"Житие мое" - читать интересную книгу автора (Сыромятникова Ирина)

Глава 17

Я никогда не увлекался чтением биографий знаменитых боевых магов, но слышал мнение, что все они в своей карьере имели внешний побудительный стимул. Обычно наш брат как-то находит компромисс между природными инстинктами и разумной возможностью их удовлетворить (если с первого раза не влипает по-крупному), после чего достигает некоего равновесия с бытием. Люди ко всему привыкают, даже к склочным, драчливым, злопамятным и бессердечным черным магам, и жизнь налаживается, рано или поздно. Но некоторым не везет. Какое-то необоримое течение обстоятельств не позволяет им устроить теплое гнездышко, побуждая к мучительному и неестественному усилию вроде борьбы за власть, защиты отечества или совершенствования искусства черной магии. А смысл? Вместо такой простой вещи, как желание быть главным, появляется ответственность за судьбу нации, забота о тылах или (извращение, тьфу, тьфу!) правила техники безопасности. Какой-то выверт психики требует от несчастных проявлять характер предельно замысловатым способом, поэтически выражаясь, они слышат голос Судьбы.

Так вот, никакого такого голоса никто не слышит. У меня все началось вполне буднично, с похорон.

Пришла телеграмма из дома. Это было странно, поскольку корреспонденции я не ждал: в начале лета Джо два раза писал мне, предлагал мне приехать, но я отболтался, сославшись на новую работу. Неужели он решил попробовать еще раз?

Телеграмма была составлена без попыток сэкономить на знаках препинания (наверняка, ее отправляла мать), в ней очень аккуратно сообщалось, что дядя Гордон умер. Похороны через два дня. Не то, чтобы это сообщение выглядело невероятно (все мы смертны), просто непонятно было, почему сейчас? Прошлым летом старичок выглядел довольно бодро, а маги вообще долго живут. Сильно горевать черные в принципе не способны, да и какой смысл — все мы где-то там рано или поздно встретимся. Другое дело, что я связывал с дядей кое-какие планы, и все их предстояло менять. И вот еще: согласится ли шеф Харлик рассказать мне то, что обещал выяснить для него?

В таком философском настроении я пришел на работу, едва ответил на приветствия и уселся медитировать над бумажками. Все чертежи были закончены еще неделю назад, расчеты проверены и перепроверены, а изготовление узлов контролировал лично Карл, мне было скучно и очень хотелось последовать примеру Полака — уединиться где-нибудь и вздремнуть. Наверное, со стороны это производило впечатление мрачной отрешенности.

— Что-то не получается? — забеспокоился Йохан.

— Да нет, — отмахнулся я, — у меня дядя умер.

Зря я ему это сказал. Белый принялся квохтать вокруг меня и через минуту о происшедшем знал весь офис. Причем, от смерти незнакомого человека они испытывали большее огорчения, чем я, знавший его всю жизнь.

Полак постановил, что мне надо срочно взять отпуск и ехать на похороны. Похороны мне были пофиг, но отпуск я хотел. Лето ведь!

— Но как вы здесь без меня? — хотя бы для вида следовало поломаться.

— Семья превыше всего! — сурово оборвал меня босс. — Модель работает, дело только в монтаже, а с этим мы разберемся.

Отлично! А если у них опять что-нибудь не получится, я буду далеко и под раздачу не попаду.

Чтобы попасть на место вовремя, мне нужно было уехать «прямо щас». По ходу выяснилось, что билет на краухардских экспресс остался только один, в купе класса «люкс», за дикие сто двадцать крон, правда, с обедом. Я облегченно вздохнул, а кассир удивленно дернул бровью. Что непонятно? Ну, схватил бы я по жадности билет в плацкарте, тогда пса-зобми пришлось бы оставить в Редстоне, и кто знает, как долго продержались бы наложенные мной реанимирующие заклятья. Вернуться и обнаружить, что город на карантине было бы… неприятно.

В поезд Макс попал как раз плюнуть — под видом тюка с мехом (просто невероятно, как плотно можно упаковать животное, когда оно не сопротивляется), а перед нужной станцией достаточно было просто выкинуть его в окно. Стремительно собрав вещи, я уже следующим утром сидел в экспрессе, едущим по направлению к Краухарду. На похороны я успевал тик в тик.

