"Превращение" - читать интересную книгу автора (Гурова Анна)

Глава 11. Неожиданное препятствие

— Чтобы изменить себя, — сказал Грег, — ты должен родиться заново. Но прежде чем родиться — ты должен умереть.

— Чего?!

Грег позвонил мне через несколько дней после того, как я вернулся с дачи. Я как раз вернулся с работы и собирался шикарно поужинать картошкой с селедкой и луком, но это заявление отбило мне весь аппетит.

— При чем тут смерть? Ты на что намекаешь?

В трубке раздался вздох. Так, бывало, вздыхал отец, готовясь долго разжевывать неразумному сыну какую-нибудь простую (на его взгляд) мысль.

— Время от времени надо сбрасывать шкуру. Ты растешь, и твоя старая кожа становится тебе мала. Собственно, она тебе уже жмет, разве не чувствуешь?

— Какая еще шкура? — принужденно засмеялся я, одним глазом приглядывая за кастрюлей, в которой варилась картошка. — Моя меня вполне устраивает. Я же не змей какой-нибудь!

— Не змей, — согласился Грег. — А какая разница? Это даже к людям относится, не говоря о нас… Надо чувствовать моменты, подходящие для перемен, и не упускать их. Если ты упорно цепляешься за старое, начинается застой, который заканчивается катастрофой. И личность все равно меняется, только очень болезненно для тебя, и… в неправильную сторону. Большинство не выдерживает такого испытания, и остается побитыми, надломленным и с блоком по отношению к любым переменам. Потом на них можно ставить крест. Но ты не из таких, Леха. Ты сможешь умереть и родиться заново, потому что деваться тебе все равно некуда.

— Спасибо, успокоил, — проворчал я. — Тогда, может, объяснишь мне одну вещь? Допустим, я должен умереть. Чтобы родился… кто?

— Как «кто»?! Ты разве не знаешь?

Мне показалось, что Грег искренне удивился.

— Конечно, нет! Откуда?

— Ники сказала, что ты распознал ее при первой же встрече.

Я сделал резкое движение, едва не своротив кастрюлю с плиты на пол.

— Ничего подобного! Что значит «распознал»?!

В трубке хихикнули.

— Значит, Валенок был прав, а Ники — нет. Что ж, тогда я тебе нарочно не скажу. Когда ты сам узнаешь, кто мы — ты будешь готов к последнему испытанию.

Я помотал головой.

— Что-то мне это не нравится.

— Ничего, ты еще войдешь во вкус. Некоторые так увлекаются переменами, что их прежняя личность исчезает вовсе.

— Во вкус чего — самоуничтожения? Так, давай перейдем к конкретике. Что мне надо будет делать на этот раз?

Грег замялся.

— Я еще не придумал, — признался он. — Придумаю — позвоню. А ты тоже не бездельничай, помоги мне.

— Чем?

— Придумай или поищи какой-нибудь обряд ритуальной смерти.

На следующий день я позвонил Грегу с отчетом. Сам я ничего толкового не придумал. Зато поиски в сети принесли кое-какие результаты. Как ни странно, тема ритуальной смерти оказалась не такой бредовой, как я ожидал. Я даже нашел целый психологический тренинг. Заключался он в следующем: компания едет в лес, каждый выкапывает себе могилку, забирается туда и целый день тихо в ней сидит. А вечером возвращается к жизни цветущим и обновленным. Просто праздник какой-то!

— … короче, можно закопаться в землю, но этот как-то глупо, — закончил я.

— Леха, не парься, я уже все придумал, — сказал Грег. — Но предупреждаю, это тебе не в огороде медитировать. В пятницу после работы приедешь к парку Трехсотлетия Петербурга. Встречаемся на берегу залива в семь вечера. Возьми с собой плавки.

— Плавки? — я содрогнулся. — Тебе какая смерть нужна — ритуальная или настоящая?! Да там еще, может, лед не сошел!

— Ничего, поищем прорубь.

— И вообще я в пятницу не могу. Мне надо дочку из яслей забирать и гулять с ней до девяти. Ленка опять куда-то намылилась…Эй, Грег! Ау!

Трубка молчала.

— Грег, ты меня слышишь?

Когда он наконец ответил, голос у него был далеким и безжизненным.

