"Крестный путь России" - читать интересную книгу автора (Леонов Николай Сергеевич)

РАССТРЕЛ ПАРЛАМЕНТА

Если приватизационный процесс в России проходил с минимумом публичной ярости, то отражение этого процесса в политической жизни страны превратилось в нескончаемую череду конфликтов, скандалов, разборок, которые завершились осенью 1993 года скоротечным кровавым расстрелом Верховного Совета Российской Федерации. Не стоит забывать чеканные формулы того времени, они точно отражают суть общественных процессов, например: "Политика - есть концентрированное выражение экономики". В основе действий отдельных лиц, политических партий, правящих элит, целых государств лежат прежде всего экономические интересы, борьба за экономику и рычаги управления ею. Эта нескончаемая война на политическом уровне приобретает внешне другую расцветку. Конфликтующие стороны могут выступать под лозунгами "демократов" и "консерваторов", сторонников диктатуры или народовластия, "национал-патриотов" или "либерал-глобалистов". Каждый из противников стремится оседлать ту волну, которая кажется ему в данный момент наиболее мощной и способной вознести его на высшие ступени власти, откуда он сможет распоряжаться и управлять богатством государства. Идеалистов и бессребреников в политике искать не следует, их скорее можно отыскать среди ученых или служителей Церкви. Немногие напрямую увязывали, например, затяжной конфликт между президентом Б. Ельциным и Верховным Советом с приватизационным процессом в России. Большинство населения полагало, что речь шла о противоборстве сторонников демократического пути развития страны с автократической линией Б. Ельцина. Многие так и не смогли ответить на простой вопрос: как же могло получится, что такой яростный защитник "демократии", как А. В. Руцкой, оказался отъявленным политическим мошенником, предавшим ту партию, которая привела его к власти, на другой же день после своего избрания курским губернатором? Этот человек, признанный в трагические дни октября 1993 года высшим руководителем парламентской оппозиции и принявший на себя роль исполняющего обязанности президента России, оказался примитивным самодуром-губернатором, оставившим область разворованной и обнищавшей.

Руслан Хасбулатов, второй по значимости лидер парламентской оппозиции, если верить А. Чубайсу, эволюционировал в короткий срок от ближайшего сподвижника и соратника Б. Ельцина до его "непримиримого" противника только потому, что президент не захотел поставить его на пост премьер-министра, а предпочел ему младореформатора Егора Гайдара. Никаких идейных расхождений между ним и Ельциным не было и нет. То же самое можно сказать и о большинстве основных действующих лиц, втянутых в политический водоворот борьбы в 1992-1993 гг. Невероятно высокий уровень патетики, звучавшей в речах лидеров той и другой стороны, разделявшая их и казавшаяся непреодолимой пропасть, нетерпимо острые обвинения, запугивания гражданской войной в реальной жизни, увы, оказались жухлыми прошлогодними листьями, слетевшими с ветвей при первом резком порыве ветра. Кажется невероятным, что после кровавых событий 3-4 октября 1993 года среди жертв не оказалось ни одного взбунтовавшегося депутата, хотя число погибших даже по официальным, т. е. лживым данным, составило около 150 человек, а народная молва поднимала цифру до полутора тысяч. Полегли те, кто слепо верил в политическую демагогию, кто, будучи лично честным, не допускал бесчестности в других, кто на деле подставил себя под пули ради своего идеала. Точно такие же идеалисты стояли на игрушечных баррикадах вокруг Белого дома в августе 1991 г., они также готовы были пролить свою кровь и отдать жизнь за идеал демократии, но скоро им стало стыдно и горько вспоминать, за кого и за что они собирались рисковать головой.

Я склоняю голову перед памятью идеалистов октябрьских событий 1993 года забытых, отверженных. Среди них мог оказаться и я, тогда 65-летний отставной генерал разведки, первым движением души которого было идти к Белому дому и встать в ряды его защитников, расстреливаемых в упор из танковых орудий. Я понимал, что это будет бесполезным и бессмысленным, но мне казалось, что легче встретить там свой смертный час, чем увидеть то, что произойдет с Россией потом. Жена и дочь оказались мудрее меня, когда, вцепившись в меня мертвой хваткой, не выпустили из дома в общем-то немощного пенсионера.

Долго историки будут ломать голову над поиском ответа на вопрос: почему Б. Ельцин - вечный триумфатор - не решился, несмотря на все угрозы, отдать под суд ни "гэкачепистов", ни депутатов Верховного Совета в 1993 г.? Да потому, что он ощущал свое правовое бессилие в обоих случаях. И еще потому, что твердо верил в духовную слабость, своих противников. Он верил, что имеет дело не с идейными, смертельными врагами, готовыми идти до конца за некие общественные идеалы, а с людьми, для которых личные интересы важнее и весомее. Достаточно было продержать своих противников какое-то время в камерах "Матросской Тишины" или в Лефортово, обрушить на них пресс психологического давления, пообещать им "минимум миниморум", чтобы добиться капитуляции в той или иной форме. История не знает подобных форм разрешения социальных конфликтов. То, что происходило в эти годы в политической верхушке России, напоминает приемы, которыми главарь утверждает свое верховенство в своей банде.

Социального конфликта, а тем более угрозы гражданской войны в России не было. Были разборки наверху, в ходе которых ни одна из спорящих сторон не собиралась серьезно обращаться за помощью к народу. Ни один из фигурантов, даже после поражения, не ушел в партизаны, в подполье, не объявил о войне не на жизнь, а на смерть. Никто даже не уехал в эмиграцию.

Все политические партии России через короткое время после кровавых событий октября 1993 г. сделали совместное заявление об отказе использовать их в своей политической борьбе. Почти одновременно было заявлено об отказе от попыток какого-либо независимого парламентского расследования причин и характера этих событий. Тишь да гладь утвердились в общественно-политической жизни.

Прошли годы, и, давая интервью "Парламентской газете" (26.12.2000 г.), некогда неистовый Руслан Хасбулатов, который по-прежнему проживает в одной из самых роскошных квартир в Москве, предназначенной в свое время для генерального секретаря ЦК КПСС Л. Брежнева, признал неразрывную связь своей политической непримиримости именно с процессом приватизации. Вот его слова: "Большая часть наших разногласий с президентом касалась вопросов приватизации. Это началось осенью 1991 года, когда Ельцин поручил Гайдару осуществлять экономическую реформу, а в Верховный Совет стали поступать документы из правительства, предусматривавшие денационализацию экономики. Чувствовалось, что тут участвуют иностранные консультанты. Некоторые абзацы были столь плохого перевода, что я как-то даже попросил принести мне английский оригинал. Ничего зазорного в заимствовании зарубежного опыта нет. Но тогда заимствовали не опыт, а какие-то куцые обрывки из журнальных и газетных статей экономически облегченного типа. ...Свою программу младореформаторы всячески скрывали от общественности. Мне, Председателю Верховного Совета, прислали ее только после личного вмешательства Ельцина. Из беседы с Дж. Саксом я понял, что это программа МВФ, с которой я был знаком ранее других. Она была передана в правительство, там ее засекретили и стали под нее выдавать соответствующие законопроекты ...У Верховного Совета была разработана своя, реальная программа приватизации, включавшая в себя десятки законопроектов и иных нормативных актов... Я был сторонником сохранения в государственном секторе экономики нефти, газа, металлургической промышленности, военно-промышленного комплекса, трубопроводов, авиапредприятий и ряда других отраслей. И, конечно же, никогда не позволил бы примитивной кувалдой рыночной стихии разрушать сложнейший народнохозяйственный механизм.

Верховный Совет не соглашался, чтобы страну ломали через колено. Общество в своем большинстве стояло на нашей стороне. Это мешало проводить приватизацию так, как им хотелось. Справиться с депутатами легальным путем было невозможно. Тогда и появился указ президента под No 1400. А борьба за власть или перераспределение полномочий - это неизбежное следствие такого курса (подчеркнуто нами Н. Л.)". Здесь заключено чистосердечное признание того, что в основе всех политических телодвижений в эти годы лежала борьба за экономику.

Нельзя же забывать о том, что Ельцин решился на расстрел Верховного Совета, который незадолго до этого практически единогласно поддержал его решение о ликвидации Советского Союза, одобрив Беловежские соглашения - самое убийственное и беззаконное преступление против государства и народа, его населявших.

Этот же Верховный Совет поддержал предложение Ельцина о запрете Коммунистической партии Советского Союза. И только полнейший цинизм и продажность журналистов позволили тот же самый состав Верховного Совета назвать красно-коричневым. Патриоты России не должны забывать, что в рядах осажденных в Белом доме парламентариев были такие персоны, как Кирсан Илюмжинов, всю последующую жизнь отличавшийся сепаратистской экстравагантностью, выпячиванием своей личности и обычным грехом всех "новых русских" - неуемным хапужничеством. Или такие, как Руслан Аушев, который был народным депутатом СССР, а в ноябре 1992 г. стал ельцинским назначенцем на пост главы администрации Ингушетии, да так и присох к этому посту на долгие годы, превратив свою республику в предбанник для чеченских боевиков. Ни тот, ни другой никогда не были замечены в каких-либо инициативах по укреплению России как государства. Да и сам председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов, чеченец по национальности, сделал безусловно много для раскачивания общегосударственной ладьи, практически не стукнул палец о палец для успокоения сепаратистского зуда, раздиравшего кожу его собственной малой родины - Чечни.

А как объяснить метаморфозы, происходившие с одним из силовых министров России генералом Виктором Баранниковым? До осени 1993 г. он был одним из самых доверенных лиц Б. Ельцина, возглавляя последовательно министерство безопасности и внутренних дел России, Агентство федеральной безопасности, а затем вдруг оказался на посту министра внутренних дел нового правительства, созданного Верховным Советом в осажденном Белом доме. После расстрела Верховного Совета этот генерал был арестован, отсидел некоторое время в "Лефортово", но вскоре амнистирован. Никакой социальной, идеологической подкладки под этими прыжками не просматривается. Поведение этого человека, скорее, диктовалось инстинктом игрока, желанием примкнуть к той команде, которая имеет больше шансов выиграть. Скоропостижная смерть вскоре после выхода на свободу стала как бы кульминацией глубоко личного огорчения от совершенного просчета. В истории России известны сотни примеров, когда люди, страдавшие от властей по причине своей идейной оппозиционности, как правило, отличались высокой жизнестойкостью, несмотря на жесточайшие условия содержания их в тюрьмах и на каторге. Вспомните декабристов, преподавших всем грядущим поколениям урок высочайшей морально-нравственной стойкости. "Крепкими орешками" были народовольцы, эсерка М. Спиридонова выдержала даже условия советской тюрьмы и была расстреляна в Орле в связи с угрозой захвата города немецкими войсками в 1941 г. Всякий, кто страдает за убеждения, но не изменяет им от протопопа Аввакума до Александра Солженицына - отличается исключительной живучестью.

