера ошибся, когда принял нюрнбержца Мартива Бехайма (1459–1507) за португальца с острова Фаял из архипелага Азорских островов. Мартин Бехайм, прибывший в Португалию в 1484 году и на следующий год принявший участие во втором плавании Дьогу Кана, на самом деле только многие годы жил на этом острове. И нет ничего невероятного в том, что карта, похожая на описанную, действительно существовала, она даже могла быть выполнена Бехаймом. Но все-таки более вероятно, что Магеллан видел карту, каких около 1515 года было много, изображавшую пролив в манере Шёнера. Какое малое значение придавал Магеллан как этой карте, так и многочисленным слухам о поисках прохода на запад, показывает приводимая цитата. Она принадлежит будущему епископу, историку и lt;апостолу индейцевgt; Бартоломе де Лас-Касасу (1474–1566).

«Магеллан привез с собой великолепно раскрашенный глобус. на нем были изображены все побережья. и только места около пролива оставались умышленно нераскрашенным и, единственно затем, чтобы никто не похитил его тайну. В тот самый день и тот Самый час, когда епископ Фонсека принес этот глобус канцлеру империи и пометил на нем путь, каким хотел следовать Магеллан, я находился в его кабинете. Самого Магеллана я расспросил о предполагаемом курсе несколько позже. Он поплывет сначала, был ответ, до мыса Санта-Мария у реки. которую мы сегодня называем Рио-де-Ла-Плата, а потом будет следовать вдоль побережья, пока не натолкнется на пролив. «Но, — вставил я, — если такой проход не найдется, как же вы хотите тогда попасть в Южное море?» “Если я не открою пролив, — сказал он мне, — тогда я пойду тем же путем, каким португальские моряки плывут в Индию”» (цитируется по Кёлликеру).

Не только эти слова, но и в особенности поведение Магеллана во время последующего плавания, его неуверенные поиски. его решение следовать вдоль побережья до семьдесят пятого градуса южной широты и, если это будет напрасно, плыть на Молукки в обход мыса доброй Надежды — все доказывает, ЧТ(им двигала воля, а не знания. Как до него Колумб, взволнованный картой Тосканелли, которая неправильно изображала мир, и склонный воспринять ее как доказательство своих идеи и предположений, точно так же Магеллан мог рассматривать в лиссабонском архиве те сомнительные карты. Однако не стоит переоценивать кусок пергамента. Такие карты видели тогда многие, но они не становились сразу после этого ни клумбами, ни магелланами.

Уже известно, что еще могут предъявить Магеллан и Фалейру: эйфорические восторги Сиррана по поводу островов Пряностей, деловое и притягательное сообщение Вартемы о богатствах дальневосточного архипелага, раба Энрике и его пугливую попутчицу. Конечно, снова и снова поднимается вопрос о географическом положении Молуккских островов. Ведь оно определяет в конечном счете, будет ли предприятие напоминать атаку на португальскую монополию торговлей пряностями или оно докажет, что каравеллы Мануэла курсируют в сфере влияния Испании. Правда, кажется, этот вопрос не очень-то волнует испанцев. Об этом говорит по крайней мере беззаботность, с какой Магеллан подтверждает намерение пойти, если он не найдет пролив, «тем же путем, что и португальские моряки, плывущие в Индию».

Хотя король Карл в договоре с обоими мореплавателями неоднократно подчеркивает, что они должны осуществлять свое плавание так, «чтобы никоим образом не нарушить демаркационную линию и границы короля Мануэла… и ничего не предпринимать ему во вред», на самом деле это никого не волнует. Следует даже поставить под сомнение, что Карл и его королевский совет действительно хотят соблюдать границы, оговоренные в Тордесильясе. Когда король в сентябре 1519 года пытается застраховаться «Памятной запиской о положении Молуккgt;, написанной Магелланом, где тот утверждает, что острова Пряностей находятся на два с половиной градуса восточнее линии раздела, то это чистое очковтирательство. Никто, даже самый искусный навигатор и астроном, во времена Магеллана не мог безошибочно определить, где пролегает та линия, не говоря уже об определении дистанции долготы в два с половиной градуса.