— Ты сказал, дочка? У тебя есть дочь?

— Ну да. А что в этом такого?

— Это очень плохо.

— Почему?

Грег снова промолчал, и в этом молчании было что-то нехорошее. Я почувствовал, что он в смятении, и начал беспокоиться сам. Что случилось? Что я не так сказал?

— Извини. Это моя ошибка. Я должен был выяснить сразу, — заговорил он быстро и отрывисто. — Но я никогда бы не подумал, что у тебя есть ребенок, тем более, дочь. Ее не должно быть!

— Что ты несешь?

— Извини, — повторил он. — Ты нам не подходишь.

— Как?!

— Надеюсь, еще не слишком поздно, — сказал он покаянным тоном. — Думаю, ты еще не зашел слишком далеко, и способен вернуться к нормальной жизни.

Я стиснул трубку в руке.

— Но Грег, так же нельзя! Это нечестно! Вы сами пригласили…Мы договорились… Я прошел испытание, сидел на этой чертовой даче…

— Нет, — теперь голос моего собеседника стал холодным и далеким. — Это ради твоего же блага. Забудь обо всем. Ничего не было. И кстати, не жди, что Ники снова появится. Я приму меры.

— Ты не посмеешь! — заорал я. — Не посмеешь так поступить со мной!

Он бросил трубку. Я попытался набрать его телефон, но на экране появились слова «номер неизвестен».

Как неизвестен?! Если я с ним только что говорил, и все прекрасно определялось?!

Я швырнул телефон на пол и растоптал его в припадке дикой ярости. Через несколько секунд я остыл, и тупо уставился на ошметки телефона. Что на меня нашло? Я совсем спятил?

Слепая ярость ушла, остались только горечь и отчаяние.

Тупая, злобная шутка! Компания моральных уродов поиздевалась надо мной всласть, а потом под надуманным предлогом от меня избавилась. Только и всего. Так почему же я в таком горе? Почему я чувствую так, будто меня предали, сломали и выкинули?

Я подумал о Греге и застонал, стиснув зубы. Когда этот человек, которого я видел два раза в жизни, о котором ничего не знаю, успел обрести надо мной такую власть?!

А Ники, неужели она все это время притворялась? Кем надо быть, чтобы так врать?

Будь они все прокляты! Зачем я их вообще встретил?!

Потом я начал проклинать уже себя. Во всем был виноват только я сам. Зачем я упомянул про Ваську? Если я просто, без лишних подробностей, попросил перенести Ритуальную Смерть на субботу, все так и шло бы своим чередом. А теперь все кончено. Всего одно ненужное, лишнее слово — и дверь в неведомое захлопнулась прямо у меня перед носом.

Еще несколько дней я лелеял надежду, что произошла какая-то нелепая накладка. Я не мог принять эту новую реальность — все изменилось слишком внезапно и, на мой взгляд, беспричинно. Едва успокоившись, я вытащил из разбитого телефона симкарту и побежал покупать другой мобильник, чтобы не пропустить звонок Грега. Казалось, вот-вот он перезвонит, и все будет как раньше. Но он не перезвонил ни на следующий день, ни через неделю.

О следующих трех с половиной неделях рассказывать в общем нечего — кроме того, что это было худшее время в моей жизни. Кое—как мне удалось выкинуть ненавистных упырей из головы, но вскоре у меня началась самая настоящая депрессия. Прежние припадки плохого настроения были просто цветочками по сравнению с ней. Появилось глубокое отвращение ко всему. К работе. К людям. К еде. По утрам не хотелось просыпаться. По ночам мучила бессонница, или снилась всякая муть. Я был бы счастлив увидеть любой из прошлых необычных снов, — пусть даже и с чудовищем, — но сны тоже словно кто-то заблокировал.

Прошло две недели. Мобильник Грега не определялся. Телефоны Ники с Валенком тоже — будто стерлись из записной книжки. Я затосковал. Отвращение к миру сменилось апатией. Мир существовал где-то сам по себе, а я блуждал в тумане, равнодушный ко всему. Однажды я вспомнил предупреждение Грега насчет того, что попаду в дурдом, если захочу выйти из игры раньше времени, но даже не возмутился, хотя это именно он меня из нее исключил. В дурдом, так в дурдом.

На третьей неделе я почувствовал, что достиг дна. Вся жизнь стала бессмыслицей.