И снова туман, пустая платформа, но кое-что изменилось, да. Никто не сможет сказать, что черный маг отнесся к смерти родственника пренебрежительно! Я поправил лацкан нарочито светлого, без единой черной нитки пиджака, модной в этом сезоне бежево-клетчатой расцветки с немного неуместным ярко-красным галстуком. Дань традиции! Черный цвет, равно как и белый, в Краухарде не считаются траурными. Раньше этим вопросом никто не заморачивался, но, в конце концов, народ остановился на багрово-красном. Нарядно, практично, кроме того, красный являлся символом «чистой смерти», не оскверненного прикосновением потустороннего тела (кто видел гулей, тот поймет). Но щеголять траурными цветами было не принято, дань уважения отдавали, устраивая пышные поминки и беря под опеку родственников покойного (особенно — несовершеннолетних детей), особые права получали также домашние животные (лошадь, собака или кошка). И что характерно: если с последним никто не спорил, то краухардские поминки служили любимым поводом для анекдотов. Все из-за того, что приезжие часто путали их со свадьбой — внешне разницы почти никакой, разве что песни другие и сладкого на столе нет. А что в этом такого? То и то — события, требующее от родственников известного оптимизма. Я вот, например, всегда искренне не понимал популярности у белых траура и печали — скажите, какому нормальному человеку понравится, что его близкие рыдают и рвут на себе волосы? Только извращенцу! Какой смысл вообще такого хоронить… Близких родственников у дяди Гордона не было, по крайней мере, никто о них не знал, скотину деревенский алхимик отродясь не держал, так что, из всего списка оставалась только пьянка. На что, собственно говоря, я и рассчитывал.

Проникшийся чувством момента проводник в перчатках вынес на перрон большой кожаный чемодан с маленькими железными колесиками. Я дал ему крону.

— Ох, Томас! — всплеснула руками мама. — Какой ты красивый!

— Здравствуйте, — скромно поздоровался я, давя самодовольную улыбку.

Джо чесал в затылке, решая, куда пристроить такой шикарный чемодан.

— Да бросай ты его сзади, — решил я его колебания. — Потом заклинанием почищу.

Главное, чтобы внешний вид сохранился до того момента, когда приглашенные на поминки гости еще способны что-то замечать, то есть, где-то до полудня. Успехи ученика делают честь его наставнику!

В последний путь Гордона Ферро провожали всей долиной. К выносу тела мы успели вовремя, по утреннему холодку прогулялись до кладбища, подождали, пока клирик выполнит все необходимые для окончательного упокоения ритуалы, и бросили на гроб по щепотке соли. Я выглядел, как ходячая реклама пользы образования, и даже сумел толкнуть речь о благодарности своему первому учителю. Собравшиеся понятливо покивали и пустились в обратный путь, к столам, накрытым на машинном дворе прямо под открытым небом. Зазвучали первые песни, кто-то начал выбивать на бубне зажигательный ритм, в руках самой красивой девушки деревни (дочери старосты) появился вымпел, символизирующий то, что хоронят черного мага. Уличные гуляния тоже входили в традицию: какое бы божество ни решало теперь судьбу покойного, оно должно было знать, как много родственников он облагодетельствовал, и принимать их мнение в расчет.

Поминки дяди Гордона прошли с огоньком: поднимались тосты и слышались пожелания «удачи старому перечнику, куда бы он ни попал», некоторые, особенно желчные, вспоминали, что старик свалил в лучший мир, не починив им какую-нибудь важную штуку (этих я брал на заметку — исполнять обещания покойных родственников считается хорошим тоном). В целом народ был настроен оптимистично, и в отношении дядюшкиной души, и в отношении собственного будущего (кто-то ведь должен был покойного алхимика заменить). Звучали предложения мне занять освободившееся место, но я отговаривался тем, что еще учусь. Традиция была соблюдена в лучшем виде.

Мой сосед по столу увлекательно описывал проказы и неприятности, в которые дядя Гордон влипал по молодости лет. С образом желчного и педантичного алхимика эти приключения вязались слабо.

— Кстати, а почему гроб закрытый был? — поинтересовался я.