Другим примером цирковых трюков с перелетом из одного лагеря в другой может стать некогда громкозвучный, а теперь позабытый Сергей Филатов. Этот представитель средней технической интеллигенции был молниеносно вынесен на политический Олимп событиями 1990-1991 гг. Его избрали народным депутатом Российской Федерации, затем он стал членом Верховного Совета и, более того, первым заместителем председателя Верховного Совета, т. е. самого Руслана Хасбулатова. Тогда карьера строилась не на прочном, годами нажитом авторитете, опирающемся на реальные дела, а на умении выступать, складно говорить разносные речи и без устали выдвигать радикальные, внешне привлекательные инициативы. С. Филатов был из таких, а посему оказался одновременно и членом комитета по вопросам экономической реформы и собственности, и членом комитета по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности. Занимаясь вопросами реформы и собственности, он достаточно быстро сообразил, что в России исполнительная власть имела и имеет куда больше рычагов управления обществом, нежели законодательные органы власти, которым по старинке отводилась роль ливрейных лакеев, стоящих на запятках господского возка. Будучи влиятельной фигурой в Верховном Совете, он тайно перешел на службу к президенту и до поры до времени вел двойную игру. Наградой за это было назначение в 1993 г. вчерашнего неутомимого борца за демократию главой администрации президента. На три года он превратился в одного из самых влиятельных политических деятелей России, обслуживая автократическую власть, наживая личное состояние. Вылетел из президентской обоймы за попытку еще раз скорректировать свой политический полет, переориентировавшись на генерала А. Лебедя и московского мэра Ю. Лужкова, когда убедился в болезненном состоянии Б. Ельцина и его бесперспективности как лидера.

Мы приводим эти примеры только для иллюстрации качества многих "государственных мужей" с обеих сторон баррикады. Подобные люди доминировали тогда на политическом поле России. Президент Б. Ельцин, хорошо осведомленный о тех побудительных мотивах, которыми руководствовались многие из его политических противников, в открытую обращался к ним в самые кульминационные моменты борьбы с простым предложением перейти на его сторону, обещая за это высокие государственные посты, сохранение всех привилегий, перспективы на политическую карьеру. Точно так же Мефистофель предлагал Фаусту продать душу за земные радости. Торговля совестью приняла в России после 1991 г. массовый характер, стала, если хотите, общенациональным бедствием, ибо свидетельствовала о катастрофическом масштабе деградации личности.

Борьба Верховного Совета с президентом России достигла к концу 1992 г. высшей степени накала. Первого декабря в Москве собрался очередной, VII съезд народных депутатов России. С первого же дня заседания приняли крайне бурный характер. Один за другим выступавшие ораторы клеймили правительство Е. Гайдара за развал экономики страны, разорение основной массы населения, подрыв финансовой системы. Год "шоковой терапии", несмотря на невероятное терпение народа, не принес ничего из обещанного. Никакой рыночной саморегуляции экономики не произошло. Подавляющим большинством голосов было выражено недоверие правительству, и оно отправлено в отставку. Шквал критики ударил и по президенту.

10 декабря Б. Ельцин прибыл на заседание съезда и попросил слова, но вместо того, чтобы попытаться вывести дискуссию в конструктивное русло, обратился с трибуны напрямую к народу, назвав съезд народных депутатов "сплошной реакционной массой", с которой невозможно сотрудничать. Он поставил вопрос о проведении референдума по вопросу о доверии граждан президенту и парламенту, на который возложил всю ответственность за срыв реформистского курса. В тот день я сделал такую запись в своей семейной летописи: "Попустил Бог быть свидетелем таких дней, безобразных кухонных дрязг политиканов, никак не могущих смириться с тем, что их власть должна быть ограничена. Ну, по порядку. Неуправляемый "президент-бульдозер" с утра ошарашил заседающий уже 9 дней съезд своим обращением к народу, в котором сказал, что не может больше сотрудничать с народными депутатами и предлагает в первых числах января 1993 г. провести референдум с вопросом: "или президент, или съезд".

После этого он вместе с правительством и верными депутатами (Г. Якунин, Б. Денисенко и др.) ушел из Большого Кремлевского дворца в Грановитую палату. Запахло угрозой государственного переворота. Ждали появления "матроса Железняка". Впервые я почувствовал, что Р. Хасбулатов стал сдавать. Он заявил, что уходит, что он устал и ему все надоело.

И весь сыр-бор задымился, затрещал из-за того, что накануне съезд не утвердил кандидатуру Егора Гайдара на посту премьер-министра, а президент не терпит, чтобы ему перечили: "Либо Егорка, либо референдум".

В обстановке изрядного смятения положение спас Иона Андронов, мой старый знакомый, в прошлом хороший, смелый журналист, который призвал Хасбулатова не падать духом, взять в руки руководство съездом. Одного этого хватило, чтобы все воспряли, будто хлебнули женьшеневой настойки. Были вызваны три силовых министра - обороны (П. Грачев), безопасности (В. Баранников) и внутренних дел (В. Ерин), - которые поклялись в верности закону и Конституции.

Раздались голоса о необходимости привлечь к уголовной ответственности авантюристов, прилипших к президенту, имея в виду Г. Бурбулиса, С. Шахрая. Кто-то крикнул, что этим лицам надо сразу закрыть выезд из России. Вызвали на съезд Ю. Лужкова - мэра Москвы, чтобы он прокомментировал слухи о якобы стягивающихся к Красной площади автобусах с ОМОНом колоннах грузовиков и начинающемся митинге сторонников президента. Мэр пришел и единственный из выступавших в этот день грубо и бестактно, однозначно встал на сторону президента. Под шиканье съезда он сказал, что на Красной площади собрался митинг строительных рабочих предприятий мэрии, которые недовольны тем, что депутаты вносят много конституционных поправок (?). Он вел себя как человек, давно обеспеченный безбедным житьем и свысока поплевывавший на народных избранников. В Голливуде мэр наверняка выиграл бы конкурс на роль исполнителя роли крестного отца.

Резкий конфронтационный ход Б. Ельцина оказался ледяным душем для его политических оппонентов. Большинство политических партий и движений, продолжая для сохранения лица критиковать президента за нарушение баланса властей, за углубление раскола в обществе, все-таки стали призывать и Б. Ельцина, и руководство Верховного Совета сесть за стол переговоров "во имя сохранения Российской Федерации и продолжения реформ". Обе стороны еще не были готовы к фронтальному столкновению, поэтому уже на другой день после выступления президента начались переговоры между делегациями Верховного Совета, президента РФ и Конституционного суда России, с целью поиска компромисса. 12 декабря 1992 г. было достигнуто согласие о решении спорных вопросов исключительно конституционными методами. К руководителям субъектов Федерации обратились с призывом руководствоваться в своей деятельности теми же принципами. Было решено, что на 11 апреля будет назначен общероссийский референдум по основным положениям новой Конституции. Кремлевские "посиделки" продолжались вперемежку с кремлевскими потасовками. Всем стало ясно, что стороны отложили генеральный мордобой на более поздний срок.

Мне тогда вечерами звонили домой многие друзья и знакомые с неизменным вопросом: "Как ты расцениваешь происходящее?" Я всем отвечал примерно так: "Лучше худой мир, чем добрая ссора. Это и есть первые шаги больной, рахитичной от рождения российской демократии. Участники фарса разыграли его, как сумели, в силу своих провинциальных способностей и примитивной подготовки. Можно иронически улыбаться, язвить, но надо сказать, что лучшего ныне не дано. Хорошо, что ума хватило хоть на это".

Страна между тем жила без утвержденного бюджета, без руля и без ветрил. В те годы мне не удавалось регулярно вести дневниковые записи, очень много душевных и физических сил отнимали поиски заработка, но, на счастье, тогда на дипломатической работе в одной из африканских стран находилась семья моей дочери. Я старался регулярно посылать им письма о положении на родине, потому что из сообщений прессы и телерадиопередач составить реальную картину происходящего было невозможно. Основные газеты и телеканалы были давным-давно приватизированы и всю информационно-пропагандистскую работу вели в строго определенном направлении поддержки действий президента и его администрации, поскольку все они были направлены на защиту интересов новых крупных собственников, а также потому, что Ельцина поддерживал Запад. Все противники президента подлежали максимальной демони-зации, их густо мазали красно-коричневым колером, не стесняя себя приличиями в выборе бранных слов и выражений в их адрес. В одном из таких писем я писал: "Как весеннее половодье, затопило Родину воровство. Повальное, всеохватное, сверху донизу пронизавшее все общество. Высшей меркой предприимчивости стали размеры украденного. Москва и ее власти законно могут претендовать на лавровый венок победителя в этом сатанинском соревновании. Недавно сообщили, что Москва получила только из ФРГ 250 тыс. тонн продовольствия, точно Расписанного, сколько муки, сахара, масла, мяса и пр. На 4 млн. московских пенсионеров и детей, кому все это предназначалось, хватило бы с лихвой на всю зиму: по 60 кг на каждого человека.

Но все куда-то исчезло. Провалилось в некую "черную дыру". Когда схватили за фалды какого-то высокопоставленного чиновника, ответственного за распределение гуманитарной помощи, то это свиное рыло, не моргнув глазом, ответило: "Мы решили продать это продовольствие, чтобы создать фонд помощи неимущим" (?). На вопрос: "Где же этот фонд?" - мурло сказало: "Мы собрали 47 млн. рублей!" Это означает, что вместо 60 кг продовольствия каждый несчастный может, да и то теоретически, получить 12 рублей. И никто не станет искать концов. Слишком многие по очереди лизали эту порцию детского мороженого, чтобы отдать сиротам пустую пачку".

По книгам, которые приходилось читать, по рассказам бывалых людей мы знали, что каждый революционный перелом в стране в любой части света вызывал или сопровождался взрывом народного ликования и энтузиазма. Сами собой рождались гимны, песни, танцы, которые оставались навсегда памятниками своего времени. Во Франции более двух веков назад родились "Марсельеза", Карманьола, в США - "Янки дудль", в России - целый пласт революционных песен, на Кубе "Гимн 26 июля" и т. д. Мне самому довелось быть свидетелем нескольких революций в Латинской Америке - на Кубе, где в 1959 была свергнута диктатура Батисты, и в Никарагуа, где в 1979 был уничтожен тиранический режим Сомосы. Каждый раз народ ликовал, поющие и танцующие толпы заливали улицы. На Родине же после 1991 г. меня поражало обратное: полная отрешенность народа, никакого проявления радости. Езжу в метро, смотрю на лица: на них усталость, озабоченность, замотанность. Я не нахожу сияющих глаз, веселых улыбок, не слышу шуток, людям явно не до смеха, музы всех жанров молчат. Песни смолкли по всей Руси великой. Издавна повелось, что редкое застолье в семье проходило без песни, теперь хмурая озабоченность стала незваной, но постоянной гостьей в наших домах.

Не прошло и трех месяцев после VII съезда народных депутатов, как на очередном, VIII съезде, собравшемся в Кремле 10 марта 1993 г., вновь лбами столкнулись исполнительная и законодательная власти России. Б. Ельцин в своем выступлении требовал установления в стране сильной президентской власти, В. Черномырдин, унаследовавший после Гайдара пост премьер-министра, предлагал расширить властные полномочия правительства. С другой стороны послышались угрожающие предложения о необходимости начать процедуру импичмента президента. Когда депутат М. Челноков предложил отрешить Б. Ельцина от должности, президент покинул зал и больше на съезд не явился. Р. Хасбулатов всячески препятствовал постановке на тайное голосование вопроса об отрешении Б. Ельцина от должности, но съезд все-таки настоял на своем. Из 1065 народных депутатов 617 проголосовали за отрешение, т. е. 60%, но этого оказалось недостаточно. В соответствии с Конституцией требовалось 2/3 голосов, вопреки здравому смыслу вся президентская челядь и продажная пресса радовались такой "победе" и кричали "Ура!", в то время, когда надо было креститься и шептать про себя: "Слава Богу, пронесло!". Но сомнений не оставалось, что при первой же попытке Б. Ельцина установить режим самодержавия съезд доведет свое намерение до конца.

