"Гостинец из будущего" - читать интересную книгу автора (Баюшев Дмитрий Сергеевич)

ГОСТИНЕЦ ИЗ БУДУЩЕГО

Фантастический роман

Глава 1. Карта

   История эта весьма серьезная и, кстати, про взрослых и их взрослые проблемы, но, чтобы всё было по порядку, начать её придется с азов, то есть с восьмилетнего балбеса Петьки, который жарким летним днем после сытного обеда решил побаловаться сигареткой.

   Начатая пачка сигарет хранилась у него в надежном непромокаемом месте - в дупле раскидистого вяза, стоящего в школьном дворе. Тут же были и спички, что было очень удобно. Забрался по веткам к дуплу на уровень второго этажа, посмолил, скрытый от окружающих домов густой листвой, и на пруд - купаться до посинения. Эх, лихое, босоногое.

   Петькина рука привычно нашарила в дупле туго набитую пачку, спичечный коробок, но при этом уперлась во что-то постороннее, округлое, бумажное, чего двумя часами раньше тут не было.

   Это был перевязанный пестрой ленточкой свиток из плотной желтой бумаги, который, когда Петька развернул его, оказался старинной картой. Правда, на карте этой ничего нельзя было разобрать, но сам факт, что это была карта, да к тому же старинная, обрадовал. Петька знал, на что её можно будет поменять...

   Когда Игорь пришел с работы, Света уже была дома. И Колька был дома - зарёванный, с обидчиво сжатыми губенками. Он сидел в своей комнате на кровати, шмыгал носом, и на приветствие отца никак не среагировал, только глаза его начали немедленно наполняться слезами. Что с него возьмешь, с пацанчика, ему только-только пять лет стукнуло.

   - Опять трагедия? - спросил Игорь, заходя на кухню, где Света готовила салат.

   У неё были классные салаты. И сама она была классная девочка, все мужики, что стар, что млад, на улице пялились. Но это так, к слову.

   - Трагедия, - сухо сказала Света и замолчала.

   - Какая же? - не дождавшись продолжения, спросил Игорь.

   - Марки царской семьи помнишь? - сказала Света.

   - Помню.

   Эти марки Игорю подарил дед, и им цены не было.

   - Забудь, - сказала Света. - Наш вундеркинд поменял их на кусок оберточной бумаги.

   - Постой, постой, - произнес Игорь, слабо соображая. - Как, то есть, поменял?..

   Скомканная карта лежала в помойном ведре, к счастью сухом - Света еще не выбросила сюда огуречные очистки, колбасную и картофельную кожуру.

   Что-то такое, помнится, уже было - ведро, а в нём желтая скомканная бумага. Но где, когда? Наваждение какое-то, однако же Игорь точно знал - это уже было.

   Света нацелилась сгрузить в ведро очистки, и Игорь едва успел выхватить карту. То, что это была карта, он почему-то ни капельки не сомневался.

   - С ума сошел, - сказала Света. - Выкинь щас же. Это кака.

   Нет, она, вообще-то, ничего, эта Светка, с юмором. С ней не соскучишься. Колька у неё маленький, а Игорь - большой ребенок.

   - Тихо, - отозвался Игорь. - Это не кака. Не видишь - пергамент? Это старинная карта.

   - Что же я - зря Кольке нашлепала? - спросила Света и сама же себе ответила: - А пусть не спросясь не берет. Ишь, моду взял.

   Надо сказать, что экзекуции Кольку супруги Поповы подвергали крайне редко, предпочитая воспитывать словом, и среди друзей, таких же, как они, кому едва перевалило за двадцать пять, считались крепкой уравновешенной семьей, умеющей обеспечить ребенку счастливое детство.

   В ванной Игорь прошелся влажной тряпочкой по желтому комку, после чего развернул его.

   Да, это была карта, с розой ветров, с координатной сеткой, однако, увы, ничего на ней нельзя было разобрать. Вроде бы масса деталей, красный крест поверху, явно сделанный от руки, но что конкретно было изображено на карте - город ли, городской район, парк или что-то еще - разобрать было невозможно. Всё слилось в плотный узор.

   Игорь перешел в гостиную, которая одновременно являлась спальней, к окну, и здесь увидел вдруг, что изображение на карте разительно изменилось. И более яркое, чем в ванной, освещение здесь было ни при чем, просто узор превратился в тонированный, изобилующий подробностями, но весьма простой рисунок. Сразу возник вопрос: да какая же она старинная, эта карта? Потом возник другой вопрос: может, рисунок этот проявился в результате того, что он, Игорь, прошелся по изнанке влажной тряпкой? Но этого быть не могло, бумага была плотная, как бы вощеная... Впрочем, что тут гадать? На карте проступил рисунок, или схема, как кому нравится, его. Игоря, родного микрорайона. Не узнать было невозможно, тем более, что имелись названия улиц, магазинов и нумерация домов. Вот их до боли родной дом, их подъезд. От подъезда шел пунктир на соседнюю улицу - к первому подъезду дома номер 66, напротив которого стоял красный крест и имелась меленькая надпись: "Подвал. Стукнуть четыре раза".

   Это было невероятно.

   Игорь помчался на кухню и раскрыл перед Светой карту - там был плотный непроницаемый узор.

   - Мудревато, - сказала Света. - Тащи Кольку, ужин готов.

   - Угу, - отозвался Игорь, окинув взглядом миску с салатом, миску с помидорами под сметаной, жареные хлебцы и тарелку с ювелирно нарезанной колбасой. - Айн момент.

   - Сынок, - сказал он, заходя в Колькину девятиметровку. - Вот твоя карта.

   Колька, уже забывший о своих обидах и переключившийся на книгу с картинками, поднял на него глаза. У него были Светкины глаза - огромные, синие, с длинными пушистыми ресницами. К ним так и напрашивались густые золотые волосы, как у матери, но волосы были Игоревы - жесткие, черные.

   - Сынок, - произнес Игорь, садясь рядом с ним на кровать. - Скажи мне, что ты тут видишь?

   Он развернул перед мальчиком карту, покрытую всё тем же невразумительным узором.

   - Вот лес, - сказал Колька, уверенно ткнув пальчиком. - Вот пещера, - он указал на крест. - Здесь зарыты сокровища, а она дерется.

   "Всё ясно, - подумал Игорь. - Значит, карта открылась только мне. Но где, черт возьми, я видел её раньше? И именно в помойном ведре".

   - Не "она", а "мама", - сказал он Кольке, положив карту на письменный стол. - В следующий раз, если вздумаешь что-то на что-то поменять, к примеру мой кошелек на свисток, спрашивай разрешения у меня или у мамы. Эти марочки, между прочим, достались мне от деда, и ты об этом прекрасно знаешь. Ладно, парень, пошли подзаправимся...

   Где-то через час, вооруженный фонариком, короткой дорогой, то есть дворами и через школьный сад, Игорь шел на соседнюю улицу к дому номер 66. А чего было тянуть-то? На обратной дороге он собирался купить хлеба. Время было детское - около семи вечера, солнце еще вовсю полыхало в окнах, что мешало удовлетворить любопытство прямо сейчас? Ведь это именно ему было показано, куда идти. Именно ему было указано, что стучать надо четыре раза. Игорь был уверен, что никому другому эта дверь не откроется. Иной раз, правда, мелькало опасение, что он делает что-то не то, что лучше бы пойти туда втроем-вчетвером, с теми же Лешкой и Олегом, у которых пояса по каратэ, прихватив с собой Гаврика, который ни бокса, ни каратэ не изучал, но от природы настолько здоров и резок, что Лешку и Олега уделывает запросто, однако, будучи сам крепок и не труслив, Игорь отметал это опасение напрочь. Перед ним одним дверь откроется, а если будет четверо, то вряд ли. Почему-то он был уверен в этом. Как будто кто-то на ухо нашептывал.

   Он прошел под вязом, не подозревая о том, что наверху на толстой ветке сидит охламон Петька и, цыбаря, рассматривает аккуратно разложенные в кляссере марки царской семьи, его, Игоря, марки. Петька в это время сплюнул и чуть не попал в Игоря, на которого, занятый марками, не обратил никакого внимания.

======

   Дом был стандартный, шестнадцатиэтажный, двенадцатиподъездный. Лавочка перед первым подъездом оказалась забита старухами, все они, разумеется, уставились на незнакомца с пластиковым пакетом.

   - Здрасьте, - сказал Игорь.

   - Здорово, - задиристо отозвалась одна, остальные старухи не просто промолчали, а как-то даже насторожились, ощетинились. Ходят тут всякие, потом подъезд не отмоешь.

   Дверь в подъезд была нараспашку, подвальная дверь прекрасно просматривалась с лавочки. Вот незадача-то.

   - Напарники заходили? - невнятно спросил Игорь и полез в пакет за фонариком, бормоча: - Значит, с другого конца зашли. Подвал, понимаешь, затопляет, скоро до первого этажа дойдет.

   Чувствуя, что бабки напряглись (за спиной была мертвая тишина), он подошел к двери и подергал её. Она была заперта. Тогда он стукнул четыре раза. Бабки забормотали, зашушукались, одна из них визгливо крикнула:

   - Нету тама никого. И не быват.

   Щелкнул замок, и дверь сама собой приотворилась. За нею была крохотная площадочка, потом ступеньки круто уходили вниз, в темноту. Игорь вошел, едва уместившись на площадочке, вслед за чем прикрыл дверь, включил фонарик. Щелкнул замок, отрезав путь к отступлению. Игорь посветил фонариком, замок был самый обычный, врезной, без всяких там электромагнитных приспособлений, и если чем-то и мог отпираться-запираться, то единственно только ключом. А дверь, между прочим, была массивная, оцинкованная, и петли, поди, были под стать - такую так просто не высадишь. Игорь понял, что свалял хорошего дурака.

   Дело, однако же, раз уж начал, надо было доводить до конца, и он, светя фонариком под ноги, пошел вниз. Лестницу эту, естественно, никогда не убирали, ступени были усеяны каменной крошкой, песком, обрывками бумаги, окурками. Встречались кошачьи отметины, да и вообще пованивало кошками. Это было их царство.

   "Куда меня несет?" - подумал Игорь, выхватив фонариком надпись на стене: "Все каблы". Именно так: каблы, через "а".

   Лестница закончилась. Он ступил на бетонный пол, раздумывая, куда же идти дальше, потому что перед ним были сразу три двери, все приотворенные, но тут вдруг в глаза ударила ослепляющая вспышка, он зажмурился, ничего не видя, однако же чувствуя, что всё вокруг меняется, что вонь непроветриваемого, пропитанного кошатиной подвала исчезла и появились совсем новые запахи, что на смену давящей тишине, как будто ты отрезан от всего мира, пришли негромкие звуки наподобие тех, которые привычны для какого-нибудь вычислительного центра...

   Игорь открыл глаза.

   Пожалуй, это больше всего было похоже на лабораторию. На огромную, с высоченными потолками, рядами столов, заставленных необычного вида работающими приборами, висящими в воздухе разноцветными экранами, какими-то камерами, к которым подходили толстые гофрированные шланги, с похожей на огромного спрута установкой в центре, идеально чистую лабораторию, в которой преобладал белый цвет. Ненавязчивый запах озона как бы подчеркивал общую чистоту. Порой от экранов отслаивались яркие картинки, кружились какое-то время, приняв объемную форму, будто бы демонстрируя себя со всех сторон, потом исчезали. Где-то что-то слабо пиликало, где-то что-то потрескивало, шуршала, наматываясь на бобину, магнитная лента, а может, это вовсе и не лента была, просто звук был очень похож, помигивали световой индикацией приборы, в общем, это была большая, но тихая такая, чистая, почему-то без персонала, лаборатория, невесть как залетевшая в грязный и пахучий подвал дома номер 66. Залетевшая и притаившаяся в темноте, точнее нет, не в темноте - в каком-то параллельном ответвлении, откуда она могла возникать на свет Божий, имея привязкой почему-то этот подвал.

   Но могла и не возникать. Какой-нибудь слесарь Федя мог годами возиться в подвале с сантехникой, не подозревая о том, что под боком у него находится сверхсовременная лаборатория. Игорь был уверен, что дело обстоит именно так. В том плане, что он, Игорь, был избранный, перед которым лаборатория открывалась, а Федя избранным не был.

   В глубине между столами возникло движение, и Игорь понял, что относительно необитаемости лаборатории ошибался - к нему легко и стремительно шел человек в расстегнутом, развевающимся за спиной белом халате. Под халатом были рубашка с галстуком и черные брюки, короче - вид самый обыкновенный.

   Человеку было лет сорок, он имел вьющиеся каштановые волосы и бородку с проседью. Ростом он был с Игоря, где-то под метр восемьдесят пять.

   - Чтобы не шокировать, пришлось облачиться под вашу старину, - сказал человек. - Самое трудное было достать халат.

   Он сунул Игорю руку и представился:

   - Игнат Корнелий.

   Рукопожатие у него было неожиданно мощным.

   - Игорь Попов, - сказал Игорь. - Почему самое трудное?

   - Потому что не купить, - ответил Корнелий. - Нету нигде. Можно только, как там по-вашему? - упереть, подтибрить. Но к делу.

   Он жестом показал на два ближайших стула, до того ажурных, несерьезных, что и садиться-то на них было боязно, и как только они сели (вполне крепкие оказались стулья), сказал:

   - Видите ли, в чем дело, Игорь. Нас здесь пятнадцать человек, и нам очень нужна...

   Странный этот паренек, которому кто-то открыл изнутри, уже через минуту вышел из подвала.

   - Ну, вот и всё, - сказал он старушкам, вперившимся в него своими глазками-буравчиками. - Затопления не будет.

   И пошел себе, небрежно помахивая пакетом.

   - Да уж, не будет, - сказала одна старушонка, но тихо, чтобы он не услышал. - Так, поди, залил стены-то, что того и гляди здание рухнет. Ходют и поливают, ходют и поливают. А ведь вроде не пьяный.

   Она вдруг соскочила с лавки, резво подковыляла к подвальной двери, дернула её пару раз, вцепившись обеими руками в ручку и для верности упершись ногою в косяк, потом вернулась и сказала:

   - Надо, девоньки, милицию вызывать. Там еще один засел, с ключом. Мало ли что? Напьется, подожжет.

   Решено - сделано. Тут же из первой квартиры от бабки Степаниды позвонили в милицию, нарисовав при этом ужасную картину. Милиция приехала, какой-то местный умелец подобрал ключ, но подвал был пуст и, кстати, сух, после чего милицейский "козел" укатил, а бабки вновь уселись на свой боевой пост и сидели там дотемна, обсуждая весьма важный вопрос: куда же девался тот, второй, с ключом, который поначалу открыл на стук, а потом запер за парнем дверь...

   А на следующий вечер в подвале этом прогремел взрыв, вынесший напрочь оцинкованную дверь и поколовший стекла в окнах первого этажа. Вот тогда-то бабки и выдали омоновцам такой исчерпывающий словесный портрет вчерашнего парня, что из одного портрета хоть три делай. Но это, повторяем, событие уже завтрашнего вечера...

   То, что будет этот взрыв, Игорь знал. Он теперь, побывав в оптимизаторе и опорожнив стакан специального эликсира, много чего знал. Например, что память о скомканной карте в помойном ведре у него была вызвана простейшим наложением будущего на настоящее, отделенных друг от друга долями секунды. То есть, ему загодя показали то, что он увидел в следующую секунду. Особой энергии это не потребовало. Знал, что скоро в городе произойдут маловразумительные с точки зрения здравого смысла события, что появятся виртуалы, карлики и целый шлейф сыщиков из будущего.

   Знал, проходя по школьному саду, что на вязе сидит второгодник Петька, в тайник которого была подброшена карта, и что всё-всё произошедшее якобы случайно было заранее тщательно просчитано умными учеными людьми.

======

   Ночью Игорь не спал, не хотелось. Лежал себе потихоньку, прислушиваясь к происходящим внутри него метаморфозам, а когда Света просыпалась, начинал посапывать и похрапывать, делая вид, что давит вовсю. Она пихала его локтем в бок, чтоб не храпел, и засыпала, он же вновь начинал прислушиваться к своим ощущениям, прикидывая, каким образом нужно будет жить ближайшие два-три дня, чтобы не выдать себя. Через два-три дня изменения в его структуре должны были завершиться, после чего он должен был немедленно отправиться в путь...

   Фирма, в которой Игорь работал, была ничего себе фирма, не лучше и не хуже других, аналогичных, занимающихся лизингом и продажей компьютеров. Народу в ней, ребят на все руки, умеющих не только собрать компьютер, наладить, протестировать, ввести нужные программы, но кроме того еще и выгодно продать его, навешав покупателю на уши лапши, что лучше и дешевле компьютера, уважаемый, вы во всем городе не найдете, ребят, имеющих знакомства с оптовиками, знающих, как правильно спилить маркировку на микропроцессоре и нанести новую, как дорогие детали заменить дешевенькими старыми, самолично упаковывающих, пробивающих чеки, доставляющих на фургоне товар заказчику на дом, включающих на дому компьютер и вводящих новоиспеченного "чайника" в курс дела по поводу работы на дорогой игрушке, так вот таких ребят в фирме было всего лишь пятеро, в том числе и Игорь Попов. Шефом у них был бывший комитетчик. Они все, бывшие комитетчики, сидели теперь на фирмах, загребая бабки лопатой.

   Игорь сидел на достаточно теплом месте. Не вот тебе, чтобы жутко прибыльном, каковое было у шефа - основателя фирмы, но по сравнению с врачами, учителями, заводчанами - на твердом, устойчивом месте, которое гарантировало ежедневное мясо, сосиски, масло, кофе, ну и так далее.

   Такие рабочие места, как у Игоря, на дороге не валялись. Представьте теперь недоумение сегодняшнего напарника Попова, маленького шустрого Юрки, когда Игорь, зайдя утром с неизменным дипломатом в торговый зал, заявил:

   - Покрутись сегодня один, старик. Нужно определиться со своим мироощущением.

   Юрок, светлые волосы которого всегда торчали в разные стороны, так как ему некогда было причесываться, похлопал глазами, переваривая услышанное, и спросил:

   - А что Петровичу сказать?

   Петровичем сокращенно называли шефа. А полностью он был Аркадием Петровичем Нелюбиным.

   - Наври что-нибудь, - ответил Игорь. - Хотя ты так наврешь, что потом голову сломаешь, объясняясь. Ты вот что - ты молчи, как в танке. Он спросит, а ты куда-нибудь - шнырь, и нету тебя. Не будет же он за тобой бегать.

   - Не могу я так, - подумав, произнес Юрка. - Ты лучше сам наври.

   - Хочешь честно? - сказал Игорь. В зале было пусто, и говорить можно было всё, что угодно. - Обрыдла мне эта работа. Вот, гляди.

   Он вытащил из дипломата пухлый бумажник и раскрыл его. Бумажник был битком набит стодолларовыми купюрами.

   У Юрки отвисла челюсть.

   - Есть смысл ходить на работу? - спросил Игорь.

   - Нету, - ответил Юрок без всякой, кстати, зависти. Что-что, а зависть ему была чужда.

   - Вот и я так же думаю, - сказал Игорь, пряча бумажник. - Но ты на всякий случай наври что-нибудь.

   И направился к выходу, оставив Юрку на пороге догадки о тесной связи этого поначалу совсем непонятного заявления "Нужно определиться со своим мироощущением" с пухлым бумажником...

   - Так-так, - сказал Аркадий Петрович Нелюбин, который наблюдал всю эту сцену на большом экране цветного монитора.

   Телекамеры, спрятанные в нескольких точках зала, были совсем крошечные, с горошину, но имели хорошее разрешение, так что изображение на экране было четкое, детализированное. Западные спецслужбы только-только начали применять подобные телекамеры на практике.

   - Ишь, пострел, - сказал Нелюбин вслух, хотя кроме него в кабинете больше никого не было. - Где-то бабки надыбал. Из-под контроля выходит хлопчик.

   Между прочим, кабинетов у Нелюбина было три. Один, официальный, в гостинице "Ласточка", которая только на бумаге являлась гостиницей, поскольку 90% её площадей были сданы в аренду. Второй, неофициальный, в котором сейчас сидел Нелюбин, - в трех кварталах от торгового зала фирмы. И третий - в массивном сером здании бывшего райкома партии, ныне администрации ....ского района города, в отдельном его крыле, куда имелся изолированный вход. Крыло это, подсуетившись, в своё время "забили" комитетчики, и теперь здесь был как бы центр крутых коммерсантов из числа уволенных в запас, далеко еще не старых сотрудников спецслужб. Самому Нелюбину, ушедшему в запас три года назад с должности начальника отдела в Московском Управлении ФСБ, не было еще и пятидесяти, и он, хоть и погрузнел, по-прежнему мог надавать по ушам любому громиле.

   - Так, так, - задумчиво сказал Аркадий Петрович. - Игорь Алексеевич Попов. Двадцати шести лет от роду. Ну что ж, посмотрим, что ты за Игорь Алексеевич Попов двадцати шести лет от роду. Похоже, что-то ты от нас скрываешь...

   Игорь шел к набережной и думал, что зря, наверное, выдал себя с этим бумажником. Никто, вообще-то, за язык не тянул. Побахвалиться захотелось, показать, что теперь он особенный? В принципе, да, ибо в тот момент он ясно ощутил, насколько весь этот быт, все эти тараканьи бега, вся эта мышиная возня ради зарабатывания жалких грошей - мелки. Он хотел сказать: вот ради чего всё делается. Не ради процесса созидания, какое тут к черту созидание, не ради того, что ты не можешь без этого, что эта глупая работа наполняет твою жизнь, одухотворяет её, делает нужной и осмысленной, а ради этих вот невзрачных бумажек. Имей побольше этих нарезанных фантиков, и не нужно суетиться и колотиться, как рыба об лёд. Правда, при этом он не добавил, что доллары - это тьфу, всё дело в бумажнике, который умеет делать не только доллары, но и рубли, и песеты, и франки, и марки, и фунты стерлингов, а когда начнется путешествие, он будет шлёпать деньги тех стран, в которые занесет транспортировщик.

   Но, черт возьми, как приятно было раскрыть этот толстый бумажник и увидеть Юркину реакцию. У пацана аж челюсть до колен отвисла. Что там Лёнька Рыжий со своими пятисотрублевками в напупочной сумочке.

   "Молодость у тебя в одном месте играет, - подумал Игорь. - Тебе, дураку, такое дело доверено, а ты перед Юрком хвост пушишь".

   Солнце набирало силу - уже сейчас, в начале одиннадцатого, огромный настенный градусник показывал +32ОС. Июнь был на редкость жаркий. Изнуряющий зной отпускал только к вечеру, но всё равно без регулярного душа было не обойтись - рубашка, какая бы ни была легкая, липла к покрытому испариной телу.

   От закованной в гранит реки веяло свежестью. Игорь дошел вдоль парапета до летнего буфета, торгующего пивом, вином и соками, взял бутылочку "Пльзеньского", сел за пластмассовый столик, мудро оборудованный раскидистым зонтиком. Он был единственным посетителем. Здесь, в тени, под ленивый плеск волн, с ледяным пивом в высоком стакане было хорошо-о.

   Прохожих было мало - что тут, вдоль реки, шляться-то? Все, кто не работал, либо сидели дома, либо толклись по ярмаркам да магазинам.

   А вот машины так и носились туда-сюда. Дорога была рядом, в каких-то сорока метрах, но, к счастью, газон был засажен липами и кустарником, которые поглощали выхлопной смрад. Кустарник был подстрижен под линеечку, любо-дорого посмотреть.

   Мда, вот так же, наверное, и космонавты накануне вылета разглядывают травку, цветочки, всякие там пестики и тычинки. Фиг его знает - вернешься ли?

   Игорь поймал себя на том, что в упор смотрит на смазливую молоденькую буфетчицу, у которой под халатом, похоже, нет ни лифчика, ни трусиков, а она становится на вид всё более неприступной, всё более спесивой и уже начинает этак недовольно пофыркивать, и подумал, что покажи сейчас ей, местной коряге, набитый долларами бумажник, ведь чего хочешь для тебя сделает, стерва. Голышом будет пиво подавать. Принародно. Пестики-тычинки, черт возьми.

   Он отвернулся и отхлебнул пива. Оно, кстати, было не таким уж и хорошим, это пиво, что-то в нём раздражало. Лучше было бы, наверное, взять какой-нибудь минеральной воды.

   "Метаморфозы, - подумал он, вспомнив, что утром ничего не хотелось есть. - Вот уже и "Пльзеньское" не по тебе. А ведь лучшее пиво в мире".

   - Ты мне тут не вздумай наблевать, - сказала вдруг буфетчица.

   - А что - это идея, - отозвался Игорь, чувствуя, что пиво пошло назад.

   Господи, да что же это такое?

   - А ну, греби отсюда, - сказала буфетчица и добавила в сторону: - Козёл. Пить - и то не умеет.

   Всё, отпустило. С пивом, а тем паче с водкой надо быть теперь крайне осторожным.

   - Девушка, а девушка, - сказал Игорь, озоруя. - Сто долларов не разменяете?

   У газона остановилась машина шефа - серая "Ауди", из неё вышел Нелюбин и прямиком направился к столику, за которым сидел Игорь. И как углядел с дороги-то?

Глава 2. Марьяж, силь ву пле

   - Пивко сосём? - сказал Нелюбин, усаживаясь рядом. - Счастливый. А мне вот нельзя.

   Игорь молчал, и он продолжил:

   - Почему, думаешь, нельзя? Да потому что не дай Бог кто унюхает. Сразу суды-пересуды - в рабочее время, мол, употребляет, никакого, стало быть, доверия. Гнать поганой метлой. А мне, между прочим, детей кормить надо. У меня младшему полтора годочка.

   Тут он не врал - младшему у него на самом деле было полтора года.

   - А тебе, Игорек, никого, случаем, кормить не надо? А? - ласково спросил Нелюбин. - Или у тебя где-нибудь миллион долларов прикопан? Тогда сразу вопрос: с налогообложением всё в порядке? Всё чин-чинарём? Не грязные денежки-то?

   - Какие денежки? - осведомился Игорь.

   - А которые в бумажнике, что в твоём дипломате, - сказал Нелюбин, весело улыбаясь.

   Улыбка ему шла, этого не отнимешь. Но Юрок-то, Юрок, вот свинтус, взял да накапал.

   - В прежние времена, парень, светила бы тебе кутузка, - сказал Нелюбин. - Да и сейчас за штаны могут взять - откуда столько? А действительно - откуда?

   Игорь увидел вдруг, как сквозь усмешливое лицо шефа проглянуло железное лико непоколебимого кагэбэшника. Такой бы заставил говорить. Придумал бы чего-нибудь этакое, что речь полилась бы рекой.

   - С кем снюхался, Игорёк? - спросил Нелюбин, дружелюбно подмигнув, но в стальных его глазах читалось: жаль, не наше сейчас время, ох, жаль.

   - Ты бы поначалу со мной посоветовался, - сказал Нелюбин. - Я тут всех деловых знаю. Подсказал бы по дружбе-то, с кем можно иметь дело, а с кем категорически нельзя...Так с кем связался-то? Давай, парень, раскалывайся, всё равно ведь докопаюсь, ты меня знаешь. Не приведи Господь, если это кто-то залётный.

   Знал бы он, как близок к истине. Именно что залётный, да ещё какой. "Всё у них тут повязано, - подумал Игорь. - Жульё чертово". Никогда раньше он не позволил бы себе так подумать о Нелюбине - благодетеле и доброхоте, а тут как пелена с глаз упала, увидел в истинном свете. Именно что жульё, подмявшее под себя всех и вся, так что ни вздохнуть, ни охнуть. Потому-то всё и завяло, заморозилось, что такие вот нелюбины наложили на это свою лапу. Они очень осведомленные, эти нелюбины, знают все денежные речки, ручейки, заводи и омуты. Их на мякине не проведешь.

   А пошел бы он к чертовой бабушке, этот Аркадий Петрович.

   - А пошел бы..., - начал было Игорь, но Нелюбин его остановил.

   - Тихо, тихо, Игорек, - сказал он. - Мы с тобой в одном бизнесе крутимся, одним миром мазаны. Так что не вякай больно-то. Мне есть чем тебя прижучить, уж будь спокоен. Чувствую, чего-то ты недоговариваешь.

   Вот прицепился, надоел хуже горькой редьки.

   С тротуара к буфету вдруг вывернул молодой человек на роликовых коньках. Он был в шортах, майке, бейсболке, наколенниках, налокотниках и в перчатках. Крутанувшись на своих роликах перед красоткой-буфетчицей, он потерял равновесие и, бешено размахивая руками, покатил спиною вперед прямо на Нелюбина. Тот успел лишь привстать. Парень врезался в него, опрокинув вместе со стулом. Стол при этом перевернулся, бутылка с недопитым пивом взвилась в воздух и, брызнув пеной, обрушилась на Нелюбина, смачно впечатавшись донышком в его крутой лоб. Удар был силён и точен, шеф тотчас закатил глазки. На рассеченном лбу обильно проступила кровь.

   Всё случилось неожиданно и быстро. Игорь сидел перед опрокинутым столом, парень выдергивал запутавшийся конёк из-под недвижного Нелюбина, глаза у него были совершенно ошалелые.

   "Уходи", - послышалось Игорю. Голос вроде бы принадлежал Корнелию. Но даже если бы не послышалось, всё равно нужно было уходить. Нелюбин со своим дубовым лбом рано или поздно очухается, а тем временем подоспеет милиция (вон эта стерва-буфетчица уже рванула к телефону), и тогда поди-ка с нею, с защитницей нашей, разберись. Нет уж.

   Игорь подхватил дипломат и пошел себе, всё больше убыстряя шаг и не оглядываясь. Почему-то у него было такое ощущение, что пассаж с парнем на роликах подстроен Корнелием...

   Итак, вечером в подвале дома номер 66 прогремел взрыв, сорвавший с петель оцинкованную дверь и поколовший стекла в ряде квартир первого этажа.

   Омоновцы, обрыскавшие подвал вдоль и поперек, никаких следов взрывного устройства не нашли. Не было ни раскуроченных стен, ни развороченной ямы. Однако же дверь вышибло, стекла покололо, ну и грохот был такой, что бабку Степаниду одномоментно прослабило.

   Как водится, приехали пожарная машина, карета скорой помощи.

   По протоколу, сверенному с сейсмостанцией, взрыв произошел в 23 часа 11 минут.

   Бабушки к этому времени уже разошлись по своим норкам, но они были первыми, кто встретил примчавшихся омоновцев. Они же дружно вспомнили про вчерашнего парня: смуглого, будто бы нерусского, с хорошим таким густым смоляным волосом на голове ("Ёжиком", - вставила Платоновна), высокого, с Гришуню из девятой, нет, пониже Гришуни, Гришуня-то эвон какая верста, а этот хоть и крепче, но пониже будет... В общем, обрисовали Игоря, начиная с его ёжика и кончая белоголубыми кроссовками, так обстоятельно, что хоть сейчас бери. Знать бы только, где брать.

   Уже через десять минут после того, как был окончательно отредактирован словесный портрет наиболее вероятного террориста, портрет этот стал известен Аркадию Петровичу Нелюбину. Схема осведомления оказалась проста до глупости.

   Нынешнего начальника отдела ФСБ полковника Скоробогатова проинформировали о террористе в тот момент, когда он пил коньяк с Аркадием Петровичем, находясь у него дома. Информация через факс-модем поступила на компьютер Нелюбина. Принтер тут же выдал распечатку.

   - Послушай-ка, Петрович, - сказал Скоробогатов, пробежав глазами убористый текст. - А ведь это, похоже, твой подопечный.

   - Ну-ка, ну-ка, - с этими словами Нелюбин, лоб которого, кстати о птичках, был аккуратно подштопан и подгримирован, взял протянутый ему лист, прочитал напечатанное и задумчиво произнес: - Глубины, однако, открываются... Будь другом, Михалыч, - добавил он. - Ты этого фигуриста потряси хорошенечко, недаром он на меня наехал. Отрицает, говоришь, что знает Попова? Врёт - знает. Потряси стервеца.

   - Потрясу, - отозвался Скоробогатов. - Завтра же. Тарачуня будет трясти.

   - Тарачуня, говоришь? - сказал Нелюбин, осторожно почесав лоб рядом со швом. - Чешется, зараза... Тарачуня - серьезный дядька. Только, по-моему, лучше это сделать сегодня. И Попова лучше сегодня взять, а не завтра. Как ты думаешь? Чую - что-то здесь не то...

   Игорь не стал слоняться по городу, а ушел в ближайший парк и проторчал здесь до пяти вечера. Лавочка, на которой он утвердился, поначалу была удобная, комфортная, способствующая хорошей релаксации, но спустя час сидеть на ней стало уже совершенно невозможно. Впиявливалась, паразитка, в тело, находя самые чувствительные, самые болезненные места, как ни садись. Пришлось встать, чтобы размяться.

   А тем временем в организме его шла какая-то усиленная работа, проявляющая себя порою в том, что он вдруг начинал слышать шум далекой улицы и даже явственно различать отдельные голоса. Он мог увидеть муху, сидящую на листе в ста метрах от себя, почуять запах жарящегося на центральной аллее парка шашлыка - это уже метров 150-200. Потом это пропадало. Случалось, что в утробе у него начинало бурлить так, будто там срабатывал сливной бачок, и это было весьма неприятно, поскольку именно в этот момент мимо обязательно кто-нибудь проходил.

   Игорь чувствовал, как в нем растет какая-то могучая, необоримая сила, которую уже не нужно подпитывать бифштексами и полтавскими котлетами, ибо она имеет не животный, а энергетический характер. Энергиями же наш мир наполнен в избытке.

   Между прочим, бурление в животе никоим образом не было связано с возникающим время от времени отчетливым запахом шашлыка, нет, нет, это был не голод. Вот уж чего-чего, а чувства голода Игорь не испытывал ни капельки.

   В семнадцать часов он встал и направился к метро.

======

   За десять минут до полуночи стала известна еще одна немаловажная подробность: существовали, оказывается, несколько карт, по всем признакам старинных, но, как показал анализ, изготовленных из суперсовременных, частично знакомых, а в основном совершенно незнакомых науке материалов, то есть как бы подброшенных в нашу суровую действительность из будущего. Так вот люди, обнаружившие эти карты кто в почтовых ящиках, кто на собственном балконе, утверждали, что на этих картах изображена схема микрорайона, в котором они живут, и что первый подъезд дома номер 66, в котором недавно прогремел взрыв, помечен красным крестом.

   В поставленном в связи с терактом на уши отделении милиции, обслуживающем данный микрорайон, никаких схем, никаких улиц и никаких домов на картах обнаружено не было. На них был мелкий узор и небрежно начертанный поверху красный крест.

   Но люди-то пришли. И все, как один утверждали, что видели именно схему. Это сейчас узор, а была, черт побери, схема. Помочите карту в молоке, может проявится. Люди болели за родной город и за свой кровный микрорайон, а помимо этого люди бдели, ибо чувствовали руку коварного врага.

   Всего таких карт было девять. Что можно было сказать по их поводу? Что они, возможно, сделаны из того же материала, что баксы Попова. Вот именно. Нужно было непременно взять баксы на анализ. Карты, баксы, фигурист, показания старух и, разумеется, взрыв - под очередную стопку прочищающего мозги коньяка как-то незаметно слились воедино. Зримо выпятилась гнусная личина главного злодея, и Скоробогатов отдал своим орлам команду взять Попова.

   Всё, конечно, было сделано чин-чинарем. Орлы, одетые в милицейскую форму, подкатили к дому Попова на позаимствованном у эмвэдэшников минивэне фирмы "Крайслер", лейтенант Кибиткина на вопрос Игоря "Кто там?" тоненьким голосом ответила: "Телеграмма из Воронежа" (комитетчикам да не знать, где живут Светины родители), - после чего открывший дверь Игорь был профессионально скручен в морской узел двумя ухватистыми орлами.

   Кибиткина встала рядом с кроватью, на которой, естественно голая, лежала под простыней обалдевшая от происходящего Света.

   Еще двое орлов быстренько осмотрели комнаты, и один из них нашел в Колькиной комнате карту, украшенную красным крестом. Десятую карту. Искать её особенно не пришлось, она в раскрытом виде покоилась на письменном столе. От зажженного света и шороха Колька естественно проснулся и начал звать маму, но комитетчик приложил палец к губам, щелкнул выключателем и, с картой в руке, аккуратно прикрыл за собой дверь.

   Игорю надели наручники, накинули на плечи рубашку, помогли влезть в штаны и кроссовки, вслед за чем повели вниз. Кибиткина, показав жестом, что нужно молчать, вышла последней.

   В одном из скудно освещенных переулков двигатель у "Крайслера" вдруг заглох, и водитель вынужден был затормозить. Вразумительного объяснения тому, что произошло дальше, никто из фээсбэшников дать бы не смог. Стыд, конечно же, и позор. Стражи порядка, их элита - и вдруг такое. Короче, в остановившемся минивэне произошла грязная, хулиганская, сопровождаемая взаимными непристойными оскорблениями драка. Как затмение нашло, и даже присутствие женщины Кибиткиной никого не остановило. Впрочем, Кибиткина в выражениях тоже не стеснялась и месила своими женскими кулачками соседа-орла почем зря. Тот в долгу не оставался, хорошо - в лицо не бил. Короче, навешали друг другу крепко, а когда, наконец, опамятовались, то оказалось, что Попов исчез. Раскрытые наручники валялись под сиденьем. Переулок был пуст, и две параллельные улицы, которые он связывал, также были пусты. А мотор у "Крайслера", кстати, работал исправно и завелся с пол-оборота. Вот такие дела.