При ближайшем рассмотрении становится ясно, что плавание Магеллана не было продиктовано жаждой знаний. Оно было предпринято не для того, чтобы на островах Пряностей портульцы и испанцы пожали друг другу руки, не для доказательства шарообразной формы Земли. Нет, это просто вторая, богатая последствиями попытка Испании западным морским путем достичь Индии. На случай, если Новый Свет окажется сплошным барьером суши, видимо, даже было единое мнение пойти на конфликт. Чем, собственно, рисковал Карл 1? Война из-за этого сразу все равно не начнется, а папы римского, угроза которого содействовала подписанию соглашения в Тордесильясе, более нет в живых. Кроме того, нашлись бы, конечно, средства унять неудовольствие Льва Х, привыкшего вести роскошный образ жизни. Но в действительности ситуация для Испании сложилась значительно более благоприятно, чем вообще мог предполагать Карл. Член его королевского совета стал папой, а сам он сделался для святого престола крайне необходим, так как началось нечто в свое время явно недооцененное Львом Х и прозванное им пренебрежительно «монашеской перебранкой» Мартина Лютера. Впрочем, счастливый случай избавил щепетильного короля от необходимости принять вызов своего «любимого брата Мануэла португальского Кортес завоевал для него золото ацтеков.

22 марта 1518 года испанская корона заключает с Фернандо Магелланом и Руем Фалейру договор об открытии островов Пряностей. В нем несколько туманно говорится: «Вы должны, да сопутствует вам удача, проплыть океан и стремиться к открытиям в пределах наших границ». И только из другого отрывка становится очевидным, что открытое Бальбоа «Южное море, начиная с залива Сан-Мигель [у Панамского перешейка], совсем не изведано, и его следует пересечь». для этой цели, заверяет король Магеллана и Фалейру, в их распоряжение будет предоставлено пять кораблей тоннажем от 60 до 130 тонн с командами численностью около 234 моряков, а также необходимые на два года снаряжение и провизия. Кроме того, документ фиксирует все права, которыми оба смогут пользоваться в будущем. На ближайшие десять лет им предоставляется привилегированное положение в областях, открытых в ходе предстоящего плавания. Они получают над ними права наместничества, передаваемые по наследству, и двадцатую часть прибылей от разработки тех земель. договор предоставляет им преимущественные права в торговле с найденными островами, а также возможность выбрать два из них, если их будет свыше шести, и получать пятую часть от получаемой с этих островов прибыли. далее они должны будут получить пятую часть от общих доходов плавания, когда будут покрыты все издержки.

Начальные пункты договоров чаще всего звучат приятно, Но в конце приводятся всевозможные ограничения, обусловленные обстоятельствами. Например, в договоре записано, что Король в течение ближайших десяти лет не позволит никому отправляться в исследовательские плавания по той же дороге и в же края, что и выgt;. Но дальше многословно и витиевато перечисляются обстоятельства, при условии которых королевское слово утрачивает силу. Да и впрямь предоставление такой монополии было бы неразумным и анахроничным. Нечеткий же стиль договора объясняется, видимо, общей склонностью избитым абсолютистским фразам и одновременно стремление к юридическому педантизму. В целом соглашение можно назван предельно великодушным, поскольку дело касается пряностей поистине королевских источников дохода. Наверное, правильно будет предположить, что именно Кристобаль де Аро был тем кто добился от короны таких далеко идущих обязательств, В конце концов он и его деловые партнеры претендуют на оплату четвертой части затрат на экспедицию, а без дукатов, которыми он через Фуггера обеспечивает Карла. доля короны тоже была бы значительно меньше.

В апреле 1518 года Карл Т, его двор и совет отбывают в Аранда-дель-Дуэро, в мае в Сарагосу. Магеллан и Фалейру числе сопровождающих. Они становятся свидетелями оплачиваемого преклонение и заверения в верности, какими представители разных сословий осыпают короля. Оба капитана — тем временем им присвоили это звание тоже не устают принимать дальнейшие знаки высочайшей милости. им повышают жалованье, предоставляю] новые привилегии, наконец. в Сарагосе Карл 1 провозглашает их рыцарями ордена Сантьяго.