Через несколько дней президент заявил, что съезд по сути дела стал генеральной репетицией реванша бывшей партии номенклатуры.

Съезд только зафиксировал углубление раскола в правящих кругах страны, нарастание непримиримости. Обе стороны инициировали почти непрерывные митинги своих сторонников. Хотя митинги и не были очень массовыми, на них собиралось от 5 до 15 тыс. человек, не более, но все-таки органы правопорядка старались развести их по разным площадям, чтобы избежать прямого столкновения политических противников. На стороне съезда народных депутатов выступил Конституционный суд РФ, который твердо оценил высказывания и действия Б. Ельцина как неконституционные. Со своей стороны администрация президента через пресс-секретаря делала заявления о том, что, дескать, президент и правительство едины, что трудовые коллективы стоят на их стороне, что обвинения в адрес президента по поводу якобы антиконституционности его действий отклика у населения не встречают и т. д. Иными словами, шла изматывающая война заявлений, деклараций, взаимных угроз, обвинений.

В течение марта-апреля 1993 г. обе противостоящие стороны сосредоточились на вопросе о референдуме. Борьба шла вокруг формулировок тех вопросов, которые должны были быть внесены в опросный бюллетень. Как-то незаметно президентская сторона настояла на том, чтобы вместо вопроса о будущей Конституции вынести на референдум вопрос о доверии президенту и народным депутатам. В конце концов согласились на том, чтобы граждане ответили на следующие четыре вопроса:

Доверяете ли Вы президенту РФ Б. Ельцину?

Одобряете ли Вы социальную политику, осуществляемую президентом РФ и правительством РФ с 1992 г.?

Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов президента РФ?

Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов РФ?

После очередных препирательств референдум решено было провести 25 апреля, т. е. на две недели позже первоначально установленного срока.

Президент и правительство использовали отпущенное на подготовку время для активной идеологической обработки населения. До сих пор стоят в глазах плакаты с почти аршинными подсказками-ответами, как надо голосовать на референдуме: "Да, да, нет, да!", т. е., негативно ответить только на вопрос о целесообразности досрочно переизбрать, президента. Все средства массовой информации с утра до ночи упражнялись в шельмовании съезда народных депутатов. Президент, наоборот, воспевался как гарант стабильности, последовательного реформаторства, которого надо лишь чуть-чуть поддержать, чтобы уже завтра откушать плодов процветания. Уже тогда обывателя стали запугивать призраком гражданской войны, развалом государства, голодом, если он не проголосует так, как надо.

Чувствовалось, что противная сторона - съезд народных депутатов недооценила значение административного ресурса президента, влияния средств массовой информации и финансовых рычагов. Она понадеялась на то, что очевидное нарушение президентом всех правовых норм автоматически окажет нужное влияние на население. К тому же в России давно известно неписаное правило: "Кто считает голоса, тот и выигрывает!". Никогда и ни под каким предлогом президентская сторона не позволяла формировать счетные органы с включением в их состав на решающих уровнях представителей оппозиции.

Результат референдума оказался следующим: из всего списочного состава избирателей в России (107 миллионов граждан) пришли к урнам 64%. На первый вопрос о доверии президенту Ельцину утвердительно ответили 58,5% голосовавших. За доверие проводимой им и правительством социальной политике проголосовали 53%. На третий вопрос - о целесообразности досрочных выборов президента только около 33% сказали "да", в то время как за досрочные перевыборы народных депутатов проголосовали 41,5%. Президент Б. Ельцин мог праздновать победу, потому что по первым двум вопросам положительно проголосовали более половины участников референдума. Он получил вотум доверия. По двум последним вопросам о досрочных выборах президента и народных депутатов - результаты оказались недействительными, ибо положительно проголосовали менее половины тех, кто пришел к урнам. В результате все пауки - и президент, и съезд - остались в одной банке, хотя шансы на успех у Ельцина увеличились из-за полученного формального доверия. Теперь следовало ожидать первых ударов именно с его стороны. Победу на референдуме надо было развивать и закреплять. Случай представился быстро.

В связи с приближением 1 Мая, дня традиционных демонстраций трудящихся не только в России, оппозиционные партии и движения наметили провести в столице шествие и митинг. Для всех было ясно, что они должны были пройти под антипрезидентскими и антиправительственными лозунгами. За два дня до праздников - 28 апреля - Б. Ельцин вдруг издает распоряжение, в соответствии с которым запрещалось проведение любых массовых мероприятий на Красной площади и прилегающих к ней территориях. Предлог, как всегда, был убогим до смехотворности: президент запрещал всякие митинги, собрания, уличные шествия, манифестации, пикетирования и пр. только потому, что, дескать, до сих пор не принят Федеральный закон о статусе столицы Российской Федерации и не определены границы территорий, прилегающих к зданиям и сооружениям, занимаемым высшими органами законодательной, исполнительной и судебной власти, на которых не допускается проведение подобных массовых мероприятий. К рождению этого распоряжения безусловно имел самое прямое отношение Ю. Лужков, у которого в глубине души давно поселился страх перед любыми демонстрациями возмущенного народа. Именно по его инициативе стали раскапывать Манежную площадь традиционное место народных собраний, он же в те дни посылал строительную технику и рабочих, чтобы "ремонтировать" Красную площадь. Бетонные блоки, грузовики, трайлеры были у него всегда наготове, чтобы заблокировать любую магистраль или площадь.

Для первомайского митинга в тот год была отведена Октябрьская площадь с правом шествия только на один квартал в сторону Крымского моста. Конечно, это оскорбительные, унизительные условия для демонстрантов, так власть показывала свой норов.

Путь к центру города по улице Якиманка был перекрыт мощными заграждениями и заслонами ОМОНа, путь по Садовому кольцу через Крымский мост, которым всегда ходили "демократические" демонстрации при советской власти, был также закупорен плотными рядами стражей порядка со специально натасканными на борьбу с демонстрантами немецкими овчарками. Руководители митинга решили не идти на столкновение с ОМОНом, призвали 50-тысячную манифестацию двинуться по Ленинскому проспекту в сторону площади Гагарина, в противоположном от центра направлении. Такой маршрут не представлял никакой опасности для властей, люди намеревались идти к Воробьевым горам - месту традиционных праздничных пикников москвичей, но не тут-то было! По личному распоряжению Лужкова в спешном порядке к площади Гагарина были доставлены отряды ОМОНа, а из грузовиков и автобусов сооружена подвижная баррикада. Манифестанты оказались в мешке. Демонстрация остановилась: от ее головы отделилась группа лиц, которые подошли к офицерам ОМОНа, стоявшим впереди цепи, и попыталась договориться о мирном пропуске людей, но получили отказ. Тогда, судя по свидетельству очевидцев (см. С. Семенова, "Российская газета", 7 мая 1993 г.), несколько десятков демонстрантов подошли к преграждавшим путь автомобилям и стали разворачивать их, чтобы расчистить проход. В это время бойцы ОМОНа окружили людей и начали зверски избивать. Увидев это, основная часть демонстрантов бросилась на выручку своих товарищей, пустив в ход древки, транспаранты. Завязалось настоящее сражение. В поисках средств борьбы часть манифестантов собрала в соседних дворах доски, камни, вырвала штыри, которыми крепятся "ракушки" к земле, и стала обороняться. Омоновцы получили поддержку в виде прибывших к месту "боя" водометов, начавших поливать толпу ледяной водой и пеной. Кто-то слышал, как Лужков Ю. М. по радиотелефону отдавал команду старшему офицеру: "Жестче, еще жестче!", и те старались, как могли. Когда демонстранты стали разбегаться, кто в Нескучный сад, кто на близлежащие улицы, их преследовали свежие силы, которые крушили ключицы и ребра своим соотечественникам с каким-то патологическим садизмом.

В результате "майского побоища" пострадали более 600 человек, 40 из них были госпитализированы, погиб один сержант ОМОНа, раздавленный грузовиком собственного оцепления, сожжено три автомашины и еще 16 сильно повреждено.

В последующие дни все средства массовой информации были мобилизованы и ориентированы на компрометацию демонстрантов и выгораживание властей. На экранах телевизоров мелькали какие-то ржавые велосипедные цепи, самодельные "заточки", металлические прутья и прочий сфабрикованный "арсенал", якобы использованный демонстрантами. Вся стряпня подавалась под единым соусом: оппозиция-де, озлобленная неудачей на референдуме 25 апреля, решила взять реванш и т. д. Никакой разноголосицы в проправительственном лагере не было. Выполнялась единая установка. Левые, со своей стороны, возлагали всю ответственность за провокацию и кровопролитие на московские власти.

У меня ни тогда, ни потом не оставалось сомнений, что власти сознательно пошли на организацию бойни, чтобы окончательно раздавить оппозицию, терроризировать широкие массы недовольных, стихийно поддерживавших антипрезидентские силы. Блокировать уходящую от центра демонстрацию может только политик, сознательно провоцирующий насилие. Нет никакой возможности объяснить это ошибкой, некомпетентностью, даже самодурством. Бросалось в глаза, что власть, организовав дезинформационный "девятый вал" против участников первомайской демонстрации, отказалась от преследования нескольких десятков "схваченных зачинщиков". Она не решилась на судебное разбирательство дел организаторов митинга и его участников, понимая, что такой процесс мог бы превратиться в разоблачение подлинных организаторов кровопролития.

Не признаваясь публично, власть понимала свою ответственность за содеянное и готовилась к следующему памятному дню - Дню Победы 9 мая. Мэру, разрешившему демонстрантам пройти только от Белорусского вокзала до Советской площади, но не до Кремля, не к могиле Неизвестного солдата, пришлось стерпеть, когда стотысячная манифестация, проведя митинг на площади Маяковского, не свернув знамена и транспаранты, прошествовала дальше - до Красной площади. На этот раз милиция, расставленная по дворам и переулкам, в дело не вступала. Власти были вынуждены смириться с "вольностями" манифестантов. В противостоянии народа с властью наступила пауза. Расплескав свой эмоциональный заряд на манифестации, люди погрузились в будничные заботы по выживанию. К тому же начинался летний сезон, время садово-огородных работ на шестисоточных клетках. Это любимая пора политиков, для которых наступает более спокойное время. В лето 1993 г. и власть, к оппозиция зациклились на борьбе вокруг конституционной реформы.

По указанию президента уже давно велась разработка проекта новой Конституции. Основную роль в созданной рабочей группе играли екатеринбургский юрист С. С. Алексеев, с 1989 г. избранный народным депутатом и входивший в радикал-демократическую Межрегиональную депутатскую группу, и С. М. Шахрай, типичный недоучка из поколения "завлабов", главный автор Беловежских соглашений, похоронивших СССР. Они подготовили документ, проект которого был опубликован 30 апреля в газете "Известия" и сразу же вызвал острое неприятие в широких кругах политического истеблишмента. В соответствии с этим проектом президент превращался в абсолютного властителя судеб России. Он получат право назначать всех высших государственных должностных лиц, иметь своих представителей в регионах на правах полномочных представителей или своеобразных комиссаров. Упразднялись посты вице-президента и председателя Федерального собрания, дабы не иметь в государстве лиц, сопоставимых по весу и значимости с президентом. Ельцин мог распустить парламент в случае, если тот дважды осмелится не утвердить предлагаемую им кандидатуру на пост премьер-министра. Никаких практических путей для отрешения президента от власти не предлагалось. По своим полномочиям российский президент оказывался более властным хозяином земли русской, чем императоры или генеральные секретари ЦК КПСС. По проекту Алексеева - Шахрая принять новую Конституцию должен был не съезд народных депутатов, а некая Конституционная ассамблея, состав и порядок созыва которой нигде не обозначались.