Я смотрел на себя со стороны и судил строже, чем Ленка. Бестолковая, никому не нужная работа. Неудавшаяся личная жизнь. Лучшие годы позади. И зачем такому ничтожеству жить на земле? Вдобавок все начало валиться из рук. Я спотыкался на ровном месте и проваливал самые простые поручения на работе. Казалось, я обуза для мироздания, и оно скоро от меня отделается.

Наконец у меня возникло странная уверенность, что я проклят, и всем, кто со мной соприкасается, тоже будет плохо. Старый друг пригласил на свадьбу, а я не пошел, и не позвонил поздравить. И даже совесть меня не мучила. Потому что казалось — если я к нему приду, то навлеку на него несчастье.

Среди этого безбрежного уныния я вдруг поймал себя на мысли, которая меня потрясла. Я понял, что испытываю искреннюю радость, думая о смерти. Несмотря на периодические припадки депрессивных настроений, суицидальных мыслей у меня прежде не бывало никогда.

«Неужели так оно и происходит? — с искренним любопытством думал я, прислушиваясь к себе. — Неужели я в самом деле собираюсь с собой покончить?»

Похоже, так оно и было. При мысли от смерти у меня даже отступила депрессия. Умом — мне было страшно, но в то же время я чувствовал непонятное воодушевление. Да, это в самом деле был выход.

Тем временем пролетел апрель, и пришли майские праздники. Газоны усыпало мать-и-мачехой, деревья подернулись зеленью, девушки переоделись из джинсов в юбки. Даже наши институтские тетушки как-то посвежели. Только я словно застрял в прошедшей зиме. Мое прозябание и жизнь остальной вселенной устремлялись в разные стороны, расходясь все дальше. Мир был плоским, серым и бесцветным, как газетная фотография. «Из трехмерного он стал двухмерным, — подумал я однажды. — Значит, скоро свернется в точку. Ну и хорошо».

Настали выходные, и делать стало совершенно нечего. Солнечным утром первого мая я проснулся около полудня и долго валялся в постели, вяло пытаясь придумать, зачем мне жить. За окном по небу бежали облака. Несколько раз начинал звонить телефон, но я не отвечал на вызовы. Все равно это были не те звонки. А остальные меня не интересовали.

Так и найдя ни единой причины шевелиться, я решил пролежать весь день в кровати.

«Может, искупаться?» — словно шепнул мне кто-то на ухо.

— А вода-то небось ледяная, — протянул я. И сразу подумал — то, что надо.

Я вышел на улицу и пошел куда глаза глядят, словно стеклянной стенкой отделенный от весеннего, шумного мира. На перекрестке Липовой и Савушкина я увидел подъезжающий к остановке трамвай. Это был тот самый маршрут, на котором я встретил Ники. Не раздумывая, я вскочил в трамвай и жадно оглянулся, но оказалось, что почти все вышли возле ЦПКиО. Тогда я сел и уставился себе под ноги. Мне было решительно все равно, куда он едет.

Трамвай завез меня чуть ли не за город. На кольце пришлось выйти. Я спрыгнул на нагретый солнцем асфальт и ощутил дуновение морского воздуха. Через дорогу, за новенькой решеткой простиралась зеленая полоса, усаженная молодыми деревцами. Между ними по дорожкам чинно прогуливались мамаши с колясками. За ними до горизонта голубел Финский залив.

«Это же парк Трехсотлетия Петербурга, — понял я. — Тот самый, куда мне когда-то велел прийти Грег. И взять с собой плавки. Вот забавно».

Я пересек парк и вышел на пляж. Солнце жарило прямо по-летнему, но ветер дул холодный и резкий, и на горизонте над Васильевским островом наползала на край неба туча. На пляже загорало множество народу, но никто не купался.

«Зачем я сюда приехал? — спросил я себя. — Только честно!»

Но внутренний голос молчал. Видимо, просто не хотел меня пугать.

Я разделся, сложил одежду в аккуратную кучку, чтобы потом, когда ее найдут, было не стыдно перед ментами. Не спеша выкурил сигарету. И на глазах у восхищенной публики вошел в воду.

Вода в самом деле была ледяная, как ей и положено в начале мая, но не до такой степени, чтобы сразу скрутило судорогой. В любом случае, пока дойду до глубокого места, подумал я, успею к ней привыкнуть.