Сосед кхекнул:

— Ну, дык, он же внезапно, на улице помер. Зверьки тело маленько объели.

Странно. Вокруг дядиного дома всегда стояли заклинания, отвращающие мелкую живность — мохнатых соседей алхимик не любил.

— А где он умер?

— Да вон там, за мастерской его нашли!

Тем более странно. Что он вообще мог там делать?

До темноты затягивать посиделки не стали — ночь в Краухарде принято встречать дома. Это еще одна местная экзотика — все пьют, но пьяных в дупель практически нет, иначе на следующий день похороны можно было бы организовывать по новой (мысль о потустороннем вообще действует очень организующе). Жены потихоньку уводили покачивающихся мужей, моего соседа по столу увезли в тачке. Я сумел продержаться до конца, не свалившись под лавку и не обляпавшись салатом с ног до головы (чистящие заклятья у меня выходят плоховато), кроме меня трезвенниками оказались Джо и староста долины (исключительно правильный для Краухарда мужик), естественно, к нам стали обращаться с просьбами о помощи. Вовремя уловив этот момент, я сделал вид, что иду до ветра, и незаметно укрылся за хозяйственными постройками. Не хватало еще, чтобы меня под конец облевали! Для верности, нужно было выждать с полчасика, например, пройтись до места скоропостижной кончины дяди Гордона, и выяснить, что у него там все-таки произошло с отвращающими заклинаниями.

В голове приятно шумело. С другой стороны долины домики купались в лучах солнца, но на северном склоне было уже холодно и довольно-таки темно (хорошо еще, кустов кругом нет, а то бы я в них заблудился). Сказать, где именно умер старый алхимик, было невозможно — все камни выглядели одинаково, но отвращающее заклятье и вправду не ощущалось. Интересно, почему? Возможно, именно из-за этого дядя полез сюда — обычно страстью к скалолазанию он не страдал.

Я решил подняться еще немного по склону и поискать печати — такие круглые гранитные шайбы, которые обычно служат в качестве якоря для бытовой магии. Угадайте, почему гранитные, а не свинцовые, стеклянные, золотые? Я не мог понять, пока Ракшат не вломил прямым текстом — «что б не сперли». Хотя лучше всего заклятья в себя принимают серебро и медь. Грубые каменные кругляши нашлись почти сразу, отвращающие руны на каждом из них были, то есть, теоретически, ни какая мелкая погань не могла приблизиться к жилищу алхимика и осквернить его труп. Объяснение могло быть только одно — контур где-то не замыкался. Линия печатей была выложена довольно часто, так что кража или разрушение одной-двух штук не должна была повлиять на работоспособность заклятья. Я загорелся было целью обойти периметр целиком, но огонек здравого смысла подсказал мне, что для этого мероприятия лучше выбрать другой день.

Например, когда времени до заката будет побольше, потому что излишне самоуверенные черные маги в Краухарде долго не живут. И вообще, пить надо меньше…

Я вздохнул, подивившись, как быстро жизнь в городе отучила меня от осторожности, и потихоньку стал пробираться назад. Перед моим взором уже маячила теплая постелька, если спеть Джо песню о бедном мальчике, уставшем с дороги, то он, конечно же, согласится довести меня до дому в бричке. Тачка тоже подойдет… Уже у самых домов я наткнулся на двух странных типов, ковыряющихся под навесом со всяческим машинным хламом, но обилие съеденного и выпитого не позволило мне понять, что они тут делают, и почему их рожи мне незнакомы. Да мало ли? Народу туева хуча собралась. Пробормотав что-то вроде: «Звиняйте баре», я протолкался мимо них, но, стоило незнакомцам оказаться за моей спиной, как мой бок словно ужалили. Какого?… Тут ноги подкосились, и моя безвольная тушка рухнула, но не на землю, а в цепкие руки этой парочки. Меня быстро затащили за гараж.

— Ну? — напряженно спросил один.

— Ничего, — сообщил другой, тщательно обшарив мои карманы.

— Проклятье! Так чего же он тут шарился?

— Хрен его знает. Что делать будем? Двое на одном месте — уже подозрительно, а нам копы ни к чему.

Первый на секунду задумался.