Но параллельно действовала и официально учрежденная Конституционная комиссия. Ее номинальным председателем был сам Б. Ельцин, а фактически всей работой руководил Р. Хасбулатов, ведущим разработчиком был Олег Румянцев, тогда 32-летний юрист, во многом наивный сторонник "чистой демократии". Проект Конституции этой комиссии был опубликован 8 мая 1993 г. в "Российской газете". С социально-экономической стороны оба проекта можно считать идентичными. Различия имеются в основном в организации власти. Было предусмотрено сохранение парламента в виде двухпалатного Верховного Совета, права которого расширялись примерно до прав буржуазного парламента в западной демократической стране. Чтобы не устраивать внутренних разборок, президент дал указание попытаться соединить оба проекта в один, хотя заранее было понятно, что при этом от "румянцевского проекта" останутся рожки да ножки. Комиссии для вида, посидели, покряхтели от натужности и к июню представили Б. Ельцину "согласованный" документ. По своему выбору президент созвал группу людей, так или иначе причастных к работе над обоими документами, получил от них одобрение, и проект новой Конституции был отправлен вниз, в регионы, для одобрения или замечаний.

Характерным для летних: событий 1993 г. было то, что наибольшее внимание уделялось именно политическим баталиям вокруг вопроса о Конституции, о том, как найти выход из сложившейся системы "двоевластия" (президент - Верховный Совет), тогда как на самом деле наибольшую значимость и важность имели вопросы проведения приватизации, которая должна была обеспечить эффект "необратимости реформ", по замыслам А. Чубайса и его сподвижников.

Президент же в это лето готовил вооруженный государственный переворот. Виктор Баранец, бывший полковник Генерального штаба, издавший ряд книг об обстановке в российской армии после 1991 г., писал в своей работе "Потерянная армия" ("Совершенно секретно", 1998 г.), что "летом 1993 года многие генералы и офицеры центрального аппарата Министерства обороны и Генерального штаба стали поговаривать о том, что министр обороны подозрительно часто наведывается на дачу президента" (стр. 165). После очередного совещания у министра начальники управлений вдруг дружно принялись выяснять, как выполняются графики отпусков личного состава. Многим генштабовским офицерам пришлось заменить отдых у Черного моря на командировки в войска для проведения проверок по боеготовности, которые носили внеплановый характер.

Во второй половине августа Б. Ельцин посетил Таганскую и Кантемировскую дивизии, расквартированные в непосредственной близости от столицы. Эти воинские соединения уже использовались в прошлом кремлевскими политиками в борьбе за власть. В 1953-1957 гг., когда Н. Хрущеву приходила в голову мысль об устранении очередных конкурентов, Л. Берии или так называемой "антипартийной группировки" во главе с В. Молотовым, он всегда обращался к военным за помощью, и в столице появлялись колонны бронетехники с мотострелками. В 1991 г. ГКЧП также обратился именно к этим воинским формированиям. К 1993 г. некогда славные боевые знамена этих дивизий были уже сильно замараны, но теперь им предстояло сыграть роль не устрашающего пугала во властных разборках, а стать самыми настоящими киллерами, которые будут убивать на улицах Москвы своих соотечественников за квартиры, денежные подачки, генеральские погоны или дополнительные звездочки. Именно за этим ехал в придворные дивизии Б. Ельцин. В его публичных выступлениях все чаще звучали прямые угрозы о необходимости уничтожения "двоевластия", "август артподготовка, сентябрь - решительное наступление".

К 20 сентября Кантемировская танковая, Таманская мотострелковая, Тульская и Псковская воздушно-десантные дивизии были приведены в состояние повышенной боевой готовности под предлогом осенней итоговой проверки. В военный госпиталь имени Бурденко доставлены небывало большие партии хирургического оборудования, пополнены запасы крови. Это объяснялось "повышением травматизма среди военнослужащих во время уборки урожая".

Генералитет и офицерский состав с тревогой наблюдали, как драчливые политические соперники старались перетащить на свою сторону вооруженные силы страны, хотя после ГКЧП уже на протяжении двух лет только и слышно было о недопустимости втягивания армии в политику. Отвращение среди военнослужащих к политикам было очень глубоким, им не могли простить вильнюсские события, кровопролитие в Баку, тбилисскую провокацию, фарс с ГКЧП, когда армии пришлось расплачиваться своим авторитетом за политические авантюры кремлевских интриганов. При каждом зигзаге головотяпства крайней оказывалась армия, ей приходилось оправдываться и отмываться. Оставшиеся честными офицеры и генералы теряли уважение к самим себе из-за того, что не имели столько мужества и твердости духа, чтобы отказаться от выполнения явно преступных приказов. Люди оказывались скованными обручами дисциплины и страхом за благополучие своих семей. В откровенных разговорах доставалось в равной мере и "всенародно избранному", и народным депутатам. Отражая эти господствовавшие в армии настроения, военный министр Павел Грачев еще в декабре 1992 г., выступая перед VII съездом народных депутатов, с пафосом и не без внутренней убежденности говорил: "Хотел бы обратиться к народным депутатам с предложением: во имя стабильности, во имя возрождения России мы предлагаем различным политическим силам и группировкам объявить своего рода мораторий на втягивание армии в политику, исключить любое разыгрывание "армейской карты" из арсенала дозволенных средств политической борьбы. Прошу съезд меня в этом поддержать.

Я думаю, что пора раз и навсегда заявить о том, что армия была и будет на стороне народа, на стороне закона, на стороне Конституции. Армия служит Отечеству, она - инструмент и атрибут государства, и этим сказано все" ("Красная звезда", 8.12.1992).

Какие прекрасные слова! К ним бы еще и соответствующие дела! Цены бы не было Павлу Грачеву! Только был этот храбрый лично десантник двоедушным, лукавым политиком. До последнего момента он успокаивал армию и коллегию Министерства обороны тем, что обещал сберечь армию от участия в братоубийственной разборке. И одновременно он клялся и божился Б. Ельцину в своей верности, в преданности президенту Вооруженных сил и вел работу по подготовке государственного переворота. На даче президента П. Грачев уверял, что армия ждет не дождется приказа взять штурмом Белый дом, и даже попрекал генерала М. Барсукова, возглавлявшего тогда службу безопасности, в малодушии и неверии в быстрый и конечный успех операции, а в зале заседаний коллегии Министерства обороны на Арбате не переставая повторял слова о том, что "армию надо оставить в покое". 90-е годы вообще оказались чрезвычайно щедрыми на урожай именно таких людей в политике, в бизнесе, в силовых структурах, вообще в жизни общества. П. Грачев был просто последователен в своем хамелеонстве. В 1991-м, в дни августовских событий, он также метался между верностью воинской присяге и дисциплине и желанием успеть переметнуться в лагерь побеждающего противника, каким в то время был Б. Ельцин. Высокие посты, непомерные звания, роскошь вилл и обслуга, возможность сделать быстро крупное состояние окончательно доломали нестойкую психику тульского паренька и превратили его в почти профессионального лгуна и безвольного прихвостня Б. Ельцина, перед напором которого он оказывался жалким и бессильным.

Наконец 21 сентября 1993 г. грянула буря, ожидавшаяся всеми давно и в то же время неожиданная, как смерть. Б. Ельцин подписал свой зловещий указ No 1400, в соответствии с которым Верховный Совет и съезд народных депутатов Российской Федерации распускались в форме прекращения осуществления ими законодательной, распорядительной и контрольной функций, впредь стране предписывалось руководствоваться только указами президента и распоряжениями правительства. Было ведено представить к 12 декабря 1993 г. согласованный проект новой Конституции. На 11-12 декабря назначались новые выборы в будущую Государственную пуму. Конституционному суду было предписано не созывать заседаний до начала работ Федерального собрания РФ. Совету министров надлежало стать правопреемником Верховного Совета и принять в свое ведение все организации и учреждения, ранее подчиненные парламенту. Рабочий аппарат Верховного Совета и обслуживающий персонал отправлялись в отпуск до 13 декабря с сохранением содержания. Указ вступал в действие с момента подписания. В тот же день Б. Ельцин выступил в 20.00 по телевидению. Он выглядел совсем трезвым и привычным командным голосом объявил о своем решении идти до конца в борьбе с парламентом.

Я в тот день записал в своем дневнике: "Нынешних парламентариев мне не жаль. Это именно тот состав людей, который вырастил Б. Ельцина, избрав его своим председателем, дав ему тем самым стартовую площадку для карьеры. Эти же люди разваливали Союз, объявляя о независимости России и приоритете российских законов над общесоюзными, они глумились над раздавленным Горбачевым в августе 1991 г., санкционировали запрет КПСС, захват ее имущества. Они мостили дорогу Ельцину к абсолютной власти, предоставляя ему особые полномочия. И вот теперь сами стали жертвой. Старая логика вечной борьбы за власть.

Честно говоря, я не думал, что Ельцин пойдет на это! Риск для России и для него лично великоват, но в политике воля значит куда больше, чем ум. Президента поддерживают вся генетически рептильная пресса, радио и телевидение, родившаяся (и уже мускулистая) новая буржуазия (в стране действует почти 1 млн. фирм, в которых работают 19 млн. рабочих и служащих), на его стороне большая часть влиятельных лидеров Запада, которым он нужен как гарант нестабильности и слабости России.

Оппозиция традиционно сильна языком, а не делом. Наш парламентаризм как бы взят напрокат в чужом гардеробе. Он неловко сидит, где-то жмет, где-то нелепо морщит, вызывая колкости и ядовитые подковырки в свой адрес". И далее: "У меня в душе разлом. Убежден, что для нынешней России время парламентаризма еще не наступило. Нету нас для этого необходимых ингредиентов. Мы еще несколько десятилетий должны пожить при сильном правительстве. Но уж больно велико мое отвращение к нынешней "исполнительной" гарнитуре. Она очень антинациональна, воровата, груба, аморальна... Однако в политике главное - воля. Легитимными мерами власть не проймешь, ибо она не боится ходить нелегитимными дорожками. Если парламент не решится призвать всех своих сторонников, в том числе в регионах, то путь ему в политический крематорий".

В те августовские и сентябрьские дни мне приходилось неоднократно бывать в Белом доме, где я чаще всего встречался с С. Н. Бабуриным, Н. Павловым, а также генералом Б. В. Тарасовым, который до недавнего времени был начальником политуправления Приволжского военного округа, а теперь возглавлял депутатскую группу "Отчизна". Эти люди вызывали у меня: уважение своими ясными государственно-патриотическими взглядами, а Бабурин С. Н. в моих глазах на голову возвышался над средним уровнем депутатов, он один спасал их честь, открыто голосуя против Беловежских соглашений. Как бы критически я ни оценивал тогдашний депутатский корпус, все равно мои симпатии были однозначно на его стороне. Ведь им противостояла разрушительная антигосударственная сила, у которой: не было других побудительных мотивов, кроме личной власти и личного состояния. Тупые милицейские чины свободно пропускали меня через свои кордоны, когда я предъявлял им сохранившееся у меня после отставки в августе 1991 г. удостоверение генерала КГБ, подписанное еще В. А. Крючковым. В беседах с депутатами я чаще всего говорил о бесперспективности сидения в Белом доме. "Москва, - говорил я, - враждебный для парламента город. Здесь сосредоточено 80% банков, три четверти всех частных фирм России, вся проправительственная бюрократия, главные репрессивные силы. Сама столица окружена военными городками и базами, части и подразделения которых будут брошены на ваше подавление. Верховному Совету, съезду народных депутатов, равно как и Конституционному суду, следует уехать из этого враждебного вертепа, обосноваться в другом городе страны, призвать оттуда народ на Отечественную войну против узурпаторов власти, торгашей национальными интересами, мучителей людей. В Смутное время спасение России и Москвы пришло из Нижнего Новгорода". Со мной не спорили, но слова пропускали мимо ушей. Людей масштаба Минина и Пожарского в "тогдашнем оппозиционном суповом наборе" не было.