Финский залив не просто мелкий, а очень мелкий. Теоретически его можно перейти вброд. Так что, честно говоря, это было не купание, а прогулка. Я шагал и шагал по колено в мутной воде. Пройдя около километра, я вдруг загадал: если не найду в своей жизни смысл — обратно не вернусь!

Парк Трехсотлетия остался далеко позади. Туча наползла на полнеба, грозно синея. Дно понемногу опускалось; вода стала по пояс, потом по грудь…Я отошел уже километра на два от берега. А смысла все еще не нашел, наоборот — все, на душе становилось все тяжелее.

Вдруг дно резко исчезло из-под ног.

Я вынырнул, отплевываясь и пытаясь понять, в чем дело. Потом заметил впереди красные бакены. Ага. Фарватер. Он прорыт специально, для больших кораблей.

Вот и хорошо, решил я. Дальше поплыву. Есть ли во всем этом смысл. Ну?

Я нырнул под водой метров на пятнадцать, и поплыл вперед кролем, продолжая терзать себя все тем же вопросом. Смысл не появился. Зато появился корабль. Вначале я не обратил на него внимания, но он приближался как-то слишком быстро. Когда я разглядел его, то понял, что у меня серьезные проблемы.

Это была не баржа и не паром до Кронштадта, а здоровенный, десятипалубный круизный лайнер. И он пер со страшной скоростью прямо на меня.

Я прикинул его скорость, помножил на расстояние — и понял, что времени не хватит. Варианта было два — вниз или все-таки назад. И я ломанулся назад, наперегонки со смертью. Лайнер уже закрывал небо, гоня перед собой волну. Низкое гудение его двигателей заставляло меня красочно представлять, как меня затягивает под борт и наматывает на винты…

Умирать резко расхотелось. Нет, только не так!

Ни разу прежде я не плавал с такой скоростью — как будто это был не я. Во мне проснулись неизвестные раньше резервы силы. Я чувствовал себя в воде просто дельфином. Или китом. Или каким-то морским змеем… Длинное чешуйчатое тело скользит в волнах, как будто они для него созданы. Лайнер остался позади, а я все плыл, быстро и с наслаждением. Казалось, стихия мне подвластна! А на уровне разума все еще попискивал в ужасе глупый Леха, не знающий, зачем он живет. Но почему-то это потеряло значение.

И тут я будто бы раздвоился. Я—морской змей был отдельно, и такие надуманные вопросы, как «смысл жизни», его вообще не волновали. И был я—Леха, боящийся всего на свете. Особенно змея внутри себя — потому что Леха, который так и не нашел смысла, теперь должен был умереть. И я—змей был с этим полностью согласен.

Пусть он умрет. Он мне только мешает.

Единственное, в чем обе моих личности были солидарны — что вода в заливе грязнющая.

Волна, поднятая кораблем, догнала меня, подхватила, куда-то потащила, и выкинула на мелководье.

Морской змей медленно и неохотно ушел в глубины моего «я». Леха—прежний с облегчением перевел дыхание и, ежась на ветру, пошлепал к берегу.

До пляжа я добрался минут за двадцать. Сам не понял как — учитывая, что туда шел часа полтора. Вылез на берег и упал без сил на мокрый песок. Тело меня не слушалось, выложившись целиком. Мной владело чувство полноты жизни. Безмерно радовали травинки, щекотавшие мне лицо, и даже бычки на песке только умиляли. «Это потому что ты чуть не умер, — сказал я себе, восстанавливая дыхание. — Расслабься, скоро пройдет».

Интересно, Грег счел бы мой заплыв за испытание, или нет? В любом случае, я был доволен. Я не мог объяснить словами, но чувствовал — это было не зря. Словно очень важный кирпичик лег в стену, или еще одна ступень добавилась… Куда? Куда?!

Когда руки и ноги снова согласились мне служить, я встал и пошел искать свои вещи. Вскоре я их обнаружил. Одежда была на месте, все так же аккуратно сложена, даже мобильник не сперли. И неудивительно — ведь рядом стоял Грег.

Думаете, я обрадовался? Как бы не так. Я страшно взбесился. Один его вид привел меня в такую ярость, что я был готов его убить на месте, было бы чем.