   Искать Попова по городу было бы верхом глупости. Дома его, наученного горьким опытом, вряд ли теперь можно было найти. Самое противное, что списать на него следы побоев было затруднительно - кто же поверит, что один гражданский смог отметелить пятерых специально обученных фээсбэшников. В общем, операция была бездарно провалена...

   Игорь мог бы расшвырять насевших на него комитетчиков только так, но не стал этого делать в своем доме. Он вообще не стал этого делать, а дождался, когда "Крайслер" отъедет подальше, и перессорил их друг с другом, затратив на это совершеннейшую безделицу из своих солидных энергоинформационных запасов. Всего-то и нужно было возбудить центры агрессии в лимбической системе и без того агрессивных фээсбэшников. То, что никакая это не милиция, а контрразведка, он понял сразу.

   Как только комитетчики, не обращая на него никакого внимания, перешли к обоюдному рукоприкладству, он спокойненько, будто они не были заперты на ключ, расстегнул наручники, положил их на пол и выскользнул из "Крайслера" под трехэтажный мат Кибиткиной, адресованный её соседу, с которым она билась не на жизнь, а на смерть. Не женщина - порох.

   Сворачивая за угол, Игорь кинул последний взгляд на "Крайслер" и обнаружил, что тот всё еще ходит ходуном от происходящей в нем драки.

   Домой соваться было нельзя, поскольку за домом теперь непременно будет установлена слежка. И по улицам, по паркам не больно-то послоняешься - того и гляди из будущего должны были появиться предтечи Фраста продажные стервецы-сыщики Люпис и Тяпус со своим гнусным квазиактивным реализатором Марьяжем. Поэтому Игорь, долго не раздумывая, плюхнулся дозревать в одну из изолированных от текущего времени энергонейтральных полостей, которая была свободна...

   Утром в кабинет еле теплого после вчерашнего обильного возлияния и бессонной ночи полковника Скоробогатова вошли двое. Вроде бы и одеты они были по-разному, и лицо у одного было широкое и плоское, а у другого вытянутое, однако Скоробогатов мог бы поклясться, что это братья, больше того - близнецы - до того они были во всём одинаковы.

   Попасть в кабинет начальника отдела ФСБ было не так-то легко: во-первых, на входе в здание имелся пост, во-вторых, по коридору обязательно фланировал кто-нибудь из свободных сотрудников и любезно, якобы желая помочь, выпытывал у посетителя, куда и зачем тот направляет свои копыта, и если ответ ему не нравился, просил очистить помещение, в-третьих, в предбаннике перед кабинетом начальника сидел дежурный, который являлся марионеткой в руках у Скоробогатова. Разрешит Скоробогатов впустить - впустит, не разрешит - будет лаять, кусаться, лягаться, царапаться, закроет дверь грудью, короче - костьми ляжет, но не пропустит.

   А тут вдруг взял, да пропустил, и даже разрешения у начальника спросить не соизволил, зная, между прочим, сукин сын, что до одиннадцати Скоробогатов будет анализировать текущую корреспонденцию.

   Еле-еле успел Скоробогатов, принявший очередную порцию антипохмельных таблеток, сунуть под стол подушечку, на которой только что лежал пылающим лицом. Реакция не подвела. На такой пост при отсутствии реакции не сажали.

   - Что вам угодно, господа? - слабым, но твердым голосом спросил Скоробогатов, решив пока не трогать разгильдяя Филина, который сегодня был дежурным.

   - Где Попов? - сказал широколиций, проигнорировав вопрос.

   Скоробогатов развел руками и издал губами трескучий звук - упустили, мол. Потом подумал: "Какого черта? В этом кабинете спрашиваю я", - и осведомился:

   - А кто вы, собственно, такие?

   - Марьяж захотел? - сказал длиннолицый, у которого в руке вдруг оказалась увесистая черная палка. - Теперь конец двадцатого века? Ты начальник сыска Скоробогатов?

   Вот оно. Вот они - карты из будущего и поповские баксы. "Теперь конец двадцатого века?" Раскололись, ребятки. Как последние шестерки раскололись.

   Скоробогатов нажал коленом на кнопку. Всё, господа пришельцы, финиш, приплыли. Никуда вам теперь не деться.

   - Совершенно верно, я полковник Скоробогатов, - сказал он. - Прошу садиться. Представьте себе, господа, мы тоже ищем Попова.

   У длиннолицего вдруг задергалось правое веко, плоскорожий неприятно ощерился и сказал:

   - Кнопка, говоришь? Сам виноват. Марьяж, силь ву пле.

   Палка у не потрудившегося даже поднять руку длиннолицего гуттаперчиво изогнулась, нацелившись торцом в грудь полковника. Раздался негромкий щелчок, и Скоробогатов почувствовал вдруг, что ему катастрофически не хватает воздуха. Он запустил пальцы под узел галстука, рывком растянул душившую петлю. В предбаннике загремели каблуки, но нет, воздух кончился...

   Ворвавшиеся в кабинет шефа фээсбэшники увидели, что опоздали. Скоробогатов сидел в кресле, уронив голову на стол, и из ушей его по щекам сочились струйки крови. Воздух был густо напоен ароматом перегара, напрочь перешибавшим запах дорогого американского одеколона, которым душился шеф.

   По всей видимости полковнику стало плохо, и он, не имея сил позвонить, ткнул коленом в форс-мажорную кнопку. Однако не дотянул, не дождался помощи, безносая оказалась быстрее. Других объяснений не возникало, ибо кабинет был девственно пуст и никаких видимых причин форс-мажорной ситуации не было... Хотя кто-то же ударил Филина по голове так, что тот, бедняга, с рассеченной макушкой до сих пор лежал на полу в глубоком нокауте.

======

   Еле дождавшись утра, когда начал ходить транспорт, Светлана схватила в охапку Кольку и умчалась в Лыково, куда от города с последней станции метро нужно было добираться сначала электричкой, а потом автобусом.

   Здесь у Поповых имелся дом с участком, о котором мало кто знал, но Светлана попросилась на постой к одинокой бабке Евдокии, у которой, когда они проводили отпуск в Лыково, покупала молоко, масло и яйца. Бабка Евдокия, наслышанная о крутости чекистов, приняла их хорошо, покормила клубникой со сливками, напоила чаем с вареньем и категорически отвергла сотню, предложенную ей Светой в качестве аванса.

   - Кабы ты ко мне за покупкой пришла, тогда другое дело, - сказала она. - А так ведь ты, почитай, вдова, тьфу, совсем запуталась, дура старая, живого уже похоронила, не вдова - жена репрессированного. Денежки-то самой, чай, пригодятся. Так, будешь иной раз подбрасывать, когда совсем уж подопрёт.

   И добавила:

   - По хозяйству будешь помогать. Лады?

   Света уверила, что какие могут быть речи, конечно же лады, а бабка Евдокия, помолчав, сказала:

   - Вернулися, значит, лихие времена-то. Всё к этому, голубушка, шло. Разворовали Рассею-то. Только вот одного не пойму: кто-то, значит, не буду говорить кто, по закромам шарил, выгребал последнее, а сажают почему-то Игорька. Он, что ли, нас обворовал?

   Она захлопала своими выцветшими глазками, а Света обняла её, маленькую, сухонькую, и заплакала. И бабка Евдокия заплакала тоже...

   Известие о смерти Валерия Михайловича Скоробогатова вышибло Нелюбина из седла. У него и так уже с утра хватало неприятностей. Поначалу в торговый зал залетел какой-то толстопузый карлик и опрокинул стойку с мониторами. Два четырнадцати-, пять пятнадцати-, три семнадцати- и три девятнадцатидюймовых монитора. Разумеется, цветных, разумеется, "зеленых", разумеется, отвечающих всем международным стандартам. Как он умудрился это сделать, было непонятно - основание у стойки было надежное, широкое, однако же факт оставался фактом - тринадцать дорогих мониторов разбились вдребезги. Пока Юрок с Кириллом ахали да охали, карлик исчез, а какой-то пацан расколотил кирпичом окно. Окон этих вокруг было полно, так нет - раскокал то, что в Нелюбинском зале. И здесь, кстати, был тот же финал, что и с карликом - кирпич в стеклянном крошеве лежал на подоконнике, а пацана не было. Испарился, мать его. Кроме того, позвонили из налоговой полиции, намекнули, что пришла пора отстегивать за крышу. Ещё один хрен, судя по голосу пожилой, долго и нудно пугал Аркадия Петровича судом за то, что на его "Пентиуме", купленном в Нелюбинской фирме, не идет ни одна игра. Диски с играми, кстати, были куплены на толкучке. Какого черта они должны были идти? И при чём здесь фирма Нелюбина? Ну и так далее. Плюс ко всему, конечно же, ночное фиаско с задержанием Попова... Но всё это не шло ни в какое сравнение с кончиной Скоробогатова. Подрезал, Михалыч, прямо серпом по живому хватанул...

   Тело уже отвезли на вскрытие. Наиболее близкие Валерию Михайловичу коллеги собрались в кабинете боевого зама Скоробогатова подполковника Ларина. Был здесь и Нелюбин, посетивший место кончины и испытавший при этом шок - до сих пор в кабинете пахло Скоробогатовым, ибо сложная смесь ароматов перегара, вчерашнего салата и одеколона "Титаник" не успела выветриться, а сам полковник, с заострившимся носом, лежал на цинковом столе, и безжалостный нож кромсал его плоть.

   Разговор, разумеется, шел о похоронах, но между делом вспомнили о ночной операции. О ней знали все присутствующие, иначе бы и речи не возникло. Найденная в квартире Попова карта однозначно указывала, что Михалыч шел по правильному следу. Конфуз с опергруппой был, конечно же, крепким ударом по самолюбию, но вот ведь ещё что любопытно - сегодня утром Светлана Попова на работу в модельную студию не явилась. И дома её, кстати, нету. Может, и тут чего-нибудь прохлопали? Может, нужно было и её ночью брать вместе с Поповым? Либо позже, после тог, как Попов, воспользовавшись внезапным эксцессом в "Крайслере", вероломно удрал? Но нет, правильно Михалыч сделал, что не взял Светлану - это уже попахивало чрезвычайщиной, а чрезвычайщина, как известно, всенародно осуждена.

   Вскоре позвонили из морга. Валерий Михайлович Скоробогатов, сорокачетырехлетний, никогда ранее не болевший здоровяк, имевший, что бы ни случилось, кровяное давление, как у космонавта, скончался от апоплексического удара.

Глава 3. Какой год на дворе?

   На сей раз они провалились не так глубоко - в 1937 год, но это ничего не значило. Так уже бывало. Падение вдруг замедлялось, они начинали проваливаться с дискретностью в 10 лет, казалось бы ещё чуть-чуть и погружение прекратится, ан нет - в какой-то момент после очередного коллапса и следующего за ним возрождения оказывалось, что они ухнули вниз сразу на пару веков.

   Гигантская капсула, в которую была заключена лаборатория Корнелия, уравновесилась в подвальном помещении здания на Котельнической набережной, аккурат под размещенными на первом этаже коммуналками, но пробыла там недолго. Через двадцать минут произошел очередной провал, после которого под воздействием возникшего турбулентного хронопотока обитатели одной из комнатушек валютчики-сожители Степан Буханкин и Зинаида Ремизова, а также вломившийся в комнату по их душу чекист Антон Шепталов с маузером наизготовку, из 1937 года были заброшены в 1999 - год описываемых в этом повествовании событий.

   Так совпало, что и там, и там был поздний вечер.

   Шепталов на задании был не один, с ним были еще двое закованных в кожу товарищей, которые видели, как Антон заскочил из общего коридора в комнату, и услышали, как он сказал с удовлетворением: "Ага, оба голубя здесь", - вслед за чем где-то в подвале прогремел взрыв. Взрыв, значит, как потом рассказывали товарищи, прогремел, стёкла посыпались, а ни Шепталова, ни Ремизовой с Буханкиным после этого в комнатушке не оказалось.

   Зато оказались они в мягко освещенной скрытыми плафонами прекрасно обставленной комнате с диковинной мебелью, коврами, попугаем в клетке и каким-то чудным черным ящиком, передняя стенка у которого, похоже, была стеклянная.

   Комната была огромная, в открытую дверь виден был кусок коридора с парчовыми панелями. Из забранного ажурной решеткой окна видна была расцвеченная многочисленными огнями набережная, и что-то в ней было от той набережной, что открывалась из окна буханкинской коммуналки.

   На журнальном столике рядом с хрустальной пепельницей и срамным журналом с голыми бабами лежала толстая золотая цепь. Увидев её, Ремизова с Буханкиным зашептались, но обалдевший поначалу и уже начавший приходить в себя Шепталов пресек их поползновения.

   - Стоять, - сказал он, наставив на них дуло маузера. - Мало вам валюты, так еще за кражу захотели срок мотать? Стоять, контры.

   Маузер, между прочим, был классный, образца 1932 года, с магазином на 20 патронов и возможностью автоматической стрельбы. Выглядел он весьма внушительно и действовал безотказно даже в том случае, когда был просто направлен в брюхо. Ну, а уж если Шепталов нажимал на спусковой крючок, то тут и говорить нечего. Кстати, Шепталов с двадцати шагов этим маузером запросто вышибал 98 очков из 100.

   Сожители об этом не знали, но предпочли заткнуться.

   Квартира, а уже ясно было, что это не прежняя чудесно обновившаяся коммуналка, а здоровенная квартира, оказалась не пуста. Где-то в недрах её кто-то гулко и басовито заперхал и тяжело затопал по коврам, приближаясь.

   - Отпусти, начальник, - деловито предложил пухленький Буханкин. - А хочешь - вместе уйдем. Накроют на чужой хате-то - потом не расчиха...

   Он замолчал, так как сообразил, что чекист - сам представитель власти, да еще какой власти. Кого при нём бояться? Разве что черта.

   В комнату вошел откормленный, мордастый, с тугим загривком парень, одетый в расстегнутый бордовый халат, из-под которого выглядывал внушительный живот.

   - Здоров, - густо сказал парень и, протянув ближайшему к нему Буханкину руку, назвался: - Толян.

   - Спрячь пушку, - посоветовал он, подходя к Шепталову, - Трясти, что ли, пришли? Или хату подломить?

   От него пахло спиртным.

   - Как, то есть? - спросил Шепталов, машинально пожав мясистую тяжелую длань Толяна.

   Честно признаться, он был в затруднении. По внешности этот мордастый Толян был самый настоящий буржуй, какими их рисуют на карикатурах, может только излишне молодой буржуй, по разговору он был вор, но однако же чекиста он ни капельки не боялся, жил, похоже, во всей этой роскоши вполне легально, окружен был заморскими вещами, которых он, Шепталов, раньше и в глаза не видел. Нет, этот был не из паханов, которые, как известно, тоже жировали. Те свою роскошь не выпячивали, а если жировали, то в местах тайных, за семью закоулками, чтобы не бросалось в глаза. У этого же окна глядят на набережную, и только слепой не увидит на них этой кружевной решетки. Так паханы свои миллионы не оберегают. Наверное, какой-нибудь артист, гастролер, из тех, кому разрешено выезжать за рубеж. А Толян - вовсе не имя, а фамилия.

   Остановившись на этом варианте, Антон засунул маузер в кобуру и решил смотреть на вещи проще.

   - Вот это ближе к телу, - сказал Толян. - Договоримся так: вы, братаны, говорите сколько - и я отстёгиваю. Заметьте, грубую силу не применяю, хотя мог бы. Но, как учил один мой знакомый, мир его праху, поначалу, Толян, ум, а потом грубая сила. Это я к тому, братаны, что сегодня я оттягиваюсь после вчерашнего. А вчера оттягивался после позавчерашнего. Неделя кайфа по случаю личного юбилея. Еще четыре дня осталось. Не поверите, братаны, тридцатник размениваю. Никто, блин, не даёт.

   Жаргончик у артиста Толяна был тот еще, но Шепталов в основном понял.

   - А давай, братва, раз вы здесь, сделаем так, - предложил Толян. - Ну её в трубу, эту отмазку. Гуднём в честь юбиляра, войдем во взаимовыгодное соглашение. Побратаемся нафиг. В нынешнее трудное время нужно помогать друг дружке, а я ведь квач не из последних. Как предложеньице?

   Зинаида Ремизова захлопала в ладоши и, сияя, пылко сказала:

   - Какой вы душка, Толян. С непременным удовольствием гуднём в вашу честь. Только не думайте, что мы пришли вас грабить. Что мы - охламоны, что ли?

   Буханкин что-то недовольно буркнул, а Толян посмотрел на простовато одетую, но весьма даже аппетитную молодуху Зинаиду с веселым удивлением.

   - Нет, - произнес Шепталов и полез в кобуру за маузером. - Арестованным...

   Он хотел сказать: "Арестованным пить не полагается", - но Толян вдруг без всякого размаха ткнул его пудовым кулаком в челюсть, и умеющий постоять за себя, знающий джиу-джитсу Шепталов мгновенно вырубился. Небрежная зуботычина у Толяна была, что тебе удар копытом.

   Очнулся Антон лежащим на мягком, как лебединый пух, диване со связанными за спиной руками. Он был разут, а кожаная "комиссарская" куртка висела на спинке вычурного стула. На сиденье лежала кожаная кепка. Для удобства под голову Антона была положена огромная подушка, а на ноги, дабы не зябли без портянок-то, наброшен клетчатый плед.

   Толян сидел на диване же, малость потеснив Шепталова. Впрочем, диван был настолько широк, что места вполне хватило для обоих. Валютчики Зинаида и Степан располагались в креслах.

   На журнальном столике перед ними стояли четыре бутылки разнообразных водок, вскрытые баночки черной и красной икры, в тарелках лежали ломтики янтарного балыка, нарезанная буженина, конечно же хлеб, в большой коробке - конфеты и в вазе - разнообразнейшие фрукты. Рядом с вазой покоился маузер в кобуре. Стыды.

   Антон, ругаясь про себя, начал высвобождать руки, благо тот, кто их связывал, сделал это без знания дела.

   - Чекист-то очухался, - заметила Зинаида.

   Вот язва приметливая.

   - Знаю, - отозвался Толян и, повернувшись к Шепталову, спросил: - Больше не будешь за пушку хвататься?

   Антон промолчал.

   - Ты хоть знаешь, какой год на дворе? - осведомился Толян.

   - Какой?

   Толян назвал, после чего Антон почувствовал себя проколотым воздушным шариком, из которого стремительно выходит воздух. Вот тебе и выездной артист, вот тебе и маловразумительный жаргончик, вот тебе и ставшая такой диковинной набережная. Черт вас всех возьми. Чертяка вас всех забери. И что же теперь делать?

   - И что же теперь делать? - пробормотал Антон.

   - Сначала мы тебя помоем, - хихикая, сказала грудастая Зинаида. - И портяночки простирнём. А то дух от тебя, как от козла.

   Вот же ж стерва занудливая.

======

   Утром Антон был хмур и молчалив. Очень ему не понравился вчерашний разговор, затянувшийся до двух ночи. Толян, похмыкивая, вываливал такое, от чего волосы вставали дыбом.

   Антону Шепталову было двадцать четыре, и из них три последних года были отданы работе в органах. Интересной, надо сказать, но трудной и несколько грязноватой работе. Почему грязноватой - потому что ради пользы дела частенько приходилось переступать через себя, через свои моральные принципы. Что имелось в виду? Вот что. Разве додумался бы когда-нибудь Антон дать в морду старому человеку? Да и в голову бы не пришло, каким бы пакостником старикан этот ни был. А тут совсем недавно довелось. До сих пор в глазах стоит этот седой профессор с разукрашенной синяками физиономией и расквашенным носом. Он ничего не говорил, он только печально и укоризненно смотрел на Антона, когда тот, зверея от безнаказанности, бил его. Почему, спрашивается, бил? Да потому, что старикан этот был враг народа. Потом, конечно, когда Антон охолодел, начала мучить неотвязная мысль - какой же он враг? Разве может быть у врага такой открытый, доверчивый взгляд? Ох, и напился же он тогда.

   Ну и другие моменты были, о чем потом вспоминать было тошно, однако же всё это с лихвой перекрывалось тем, что город очищался от швали, от накипи, от всего того, что мешало двигаться вперёд семимильными шагами.

   Ну и к чему в конечном итоге пришагали? Разве за это, черт побери, жизни отдавали? Чтобы жировали вот такие толяны?

   Нет, Толян, в принципе, был неплохой мужик - простой, гостеприимный. Руки развязал, за то, что дал в морду, извинился, правда маузер не вернул по причине того, что, мол, ты, Антон, мужик с революционным запалом, напьешься - всех нас тут перестреляешь. И ведь, кстати, прав оказался. Когда рассказывал про нынешнюю житуху, Антона так и подмывало выскочить на улицу и посчитаться со всеми этими облеченными властью ворами, которые довели народ до ручки.

   Даже Толян - и тот понимал, что имеет место громадный перекос, а потому уже протоптал пусть узенькую, но свою тропочку на запад.

   "Растащили Россию, сволочи, - думал Антон. - По кирпичику растащили".

   Была еще одна мысль, заставляющая ныть душу. Шепталов гнал её от себя - она, однако же, возвращалась. Мысль о том, что он находится в чужом времени, где ни денег, ни работы, ни угла своего нет. Прошлой ночью приютил Толян, может, еще на пару ночей оставит, а дальше куда? Хоть волком вой.

   В гостиной он был один, стоял у окна и глядел на солнечную улицу, не видя её. Притопал Толян, уже принявший на грудь оздоровительную бутылку шампанского и поэтому подобревший, хлопнул его сзади по плечу, и когда Антон повернулся, сказал:

   - Не переживай, кореш. Найдется и для тебя работенка, уж три сотни баксов в месяц всегда закалымишь. За сотню малометражку снимешь, а если достаточно будет комнаты, то еще меньше уйдет. Пока же с месячишко у меня поживешь, будешь хату мою сторожить. Будешь?

   - Отдай ствол, - тихо, но веско сказал Антон. В цепные псы к этому самодовольному хмырю идти как-то не хотелось.

   - Отдам, отдам, - отозвался Толян, осененный неожиданной мыслью. - Сядем-ка.

   На кухне Буханкин затянул "Чубчик", Ремизова сказала что-то и захихикала.

   Толян бухнулся в кресло, а Шепталов уселся на своё ночное ложе - ставший уже привычным диван.

   - Стреляешь не хило? - спросил Толян и, встретив недоумевающий взгляд Антона, поправился: - Нормально стреляешь?

   - С двадцати шагов в пятак попаду, - сказал Антон.

   - На звук умеешь? На дыхание? С двух рук, как Таманцев у Богомолова?

   - Могу, - ответил Антон. - Таманцев - знакомая фамилия.

   - Ты его вряд ли знаешь, - сказал начитанный Толян. До того, как стать Толяном, он успел прочитать книгу Богомолова "В августе сорок четвертого", и образ лихого волкодава Таманцева пришелся ему по нутру. Потом читать стало некогда, да и не хотелось читать эту муру в глянцевых обложках, которую писали какие-то подонки. Прочитаешь такое - и как будто дерьма нажрешься.

   А тут живой чекист, которого обучали те же, кто обучал Таманцева.

   - Охранником ко мне пойдешь? - спросил Толян. - Тылы защищать. Чтоб ни одна сволочь в затылок не пальнула. Тут такса уже много выше. Заметь - никому еще не предлагал.

   - Тебя, что ли, защищать? - пренебрежительно сказал Антон. - А ты что за персона?

   - Та самая персона, кореш, которая тебя, дурака, в люди выведет, - отозвался несколько задетый Толян. - Без которой ты здесь бомжем подохнешь голоштанным, мелкой татью.

   Поднявшись, он вынул из выдвижного ящика маузер и, держа за ствол, протянул Антону со словами:

   - Держи свою пушку. Если согласен, другую купим, покруче. ПСС, например, или Дротик, или австрийскую СПП. Давай, давай, соглашайся, не упускай шанса.

   В общем-то, как ни крути, он был прав. Деваться было некуда.

   - Согласен, - вздохнув, сказал Антон...

   В зале уже было чисто, остатки мониторов, годные на запчасти, убраны в кладовую, стекло в окне вставлено.

   Юрок сидел у подключенного к Интернету компьютера, Кирилл - в стеклянном боксе на рабочем месте продавца. У витрины с розничным товаром стоял какой-то пацан, явно не покупатель, а так - ротозей. Но ведь не запретишь же смотреть, и денег за это не возьмешь. Вскоре пацан вышел.

   На экране, вытеснив интернетовские новости, появилась вдруг красная крупная надпись: "Внимание - карлики!", - и Юрок, вытянув шею, впился глазами в монитор.

   "Юзеры, - уже более мелко последовало дальше, - особенно торгующие техникой. В городе орудует шайка лилипутов, уродующих мониторы. Прочее они не трогают. Имеются жалобы от организаций (далее последовал список из пятнадцати организаций). Если в ваш магазин зашел лилипут, примите меры предосторожности".

   - Вот черт, - сказал Юрок. - Банда лилипутов.

   - Что? - спросил Кирилл.

   Юрок рассказал о предупреждении.

   - И нафига? - произнес Кирилл. - Они что - больные?

   - Об этом не сказано, - ответил Юрок. - Разумеется - больные. Кто же еще-то?

   Возобновившаяся было интернетовская трансляция вновь была перебита обращением к юзерам, но ненадолго, секунды на две-три, потом экран мигнул и стал черным, даже каким-то ядовито-черным, пугающим. Казалось, что чернота эта в нём живет, пульсирует. Вот на экране появилась маленькая белая точка и начала стремительно, как бы приближаясь откуда-то издалека, разрастаться.

   От греха подальше Юрок вырубил системный блок, через который запитывался монитор. Это, однако, ничего не изменило. Точка на экране моментально выросла, превратившись в белую маску с едва намеченными глазами, губами и носом. Последовал слабый щелчок, как будто стукнули пальцем по клавише, и маска превратилась в компьютерное лицо с хорошо прорисованными деталями, окрашенное в довольно естественные тона, неподвижное и с закрытыми глазами.

   Юрок смотрел на всё это, открыв рот. Он был заворожен этим чудом. Компьютер делал это сам, помимо всякой программы, отключенный от сети.

   Голова на экране вдруг распахнула глаза, открыла рот и провещала металлическим голосом:

   - Привет, юзер. А вот и я.

   Вслед за чем, покряхтывая и приборматывая что-то, полезла наружу.

   Юрок какое-то время, надо сказать очень короткое, смотрел, как из экрана головой вперед прёт этот компьютерный человек, потом заорал недуром и, опрокинув кресло, на котором только что сидел, выскочил на улицу. Вслед за ним выбежал и Кирилл.

   Выбравшись из монитора и оказавшись ростом с ребенка, виртуал начал, отпыхиваясь, ибо это было делом нелегким, раздаваться в объеме, пока не превратился в двухметрового, по погоде одетого, то есть в майке и джинсах, атлета с несколько картинным мужественным лицом.

   Следующим его действием было то, что он включил системный блок, и следующий виртуал выскочил из монитора наружу легко и быстро, будто намазанный мылом. Вытянувшись вверх и раздавшись вширь, он оказался ростом пониже первого, но помассивнее и постарше. Во рту у него сверкал золотой зуб, он был в светлом костюме и при галстуке.

   Первого звали Джадфайл, второго Шурфейс.

   Затем пришла очередь еще троих виртуалов.

======

   Спрятавшиеся в продуктовом магазине Юрок и Кирилл видели, как из торгового зала пёстрой группой вышли пятеро верзил, но не осмелились вернуться, и поспешили туда лишь тогда, когда в дверь зала, оглядевшись по сторонам, не шмыгнул давешний пацан-ротозей. Ждал, поди, своего часа.

   Между нами говоря, этот виртуалом не был, но когда Юрок с Кириллом ворвались в помещение, пацана там не было. Равно как не было пары компакт-дисков с записями Х.Иглесиаса и группы "Руки вверх", а также коробки с десятью чистыми дискетами. В закрытой на замок стеклянной витрине имелась иззубренная дыра - как раз напротив полки, на которой стояли вышеупомянутые диски и дискеты. На полу среди осколков стекла валялась половинка кирпича. Куда девался пацан, было непонятно - другого выхода вроде бы не было. Хотя нет, был. Окошко под потолком в сортире, куда взрослый бы не пролез по габаритам, а юркий шкет мог проскользнуть, забравшись предварительно на переднюю стенку кабинки.

   Так оно и оказалось...

   Дом номер 66 был поставлен страшно умными людьми. Лавка у первого подъезда всегда была в тени, и лишь только два часа - с двенадцати до четырнадцати - её прожаривало солнышко. Но в это время бабушки там не сидели. В это время начинался обед, нужно было разогревать щи, супы, котлеты, либо же строгать овощи в окрошку. В это время дел хватало - приходили подзаправиться отпрыски, если, конечно, работали рядом, прибегали поцарапанные, черные, как головешки, внучата - похватать вкусненького, чтобы в животе лягушки не квакали, да и самим нужно было поддержать тонус. Если не шамать -долго ли протянешь? А потом, когда все разбегались, можно было всхрапнуть часок-другой. После семидесяти оно не вредно. Так что когда бабушки вновь собирались на своей боевой скамейке, солнца там уже не было.

   Вот такой он был - дом номер 66, не чета другим, где скамейки всегда были на солнцепёке.

   Вдобавок вокруг него всё время кипела жизнь, не нужно было и в центр ехать.

   В частности, бабушки запротоколировали, что в 10.30 в подъезд зашли двое одинакового телосложения, оба на голову ниже Гришуни, но тоже лбы здоровые, один с длинной мордуленцией, другой с широкой, и вроде бы как нырнули в подвал. Сквозь запертую дверь. Этот момент все как-то пропустили, одна лишь Ларионовна божилась, что так оно и было. В 10.40 они вышли из четвертого подъезда. То ли по крыше перебежали, то ли и в самом деле по подвалу шастали.

   В 11.00 подошла группа из трех человек, все в черный рубашках и черных портках. Цедя слова, один из них осведомился, не видел ли кто из дам двух мужчин в полосатых рубахах с черной палкой. Были двое в полосатых рубахах, ответили бабки вразнобой, но без палки. Потолклись малость в подвале, и ушли. Минут уж двадцать, как ушли. А подвал, между прочим, заперт. И как они в него просочились?

   Перед другими, исключая милицию, бабки бы нипочем не раскрылись, а тут сразу ясно было - сыщики, с которыми шутить лучше не стоит. Лучше всё сразу доложить.

   - Раз ушли, значит остались, - непонятно сказали трое и проследовали в подвал сквозь закрытую дверь.

   И больше оттуда не вышли, сколько бабушки ни следили. Между прочим, Ларионовна, которая, видя, как ловко это получается у других, тоже попыталась просочиться в дверь, раскровенила себе нос и пошла ставить примочку, покинув свой боевой пост, находиться на котором час от часу становилось всё интереснее - вокруг дома номер 66 кипела какая-то странная насыщенная жизнь. По одному, по двое проходили мимо или же мелькали в отдалении сыщики в черном. Порой рядом с ними были пузатые коротышки. Разочек наблюдалась совершенно смехотворная картина: от одного из таких коротышек улепетывал здоровенный верзила в красной майке и синих джинсах. Он выскочил из-за угла соседнего дома, пересек по диагонали двор, сигая, как конь, через попадающуюся по дороге метровой высоты ограду, и исчез в прогале между домами. Человечек, которому приходилось искать калитки, поскольку сам он ростом был чуть выше ограды, семенил вслед за ним и, как ни странно, отставал ненамного.

   К тому же активизировалась милиция. Сирена мчащейся куда-то милицейской машины слышалась теперь не раз в два часа, а каждые полчаса, так что если сплести всё воедино, интересная картина получалась.

   Однако пора было идти разогревать щи...

   Разумеется, государство подкинуло на похороны и поминки, чтобы всё было по высшему разряду. И гримёр был выбран из лучших, чтобы Валерий Михайлович в гробу смотрелся не уродом, а так, будто спал, и уже помещение соответствующее готовилось, где должно было быть выставлено тело, и батюшка приглашен на отпевание, и составлялось поминальное меню, и референтами писались речи. На всё были выделены изрядные деньги, но честь мундира есть честь мундира. Похороны Скоробогатова не должны были ни в чем уступать похоронам той шпаны, с которой, будучи представителем правоохранительных органов, боролся полковник.

   Бывшие коллеги, сколотившиеся в единый негласный Центр, выделили из негласного же фонда энную сумму, которой должно было хватить на шикарные погребение и поминки, но и семье оставалось изрядно, Вере и сыну Косте, чтобы, значит, впредь не бедствовали, хотя... Впрочем, о накоплениях Скоробогатова вспоминать было неуместно. Уместнее было сделать вид, что их нету.

   Нелюбин, взявший на себя организацию похорон, был весь в хлопотах, но между делом у него нет-нет да и мелькала мысль о паршивце Попове. Ведь в конечном итоге не будь Попова - и Михалыч был бы жив. Не стали бы они сидеть всю ночь, заглушая неудачу от провала операции коньяком. Лёг бы Михалыч спать пораньше, не перегрузил бы сердца, не взвинтил бы свой организм до инсульта.

   Не знал он еще про виртуалов, так как Юрок с Кириллом решили промолчать о случившемся, опасаясь, и правильно опасаясь, что Нелюбин квалифицирует их, как чокнутых, но, самое главное, он не знал, что в 18.00 тело полковника Скоробогатова пропадет из морга...

   Марьяж, переключившись на энергетическую форму существования, в поисках Попова методично обшаривал поповский микрорайон, постепенно расширяя круг поисков. Дело было муторное, и он порою психовал, вымещая свою злость на каком-нибудь прохожем. Получив энергетический подзатыльник, который был много болезненнее физического, прохожий, озираясь, начинал шепотом ругаться, и тогда Марьяж в полный голос хохотал ему в ухо. Оглушенный прохожий торопился уйти подальше от этого дьявольского места, а Марьяж успокаивался и какое-то время работал, довольный собой, пока вновь не начинал раздражаться - энергетических следов Попова, которые, как известно, много протяженнее материальных, нигде не было.

   Порой с ним связывались обстряпывающие свои дела Люпис и Тяпус, и Марьяж каждый раз вынужден был отвечать: "Ни-че-го".

   Он всё больше склонялся к мысли, что пообщавшийся с Корнелием Попов (а то, что эта встреча произошла, было аксиомой), залёг в какую-нибудь из нейтральных хроноизолированных ям. Тогда все усилия, которые он, Марьяж, предпринимал, оказывались напрасными. Чёртов Корнелий все свои секреты унес с собой. Единственное, что можно было попробовать - использовать псевдооживленного мертвеца. Тот, пребывая вне времени, говорят, чуял хроноизолированные полости. Стоило, пожалуй, попробовать, тем более, что подходящий покойник имелся - не трухлявый, готовый с минуты на минуту рассыпаться, не несущий в себе гнилую заразу, а свеженький, крепенький, которому, если бы люди умели оживлять, еще жить да жить. Но люди этого пока делать не умели, не приспел еще срок, зато Марьяж умел, однако Скоробогатов, которого он, Марьяж, и убил, нужен был ему именно мертвый. Ходящий, говорящий, но мертвый.

Глава 4. Разогреться тебе надо

   Буханкин и Ремизова умели пить не пьянея. Нет, разумеется в краску их ударяло, и песни они орали, и сальные анекдоты рассказывали, но их при этом не развозило, язык не заплетался, они не норовили прилечь под забором, а напротив, глазки у них загорались, речь становилась оживленной, активность возрастала вдвое. Дело в том, что они были люди бизнеса, а бизнес, неизбежно связанный с многочисленными контактами и сопутствующим этому вспрыскиванием, предполагал всегда иметь трезвую голову. Так что тренировка имелась. Плюс к этому молодость - каждому было немногим за двадцать, не успели еще "впиться", перегрузить организм алкоголем.

   Для них нынешнее время было самое то. Уже с Толяном имелась договоренность - тот сводит их с нужными людьми, и они с головой окунаются в финансовый шахер-махер. Господи, такие возможности, такие возможности. Провернуть "панаму", за которую в тридцать седьмом полагалась вышка, было плёвым делом. И никто концов искать не будет, потому что нет такого закона. О, счастливое, прекрасное время беззакония.

   Вот поэтому Буханкин на кухне весело распевал "Чубчик", а Зина Ремизова озорно хохотала. Между прочим, кухня эта размерами и расфуфыренностью ничуть не уступала какой-нибудь кафешке.

   Тем временем Толян повел Антона в свою "гардеробную" - комнату в 20 квадратных метров с голыми стенами, сплошь заставленную напольными вешалками, на которых висело всё его барахло. Половина вешалок была пуста, но и без того одежды было, что в ином частном магазине. Отдельно висели шмотки, которые Толян носил в начале своей карьеры, еще не будучи "шкафом", когда и талия у него была, и вес не превышал 90 килограмм. Шмотки были классные, практически новые, впору хоть самому носи. Увы, в них уже было не влезть, а вот поджарому Антону, который ростом был с Толяна, они могли подойти. Не ходить же по улицам и банкетам с запакованным в довоенную кожу чекистом. Не поймут-с.

   Оставив Антона подбирать себе костюм, Толян ушел в соседнюю, игровую, комнату, где у него стояли компьютер и телевизор с японской приставкой. Сюда друзья-кореша, пацаны и девахи, пришедшие на "оттяг", отводили своих отпрысков, чтобы те не болтались под ногами. Если, конечно, приходили с оными. Бывало, что и приходили. Короче, на всякий случай таковая комната имелась. И сам Толян не считал зазорным иной раз поиграть здесь всласть.

   Компьютер, кстати, был крутой, и игры на нём, естественно, были крутейшие. Дальше игр дело у Толяна не пошло, да и не дурак он был распоследний, чтобы чирикать на нём романы или считать дебит с кредитом.