Руководство Верховного Совета решило сопротивляться. В ответ на указ No 1400 Р. Хасбулатов подписал сразу несколько постановлений, первым из которых было отрешение Б. Ельцина от должности президента страны в связи с нарушением им Конституции, выразившимся в приостановлении действия законно избранных органов государственной власти. Вторым шагом Верховного Совета было назначение исполняющим обязанности президента страны А. В. Руцкого. Следует отметить, что Руцкой, в свое время избранный на пост вице-президента России, был выселен из Кремля сразу, как только начал противоречить Б. Ельцину, и нашел убежище под крылом Верховного Совета в Белом доме. Еще одно Постановление оценивало действия Б. Ельцина как государственный переворот и просило Конституционный суд дать правовую оценку указа No 1400. В тот же день, 21 сентября, Конституционный суд под председательством В. Д. Зорькина вынес решение, в котором однозначно говорилось, что содержание указа 1400 не соответствует Конституции Российской Федерации и может служить основанием для отрешения Б. Ельцина от должности президента или "для приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности". Теперь все кости в игре были брошены. Началась мучительная осада здания парламента, которое сначала было окружено милицией, потом дополнительно омоновцами, затем подключившимися войсками Министерства внутренних дел, к которым постепенно подходили части армии. Скопление техники и живой силы было явно несоразмерным с гарнизоном Белого дома. Какие бы истеричные крики не слышались о том, что в Белый дом съехались фашисты и бандиты со всей страны, что оттуда истекала угроза для политической стабильности государства и безопасности граждан, что там находилось гнездо вооруженных до зубов мятежников, - все это сплошная чушь. Вот моя запись от 27 сентября: "Я важно показал свое удостоверение и вошел в осажденное кольцо. Там, как в оке циклона, тихо, солнечно. На символической баррикаде сидят 5-7 молодых людей и пара миловидных девушек. Один стоит со знаменем на вершине баррикады, символизируя неустанную бдительность, и давая пишу репортерам, коих, конечно, мало. Горит костерик, окруженный убогими скамейками, на нем греется чайник. Охранники готовились завтракать.

Пожилые женщины - вечные труженицы - подметали площадь перед самым Белым домом грубыми вениками, сделанными из отломанных ветвей деревья. Вокруг громкоговорителя собралось 250-300 человек: шла запись бойцов в "мотомеханизированный полк" обороны. На тротуаре вдоль здания (я подходил со стороны станции метро "Баррикадная") выстроилась шеренга охранников баррикад, готовая заступить на дежурство. Шеренга жидкая, человек 40, но люди выглядят спокойными, решительными. Их вооружение: палки, дубинки. Все это чистая символика по сравнению с тысячами омоновцев, окруживших здание..."

Никаких складов оружия в подвалах Белого дома не было. С 1991 г. действовало распоряжение Б. Ельцина, в соответствии с которым для охраны парламента было выделено 138 автоматов, 9 ручных пулеметов и 570 пистолетов. Штатная милицейская охрана парламента, перешедшая на сторону Верховного Совета, была вооружена этими стволами. Часть оружия выдана добровольным ополченцам, которые пришли защищать Белый дом. Всей охраной до самого конца командовал А. Руцкой. Число ополченцев правительственные источники немилосердно завышали. По самым размашистым цифрам, всего в Белом доме было около тысячи человек, из которых 400 составляли сами депутаты и обслуживающий персонал парламента. Немало говорилось в те дни об отряде Баркашева (Русское национальное единство), который всегда квалифицируется правительственной прессой как "фашист". Свидетели, в том числе Иона Андронов, утверждают, что численность баркашевцев составляла всего 100 человек, из них получили или имели оружие 22 человека, они не принимали участия в бою, не понесли потерь, были задержаны и отпущены по домам. Вышедший вместе с Андроновым генерал Ачалов был арестован и отправлен в тюрьму. Баркашев и его "воинство", неизвестно кем субсидируемое, каждый раз выскакивает на политическую арену, как черт из табакерки, в момент, когда это выгодно властям, чтобы завести пластинку о фашистской угрозе в стране. Никакой другой роли баркашевцы не играли и не играют.

Приведенные данные лишь иллюстрируют очевидную истину: никакой военной опасности люди, участвовавшие в защите Белого дома, для правительства не представляли. Конфликт между президентом и парламентом носил по-прежнему чисто политический характер. Б. Ельцин в глубине души надеялся, что мерами морально-психологического давления ему удастся сломить упрямцев, добиться их политической капитуляции без применения силы. Этим и объясняется двухнедельная осада, в ходе которой власти последовательно отключали все системы жизнеобеспечения здания: электроснабжение, водопровод, все виды связи и т. д. Окрестные магазины и булочные были закрыты под предлогом ремонта, а ввоз продовольствия, питьевой воды или медикаментов прекращен. Даже находящиеся поблизости телефоны-автоматы оказались выведенными из строя. Большую изобретательность проявил в эти дни мэр Москвы, который распорядился подтянуть к Белому дому автомашины-цистерны, наполненные водой, чтобы перекрыть ими все подъезды к парламенту, по которым могло прорваться на автомашинах подкрепление извне. Вдоль всего здания Верховного Совета была протянута спиральная колючая проволока.

Поскольку на третий день после начала государственного переворота - 23 сентября - в здании парламента начал работу X чрезвычайный съезд народных депутатов Российской Федерации, президентская сторона стала вести настоящую психологическую войну против народных избранников, установив на крыше гостиницы "Мир" напротив парламента громкоговоритель, откуда лились то угрозы неминуемого и сурового возмездия, то уговоры переходить на сторону президента и покинуть Белый дом. Этот громкоговоритель даже получил прозвище Геббельс. На съезд, будем точны, прибыли всего 638 депутатов из 1069 человек полного состава, а к концу осады, дню штурма, их осталось не более сотни. Остальные либо струсили, либо перешли на сторону Ельцина. Предательство в подавляющем большинстве случаев имеет только две причины: либо страх за здоровье и жизнь свою и своих близких, либо стремление купить такой ценой материальные блага. Среди тех, кто клялся своим избирателям в своей неподкупности и верности идеалам справедливости и демократии, оказались очень многие, дезертировавшие в это время. Например, Евгений Амбарцумов (депутат из категории "завлабов"), входивший в состав Комитета по международным делам, дезертировал и получил в награду пост российского посла в Мексике.

Мелкий, серенький научный работник Евгений Кожокин за свое бегство из Белого дома был награжден сначала постом заместителя министра, а потом стал директором института стратегических исследований. Начинающий адвокат Алексей Сурков из рядового депутата превратился аж в главу специальной кремлевской комиссии по распределению материальных благ таким же, как он, перебежчикам. Его комиссия была даже расквартирована поблизости от здания парламента, чтобы "раздача слонов" носила более убойный характер.

Николай Рябов, скромный агротехник из небольшого поселка в Ростовской области, в прошлом активный антиельцинист, перекинулся на сторону президента в первые же дни государственного переворота, а вскоре граждане России могли видеть его на посту председателя Центральной избирательной комиссии, затем он был назначен послом в Прагу.

Глава парламентского комитета по вопросам обороны и безопасности Сергей Степашин, вчерашний политработник пожарных дружин в Ленинграде, легко перемахнул барьер совести и оказался заместителем министра безопасности, потом докарабкался до поста премьер-министра. Оказавшись непригодным на этих постах, он осел в удобное кресло председателя Счетной палаты, чья основная задача - не разоблачать коррупционеров и расхитителей национального достояния, а скорее скрывать их от общественности.

Почти одновременно с ним "слинял" из Белого дома Александр Починок, с тех пор подвизающийся на министерских постах, но получивший известность главным образом как растратчик госсредств на загранпоездки вместе со своей семьей.

Накануне танкового расстрела из парламента исчез бывший партаппаратчик Рамазан Абдулатипов, который буквально через пару дней вынырнул в качестве заместителя министра.

Список можно продолжать и продолжать, испытывая чувство гадливости. Бежали, как правило, мелкие, ничтожные личности, которые внезапно на гребне демагогической волны ворвались в столичную политическую жизнь, хлебнули материальных благ и теперь потели от страха потерять их снова. А терять было что. Каждому из беглецов выдавалось два миллиона рублей наличными, обеспечивалось престижное место в госаппарате, передавалась в собственность служебная квартира в Москве, предоставлялись ему и членам семьи обслуживание в президентской поликлинике и больнице, санаторно-курортное лечение и т. д., то есть как раз те льготы, против которых боролись "демократы", когда решались к власти. После всего этого не стоит удивляться, дорогие сограждане, откуда взялось в российской политике 90-х годов такое множество безнравственных проходимцев. Их плодила и пестовала сама верховная власть.

Если верить свидетельствам Р. Хасбулатова, его самого также пытались перекупить самым вульгарным образом. На четвертый день путча к нему в кабинет с поручением из Кремля явился ранее сбежавший Евгений Кожокин, который, сославшись на "принятое на высшем уровне решение", предложил Р. Хасбулатову вылететь вместе с родней и помощниками в одно из государств Арабского Востока или Скандинавию. Кожокин заверял, что денег дадут, сколько хотите, "хоть десять миллионов наличными". Сделка не состоялась, Хасбулатов отказался.

28 сентября, в день, когда блокада Белого дома стала предельно жесткой, командующие оцеплением получили приказ пропустить в здание Верховного Совета известного эстрадного певца, собутыльника криминальных авторитетов и одновременно советника по культуре столичного мэра, Иосифа Кобзона, который привел с собой двух женщин: Людмилу Руцкую и Раису Хасбулатову - жен руководителей мятежного парламента. Он сам притащил упаковку с чистым бельем и термос с горячим борщом для А. Руцкого. Характер его миссии далек от милосердия или высоких соображений гуманизма. Кобзон от имени министра безопасности Н. Голушко и Ю. Лужкова пытался склонить неуступчивых политических противников к капитуляции, но, видимо, получил отказ и больше в Белом доме не появлялся.

В темном, холодном Белом доме в среде постоянно тающей горстки депутатов и защитников демократии не могли не возникнуть и пессимистические настроения, и желание капитулировать. Возникал вопрос о прекращении работы X чрезвычайного съезда народных депутатов в связи с создавшимися невыносимыми условиями. Кто-то предлагал переизбрать руководство Верховного Совета, сместить Хасбулатова, но осажденные понимали, что они были обречены, шансов на победу не было и оставалось только одно: спасти честь и достоинство.