— Ты что тут делаешь? — рявкнул я. — Тебя сюда звали?!

— Случайно увидел, как ты купаешься. Быстро плаваешь, молодец.

От такой наглости я потерял дар речи.

— Ну так! У меня же разряд!

— Леха, ты полон сюрпризов.

Я набрал воздуху, чтобы послать его как можно дальше, но тут заметил в его внешности перемену. На лбу Грега, точно между бровями, как у индуистов, появилась татуировка — нечто вроде «розы ветров» Еще одна татуировка — не разобрать какая, — выглядывала из-за края его футболки, в ключичной впадине.

— Что это ты себе на лбу нарисовал? — ядовито спросил я. — Татуировку сделал, что ли?

— Она всегда была. Просто раньше ты ее не видел.

— А вот и видел! Еще на даче. Она в темноте светилась.

— А чего не сказал, балда? Ладно. Уже не важно.

Пока я одевался, Грег стоял рядом молча и ждал. Я мрачно поглядывал на него, раздумывая, не врезать ли ему промеж глаз, прямо по татуировке. Останавливало только то, что он все равно не позволит мне это сделать.

— Ну что, ты готов к последнему испытанию? — спросил он как, ни в чем не бывало.

— Я не желаю иметь с вашей бандой ничего общего, — отчеканил я. — Топай отсюда, пока цел.

Грег посмотрел на меня с явным одобрением.

— Остался всего один шаг, — сказал он миролюбиво. — Еще один маленький шажок, и ты изменишься навсегда. Очень важно сделать его в правильном направлении…

— Отвали со своими поучениями!

Я собрал вещи и пошел с пляжа. Грег упорно тащился за мной.

— Ты ведь хотел узнать, кто мы такие?

Я резко развернулся и заорал:

— А как же моя дочка? Она никуда не делась за эти три недели и полтора дня!!!

На нас оборачивались люди, но мне было все равно.

— Или дочь не имеет значения, и ты это устроил нарочно?

— К сожалению, еще как имеет. Но все слишком далеко зашло, — торопливо заговорил Грег. — Придется рискнуть. Мы следили за тобой все эти три недели, но сегодня ты реально мог погибнуть. Следующий раз может стать последним, и твоя смерть будет на моей совести. А дочкина смерть — на твоей.

Вся моя злость разом куда-то испарилась.

— Как смерть?

— Помнишь, я спрашивал тебя, чем ты готов пожертвовать? Что ты ответил? «У меня ничего нет».

Я растерянно смотрел ему в глаза.

— Вольно или невольно, ты соврал. Так всегда и бывает — если ты не хочешь выбрать жертву сам, ее выбирают за тебя. Когда ты проговорился, что у тебя есть дочь, я понял, что выбор уже сделан.

— Какой еще выбор? — взвыл я. — Какая жертва? При чем тут моя дочь? Валенок же сказал: «у тебя есть ты сам!»

— Верно, есть, — сказал Грег, остывая. — На это вся надежда. Леха, не надо понимать все буквально. Никто не утверждает, что твоей дочке непременно отрежут голову на черном мраморном алтаре. Я просто имел в виду, что ты подвергаешь ее большой опасности. У тебя не должно быть слабых мест. Превращение обязательно привлечет к тебе внимание очень неприятных сущностей. А дочка с тобой слишком связана. Но тебя я стану защищать, а ее нет.

— Без тебя обойдусь! Я сам буду ее защищать! — воскликнул я.

— Именно это я и имел в виду, — кивнул Грег. — Ну что, наш договор по-прежнему в силе?

— Да, черт бы вас всех побрал!

Грег, прищурившись, посмотрел в небо.

— Сейчас мы кое-что проверим. Последний тест. Ну-ка посмотри направо. Что-нибудь видишь?

— Где?

Я завертел головой.

— Не туда смотришь… Ага, повыше. Над парком.

Ничего особенного, кроме грозовой тучи, я на небе не увидел. Только вдалеке, над Петровским стадионом, парил черный воздушный змей с перепончатыми крыльями. Он то резко взмывал, то двигался зигзагами, ловя ветер.

— Ты о воздушном змее, что ли?

— Хе-хе, воздушном. Ладно, пошли.

— Куда?

— В гости к Валенку.