Понятно, что их радость далеко не разделяют испанцы не сумевшие добиться такого же успеха, и уж наверняка лиссабонский двор. Поэтому Альару да Кошта. посол Португалии в Испании, уже в скором времени получает приказ своего монарха заставить дезертиров и авантюристовgt; вернуться назад или изыскать возможность лишить их кредита. Кошта, получивший только что задание заняться приготовлениями к бракосочетанию сестры Карпа Элеоноры С королем Мануэлом, должен выступать одновременно в роли свата и интригана. Он интригует ловко, но безрезультатно. Вначале во время частых бесед он пытается убедить Магеллана. что его намерение это грех по отношению к богу и королю Португалии. Но Магеллан, несмотря на такие веские аргументы. уверен, что он не вызовет неудовольствие всевышнего Что же касается королей, то он должен верой и правдой служить только ному, кто ему доверяет и кому он дал слово. Руй Фалейру избе аз подобных нравоучений, так как из-за его заносчивого и своевольного о характера и манеры поведения о нем повсюду шла молва, что он не в своем уме. Тогда посол кинулся за поддержкой в королевский совет, но сумел перетянуть на свою сторону только Адриана Утрехтского, который ничего не может противопоставить несравненно более коварному и могущественному Фонсеки,

А епископ и министр колоний ведет атаку на острова Пряностей с большим размахом. Результатом его деятельности оказалось также, что некрупные кредиторы предприятия были оттеснены в сторону — одну из жертв зовут Хуан де Аранда. Отзывчивого и готового помочь фактора вызывают на суд чести. В июле 1519 г ода королевская канцелярия сообщает, что его соглашение с Магелланом и Фалейру противоречит интересам нации. Так ничего и не вышло из восьмой доли участия, с таким трудом выторгованной: очень скоро заканчивается карьера Аранды и в Каса де Контратасьон. Тем временем «интересы нации» начинают блюсти Фонсека, Аро и Алонсо Гутьеррес.

Испанская поговорка гласит. «Реки, церкви и короли опасные соседи. В правильности поговорки Магеллан вынужден будет убедиться. Многочисленные противоречивые надежды, Которые хозяева Испании связывают с его плаванием, в нашем повествовании зачастую даже не упомянуты. да и не представляется теперь возможным по прошествии почти половины тысячелетия полностью вскрыть те сложные перипетии. для чтобы иметь об этом общее представление, видимо, будет правильным допустить, что прежде всего четыре человека и их, новые партнеры стремились подчинить предприятие своим интересам. Среди них Кристобаль де Аро, вначале пытавшийся самолично финансировать плавание, чтобы заполучить наиболее высокую, долю от будущих прибылей. Фонсека не мог допустить ничего подобного, поскольку это противоречило правам короны и интересам духовенства. В споре этих двоих, буржуа и представителя феодальной знати и высшего духовенства, де Аро вынужден был на данном этапе уступить: ему не возбраняется предоставить деньги, но он не может добиться получения ожидаемой доли от прибыли. В результате весной 1519 года, после того как севильская бюрократия и коррупция чуть было не сорвали предприятие, контрагенты приходят к соглашению.

Зато королем Карлом Фонсека руководит сам. Так расценивает дело и Себастьян Алвариш. консул Португалии в Севилье, когда он пишет Мануэлу 1, что епископ Бургосский является тайным правителем. И разумеется, король действует весьма решительно, если кто-нибудь начинает притеснять Магеллана, с которым он как монарх в определенном отношении связал свою судьбу. В конечном счете, Магеллана используют все. Чтобы осуществить свой план, он принужден не только идти на всевозможные уступки, но и по крайней мере в двух случаях отвернуться от людей, помогавших ему до сих пор. Необходимость нести потери и приносить жертвы на своем пути, что приходится делать каждому, кто стремится свершить необыкновенное, не миновала и Магеллана.