В первые дни осады А. Руцкой предпринимал попытки добиться поддержки от Вооруженных сил. Он послал письмо командующему Сухопутными силами генерал-полковнику В. Семенову, командующему ВМФ адмиралу Ф. Н. Громову, командующему ВВС генерал-полковнику П. С. Дейнекину, командующему воздушно-десантными войсками генерал-полковнику Е. Н. Подколзину. Главная мысль была сформулирована в последнем абзаце посланий, где говорилось: "В этот тревожный час я обращаюсь к вам: не оставайтесь в стороне от происходящего. Этого не простят нам наши дети и внуки. Армия не может быть вне политики в момент, когда разрушается государство и над обществом нависает тень новой диктатуры. Призываю вас занять активную позицию, достойную офицерской чести и присяги". Опасаясь, что его коллеги могут опередить его в скорости доклада об этом письме, каждый из адресатов клятвенно заверил министра, что он либо сжег, либо выбросил в урну это послание. По распоряжению Ельцина во всех кабинетах Минобороны и Генштаба были отключены телефонные аппараты правительственной связи, чтобы не дать возможности высокопоставленным генералам получать информацию со стороны или вести переговоры между собой. Пользоваться обычной связью для сколько-нибудь деликатных разговоров в России никто не решался.

Руцкой и Хасбулатов продолжали по разным каналам звать армию на помощь. Армия вздыхала, сочувствовала, но продолжала сидеть в своих гарнизонах, штабах, кабинетах.

Обстановка в провинции, в субъектах Федерации, характеризовалась глубоким расколом. Главы администраций в основной массе поддержали президента, так как были им и назначены. Те, кто был избран голосованием населения и позволил себе поддержать парламент, освобождены от своих постов указами Б. Ельцина. Советы же всех уровней в большинстве случаев поддержали парламент. В Москву съехались представители большинства регионов, они собрались в здании Конституционного суда и сформировали так называемый "Совет субъектов Федерации", который склонялся к противостоянию Б. Ельцину. Находившийся в то время в США народный депутат Г. Старовойтова во всеуслышание заявляла, что российская провинция всегда безропотно последует за примером столицы, и призывала с присущей ей проломной напористостью к силовому подавлению "заговорщиков и мятежников". В постоянных дебатах в коридорах и залах Конституционного суда родился тогда так называемый "нулевой вариант", по которому стороны должны были отказаться от всех предпринятых ими шагов после 20 сентября, дезавуировать все свои решения и постановления, вернуться к исходному положению и продолжить политические поиски выхода из кризиса. Б. Ельцин и слышать не захотел об этом "нулевом варианте". Тогда родился еще один проект, который тоже иногда, называют "нулевым вариантом", он предусматривал одновременную отставку как президента страны, так и всех народных депутатов, после чего в стране должны были быть проведены одновременные выборы нового состава парламента и нового главы государства.

Все эти поиски не учитывали главного: характера Б. Ельцина, который ни при каких обстоятельствах не собирался расставаться с властью, тем более что он видел, как слабеют позиции Верховного Совета, убеждался с каждым днем, что страна находится в состоянии прострации, народ апатичен. Он только удовлетворенно крякнул, когда ему доложили, что призыв Федерации независимых профсоюзов к всеобщей политической забастовке в поддержку парламента не был поддержан большинством рабочих коллективов, в связи с чем ее руководитель Игорь Клочков был вынужден подать в отставку, а новое, уже проельцинское руководство высказалось без обиняков за разгон Верховного Совета и съезда народных депутатов.

Надо ли говорить, что политические руководители ведущих стран Запада, в первую очередь Клинтон, Коль, Мейджор, Миттеран все время безоговорочно поддерживали российского президента, хотя не могли не видеть творимого им насилия над Конституцией и парламентом. Невозможно упрекнуть их в этом, ибо политика никогда не руководствовалась некими абстрактными категориями права и морали. Западные лидеры исходили из узкопрактических интересов, которые диктовали им соображения собственной государственной выгоды. И тогда, и в прошлом они поддерживали и поддерживают те силы, которые работают на ослабление и развал Российского государства. В Белом доме дневали и ночевали десятки корреспондентов западных газет, в их обличье шныряли кадровые разведчики. Все они были вооружены сотовыми телефонами, видео- и аудиоаппаратурой, их переговоры не заглушались радиопомехами, так что на Западе были прекрасно осведомлены об обстановке и настроениях в Белом доме. Руководители Верховного Совета надеялись, что правда, переданная из здания парламента, поможет вызвать волну сочувствия среди мировой общественности, но, увы, информация носила односторонне направленный характер. Она готовила западного обывателя к кровавой развязке.

В обстановке напряженного ожидания вспышки насилия, последствия которой могли оказаться непредсказуемыми. Русская Православная Церковь взяла на себя высокогуманную задачу - попытаться избежать кровопролития и посадить конфликтующие стороны за стол переговоров. Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II 21 сентября 1993 г. находился в зарубежной поездке на Аляске, куда он прибыл по приглашению Автокефальной Православной Церкви Америки. Тревожные новости из Москвы заставили Патриарха сократить намеченные сроки поездки. В аэропорту Сан-Франциско Алексий II сделал заявление, призвав все ветви власти, армию, правоохранительные учреждения и всех россиян воздержаться от любых действий, могущих привести к кровопролитию и толкнуть к гражданской войне. 28 сентября он вернулся в Москву и практически сразу предложил свое посредничество в урегулировании конфликта.

Вскоре Церковь начала консультации с политическими силами. 29 сентября Патриарх принял Ю. Лужкова, представлявшего президентскую сторону, затем его посетила группа народных депутатов и представителей общественности, чуть позже - председатель Конституционного суда Валерий Зорькин. На другой день Патриарх вместе с митрополитом Ювеналием и митрополитом Кириллом посетили президента Б. Ельцина в Кремле. В результате всех проведенных консультаций противоборствующие стороны согласились вступить в переговоры при посредничестве Русской Православной Церкви.

Сами переговоры начались 1 октября 1993 г. в Свято-Даниловом монастыре. Правительственная сторона была представлена С. Филатовым (глава администрации президента), О. Сосковцом (первый вице-премьер правительства России) и Ю. Лужковым (мэр Москвы). Парламент выделил для переговоров В. Абдулатипова (председателя Совета Национальностей Верховного Совета) и В. Соколова (Председателя Совета Союза Верховного Совета). От Конституционного суда в переговорах принимал участие судья В. Олейник. На участие в переговорах В. Зорькина, председателя Конституционного суда, не дал согласия Б. Ельцин, не простивший ему квалификации указа No 1400 как антиконституционного. Начало переговоров не предвещало ничего тревожного. Парламентская сторона сразу же изъявила готовность складировать все имеющееся в Белом доме оружие в опечатанных помещениях под охраной представителей двух сторон. Отпадал, казалось, самый острый раздражитель, исключалась сама возможность какой-либо опасности применения оружия со стороны осажденных. Другая сторона согласилась включить электроснабжение, подать тепло и открыть необходимое число телефонных линий. Казалось бы, первый шаг сделан и нужно только идти в выбранном направлении. Но не тут-то было. Уже на первом заседании Сергей Филатов заявил, что необходимо изъятие всего оружия из Белого Дома, а в числе оружия, якобы имеющегося там, он назвал пулеметы, гранатометы и даже ракеты с дальностью стрельбы до шести километров (правда, оговорился, что это непроверенные данные). Ему вторил Ю. Лужков, заявивший: "Нам известно, что там сосредоточено громадное количество оружия, которое в десятки, сотни (?!) раз превышает необходимость и достаточность средств вооружения для осуществления мер безопасности и обороны Белого дома". О людях, находившихся внутри осадного кольца, Ю. Лужков отозвался как о "ненормальных, агрессивных провокаторах". Собственно этими словами определялась и вся последующая линия поведения правительственной стороны на переговорах (все цитаты взяты из стенографического отчета о переговорах, опубликованного в книге "Тишайшие переговоры", изд. Магистериум, Москва, 1993 г.). На замечание Патриарха о том, что разоруженческий процесс должен захватить не только людей в Белом доме, но и вокруг него, Ю. Лужков разразился эмоциональной, но абсолютно лживой тирадой: "Ваше Святейшество, я православный и могу поклясться Вам, что святая правда - не только в каких-то разговорах, обсуждениях, в системе аппарата президента или правительства, или в мэрии, или в ГУВД, или в министерстве внутренних дел, даже в мыслях не было того, чтобы осуществлять какой-то штурм, какое-то нападение на Белый дом. Никогда никаких ни мыслей, ни переговоров, ни договоренностей, ни разработок по нападению на Белый дом не существовало. Я клянусь Вам в этом. И все то, что сейчас нагнетается - это или провокация, или проявление просто уже болезненного, возбужденного мышления". Любой читатель без труда может составить свое собственное мнение об этом утверждении московского мэра. Буквально в эти же часы Б. Ельцин приехал к войскам, стоявшим в оцеплении вокруг Белого дома, встретился с омоновцами, благословил их на дальнейшие действия.

К переговорам вскоре подключился заместитель председателя Верховного Совета РФ Ю. Воронин, который был назначен руководителем парламентской делегации. Его линия была жесткой, он настаивал на полном разблокировании Белого дома, отводе войск, восстановлении всех систем жизнеобеспечения и т. д. После этого переговоры стали потихонечку вязнуть во взаимных претензиях, обвинениях. Правительственная сторона все внимание сконцентрировала на информации о якобы сформированном в Белом доме "полке". С. Филатов просто выходил из себя, называя ополченцев Белого дома "людьми с неизвестным прошлым, боевиками, профессиональными убийцами, уголовниками". Лужков вторил ему и резко заявлял, что если противная сторона будет настаивать на узаконивании некоего воинского формирования, "то мы объявляем, что по вине другой стороны переговоры сорваны, и это дает нам возможность планировать наши мероприятия по обеспечению правопорядка в Москве таким образом, который мы сочтем необходимым и достаточным". Практически это был ультиматум, принять который представители Верховного Совета были не готовы. Попытка судьи Конституционного суда В. Олейника утихомирить стороны разъяснением, что пресловутый полк в составе 400 человек создан, чтобы компенсировать разбежавшихся сотрудников Департамента охраны Верховного Совета, от численности которых осталось только 10%, что полк разделен на взводы, роты и батальоны, которые несут службу в соответствии с действующими уставами и т. д., ни к чему не привела. В конечном итоге стороны уперлись в стену: Ю. Лужков и С. Филатов настаивали на разоружении защитников Белого дома и выводе их из здания, а Ю. Воронин от имени Верховного Совета требовал в качестве первоосновы отмены указа No 1400 и обсуждения политических вопросов. В последний раз делегации встретились в Свято-Даниловом монастыре 3 октября в 16.00, разговор откровенно не клеился, а вскоре пришли новости о событиях на улицах Москвы и переговоры было решено прервать до 20.00. К означенному времени представители противоборствующих сторон в Свято-Данилов монастырь не прибыли.

Морального авторитета и политического веса Церкви оказалось недостаточно для политиканов обеих сторон. К призывам Патриарха подумать о судьбе Родины, о многострадальном народе, которому надо было дать надежду, а не ввести в отчаяние, дельцы от политики оказались глухи. Теперь трагедия становилась неизбежной.