   Итак, Толян включил компьютер, потом, когда на экране установился рабочий стол Windows, вставил компакт-диск с игрой. И вот тут началась какая-то дребедень. На экране возникла многоцветная, режущая глаза рябь, монитор затрясло, затем промелькнула крупная надпись "Вход в Интернет" ("Какой к свиньям Интернет? - подумал при этом Толян. - Я же не подключен"), монитор перестал дрожать, и экран его сделался ядовито-черным.

   - Песец, - сказал Толян, выключив компьютер.

   За что он не любил эту технику, так за капризность. Ну что вот сейчас плохого он сделал этому Пентиуму? Что - обозвался, матернулся в его присутствии? Рыгнул на клавиатуру?

   Кстати, компьютер и не думал выключаться, а в центре экрана, откуда ни возьмись, возникла белая маска.

   - Вот черт, и спросить некого, - пробормотал Толян и поплелся было к телефону.

   За спиной раздалось кряхтение, и он обернулся. Из монитора, поглядывая на него, через экран вылезал маленький, струящийся, с пробегающими по телу искрами человек.

   - Эй, Антон, подойди-ка, - позвал Толян. - Пушку прихвати.

   Застегивая ширинку, вошел Антон с маузером в руке. Брюки ему были хорошо. Эти брюки Толян таскал в одиннадцатом классе, в котором два раза оставался на второй год. Где чекист их раскопал? Не иначе - залез в чулан.

   Увидев готового вывалиться из ящика голого радужного человечка, Антон захлопал глазами и деревянно спросил:

   - Шлёпнуть?

   - Нет, постой, - сказал Толян. - Это что же: если дверь стальная, а на окнах решетки - они через канализацию попрут? Или через компьютер? Или, нафиг, через телевизор?

   Радужный свалился на пол, ловко вскочил на пол и тут же начал распухать и вытягиваться, одновременно покрываясь одеждой. При этом он с блуждающей улыбкой хитро поглядывал то на Толяна, то на Антона.

   - Стреляй, - сказал Толян, которому не понравилась эта улыбочка.

   Тотчас грохнул выстрел. В груди у виртуала образовалась дырка, которая немедленно затянулась. Зато экран монитора, в который попала пронзившая виртуала пуля, разлетелся вдребезги.

   - Вы что, юзеры, спятили? - спросил виртуал с некоторым даже возмущением. - Кто так обращается с техникой?

   Антон всадил в него, а заодно, как вы понимаете, и в системный блок, еще три пули, оторвавшие голову, руку и ногу виртуала. Это для искусственного существа оказалось смертельным. Лежащие на полу разрозненные члены покрылись россыпью искр. Скворча и плюясь голубыми огоньками, они исчезли.

   - Этак никаких патронов не напасешься, - озабоченно произнес Антон, привыкший укладывать противника одним выстрелом.

   - Шмотки подобрал? - осведомился Толян. - Тогда топаем за стволами. Заодно и патронами разживемся.

   На выстрелы прибежали Ремизова с Буханкиным и уставились на расстрелянный компьютер, от которого живого места не осталось. Действительно, было чему удивляться. Ладно бы стреляли друг в друга, а то ведь расколотили красивую и наверняка дорогую, как всё в этом доме, вещь. Зачем? Это для них было странно и непонятно.

   - Линяем, - сказал Толян. - Пока менты не прикатили.

   После этого он вышел, совершенно упустив из вида, что раскуроченный компьютер, стоящий на деревянном столе, не выключен...

   23 июня 1999 года ознаменовалось не только тем, что из мониторов на свет Божий косяком полезли виртуалы, но и тем еще, что компьютеры, поначалу те, которые были подключены к сети Интернет, а затем прочие, задействованные в других сетях, самым натуральным образом взбесились. Представьте себе, какая свистопляска началась на валютных биржах, в банках, на предприятиях со сложным производством. На одном из предприятий, например, роботы самостоятельно начали изготавливать металлопластиковых воинов с крупнокалиберным пулеметом во лбу и размещенной в брюхе, сложенной спиралью лентой с патронами. Кто-то из администрации вовремя выключил конвейер, а то часть воинов уже была на стадии завершения. Некоторые из банковских умельцев, воспользовавшись неразберихой, умудрились открыть себе по нескольку счетов и перекачать туда бюджетные деньги. Вакханалия продолжалась с полчаса, потом всё восстановилось. Правда, к этому моменту многие биржи, банки, фирмы и фирмочки успели временно закрыться.

   Но это еще было полбеды. Основная беда, о которой пока мудро помалкивали военные, заключалась в том, что они фактически потеряли контроль над системами управления наземным и космическим оружием...

   Людей в черном в городе становилось всё больше, и не замечать их было уже нельзя. Возможно, это была какая-то банда, возможно - члены какой-то партии с коричневым уклоном. Вместе с ними порой имели место карлики, но чаще всего карлики эти действовали сами по себе, обязательно куда-то спеша, обязательно вредя там, где было много компьютеров.

   Один из информаторов лично наблюдал, правда издалека, как карлик, столкнувшись на углу с втрое выше его верзилой, произвел какую-то молниеносную манипуляцию, как бы перекрестив верзилу, а если точнее - нарисовав перед ним в воздухе букву "Z", после чего верзила исчез.

   Информатор долго колебался - сообщить или не сообщить об этом в органы, но потом, вспомнив о содержащемся в подписке требовании уведомлять контролирующую службу о каждом нестандартном факте, каким бы абсурдным он ни был, сообщил.

   Были и другие факты, говорящие о том, что в городе происходят какие-то странные события, но в целом, если применить статистику, все эти события укладывались в тот процент, который был отведен под разряд аномальных происшествий.

   Вот, скажем, исчезновение девяти карт из лабораторного сейфа. Тех самых карт, уже прошедших предварительный анализ и ожидающих анализа более детального, на предмет наличия каких-нибудь голографических матриц или еще чего-нибудь подобного - люди-то видели, что там не цветной узор, а схема с красным крестом против первого подъезда дома номер 66. Исчезновение из закрытого на ключ сейфа. Аномалия? Аномалия.

   Карлики, громящие магазины по продаже компьютеров. Одновременно в ряде городских районов. Аномалия? Еще бы.

   Ночная драка в "Крайслере". Что может быть аномальнее? Участники операции, разумеется, утром же, добровольно, прошли тестирование у психоаналитика, не выявившее никаких отклонений. То есть, получалось, что пятеро психически здоровых, абсолютно вменяемых офицеров службы безопасности во время операции затеяли между собой драку. Грязно ругаясь при этом. Нонсенс? Нонсенс.

   Теперь еще этот карлик, этот Зорро со своей буквой "Z", уничтоживший верзилу.

   Было от чего голове пойти кругом.

   Маша Кибиткина положила карандаш на лист бумаги, на котором только что начертала все эти воляпюки, сладко, со стоном, потянулась и зевнула.

   В ту же секунду в её кабинет вошел подполковник Ларин, который, во-первых, в её кабинет никогда ранее не входил и, во-вторых, как известно, сидел у себя с Нелюбиным.

   Сделав вид, что не заметил, как Кибиткина зевает на рабочем месте, он сказал:

   - Есть дело.

======

   Одетая в легкий сарафан с затрапезной хозяйственной сумкой, в которой лежали колготки, кофточка, кошелек и бутылка вина "Улыбка", Маша сошла на автобусной остановке. Лыково находилось в стороне от трассы, но, как объяснили в автобусе, от остановки до него было рукой подать - лужком-лужком, через речку, и вот оно, родимое. Места расчудесные, соловьиные.

   И впрямь, места были одно загляденье. И воздух здесь был совсем не такой, как в городе - легкий, напоенный медовым запахом разнотравья, разогретого под солнцем сена (кто-то уже накосил для скотины), близкой зацветшей воды. Без всей этой бензиновой вони и неуловимого привкуса гари, так надоевших в чудовищно огромном городе.

   Было удивительно тихо, лишь ветерок порой шелестил листву стоящих вдоль реки ив и высокого кустарника, да рычали моторами проносящиеся по трассе, находящиеся где-то в другом измерении автомобили.

   Между кустами, пощипывая траву, ходили коровы, мекали привязанные к кольям козы. Благодать. Правда, нужно было посматривать под ноги, порой на тропинке попадались смачные коровьи лепешки...

   Тропинка вывела на середину длинной-предлинной улицы, кстати асфальтированной и с полагающимися дорожными знаками.

   Маша постучала в ближайший дом. В глубине его завозились, заперхали, вслед за чем дверь открыл совершенно пропитой мужичонка, уже на бровях.

   Увидев на пороге красивую статную девицу, он поморгал и открыл было пасть, чтобы задать наводящий вопрос, но Маша его опередила. С пьяным разговаривать - то же, что воду в ступе толочь, однако сейчас пьяный, у которого всё на языке, был лучше трезвого. Трезвый, особенно если имелся предварительный сговор, мог и не расколоться, где находится дом Поповых. Между прочим, в таких случаях беглые своему жилью предпочитали жилье тех, кому доверяли. Это был твердо установленный факт. Конечно, Попова могла остановить свой выбор не на Лыково, но опять же практика подсказывала, что как правило бегут в места хорошо знакомые, где к твоей физиономии хорошо пригляделись и ты не смотришься белой вороной. Так что Лыково, находящееся достаточно далеко от города, было самое то.

   Итак, Маша опередила выпивоху, сказав ему томным низким голосом следующее:

   - Мужчина. Я здесь впервые. Не подскажете, где мне найти Светлану Попову?

   - Светку-то? - уточнил мужичок. - А ты ей хто?

   - Подруга, - сказала Кибиткина и улыбнулась. Она знала цену своей улыбки.

   - Вроде не велено говорить-то, пробормотал мужичок с сомнением и спросил для верности: - Точно подруга?

   - Ух ты, - сказала Маша. - А почему не велено говорить?

   Сыграла она достаточно убедительно, мужичок растаял, но еще не до конца, еще держал запрет.

   - На бутылку дашь - скажу, - произнес мужичок, подмигнув.

   Эта дежурная формула обычно отпугивала. Каждый думал: какого ляха я за так отдам бутылку? Лучше сам выпью. И тайна вклада, так сказать, соблюдена. Если же раскошелится, то еще лучше - пузыри на дороге не валяются. И тайна, между прочим, невелика. Не я, так другой за бутылку-то скажет.

   Маша полезла в сумку, и мужичок почувствовал азарт охотника. Неужели обломится? На халяву-то.

   - Только полсотни, - сказала Маша, вынув деньги. - Сдача есть?

   - Да какая сдача? - заныл мужичок. - Пенсия с хренову душу, да и ту не плотят. А заплотят, так долги раздашь - и снова на нулях.

   - На, - Маша сунула ему бумажку.

   - У Евдокии она. От моего дома пятнадцатый двор.

   Мужичок показал пальцем, в какую сторону идти, и, издав плотоядный звук, захлопнул дверь.

   - Иуда, - прошептала Маша, впрочем без всякой злобы...

   - Я к Свете насчет Игоря, - сказала она открывшей дверь бабке Евдокии.

   - Какого Игоря? - спросила Евдокия, соблюдая полнейшую конспирацию. Уговор есть уговор. - К какой Свете? Извини, милая, ошиблась адресом.

   Но Света, услышав имя мужа, уже вышла в коридор. И увидела Кибиткину.

   - Пусть войдет, - сказала Света. - От судьбы не спрячешься.

   Она узнала эту женщину...

   Странно, но Света не испытывала к этой чекистке антипатии, хотя было за что - именно она вместе с сослуживцами увезла ночью Игоря, и именно от них, от чекистов, они с Колькой вынуждены были сейчас скрываться.

   - Игорю удалось уйти, - сказала Маша.

   - Здесь его тоже нет, - ответила Света.

   Поначалу девчата сидели в прохладной горнице, где пахло чем-то старушачьим, потом бабка Евдокия позвала их на кухню, где окно было распахнуто настежь, но тоже было прохладно, потому что окно это загораживала от солнца целая чаща вишневых деревьев и высоченной малины.

   Время для ужина было вроде бы раннее - всего-то шестнадцать часов, но с другой стороны гостя, каким бы он ни был, следовало встречать хлебом-солью, а не выпроваживать пинками.

   Вот бабка Евдокия и приготовила легкий перекусончик - напекла блинов, пожарила яичницу, нарезала сала, соленых огурцов, выложила на тарелку только что отваренную картошку в мундире, поставила рядышком бутыль с самогоном, потом, поколебавшись, убрала её, вслед за чем позвала к столу.

   Кольки дома не было, играл где-то с такой же, как он, мелкотнёй.

   Маша тут же выставила на стол вино, и Евдокия, подумав, водрузила сюда же бутыль с самогоном. Девчата возражать не стали. Евдокия смотрела на них, отменно красивых, и думала, что вот ведь судьба-злодейка. Им бы дружить, а они видишь чего удумали - одна прячется, другая ищет. Но, похоже, льда между ними нету. Похоже, начинают нравиться друг другу, хотя разговор у них поначалу был серьезный. Бабка Евдокия, возясь на кухне, прекрасно всё слышала...

   Говорила в основном Маша, Светлана больше помалкивала, изредка вставляя реплики.

   Маша говорила о том, что умер какой-то Скоробогатов, что происходят необъяснимые вещи, что Игорь вляпался в какую-то передрягу и что лучше бы его найти - может, он чего-то знает. Тут подала голос Света, спросив что-то, и Маша ответила ей, что это стечение обстоятельств. Взрыв в подвале, карты, доллары в кошельке у Игоря, вот и подумали, что он подкупленный террорист. "Доллары?" - сказала Света, и Маша подтвердила, что да - доллары. Много. Нелюбин лично видел. Конечно, когда брали Игоря, позволили себе лишнего. Не надо было бы этого делать, такое не красит. За что в итоге и поплатились. В общем, так. Сейчас всё изменилось. Надо бы Игоря найти, наверняка он что-то знает. Тут творятся такие вещи, что и у подготовленного опера крыша может поехать. Одним словом, лучше бы Игорю объявиться - и себе бы помог, и другим. Не до обид. На это Света сказала, что не знает, где Игорь. Маша начала говорить тише, а спустя какое-то время бабка Евдокия позвала их к столу...

   Застолье было веселым, хотя вина осилили всего-то треть бутылки, а к самогонке так и вообще никто не притронулся. Девчонки хорошо и мило дурачились, бабка Евдокия смеялась от души. Особенно ей понравилось, как Кузьмич выцыганил у Маши полсотни. Конечно, стервецом он себя показал изрядным, выдал беглецов с потрохами, но Маша так подала этот эпизод, что Евдокия, хохоча, чуть с табуретки не упала.

   Как-то вдруг оказалось, что уже восемь вечера. Девчонки пошли искать Кольку, а бабка Евдокия принялась убирать посуду. Убирала и хихикала, вспоминая что-нибудь смешное, сказанное за столом.

   Разумеется, Маша осталась ночевать у бабки Евдокии. Электрички в это время ходили редко и могли запросто проскочить мимо станции.

======

   В 17.40 лежащий на каталке под простыней Валерий Михайлович Скоробогатов вдруг резко открыл глаза. Сбросив с себя простыню, он встал на кафельный пол. Тело слушалось плохо, и он двигался судорожными рывками.

   В огромной морозильной камере, где кроме его каталки имелись еще пять с голыми восковыми телами (этим по рангу простыня не полагалась), было холодно, но холода он не ощущал.

   - Молодец, - сказали рядом, и он повернул голову на голос. Застывшая шея ворочалась с трудом.

   Голос принадлежал некоему похожему на длинную черную палку существу, которое, как в ту же секунду стало известно "Скоробогатову", носило имя Марьяж. Покойник ни-сколько не задумался над тем, откуда это стало ему известно. Стало, и всё тут. И вообще - думать теперь было не его задачей. Его задачей было ходить по улицам, искать хроноизолированные полости и ничем не отличаться от живых.

   - Скажи коллаборационист, - потребовал Марьяж.

   - Колла-бора-цио-нист, - двигая непослушным языком, как сквозь кашу проговорил "Скоробогатов".

   - Разогреться тебе надо, - озабоченно сказал Марьяж. - Ничего, на улице быстро разогреешься.

   Он исчез и вскоре появился, держа в выросшей из тела-палки "руке" надетые на вешалку белую рубашку и черный костюм - всё самого траурного вида.

   - Надевай рубашку и брюки, пиджак не трогай, - приказал Марьяж, вновь исчезая и появляясь с парой черных туфель, из которых выглядывали черные носки.

   Одеться у "Скоробогатова" никак не получалось. Марьяж захлопотал, помогая, и в 17.55 вывел одетого покойника из здания через служебный выход, который был в пяти метрах от входа в морозильную камеру. Замок послушно открылся, а затем закрылся за ними.

   На улице, где было жарко, от "Скоробогатова" пошло испарение, правда это было совсем незаметно. Марьяж перешел в энергетическое состояние, но "Скоробогатов" его по-прежнему видел и слышал. Он и разговаривать с ним мог, не раскрывая рта, так что непонятно - зачем нужно было говорить слово "коллаборационист". Впрочем, кто-нибудь из прохожих мог бы что-нибудь спросить, а "Скоробогатов" должен был что-нибудь ответить. Ушлый Марьяж и это учел.

   В 18.00 в морозильную камеру вошел прозектор Скрипкин и, разумеется, тут же увидел, что одного, самого главного, тела нету...

   Вскоре задубелое тело разогрелось и стало послушным. К "Скоробогатову" даже вернулось некое подобие памяти, но не человеческой, а скорее животной, помогающей должным образом ощущать себя в пространстве и передвигаться в нём. Носителем "человеческой" памяти был Марьяж, который подсказывал самое необходимое: как правильно, пользуясь подземным переходом, перейти дорогу, как идти по тротуару и не сшибать своей немалой массой идущих навстречу прохожих, что отвечать, если кто-то о чем-то спросит, и прочее, и прочее.

   Людей на улицах было полно. От размеренно шагающего "Скоробогатова" шарахались. Мало того, что он был неестественно бледен и от него несло формалином, - начали подтекать небрежно наложенные швы на животе и черепе. На рубашке уже имелось узкое прерывистое желто-красное пятно, из-под волос на лоб и шею потянулись тонкие полосы сукровицы.

   Марьяж вовремя это заметил и увел покойника на огороженный высоким забором пустырь. Что он с ним там делал, лучше не рассказывать, но когда "Скоробогатов" вновь вышел на публику, он имел бронзовый глянцевый загар, на нем была бордовая водолазка с охватывающим шею воротом, от него пахло крепким одеколоном и шагал он много легче, чем раньше, ибо оставил на пустыре зарытые в землю проформалиненные внутренности. Кстати, одеколон, крем, имитирующий загар, и водолазку Марьяж позаимствовал в ближайших магазинах.

   "Скоробогатов" теперь не так привлекал внимание, но всё равно тех, кто начинал присматриваться к нему внимательнее, передергивало от отвращения. Этот остановившийся взгляд, бронзовые глянцевые, ничем не выделяющиеся на лице губы, общее ощущение омертвелости, застылости, будто человек этот вообще не дышал - бр-р.

   Хроноизолированные полости попадались не часто, но попадались. "Скоробогатов" чувствовал их за пятьдесят метров, дальше не получалось. В некоторых кто-нибудь да находился, хотя нужно было приложить много старания, чтобы угодить в данную полость. Однако же вот угождали. Не умея выбраться наружу, люди эти умирали от жажды и голода. Время в полости тянулось по своим законам, страшно медленно. Физиологические процессы в организме соотвественно замедлялись в сотни раз. Три дня в полости растягивались на несколько земных лет, но для несчастного всё равно это было тремя бесконечными днями. Особенно убивало, если в полости уже имелся труп или трупы. Так что в пропаже землян не всегда бывали виноваты инопланетяне.

   В двух ловушках наряду с трупами находились живые люди. Пока еще живые. Игоря Попова среди них не было. Заходя в полость, "Скоробогатов" разумеется исчезал, выходя из оной - естественно появлялся. Те из прохожих, кто это замечал, были в шоке. Люди в ловушках, у которых с появлением "Скоробогатова" возникала вдруг надежда на спасение, после его ухода начинали плакать, умолять о помощи. Никто, увы, их не слышал, а "Скоробогатову", который мог бы им помочь, стенания их были глубоко безразличны.

   Поведение странного, похожего на оживший манекен человека, привлекло внимание мальчишек. Они шли стайкой за "Скоробогатовым", поддевая его репликами типа: "Что, мужик, лом проглотил?" или "Что, мужик, в штаны навалял?", - затем они начали кидать в него, ничего не чувствующего, а потому на это никак не реагирующего, камешки, застывшую жвачку, жестяные бутылочные пробки, которые очень удобно было запускать в полет, выщелкивая указательным или средним пальцем, но тут в дело вмешался Марьяж. Получив по энергетическому подзатыльнику, от которого все мозги в котелке перемешались, и по строгому, произнесенному свистящим шепотом внушению: "Убью, паскудёныш", - пацаны мгновенно отстали.

   Но вот, наконец, случилось то, что и должно было когда-нибудь случиться: "Скоробогатов" нос к носу столкнулся с человеком, который его знал. И не просто знал, а служил в его подчинении. Это был капитан Гуляев, еще утром помогавший выносить тяжеленного полковника из кабинета и прекрасно знающий, что уже было произведено патологоанатомическое вскрытие тела. То есть, ошибка напрочь исключалась.

   - Валерий Михайлович, - пролепетал Гуляев, обшаривая глазами бронзовое лицо "Скоробогатова". - Как же так?

   Он увидел неприметный, тщательно заретушированный шрам под корнями волос, родинку на правой щеке, бородавку на переносице, из которой торчал длинный тонкий волос, и понял окончательно - это восставший после вскрытия Скоробогатов.

   - Ошиблись, милейший, - деревянно сказал "Скоробогатов", повторяя неслышную подсказку Марьяжа.

   - Да, да, - пробормотал Гуляев, почувствовав вдруг, что происходит что-то ужасное. - Извините.

   Он опустил глаза, отступил в сторону и пошел себе, не оглядываясь. Впрочем, он не был бы комитетчиком, если бы оставил это дело без внимания, поэтому, пройдя несколько шагов, он остановился у ларька, якобы изучая товар, а сам краем глаза принялся следить за "Скоробогатовым". Не мешало бы, конечно, позвонить Ларину, но времени на это не было - "Скоробогатов" мог уйти.

   "Скоробогатов" шел ровно, размеренно, с прямой, как доска, спиной. Гуляев не торопился пристроиться в хвост. "Полковник"" мог обернуться, мог внезапно пойти назад, мог, наконец, быть не один.

   Впрочем, о каком полковнике могла идти речь? Этот муляж, этот манекен вовсе не был полковником Скоробогатовым. Это был каким-то образом воскрешенный труп, который почему-то разгуливал по улицам, хотя самому последнему дураку было бы понятно, что в целях конспирации, раз уж без покойника никак нельзя, нужно было бы загримировать его получше, прицепить бороду, надеть парик, изменить форму носа, да и мало ли существовало других простых способов переиначить внешность? Нет, фланирует по оживленным улицам, где в любую секунду его может увидеть кто-нибудь из знакомых.

   Всё, пора. Гуляев посмотрел налево-направо, не обнаружил "хвоста" и пошел вслед за "Скоробогатовым".

   Вот тот, идущий в тридцати шагах впереди, свернул направо в переулок. Спустя какое-то время, готовый к любой неожиданности, Гуляев свернул туда же. "Полковник" по-прежнему мерно вышагивал впереди. Людей здесь было значительно меньше, человечков, может, пять-шесть. "Скоробогатов" пошел тише, совсем остановился, обернулся.

   - Подойдите, - сказал он Гуляеву механическим голосом.

   Ах, как хотелось задать дёру, но Гуляев пересилил себя. Стоял и смотрел на бывшего своего начальника, думая о том, что влетел совершенно глупо, как пионер.

   - Подойдите, не бойтесь, - произнес "Скоробогатов". - Я должен вам кое-что объяснить. Или мне к вам подойти?

   Он говорил совсем как Брежнев в последние годы своей жизни, у которого елозила и хлюпала во рту вставная челюсть.

   - Хорошо, - решившись, сказал Гуляев. Действительно, это глупо, если полковник пойдет навстречу капитану.

   Гуляев, подспудно чувствуя опасность, на негнущихся ногах зашагал вперед, намереваясь остановиться в десяти шагах от "Скоробогатова". Не нравились ему, ох, не нравились глаза "полковника". Неподвижные и совершенно мертвые.

   - Надо бы вернуться, Валерий Михайлович, - подбадривая себя, заговорил Гуляев. - Нехорошо в вашем положении, э-э, разгуливать. Вам бы желательно лежать.

   - Да, - сказал "Скоробогатов" и кивнул утвердительно. - Вы пра...

   Окончания Гуляев не услышал, так как кто-то, не жалея сил, ударил его сзади по голове чем-то тяжелым. Он начал падать, а этот кто-то - он же невидимый Марьяж - придержал его за волосы, поджидая, пока подойдет "Скоробогатов".

   - Я открою, а ты пихай, - сказал "полковник", после чего раздвинул продольные "валики", закрывающие вход в хроноизолированную полость.

   Рассчитали, стервецы, всё до миллиметра.

   Марьяж пихнул безвольное тело в щель, "Скоробогатов" помог ему.

Глава 5. Вмажь по палке, кореш

   Вернемся, однако, к событиям этого же дня, но более ранним.

   Итак, Толян вышел из игровой, не выключив поврежденный компьютер.

   Уже через пару минут после этого он запер стальную дверь на три замка и, сопровождаемый незваными гостями, вышел во двор. Шепталов, одетый в рубашку, брюки и великоватые ему кроссовки Толяна, в шаге сзади от него нес в дипломате маузер. Ремизова и Буханкин, оба в затрапезной одежде и домашних тапочках, то есть, в том, во что были облачены в своей коммуналке, замыкали шествие. Для Буханкина, который был на голову ниже Шепталова, ничего из гардероба Толяна не подошло, а баб в доме Толян не держал, поэтому Ремизовой вообще выбрать было не из чего.

   Толян подошел к наполовину въехавшему на газон роскошному малиновому автомобилю, вынул из брюк ключи, подумал и спрятал их обратно.

   - Это твоё авто, Толянчик? - спросила Зинаида, тесно придвинувшись к нему.

   - Моё, - ответил Толян и добавил: - Ты б, Зинаида, осадила маленько, а то, сама понимаешь, настроение получается приподнятое. Идти, понимаешь, неудобно. Пялиться будут.

   Зинаида отодвинулась и сказала:

   - Кучеряво живешь. Хоромы, машина.

   - Две машины, - отозвался Толян, направляясь к арке, выходящей на улицу. - Эта - "Бээмвэшка", эту во дворе держать не жалко. А вот другая покруче - "Роллс-Ройс". Та, как положено, в гараже.

   После чего сказал, не оборачиваясь, характерно растягивая слова:

   - Извините, кореша, поедем на метро. На моторе, выпивши, лучше не рисковать. Но сперва забредем в магазин, а то в исподнем да тапках в метро не пускают.

   Насчет исподнего он, конечно, перегнул. На Зинаиде был ситцевый халатик, правда, малость подопревший под мышками, но для дома и жаркой погоды вполне подходящий, а на Степане - пусть подштопанная, но еще весьма стильная косоворотка и синие шаровары. Он же не был виноват, что спустя 60 с лишним лет турки стали выпускать нательные рубашки, как две капли воды похожие на его косоворотку.

   Конечно же, эта четверка обращала на себя внимание. Животастый, в голубой безрукавке и желтых штанах битюг, поджарый спортивного вида стриженный под бокс, бдительно поглядывающий по сторонам парень с дипломатом, и Дунька с Ванькой - прямиком из замшелой глубинки, где еще, наверное, до сих пор пускали под откос фашистские поезда. Вскоре они нырнули в частный магазин, торгующий барахлом, и когда вышли оттуда, Дунька с Ванькой преобразились. Теперь они были в безрукавках, джинсах и кроссовках.

   Расплатился за всё, разумеется, Толян. Бумажник у него лежал в заднем кармане, и хотя карман этот был на молнии, выудить его оттуда было раз плюнуть. Антон указал на это.

   - А ты на что? - отреагировал Толян.

   Нет, раньше всё-таки воров боялись.

   Метро поразило не столько своим великолепием, сколько обилием народа.

   Проехав пять остановок, они вышли наружу и сели в троллейбус.

   Что и говорить, город здорово преобразился. Это уже был совсем незнакомый город - гигантский, с массой взметнувшихся вверх белокаменных домов, со сверкающими под солнцем стеклянными витринами бесчисленных магазинов, яркими надписями, рекламными щитами, нескончаемыми автомобилями, а главное - с какой-то чудовищной массой народа. Дымили здоровенные, толстенные трубы, не трубы, а трубищи, автомобили исторгали сизый вонючий чад. Прибавьте к этому одуряющую жару... - и тем не менее город был волшебно красив. Антон, не отрываясь, восхищенными глазами смотрел в окно и чувствовал, как что-то огромное переполняет его грудь. Хотелось встать и во весь голос запеть что-нибудь хорошее, душевное. "Интернационал", например. Но он сидел и восхищенно молчал. Сказывалось чекистское воспитание.

   Потом, сойдя с троллейбуса, они шли какое-то время по оживленной улице (везде один народ), затем свернули во дворы, где народу было чуть-чуть, попетляли между домами и остановились перед подъездом, из которого несло жареной рыбой.

   Ремизова с Буханкиным оживились. Запах был свой, родненький, у них в коммуналке частенько жарили рыбу, да и Зинаида ею не брезговала.

   - Сядьте в тенечке, - сказал им Толян, кивнув на лавку под деревьями, а сам с Шепталовым ушел в подъезд.

   Ремизова с Буханкиным сели и сидели, оживленно болтая, полчаса, пока, наконец, Толян с Антоном не появились из подъезда.

   У Антона, несущего заметно потяжелевший дипломат, светились глаза.

   - Сто рублей нашел? - полюбопытствовал у него розовощекий Буханкин.

   - Заткнись, шпана, - ответил Антон.

   - Не приставайте к нему, - строго сказал Толян. - Человек при оружии. Может быстро и бесшумно отстрелить задницу...

   Далее Толян свел Буханкина и Ремизову с нужными людьми, и уже Шепталову битый час пришлось сидеть на лавочке под жиденькой липой. Правда, ожидание его скрашивалось тем, что он порою, зыркнув глазами по сторонам - нет ли кого лишнего, приоткрывал дипломат и любовался новенькими пистолетами ПСС и СПП. Австрийский СПП был, конечно же, мастодонт, слоняра - необычный, хищный, с 30 патронами в магазине, но ПСС ему почему-то нравился больше, хотя магазин у него был поскромнее, всего лишь на 6 патронов. Может, потому нравился больше, что был красив, компактен, удобно ложился в ладонь, а главное - был свой, русский, стрелял кучно и бесшумно. Вот это, последнее, было просто каким-то чудом. Что еще очень радовало - имелись запасные магазины и просто патроны в коробочках.

   Но вот появились Толян и Зинаида со Степаном, весьма оживленные. Похоже, уже обмыли удачное знакомство.

   - Завтра же и начнем, - сказав это, грудастая Зинаида неожиданно чмокнула сидящего Антона в щеку и пропела: - Меня, несчастную, торговку частную, торговку частную ты пожалей.

   Эх, времена. В открытую уже, сволочь, изгаляется. И что остаётся делать? Только утереться. Шепталов тяжело вздохнул и встал.

   - Всё, Антошка, кончилось твоё время, - весело сказала Зинаида. - Отцарствовал. Настало моё да Степана. Верно, Степушка?

   - Ты это, поаккуратнее бы, - вполголоса приструнил её Буханкин. - Вспылит человек, стрелять начнет. Кому от этого польза?

   - Прекратили, - скомандовал Толян. - В брюхе пищит - значит, время обедать. Брюхо - самые надежные часы. Айда в ресторан.

   Однако в ресторан они попали не сразу, Толян по дороге, раз уж вылез из берлоги, заходил то к кому-нибудь в офис, то на оптовую базу, решая свои вопросы. Гости его в это время уже привычно осматривали витрины, прилавки и вешалки, Зинаида в предвкушении близких барышей подбирала шмотки, которые она купит в первую очередь, Степан был более скромен и просто находился при ней, Антон же, которому однообразный товар быстро наскучил, вскоре перестал заходить и ждал их у входа. Однажды к нему, бдительный, как сто китайцев, лениво направился молодой милиционер с резиновой дубинкой. Кто его знает, что у него было на уме, но если бы он заставил Шепталова открыть дипломат, то тут бы свободе Антона и пришел конец. Кто бы поверил, что он чекист из далекого 1937 года. К счастью, появился Толян, которого мент, похоже, знал. Он сразу же сделал скучную физиономию и, развернувшись, пошел в обратную сторону.

   Короче, в ресторан они зашли только в 15.05 и то через служебный вход, так как заведение закрылось на перерыв аж до 19.00.

   Здесь Толян был свой человек.

   Их отвели в отдельную кабину, дабы не мешали наводить чистоту в зале, и принялись кормить и поить такими лошадиными дозами, что и на роту солдат хватило бы. Дай Бог, если за три часа, что они там пробыли, была употреблена четвертая часть принесенного. Половину из этой четверти сожрал и выпил Толян. Шепталов, не привыкший есть много, позволил себе расслабиться, но вскоре понял, что переедает сверх меры, и дальше ел помаленьку, запивая вкуснейшим квасом с хреном. К спиртному он не притронулся - в чужой эпохе, гораздой на неожиданности, нельзя было расслабляться.

   Кормили здесь, конечно же, язык проглотишь. Зинаида со Степаном, глядя на Толяна, жрали яко свиньи. Буженину с блюда брали пальцами, огурчики и оливки тоже, свиной бок и куриные ножки держали в пятерне, ложками из-под первого как в топку закидывали в рот то жареный картофель, то грибы под сметаной, то студень. Жирными лапами хватали рюмки с водкой, бокалы с пивом и высасывали это жирными губами, накидываясь затем на осетрину.

   Смотреть на них было тошно, поэтому Антон и не смотрел.

   Он вздохнул с облегчением, когда Толян, смачно рыгнув, заявил "Кажись, больше не лезет" и встал.

   Они вышли опять же через служебные помещения в переулок, и первое, что увидел Шепталов в двадцати шагах впереди себя, была драка. Но драка необычная. Крепкий высокий парень размеренно бил кряжистого бронзового от загара человека то в корпус, то в челюсть. Удары были короткие, мощные, профессиональные, от которых любой другой давно бы уже был в нокауте, но кряжистому было хоть бы хны. Он не издавал ни звука, лицо у него было неподвижное, он лишь отступал чуть-чуть после каждого удара и, кажется, готовился ударить сам.

   Потом случилось неожиданное. В воздухе вдруг возникла черная палка и обрушилась на голову парня. Звук был тупой, как будто удар пришелся по кочану квашеной капусты, но парень устоял. Похоже, у него был крепкий котелок. Палка взвилась снова, и тогда Толян сказал Шепталову:

   - Вмажь по палке, кореш.

   Антон вынул из дипломата свой проверенный маузер.

======

   Игорь спал, когда кто-то мощными клешнястыми руками начал душить его. Моментально очнувшись, он оторвал эти руки от горла и оттолкнул навалившегося на него мертвеца. Тот ударился спиной об упругую стену полости и вновь пошел на Игоря. Был он корявый, с большой инерционной массой. Выдворить его из полости оказалось делом небыстрым, ибо он весь растопырился, не собираясь легко сдаваться.

   Наконец, они вывалились из полости и встали на ноги.

   Физически Игорь, конечно же, был теперь много сильнее, чем прежде, но пока всё у него получалось не так ловко, как хотелось бы. Настоящая ловкость, безукоризненная слаженность движений, должна была прийти несколько позже, где-то ночью, когда трансмутация должна была окончательно завершиться. Кроме того, его колоссальная энергетика на мертвяка абсолютно не действовала, тот был инертен к любому виду энергии и подчинялся лишь командам кукловода Марьяжа, который крутился где-то рядом.

   Игорь начал бить мертвеца, заставляя отступать. Краем глаза он увидел, что в пустынном переулке появились люди.

   Что-то увесистое ударило его по голове. Впрочем, нет, не что-то - это, конечно же, был Марьяж. Энергокаркас погасил удар.

   Треснул выстрел. Марьяж, пронзительно взвизгнув, пропал.

   Игорь провел грамотную подсечку, мертвец грохнулся на асфальт и застыл, вперившись пустыми глазами в белесое небо.

   Люди подошли, один из них держал в руке старинный маузер. Всё было точно так, как указывал Восходящий Вектор - Знание, пришедшее из Будущего. Должны были появиться четверо, и они появились. Этот, с маузером, несомненно был Антон Шепталов, массивный здоровяк - Толян, красотка с выдающейся грудью - Зинаида Ремизова, а сдобненький парень с невразумительным лицом купчика - Степан Буханкин. Вот только почему-то Вектор не предупредил, что Марьяж должен найти его, Игоря, с помощью покойника Скоробогатова. Была, значит, вероятность, что мог и не найти. А может, посчитал это событие второстепенным. Либо же событие это скрывалось в "мертвой зоне", недоступной для Восходящего Вектора. Но, впрочем, к делу...

   - Господи, да он же совсем дохлый, - сказала Зинаида, глядя на "Скоробогатова". - Приставал, что ли? - спросила она у Попова и икнула. - А как же приставал, если дохлый? - добавила она, хихикнув, и ногой боязливо потрогала лежащего мертвеца.

   Тот оскалился и зарычал. Это было по-настоящему страшно.

   Зинаида, завизжав, спряталась за спины мужчин.

   - Не надо его трогать, - посоветовал Игорь. - Может запросто ногу оторвать. У этой нечисти нечеловеческая сила.