— Сбросим его в овраг, — вынес он решение, — по пьяни никто не разберется.

Все мои чувства протестующе взвыли: сразу за владениями дяди склон горы рассекала промоина, такое миниатюрное ущелье, все сплошь в узких трещинах и мокрых валунах. Если я туда упаду, ничего целого во мне не останется, а найдут меня только через три дня, по запаху. Увы, несмотря на ревущую мощь Источника, мышцы оставались вялыми и неподвижными, а сосредоточиться на заклинании было совершенно невозможно. Во попал…

Положение спас Макс — не дожидаясь, когда я вспомню о его присутствии, он подал голос.

Рычание пса-зомби прозвучало для меня как музыка. Не знаю, что успели разглядеть те двое, но через мгновение и них напоминал только быстро стихающий вдали топот, а я остался лежать, медленно постигая кошмар своего положения. Послать Макса за помощью я не мог — в Краухарде любой опознает в нем нежить, а что способны учудить по такому случаю подвыпившие мужики, страшно даже думать. Оставалось только ждать, когда действие снадобья кончиться. Может, все обойдется! (Вы ведь помните — черные маги самоуверенны до изумления). Я мысленно отослал Макса следить за той парочкой и приготовился терпеть.

Минуты тянулись медленно, как патока, смеркалось, или это темнело у меня в глазах. Дышать становилось все труднее, всей мощи Источника было недостаточно, чтобы прогнать из тела противный, тянущий холод, упорно подбирающийся к сердцу. И тут я все понял: именно так умер дядя Гордон — один, на холодных камнях, сознавая, что совершенное преступление будет принято за старческую слабость. И эти двое были причиной его смерти. Убить их!!! Но теперь они были далеко, а я лежал здесь, и Макс меня, кажется, не слышал.

Холод перерастал в тупую боль, меня начал донимать страх перед удушьем. Скоро ли меня хватятся? Джо может решить, что я пошел домой сам, пока они проедутся туда-сюда и поймут, что меня нигде нету… Искать начнут только утром — у черного мага больше шансов выжить в темноте, чем у нетрезвых спасателей. Все логично.

Я постарался не впадать в панику и занять мысли чем-нибудь жизнеутверждающим. Вспомнить о работе, сосредоточиться на планах (у меня ведь столько планов!), на моей чудаковатой семье, которой без помощи трезвомыслящего черного просто не обойтись. Только бы не заснуть, шорох крови в ушах так сладко баюкает… Стоп. С каких это пор кровь шуршит? Каким-то невероятным усилием мне удалось повернуть в глазницах сохнущие без моргания глаза — над краем расселины колыхалось нечто, смутно напоминающее ворох взбитой ветром листвы.

Все, звиздец пришел, встречайте.

Встреча с потусторонним — это как раз то, что мне сейчас недоставало, именно сейчас. Недаром говорят — Шорох не забывает тех, чье сердце слышал. Он пришел за мной, а ведь я так молод! Зато предсмертные воспоминания много времени не займут, тоже плюс. Прежде всего, нельзя было показывать ему своего страха, если моя нелегальная практика и научила меня чему-то, то это банальной истине — нежить определяет силу противника по тому, как сильно тот боится. Может, он пришел отомстить за павших товарищей? Глупость-то какая в голову лезет… Я не собирался сдаваться без боя, но четко понимал, что моих сбитых ядом способностей хватит только на дружеский шлепок. Сожрать — сожрет, но поперхнется. Изжогой замучаю!

Надо думать о чем-нибудь приятном. Что у меня там было приятное? Мой мотоцикл, моя анонимная слава, пес-зомби (симпатичный зверь), Лючик рассказать мне что-то хотел, все похороны вокруг меня прыгал. Эти двое мерзавцев что-то здесь искали (что?), фамильная честь требует от меня найти и завладеть сокровищем. Теперь каждый удар сердца отдавался в груди резкой болью, пересохшие глаза жгло, перед мысленным взором вереницей плыли картины минувшего дня (такие яркие!), эпизоды последнего бурного года, обстоятельства прошлого лета, воспоминания о той первой встречи с Шорохом.

Испугался я только после того, как понял, что смотрю на себя из руин со стороны, снизу вверх.