Наступило воскресенье 3 октября, обычный хмурый осенний день с прогнозом погоды от 0 до +7+. На 14.00 был назначен митинг на Октябрьской площади сторонников левых сил. К митингам столица привыкла, они проходили почти ежедневно. Люди, обычно окруженные цепями омоновцев, высказав все, что они думают о властях, расходились, Велась запись добровольцев в отряды защитников Белого дома, но скорее для демонстрации решимости, чем для реального формирования боевых дружин. По сию пору нет однозначного ответа на вопрос: были ли события вечера 3 октября 1993 г. выражением стихийного недовольства населения властью или они срежиссированы преступной рукой. А может быть, сложилось фатальное переплетение всех движущих факторов? Клокочущая ненавистью толпа, собравшаяся на Октябрьской площади, внезапно двинулась по Садовому кольцу вниз, к Крымскому мосту. Некоторые участники событий вспоминают, что инициатива принадлежала колонне демонстрантов, во главе которой шел Илья Константинов - в ту пору депутат Верховного Совета и один из руководителей оппозиционного Фронта национального спасения.

По оценке левых источников, в демонстрации приняли участие около 300 тысяч человек. Сведения из официальных источников отсутствуют. Власть никогда, не хотела признавать массовости антиправительственных манифестаций и, как правило, тяготеет к преуменьшению реальных цифр. Но на этот раз не были названы и заниженные цифры, так как тогда было бы непонятно, как малыми силами демонстрантам легко удалось сносить омоновские заслоны.

Людской поток при входе на Крымский мост был встречен первой полосой оцепления, в котором стояли в три ряда омоновцы, вооруженные щитами и дубинками. Напор толпы был силен, цепи охранения оказались прорванными, а разъединенные омоновцы теряют всякую боеспособность. Победа всегда вдохновляет, придает и силу, и решимость. Людской селевой поток двигался дальше, к Смоленской площади, где также без особого труда прорвал вторую цепь стражей порядка. В руках у демонстрантов оказалось несколько "трофейных" грузовиков, которые шли во главе колонны, играя роль ударного авангарда, у Нового Арбата толпа почему-то разделилась: относительно небольшая часть тысяч 18-20 - направилась к Белому дому, в то время как остальная: масса продолжила марш по Садовому кольцу, направляясь к Останкинскому телецентру. Легко, очень легко, - это вызывает подозрения, что власти специально расставляли ловушку, - демонстранты прорвали осадное кольцо вокруг Белого дома, растащили в стороны "спираль Бруно" - заграждения из колючей проволоки, отогнали автомашины, и тут же начался митинг - перегруженный эмоциями, бестолковый, сумбурный.

Освобождение Белого дома оказалось неожиданным для его сидельцев, у руководства Верховного Совета не было никакой осмысленной и продуманной программы действий. Потому-то и сорвались с языка у А. Руцкого два лозунга: "На мэрию!" и "На Останкино!". Здание мэрии было рядышком, прямо через улицу, люди видели, что именно туда скрылось большинство омоновцев из разорванного оцепления. Детонатором для штурма мэрии послужили автоматные очереди, прогремевшие из ее окон и унесшие жизни первых жертв этого трагического дня. Распаленные демонстранты, часть из которых была вооружена захваченными автоматами, вместе с защитниками Белого дома ворвались в мэрию, где завязался бой, больше шумный, чем кровавый. Загнав омоновцев на верхние этажи, атакующие большей частью вернулись в Белый дом, а частью, повинуясь приказу идти на Останкино, погрузились на захваченные или услужливо подставленные грузовики и двинулись в район телецентра.

Подавляющее большинство свидетельств очевидцев, выступавших по свежим следам событий в центральных газетах, говорило о том, что от Белого дома на "Останкино" ушли немного людей, основная масса либо двигалась по Садовому кольцу, либо стихийно собиралась по дороге, особенно вдоль проспекта Мира. Власти имели в своем распоряжении достаточно сил и средств, чтобы остановить и рассеять демонстрантов, но они не сделали этого, сосредоточив все резервы на блокировании наиболее коротких и прямых подходов к Кремлю. Убедившись, что скопления людей удаляются от Кремля и движутся к телецентру, власти сняли основные силы и бросили их на "Останкино", легко обогнав по боковым улицам медленно двигавшихся пеших демонстрантов.

В результате совершенно безоружная толпа численностью 12-15 тыс. человек подошла к главным зданиям телецентра около 18 часов вечера. Там начался митинг, на котором особенно запомнилось выступление несдержанного генерал-полковника Альберта Макашова, бывшего командующего Приволжско-Уральским военным округом. Через громкоговорители он требовал сдачи телецентра повстанцам, не стеснялся в выражениях, в воспоминаниях часто упоминаются его слова: "Эй, крысы! Крысы! Выходите! Каждому, кто добровольно выйдет, будет сохранено одно яйцо! Сопротивление бесполезно. Ельцин вас предал. Вы окружены превосходящими силами!"

Реальное соотношение сил было совершенно иным. За прочными стенами зданий находилось несколько сотен готовых к бою спецназовцев. Буквально в сотне метров, скрытые главным корпусом телецентра, стояли наготове две дюжины БТРов с крупнокалиберными пулеметами из дивизии внутренних войск им. Дзержинского. У Макашова же в лучшем случае были два десятка вооруженных автоматами ополченцев, несколько грузовиков и, как выяснилось, один гранатомет.

Целый час с лишним на улице Королева шло словоизвержение, сыпались угрозы, проклятия. Настроение людей можно было понять. Ненависть к "Останкино" была вызвана самими ангажированными тележурналистами, которые без зазрения совести врали, клеветали, стращали и вообще служили для президента и правительства агитпропом еще худшим, чем в советское время. На требования предоставить эфир никто не отвечал, руководство телецентра не вышло на переговоры с руководством демонстрантов. Тогда в 19.05 грузовик по приказанию Макашова двинулся тараном на дверь главного входа в здание телецентра. Почти одновременно раздался взрыв мины, пущенной из гранатомета. В ответ из окон, с крыши и из-за парапетов здания хлынул свинцовый ливень. Стреляли на поражение почти в упор по толпе. Сам Макашов и окружавшая его горстка вооруженных бойцов оказались у стен здания, "мертвой зоне". Автоматные очереди косили без разбора людей, стоявших плотной массой на пустынном пространстве улицы Королева, где не было никаких укрытий.

Еще в 16.00 этого рокового дня Ельцин своим указом ввел чрезвычайное положение в Москве. Об этом знали засевшие в здании телецентра омоновцы и спецназ, но для тех граждан, которые в это время находились на улицах города или митинговали около "Останкино", это было неведомо. Выступивший по радио с заранее подготовленным заявлением премьер-министр Черномырдин употреблял такие формулировки: "Мир (?) потрясен кровавым террором, развязанным рвущейся к власти кучкой политиканов, которые в своих действиях перешли все разумные пределы". Ну чем не Геббельс? "Нелюдь", "зверье" - это тоже из его лексикона. Цитировать высказывания той и другой стороны бесполезно, они достойны друг друга. Трагизм ситуации заключался в том, что на стороне правительства были вся сила репрессивного аппарата и весь пропагандистский аппарат, а на другой стороне - стихийно выплеснувшееся недовольство безоружных и беззащитных граждан, увлеченных задиристыми и авантюрными игроками в политику в огненную западню.

До ночи по всей округе гремели автоматные и пулеметные очереди, хрипели умирающие, стонали раненые, выли женщины и слышался мат-перемат, в который выливалась бессильная ненависть.

В час ночи 4 октября в Министерство обороны приехал лично президент страны, чтобы поставить боевую задачу на штурм Белого дома. Надо было сломить сопротивление колеблющегося руководства. Об этом достаточно откровенно написал впоследствии и сам Б. Ельцин. П. Грачев заботился только об одном: получить от Ельцина прямой письменный приказ об открытии огня, и в том числе из танковых орудий. Ему нужно было хоть какое-то оправдание перед историей. "Будет вам приказ", - бросил президент перед отъездом в Кремль. Все, что последовало затем, можно уложить в старинную песенку Беранже: "А там пойдут уже детали: гроб, крышка, гвозди, молотки".

К рассвету 4 октября к Белому дому подтянуты 185 единиц армейской боевой техники в основном двух дивизий: Кантемировской 4-й танковой под командованием генерал-майора Бориса Полякова и Таманской мотострелковой под командованием генерал-майора Валерия Евневича. Непосредственная задача ликвидации Верховного Совета как очага сопротивления была поставлена перед ротой тяжелых танков "Т-80" в составе 10 боевых машин из 4-й танковой дивизии. Огонь должны были вести из танковых орудий калибра 125 мм специально подобранные экипажи, состоящие исключительно из офицеров, которым обещаны крупные денежные вознаграждения, решение квартирных проблем и гарантия успешного продвижения по служебной лестнице в центральных округах России. При этой роте в течение всего времени находился специальный представитель президента страны, хотя в опубликованных материалах его имя никогда не упоминалось.

Для полной гарантии роль палача была продублирована. На случай любых непредвиденных обстоятельств подготовлена резервная рота танков (но уже из состава 27-й отдельной мотострелковой бригады, с которой заранее проведена подготовительная работа).

Глухой ночью с 3 на 4 октября народный депутат Иона Андронов, который уже в дни осады был избран председателем комитета Верховного Совета по международным делам, предпринял отчаянную попытку избежать расправы над парламентом. Он с согласия Р. Хасбулатова отправился в американское посольство, благо оно стояло рядом с Белым домом, а военное оцепление отсутствовало. Подойдя к будке с вооруженным морским пехотинцем, Андронов попросил, если можно, организовать ему побыстрее встречу с советником-посланником Луисом Селом, с которым несколькими днями раньше у него состоялся безрезультатный разговор по сотовому телефону, взятому "на пяток слов" у одного из западных журналистов. Луис Сел, видимо, бодрствовал, так как без промедления принял необычного гостя. Поскольку Сел вел стенографическую запись разговора, у меня есть все основания доверять тому, что рассказал впоследствии об этой встрече И. Андронов. А он сказал американскому дипломату следующее: "Вам, несомненно, уже известно, что в город вошли бронетанковые войска и готовятся к удару по Белому дому. Почти неизбежно страшное кровопролитие. Я хотел бы, будучи русским, предотвратить массовое убийство русскими русских. Мы вам чужие. Но вам не могут быть чужды ваши долгосрочные государственные интересы. Ваш кремлевский друг, как я уверен, завтра будет победителем. Однако Соединенным Штатам вряд ли выгодно политически иметь в России царствующего друга, запятнанного русской кровью. Гораздо выгоднее для вас, не лишая вашего друга лавров триумфатора, выступить сейчас миротворцами в смертельный для русских час.

- Что вы хотите от меня конкретно? - спросил Л. Сел.

- Выступить посредником между нами и Кремлем.

- Что вы предложите Кремлю?

- Немедленную встречу их представителей с нашим руководством. Никаких предварительных условий. Тема и цель встречи единственная: избежать кровавого взаимоистребления.

- Ну, что же, считаю вашу инициативу достойной уважения. Хотя не разделяю Ваших взглядов. Хотите, чтобы я проинформировал о вашем запросе из Белого дома ближайшее окружение президента Ельцина?

- Да, сделайте это.

- Как сообщить вам ответ?

- Белому дому обрубили все средства связи. Я могу вернуться к вам сюда в назначенное время.

- Хорошо, - ответил Л. Сел, - возвращайтесь через час, к полвторого ночи".

Когда в установленный срок И. Андронов снова пришел в посольство, американец дал ему номер телефона, по которому он мог переговорить с исполнявшим обязанности министра иностранных дел России Виталием Чуркиным, обратив при этом внимание на то, что, судя по номеру телефона, Чуркин находился на Старой площади в администрации президента.