   - А как же ты-то его уделал? - спросил Толян.

   - Уметь надо, - коротко ответил Игорь.

   - Давайте-ка я его шлепну, - сказал Шепталов. - Сегодня на одного трех пуль не пожалел, так он после этого заискрил и исчез. Может, и этот улетучится?

   - Бестолку, - произнес Игорь. - Тот был виртуал, а этот настоящий. Только его водит нечистая сила. И вот пока она его водит, он будет бродить по земле.

   Он, разумеется, не стал объяснять схему, по которой Марьяж подключил "Скоробогатова" к злым духам. Кому это было интересно?

   - Линяем, - проговорил Толян. - Сейчас менты приволокутся.

   - Вот пусть менты покойника и заберут, - сказал Игорь. - Покойник-то непростой, при жизни большим начальником был. Чекистом, между прочим, - при этих словах он посмотрел на Шепталова. - А лучше бы его сжечь, чтоб не колобродил.

   - Страхи-то какие, - пробормотала Ремизова. - Хочу домой.

   - Куда домой? - спросил Игорь. - Компьютер помните? Так он не был выключен.

   - Че-ерт, - сказал Толян.

   - Пожар потушили, - продолжал Игорь, - но при этом нашли стреляные гильзы. Так что квартира ваша, ребята, опечатана и взята под наблюдение.

   - Очень интересно, - процедил Шепталов, пряча маузер в дипломат - Откуда вы всё это, господин хороший, знаете?

   - Меня зовут Игорь, - сказал Попов. - А тебя Антон. Антон Шепталов. Сюда попал из 1937 года. Еще вопросы есть?

   Всё, убил. Наповал. Если у кого-то и были какие-то сомнения, теперь они исчезли.

   - Сейчас мы поедем в Лыково, - сказал Игорь. - По дороге всё объясню. Но сначала я должен забрать из дома бумажник.

   Вдали запиликала милицейская сирена, и они быстро пошли прочь из переулка. Зинаида, разумеется, приклеилась к Игорю, который всё знал и которому никакие мертвецы не были страшны, Толян и Степан следовали за ними, то разъезжаясь в разные стороны, то стукаясь друг о друга, и рассуждая, что вот ежели взять милицию, то на кой хрен она нужна? Вечно под ногами путается и палки в колеса вставляет. Жизни от нее никакой, если, конечно, не подмажешь.

   А Антон Шепталов шел и думал о том, что попал в совершенно невозможное время. Странное, путанное, антинаучное, смутное, смурное время, когда по улицам разгуливает покойник, а первый встречный безошибочно определяет, кто ты такой, откуда, и что квартира твоя, пока ты в ресторане жрал шашлык, благополучно сгорела. И еще он думал, что не по-людски это - сжигать покойника. Как какое-то полено. Как падаль какую-то. Тем более чекиста, да еще из больших начальников. Правильнее, хотя и ненаучно, было бы церковников привлечь, бабок каких-нибудь, которые изгнали бы беса, чтобы затем похоронить как положено, с почестями. А то - сжечь! И потом, откуда этому гражданину, э-э, Игорю, известно, что тело принадлежит чекисту? У мертвого мысли не перехватишь, потому что их нет. Но если это и правда чекист, то кто дал ему, гражданину, право избивать офицера, который не может за себя постоять? А не сам ли он, штафирка хитрозадая, убил офицера, чтобы потом издеваться над трупом? Или нет, лучше так: а не сам ли он, штафирка хитрозадая, опоил офицера каким-то африканским зельем, что тот стал и не живой, и не мертвый? С целью безнаказанного глумления над телом?

   Мысли эти, одна за другой, возникали сами собой. Они были привычными, отвечали логике событий и вполне укладывались в обычный стандарт рапорта. Другой вопрос - а кому сейчас нужен этот рапорт? Да ровным счетом никому. Плюнуть да забыть.

   Поэтому Антон с оттягивающим правую руку дипломатом, в котором лежали три пистолета и патроны, молча вышагивал вслед за Толяном и Буханкиным и ни с кем своими мыслями делиться не собирался...

   Этим вечером в Интернете открылась новая страничка с поистине бездонным наполнением. Страничка эта являла собой коллекцию многочисленных сведений, ранее неизвестных рядовому обывателю. Оружие таукитян, последние дни цивилизации Марса, о чем молчит Сфинкс, что выращивают на своих огородах антиподы, кем был послан на Землю знаменитый козел-гермафродит, исцеляющий своим молоком от импотенции, почему у ахабуанских женщин по три груди, и так далее, и тому подобное, вплоть до подробностей обряда посвящения в педерасты на острове Перш планеты Эрос. У тех, кто был знаком с творчеством Ю.Петухова, создавалось впечатление, что автор странички - он, но это было не так...

   Один из военных спутников, проходящий по каталогу, как геодезический, подчиняясь командам с земли покинул свою орбиту и резко пошел на снижение. Достигнув определенной высоты, он завис, навел лазерную пушку на определенную точку и выстрелил. Выстрелом была уничтожена беседка на территории детского садика, стоящая впритирку к ней береза и сидящий в беседке пузатый карлик...

   Дежуривший за пультом майор Курыгин взглянул на монитор и обомлел. На экране имела место вражеская ракета, судя по абрису стратегическая, которая мощно пёрла на обслуживаемую Курыгиным пусковую шахту. Промах исключался. Курыгин в душе заблеял и начал вспоминать абстрактную мать, как вдруг экран перечертила "наша", родненькая, ракета и поразила вражескую. Взрыв, осколки, шлейф дыма.

   Ничего этого, разумеется, не было, но штаны Курыгину пришлось менять...

   По телевизору в этот вечер на радость детворы с 19.00 до 20.00 показывали компьютерные мультики с инопланетянами, космодесантниками, внеземными мирами. Фантазия у авторов была беспредельной. Жаль только, что в каждом мультике кровь лилась рекой. В программе, кстати, таковые мультики не значились...

   Короче, как вы уже догадались, виртуалы, захватившие компьютерные сети, опробовали, обкатывали их, одновременно создавая единую виртуальную систему...

   Милиция наконец-то очнулась и начала останавливать людей в черном, требуя предъявить документы. Документы (паспорта) у тех были безукоризненные, в меру потрепанные, то есть не только что из-под печатного станка, и всё бы так и сошло, если бы одному дотошному лейтенанту не пришла в голову мысль сверить номера паспортов. И что же оказалось? У трех из этих людей, остановленных в разных районах города одновременно, серии и номера совпадали.

   Немедленно была предпринята попытка к задержанию этих людей, которая так попыткой и осталась. Люди эти были ловки, сильны и знали такие приемы, о которых тренированные эмвэдэшники и не слышали. Каждый из них раскидал четырех милиционеров (наряды были усиленные - по четыре человека) только так. Когда же некий особо ловкий сержант, умудрившийся после жесткого падения на асфальт вскочить и выхватить из кобуры пистолет, незнакомец в черном навел на него такую пушку, которая вдруг очутилась у него в руках, такую штуковину с трехдюймовым жерлом, что сержант предпочел пистолет спрятать...

   - Нашелся, - положив трубку на телефонный аппарат, сказал Ларин Нелюбину.

   Тот вздохнул с облегчением. Оба они сидели в кабинете у Ларина. Звонил Пименов из Управления внутренних дел. Часы, кстати, показывали уже 18.55.

   Искоса посмотрев на Нелюбина, Ларин добавил:

   - Валерий Михайлович вроде как жив.

   - Как жив? - вздрогнув, спросил Нелюбин. - Да его же выпотрошили, как курицу, прости меня, Господи, за сравнение. После такого и живым будешь - сто раз помрешь.

   - Глаза открывает, грозится, что пасть порвет.

   - Кому?

   - Тем, кто его связал.

   - Господи, - сказал Нелюбин. - Вот еще бедствие-то. Уж помер, так помер... Попа уже заказали, военный оркестр... Ума не приложу, что с ним теперь делать. Без требухи даже акула не живет. А уж она-то живуча не чета нам...

   Немного помолчав, Нелюбин спросил:

   - Где он?

   - В хирургию везут, - ответил Ларин и встал. - Ну что, поедем посмотрим?

======

   Выйти они не успели, так как вновь грянул телефон. Вновь это был Пименов. По мере его монолога лицо у Ларина вытягивалось, потом приняло задумчивое выражение.

   - Угу, - сказал он и аккуратно положил трубку.

   Нелюбин ждал.

   - Предлагают не путаться под ногами, - сказал Ларин и замолчал.

   Нелюбин ждал, Ларин молчал. Нет, все-таки с Михалычем было проще, он не тянул кота за хвост. Конечно, тоже был хороший темнила, сама профессия заставляла наводить тень на плетень, так что это становилось привычкой, но не такой темнила, как Ларин.

   - Кто предлагает? - спросил Нелюбин, не дождавшись.

   - Аноним. Пименов не определил, - ответил Ларин, - который наверняка молчал только лишь потому, что переваривал и усваивал услышанное, а вовсе не из-за вредности. Он был обстоятельный мужик, этот Ларин, однако не хватало ему легкости, быстродействия, что ли, если выражаться компьютерным языком, к которому Нелюбин уже привык.

   Они вышли в коридор, и здесь Ларина прорвало. Понимаешь, Петрович, сказал он, в этом деле слишком много лишних деталей, одно с другим как бы не вяжется, и всё же это, извини за банальность, звенья одной цепи: погром в твоем магазине, карлики, хлопцы эти в черном, Попов, взрыв и, наконец, Валерий Михайлович. Можешь ржать надо мной, но чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь именно к такой версии. Вот смотри.

   И он начал бегло оперировать известными уже фактами, поворачивая их и так, и этак, как бы выбирая ту грань, которая стыковалась бы с гранью другого факта. Это у него получалось до того ловко и ладно, что Нелюбин понял: Ларина он напрочь не знает. Вот тебе и обстоятельный увалень. Скоробогатов-то много прозорливее его, Нелюбина, оказался, когда назначил Ларина своим заместителем. Видать, у них на пару хорошо получалось работать.

   Отстал ты, старик, от оперативной жизни, сказал себе Нелюбин. Сам ты пенек с ушами.

   Между тем, они уже ехали в черном "Кадиллаке", который вёл Сережа Козлов, и до клиники, куда отвезли Скоробогатова, оставалось минут десять быстрой бесшумной езды.

   А Ларин всё говорил и говорил, собирая причудливую мозаику. Закончил он совершенно неожиданно, как бы оставив висеть в воздухе собранную им хрупкую конструкцию, после чего несколькими осторожными фразами опустил эту конструкцию на землю, а может наоборот - вздёрнул под облака.

   - Затевается что-то большое и темное, - сказал он. - Мы тут, пожалуй, что-то сделать бессильны. Это не земной проект, Петрович.

   Откуда перед радиатором автомобиля оказался этот верзила в желтой майке и джинсах, было абсолютно непонятно. Козлов не успел даже перебросить ногу на педаль тормоза. Сильный удар - и верзилу отбросило в сторону, под колеса грузовой "Татры".

   Под визг тормозов "Кадиллак" остановился, сзади в опасной близости остановился "Жигуленок", за ним старинный "Рафик". Движение застопорилось. Кажется, никто ни в кого не въехал.

   Козлов выскочил наружу и ходко пошел к стоящей несколько боком "Татре". Начальство, как водится, осталось в салоне.

   Нелюбин принялся высматривать, что там со сбитым, и вдруг в просвете между машинами заметил на тротуаре карлика. Был он очень толст и одет в цветастую рубашку с коротким рукавом. В следующую секунду он исчез. Сбитого верзилу Нелюбин так и не увидел - водители закрывали его, обступив плотной толпой.

   - Там был карлик, - пробормотал Нелюбин.

   - Знаю, - откликнулся Ларин.

   Сбоку к месту аварии уже приближался гаишник в серой униформе с черно-белым жезлом.

   Вернулся Козлов, молча сел, потом чертыхнулся и сказал:

   - Ничего от человека не осталось, даже зубочистки. А на капоте, между прочим, вмятина.

   Нелюбин с Лариным переглянулись. Всё говорило в пользу выводов Ларина.

   Понятно, что Козлов сбил удирающего от карлика виртуала. Из всех людей один лишь Игорь Попов знал, что получив на физическом плане смертельное увечье, виртуал не просто, искрясь, тихо отходил, а предпринимал отчаянные попытки вернуться в свой виртуальный мир, но лишь понапрасну растрачивал энергию, которая присутствовала в каждой клеточке его псевдореального тела.

   Не обнаружив причины аварийной ситуации, гаишник быстро и умело помог рассосаться возникшей пробке. Между прочим, он узнал Ларина и обратился к нему по имени-отчеству.

   - Проезжайте, Анатолий Алексеевич, - сказал он, козырнув и не обратив на Нелюбина ровно никакого внимания.

   Нелюбин к этому отнесся философски...

   "Скоробогатов" был привязан к хирургическому столу капроновыми канатами. До этого его за руки, за ноги держали четыре здоровых санитара, но удержать не могли, он раскидывал их, как котят. А надобно было подготовить его к вскрытию. Пименов был уже здесь, ждали Ларина.

   Ясно уже было, что в таком состоянии тело не могло функционировать. Не было ни дыхания, ни пульса, ни рефлексов, ни массы других обязательных вещей.

   "Скоробогатов" до пояса был накрыт простыней. Могучий был мужик, не брезговал ходить в тренажерный зал. Торс в обхвате что у культуриста, а руки хоть малость и покрылись жирком, но массивные, мощные.

   "Тебе ли здесь лежать, Михалыч? - с горечью подумал одетый в белый халат Нелюбин. - С твоей-то головой, с твоим-то опытом, в твои-то годы".

   Скоробогатову не было еще и сорока пяти.

   Вид у него, конечно, был ужасный. Этот змеистый, стянутый нитью шрам, выходящий из-под простыни и почти достигающий горла, эти бронзовые шея, лицо и кисти рук, оттеняющие восковую бледность тела. Сам, что ли, разукрасился? Он лежал труп трупом, но порой поворачивал голову и смотрел неподвижными мертвыми глазами, и это было страшно. Потом он вновь поворачивал голову к выключенному рефлектору и вновь превращался в труп.

   - Начнем? - хмуро спросил не старый еще и крепкий заслуженный хирург, которого Пименов вытащил из дома.

   Хмурым он был потому, что первым же делом связался с моргом и не видел теперь особой необходимости во вторичном вскрытии. Кроме того, случай этот для него, имеющего за плечами тридцатипятилетний опыт врачебной практики, являлся нонсенсом. Не могли покойники воскресать, даже если за это брался сам Агриппа или, уже в наше время, Юрий Лонго. Не имели права. Но вот он, этот нонсенс, лежал на разделочном столе, а чуть в отдалении стоял Володя Пименов, отказать которому было невозможно в силу связывающей их вот уже полувековой дружбы.

   - Давай, Петро, - сказал ему Пименов.

   Вспыхнул рефлектор...

   Потом уже, когда всё было закончено, когда все убедились, что перед ними не просто труп, а труп без внутренностей и головного мозга, решено было туго-натуго спеленать его, подвергнуть глубокой заморозке, дабы не работала ни одна мышца, и в таком виде, разумеется в парадной форме и загримированного, завтра же выставить на прощальное обозрение. В связи с жарой тело обложить льдом. Ограничить прощание двумя часами, после чего тело кремировать...

   Люпис и Тяпус отдыхали. Сегодня у них был жаркий денек, поскольку именно они помогали виртуалам захватывать все эти компьютерные управляющие системы. Аборигены были лопухи, аборигены об этом даже не догадывались. Основное противодействие оказывали филеры из монопольного государственного агентства Бершона (те самые люди в черном), которые и дома, в 27 веке, изрядно поднадоели. Не нравилась им, видите ли, концепция, положенная в основу функционирования частной сыскной фирмы Его Высочества Фраста. Авантюристическая, мол, концепция, негуманная. Негуманная, зато действенная. Его Высочество Фраст раскрывал любое дело, но откуда знать бершонцам, что сыск для его фирмы был не единственным занятием. Монаршество поручало ему распутывать самые запутанные узлы с правом их разрубать. А где рубят, там и щепки, в смысле трупы.

   Одним словом, не концепция им не нравилась - зависть заедала. Хотели бы задавить конкурента, да кишка была слаба. Вредили по мелкому, руководствуясь своей гуманной направленностью.

   Вот и сейчас путались под ногами со своими карликами, со своими материализовавшимися чистящими файлами, а того не понимали, умники твердолобые, замшелые хранители нравственности, что в 21 веке виртуальный мир победит. Станет частью реального мира. Так зачем прогрессу-то мешать? Почитали бы хоть историю.

   Может, они, глупые, двигались за Корнелием в надежде его остановить? Какая самонадеянность, какая откровеннейшая дурость. Только Его Высочество Фраст мог здесь что-то сделать. Взмахнуть мечом и разрубить узел.

Глава 6. Дыра-с

   Пришлось раз десять схватываться на кулаках с бершонцами. Ребята они, конечно, были крепкие, но техникой кси-перехода не владели да и не могли владеть. Не было у них для этого специального органа, как у Люписа с Тяпусом. А работали бы у Его Высочества - был бы. Он позволял переходить в сопредельное пространство. Поэтому бершонцы в основном месили кулаками воздух.

   Кстати, орган этот, сделав Люписа и Тяпуса частью какой-то могучей незримой системы, наложил свой отпечаток - они теперь, совершенно непохожие друг на друга, стали по внутренней своей сути, по основе настолько схожи, что все их принимали за близнецов.

   Какая-то польза от бершонцев, однако, всё же была - они отвлекали на себя внимание аборигенов. Они выкрали из сейфа подброшенные Корнелием карты (это у них называлось уничтожать следы посещения). Они по-наглому, в открытую болтались по городу, вляпываясь порой из-за незнания старинного быта в нелепые ситуации. Их чистильщики-коротышки громили мониторы и гоняли по улицам виртуалов...

   Но вернемся к нашим баранам.

   Итак, Люпис с Тяпусом отдыхали. Местом для отдыха был выбран храм в центре города, в двух шагах от Кремля. Марьяж, разумеется, знал, что они будут здесь.

   Пока всё вроде бы складывалось удачно и могло сегодня же закончиться. Всё упиралось в расторопность Марьяжа. Если Марьяж со "Скоробогатовым" найдут и ликвидируют Попова, значит на дороге Его Высочества Фраста не будет никаких препятствий. Можно будет возвращаться с коротким докладом: "Ваше Высочество, путь свободен".

   В галерее за толстыми каменными стенами со сквознячком через окна-прогалы было прохладно, шум с улицы доносился слабо, самое место для релаксации.

   Дабы релаксация была более глубокой, Люпис с Тяпусом телепортировали со склада два новеньких, пахнущих свежей стружкой дивана, на которых сейчас возлежали, с другого склада два ящика пива, которое потягивали прямо из бутылок, с третьего склада ящик лососевой икры, которую вытряхивали в рот прямо из баночек. Пиво и банки открывали крупными желтыми зубами, не уступающими по крепости стальным.

   Про эту старинную традицию - пить пиво, закусывая икрой, они были наслышаны. Был даже, помнится, такой исторический боевик, где в финале главные герои, торжествуя победу, серебряными черпаками аппетитно поедали икру из пластиковых бочек и запивали баночным пивом. А вначале жители двух соседних стран Грекии и Чурекии с помощью тына и острого лыка отбивались от насевших на них сибирских завоевателей. Завоеватели были в соболиных шубах и вооружены полуавтоматическими лаптями. В соболях водились вши, поэтому захватчики чесались и еще больше свирепели. Тут бы грекцам и чурекцам капут, так как огнестрельные лапти - это вам не примитивное колюще-режущее лыко, но появлялся главный герой-супермен верхом на драконе, в каске, с атомными гранатами за поясом и ранцевым бомбометателем. И пошло-поехало.

   Классный был фильм, с эффектами. Когда дракон изрыгал пламя, становилось не на шутку жарко, от захватчиков смердело так, что дамы в зале лишались чувств, а когда герой-супермен Иванопулос месил злодея Глистогона, первые три ряда зрителей были залиты кровью.

   Но самым незабываемым был финал. Пиво шипело и булькало, проваливаясь в утробу радостных грекцев и чурекцев, а от икры шел такой аромат, такой аромат. Иванопулос же, прихватив солдатскую шинель (чтобы получился мальчик), уводил нежную невинницу Тефтельджан в ближайшие лопухи, перемежающиеся с дающей густую тень развесистой клюквой.

   В 27 веке, разумеется, днем с огнем нельзя было найти сваренного из ячменя пива и выпотрошенной из рыбы икры. Давным-давно уже все это делалось на основе белковой массы с добавлением жиров, углеводов и вкусовых ингредиентов. От природы, как таковой, со всеми этими лесами, полями и морями, к тому времени уже мало что осталось - всё было трансформировано таким образом, чтобы быть максимально удобным для человека.

   Вторично вернемся к нашим баранам.

   О, как прекрасна была эта традиция. Хоть оставайся насовсем в прошлом и предавайся ей с утра до вечера. Соленые икринки лопались на языке, а горьковатое пиво шипело, омывая их.

   Внизу стукнуло - явился Марьяж.

   - Караул, - выпалил Марьяж, появившись перед кайфующими суперсыщиками.

   - Так уж и караул, - сказал блаженствующий Люпис. - Изложи по порядку.

   Марьяж, встав в угол, изложил. В углу было надежнее - не упадешь, не то, что стоять у стены. Всё-таки, конструкция у него была специфическая - палка.

   - В общем, ты дал деру, - подытожил речь Марьяжа длиннолицый Тяпус.

   - Счел нужным предупредить, - сказал Марьяж. - Раз такое дело, нужно действовать сообща, господа.

   - Надо было проследить, куда они пойдут, - произнес Люпис и рыгнул. - Пардон, само вырвалось. Проследить, стало быть, и там, на месте, применить контрмеры. Как с тем же полковником Скоробогатовым.

   Тут следует добавить, что выражение "применить контрмеры" в жаргоне троицы имело значение применить к объекту неактивное воздействие путем внушения дестабилизирующих установок. Таким способом можно было сбить сердечный ритм объекта, резко повысить кровяное давление, отчего сосудики лопались ко всем чертям, вызвать грудную жабу, удушье и прочие тридцать три удовольствия. В результате объект весьма быстро и эффективно расправлялся с собою сам. Марьяж на такие пакости был мастер. Люпис с Тяпусом тоже умели, но куда им было до Марьяжа.

   Впрочем, Попов был не простой объект. Уж наверняка Марьяж старался применить контрмеры, а когда не получилось - треснул Попова по башке, максимально одеревенев при этом. У другого бы башка раскололась, а Попову хоть бы хны. Марьяж же ушибся, да тут еще этот фраер залетный саданул по нему из пистолета, отщепив часть плоти.

   Всё это промелькнуло в затуманенной "Жигулевским" голове Люписа, и он понял, что несправедлив к Марьяжу. Поэтому, икнув, он сказал следующее:

   - Беру свои слова обратно. Одному там, конечно, было не справиться. Ты, Марьяж, все делал правильно. Хвалю. Гран мерси.

   Марьяж приободрился.

   - Домой Попов не пойдет, - продолжал Люпис. - Дом его пуст, но мы знаем, что у него есть семейство. Все это время Попов отсиживался в нейтральной яме, дозревал, но, судя по всему, еще не дозрел. Иначе бы уже вышел на хронотракт. Куда он, являясь главой семейства, рванет? Ясное дело - к семье. Надо искать, куда уехала Светлана Попова, а может и не надо. Шурфейс нашел в компьютерной памяти один адресок, где у Поповых свой домишко. Это рядом - Лыково. Вот туда первым делом и двинем. Но поначалу посетим еще один склад - армейский. Нужно, чтобы от Попова молекулы не осталось...

   Шел десятый час вечера, уже наползали сумерки, чудесно пахло скошенной травой - Антон заметил сохнувшие валки, но самым замечательным в этом ухоженном местечке с островами густых кустов, близкими лесом и речкой, конечно же были соловьи. Эти кудесники высвистывали свои волшебные напевы со всех сторон. Такого Антон еще не слышал.

   А воздух? Им невозможно было надышаться. А лягушки? Эти тоже трудились вовсю. От речки слабо тянуло сыростью. Вот бы где жить-то.

   Остро запахло коровьей лепешкой, и Антон понял, что вляпался.

   - Иди штиблеты-то помой, - посоветовала ему глазастая Зинаида, которая наконец-то отлепилась от Игоря и шла рядом с богатеньким Толяном.

   Антон, засвистев, пошел к низкому берегу, спустился к воде. Вода была ласковая, теплая и пахла тиной.

   Все остановились, ожидая его.

   - Дыра-с, - заметил Буханкин, которого трясло, ибо выходил хмель.

   - Очень мило, - возразила Ремизова, которая, напротив, чувствовала себя великолепно, после чего жеманно сказала: - Толянчик, ты бы не хотел здесь пришвартоваться? Прикупить домишко, то-сё?

   - Корней пускать не будем, - басом отозвался Толян. - Ибо собственность в любой момент могут конфисковать. А самому предложить койко-место в тюряге. Нафига мне эта романтика?

   - Правильно, за границей всегда было лучше, - сказал Буханкин, которому, разумеется, выгодно было спровадить опасного соперника куда угодно, лишь бы подальше.

   - Меня с собой возьмешь, Толянчик? - интимно спросила Зинаида, прижавшись тугой грудью к руке Толяна. - За границу-то.

   - Что-то вы меня, братцы, тово - совсем уж с родины выпихнули, - пробормотал Толян, на которого Зинаида действовала резко возбуждающе.

   Вернулся Шепталов в обнимку со своим дипломатом. Наверное, и в нужник будет с ним шастать. Зинаида хотела было прицепиться, но передумала, а вместо этого сказала:

   - Родина - это там, где нам хорошо. Это еще моя бабушка говорила.

   - Твоя бабушка тоже была фарцовщица? - хладнокровно осведомился Антон.

======

   - Ах ты, Господи, - воскликнула бабка Евдокия, увидев на пороге Игоря, потом вгляделась в его лицо, освещенное ввинченной над притолокой жиденькой лампочкой, и сказала осторожно, боясь обидеть: - Ты не выпивши?

   Действительно, вид у Игоря был странноватый. Эта щетина на физиономии, мутноватый взгляд, щепка в волосах, которую бабка Евдокия разглядела своими цепкими глазками, небрежность в одежде. Она привыкла видеть Игоря опрятным, подтянутым, веселым. Одним словом, лёгким, а тут стоит на пороге этакая глыба, сопит и даже не улыбнется. Впрочем, нет, улыбнулся.

   - Что вы, баба Дуня, - ответил Игорь. - Ни граммулечки.

   Спиртным от него не пахло.

   - Нагнись-ка, - попросила она, и когда он нагнулся, вынула из шевелюры черную щепку.

   - Марьяж, - непонятно сказал он и сунул щепку в карман со словами: - Авось пригодится.

   - А это что за люди? - спросила бабка Евдокия, кивнув на стоящих у калитки Толяна с компанией.

   - Это со мной...

   Света сразу уловила перемену в Игоре, но ничего не сказала. И без того досталось бедняге.

   Антон, увидев Машу Кибиткину, весь напрягся, одеревенел, Маша же, заметив это, мимолетно улыбнулась.

   Что касается гостей, то Зинаида, например, бабке Евдокии не то, чтобы не понравилась, Ремизова не могла не понравиться, просто в веселости её она разглядела неискренность. Толян ей показался добродушным слоном, Антон настороженным и умным псом (собак баба Дуня побаивалась), а Буханкин вообще никем не показался. Человек - ноль.

   Хата сразу наполнилась. Итак-то тут, в двух комнатах, пусть больших, но забитых барахлом, из которого один только оставшийся в наследство сундук занимал четверть комнаты, было тесновато, а тут еще пятеро прибавились, и все не лилипуты.

   Машу Кибиткину Игорь узнал. Эта фээсбэшница была неопасна, больше того - на данном этапе она в какой-то мере была союзницей. Маша была битком набита вопросами, которые хотела бы задать Игорю.

   В доме Поповых было три комнаты, поэтому решено было перебраться туда и не стеснять бабку Евдокию.

   Прежде, чем уйти, Игорь вынул из кармана и сунул под подушку пачку сторублевок. Свидетелей не было, была лишь одна Евдокия Саввична, которая попыталась запротестовать, но Игорь успокоил её, сказав, что получил крупный выигрыш. Потом, оставшись одна, баба Дуня пересчитала купюры - там было, с ума сойти, 14 тысяч.

   Оказавшись дома, Игорь нашел два чемодана, вытряхнул из них Колькины игрушки и, запершись в комнате, где они с Колькой и Светой должны были ночевать, манипулируя бумажником, набил один чемодан стодолларовыми, а другой сторублевыми купюрами. Потом он позвал Свету, которая в компании с Машей и Зинаидой хлопотала на кухне, готовя салаты из зелени и жаря блины (благо мука, яичный порошок, соль, сахар и растительное масло всегда имелись в запасе), и этак небрежно раскрыл перед нею чемоданы. Она так и села. Не сочиняла Маша Кибиткина, когда говорила про доллары.

   - Откуда? - спросила Света.

   - Вот, - Игорь вынул из кармана бумажник. - Своего рода печатный станок.

   - Ничего не понимаю, - сказала Света.

   - Этой ночью я должен исчезнуть, - проговорил Игорь, закрывая чемоданы и ногою заталкивая их под кровать. - Могу не вернуться. Вы с Колькой не должны нуждаться.

   - Как, то есть, "могу не вернуться"? - сказала Света, глядя мимо него. - Ты уж давай не темни, дорогой. Истемнился уже так, что чекисты ищут. Рассказывай, во что вляпался.

   - Карту помнишь? - произнес Игорь. - С нее-то все и началось.

   И он, не вдаваясь в подробности, рассказал о том, во что впутался. Несмотря на фееричность рассказанного, получилось более-менее правдоподобно, и эта правда испугала Свету.

   - Почему именно ты? - сказала она.

   А черт его знает, подумал он, пожав плечами. Судьба, значит, у меня такая. Ты бы лучше другое спросила. Ты бы лучше спросила, а не превращусь ли я в какого-нибудь монстра, если вернусь? В какого-нибудь циклопа, в какого-нибудь минотавра, в змея трехголового, в кощея трухлявого? Может, мне среди людей и жить-то нельзя будет? Вон ведь как изнутри-то ломает, экий каркас строится.

   Он понял, что жалеет себя. А не надо бы жалеть-то, расслабляться, поддаваться глупым эмоциям, потому что Корнелий заверил - всё будет тип-топ. Всё просчитано, всё выверено до микрона, и если потом, когда дело будет сделано, сохранится что-то остаточное, то оно будет во благо, ибо всегда во благо владение тайными силами. Так что не надо себя жалеть.

   Не надо-то не надо, но как-то вот накатило. Человек, все же, есть человек, существо слабое, подверженное эмоциям.

   Света сидела на кровати с самым несчастным видом. Того и гляди разревется.

   - Считай, что я еду в командировку, - сказал Игорь, чтобы успокоить её. - Помнишь, как я ездил в солнечную Мордовию? Ничуть не опаснее.

   В эту самую Мордовию он в прошлом году отвозил партию компьютеров (было выгоднее чуть ли не вдвое отвезти их самому), и обратно вернулся с жесточайшим миозитом, стоматитом, сумкой наличных долларов и вымпелом, на котором было написано "Привет из солнечной Мордовии". Вымпел ему вручили вместе с наличкой. Холод, помнится, стоял собачий. Холод, ветер и наглухо закрытое свинцовыми облаками небо. Был, кстати, май.

   - Нашел, что вспомнить, - сказала Света и встала. - Пойдем на кухню. Маше обо всем расскажи.

   - Всенепременно, - ответил Игорь...

   За столом он не ел, проформы ради попил чайку. Сказал бы кто, что в один из июньских вечеров он будет сидеть у себя на даче в компании фарцовщиков, крутого бизнесмена и двух чекистов, причем трое будут из 1937 года, только покрутил бы пальцем у виска.

   Он уже переговорил и с Толяном, и с Антоном, и те обещали помочь. Очень хорошо, что у Шепталова имелось оружие - Люпис, Тяпус и Марьяж не любили, когда по ним стреляли. Толян стрелять не умел, зато у него были не кулаки, а двухпудовые гири, что было немаловажно в рукопашном бою, если вдруг дошло бы до этого. Маша Кибиткина также была очень кстати, как всякий чекист она, несомненно, стреляла прекрасно. Ремизова с Буханкиным были балластом, но с ними народу было больше, и это тоже могло остановить Люписа с Тяпусом.

   В общем, защита у Светланы и Кольки была.

   Конечно, лучше бы самому встать грудью за семью, оставил бы он от этих суперсыщиков из будущего одно воспоминание, да обстоятельства не позволяли.

   Потом, когда трапеза закончилась, Игорь сделал Маше знак и вышел. Тут же вышла и она. Сели за летний столик, освещаемый лампочкой с застекленной веранды, и Игорь вкратце изложил свою историю. Маше, однако, это показалось мало, она устроила ему настоящий допрос. Любознательная такая попалась.

   Хлопнула дверь, во двор вышел Антон. Свой дипломат с оружием он, слава Богу, оставил дома. Почему, спросите вы, слава Богу? Да потому что ясно было - парень, что называется, втюрился с первого взгляда. Он и за столом-то сидел молчком, боясь поднять на Машу глаза. Как пацан какой-то, как школьник. Это боевой-то офицер.

   Антон прохаживался по асфальтированной дорожке от дома до калитки и обратно, покашливал, метал в сторону беседующих косые взгляды, в общем, ревновал на полную катушку. Для конспирации Игорь с Машей перешли на шепот, что еще сильнее возбудило ранимого чекиста. Шагать он начал, припечатывая шаг, и порою шепотом ругался. Смех, да и только.

======

   А между тем разговор шел весьма серьезный и касался он того, какой вред могут нанести виртуалы, завладевшие компьютерными сетями и системами управления оружием.

   Маша считала это катастрофой, ибо получалось, что судьбами человеческими теперь распоряжаются бездушные мультяшки. Вовсе нет, возражал Игорь. Ничего они сделать не могут, иначе будущее, корни которого находятся здесь, в настоящем, изменится. И тогда не будет ни Фраста, ни суперсыщиков, опекающих виртуалов, ни самих виртуалов. Это еще бабушка надвое сказала, что виртуалов не будет, не соглашалась Маша. Люди - да, люди могут исчезнуть, а мультяшкам на диалектику наплевать. Больше того, им выгодно остаться одним. Истребив людей, они создадут полностью виртуальный мир, который будет развиваться по своим законам. Подобное предупреждение где-то уже проскальзывало. Зачем им нужны все эти сеющие смерть Фрасты, все эти фанаты-ученые Корнелии, которые ради эксперимента готовы поставить мир на край пропасти, зачем вообще им нужна зависимость от непредсказуемых людей? У виртуалов будет строго просчитанный мир со строго программируемым будущим. А вот и нет, говорил Игорь. Не может быть, чтобы Высший Разум, который всеми нами руководит, допустил наличие искусственного мира, истребившего своего создателя человека и живущего не по его, Высшего Разума, законам. Не бывать этому.

   Нам от этого не легче, сказала Маша, и на этом разговор закончился.

   Игорь ушел в дом, а Маша осталась сидеть, наблюдая за Шепталовым, который перестал топать и бормотать, а сделал вид, что наслаждается ароматом ночных фиалок. Действительно, запах от них шел просто опьяняющий. Да тут еще соловьи.

   - Ладно вам за грядками прятаться, - сказала Маша. - Все уже знают, кто вы такой, коллега.

   - В каком плане коллега? - насторожился Шепталов.

   - В том самом, - ответила Маша. - Одному делу служим.

   - Как? Вы тоже?- поразился Антон и прямо по грядкам пошлепал к Маше. - В наше время, знаете ли, дамочек в органы не больно-то брали...

   Люпис и Тяпус, оба с гранатометами (для поражения) и автоматами (для добивания), вынырнули из сопредельного пространства прямо перед дачей Поповых в тот момент, когда из дверей по малой нужде вышел заспанный Толян.

   Увидев перед собой вооруженных диверсантов, он, не раздумывая, произвел два нокаутирующих удара - сначала левой, потом правой рукой. Диверсанты рухнули, вслед за чем к удивлению Толяна исчезли, оставив на дорожке оружие.

   Толян, не торопясь, сходил в нужник, после чего затащил "стволы" в дом.

   Был первый час ночи. Игорь, который не спал, вышел из комнаты на шум.

   - Смотрю - два хмыря с оружием, - объяснил Толян. - Что им тут с оружием делать? Нечего.

   - Где они? - спросил Игорь.

   - Испарились, - ответил Толян.

   - Рожи запомнил?

   - Вроде запомнил.

   - Это и есть Люпис с Тяпусом, - сказал Игорь. - Суперсыщики. С ними обычно бывает третий - Марьяж. В которого стрелял Антон. Черная палка.

   - Гляди ж ты, - пробормотал Толян.

   - Это злейшие враги, - сказал Игорь. - Злее нету. Увидите - стреляйте, не раздумывая. Этого они боятся.

   - Я помню - ты говорил, - произнес Толян.

   - Лишний раз повторить не вредно, - сказал Игорь. - Особенно берегите Свету с Колькой.

   - Да помню, помню.

   Спрятав оружие в кладовку, Игорь вышел, прошелся по саду. Вокруг было чисто - Люпис с Тяпусом из сопредельного пространства уже убрались в свое логово. Интересно, где у них логово? Поди, как у всякой шпаны, где-нибудь в подвале или на чердаке.

   "Где у них логово?" - спросил он у Вектора.

   "Храм на Красной площади", - ответил тот.

   "Близок локоток, да не укусишь, - заметил Игорь. - Или укусишь?"

   "Твоя задача не с Люписом да Тяпусом воевать, - назидательно сказал Восходящий Вектор. - Охолонись. Того и гляди труба позовет".

   Игорь вернулся в дом и лег рядом со спящей Светой. И начал думать о Кире. Той самой Кире из лаборатории Корнелия, которая после того, как Игорь побывал в оптимизаторе, поднесла ему стакан эликсира.

   В три ночи Игорь Попов ушел. Выглядело это так, будто он плавно растаял в воздухе...

   Марьяж, оставшийся в храме, залечивал рану. Он потому и не пошел на дело, что рана, затягиваясь, отвлекала на себя часть внутренней энергии, что мешало работать в полную силу. А если работать в неполную силу, обязательно наколбасишь.

   Он по-прежнему стоял в углу - так лучше уравновешивались инь и янь, поврежденным концом вниз - так лучше распределялась энергия, омывая рану.

   Время тянулось медленно. Время для Марьяжа было субстанцией осязаемой, он его ощущал, как упругую, легко проницаемую среду без цвета и запаха. Время было носителем информации, но более слабым, чем вакуум с его голографическими атрибутами, и не таким навязчивым. В вакууме Марьяж, сопровождающий порой Фраста в его звездных круизах, чувствовал себя паскудно. У него было ощущение, что кто-то рядом постоянно и назойливо зудит, поучая, наставляя и вразумляя. Не помогали ни защитная оболочка, которую создавал сам Марьяж, ни энергочехол, в который его засовывал Фраст.

   Между прочим, когда стрелял этот поганец Шепталов, защитной оболочки на Марьяже не было. Да и кто ее надевает в родной стихии? Это то же самое, что стоять у станка и точить детали в водолазном костюме.

   Но меток, поганец, меток, ничего не скажешь. Просто впредь на физическом плане нужно проявляться на короткое время и действовать быстро, чтобы не успевал среагировать со своим маузером. Если, конечно, жив останется. Хорошо бы коллеги и его заодно с Поповым пришлепнули. В качестве, так сказать, вендетты.

   Раны у Марьяжа никогда не ныли и не требовали хирургического вмешательства. Они лишь нуждались во временном покое, чтобы наросла, восстановилась кристаллическая решетка. Приходилось ждать, а значит оставаться наедине с собой, а значит думать либо впитывать информацию, носителем которой, как уже говорилось, было время.

   В данный момент Марьяж думал. И думал он о Его Высочестве Фрасте.

   Марьяж сам был не из последних загадок природы, но Его Высочество был загадочен особенно. В графе "место рождения" он ставил размашистое: Гелиос. И всё. Ни аспектов, ни эфемерид, ни поправки на прецессию, ни тебе банальных координат. Просто: Гелиос. Поговаривали, однако, что Его Высочество Фраст даже не из местных, а родина его - звездное скопление в созвездии Геркулеса. Поэтому и не приемлет порой законов Солнечной Коллегии, считая их старозаветными и суетными. Оно и понятно, Его Высочество пришел из такого Продвинутого Будущего, до которого человечеству развиваться да развиваться. И что он нашел в этом инфантильном захолустье? Но слава Богу, что нашел. Очень хорошо, что он здесь, и что по своей инициативе в пику беззубым бершонцам организовал сыскную фирму, раскрывающую самые заковыристые дела и пользующуюся особым расположением Монаршества.

   Во время звездных путешествий, которые Повелитель позволял себе время от времени, особенно чувствовалась его неземная стать. Везде, каким бы разношерстным ни было общество, Его Высочество принимали с распростертыми объятьями. Он общался на короткой ноге и с правителями, и с мошенниками межгалактического ранга. Иной раз он вел беседу с такими уродами, что даже Марьяж при взгляде на них вздрагивал от ужаса.

   Марьяж у Его Высочества не был средством обороны. Зачем какое-то приспособление тому, кто может изрыгать огненную струю на добрую сотню метров и быстрее мысли уходить в подпространство? Впрочем, у него был и саморазящий меч, лазерный клинок которого мог удлиняться до пяти тысячи метров, и гравиствол - ручная пушка с дальностью действия до тридцати километров. К этому нужно прибавить, конечно же, стандартный набор просвещенного мага, включающий телепатию, левитацию, астральные приемы нападения и защиты и т.д, и т.п., которым Его Высочество владел безукоризненно.

   Марьяж у Повелителя был своего рода ручным гладиатором, бойцовым петухом, который животом своим и умением, сражаясь с такими же, как он, разномастными, разнокалиберными петухами, зарабатывал межгалактическую валюту. Каких только бойцов против него не выставляли: и зубастых, и перевитых мышцами, и вооруженных саблевидными когтями, и вытянутых, как он сам, и сплюснутых в сверхтяжелый кубик, и умеющих парализовать, и палящих одновременно из десяти бластеров, - всех разбивал наголову.

   Марьяж чувствовал при этом, что Его Высочество Фраст им доволен, и преисполнялся гордости.

Глава 7. Корнелий всё предусмотрел

   По каменному полу затопали башмаки, появились Люпис с Тяпусом. Ну и хари же у них были. Широкая физиономия Люписа стала еще шире, ибо левая его щека налилась, превратившись в сплошной синяк, а у Тяпуса подбородок стал вдвое больше и этак асимметрично перекосился.

   Язвить Марьяж не стал, негоже было реализатору изгаляться над сапиенсами.

   Честно говоря, давненько у хорошо сработавшейся троицы не было таких проколов. Чтобы по харе получить, часть плоти потерять и при этом в главном не продвинуться вперед ни на йоту, такого еще не бывало. Помощь виртуалам и победы над бершонцами не в счет. Не за этим их посылал сюда Его Высочество Фраст.

   - В общем, так, - гнусаво сказал Люпис. - Нечего тут цацкаться. Шарахнем по Попову из космоса. Чтоб брызги полетели.

   - Шарахнуть-то шарахнем, дело нехитрое, - гундосо пробубнил Тяпус, - да как бы боком не вышло. Там, в доме-то, еще народ есть. Обоего полу, плюс пацан. Я почуял. А что говорит закон Мулюк-Кефаля? Не наследи. Не разорви цепь.

   - Вот это-то и останавливает, - произнес Люпис и со стоном возлег на диван.

   Осторожно пощупав вздувшуюся щеку, он засопел и, раздувая ноздри, сказал, как отрезал:

   - Шарахнем! Окончательно и бесповоротно.

   Тяпус, вздохнув, сел на свой диван и заметил:

   - Это в тебе злость говорит. Потому что не привык по харе получать.

   - Больно ты привык, - огрызнулся Люпис, глядя в высокий потолок, по которому ходили размытые тени.

   Тени, разумеется, отбрасывало освещенное прожектором дерево, но вполне возможно, что это были какие-то древние мыслеформы, подпитываемые энергией ныне живущих людей, которые днем так и шастали по площади, так и шастали. Люпис не помнил - было ли рядом с храмом дерево или не было. А вставать не хотелось. Но тем не менее сомнение в собственной правоте возникло, ибо даже тут, в храме, имела место связь поколений. Не разорви цепь. Мулюк-Кефаль чертов. Или их было двое? Один Мулюк, другой Кефаль?

   - Ладно, не будем испытывать судьбу, - сказал Люпис. - Ты как думаешь, Марьяж?

   - Я думаю, что влетит нам от Его Высочества, - меланхолично отозвался Марьяж. - Но это лучше, чем вернуться в чужое будущее. Представляете, коллеги? Возвращаешься, а там ни о каком Марьяже знать не знают. И о вас, коллеги, знать не знают. И нету никакого частного сыскного агентства, и самого господина Фрас...

   - Цыц, - в один голос рявкнули Люпис с Тяпусом. - Ты ничего не говорил.

   - Я ничего не говорил, - немедленно согласился Марьяж, вспомнив, что Его Высочество всё видит, всё слышит...

   Транспортировщик ждал в подпространстве. Всё здесь было белесо-серое, расплывчатое, звуки были ни на что не похожи - так, какие-то обрывки, внезапно сказанные буквы, слоги, перемежающиеся с невнятным бульканьем, писком, треском. Сплошной туман - вот на что это было похоже. Сплошной, покрывший всё вокруг туман, приглушивший звуки, остановивший всякое движение, являющийся сам по себе источником белесого света.

   Под ногами пружинило, но совсем не так, как должно было бы пружинить - Игорь чувствовал, что в нем нет и сотой части его обычного веса. Сущность его как бы разделилась надвое: одна часть сидела в теле, другая наблюдала это тело, вернее контуры, ибо плоти как таковой не было, со стороны. Эта вторая часть постоянно рыскала туда-сюда и могла убежать вперед с сумасшедшей скоростью. Именно она быстро и безошибочно нашла освещенный оранжевой мигалкой транспортировщик, который к тому же издавал непрерывные назойливые звуки: "Пи-пи-пи-пи..." Транспортировщик, кстати, тоже имел весьма трансцендентальный вид, напоминая какую-нибудь суперсовременную гоночную машину.

   Игорь произнес кодовую фразу, перед ним распахнулся люк, который, как только он вошел, автоматически закрылся. Ожила массивная панель перед креслом пилота, само кресло предупредительно повернулось на своей толстой ноге, как бы приглашая сесть. Игорь сел, и кресло возвратилось в исходную позицию. Панель перемигивалась разноцветными огоньками, потом все они застыли, свет их стал приглушенным, ровным, зато рядом с утопленной овальной кнопкой (очень умно - ненароком не заденешь) зажегся рубиновый шарик. Игорь нажал кнопку.

   Транспортировщик как стоял, так и остался стоять, только в секторе с подписью "Местонахождение" сначала лениво, как бы нехотя, потом все быстрее начали меняться цифры. Игорь несколько опешил от такой прыти, этак занесет черт-те куда, потом не выберешься, но Восходящий Вектор, хмыкнув, подсказал: "Нажми рубиновый шарик". Игорь последовал совету, цифры остановились на отметке "2056 год, 9 месяц, 3 число, 14 часов, 11 минут по Гринвичу".

   В толстое лобовое стекло, если уж продолжать сравнение с гоночной машиной, по-прежнему был виден сплошной белесо-серый туман. Как-то даже не верилось, что 57 лет позади. Свете уже, с ума сойти, 82, а Кольке 62.

   В голову полезли совершенно ненужные, отвлекающие мысли, и Игорь вновь нажал кнопку. Вновь замелькали цифры.

   "А как назад?" - спросил Игорь мысленно.

   "Дважды нажми шарик, - ответил Вектор. - Не суетись. Транспортировщик доставит тебя точно куда нужно - всё заранее запрограммировано".

   "Мог бы и раньше сказать", - подумал Игорь.

   "Так ты не спрашивал", - отозвался Вектор.

   Вредный такой, ехидный. "Не спрашивал". Мало ли что не спрашивал? Должен был догадаться. Есть такие вещи, которые и не знаешь, как назвать. Как же тут спрашивать-то? Издеваться ведь начнет, что не так сформулировал вопрос.

   "Не боись, не начну", - откликнулся Восходящий Вектор.

   Прошло совсем немного времени, и цифры в секторе перестали прыгать, остановившись, наконец, на отметке "2303 год, 5 месяц, 24 число, 12 часов 00 минут по Гринвичу". Из щели на панель выполз лист белой бумаги, на котором было напечатано: "г.Егоров (бывш.Первомайский). Следующий транспортировщик: г.Москва, ул.Первонепечатников, д.13, подъезд 1, подвал". Одновременно та же самая информация высветилась на экране дисплея.

   "И тут подвал, - подумал Игорь. - А что же трещали про многоярусные вертикали?"

   "Уже есть экспериментальные проекты, - откликнулся Восходящий Вектор. - Как всегда не хватает капвложений".

   "Эх, Россия-матушка, - подумал Игорь и спохватился: - Что же так далеко от белокаменной-то? Нельзя было поближе подкинуть?"

   "Прецессия, уважаемый, - ответил Вектор. - Турбулентность и вследствие этого параллакс. Могло и в Индию занести, и на Аляску. Да и что возмущаться-то? Тут на монорельсе до центра пятнадцать минут езды. Развеешься, бесценный ты наш, порнушку посмотришь".

   "Докатились, - подумал Игорь. В общественном транспорте порнушку гоняют. Там же дети".

   "А дети что - не люди? - возразил Вектор. - Сейчас они дети, а завтра взрослые, которым нужно плодиться и размножаться. Сделали, видишь ли, из любви тайну. Чуть не вымерли".

   Игорь махнул рукой и полез в открывшийся перед ним люк - в белесо-серую муть.

   Выйдя на физический план, он обрел плоть.

   Будучи еще клопом, Игорь провел в Первомайском целое лето. Здесь у него жил дедушка, который тогда еще был жив. Вскоре после того лета дедушка помер, но не надо приплетать к этому Игоря, хотя клопом он был достаточно вредным. Просто дедушка был стар и любил залить шары. Вот это последнее и подстегнуло кончину.

   Первомайский было не узнать. Куда девались его знаменитые овраг и церковь? Куда девался барский дом с яблоневым садом? Егоров был городом высотным и сплошь заасфальтированным. Асфальта сюда за этот исторический период вбухали не одну тысячу тонн. С растительностью было туго - во дворах пылилась худосочная трава да на газонах торчали чахлые деревца. А всё почему? А всё потому, что у нас так всегда строили: поначалу сносили лишнее, все эти частные дома, огороды, сады, рощи, делали ровную площадку и на ней уже возводили микрорайоны с положенными по генплану газонами, клумбами и кусто-деревьевыми посадками.

======

   Корнелий всё предусмотрел. Из подпространства Игорь вышел в одежде, соответствующей данной стране, данной эпохе и данному сезону. Это нетрудно было сделать, введя в "мозг" транспортировщика надлежащую программу. Экипировку Игоря совершенно ненавязчиво осуществило многофункциональное кресло, в котором тот сидел.

   Так что когда он вышагивал по широким гладким улицам, никто из местных не пялился на него и не показывал пальцем, что вот, мол, экое чучело прёт.

   У одного из прохожих, пожилого мужчины с ослепительно-белыми вставными зубами, он узнал, что к монорельсовой остановке можно доехать на седьмом каре либо на велорикше, но можно и пешком - тут всего-то три квартала.

   Мужчина оказался словоохотливым, и Игорь точил с ним лясы минут десять. Надо сказать, что за 303 года русский язык изменился мало. Были в нем, конечно, и новые жаргонные словечки, и некоторые матерные выражения перестали быть матерными, что несколько резало слух, но в основном это был он - великий и могучий. Потом, правда, старикан признался, что он профессор филологии, и ему доставляет большое наслаждение общаться с Игорем, как с носителем не замусоренного языка. А то нынешнюю молодежь слушать - уши вянут, сказал он. Живого слова нет. Вы ведь из Резервации, молодой человек? - уточнил он. Только там еще что-то настоящее сохранилось. На всякий случай Игорь утвердительно кивнул.

   На вопрос, почему город называется Егоров, профессор ответил, что существует несколько версий. Первая, что так он назывался изначально. Вторая, что на самом деле это не Егоров, а Егорово. В корне "гор", "гора". Город на горе. Хотя, какая там к черту гора. Третья версия, что в эпоху Перелома, то бишь в конце 20 - начале 21 века, город был переименован в честь первого демократа Гайдара Егорова. И, наконец, версия номер четыре - что такую фамилию носил отец-основатель города, начальник передвижной колонны СМУ-1.

   В пользу версии номер четыре говорил единственно сохранившийся документ середины 20 века. Документ имел непонятное наименование "Смета". В графах его под первым и единственным номером значилось: "Сваи. 40 ед." И подпись: А.А.Егоров 05.08.54. И сбоку от подписи: начальник передвижной колонны СМУ-1. Ясно, что сваи предназначались для основания города.

   К сожалению, Великий Бунт Бюрократов в двадцатых годах 21 века уничтожил всю имеющуюся документацию, как таковую, все архивы, все машинные носители, в общем, всё-всё-всё.

   Мда. От такого винегрета Игорю оставалось только хлопать глазами.

   Наконец, они с профессором распрощались, и Игорь направился к остановке, глядя на город совершенно иными глазами. Вот ведь оно как. Ни бумажки не сохранилось. Лишь эта, с подписью отца-основателя, который, поди, со своей колонной привез сваи, воздвиг сваи, обмыл воздвижение свай так, что Первомайский встал на уши, потом уехал восвояси, оставив где-то в канцелярии след в виде этой самой сметы. А она, смета эта, дожила аж до 2303 года. Ничего больше не осталось, а ведь как плодили эти бумажки, как плодили. Как будто ничего главнее их не было. Месячные отчеты, квартальные отчеты, годовые отчеты, декларации, акты проверок, акты инвентаризации, справки, анализы, пояснительные записки , справки к пояснительным запискам, пояснительные записки к справкам и отчетам, и т.д., и т.п. Обычный расчетный счет в банке умудрились раздуть на поллиста. Как только у нашей тихой безропотной бюрократии хватило смелости пойти на бунт? Даже их, бумажных червей, канцелярских крыс заело. Честь им и слава...

   Среди ночи Тяпус разбудил коллег и возвестил, что только что во сне ему было видение. Будто бы Его Высочество готовит для экзекуции огромный коровий кнут, а когда некто громовым голосом вопрошает: "Кого собираетесь сечь?", - Его Высочество отвечает не менее громовым голосом: "Слуг своих нерадивых".

   Стало быть, подытожил Тяпус, надо шарахнуть по даче Попова из космоса и черт с ним, с законом Мулюк-Кефаля. Своя шкура ближе к телу.

   Коллеги согласились, что после такого сна, после такого грозного предупреждения и сомневаться нечего - шарахнуть надобно. Только где-нибудь утречком, а то сейчас больно спать охота.

   Ранним утром Люпис выглянул в оконце - так и есть, внизу стояло дерево. Именно оно вчера отбрасывало тень, но это, однако же, вовсе не означало отсутствия древних мыслеформ. Мыслеформы были, ночью Люпис в этом убедился. После того, как Тяпус разбудил всех, торопясь свалить с себя тяжелую ношу сна-предупреждения, Люпис долго лежал с открытыми глазами, видел на потолке кривляющиеся рожи (нужно было сосредоточиться, чтобы их разглядеть) и слышал тихое, как шелест: "Вон отсюда, нечисть поганая. Ужо приидет по вашу душу витязь в златом шеломе с пылающим мечом. Тё-омное, тё-омное нынче время. Страшно, страшно жить. А не жить еще страшнее". От последних слов становилось зябко и неуютно. Им, древним, было прекрасно известно, что такое быть нежитью, а эта жизнь под Фрастом в постоянном ожидании окрика, по его указке, без собственных крыльев - она была, как чужая. Он как в зеркало смотрелся в этот потолок. Он, некогда живой человек, стал марионеткой, маской, которой такая же маска вправе была сказать: "Вон отсюда, нечисть поганая".

   Впрочем, ночные мысли всегда отличались тяжестью и безысходностью. Утром они исчезали, оставляя после себя царапающий осадок, который также быстро исчезал. Вот и сейчас их как не бывало.

   Но недаром, ох, недаром Тяпусу снился нехороший сон, а Люписа одолевали мрачные мысли.

   Вскоре припожаловали пахнущие подземельем неразлучные Шурфейс с Джадфайлом и огорошили крайне неприятным известием.

   Отыгрались бершонцы, облапошили, гады.

   За ночь ситуация в корне изменилась. Чистящие файлы, коротышки поганые, усиленно поработав, уничтожили основную массу виртуалов. Развернулась было виртуальная система во всю ширь - с захватом Интернета, локальных сетей, управляющих вычислительных центров, серверов, очутились в руках оружие, связь и управление техпроцессами, но вдруг в одночасье система эта, не успев сказать ни бе, ни ме, приказала долго жить. Кстати, Интернет оказался самым уязвимым. Коротышки вычистили его весьма быстро, наводнив особо вредными удушающими псевдожизнь программами.

   Пошли прахом надежды на легализацию виртуального мира, в корне поменявшего бы нынешнюю глупую реальность. Да что там говорить.

   - Кроме вас двоих кто еще остался? - кисло спросил Люпис.

   - Тридцать три единицы, ваша честь, - по-военному отрапортовал Джадфайл. - Скрывались в подземке, куда чистильщики сунуть нос побоялись.

   - Прямо уж побоялись, - проворчал Шурфейс. - Скажешь тоже. Не учуяли, вот и всё объяснение.

   - В подземке, значит, отсиживались, - сказал Люпис, а сам подумал, что этак можно всё окончательно прошляпить.

   Нужно действовать. Но как?

   Из космоса уже не шарахнешь, накрылся космос. Можно, конечно, натравить на Попова ФСБ, у этих сыскарей хватка, как у бультерьеров, и они бы рады были узнать адресок, но где гарантия, что они его немедленно застрелят? А Попова нужно именно что застрелить, причем в определенную точку, которую еще требовалось найти. Ибо он, внешне оставаясь человеком, человеком в обычном смысле слова уже не был, а был некой информационной сущностью, ощущающей себя Игорем Поповым, одетой в энергетический каркас. В этом каркасе пока еще имелись несколько точек, являющихся своего рода пуповинами, связывающими сущность с внешним миром. Как только точки эти закроются, Попов станет монолитом, замкнутой на себя системой. Точки эти обычно находились в районе темени, третьего глаза и солнечного сплетения.

   Когда Марьяж бил Попова по голове, каркас не был еще сформирован полностью, однако уже и тогда он был весьма крепок.

   Надо стрелять в маковку, в лоб, либо в подвздошье, но как объяснишь это сыскарям из ФСБ? Как объяснишь в письме или в телефонном звонке, что Попов - не человек? Люди неглупые и опытные, они сразу заинтересуются, а кто ты сам есть такой, господин аноним, такой начитанный, такой осведомленный? И, взяв Попова, вместо того, чтобы уничтожить его, начнут раскидывать свои сети, имея в виду анонима. А тем временем Попов созреет и спокойненько себе исчезнет.

   Нет, ФСБ отпадала. Рассчитывать можно было только на собственные силы.

======

   Два здоровяка, один помоложе, по-спортивному одетый, другой чуть пониже ростом и постарше, в светлом костюме и при галстуке, постучали в дверь дома, на который выводила тропинка, ведущая от автобусной остановки к Лыково.

   Открыл, само собой разумеется, Кузьмич, ибо это был его дом. Открыл с твердым убеждением, что скалымит на бутылку, поскольку все новенькие, кто еще ни разу не бывал в Лыково, от остановки послушно топали по этой тропинке, выходя прямиком на дом Кузьмича.

   С одной стороны, это было удобно, с другой стороны надоедало бегать открывать, так как иные ходоки жлобились давать на бутылку, норовя получить информацию задаром. Такие вместо информации получали комбинацию из трех пальцев.

   Сегодняшних Кузьмич предварительно увидел в окно, а увидев, сразу понял - верняк.

   Расклад, правда, получился несколько иной, чем думал Кузьмич. Эти двое, у одного из которых во рту матово поблескивал золотой зуб, попросили узнать, дома ли Игорь Попов. Только лишь узнать, больше ничего не надо.

   Вот тебе, мужик, два червонца, сказали они. Еще два получишь после того, как сделаешь дело. Чтобы ясно было, что не забиваешь нам баки, лучше вызови Попова во двор. За нас не беспокойся, что нам надо, увидим.

   Трубы горели, поэтому Кузьмич не заставил себя упрашивать. Как был в шлепанцах на босу ногу, небритый-нестриженный, с могучим вчерашним выхлопом, так и поскакал, задрав штаны.

   С вечера еще он заметил свет в доме Поповых, значит перебрались от Евдокии-то. Похоже, и хозяин прибыл.

   Открыл мордатый парнюга ростом под притолоку, который, смерив взглядом неказистого расхристанного Кузьмича с седыми волосенками на груди, лениво пробасил:

   - Кого надо?

   - Игоря, - тут же ответил Кузьмич и, стараясь быть убедительным, добавил: - Мне б его на минутку, мил человек. По хозяйственной части. Скажи, мол Кузьмич вызывает, но упаси Боже не по поводу пузырного дела.

   - На пузырь, что ли, надо? - спросил Толян и понес руку к карману.

   - Ага, - непроизвольно сказал Кузьмич. А что бы вы сказали на его месте?

   Толян вынул сотню и, держа за уголок, как морковку, перед носом Кузьмича, осведомился:

   - Кто послал?

   - Убей Бог, по хозяйству, - Кузьмич истово перекрестился. - Кликни, мил человек. А?

   А сам так и косил на висящую перед носом сотню, так и косил.

   - На, - Толян небрежно сунул сотню в нагрудный карман кузьмичевской рубахи, чуть не оторвав его, и, закрывая дверь, буркнул: - Нету Игоря. Уехал.

   Нету, так нету, зато сотня в кармане. Кузьмич перепрятал деньги в штаны, где карман был глубже, и, ликуя, помчал назад.

   - Эй, - окликнули его из кустов. Эти двое, оказывается, были рядом.

   - Нету Игоря, - выпалил Кузьмич. - Уехал.

   - Куда? - осведомился тот, что с золотым зубом, и прищурился.

   Плохой у него был прищур, не обещающий ничего хорошего.

   - Просили же только узнать, - замирающим голосом сказал Кузьмич.

   - И то правда, - произнес амбал помоложе. - Ладно, дядя, вот тебе еще два червонца, как обещано. Чтоб не думал, что все сплошь жулики. А сам, смотрю я, жу-улик.

   Он щелкнул Кузьмичу по носу пальцем, и оба они, переговариваясь, направились к автобусной остановке.

   Нос болел минуты две, потом прошел. Если бы он не был постоянно красен и раздражен, глянцев на конце, прошел бы раньше, а так зудел, паразит. Но это всё было дело десятое. Главное, что на халяву удалось сшибить сто сорок целковых...

   Сообщение, которое привезли из Лыкова Шурфейс и Джадфайл, повергло суперсыщиков в шок. Выходит, Попов уже ушел. Прохлопали ушами, проворонили, прошляпили. Надо было сразу, прочухавшись после сокрушительных ударов лабазника Толяна, уничтожить дом. Тогда еще спутниковая система была под контролем виртуалов.

   Какая тяжелая ночь, какая неблагодарная тяжелая ночь. Уже из будущего грозил пальцем Его Высочество Фраст.

   Оставалась месть. Может, хоть это как-то умилостивит Его Высочество. Может, почуяв нависшую над семьей опасность, Попов досрочно вернется из командировки? И тогда Его Высочество успеет разрубить узел. Он без всякого сомнения и так успеет, но без лишних потерь, лишней спешки, лишней траты сил, а главное - не торопясь и с достоинством...

   В одиннадцать часов доступ к телу был открыт.

   Коричневый полированный гроб утопал в цветах, крышка над изголовьем была распахнута, открывая до пояса наряженного в новую форму Валерия Михайловича Скоробогатова. Вторая крышка была не просто закрыта, а искусно, без следов на полировке, заколочена гвоздями. Ноги Скоробогатова под нею были туго стянуты плотной кордовой лентой и намертво соединены с гробом пятью наложенными сверху стальными скобами, которые были привинчены ко дну гроба могучими ботами.

   Руки Валерия Михайловича были прибинтованы к торсу, а бинт пропитан гипсом. Получился своего рода каркас, из которого выглядывали лишь кисти со сплетенными пальцами. Кстати, пальцы были склеены специальным клеем, так что не раздерешь.

   Конечно, пришлось повозиться с формой, распарывая, подгоняя по месту, а потом прихватывая её на нитки и булавки так, чтобы и сомнений не возникало в целостности. Портниха, которой было хорошо заплачено за работу, а главное - за молчание, старалась не дотрагиваться до твердого, как камень, мерзлого тела, но когда случайно дотрагивалась - вздрагивала, ощущая могильный холод.

   Тело было обложено льдом, сам же гроб поставлен на спецплиту, охлаждаемую фреоном. По жаркой погоде, а опять с утра была жара, находиться рядом с гробом было даже приятно, от него веяло прохладой, пропитанной густым ароматом хвои.

   Народу в зале было на удивление много. Часть из них несомненно влекло любопытство - как же, такой молодой, обласканный судьбой, и вдруг на тебе, помер, может кто из публики шепнет - от чего помер-то, другая часть пришла и толклась сейчас в зале с единственной целью - прорваться на поминки, но основная масса Скоробогатова знала и пришла затем лишь, чтобы попрощаться.

   Вера с Костей сидели на стульях в двух метрах от гроба. Вера ничего не знала и слава Богу, что не знала. Ларин настрого предупредил всех своих - Вере ни полсловечка. То, что с похоронами спешка, увы, так надо. С телом происходит крайне редкий, неприятный и скоротечный процесс, так что сразу после прощания тело повезут на кремацию.

   Валерий Михайлович лежал в гробу, как живой. Казалось, вот сейчас он глубоко вздохнет, откроет глаза и скажет: "Какого черта? Я категорически возражаю". Как-то не верилось, что с телом происходит какой-то непонятный процесс. Не хотелось верить. Впрочем, Вера понимала, что Ларин врать не будет.

   На исходе второго часа, когда уже все засобирались, а сзади подошли забрать стул, Вера, которая непрерывно смотрела на лицо мужа, понимая, что больше уже никогда его не увидит, заметила вдруг, что правый глаз у Валерия приоткрылся и из него поползла слеза. "Живой", - подумала она, обмирая, но Нелюбин, который оказался рядом, шепнул: "Жарко. Размораживается", - после чего самолично закрыл крышку и дал знак дюжим одетым в форму операм выносить гроб.

   Грянул траурный марш, у Веры подкосились ноги. Кто-то подхватил её сзади, кто-то сунул под нос пузырек с нашатырем, кто-то набулькал в стакан что-то коричневое и заставил выпить. Она выпила, не почувствовав вкуса, и всё отодвинулось на задний план, стало нереальным. Именно так - первого плана не было, а был лишь задний, и тот нереальный.

   Куда-то их с Костей везли, потом вывели из машины, и она вновь увидела знакомый гроб, который держали за ручки шестеро ражих фээсбешников. Они пошли ко входу какого-то серого здания, Вера с Костей направились за ними. Кто-то из офицеров, несущих гроб на опущенных руках, постоянно сбивался с ноги, поэтому шестерка шла неровно, забирая то вправо, то влево. "Что они - пьяные?" - отрешенно подумала Вера.

   Вошли в здание, очутились в высоком длинном холле с черными шторами, прошли половину его.

   - Дальше не надо, - сказал сбоку Ларин и попридержал Веру за локоть, ибо она, действуя, как автомат, продолжала идти вслед за раскачивающимся гробом.

   Офицеры ускорили шаг, почти побежали. Вот они вместе с гробом скрылись за широкой двустворчатой дверью. Спустя две секунды из-за этой двери донёсся приглушенный рев, похожий на рев какого-нибудь большого животного.

   - Что это? - спросила Вера безучастно.

   Ларин не ответил, а Нелюбин сказал:

   - Пойдемте, Верочка, в машину. И ты, Костя, пойдем. Подождем там. Уже скоро.

   Она дала отвести себя в черный "Кадиллак", где Нелюбин, наглухо закрыв все окна, включил кондиционер и "Реквием" Моцарта.

Глава 8. Это покойник

   За два часа, проведенных в жарком зале, Скоробогатов, похоже, отогрелся, лед уже не помогал. Нелюбин вовремя захлопнул крышку гроба - труп открыл второй глаз. Потом, в машине, его растрясло, и когда офицеры понесли гроб в крематорий, покойник уже мог двигаться. Он и начал двигаться, да так, что мотал шестерых здоровяков из стороны в сторону. Чувство близкого конца стало вдруг очень острым, и он заревел, раздирая склеенные губы. Этот-то рев и услышала Вера.

   Офицеры торопились, ибо слышали, как хрустит ломаемый могучими руками гипс и звенят, лопаясь одна за другой, стальные скобы.

   Обмотав гроб цепью, они водрузили его туда, куда указал перепуганный насмерть служитель - на стальную площадку, которая тут же быстро поехала в раскрывшийся зев огненной печи.

   От зева шел такой жар, что офицеры вынуждены были отступить.

   Покойник вышиб крышку над изголовьем, высунулся боком из гроба и правой рукой начал лихорадочно сдвигать цепь к ногам, всё больше и больше высовываясь наружу. Вот он сел.

   Всё происходило очень быстро, а ведь каких-то пятнадцать минут назад труп едва сумел приоткрыть глаз. Хотя здесь-то, у печи, его мышцы хорошо разогрелись.

   Скоробогатов заревел, растопырил руки и в таком виде подъехал к огненному зеву.

   Неизвестно, чем бы это закончилось, но тут два офицера, один схватив стальной багор, другой кочергу, с силой запихнули его в печь. Лязгнула, закрывшись, заслонка. Рев понемногу сошел на нет.

   - Это покойник, - членораздельно сказал один из фээсбешников, пристально глядя в глаза белого, как мел, служителя. - Ты понял? Покойник, в которого вселился бес. И чтоб ни одна душа о том, что здесь было, не знала. Ты понял?

   - Понял, - пролепетал служитель, ясно осознавая, что этим ребятам ничего не стоит примотать его цепями к загрузочной площадке и вот так же отправить в печь.

   - Не надо перегибать, - сказал офицер, читая его мысли. - Мы не звери. Но "хорошую" жизнь устроить можем. Так что не трепись.

   Через двадцать минут офицер постучал в окошко "Кадиллака" и передал вдове вазочку с пеплом мужа...

   Люди Бершона, как и сыщики Фраста проникшие в прошлое по нисходящему хронопотоку, что как инверсионный след за самолетом, быстро рассеиваясь, тянулся за капсулой Корнелия, работали, как сумасшедшие, ликвидируя последствия, оставленные бедствием.

   В прошлое хлынуло не самое лучшее, не то, чем можно было бы гордиться, что оставило бы после себя золотые отметины. Помимо уже знакомых нам виртуалов, лихо подмявших под себя информационные сети, были другие создания с искусственным интеллектом, не нашедшие применения своим талантам в родном времени. Были авантюристы, мошенники, воришки, жулики, а также те, кто был объявлен в розыск. Кто-то хотел бы разбогатеть на антиквариате, кто-то на знании истории, кому-то в наследство досталась старинная газета с тиражом лотереи - не упускать же шанс, а кто-то вообще хотел бы докопаться до корней своего злейшего врага.

   Вся эта публика была разбросана по "инверсионному следу" с заселением тех пунктов, где имела остановки капсула Корнелия. Самое забавное, что никто из них не представлял себе, каким образом может вернуться назад. Но вполне возможно, что так вопрос теперь и не ставился, им было хорошо в прошлом.

   Что касается бершонцев, то их возвращение должно было осуществиться с помощью Служебной Вертикали - хронолифта одноразового действия, посылаемого из будущего в определенные пограничные точки. Устройство это, кстати одно из изобретений лаборатории Игната Корнелия, сжирало бездну энергии и практически никогда не применялось. Вот если бы существовал восходящий хронопоток, тогда вернуться можно было бы без особых потерь. Если бы, да кабы.

   Пока же бершонцы, не ломая головы над проблемой возвращения, занимались своей работой - уничтожали следы из будущего.

   С виртуалами, которые распространились не ниже 1999 года, бершонцы разбирались с помощью виртуальных же созданий - чистящих файлов. Несколько сложнее обстояло дело с искусственниками продвинутыми, способными существовать помимо компьютерных сетей, квазиживыми. Эти работали уже под живых людей.

   В 1937 году (место следующей за 1999 годом остановки капсулы Корнелия), например, бершонцы вышли на одного практикующего зубопротезиста, по всем параметрам искусственника. Больно уж знающ был и хитер. До того хитер, что на любой вопрос имел любой ответ. Попался на том, бестия, что за громадную сумму составил одному чиновнику помесячный гороскоп, используя при этом приёмы проекции на будущее, которые стали известны лишь в 24 веке. Был стёрт.

   Этот 1937 год оказался просто битком набит проходимцами из будущего, уже не искусственниками. Они весьма естественно влились в ряды местных проходимцев, однако же будучи птицами более высокого полета, имеющие более широкий кругозор, быстро выделились и заселили разного рода советские учреждения. Крючкотворы из них получились основательные. А между делом, имея надежный тыл советских служащих, проворачивали немалый бизнес, подвергая серьезным испытаниям некрепкую еще советскую казну. И казна, понимаете ли, зашаталась, набекренилась, понимаете ли, казна-то. Немедленно возник вопрос: кто набекренил казну? И немедленно возник ответ: враги народа. Ну и так далее, со всеми вытекающими из этого ответа последствиями. Бершонцам оставалось лишь указывать пальцем, кого брать. Для этого, кстати, им пришлось переоблачиться в черную кожаную одежду. Потом, правда, началась такая резня, что не приведи Господь, но туда им и дорога, этим прохвостам. Главное, что сделано это было не своими руками, не лег грех на душу.

   О проходимцах, конечно же, писать можно много, но вернемся в 1999 год.

   Здорово мешались под ногами прохиндеи Фраста. Всего-то их было трое, а вредили что тебе рота. Надоели с этими своими виртуалами хуже горькой редьки. Иной раз так и подмывало шлепнуть паразитов, пользуясь их же методами, но, увы, делать это было нельзя - господин Бершон в свое время раз и навсегда запретил поднимать на сыщиков Фраста оружие. На кулаках, мол, бейтесь, а чтобы там плазменные излучатели или субмолекулярные бластеры - это ни-ни. Складывалось впечатление, что господин Бершон боится Фраста. Но может быть, это была своеобразная этика - сыщик сыщика не тронь, какой бы гад он ни был.

   ЧП с лабораторией Корнелия случилось неожиданно, естественно никто к переходу в прошлое не подготовился, нужно было использовать нисходящий хронопоток, пока он не рассеялся. Был, конечно, предварительный инструктаж с привлечением специалистов по прошлому, но скомканный, беглый. Представьте, что можно наболтать в течение четверти часа о событиях, происшедших за десять минувших веков. Предполагалось, что ниже капсула с лабораторией не опустится. К тому времени либо она остановится сама, либо её успеют остановить, либо... Либо произойдет самое страшное, чего нельзя было допустить.