В состоявшемся телефонном разговоре В. Чуркин, сославшись на полномочия, данные ему премьер-министром Черномырдиным, отрезал: "Ваше предложение о встрече отвергнуто. Не будет больше ни встреч, ни переговоров с вашими предводителями. Передайте им наше безоговорочное требование: "Сложить оружие. Выйти из здания Верховного Совета".

- Но ведь это окажется для нас наверняка неприемлемым.

- Тогда больше обсуждать нечего, - подытожил В. Чуркин.

- Ну, так прощайте, Виталий Иванович.

- Прощайте".

На часах было 2 часа 15 минут 4 октября 1993 года.

Кровавая развязка началась около 7 часов утра, когда подъехавшие на броне БТРов и БРДМ к Белому дому так называемые "бейтаровцы", т. е. одетые в гражданское платье военизированные отряды Союза ветеранов Афганистана, открыли автоматный огонь по защитникам баррикад, которые окружали по периметру весь Белый дом. Гражданские безоружные люди, многие из которых были преклонного возраста, бросились бежать от своих импровизированных укрытий в Белый дом. Спастись удалось немногим. Эти несчастные караси-идеалисты составили значительную часть убитых в этот день. Их трупы разбросанные по лужайкам вокруг здания парламента, на асфальте возле Горбатого моста, могли видеть миллионы людей, которые рыдали в этот час перед экранами телевизоров. Американская компания CNN предусмотрительно расставила свои телевизионные камеры на крышах зданий, господствующих над "полем боя", и вела прямой репортаж о событиях вокруг Белого дома.

В 10 часов утра начался танковый обстрел. Огонь велся, как в тире, - с расстояния 500 метров, не более. Боевые машины стояли в линию поперек Калининского моста и вдоль набережной Москвы-реки и, развернув орудия в сторону парламента, методично всаживали в его чрево снаряд за снарядом. После каждого разрыва из окон в сторону Москвы-реки вырывались клубы черного дыма. Били в основном по 6-му этажу, где были расположены кабинеты А. Руцкого и Р. Хасбулатова, но для подавления воли сопротивлявшихся доставалось и другим этажам. Почти вскоре после первых выстрелов в здании начался пожар, который постепенно охватил все верхние этажи. Не переставая, велся пулеметный обстрел окон и коридорных пролетов. Смотреть на эту сцену безнаказанной расправы сильного над слабым было просто невыносимо. Я оторвал ревущую в голос жену от телевизора, и мы вышли на улицу. Вот что записал, вернувшись домой: "Школы не работают, банки закрыты. Очереди в магазинах раза в три длиннее обычных. Тверская перекрыта рядом баррикад, установленных капитально, с помощью техники. Видна работа Лужкова. Тяжелые грузовики-контейнеры, самосвалы с песком и т. д. "Защитников" немного, но это злющая молодежь. Я спросил одного на баррикаде, сооруженной между магазином "Армения" и бывшим зданием Всероссийского театрального общества: "От кого обороняемся?" - "От этого ё... парламента! Мы им открутим шею!"

"А разве они идут сюда? - удивился я. - Они же блокированы в Белом доме!"

"Да пошел ты, дед, в п... !" - Парень плюнул себе под ноги и отвернулся.

Мощная баррикада стоит поперек улицы у Центрального телеграфа. Завалены все боковые переулки, перегорожена Пушкинская улица. Везде следы костров и кучи бутылок и банок из-под чешского и немецкого пива.

Перед зданием Моссовета гремит веселая музыка (подвезли передвижные радиоточки), пьют водку и дружески беседуют на постаменте памятника Юрию Долгорукому новые буржуа. Это остатки тех, кого истеричный Гайдар скликал ночью по телевизору прийти на площадь, чтобы защитить российскую демократию.

Вернувшись домой во втором часу дня, я снова уткнулся в телеэкран. Пальба продолжалась. Белый дом пылал. Штурм походил на римский цирк. Люди, сгрудившиеся на мосту, криками чуть ли не восторга встречали каждый танковый выстрел. Такая же толпа внизу все норовила прорваться к самому Белому дому. Все это походило на дурдом. В 14.30 на мосту появился "герой дня" военный министр Павел Грачев в окружении трех машин охраны и плотного кольца телохранителей. Даже с экрана от него веяло духом грубого самодовольства и торжества. "Ну уж если Грачев решился на пешую прогулку по мосту, значит, сопротивление практически прекращено", - решил я. Так оно и было.

К 19 часам - после 10 часов непрерывной расправы - все было кончено. Р. Хасбулатов, А. Руцкой вместе с основными членами их правительства были арестованы и отправлены в Лефортовскую тюрьму. Выведенные из горящего здания депутаты и сдавшиеся защитники получили от офицеров группы "Альфа" гарантию защиты от неминуемой расправы, но как только они миновали коридор из бойцов "Альфы" и очутились на "свободе", в ближайших дворах жилых зданий, за ними началась охота омоновцев, которые нещадно избивали, грабили беззащитных людей. В прессе появлялись свидетельства изнасилованных женщин. Начался пир победителей, со всей жестокостью мстительностью.

На другой день, 5 октября, я записал в дневнике: "Наступила тишина погоста. Усилия властей брошены на то, чтобы продемонстрировать установление спокойствия, порядка, благополучия. Журналисты - гончие и легавые - тщатся погуще вымазать только что повергнутых псевдокоммунистов. Новым героям несть числа. Имя им - легион. Им скоро тесно станет на пьедестале. Самые героические будут сталкивать просто героических. Ни читать, ни смотреть ничего нельзя тошнит со второй минуты. Шеварднадзе первым поздравил Ельцина с победой. Демократ демократа видит издалека.

Нельзя забыть поведение российской интеллигенции. Как сильно разошлись пути-дороги людей, казалось бы, одной творческой профессии - литераторов. В левой газете "День" (1-7 октября 1993 г.) было опубликовано письмо Ю. Бондарева, В. Белова, В. Распутина, А. Шилова, Т. Дорониной, С. Говорухина, С. Бондарчука, Г. Свиридова, И. Шафаревича. Они призывали Б. Ельцина и Р. Хасбулатова, "уповая на самое святое в человеке - на чувство Бога и Родины, на любовь к живым сыновьям и умершим отцам", перевернуть назад страницу в книге русской беды, сделать так, чтобы "высший закон страны незамедлительно вернулся к исполнению". Все ясно: обращение к разуму двух драчунов.

А в газете "Известия" 5 октября появилось другое письмо, Другой группы интеллигенции. Вот выдержки из их послания к президенту: "Хватит говорить. Пора научиться и действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений должны быть распущены и запрещены указом президента. Деятельность органов советской власти, отказавшихся подчиниться законной власти России, должна быть приостановлена. Мы все сообща должны не допустить, чтобы суд над организаторами и участниками кровавой драмы в Москве не стал похожим на тот позорный фарс, который именуют "судом над ГКЧП". Признать нелегитимными не только съезд народных депутатов, Верховный Совет, но и все образованные ими органы (в числе и Конституционный суд).

История еще раз предоставила нам шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс еще раз, как это было уже не однажды". Ничего не надо добавлять к этому тексту, кроме списка его подписантов. Вот он: А. Адамович, А. Ананьев, А. Афиногенов, Б. Ахмадулина, Г. Бакланов, 3. Балоян, Т. Бек, А. Борщаговский, В. Быков, Б. Васильев, А. Гельман, Д. Гранин, Ю. Давыдов, Д. Данин, А. Дементьев, М. Дудин, А. Иванов, Э. Иодковский, Р. Козаков, С. Каледин, Ю. Карякин, Я. Костюковский, Т. Кузовлева, А. Кушнер, Ю. Левитанский, Д. Лихачев, Ю. Нагибин, А. Нуйкин, Б. Окуджава, В. Осоцкий, Г. Поженян, А. Приставкин, Л. Разгон, А. Рекемчук, Р. Рождественский, В. Савельев, В. Селюнин, Ю. Черниченко, А. Чернов, М. Чудакова, М. Чулаки, В. Астафьев.

Подсчет жертв кровавых событий занял несколько дней. Власти никак не решались сказать правду, они все время взвешивали, какую цифру может проглотить общественность. В конце концов остановились на цифре, близкой к 150. Никто проверить ее не мог, потому что никого к этим делам не допускали, кроме абсолютно надежных людей. Оппозиция и тогда, и потом утверждала, что число убитых превысило 900 человек. Неопознанные трупы и, как утверждали левые публикации, убитые иногородние граждане были тайком захоронены в безымянных могилах, а их фамилии долго потом маячили в списках "пропавших без вести". Раненых, даже по признанию правительства, оказалось около 750 человек. Чувствовалось, что власть сама испугалась своей жестокости. Она вдруг заговорила о том, что все погибшие - "дети одной России", что все будут похоронены с одинаковыми почестями, а семьям будет выдана одинаковая компенсация. Сгоревший, разгромленный Белый дом спешно стали восстанавливать, чтобы он не напоминал людям о совершенном преступлении. Для ремонта были приглашены турецкие строительные фирмы. Говорили, что стены помещений в Белом доме покрыты такими надписями, которые напоминали предсмертные послания защитников Брестской крепости.

Очень много и долго говорилось о создании независимой комиссии по расследованию истоков и результатов событий 3-4 октября 1993 г. в Москве, но президент сделал все, чтобы такая комиссия не начала работать. Основным лейтмотивом поведения государственной власти было спрятать все концы в воду.

Забегая чуточку вперед, скажем, что буквально через 4 с половиной месяца люди, которых власть клеймила самыми отборными ругательствами, выставляла в роли опаснейших государственных преступников, вышли из Лефортовской тюрьмы на свободу и получили возможность вновь заниматься политической деятельностью. Это произошло 23 февраля 1994 года, в День защитника Отечества. Платой за освобождение был отказ уже нового парламента (Государственной думы) от всяких попыток расследования событий 3-4 октября 1993 года. В этой сделке легко просматриваются два обстоятельства: власть молчаливо признавала, что она вышла далеко за пределы правового поля и совершила так много преступлений против прав человека, что оказалась не в состоянии провести публичное судебное расследование по делу о "мятеже" 3-4 октября. Повторилась история с ГКЧП. Посадить никого из, казалось бы, смертельных врагов "демократии" и "цивилизации" на скамью подсудимых было невозможно. И причиной тому не природная доброта Б. Ельцина, христианский дух смирения и прощения, а сугубо политическая целесообразность, страх, что такой суд обернется против него самого. Второй логически вытекающий вывод из уроков октябрьских событий состоит в том, что люто враждовавших соперников, казалось бы, готовых перегрызть друг другу горло, не разделяли непримиримые классовые интересы, между ними не было таких антагонистических противоречий, которые разрешаются революциями и гражданскими войнами. Это стихийно чувствовало большинство народа в стране, оставшегося в целом безучастным к исходу разборки в разных эшелонах власти. Сами участники затяжного политического конфликта дрались за свою роль и место в системе властных структур государства, за доступ к материальным и финансовым ресурсам страны. Они не один раз демонстрировали готовность пойти на примирение, если условия предлагаемой сделки их устроили бы. Конечно, в ожесточенной информационной войне использовались перья разной окраски, стороны не жалели усилий в бестиализации противника, и это сбило с толку немало идеалистически настроенных людей, которые первыми лезут в пекло схватки и облагораживают своей кровью действия далеко не благородных людей.