   Поэтому поначалу бершонцы, очутившись в былых временах, из-за незнания истории частенько попадали впросак.

   Кто сможет остановить капсулу, было не очень-то ясно, но господин Бершон в напутственном слове сказал своим гвардейцам, что пусть это их не беспокоит, поскольку им, гвардейцам, надлежит заниматься совсем другим. Однако если подвернется случай остановить капсулу, пусть даже ценой жизни, то Родина этого не забудет. Живому будет вручена премия в сто миллионов клукеров (месячная зарплата среднего офицера-бершонца составляла две тысячи клукеров), погибшему - вечная слава, и восемьдесят миллионов семье.

   Брошенное мимоходом семя не дало всходов, бершонцы не жаждали посмертной славы, хотя и обнаружили весьма неприятный факт: капсула методично прошивала века и не имела тенденции к самостоятельной остановке.

======

   А теперь вновь вернемся в утро 24 июня.

   Солнечный луч проскользнул сквозь неплотно закрытую занавеску и упал на лицо спящего Антона. В тот же миг ему приснилась Маша, за спиной которой ослепительно сияло солнце. Маша улыбалась и что-то говорила Антону, а золотое светило било порой по глазам, заставляя зажмуриваться и прикрываться рукой.

   Он проснулся и обнаружил, что загораживается рукой от узкого слепящего луча. Где-то далеко гудели моторы мчащихся по трассе автомашин, гавкала собака, вот закукарекал петух, голосисто заверещала какая-то молодуха: "Любка-а, Любка-а, слышь, чего скажу...", замычала корова - и Антон радостно ощутил: он в деревне. А рядом, в соседней комнате, Маша.

   Молодуха со своей Любкой разбудила Толяна с Буханкиным. Толян ночевал на продавленном диване, а Буханкин на матраце, брошенном на пол. Антон, кстати, ночь провел на узкой панцирной кровати. Когда выбиралось место для ночлега, и вопроса не возникало, кто где будет спать. Толяна мог выдержать только диван, Антону годилась и панцирная кровать, ну а валютному фарцовщику самое место было на полу, как собаке какой-нибудь. Буханкин больно-то против и не вякал.

   Зевнув, Буханкин мелко перекрестил рот и сказал, обращаясь к Толяну:

   - На дело сегодня идем?

   - Какое, нафиг, дело? - ответил Толян. - Забыл, о чем просил Игорек?

   Буханкин подумал-подумал и сказал:

   - Да. Неудобно отсюда ездить на дело. Далеко-с.

   - Зато никто не найдет, - откликнулся Толян. - Если вдруг захочет тебе пендалей навешать. Дело-то оно такое - пендалями пахнет.

   - Если кто захочет, он и здесь сыщет, - пробормотал Буханкин. - Риск есть в каждом деле. Не рисковать - икры не жрать...

   Потом оказалось, что ночью Игорь ушел. Куда - непонятно. Записки не оставил. Света была в шоке, но виду старалась не показывать.

   Маша с Антоном сходили в магазин, который работал с 8.00, и принесли диетической колбасы, яиц, банку зеленого горошка, свиную тушенку, две банки фасоли и хлеб.

   После завтрака приволокся Кузьмич. Зачем-то ему понадобился Игорь. Толян, сказав, что Игоря нету, сунул ему в карман сотню. Жалко стало старика, у которого аж голова тряслась с похмелья.

   Ночные трофеи, добытые Толяном малой кровью, лежали там, куда их ночью же отнес Игорь - в кладовке с садовым инвентарем.

   С оружием Толян в своей жизни встречался, но в основном это были кастеты, ножи, пистолеты, максимум пистолеты-пулеметы. А тут в компании со шлангами, опрыскивателями и вилами на полу лежали солидные такие, военные-военные автоматы и гранатометы. В армии Толян не служил из-за плоскостопия, и подобное оружие видел лишь в боевиках, которых в свое время насмотрелся до одури. Это, однако, вовсе не означало, что он бы в решающую минуту спасовал и не взял его в руки. Взял бы, и не просто за ствол, чтобы прикладом отходить противника, а как надо, и всадил бы в брюхо ему тройку горячих пуль, и разнес бы его из гранатомета в пух и прах.

   - Ту-ту-ту-ту-ту, - "застрочил" из автомата Толян, взяв его в руки.

   Антон хмыкнул - Толян при всех его хоромах и машинах был такой ребенок. Оружие было классное, супероружие. Антон быстро с ним разобрался, одного только не мог понять, как ночные диверсанты собирались его применять? Не война ведь. Стрельба пойдет очередями и не обязательно в цель, от гранат полетят осколки, а вокруг гражданское население. Где у этих диверсантов голова, почему бездействует милиция, куда, в конце концов, смотрят органы безопасности? Ведь это же армейское оружие, как оно вообще попало на гражданку? Глупое время, безответственное.

   Антон почувствовал легкую тоску по ушедшему уже так далеко 37-му году, жизнь в котором была строго и определенно очерчена: карьера кадрового офицера, очередные звания, заслуженные награды, но главное, конечно, работа. Человек хоть и не лошадь, однако тоже предназначен для работы.

   А тут что? Холуй при обормоте.

   Антон посмотрел на Толяна, который, встав на четвереньки, изучал гранатомет, и вздохнул. Обормот и есть.

   Буханкин с Ремизовой болтали в тени на лавочке.

   Маша ушла куда-то звонить, а Света сидела в комнате и никуда не пускала Кольку. Тот слонялся из угла в угол, не зная, чем бы заняться, пока Света не подсунула ему коробку с китайскими головоломками.

   - А ежели они пушку приволокут? - глубокомысленно изрек Толян и повернул к Антону свою большую круглую голову.

   Нет, этот парень обормотом не был. Просто время было такое - непосредственное, без экивоков. В этом времени диверсанты вполне могли прилететь на самолете и скинуть на дом Поповых бомбу. А чо? И ничо.

   Вскоре пришла Маша. Антон увидел её в окно и вышел в сени встречать. Она улыбнулась ему, совсем как там, во сне, и он понял, что был суров и несправедлив к нынешнему времени.

   - Будем, наверное, прощаться, - сказала Маша.

   То есть, как прощаться?

   - Почему? - сказал Антон, чувствуя, что говорит глупость. Маша ведь не при Толяне.

   - Стоп, - заявил Толян, выходя в сени. Он всё слышал, поросенок этакий. - Так не пойдет. А ежели они сейчас нагрянут? У нас всего-то двое стрелков - Антон да ты, Мария.

   - Кто нагрянет? - спросила Маша.

   - Диверсанты, - ответил Толян.

   - Извини, Толик, работа, - сказала Маша. Прозвучало это как: некогда мне тут с вами глупостями заниматься.

   - А нам кизяками, значит, отбиваться, - произнес Толян. - Ну, спасибо, Мария.

   - Свету и Кольку я забираю с собой, - сказала Маша. - Так что можете кизяками, а можете возвращаться в город.

   - Мы бы вернулись, да у меня хата арестована, - помявшись, признался Толян.

   Маша посмотрела на Антона. Тот утвердительно кивнул и вздохнул.

   - Ну-ка, ну-ка, - сказала Маша, согнав с лица улыбку. - Прошу пройти на кухню, граждане...

   Рассказанное Машу не удивило, так как про виртуалов она знала. Вопрос с арестом квартиры был бы легко разрешим, если бы не одно но: применение стрелкового оружия. Вот тут была большая закавыка, ибо ни у Толяна, ни у Антона не было санкции на право применения оружия.

   - Позвольте, позвольте, - перебил Машу Антон, не заметив, что перешел на "вы". - У меня есть.

   - Тридцать седьмого года, - усмехнулась Маша. - Просрочено, товарищ.

   Антон сжал кулаки, но Маша похлопала его по руке - расслабься, мол, и сказала:

   - Это я как бы милиционер. Как бы с их позиции рассуждаю. Однако ситуация неординарная, поэтому я думаю, что этот крючок мы разогнем. А тебе, Антон, как чекисту-ветерану выхлопочем официальное разрешение на право ношения и применения оружия.

   Теперь уже усмехнулся Антон.

   А через пять минут на дом началась атака.

   Началась она с того, что какой-то гад из-за придорожных кустов выстрелил в окно из гранатомета. Стрелял этот гад неумело и в окно не попал, но перепугал находящихся в комнате Светлану и Кольку до смерти. Те с визгом выскочили в коридор.

   В комнату вломился Антон с маузером. Стекло в наружной раме, разумеется, было вдребезги, внутреннее выдержало. Антон распахнул створки, привычно определил, откуда могли стрелять, и всадил две пули в подрагивающие кусты, что стояли на обочине дороги в тридцати метрах от окна. Шевеление прекратилось, между ветвей появился гранатомет, вновь нацеленный в дом Поповых. Антон выстрелил уже по гранатомету, метя сначала чуть выше ствола, потом чуть ниже. Оружие запрокинулось, уставившись в небо.

   - Один готов, - процедил Антон, ощупывая взглядом окрестности и никого больше не замечая.

   Не может быть, чтобы гад был один.

======

   Тем временем Толян, схватив автомат, вылетел было из дома наружу, но тут с соседского огорода ударили сразу три автомата. Толян, успев разглядеть трех диверсантов, стреляющих от живота, юркнул обратно. Слава Богу, не задело.

   Буханкин, отсиживающийся на кухне, выглянул в окно и тут же отпрянул, поскольку увидел заходящих с тыла пятерых амбалов. Буханкина тоже увидели, тотчас затрещали выстрелы, зазвенели, разлетаясь, стекла.

   На кухне появилась Маша с автоматом и сделала знак Буханкину, чтобы выметался. Буханкин послушно ретировался, а Маша дала длинную очередь по перелезающим через забор амбалам. Двое из них повисли на заборе, трое с дырами в груди попятились обратно. Маша отстрелила одному из них голову (она отлетела, как кочан капусты), и он опрокинулся назад, вздев вверх ногу, ибо зацепился штаниной за штакетник. Двое оставшихся дали деру. С такими-то дырами. Висящие на заборе заискрили.

   Толян приловчился стрелять из-за толстой входной двери. Приоткроет её, выпустит в белый свет короткую очередь и вновь захлопывает.

   Нападавших было много, больше тридцати. Неся потери, они понемногу окружали дом.

   Вот диверсанты, убедившись, что гранатометчик больше не контролирует свой сектор, начали появляться и со стороны дороги. Антон теперь стрелял без перерыва, стараясь отстрелить какую-нибудь конечность, ибо быстро понял, что против них воюют виртуалы. Патроны в маузере вскоре кончились, и он перешел на СПП.

   К этому пистолету нужно было еще привыкнуть. У маузера тонкий ствол логически заканчивался мушкой, Антон как бы прострачивал этим стволом аккуратные стежки, мысленно соединяя цель и мушку, у СПП же всё было не так. СПП был толст и туп, как утюг, Антон его поначалу не чувствовал и хотя в противника попадал, но с некоторым смещением. Не в сердце, скажем, а рядом. Однако против виртуалов такая точность была не нужна, и СПП, неизменно наносящий увечье, тут был хорош.

   Одним словом, меткий Антон наносил нападавшим ощутимый урон. У Маши урожай был поменьше, но и она, передвигаясь от окна к окну, положила с десяток виртуалов. Толян, как ни странно, сдуру уничтожил двоих. И остались у противника командующие из-за прикрытия Люпис с Тяпусом, Марьяж, Шурфейс с Джадфайлом да семеро осторожничающих виртуалов.

   Видя такое дело, Люпис пошел на шельмовство. Сложив ладони рупором, он громко возвестил:

   - Сдавайтесь, вы окружены. Выходить по одному с поднятыми вверх руками, в противном случае дом будет подожжен.

   - Дурак ты, - не менее громко, хотя ладони рупором не складывал, ответил ему Толян. - Сейчас омон приедет, скрутят тебя, балду, в бараний рог, а раскручивать не будут. Сматывался бы ты лучше, дебил несчастный.

   - Экие какашки, - сказал Люпис и вновь заорал:

   - Нам нужны Попова с маленьким Поповым. Попова, выходи, других не тронем.

   В ответ Антон с Машей уложили еще двух виртуалов.

   Движения и крики снаружи прекратились, а спустя три минуты где-то неподалеку зарокотали моторы, и несколько машин умчались к трассе.

   Толян приоткрыл дверь, убедился, что противник дал тягу, после чего вышел во двор. Из соседнего дома, за которым до этого прятались суперсыщики, на негнущихся ногах выплыл старик-хозяин и побрел к нужнику. Переволновался, бедняга.

   Суперсыщики оставили после себя три "Ауди" с ключами в замках зажигания. Машины стояли на окраине Лыкова, о них доложили местные пацаны, которые сразу после окончания перестрелки стянулись к дому Поповых.

   Света туго набила хозяйственную сумку российскими купюрами, остальные деньги, находящиеся в чемоданах, спрятала в подполье, весьма искусно замаскированное от воров. Обычно сюда на зиму убирались пищевой запас, газовые баллоны, утюг, электродрель и прочие особо ценные вещи.

   Закрыв окна ставнями и заперев дверь, она присоединилась к ожидающим её во дворе товарищам по несчастью, вслед за чем они, впереди Толян с автоматом, этакий крутой боевик в окружении ребятни, а следом все остальные, направились к машинам. Что добру-то пропадать?

   Маша облазила "Ауди" в поисках "подарочка", но взрывчатки не нашла.

   Вслед за этим, погрузившись в две машины, они умчались в город. Первую машину вела Маша, вторую Толян...

   Весьма скоро бершонцы поняли свою основную ошибку и сменили черную униформу на обычную одежду землян, после чего растворились в толпе.

   Помимо оружия, из будущего они прихватили с собой ручной копирователь, с помощью которого шлёпали копии всяческих документов, а также дензнаки. С документами и деньгами поначалу тоже вышла промашка - везде стояли номера оригиналов, что едва не привело к стычке с милицией. Эту ошибку бершонцы быстро исправили, изменив программу копирователя.

   Имелся у них также корректировщик, позволяющий вычислять залетных проходимцев. Физические и энергетические параметры прапрадедов и праправнуков отличались мало, и корректировщик использовал метод сравнительного анализа. Разница между залетным и аборигеном должна была заключаться в том, что один был гость и не дорожил существующими ценностями, а другой был хозяин и этими ценностями дорожил. Когда корректировщик выдал первоначальный результат, у бершонцев глаза на лоб полезли - залетные среди прочего населения города составляли чуть ли не 20%.

   Срочно пришлось менять метод, но и тогда корректировщик выходил на залетных с такой же вероятностью, с какой выходил на местных мазуриков, каковых было особенно много среди чиновничества. Этим ребятам, похоже, было совсем наплевать на будущее страны и вообще на всякое будущее. Мир этот был создан только для них. До них мира не было, а после них не будет. На их фоне залетные казались не такими уж и вредными, даже совсем не вредными, ибо для будущего представляли гораздо меньшую опасность.

   И все же они были потенциальными источниками хаоса.

   А между тем, никакого хаоса не было. Кто хотел - воровал, кто хотел - пил, кто хотел - работал за двадцать долларов в месяц, кто хотел - торговал, кто хотел - бастовал на горбатом мосту. Жизнь текла себе потихонечку, опуская опущенных и возвышая успевших выскочить на поверхность, и казалось, что так оно всегда было, есть и будет. Во веки веков. Нет, нет, хаоса не было. А было огромное, жирное, засасывающее в себя всё и вся болото, со дна которого порой всплывал очередной дурно пахнущий пузырь.

   Возникал естественный вопрос: каким же это образом из такого затхлого прошлого могло возникнуть вполне приличное, вполне цивилизованное будущее? И логичного ответа не было.

   Корректировщик был устройством не только анализирующим, но и исполнительным, отчего, собственно, и произошло его название. Выявив субъекта, подпадающего под категорию "залетный", он испрашивал разрешение у бершонца-диспетчера, после чего производил выправление ситуации.

   Для этого он использовал самодвижущийся самонаводящийся диск-корректор. Всего в запасе имелось 100 дисков-бумерангов.

   Выглядело это так. К поднадзорному субъекту на сумасшедшей скорости бесшумно подлетал диск-корректор, на секунду зависал над его маковкой, вслед за чем так же стремительно и бесшумно улетал. Субъект обычно ничего не замечал, только память его вдруг начинала хромать. Субъект путался в датах, забывал формулы, никак не мог вспомнить, как зовут его мать, в общем, становился совсем плохоньким. Но новое воспринимал вполне прилично, всё запоминал и мог в любую секунду вызвать из памяти. То есть, память как бы обрезало.

   Учитывая, что ошибка в выборе залетного составляла 50%, мнемообрезанию подвергались и мазурики-чиновники, что, в общем-то, большой беды из себя не представляло, но приводило к некоторой путанице.

   Забывшего место своей работы чиновника исправно приносили туда ноги или персональный автомобиль. Седалище помнило кресло. Рука сама собой выводила крендель подписи. А вот был или не был счет в швейцарском банке - это из головы напрочь вылетало. Поэтому приходилось срочно заводить новый и изыскивать источник его пополнения. Вот такая получалась карусель.

Глава 9. Реализатор Марьяж

   Монорельсовый экспресс шел ровно и ходко. Сквозь прозрачные его стены видны были уносящиеся назад поля, лесозащитные полосы, пожухлые, как бы припорошенные пылью, придорожные кусты. Сверкали на солнце золотые маковки далеких церквей - уберегли, значит, люди-то, не дали погибнуть. Промелькивали деревеньки, застроенные двух- и трехэтажными особняками, деревянных домов уже не было. Напрочь исчезли железные дороги со всеми этими занюханными, облезлыми, прокопченными строениями, которые раньше в изобилии стояли вдоль путей.

   Экспресс шел на десятиметровой высоте, проносясь порой над гладкими, широкими, сверкающими трассами, по которым мчались каплевидные бесшумные автомобили.

   На каком-то отрезке за экспрессом увязалась летающая тарелка, на днище которой было коряво выведено пылающей желтой краской: "Не уверен - не обгоняй".

   Из пассажиров кроме Игоря в вагоне имелись две женщины, пожилой панк с оранжевым гребнем на голове и пятеро ребятишек обоего пола. Ребятишки, примолкнув, смотрели стереовизор, на котором группа голых мужчин и женщин вытворяли черт-те что. Панк спал, привалившись к стене, женщины молотили о чем-то между собой. Хорошо же воспитание. Игорь избегал смотреть на экран, а потом пошел город, и он уже смотрел только на то, что открывалось перед глазами с десятиметровой высоты. А смотреть было на что, ибо эти утопающие в зелени белые дворцы были один другого краше. При каждом дворце обязательно имелся бассейн с прозрачной голубой водой. А впереди вырастал громадный разноэтажный город, расползшийся вширь на многие десятки километров. Огромный, причудливо застроенный город, в котором уже всё-всё изменилось. Попробуй-ка найти здесь улицу Первонепечатников.

   Игорь вынул из кармана бумажник, почувствовал вдруг на себе чей-то взгляд и повернул голову. На него, не отрываясь, смотрел пожилой панк. Глаза у панка были мутные и какие-то безразличные. И был он не таким уж старым, как казался, поскольку морщины его были искусно нарисованы и подретушированы косметикой, придавая им естественный вид. Усмехнувшись, Игорь демонстративно извлек из бумажника радужную сиреневую купюру. У панка правая бровь полезла вверх, наверное это была очень крупная купюра.

   Экспресс, снижая скорость, въехал в высокий и длинный полутемный зал и здесь остановился. Игорь вышел, купил жетон в метро (сдачи ему выдали столько, что карман распух), спустился под землю на быстром бесшумном эскалаторе. Станция метро была белая и какая-то зализанная - все углы были аккуратно скруглены. Кажущиеся каменными стены пружинили. Подкативший электропоезд имел совершенно несерьезный вид, так как был сплошь разрисован разноцветной рекламой. Внутри вагона, кстати весьма комфортабельного, рекламы было еще больше.

   Игорь заметил, что панк вошел в этот же вагон. Он, с гребнем, был тут не один. Мода у них, что ли, была на яркие гребни. У большинства панков рожи были изборождены нарисованными морщинами. Истинных старцев было мало, по-видимому у них был свой мир, свой транспорт. Особенно изгалялся над собою молодняк. Много было бритых наголо, а на лысинах красовалось невесть что: пигментные пятна, панцирные узоры, складки, воровская тематика (надо же, дожило!), похабные картинки, шокирующие тексты, написанные с ошибками. В глазах рябило.

   Юнец со смачной рисованной язвой на бритом черепе лениво подсказал, с какой станции и как ловчее добраться до Непечатников.

   На нужной станции Игорь вышел. Вслед за ним вышли пятеро панков, и среди них был тот, с экспресса. Они шли вроде бы врозь, но ощущалось, что они не впервые в одной компании.

   Народу в метро толклось много, видно это мешало панкам начать действовать. И всё из-за тугого кошелька. Другой причины не было. Ну-ну, ребятки, давай, дерзай, подумал Игорь.

   Он нарочно шел вперевалочку, не убыстряя шаг. Специально обернулся и подмигнул панку с экспресса - я, мол, всё вижу. Уж это-то могло бы их как-то насторожить, не хотелось увечить потомков, пусть даже потомки эти были не из лучших. Но нет, шлёпали сзади. Вместе поднялись наверх, нырнули в людской поток, который у входа в метро был особенно густ. Здесь панки, не обладающие циклопической силой Игоря, подотстали.

   Он думал - всё уже, отвяжутся, но через квартал панки, перешедшие на бег, догнали его. Догнать догнали, однако пока трогать не стали, а пристроились сзади шагах в десяти. Их, кстати, уже было семеро. Быстро же они размножаются.

   Район здесь был старый, и хотя дома были отреставрированы, росту им это не прибавило. Семь, максимум восемь этажей. Улицы были узкие, и прохожие уже не ходили здесь толпами.

   А вот, между прочим, и она, родимая. Улица Первонепечатников. Игорь вышел на нее из переулка весьма неожиданно для себя, казалось, что еще нужно идти и идти. На доме напротив помимо названия улицы красовался крупный номер 35.

   Игорь с теплотой вспомнил толкового юнца с язвой на лысине, и тут на голову ему с силой опустилась стальная труба.

   Труба эта, много лет служившая опорой для большого куста калины, хоть и проржавела изнутри, но была достаточно крепкой. Однако защищающий голову энергокаркас был много крепче. Труба разлетелась на несколько кусков.

   - Он, - сказали сзади.

   Игорь обернулся с блуждающей улыбкой.

   Панк, тот, что ударил, смотрел на него большими глазами. Тот, что с экспресса, уже вынул из недр своей широкой блузы ребристый бластер, остальные тоже вытаскивали оружие. Похоже, это было не ограбление.

   - По точкам, - скомандовал панк с экспресса.

   Тотчас в каркас, в район солнечного сплетения и третьего глаза, вонзились ослепляюще белые молнии. Каркас отразил их, убийственно точно поразив ими же стрелявших. Этакий убийственно точный рикошет. В живых остался лишь панк с обломком трубы в руке. Он стоял ближе всех, но в стороне, поэтому молнии его не задели.

   - Кто нанимал? - спросил Игорь. - Фраст?

   Панк молчал.

   - Люпис? Тяпус?

   Панк судорожно закивал.

   - Ладно, иди, - сказал Игорь.

   Панк бочком-бочком пошел в переулок.

   Игорь свистнул, и он дунул что есть мочи.

   Всё происшедшее не заняло и минуты. Свидетелей было немного, все они, опустив глаза, старались побыстрее прошмыгнуть мимо...

   В подвале дома номер 13 его ждал транспортировщик. Как и положено - в подпространстве...

   Вновь за окнами была серая муть, а в секторе "Местонахождение", отсчитывая годы, мелькали цифры.

   Корнелий оставлял транспортировщики в местах стоянки капсулы, это ясно. Люпис с Тяпусом, спускаясь за капсулой по хронроследу, на каждой стоянке, не мудрствуя лукаво, нанимали подонков для расправы с ним, Игорем. Авось где-нибудь да получится. Это теперь тоже ясно. Понятно, что делалось это по указке Фраста.

   Ох уж этот Фраст, мимо которого, похоже, проскочить было невозможно. Игорь его не боялся, просто не хотелось пачкаться. По рассказам Вектора Фраст был существом омерзительным. Омерзительным не в смысле внешности, тут как раз всё было наоборот, внешность у Фраста была самая располагающая, этакий миляга лет сорока с посеребренными висками, а в смысле внутреннего содержания. Внутри у Фраста была бездонная смердящая хлябь.

   Транспортировщик внезапно остановился.

   "Разрыв в хроноплазме, - сказал Вектор. - Это Фраст".

   Цифры в секторе стояли на отметке "2499 год, 7 месяц, 11 число, 10 часов 32 минуты по Гринвичу".

======

   Отдел был непривычно пуст - все уехали на похороны Скоробогатова. За главного, но без права подписи и принятия кардинальных решений, остался непосредственный начальник Кибиткиной майор Шацкий.

   Первым делом Маша позвонила в управление МВД своему хорошему знакомому капитану Реутову и попросила снять охрану с квартиры некоего Золотухина Анатолия Геннадьевича (ФИО Толяна). Реутов немедленно обещал помочь, вслед за чем начал прямо по телефону приволакиваться. Ну такой ловелас, такой ловелас. Маша, смеясь, сказала, что ей некогда, и положила трубку.

   Разговор с Шацким был у нее вторым делом, мы же тем временем вернемся к событиям печальным...

   Кортеж из пяти черных иномарок подкатил к ....му кладбищу. Нелюбин забрал у Веры урну с прахом, после чего маленькая процессия вдоль могил по асфальтовой дорожке направилась к погребальной стене-колумбарию.

   Никто не обратил внимания на двух мужчин, одного с широким, другого с длинным лицом, которые стояли в отдалении у могилы некоего купца с могучим надгробьем из черного гранита. Мужчины эти, появившиеся совсем недавно, к колумбарию подходить не стали, их смутил выставленный для охраны милиционер.

   Шагов за двадцать до стены Нелюбин передал фарфоровую вазочку-урну Ларину, и теперь уже тот понес ее к распахнутой нише. Ниша располагалась в выгодном месте - на уровне груди.

   Всё наверняка делалось не так, как положено, не было ни сонмища провожающих, ни венков, ни взвода автоматчиков для прощального залпа, но ведь и могилы не было, и покойника пришлось силком заталкивать в печь. Ситуация была нестандартная, поэтому руководство отдела решило сам факт погребения не выпячивать, а произвести его узким кругом. Поминки же должны были пройти обычным порядком.

   Вот Ларин поднял урну, чтобы поставить её в нишу. Офицеры встали смирно, милиционер давно уже стоял вытянувшись, отдавая честь.

   Итак, Ларин поднял вазочку. В тот же миг в воздухе мелькнуло что-то черное, ударив по хрупкому фарфору. Вазочка разлетелась вдребезги, а всех рядом стоящих обдало мелким пеплом. Одному из офицеров фарфоровая крошка попала в глаз, он тотчас закрыл его платком. Другому в щеку впился фарфоровый осколок. Ларин, что удивительно, не пострадал, но всё лицо его было перепачкано.

   Маленький Костя, готовясь зареветь, поднял глаза на мать. Та провела рукой по щеке, посмотрела на измазанную ладонь и, страшно побледнев, повалилась на асфальт. Стоявший сзади офицер едва успел подхватить её. Костя заплакал.

   Вслед за этим Нелюбин сделал знак стоявшим неподалеку и всё видевшим рабочим, что нишу можно замуровывать. Те молчком, зная, что язык тут лучше не распускать, занялись делом.

   Уже потом, умываясь под краном, Ларин спросил Нелюбина:

   - Что это было?

   Тот пожал плечами, а офицер, которому колючая крупинка попала в глаз (кстати, она уже вышла со слезами, а глаз был воспаленно-красный), уверенно сказал:

   - Черная палка.

   Вера этого не слышала. Она, умывшись первой, сидела с Костей в машине...

   Толян из-под арки наблюдал за собственным подъездом. Мария, конечно, была девица что надо, но лучше было перебдеть. Кто его знает, ведь и у чекистов бывают промашки. Пойдешь, понимаешь ли, напролом в свою квартиру, а там менты. Ждут, родимые, чтобы, стало быть, белые рученьки выкрутить.

   К подъезду подкатила милицейская "Лада", из неё выбрался брюхатый сержант Самсонов и вперевалочку направился к подъезду. В дверях он мельком оглянулся на Толяна, махнул рукой - давай, мол, за мной.

   Самсонова Толян знал неплохо, раз даже вместе выпивали, и поэтому не стал долго раздумывать.

   Боже, что они сделали с хваленой стальной дверью. Они её вывернули вместе с косяком и кирпичами и прислонили к стене. Это что же - квартира почти что сутки была нараспашку?

   Ах, вот оно что. В коридоре на паласе сидел огромный черно-желтый пес, немецкая овчарка, и, раздувая ноздри, молча смотрел на Толяна. Гавкать не гавкал, потому что Толян был еще за пределами охраняемой территории.

   Самсонов топал ботинищами по коврам и баском переговаривался с кем-то. Ему отвечал несолидный тенорок.

   - Эй, - позвал Толян. - Кобеля уберите.

   В коридор вышел Самсонов с маленьким тощеньким но при пушке ментом.

   - Можешь проверить, всё в целости и сохранности, - сказал Самсонов и кивнул тощенькому - пошли, мол.

   - За мной, Тарзан, - приказал тощенький, выходя первым.

   Тарзан последовал вслед за ним. Проходя мимо Толяна, он коротко и мощно гавкнул, как бы говоря: цыц тут у меня. Толян отступил к лестнице.

   - Да не боись, - посмеиваясь, сказал вышедший на лестничную площадку Самсонов. - Не укусит.

   И последовал дальше, ничего больше не говоря.

   - Эй, - сказал вдогонку Толян. - А дверь?

   - Это к пожарным, - бросил в ответ сержант.

   Щас тебе пожарные раскошелятся. У них в кармане вошь на аркане. Пришлось звонить ребятишкам из фирмы "Мастер", те пообещали сей же минут приехать с материалом и инструментом.

   Тем временем подошли Шепталов, Ремизова и Буханкин. Антон тут же поставил в коридоре стул и уселся на него с дипломатом на коленях. По случайности он выбрал то место, где сидел Тарзан.

   Между прочим, Самсонов не соврал - всё в квартире было в целостности и сохранности, даже золотая цепь как лежала себе на журнальном столике, так и осталась лежать. Спиртное было не тронуто, дорогая жратва тоже, долларовый энзэ в размере миллиона трехсот тысяч долларов (эти деньги держались в доме на всякий случай, основная сумма хранилась в одном западном банке) по-прежнему находился в стенном тайнике. Ай да милиция, ай да орлы-молодцы, всё уберегли.

   Пожарники тоже были орлы - от пожара пострадала лишь игровая комната. Всё там, побывавшее в огне и залитое пеной, пришло в полную негодность, но главное, что квартира была спасена.

   И еще хорошо, что дверь не спёрли. Это, надо сказать, повезло.

   Вскоре прибыли ребятишки из "Мастера" и за триста долларов живенько установили дверь, укрепили её как положено, чтобы впредь ни одна сволочь не выломала, поставили кирпичи на суперцемент, замазали щели, закрасили поверху.

   Вслед за этим Толян вызвал ребятишек из другой фирмы, и те за двести долларов быстренько привели в идеальный вид игровую комнату.

   Живи не хочу, никакой тебе суеты, знай только отстегивай зелененькие.

   По поводу счастливого разрешения всех проблем была открыта и выпита бутылка шампанского. После шампанского разыгрался аппетит, все вдруг вспомнили, что давненько на зуб ничего не попадало. Был шустренько накрыт стол с грибками, икрой, бужениной. К этому как нельзя более подошла водка из холодильника - вчера еще Буханкин засунул туда три бутылки на охлаждение. И пошла-поехала веселуха с музычкой, с песнями, с шумом и гамом.

   Надо сказать, что Антон, как обычно, в общем загуле не участвовал, не тянуло. Мясо с грибами съел исправно, так же исправно смолотил два вкуснющих бутерброда с маслом и красной икрой, запив сладким чаем, после чего ушел с кухни в гостиную. Как-то неудобно ему было за своих друзей, которые могут вот так запросто среди бела дня взять вдруг, да начать наливать глаза. Невзирая на то, что время-то еще рабочее. И прохожие в окна пялятся.

   За всем за этим из сопредельного пространства наблюдал Марьяж. Наблюдал и ждал своего часа. Чтобы применить контрмеры, нужно было бы выйти на физический план, а делать этого пока не хотелось. Присутствующие знали его в лицо, и этот хмырь, который стрелял без промаха, непременно побежал бы за пистолетом. Вот ежели только затаиться где-нибудь на навесных шкафах, там никто не разглядит, и оттуда внушать установки. Чтоб у толстого, у Толяна, скажем, сосуды лопнули, а у девки, у Ремизовой, чтоб водка не в то горло полилась, а у стрелка этого, у пулялы, у Шепталова, чтоб пупок развязался и всё наружу повылазило, а Буханкин чтоб просто взял да помер. Но нет, это было бы слишком просто.

======

   Месть должна была быть изощренной, протяженной во времени, чтобы всё не закончилось быстрой смертью.

   Как сладостно было поставить завершающую точку - разбить урну с прахом, но ведь покойнику-то от этого было ни холодно, ни жарко. Это был просто логический финал, когда всё плохое заканчивается убийственно плохо. Такое действие тоже имело право на существование, утверждая иррациональность мира, но оно не было местью.

   Поэтому Марьяж ждал.

   Вскоре пуляла Шепталов ушел в гостиную, и у Марьяжа возникло жгучее желание сделать его импотентом. Обрезать, так сказать, все узелки, завязываемые между ним и еще одной пулялой - Кибиткиной, которую, вкупе с матерью и дитем Поповыми, сейчас пасли коллеги Люпис и Тяпус.

   Однако Шепталов, почувствовав нависшую над ним опасность, насторожился, вытащил из дипломата ПСС и начал обшаривать глазами углы. Вот нюх у чекиста, а? Марьяж решил не рисковать и вернулся к пирующим на кухню.

   А там уже шел разговор про жизнь, и как-то незаметно разговор этот перетекал в разговор о деньгах, ибо что есть жизнь без денег? Глупость, гибель. Зато если ты при деньгах, то ты туз.

   - Вот ты, Толянчик, туз, - сказала Зинаида Ремизова, - А мы с Васькой - чихня на постном масле.

   Буханкин утвердительно кивнул.

   - Ты, Толянчик, нас потерпишь-потерпишь, да и дашь пинка под зад, - продолжала Ремизова. - Куда нам? На помойку? Э-э, нет. Давай-ка мы лучше вот что сделаем. Сведи-ка ты нас с такой компанией, где в карты на бабки играют. Ссуди нам энную сумму, утром вернем. И сами с наваром останемся. Что мы как прихлебалы какие-то?

   - Продуете, - уверенно сказал Толян. - Сейчас такие спецы пошли, не башка - компьютер. Продуете. А вот в рулетку можно попробовать. Новичкам, говорят, везет.

   - Мы и в рулетку могём, - заметил Буханкин. - В рулетку даже лучше.

   - Есть система, - сказала Ремизова и подмигнула Толяну. - Дело верное. Когда еще на "панаме" наработаешь. Бабки-то сейчас нужны.

   Короче, Толян клюнул, и где-то около пяти вечера они вывалили на улицу. Именно что не вышли, а вывалили, ибо шедший следом за Ремизовой и Буханкиным Толян споткнулся на пороге и вместе с сожителями, смяв их, выпал из подъезда.

   Проходивший мимо бизнесмен Гога Ревадзе сказал уважительно: "Гуляем, дарагой?", - и отдал Толяну честь. Бывало, что и сам он вот так же терял равновесие. Они, бизнесмены, знали друг дружку, как облупленных.

   Вышедший из подъезда Антон недобро посмотрел на Гогу, и тот, наглый, как паровоз, отчего-то вдруг смешался.

   Присутствующий при сём Марьяж потихоньку хихикал. Именно он, высунувшись из своего тайного пространства, сделал подножку Толяну. Любил он эту кутерьму, эту неразбериху, эту катавасию. Именно он шепнул на ухо Гоге "зарэжу". Как раз в тот момент, когда Антон угрюмо посмотрел на Гогу. Сыграл, так сказать, роль внутреннего голоса.

   Ревадзе сделал гордое лицо и удалился стремительным шагом.

   Антон помог Толяну подняться. Ох и тяжел же был парниша. Ремизова с Буханкиным, несколько помятые, встали сами...

   В казино в затрапезном и пьяном виде не пускали, но был еще один вход, о котором знали только свои, куда уверенно направился Толян. Здесь, в недрах сверкающего здания, имелись залы с рулеткой, а также комнаты для любителей картишек. Сюда допускались лишь свои, кого знали в лицо, поскольку именно здесь крутились основные капиталы. И требования к трезвости тут не были такими драконовскими. Напротив, пребывание в пьяном виде даже приветствовалось, ибо в пьяном угаре кураж особенно силен. Что же касается смокинга с бабочкой либо костюма с бабочкой, то что за оттяжка при галстуке, который напоминает о намыленной веревке? Главное, чтобы кошелек был при себе. И желательно покруглее.

   Толяна, который бросил: "Эти папурики-бабурики со мной", - пропустили беспрепятственно, Ремизову с Буханкиным тоже, а вот Антона остановили. Уж больно взгляд у него был честный. Честный и революционный, горящий, как у Павки Корчагина.

   Два мордоворота на входе лениво велели открыть дипломат. Антон, пожав плечами, открыл, вынул оттуда СПП и наставил одному из них в брюхо. Сделал он это настолько быстро, что мордовороты не успели и пальцем пошевелить.

   - Шутник, - сказал тот, кому пистолет смотрел в живот.

   - Не положено, - пробасил другой.

   Антон немедленно перевел СПП на него.

   - Под вашу ответственность, кореш, - сказал первый мордоворот уже более любезно. - Я вижу, вы не под кайфом. В порядке исключения. Не горячитесь, прошу вас.

   После чего оба посторонились, пропуская Шепталова, который на ходу убрал СПП в дипломат.

   В уютном зале с объемными обоями, освещенном настенными светильниками, кроме стола с рулеткой имелись еще несколько столов с выпивкой и закуской. Здесь курили, но вентиляция была настолько хороша, что дым мгновенно вытягивался. Присутствующих при этом овевал легкий ветерок.

   В зале было человек пятнадцать - худых и пузатых, пузатых больше. Все были одеты достаточно просто, все уже были выпивши. Едва в зал вошел Антон с дипломатом, к нему из соседнего помещения бегом направились трое в джинсах и майках, загорелых, с внушительными бицепсами, с разноцветной татуировкой на плечах.

   - Стоп, - сказал Толян спокойно. - Это мой гость из Аджарии. Лучше его не злить.

   Тройка затормозила в паре метрах от Антона, а один из седых пузанов, по кличке Мефодий, важно изрек:

   - Твой гость - мой гость. Отвязка, братва.

   Троица вернулась в свою комнату.

   Минут десять Ремизова с Буханкиным наблюдали за игрой, потом Зинаида попросила у Толяна деньги. Тот выдал ей тысячу долларов. С собой он на всякий случай прихватил сорок тысяч - уж играть, так играть.

   Всякий на месте Антона принялся бы на халяву опустошать заставленный яствами стол и курить дорогие сигареты, но он, непьющий и некурящий, страдающий в душе от того, что приходится проводить время с контрой, стоял и смотрел, как крутится колесо и как шарик, пометавшись в противофазе, занимает свою лунку.

   Новеньким фантастически везло. Уже через полчаса при весьма крупных ставках Ремизова с Буханкиным имели в своем активе пятьдесят тысяч долларов. Даже Антона, который поневоле болел за своих, распирало от гордости. Гордость эта, кстати, была особого рода, она была замешана на чувстве удовлетворения от того, что свои, черт с ними, что они фарцовщики, обчищают сказочно богатых паханов. И тем это было неприятно, ибо фарт всегда был их уделом. Деньги что? Деньги тлен. Главное - фарт, везуха.

   Следует, однако, внести ясность в происходящее. Система у Ремизовой с Буханкиным конечно же была, и именно она на старте начала приносить плоды, но нипочем бы нашим фарцовщикам не удалось выиграть и десяти тысяч, не вмешайся в игру Марьяж, у которого был свой интерес. Нырнув под стол и выйдя там на физический план, он оттуда руководил колесом и шариком, заставляя выпадать те номера, которые звонким голоском заказывала обольстительная Зинаида.

   - Ты кого сюда привел? - не один уже раз спрашивал Толяна седой Мефодий. - Я у тебя эту ягодку покупаю на ночь, кореш.

   А сам не отрывал глаз от распирающего майку бюста Ремизовой.

   - Уже куплена, - односложно отвечал Толян. - Извините, папа.

   Ясное дело, что папой Мефодий Толяну не приходился. Это было вежливое обращение к более старшему, более опытному, занимающему высокий пост в правительственных кругах коллеге.

Глава 10. Матиус Фраст

   Светлану с Колькой охраняли сразу трое оперативников, все мастера спорта по боевому самбо, все классные стрелки с прекрасной реакцией. Место, где содержались мать и дитя, было не из самых приятных - комната с глухими стенами площадью 20 квадратных метров, в которую для украшения из фойе притащили напольную вазу с курчавым папоротником. Были здесь также две раскладушки, два кресла и переносной телевизор. Охрана размещалась в соседней проходной комнате с выходом в коридор, так что желающий попасть к Поповым мимо оперативников никак пройти не мог.

   Комната "матери и ребенка" с толстенными, в два с половиной кирпича, стенами располагалась на третьем этаже, в здании, занимаемом службами ФСБ. Где еще можно было бы найти лучшую защиту?

   Так что за Светлану и её сына Маша Кибиткина была спокойна.

   Дел сегодня было по горло, и одним из них было исчезновение капитана Гуляева, с которым Маша была в дружеских отношениях. Пропал мужик и всё. Вышел из дому за колбасой для ужина и сгинул. Лера, жена его, была в ужасном потрясении.

   На фоне этих дел порой светлым пятном проявлялся Антон Шепталов - парень из 1937 года. Вспомнив его, Маша улыбалась, уходила в себя и не замечала, как чертит на служебном документе имя "Антошка". К счастью, чертит карандашом. Потом она стирала свои каракули, ругая себя за глупость. Парень этот годился ей в деды, размечталась, это ж надо быть такой дурой.

   Дурой-то дурой, однако же жить стало как-то теплее.

   Между прочим, в соседнем отделении милиции содержался под стражей пузатый карлик, один из тех карликов, которые массово крушили компьютерные магазины, а потом принялись гонять по городу здоровенных виртуалов.

   Карлик этот прикидывался иностранцем и лопотал что-то на птичьем языке, хотя ясно было - понимает всё, что ему говорят. Уж хоть бы прикидывался-то с головой.

   Поймать его оказалось делом непростым. Несмотря на толщину, он был резв и верток. Ловили его пятеро милиционеров, знающих район, как свои пять пальцев, и взяли только тогда, когда загнали в тупик. Документов при нем не оказалось, а поскольку оснований для задержания конкретно этого карлика не было, то основанием явилось отсутствие документов.

   Взять-то взяли, а что с ним, с симулянтом, делать дальше - никто не знал. Жрать он не жрал, от перловой каши воротил нос, пить не просил, соответственно и парашу игнорировал. Ну что за человек?

   Короче, предстояло еще этого карлика раскручивать.

   Были также крупное хищение в банке, принадлежащем комитету по малым народностям Севера, утечка за рубеж секретных сведений с одного из оборонных предприятий, взрыв в метро, партия напитков с холерными вибрионами, поступившая из соседней республики, и прочее, и прочее.

   За что хвататься - непонятно. Маша начала с утечки, поскольку дело это уже было раскрученное и содержало все необходимые материалы для оформления заключения.

   Почему-то её не покидало ощущение, что вот-вот должно случиться что-то неприятное. Впрочем, что хорошего можно ждать от дня, который начался с перестрелки и вполне мог закончиться трагически уже утром? Ничего.

   После 16.00 позвонили из отделения милиции и доложили, что содержащийся в КПЗ карлик исчез.

   Потом в районе 17.00 дежурный по секрету сообщил об инциденте на ....ом кладбище с прахом Скоробогатова. Сведение это, как вы понимаете, было несколько устаревшим, но от этого остроты не потеряло.

   А в 19.05 это самое неприятное и случилось.

   В помещении ФСБ, в святая святых Службы Безопасности, началась вдруг пальба. Когда Маша прибежала на выстрелы, а всего их было четыре, всё уже кончилось. В комнате, где содержались Светлана с Колькой, лежали два трупа. Охранники, как и положено, были метки, хотя особой меткости тут не требовалось. Стреляли они в затылок с близкого расстояния. Ворвались в комнату, как только Светлана закричала, увидели двух мужчин, стоящих спиной к дверям, и произвели из пистолетов выстрелы в голову. Как эти двое проникли в комнату, было непонятно. Смотреть на них, лежащих в луже крови, было муторно, и Маша отвела Светлану с Колькой в свой кабинет, где, кстати, уже закипал чайник. Светлану трясло, Колька был перепуган.

   Маша налила в чашку чаю.

   - Только что не было, - сказала Света. - Вдруг смотрю - стоят, ухмыляются, а глаза страшные, безжалостные. Так ударило по нервам, что я заорала. Думала - всё. Как они проскочили мимо охраны?

   - А они и не проскакивали, - ответила Маша, вспомнив разговор с Игорем. - Это Люпис и Тяпус, пришельцы из будущего. Они просто появляются там, где им надо, и всё. Благодари Бога, что они убиты, теперь их уже не трое. Еще остался Марьяж. Пей чаек-то, пей, это отвлечет.

   Какое там пей. У Светы руки ходили ходуном, как у горького пропойцы, и зубы стучали о чашку.

   Возвращаться в глухую комнату, где уже прибирались, она категорически не хотела, и Маша не стала настаивать. О работе и речи быть не могло, пришлось вспоминать всякие смешные глупости, чтобы развеять тягостную обстановку. Охранники теперь сидели на стульях в коридоре рядом с кабинетом Кибиткиной.

   В 20.30 зазвонил телефон, и капитан Реутов не без ехидства сообщил, что некто Золотухин А.Г., Машин протеже, вместе с тремя лицами без документов, один из которых при оружии, доставлен в отделение милиции из некоего печально известного казино, где совместно с вышеуказанными лицами учинил пьяный дебош, с каковым фактом он, капитан Реутов, многоуважаемую госпожу Кибиткину сердечно и поздравляет.

   - Задержанных зарегистрировали? - деловито спросила Маша.

   - Нет еще, - ответил Реутов. - Золотухина же ты пасёшь.

   - Умница, - похвалила Маша. - Целую в щечку. Подбрось их ко мне, всех четверых.

   - Тут одной щечкой не отделаешься, - произнес Реутов голосом прожженного донжуана. - Задолжала ты мне, Марья Тимофеевна, ох задолжала. Секёшь намек?

   - Экий ты крохобор, Реутов, - смеясь, сказала Маша. - Поди, уже долговую книгу завел? Хороший из тебя семьянин выйдет.

   - Так вот и я про то же, - подхватил Реутов...

   А в казино произошло следующее.

   Когда выигрыш Ремизовой и Буханкина достиг ста тысяч долларов, Марьяж покинул заведение, направившись в квартиру Толяна. Без его помощи фарцовщики должны были весьма быстро "раздеться", и это входило в план отмщения. Так оно и случилось.

   Система вдруг перестала работать, и за каких-то пятнадцать минут Ремизова с Буханкиным продули пятьдесят тысяч. Тут бы им и остановиться, но азарт, черт побери, азарт.

   Мефодий, который, как держатель казино, нёс пусть незначительные (что такое сто тысяч долларов? - тьфу, пустяк), но все-таки убытки, приободрился и начал отпускать ядовитые реплики типа: "Что, молодые люди, фортуна повернулась тухесом?" Или: "Пожировали и будя". Или: "Песец подкрался незаметно".

   Ремизова занервничала и быстро спустила еще тридцать тысяч, а потом и остальные двадцать.

   После этого начала работать привычная для всяких злачных мест система мелких поощрений и крупных ошкурений.

======

   На взятые у Толяна в долг пять тысяч Зинаида выиграла десять тысяч долларов, потом спустила их вкупе с теми, что заняла.

   Окружающие, те, которые в игре не участвовали, раззадоривали попеременно делающих ставки Ремизову и Буханкина, утверждая, что таким мастерам вернуть проигрыш - раз плюнуть.

   Толян тоже завелся и отслюнивал тысячи одну за другой, пока вдруг не оказалось, что тысячи-то тю-тю, нету больше ни единой.

   - Что и требовалось доказать, - изрек по этому поводу Мефодий. - В азартные игры с государством, юные вы мои кореша, не играют.

   - Ты, что ли, государство? - спросил Толян, глядя в пол.

   - Именно, - подтвердил Мефодий. - Я и есть государство. Твоё родное, многострадальное государство.

   - Тьфу на вас, - сказал Толян, по-прежнему не поднимая глаз. - Пошли отсюда, ребятишки.

   И двинулся к дверям, сжимая пудовые кулаки. Ремизова, Буханкин и Антон последовали за ним.

   - Дурак, - вдогонку ему почти ласково произнес Мефодий. - Молодой еще, потому и дурак. Раздавлю ведь, как клопа.

   Толян молча повернулся и пошел на Мефодия.

   - Бей его, - взвизгнул старый пузан, струхнув не на шутку. - Девку не трогать, остальных не жалей.

   Откуда-то вдруг понабежали накачанные битюги, человек двадцать, плюнешь - попадешь в битюга. Паханы вмиг рассеялись, опасаясь ненароком получить по соплям, что могло бы пагубно отразиться на авторитете.

   Буханкина вырубили первым же ударом, он улетел под стол с закусками и там притих. Ремизова, визжа, забилась в угол, потом бочком-бочком перебралась под стол к Буханкину.

   Толян бился, как слон. Каждый его удар валил очередного битюга с ног. Антон, отбиваясь, использовал приемы джиу-джитсу. Очень мешал дипломат, но он не выпускал его из левой руки, порой нанося им удары по коленям и в пах. Однако силы были неравны, их прижали к стене.

   - Прикрой, бросил Антон, и в то время как Толян замахал руками, работая за двоих, полез в дипломат. Выхватил СПП. Дважды выстрелил в потолок.

   Свет вдруг погас, и всё дальнейшее происходило в кромешном мраке. Антон получил сильнейший удар в глаз и "поплыл". Его били, но он этого не чувствовал. Потом он очнулся от резкой боли, кто-то ударил его в живот и, азартно сопя, готовился повторить удар. Антон отступил в сторону. Мимо пронеслась жаркая, потная туша. Было нестерпимо больно, но он уже вновь был в строю с дипломатом в левой и пистолетом в правой руке. Ах, как хотелось разрядить магазин в этот гадюшник, чтобы покончить с этой накачанной шпаной разом, как хотелось, однако что-то останавливало. Не мог он стрелять в безоружных.

   Поэтому Антон вновь выстрелил в потолок.

   С грохотом опрокинулся стол, зазвенела, разбиваясь, посуда, захрустели под ногами осколки, вслед за чем вспыхнул свет.

   В дверях и вдоль стен стояли омоновцы в камуфляжной форме, черных вязаных масках с дырками для глаз и рта и с автоматами, нацеленными на застывшую публику...

   Тем временем Марьяж в квартире Толяна методично и неторопливо крушил всё подряд. Разрушение как таковое ему страшно нравилось. Он перебил все зеркала и стекла в мебели, чашку за чашкой, тарелку за тарелкой переколотил всю посуду, а также немалые запасы спиртного, залив пол остро пахнущим алкоголем, превратил в крошево хрусталь и дорогой фарфор, после чего принялся за мебель. Кто-то начал, громко ругаясь, настойчиво звонить в дверь, и он прекратил шуметь. Эти соседи, чтоб их кошки драли, как всегда были некстати, всю малину портили.

   Ладно, сказал себе Марьяж, будем потихоньку.

   Зажигалок в доме было полным-полно, но он предпочел спички, которые нашел на кухне. Почему-то именно спички ассоциировались у него с образом поджигателя. Махрового такого, древневекового, неискоренимого поджигателя. Кажется, в каком-то ностальгическом фильме о древности мелькал образ такого поджигателя, крадущегося к объекту, который требовалось спалить, мимо облезлой стены с висящим на ней плакатом-предупреждением: "Прячьте спички от детей". За этот плакат, за эту грандиозную находку, помнится, режиссер получил "Оскара".

   Перебираясь из комнаты в комнату, Марьяж поджигал журналы, газеты, шторы, соломенные циновки, в общем, всё, что могло гореть.

   Вскоре вся квартира занялась веселым пламенем.

   Он подождал немного, бдительно отслеживая, везде ли огонь горит ровно, набирая силу, не имеет ли тенденции к угасанию, и уже совсем было собрался убраться восвояси, как вдруг вспомнил, что в квартире должны были храниться деньги. И немалые. Грех было жечь деньги, которые могли пригодиться.

   Надо сказать, что в этот момент в Марьяже сработала элементарная жадность. Ну зачем ему, деревянной палке, спрашивается, понадобились деньги, когда он мог взять даром всё, что душе угодно? Мог беспрепятственно проникнуть на любой склад или в магазин и бесплатно отовариться любым предметом. Что, кстати, всегда и делалось. Короче, сработал какой-то могучий атавизм, идущий, наверное, от предков по боковой захиревшей линии, которые наполовину были людьми.

   Марьяж довольно быстро обнаружил тайник в стене, вскрыл его и начал выгружать доллары (а их тут, в объемистой нише, оказалось порядочно) во вместительную сумку, найденную им в кладовке. На десятой пачке в недрах ниши что-то лязгнуло, и в "руку" Марьяжа острыми стальными зубами впился тугой капкан. Тут же снизу, из-под ниши, вылетел еще один, много крупнее первого, с широко разинутой пастью, так сказать широкозахватный, и сомкнулся на нижнем конце реализатора.

   Боль была невыносимой, и Марьяж закричал. Потом он попробовал вырваться, но цепи, на которых сидели капканы, были крепки. Не получалось и исчезнуть в подпространстве - мешали узы на физическом плане. А между тем, огонь подступал всё ближе, становилось всё жарче. Вот занялась сумка, доллары на дне её начали желтеть, затем вспыхнули.

   Марьяж увидел, что загорелся сам, и снова закричал. На этот раз от тоски и безысходности.

======

   Игорь выбрался из транспортировщика.

   Серый туман был наполнен бульканьем и тихим треском, будто где-то что-то искрило. Пойди-ка найди здесь этого подлеца Фраста.

   "Выйди из подпространства", - тихо сказали рядом.

   Голос не был похож на развязный тенорок Восходящего Вектора.

   Игорь вышел из подпространства. Местность была пустынная, унылая, с горой и гребенкой леса на горизонте. Было удушливо жарко, не спасал даже мелкий нудно моросящий дождь. Солнце пряталось за сплошь затянувшими небо серыми облаками, и поэтому всё вокруг было серое, невыразительное. Самое место для скучного, длительного, утомительного боя. Впрочем, долго здесь Игорь задерживаться не собирался.

   Фраст появился неожиданно, вышел из воздуха в пяти шагах от Игоря. Был он в джинсах и ковбойке, с зонтом. Этакий породистый красивый джентльмен, одевшийся по-походному. На лице его сияла ослепительная улыбка.

   - Господин Попов? - сказал Фраст бархатным баритоном. - Рад познакомиться. Меня зовут Матиус Фраст.

   Игорь молча смотрел на него. Ишь, приятель нашелся. В дружбаны набивается, а у самого за пазухой, поди, булыжник. Шиш тебе, Фраст, не на того напал.

   - Вы, я вижу, очень любезный молодой человек, - сказал Фраст без намека на язвительность. - Воспитанный, не хамите. С вами и разговаривать-то приятно. Давайте договоримся так: вы садитесь в свой транспортировщик и возвращаетесь в своё время. Зачем вам решать наши проблемы? Мы и сами справимся. Договорились?

   Игорь молча полез в карман и вынул черную щепку. Так же молча показал её Фрасту.

   - Марьяж? - сказал Фраст и нахмурился, согнав с лица улыбку. - Не может быть.

   - Может, - ответил Игорь. - Нечего было лезть в наше время.

   Конечно же, правды он не сказал, да и зачем негодяю говорить правду? Пусть думает, что Марьяж мертв.

   - Ну, так что? - отрывисто спросил Фраст.

   - Не путался бы ты под ногами, Матиус Фраст, - посоветовал Игорь. - Глядишь, цел бы остался.

   - А я и так останусь, - отозвался Фраст. Любезность напрочь слетела с него. - Чего не скажу о тебе, приятель. Мог бы, кстати, сразу пришить, без лишних разговоров. Цацкаешься тут с вами, с дураками.

   - Пришей, - усмехнулся Игорь.

   - Переговоры закончены, - отрезал Фраст и исчез, но почти тут же появился, совершенно преображенный.

   Был он теперь в черном кожаном, обтягивающем его ладную фигуру костюме с черным же шлемом на голове, из которого торчали две антенны. Или что-то, похожее на антенны.

   Фраст сделал небрежное движение рукой, и в Игоря полетела молния, от которой тот небрежно отмахнулся.

   Тотчас Фраст изрыгнул огненную струю, но Игорь был наготове. Отразившись от энергокаркаса, струя ударила во Фраста. Его Высочество отпрыгнул и выхватил из-за пояса саморазящий меч.

   Вырвавшийся из рукоятки лазерный клинок ушел в небо, прошив низкие тучи. Там, куда он угодил, в тучах возникло завихрение, этакое сумбурное кипение, затем образовалась дыра, сквозь которую на слякотную землю упал солнечный луч.

   Фраст что-то сказал, и меч самостоятельно двинулся на Игоря. Вот меч начал сечь, рубить невозмутимого Игоря в капусту, однако тот оставался цел и невредим. Больше того, в какой-то момент, когда в искривленном поле каркаса накопился значительный заряд, между активной точкой поля и носящейся в воздухе рукоятью меча возник фиолетовый разряд, мгновенно расплавивший эту рукоять. Клинок также исчез.

   Его Высочество, ругнувшись, начал палить в Попова из гравиствола, а затем юрко уворачиваться от отражаемых гравиволн.

   Каркас исправно отражал полетевшие вслед за этим булыжники и комья влажной земли, которыми Фраст швырялся, как сумасшедший.

   Ударив еще раз в Попова мощнейшей молнией и с трудом уклонившись от неё же, немедленно вернувшейся, Его Высочество что-то пробормотал, что-то типа "Ну-ка тебя к черту, парень, с этой твоей отражалкой" и начал терять всяческий человеческий облик, быстро превращаясь в трехметровую бесформенную тушу с хаотичными наростами на теле, углублениями в самых неподходящих местах и маленькой головкой сверху, затерявшейся между могучих полутораметровых плеч. Кожаный костюм разъехался, торча клочьями то тут, то там, а шлем, поболтавшись на маленькой обезьяньей головке, спал.

   Наверное, это был истинный облик Его Высочества.

   Монстр одним прыжком оказался рядом и неожиданно тонким скрипучим голоском предложил:

   - Врукопашную.

   Что ж, можно было и врукопашную. Игорь знал, что силушка в нём не мерянная, никаких трехметровых образин он не боялся, а потому ответил просто:

   - Давай.

   Фраст немедленно навалился всей массой, обдав Игоря наводящим тоску зловонным дыханием, и начал тискать, ломать своими ручищами. Каркас пружинил, нейтрализуя усилия великана.

   Игорь понял, что в весе Фраст выигрывает, что еще немного, и тот его опрокинет, а потому вывернулся из-под монстра, нанеся ему при этом удар в пах. Фраст недовольно заворчал, значит удар пришелся в цель.

   Между прочим, плоть гиганта была твердой, как камень. Не будь кулак Игоря надежно защищен, он бы его непременно расшиб. Каменные гениталии. Однако!

   Он начал кружить вокруг каменного колосса, тот резво поворачивался. Порой Игорь бил туда, где у нормального человека должна была быть болевая точка, и по раздраженному ворчанию определял, попал или нет. Точки у Фраста были, но в отличие от человека в гораздо меньшем количестве.

   Его Высочество отвечал, однако Игорь успевал уклониться. Превратившись в кремниевую глыбу, Фраст несколько потерял в скорости. Вот он нагнулся за слетевшим вместе с ремнем гравистволом, но Игорь опередил, отшвырнув гравипушку ногой далеко в сторону. Появившуюся в руке Фраста гранату он также вышиб, получив при этом крепкую затрещину, едва не опрокинувшую его наземь.

   В ответ Игорь провел классическую "мельницу", перевалив через себя тяжеленную тушу. Фраст врезался спиной в землю и какое-то время лежал, вдумчиво глядя в серое небо, потом с кряхтеньем поднялся, погрозил Игорю пальцем. Палец у него был что тебе толстая морковь. В земле от Фраста осталась вмятина глубиною около пяти сантиметров, которая стала понемногу заполняться водой - дождь усилился.

Глава 11. Что мне с вами делать?

   Почва под ногами размокла, раскиселилась, превратилась в жижу. Противники возились в этой жиже, оскальзывались, падали, поднимались.

   Фраст подличал, старался ударить сзади, бил ногами лежачего, норовил сделать подножку и при каждом удобном случае дышал Игорю прямо в нос, обдавая запахом отхожего места. Игорь отворачивался, задыхаясь, Фраст же бил его коленом. Увечий не было, спасал энергетический каркас, но поскольку удары кремниевого урода были невероятно, нечеловечески сильны, они отдавались во всём теле тупой болью. Приходилось терпеть. Главное сейчас было не жалеть себя, любимого, не терять головы, не пускаться в отмщение, потому что отмщение по горячим следам всегда бывает чревато проколом.

   Время от времени Фраст применял магические приемы. Игорь это чувствовал по тому, как вдруг становился теплым энергокаркас, а в голову лезла какая-то противоестественная чушь, какие-то размытые образы, какие-то нашептывания, навевающие тоску и уныние. Разумеется, каркас многократно ослаблял действие чар, сводя их почти на нет, но и то, что доходило, имело весьма неприятный эффект. Наверное, Фраст был очень сильным магом.

   Раз, воспользовавшись передышкой, Фраст вызвал на физический план некоего духа, и тот послушно явился, однако, увидев кремниевого урода, испугался, разнервничался, осыпал проклятьями вызвавшего и исчез, оставив после себя запах горелых перьев. Экое суматошное создание.

   Восходящий Вектор благоразумно пережидал в отдалении. Хоть он и был невидимым и неосязаемым Знанием, однако же Фраста, памятуя о его оккультной силе, опасался. Лишь дважды он вмешался в ход битвы, подсказав потерявшему ориентир Игорю, что Фраст готовится ударить сзади.

   Битва шла уже не час и не два и порядком надоела. Противники ходили по колено в грязи, кружа друг против друга и нанося порой удары, в которые старались вложить всю силу. А сил-то уже и не было.

   Лил проливной дождь и, кажется, уже начало смеркаться. Да, да, уже наползали сумерки, далекая гора с гребенкой леса исчезла во мраке, слившись с черной землей, небо потемнело, а косая сетка дождя довершила общую картину, сделав всё размытым.

   Они стояли друг против друга, мокрые, перемазанные грязью, как свиньи. Энергетический каркас сделал Игоря толстым, и он был толстой приземистой свиньей, а Фраст был свиньей большой и уродливой.

   "Черт бы побрал этого Фраста, - подумал Игорь обессиленно. - Сколько ж можно в этой луже ворочаться?"

   - Ладно, - проскрипел Фраст. - На этом поставим точку.

   - Да уж, - отозвался Игорь. - Пора.

   - Желаю подохнуть где-нибудь под забором, - сказал Фраст.

   - Вам также желаю благополучно окочуриться, - ответил Игорь.

   Фраст презрительно фыркнул и, шагнув в сторону, исчез.

   Намесили они изрядно, образовав этакое болото диаметром около 20 метров, глубиною в полметра.

   Вектор, вынужденный утомительно долго молчать в тряпочку, трещал не умолкая, называя Игоря шефом.

   Он продолжал верещать и в транспортировщике, пока чудо-кресло обмывало Игоря и меняло на нем одежду. Чувствовалось - зауважал. Да и то - сделать ничью с самим Фрастом всякий ли сможет?

   Теперь-то уж дорога в 27 век была абсолютно свободна...

   Видок у этих четверых был тот еще, аховый видок.

   Легче всех отделалась Зинаида, только майка её до талии была разодрана надвое, кто-то в темноте пытался добраться до тугих девичьих грудей.

   По Буханкину ходили. Кроме того, на него опрокинулся стол с закусками, и теперь он был в разноцветных, пахнущих салатами и шпротами пятнах. Левое его ухо, куда пришелся нокаутирующий удар, было вдвое больше правого и имело устойчиво лиловый цвет.

   Толян был весь в драном. Его хватали за одежду, пытаясь свалить, он вырывался и вырубал схватившего. Уже другие били его и хватали за одежду, он и этих вырубал. Ему бы драться в латах, а то что нынешние шмотки - труха.

   Антон не был так раздёрган, но он имел под левым глазом внушительный фонарь и потому держался вполоборота. Пуговицы на его рубахе были выдраны с мясом, на проглядывающих сквозь неплотный запах груди и животе виднелись ссадины. Жалко его было просто ужас, однако же именно он стрелял в казино, после чего последовало обращение в милицию дирекции заведения. Так что жалеть его не следовало.

   Доставивший их сотрудник милиции передал Маше записку от Реутова следующего содержания: "Ув. Мария Тим. Спешу уведомить, что квартира Золотухина А.Г., которая уже горела намедни, сейчас сгорела окончательно. Об этом только что меня известил глав.пожарный Кириллыч, которого ты прекрасно знаешь. Люблю, целую, вечно твой Реутов".

   Записку эту Маша сунула в стол, после чего попросила охранников принести еще стульев. На двух уже сидели утомленные Светлана с Колькой, оставался лишь один свободный.

   Кабинет у лейтенанта Кибиткиной был маленький, не предназначенный для совещаний, и как только стулья были принесены, в нём стало тесно. Зато теперь все сидели.

   - Излагайте, - сказала Маша, глядя на Антона, который старался спрятаться за широкого Толяна.

   - Прошу учесть, что я лицо подневольное, - помявшись, заявил Шепталов. - Куда прикажут идти, туда и иду. Вооружившись.

   - Кто прикажет? - спросила Маша.

   - Анатолий Геннадьевич, - ответил Антон, морщась. Не нравился ему этот разговор. - Я у него в охране.

   И добавил, глядя в сторону:

   - Жить-то на что-то надо.

   - Ну и? - сказала Маша, не спуская с него глаз.

   - В общем, глупость получилась, - отозвался Антон, трогая кончиками пальцев фингал. - Не нужно было и затевать.

   - Дай-ка я расскажу, - решительно внедрился в их диалог Толян.

   Стул ему был явно маловат, он сидел на нем прямо, широко расставив слоновьи ноги, и старался не двигаться, так как при каждом его движении стул подозрительно скрипел.

   - Ну чего, Мария, жизнь есть жизнь, ты же понимаешь, - сказал Толян. - У людей ни шмоток, ни бабок, одни долги, вот и пошли за бабками. Это ведь не запрещено?

   - Ты меня спрашиваешь? - осведомилась Маша.

   - Короче, начали играть, - продолжал Толян. - Сначала пёрла везуха, это всегда делается для затравки, а после пошел чистый мухлёж. Слово за слово, валенком об стол, заварилась кутерьма. Вот Антон и пальнул в воздух. Для порядка. Какое там. Надо бы пониже, по Мефодию, тогда бы и вопросов не было. Ведь это он, гад, ментов вызвал?

   - Ты меня спрашиваешь? - вновь осведомилась Маша.

   - Мефодия надо было первого брать, он заводила, - сказал Толян. - Чего ж нас одних-то повязали?

   - Про Валентина Карповича Пузырёва, которого ты именуешь Мефодием, разговор особый, - произнесла Маша сухо. - Вам, Золотухин, надо отвечать только за свои действия.

   Пузырёв был на крючке у Ларина, на хорошем таком, крепком крючке с рядом неопровержимых фактов, свидетельствующих о тесной связи Мефодия с игорной, алкогольной и наркомафией, но факты эти, увы, ничего не стоили, поскольку Пузырёв занимал пост замминистра и пользовался благоволением Хозяина. Поди-ка возьми такого. Сразу с насиженного места слетишь, а то и вовсе пропадешь без вести.

   Прав был, конечно, Толян, первым нужно было вязать Мефодия и с ним вместе еще тысячу таких же мефодиев, тогда бы, может, и образовался какой-никакой порядок, однако это уже было не во власти Ларина, а тем более какой-то Маши Кибиткиной. Вот так, Анатолий Геннадьевич Золотухин. Вот и весь ответ.

   Вслух она это, разумеется, не сказала. Как в детской прибаутке: зубы на крючок - и молчок.

======

   - Что же мне с вами, умными такими, теперь делать? - вздохнув, спросила Маша.

   - Оружие пусть вернут, - мрачно изрек Антон. - Не ими куплено. И разрешение выдайте. Обещали же.

   - Прямо детсад какой-то, - сказала Маша. - Отряд желтопузиков. Отдайте мои игрушки. Это надо же? Ладно, считайте, что легко отделались.

   Расхристанная Ремизова хихикнула, Толян одобрительно пробубнил: "Я знал, что Мария свой парень".

   - Напрасно радуешься, Толик, - Маша вытащила из ящика записку Реутова. - Как бы это сказать помягче?.. В общем, твоя квартира сгорела. На этот раз окончательно.

   - Тьфу ты, - сказал Толян и саданул кулачищем по колену. В стоящих на столе чашках задребезжали ложечки. - Что за гад под меня копает? Без копья остался.

   Он бухнул себя кулаком в грудь и с надрывом сообщил:

   - Всё пошло прахом. Нажитое праведным трудом.

   Тут он задумался, вслед за чем сказал уже поспокойнее:

   - А может, и неправедным. Такое, говорят, как приходит, так и уходит.

   Он вновь задумался и сказал с надеждой:

   - А может, тайник-то цел?

   - Слышь, Мария, - заторопился он после этого. - Будь другом, сделай машину. Какую угодно, хоть помойную. Надо по головешкам пошарить, пока другие не пошарили.

   Машина нашлась у эмвэдэшников, знакомый уже минивэн "Крайслер", куда уместились все скопом, в том числе и Светлана с Колькой. Света так и таскалась с тяжелой объемистой хозяйственной сумкой, не доверяя её никому. Оставаться в здании ФСБ они категорически не хотела.

   По дороге к Котельнической набережной Маша свернула к моргу, где находились тела Люписа и Тяпуса. Толян, единственный, кого Маша прихватила с собой в наводящее тоску здание, узнал в них давешних злодеев, которых самолично нокаутировал на пороге дачи Поповых.

   Дом на Котельнической был цел и невредим, сгорела лишь многострадальная квартира Золотухина. Точнее, сгорело всё, что в ней находилось, стены остались. Соседи, вызвавшие пожарных, утверждали, что в квартире кто-то был, кто поначалу крушил всё подряд, а потом крикнул дважды, причем крикнул так, что мороз продрал по коже. Пожарные, не осилив ломами дверь, на этот раз ничего не вышло, выворотили в одном из окон решетку и через него проникли внутрь. Пожар потушили, но никого в квартире не нашли.

   Сейчас у этого окна стоял милиционер, которого снарядил сюда Реутов, чуть поодаль толпились жильцы и разные пришлые люди, которым не терпелось покопаться в пожарище - авось чего осталось от сокровищ толстосума, что не взял огонь. Мешался мент, который не торопился уходить.

   У подъезда также были люди, которые расступились, освободив "Крайслеру" проезд. Когда из минивэна вылез Толян, они заговорили разом, жалеючи. Хоть Толян был и из новых русских, и надирался порой, как сапожник, и вёл себя при этом по-хамски, мол - вот он я, а вы тут кто? - но тем не менее парнишка он в целом был неплохой. Другие были много хуже.

   Толян открыл ключом дверь. В нос шибануло тяжелым запахом гари. Палас в прихожей, залитый уже высохшей пеной, превратился в нечто мерзкое и скользкое.

   - Аккуратнее, - предупредил Толян вошедших вслед за ним Ремизову, Буханкина и Шепталова и, оскальзываясь, направился в кабинет.

   Толян имел при себе фонарь, найденный Машей в бардачке "Крайслера", но на улице еще было достаточно светло, и он его пока не включал, хотя в коридоре от черных закопченных стен было мрачновато.

   От кабинета, который назывался так потому, что в нем кроме прочей мебели стоял двухтумбовый письменный стол, ничего не осталось.

   Толян прямиком направился к тайнику и, о ужас, обнаружил, что тот вскрыт. Деньги превратились в серую спекшуюся массу. Два капкана из существующих четырех сработали на ворюгу, умудрившегося обнаружить тайник и открыть его. Ворюга был осторожен, сунул не руку, а палку. Верхний капкан вцепился в отросток на палке, второй - в нижний конец палки. Оба капкана вцепились в одну палку. Что-то тут было не то.

   И тут до Толяна дошло, что если внутренний капкан должен был среагировать на палку, то второй, наружный, должен был сомкнуться на ноге мазурика. Всё было рассчитано до миллиметра.

   Он включил фонарь. Подошедший сзади Шепталов присвистнул от удивления. Он сразу узнал эту палку, хотя она и обгорела.

   - Марьяж, - сказал Толян. - Экие глубины открываются, кореш. А?

   - Какие именно? - осведомился Шепталов.

   - Да так, всякие догадочки в башке шевелятся насчет выигрышей-проигрышей, - уклончиво ответил Толян и добавил: - Всё, кореш, побаиваться больше некого. Нету ни Люписа, ни Тяпуса, ни Марьяжа.

   - И угла больше нету, - сказал Шепталов.

   Толян засопел и, взяв какой-то закопченный прут, пошерудил им в глубине тайника, заставив сработать оставшиеся два капкана. После этого тем же прутом он начал ворошить спекшуюся массу. Сгоревшие доллары рассыпались в прах, но вот он нащупал нечто твердое и, оживившись, принялся руками выгружать из тайника пепел и обгоревшие остатки пока не докопался до невредимых денег. При этом перемазался, как черт.

   - За сумкой сбегаю, - объявил он и удалился, оставив Антона наедине с капиталом.

   Через пару минут он вернулся умывшийся, с большой пустой сумкой.

   - Соседи снабдили, - сообщил он и начал перегружать деньги, считая пачки.

   Пачек оказалось сорок две. В каждой сто банкнот по сто долларов.

   - Не густо, но на хату хватит, - сказал Толян. - И на кое-что еще, на кое-что другое, о чем не говорят, чему не учат в школе.

   И подмигнул Антону.

   Тем временем Ремизова с Буханкиным рылись в пепелище на месте бывшей гостиной. Они уже нашли немало вполне приличных вещей, но из них поистине ценными были слегка поврежденная золотая цепь и каменная шкатулка с абсолютно невредимыми перстнями и печатками, также золотыми, массивными. Перстни были с драгоценными камнями. Рассовали всё это по карманам, шкатулку засунули поглубже под горелый хлам.

   Сюда бы с рюкзачком, да чтобы свету было побольше, а так-то что глаза ломать?

   Было кое-что из столовой утвари, всякие там ложечки-вилочки, серебряные стопочки. Была целая россыпь часов, в основном целых, была коллекция тяжелых ножей, была даже золоченая сабля. Всё это отчистить от копоти - и пользуйся на здоровье. Но куда, спрашивается, пойдешь с этой саблей? Кому нужны эти ножи?

   - Что-нибудь надыбали? - появляясь в дверях, спросил Толян. За спиной у него стоял Шепталов.

   - Вон, - сказала Зинаида, кивнув на кучу, сложенную на расчищенном месте. Про перстни и цепь она, разумеется, промолчала.

   - Пошли, - произнес Толян. - Надобно гостиницу застолбить, привести себя в божеский вид. Оставляй всё, как есть, охрана до завтра будет стоять.

   Весть о том, что найдены останки последнего из злодеев, вдохновили не только Машу, но и, кажется, Светлану. Как гора с плеч свалилась. Оставались еще виртуалы, однако эти были не страшны, ибо, как говорил Игорь, действовали они только по указке Люписа и Тяпуса.

   Между прочим, Светлана вызвалась материально помочь погорельцу, однако Толян, похлопав по раздувшейся сумке, ответил, что на данном этапе в помощи не нуждается, а напротив хотел бы, чтобы Маша отвезла их в гостиницу подороже. Бабки, мол, есть.

   Маша отвезла пованивающую гарью четверку в одну из центральных гостиниц, где сдала знакомой администраторше. Антону она наказала прибыть к ней завтра на работу, дабы оформить разрешение на оружие, после чего со Светланой и Колькой поехала к себе домой. Света хоть и воспряла, но не настолько, чтобы остаться одной с сыном, а потому предпочла Машину однокомнатную квартиру своей двухкомнатной. Маша в её просьбе не отказала.

======

   После боя в Лыково, боя бездарного, унесшего жизни еще ряда виртуалов, суперсыщики предпочли отмежеваться, переключившись на свои дела

   Предоставленные самим себе виртуалы рассыпались по городу. Помимо Шурфейса и Джадфайла остались пять виртуалов, действовавших порознь. Всех их, не зная покоя, гоняли неутомимые чистильщики.

   Виртуалы в метро - и коротышки в метро, виртуалы в троллейбус - и коротышки в троллейбус, идущий следом, виртуалы бегом проходными дворами, а коротышки уже пристроились сзади. Упаси Бог попытаться схорониться в Интернете или локальных сетях - живо найдут и разделают под орех, не оставив мокрого места.

   Шурфейс с Джадфайлом колесили по городу вдоль и поперек, не останавливаясь, меняя транспорт, не экономя денег, которыми их снабдил Люпис. Без подпитки и обновления в компьютерных сетях они потеряли бравый вид, поизносились, обросли ненужными подробностями.

   У Шурфейса вдруг выросли огромные клочкастые брови, закрывающие пол-лица. На него оглядывались. На одной из автобусных остановок, что рядом с универмагом, они сошли, купили ножницы. Тут же за углом обстригли брови и вновь сели в автобус. Валяющиеся на земле виртуальные волосы какое-то время оставались волосами, потом превратились в сухую спутанную массу, истончились до паутины и пропали.

   Эта вынужденная остановка позволила чистильщикам не только выйти на след виртуалов, но и вплотную приблизиться к ним.

   Закончим, однако, с ненужными подробностями. Помимо бровей у Шурфейса значительно увеличились мужские достоинства, прямо-таки распирали теперь гульфик, а поскольку постоянно приходилось находиться на людях, то, как ни крутись, всё равно кто-нибудь да подмечал эту деталь. Шу-шу-шу, и вскоре все окружающие начинали пялиться на потрепанного виртуала. Мужчины с пониманием, дескать с таким прибором и не так истаскаешься, женщины со смятением в душе и с краской на лице.

   Приходилось терпеть, тут-то уж ножницами не воспользуешься.

   У Джадфайла выросли горб и большая бородавка на носу, из которой попер густой, жесткий волос. И вообще из молодого румяного красавца-гренадера он превратился в горбуна лет сорока с сердитым пронзительным взором. При этом в росте он потерял немного, практически оставшись при своих двух метрах.

   Это не считая скрытых одеждой мелочей, всяких там псевдоручек, ложноножек, обросших шерстью пространств.

   Сев на хвост, чистильщики планомерно, методично загоняли виртуалов в тупик, выхода откуда не было. Тупик этот мог появиться в любой момент и где угодно, стоило лишь хоть на йоту ошибиться. Виртуалы пока не ошибались.

   Но, как говорят, сколько веревочке ни виться, а конец будет. Ближе к вечеру стал виден этот конец. Они мчались по одному из "спальных" районов на машине какого-то частника, прельстившегося стодолларовой банкнотой (от российских рублей нос воротил стервец). Машинешка у частника была так себе, "Жигуленок" пятой модели. Преследующие их на "Мерседесе", "Форде" и "Мазде" чистильщики догоняли.

   - Слышь, шеф, - сказал Шурфейс и вытянул из кармана еще одну сотню. - Оторвешься - получишь еще это.

   - Умножь на пять, - отозвался шофер, мужичок лет пятидесяти с косящим левым глазом. - Ремонт нынче дорог, а придется по канавам.

   Шурфейс молча вынул еще четыре сотни и протянул ему.

   - Ну, держись, - сказал частник, сунув в карман деньги, и резко свернул на боковую улицу, а оттуда во двор.

   Косой-то он был косой, этот мужичок, да приметливый. Район знал, как свои пять пальцев, и не только снаружи, с шоссе, а изнутри, будто только и делал, что гонял по дворам на своей колымаге. Знал, где можно будет срезать, промчавшись по газону и не сшибив при этом помойные баки, знал, где можно прошмыгнуть между железными гаражами, знал, где выкопана траншея под кабель, через которую можно было только перелететь, предварительно разогнавшись и воспользовавшись как трамплином скрытым под травою бугорком.

   Гонка была та еще, с визжащими тормозами, крутыми юзами, бешено вращающимися колесами, выстреливающими залпы песка вперемежку с мелкими камушками. Вот не вписался в поворот "Мерседес" и протаранил забор, вот вломилась в кусты и затихла там "Мазда". "Форд" держался дольше всех, но и он приплыл, влетев передними колесами в траншею.

   Для верности они еще поколесили по дворам, уйдя довольно далеко от погони, потом у одного из стандартных, неотличимого от других домов Шурфейс сказал "Стоп".

   Виртуалы вышли, Шурфейс со словами "За сноровку" вручил мужичку еще сотню, и тот, козырнув, укатил.

   Им нужен был один-единственный, не подключенный ни к каким сетям персональный компьютер.

   Виртуалы вошли в первый попавшийся подъезд, позвонили в обитую дверь, поскольку обычно за такой дверью, а не за обшарпанной необитой, имели место быть компьютеры.

   Открыл развинченный субтильный юноша в разноцветных трусах. В квартиру не пустил, встав на пороге.

   - Гуляет компьютерный вирус, - зловеще начал Джадфайл, но юноша его перебил.

   - А пошел-ка ты со своим вирусом, - сказал он и захлопнул дверь.

   Чувствуя, что чистильщики вот-вот засекут их, виртуалы обошли три подъезда, встречая в каждой квартире то отказ на предложение произвести бесплатную профилактику компьютера, то абсолютное непонимание, то понимание с подтекстом, мол, на бутылку сшибаете, ребята? - не выйдет-с, то чистосердечное пожелание идти на три буквы. Везде в квартирах был кто-то еще кроме открывшего, не идти же напролом. Но вот в четвертом подъезде на третьем этаже им открыл худенький мальчик в очках с толстенными линзами и впустил.

   Мальчик дома был один, звали его Витя. Компьютер он только осваивал, про вирусы был наслышан. Хотел бы поиграть в игры, но у него на винчестере были записаны только "кинг" и "балда". Родители уехали в театр, а ему театр не нравится, потому что на сцене он, Витя, ничего не видит. Ничегошеньки.

   Всё это Витя произнес скороговоркой, провожая "техников" в комнату с компьютером.

   Это было то, что надо. Отдельно стоящий, подключенный только к сети питания Селерон, с винчестером на 8 гигабайт, не замусоренным мультимедийной дурью.

   - Иди чайку попей, попысай, - сказали мальчику виртуалы. - А мы пока профилактику проведем. И пяток игрушек запишем. С драками, голопопыми девицами. Не возражаешь?

   - Не возражаю, - заворожено сказал Витя и ушел на кухню, где включил радио на полную громкость.

   Сварганить пять игрушек, не занимающих много места, но при этом весьма содержательных, с голыми обольстительными красотками, крутоплечими суперменами и разной потусторонней нечистью, для виртуалов было раз плюнуть. Это был их мир.

   Для этого Джадфайл ушел через монитор в компьютерные недра, вновь став тем, кем и был, то есть обитателем виртуальной вселенной, Шурфейс же контролировал снаружи, общаясь с напарником с помощью клавиатуры. Заодно он следил, чтобы ненароком не приплелся Витёк. А то притащится, увидит своими слепыми зенками, что в комнате один лишь Шурфейс, уж это-то он увидит, и прицепится - а где второй дядя? А потом призадумается и где-нибудь ляпнет. Ни к чему это, чтобы мальчонка раньше времени призадумывался и ляпал. Вот уйдут восвояси бершонцы со своими чистящими файлами, тогда пусть раскидывает мозгами. Тогда он поневоле будет этим заниматься. Мы, думал Шурфейс, из него компьютерного гения сделаем. Именно он соединит нынешний мир с виртуальной реальностью так прочно, что уже никакие чистящие файлы не помогут. А пока пусть слушает свою глупую музыку. И пысает каждые полчаса мимо унитаза.

Глава 12. Отчет

   Джадфайл выкинул наружу свою копию. Это была хорошая копия, крепкая, часа на два такой за глаза хватит, а главное, что не отличишь. Оболочка у копии была непрошибаемая, никакой чистильщик нипочем не определит, что под оболочкой лишь одна закольцованная программка, управляющая копией.

   Игрушки были составлены так хитроумно, что позволяли виртуалам растворяться в них. Это была перестраховка на случай, если вдруг чистильщики выйдут на этот компьютер. Пусть выходят. И ничего не найдут.

   Перестраховка, конечно, была жутчайшая. Десятикратная, стократная, даже тысячекратная.

   Шурфейс также ушел в монитор, а вскорости выкинул свою копию, ни в чем не уступающую джадфайловской.

   Радио орало, и "Шурфейсу" пришлось идти на кухню. Мальчик сидел на табуретке, смотрел, сильно сощурившись, в окно. На плите вовсю кипел чайник, но Витя этого не замечал.

   "Шурфейс" по-хозяйски выключил чайник и сказал: "Готово".

   "Виртуалы" показали мальчику, как запускать игрушки, как в них играть, после чего ушли, а Витя, зачарованный, остался подле компьютера. Это было много лучше, чем пялиться в окно, за которым всё было размыто. То, что происходило на экране монитора, маленький очкарик видел прекрасно.

   "Виртуалы", заметая следы, попетляли по дворам, потом будто невзначай вышли на чистильщиков. Вышли, сымитировали растерянность и кинулись удирать, но были настигнуты и стёрты. Всё произошло так естественно, что у чистильщиков не возникло никаких сомнений в истинности убиенных. Почти одновременно с этим, так совпало, в разных точках города были уничтожены последние пять виртуалов...

   Капсула прошивала и прошивала века, и не было силы её остановить. Правда, вдогонку двигался Фраст, но у этого деятеля способ был один - к ногтю. Его не интересовало, что там, в прошлом, произойдет, когда, скажем, он взорвет капсулу. А ведь она уже набрала чудовищную энергию. Это можно было сравнить с гигантской пружиной, которую скручивают всё сильнее и сильнее. Освободи её, и она разнесет все вдребезги. Тогда никакими Мулюк-Кефалями в будущем даже не запахнет.

   Бершонцы это прекрасно понимали, однако сделать ничего не могли - подпространство, по которому передвигался Фраст, им было недоступно.

   Из двадцатого в двадцать седьмой век по тому же подпространству перемещался трансмутант Игорь Попов, заряженный благородными идеями всенародного счастья, не подпорченными даже последними годами российского хаоса.

   Оставалось лишь молить Бога, чтобы трансмутант опередил высокопоставленного злодея. И бершонцы молили, не забывая о нудной повседневной чистке.

   К счастью, ниже девятнадцатого века посетителей из будущего не было. Сама капсула после себя следов, если не считать нисходящего хронопотока, не оставляла. Втянутые в хронопоток местные жители в счет не шли, обычно таковых были единицы.

   Если же говорить об описываемом нами времени, то у бершонцев этот день прошел весьма плодотворно, а вот завершился неудачей.

   Но сначала о плодотворном. Виртуальный план был вычищен основательно. Это раз. Корректировщик поработал на славу. Это два. И, наконец, пришел капут прохиндеям Фраста. Это, кстати, вычислил корректировщик, имеющий в своей памяти параметры троицы.

   Параметры эти были весьма необычны по медицинским меркам и объяснялись наличием в организме Люписа и Тяпуса специального органа, позволяющего вышеозначенным прохиндеям без труда перемещаться в сопредельное пространство. У Марьяжа дело обстояло несколько по иному, но и он беспрепятственно пользовался данным пространством.

   Сейчас речь шла не о нем, следы Марьяжа терялись в пожарище на Котельнической и, принимая во внимание его структуру, наверняка навсегда, речь шла о Люписе с Тяпусом, чьи тела находились в морге. Ни в коем случае нельзя было допустить вскрытия этих тел. Специальный орган имел искусственный характер и мог быть смоделирован местными умельцами, среди которых были отличные медики и великолепные программисты.

   И вот тут-то, при попытке изъятия тел бершонцы потерпели неудачу.

   Через минуту после того, как четверо крепких бершонцев проникли в пустое здание и, водрузив тела на две каталки, повезли их к служебному выходу, дабы перегрузить в фургон, к центральному входу подъехали две машины и автобус. Из машин вышли пятеро сосредоточенных мужчин, а из автобуса высыпали парни и девчата и с ними трое кинооператоров - с видеокамерой, штативом, галогенными прожекторами.

   Миг - и здание наполнилось шарканьем подошв, цоканьем каблучков, сдержанными переговорами, взрывами смеха и шиканьем - грешно смеяться в обители печального.

   Бершонцы, бросив каталки посреди коридора, юркнули к служебному выходу, сели в фургон и стали ждать своего часа. Некстати, ох некстати привалила сюда эта делегация.

   А делегация прибыла потому, что некто Куроедов, прозектор, как всегда перед операцией выпив спирту, начал вскрывать тело Люписа и сразу наткнулся на такую аномалию, что прекратил резать и, заклеив недлинный разрез пластырем, позвонил уже знакомому нам заслуженному хирургу, собирающему для своей монографии материалы по аномалиям, после чего закрыл морг и вместе с лаборантом Ерохиным отправился в дешевое кафе пьянствовать. Потряс его начавший вдруг вспучиваться из вскрытой полости окровавленный пузырь.

   Каталки с телами в коридоре удивили Свечкина (фамилия хирурга), ибо он знал, что хоть Куроедов и неслаб заложить за галстук, но в работе обычно аккуратен и любит, чтобы всё стояло на своих местах. А тут каталки в общем коридоре при полупустом холодильнике.

   Впрочем, ладно.

   Каталки ввезли в секционную, тело Люписа поместили на цинковый стол, камеру - на штатив, осветитель развесил прожекторы, члены экспертной комиссии и студенты встали вокруг стола, Свечкин, уже надевший резиновый халат, маску, очки и перчатки, взял нож...

   Где-то через полтора часа были завершены сразу пять дел: изъяты и заспиртованы два идентичных аномальных органа с неким подобием рыбьего пузыря и мелкосетчатой мантией, составлены протоколы с указанием всех связей данных органов с прочими внутренними органами, снят фиксирующий фильм, дана экспертная оценка сему факту с подписями членов комиссии в обоих протоколах и, наконец, проведены полтора часа учебной практики для студентов-медиков, каковую нагрузку Свечкин нес, будучи профессором медицинского университета.

   Вскоре после этого делегация уехала, увезя с собой заспиртованные экспонаты, и тогда бершонцы беспрепятственно забрали тела. Однако они могли бы этого и не делать, у предков были теперь все материалы, чтобы начала работать творческая мысль. Так что день, хотя трупы и были уничтожены на одном из пустырей, окончился неудачей, и тут уже нужно было уповать на провидение - авось пронесет.

   Это не помешало начальнику отряда, обслуживающего 20 век, послать в будущее по спецканалу связи отчет следующего содержания:

   "Ч.Карр, 20В.

   Ж.Бершону, 27В.

   Экселенц!

   Спешу уведомить Вас, что работы по ликвидации последствий аварии в границах 20В практически завершены. Уничтожены зачатки преждевременной виртуальной революции. Откорректирована память наиболее заметных деятелей, противоправно переместившихся из будущего. Что касается внедрения в ряды местной бюрократии привходящих элементов, то ни структура, ни состав бюрократии, ни методы бюрократической работы от этого существенно не изменились. Маховик тяжел и надежен, сэр, и нет оснований беспокоиться, что кто-то или что-то сумеет нарушить его ход.

   В вызывающем особое опасение 1937 годе, переполненном авантюристами из будущего, произошло спонтанное самоочищение, поощряемое руководством страны, в результате чего привходящие элементы в совокупности с репрессированными автохтонами сгинули в концлагерях. По этому периоду вопрос закрыт абсолютно.

   Извещаю Вас, сэр, что в результате трагических совпадений погибли агенты г-на Фраста Люпис, Тяпус и Марьяж.

   Трансмутант Попов отбыл в 27 век, дальнейшей информации не имеем.

   Жду Ваших указаний.

   С совершеннейшим почтение. Ч.Карр".

   Ответ Бершона был краток:

   "Служебная Вертикаль. Измайловский парк. 25 июня, 2 ч пополуночи местн. времени. Поиск по градиенту. Ж.Бершон".

   То есть, хронолифт за отрядом Ч.Карра прибывал 25 июня в указанное время в указанное место. Четко и ясно, без всяких там сантиментов.

======

   В гостинице Маша сдала живописную четверку знакомой администраторше - милой опрятной женщине лет пятидесяти - и укатила вместе со Светой и Колькой домой.

   Едва она укатила, милая администраторша превратилась в стерву. Разговаривать стала брезгливо, через губу, презрительно морщась. Дескать: много вас тут, желающих пожить на халяву. Устроили тут шалман для всякой шпаны. Сдать бы, мол, вас куда положено, пусть там отмывают и от вшей лечат.

   Дело происходило в кабинете администраторши, без свидетелей, вот она и изгалялась.

   - Заткнись, - веско сказал Толян и водрузил на стол перед её носом свою большую потертую сумку, которая до этого Бог знает где только ни стояла.

   - Четыре номера, - объявил он, вытащив из сумки запечатанную пачку зеленых и пошлепав ею по ладони. - С ванной, с биде, с ужином и шампанским. Пришлешь человека, пусть снимет мерки. К утру чтоб готова была новая одёжка, фирменная. Будет не фирменная, взыщу.

   Говорил он коротко, отрывисто, как с каким-нибудь быдлом. И администраторша вновь стала приветливой и милой.

   - Четырех номеров не будет, э-э, сударь, - сказала она. - С указанными параметрами будет всего лишь два. Есть без биде, но там уже живут.

   - Выгони, - распорядился Толян.

   - Это невозможно, - сказала она. - Ответственные работники.

   - Выгони.

   - Это будет дорого стоить.

   - Сколько?

   - Двести долларов сутки, - краснея, произнесла администраторша.

   - Заметано, - сказал Толян...

   Сонного Кольку, который спал на ходу, уложили в кресло-кровать, после чего Маша со Светой перебрались на кухню.

   Квартира у Маши была маленькая, чистенькая, на шестом этаже шестнадцатиэтажного дома. Окно в кухне было распахнуто настежь, легкий сквознячок колыхал тюлевую гардину. Внизу во дворе орали пацаны, сгущающиеся сумерки уже мешали играть в футбол.

   Разговор шел о том, о сем, этакий необременительный, отвлекающий от проблем трёп под чашку остывающего терпкого чая.

   Порой Света, которой очень нравилась и уверенная в себе Маша и эта сияющая чистотой кухонька, ловила себя на мысли, что завидует. Завидует, что люди могут жить так спокойно и уютно, а она не может. И квартира есть побольше этой, и чемоданы денег, на которые можно купить дворец, нету главного - спокойствия. Которое ушло, как только ушел Игорь.

   Всякий раз, когда Света думала об Игоре, она мрачнела, замыкалась в себе, и Маша начинала её тормошить.

   Света возвращалась из своей оцепенелой задумчивости, а Маша говорила ей, успокаивая:

   - Да вернется он. Все всегда возвращаются. Не война ведь.

   - Может, хуже, чем война, - вздохнув, отвечала Света. - Мы же не знаем. Ты извини, что я такая... квёлая. Навязалась тебе на шею.

   - Вот только этого не надо, - говорила Маша. - Я же не чурбан какой-нибудь. Я же понимаю.

   Незаметно прошел час, мальцы во дворе угомонились. Поднялся ветер, шумя листвой стоящих внизу лип и тополей, и Маша прикрыла окно.

   Разговор у них теперь шел о молодняке, и Маша очень опасалась, что нынешние реформы (так сказать реформы) молодежь исковеркают, потому как всё и вся начинает заменяться золотым тельцом.

   Наплевать на искусство, на культуру, на науку. Главное - любым способом нахапать. Примеры перед глазами: олигарх хапает, не имея за душой ни таланта, ни элементарных способностей, а писатель, художник, ученый сидят на бобах. Родители, окончившие институты, также сидят на бобах. Так какой смысл учиться? Зачем напрягать извилины? Страшненькая мораль, подленькая мораль - всё сводить на голые деньги. Деньги - всего лишь эквивалент труда и не более. Сначала должен быть труд, а нет труда - нет денег. Труд - это лошадь, деньги - телега. Больше телега - больше труда, чтобы её свезти. Верно ведь? А у нас, как у дураков, телега впереди лошади. Запрягли! Экие умельцы.

   - А если нашел сверточек? - сказала Светлана. - Тоже ведь без труда.

   - Сверточки на дорогах не рассыпаны, - отозвалась Маша. - Это как лотерея: есть везение - нету везения. Мне вот не везет, приходится рублик за рубликом зарабатывать.

   - Погоди-ка, - сказала Светлана и принесла из коридора туго набитую хозяйственную сумку.

   - Считай, что нашла свой сверточек, - произнесла она, открыв сумку. Наружу, будто выталкиваемые какой-то силой, выплыли пачки запечатанных сторублевок. - Половина твоя.

   - Игоревы? - спросила Маша, покосившись на деньги.

   - Да, - ответила Света. - Ты как будто не рада?

   - А чему радоваться-то? - сказала Маша. - Их бы на экспертизу. Наверняка поддельные.

   - А вот и нет, с печатного станка, - возразила Света. - Таких станков пока не делают. Но будут.

   - Заманчиво, - сказала Маша. - Только ведь у нас как? Купишь чего - сразу начинают доставать: почему такие расходы, что превышают доходы? Налоговая, то-сё. Из органов, естественно, турнут. И что дальше?

   - Э-э, не вешай лапшу, - совсем по-цыгански сказала Света. - Тут тебе лет на двадцать хватит. Зачем тебе органы?

   И подмигнула.

   Вот это совсем другое дело. Вот такая Света Маше нравилась.

   - Ты и мертвого уговоришь, - сказала Маша. - В самом деле, не ворованное же. И не взятка, потому как от чистого сердца. Не взятка?

   - Обижаешь, начальник.

   - Лететь мне с работы к чертовой бабушке, - якобы в задумчивости произнесла Маша и добавила уже совсем другим, деловым тоном: - Но не быть же дурой. Сыпь прямо на пол. Мы по ним босыми ножками гулять будем...

   Толяну достался трехместный люкс, Ремизовой одноместный номер с биде, а Шепталову и Буханкину по одноместному без биде. Ответственные работники - командированный директор оборонного завода и прибывший на семинар начальник Госналогслужбы некой захудалой области - были уплотнены в двухместный номер. И даже не пикнули.

   С дорогими гостями были очень предупредительны. После того, как они помылись и облачились в махровые халаты турецкого производства, специальный человек снял с мужчин мерки, Ремизову обслужила женщина. Затем в номере Толяна был накрыт стол, где блюд и вин было без счета. Каждые полчаса с кухни приносилось что-нибудь новенькое, только что с жаровни либо из духовки. Грязные тарелки с объедками при этом как бы исчезали сами собой. Очень вышколенная была прислуга.

   Разговор за столом шел самый непринужденный и спонтанно перескакивал с темы на тему. Только что, скажем, Толян на полном серьезе объяснял Зинаиде, что биде - это такой фонтанчик для питья с бодуна, дополз на карачках и пей, не выпрямляясь (Зинаида хихикала и вроде бы верила), как Буханкин вспоминал вдруг гада Мефодия, и Толян, мрачнея, говорил, что так это дело не оставит. Разберется с дерьмом пузатым.

   - Ах, Толянчик, - говорила Зинаида. - Ты такой вспыльчивый. А я жалею, что не покушала ананас. Там, в казино, такой толстый ананас стоял. Рядом с водкой.

   - Могли бы и чем другим накормить, - замечал Буханкин. - Глиной, например.

   - Тьфу на тебя, Степа, - отвечала Зинаида.

   - Гадом буду, во всем виноват Марьяж, - говорил Толян. - И в том, что выигрывали поначалу, и в том, что потом продували. Это ему, стерве, раз плюнуть. А когда мы втянулись по самую маковку, пошел подламывать мою квартиру. И влетел в капкан. Я вот думаю, не этот ли охламон еще и хату поджег?

   - Не повезло тебе, Толянчик, - вздыхала Зинаида, переглянувшись с Буханкиным. Золотишко-то да перстеньки были спрятаны надежно. - Но ты не переживай. Ты у нас умный. Ты у нас удачливый. Еще наживешь.

   - Фарт - главное дело, - соглашался Толян, обласканный её мурлыкающим голосом. - Дерябнем за фарт.

   К полуночи принесли одежду: для теплой и холодной погоды, как и было заказано фирменную, с лейблами.

   Переодеваться никто не стал, кто же переодевается в полночь-то, если гастролировать никуда не тянет, а в свой номер можно прошлепать и в халате.

   Вскоре Антон отправился спать, через полчаса ушли Ремизова с Буханкиным, потом Ремизова вернулась, чтобы остаться на ночь. Толяну это дюже понравилось, тем более что Зинаида, раздевшись, оказалась еще лучше, чем можно было предположить.

   А в четверть второго...

======

   В секторе "Местонахождение" вновь мелькали цифры, подбираясь к заветному 27 веку.

   Тело под каркасом ныло, всё-таки здоров был этот Фраст. Наверняка в процессе сражения он применял что-то такое, о чем Игорь и не догадывался, да каркас выдюжил. Впрочем, дело было не в одном только каркасе. Оставайся Игорь в прошлом качестве, в этом каркасе бултыхался бы сейчас студень. Само тело обрело новые свойства и каркас был теперь составной частью этого тела, его внешней оболочкой. Но даже этому телу, способному выдержать любые нагрузки, крепко досталось.

   Вскоре, однако, боль поутихла, а потом и совсем прошла. Почему-то вспомнился Корнелий. Как давно это было.

   - Видите ли в чем дело, Игорь, - сказал тогда Корнелий, усадив Попова на какой-то несерьезный ажурный стул, который, казалось, не смог бы выдержать и ребенка. - Нас здесь пятнадцать человек, и нам очень нужна ваша помощь.

   Стул, между прочим, был весьма удобным и крепким. Казавшаяся пустой лаборатория вдруг наполнилась людьми. Вот пересек проход некто в серебряном трико, из-за приборов выглянул загорелый чернявый парень и улыбнулся, проплыла в отдалении фигуристая девица в легком радужном халатике, по которому хаотично пробегали разноцветные сполохи.

   - Это Кира, - проследив за взглядом Игоря, сказал Игнат Корнелий.

   Кстати, Корнелий, как впоследствии объяснил Восходящий Вектор, была его фамилия, но поскольку сей ученый имел мировую известность и был дюже популярен, фамилия эта превратилась в нарицательное имя.

   - Ну так вот, - сказал Корнелий. - Лаборатория у нас научная, исследовательская, экспериментальная. Что еще? Сверхсекретная. Из 27 века, да, да, не падайте. Так сказать, гостинец из будущего. Исследуем свойства и параметры времени. На чем и погорели.

   И вкратце изложил суть проблемы, изредка постреливая по сторонам своими карими глазами.

   Там, в 27 веке, во время проведения опыта случилась авария, в результате которой лаборатория была уничтожена. Однако ученые не были бы учеными, если бы предварительно не застраховались, закольцевав будущее с прошлым. В итоге лаборатория с находящимися в ней персоналом и оборудованием возродилась, как птица Феникс. Но при этом погрузилась в хронояму, то есть в прошлое, на интервал, адекватный затраченной на восстановление хроноэнергии. Вместе с этим спираль времени, заметьте, Игорь, сжалась. Это очень важно. Причиной аварии, как оказалось, послужил сбой растрового синхронизатора. Это тоже очень важно, потому что нужно изъять синхронизатор до начала опыта.

   В чем загвоздка? - сказал Корнелий. В том, что, закольцевавшись, мы периодически погибаем и периодически возрождаемся, не имея возможности что-либо изменить, так как попасть в будущее не можем, ибо уже преставились в нём. Капсула же с изолированной в ней лабораторией с каждым возрождением проваливается всё глубже в прошлое, всё больше сжимая спираль времени. Погружение это не беспредельно - в какой-то момент спираль достигнет критического сжатия, вслед за чем неминуемо и резко распрямится. Что будет после этого - одному Богу известно. Может, произойдет какая-то жуткая суперпозиция, может - взрыв такой силы, что разнесет Землю в клочья, а может, взрыв этот будет протяженным по всему пути прохождения капсулы. В общем, ничего хорошего не будет, уверяю вас.

   Спрашивается, что делать?

   Остановить капсулу невозможно, нету такой силы. Нашим современникам вернуться вспять и предотвратить аварию не дано, ибо никому не дано попасть в собственное прошлое. Даже Матиусу Фрасту при всех его иррациональных возможностях.

   Фраст наверняка попытается догнать капсулу по хроноследу и уничтожить её, а это беда, это глобальная катастрофа. Ему, однако, на это наплевать.

   Единственный способ что-то изменить - это пресечь начало эксперимента. Никто в мире не сможет это сделать. Никто в мире (тут Корнелий многозначительно поднял палец), кроме того, кого мы подготовим к данной операции, используя наши новейшие разработки. Данные разработки - великая тайна есть. Мы, так сказать, уносим её с собой в могилу. Но, надеюсь, не унесем.

   Пресечь эксперимент можно самым банальным образом. Например, извините за грубое слово, врезать Фиме Гуральнику в пятак, не дав нажать пусковую кнопку, вынуть из гнезда синхронизатор, он со спичечный коробок, а пока Фима прочухивается, громко и внятно объяснить ему и всем, кто бросится Фиме на помощь, чем чреват этот опыт. В доказательство предъявить вот эту записку и карточку моего генетического кода.

   С этими словами Корнелий вручил Игорю начертанную вручную записку с размашистой подписью и кусочек серебристого пластика, на котором было меленько написано: И.П.Корнелий, КГК.

   После этого Корнелий познакомил Игоря со своими сотрудниками, особо попросив запомнить Фиму Гуральника. Фимой оказался тот самый загорелый чернявый парень, что выглянул из-за приборов. Был он высок, жилист и, похоже, хорошо тренирован. Такому дать в пятак не больно-то разбежишься, придется повозиться.

   - Не волнуйтесь, - успокоил Игоря Корнелий. - После трансмутации вы сможете померяться силой с самим Фрастом.

   - Так что бей легонечко, - сказал Фима, подмигнув Игорю. - Лучше в челюсть, а не в пятак, а то потом пятак из головы не вытащишь.

   Сотрудники у Корнелия были хорошие молодые ребята, жутко способные. Только-только сформировались, как команда, и вдруг на тебе. Особенно хороша была Кира, глаз не оторвешь.

   Умирать не страшно, сказал Корнелий. Всякий раз это случается неожиданно, и ты просто исчезаешь в черном зеве Времени, не успев ни о чем подумать. В ту же секунду, как тебе кажется, ты восстанавливаешься, но это не так. Восстановление происходит ровно через 17 секунд. Это было нетрудно зафиксировать по отраженному сигналу, в подробности вдаваться не будем. Почему фигурирует именно эта цифра - непонятно, да это и не важно на данном этапе. Хотя потом может оказаться, что эти 17 секунд очень даже неспроста.

   - А будет потом-то? - не удержавшись, спросил Игорь и, посмотрев на Киру, на то, как она поморщилась, тут же пожалел о своем вопросе.

   Почему-то очень не хотелось её обижать. Кира была не просто чертовски хороша, было в ней еще что-то, пробуждающее какие-то тайные желания, тайные надежды.

   - Будет, - твердо ответил Корнелий и повел Игоря к установке, на которой находилась злополучная пусковая кнопка и злополучный растровый синхронизатор, по дороге объясняя, почему в качестве приманки была выбрана старинная карта.

   Дело в том, что при каждой остановке в этом неуклонном падении они искали добровольцев, которые бы им помогли. Бестолку, их принимали за сумасшедших. Ближе к двадцатому веку, во всём изверившись, они вспоминают старый испытанный способ, на который невозможно не клюнуть - подбрасывают карту, указав на ней место, где можно найти нечто. То есть, уже не сами идут к людям, а пробуждают в людях инстинкт идти к ним. Для верности делают десять карт с тем, чтобы иметь выбор в исполнителях. Сработали все десять, но исполнителем единодушно был выбран Игорь, к которому карта попала самым изощренным путем. С определенного момента, а именно со скомканной карты в помойном ведре, его начали "вести".

   Всё, пришли, вот она, эта установка. Вот кнопка, вот синхронизатор. Здесь будет стоять Гуральник, люди прибегут отсюда, из-за спины никто не появится. Да хоть бы и появился, трансмутированному Игорю всё будет нипочем. На него хоть сто человек полезет, всех расшвыряет.

   Потом Игоря поместили в оптимизатор, где организм его подвергся кардинальной перестройке, давшей толчок росту скрытых физиологических и энергетических возможностей, то есть его структура превратилась в своего рода эмбрион, из которого должен был вырасти закованный в энергокаркас супермен. Одновременно память его наполнилась необходимыми знаниями и резко возросли паранормальные способности.

   Выйдя из оптимизатора, Игорь выпил поднесенный Кирой стакан специального эликсира, который не просто пролился в желудок, а проник, опалив жаром, в каждый капилляр, в каждую жилочку. После этого Игорь почувствовал себя полностью обновленным.

   Вот как всё это было. А потом, уже напоследок, был разговор с Корнелием, где тот предупредил, что трансмутация - штука тонкая и требует ответственности со стороны трансмутируемого. То есть, пока она не завершилась, а потребуется два-три дня, нужно быть осторожным в своих мыслях и желаниях. Нужно быть скромным, чистым и взвешенным, дабы не превратиться в монстра типа Фраста. Нет, конечно всё будет тип-топ, всё просчитано, всё выверено до микрона, учтены и характер, и наследственность, и все отклонения, присущие Игорю, но мало ли что. Так что поаккуратнее.

   Когда же всё будет завершено и Игорь вернется в свой 20 век, включится обратная программа, и из супермена Игорь превратится в обычного человека. Правда, с некоторыми, оговорками, поскольку будут иметь место остаточные явления. Но этого бояться не следует, так как владение тайными силами всегда во благо.

   На этом они распрощались.

   В памяти сохранился взгляд Киры - внимательный, изучающий, будто она хотела запомнить его напоследок.

Глава 13. Игорь Попов

   Была еще одна остановка в 26 веке - не из самых приятных. К месту пересадки пришлось добираться через три маленьких, но очень автономных образования, где существовал весьма суровый пограничный контроль и жесткие таможенные правила с сумасшедшими поборами.

   Чувствовалось, что к власти в стране пришел очередной крутой реформатор. Бедная, бедная страна. Вот уже и бывшая Московская область разделилась на двадцать независимых образований, три из которых выпало пересечь Игорю. На какие же лоскутки расслоилось государство?

   С чудо-бумажником никакие поборы не были страшны, Игорь мог бы завалить чиновников-обдирал радужными бумажками по самые погоны. Кстати, один из обдирал хотел конфисковать бумажник, как предмет, не подлежащий ввозу-вывозу (врал - подлежал), но Игорь показал ему кукиш, и тот отстал.

   На этих границах и таможнях в виде взяток, дабы не заполнять километровые декларации, Игорь оставил кучу денег.

   Надо сказать, прецессия и параллакс, которыми в свое время стращал Вектор, ни в чём себя ни разу не проявили - ни в какую Индию транспортировщик не закидывало, все точки пересадки, к счастью, находились в пределах Москвы и Московской области. Однако же возможность этого наверняка была, недаром Корнелий снабдил чудо-бумажником, с которым спокойно можно было ехать и в Америку, и во Францию, и в Китай. Короче, Корнелий был молодец. Но это так, к слову.

   Правление чинодралов и обдирал наложило на прогресс свой отпечаток, приведя к режиму жесточайшей экономии. Всё как-то приходилось ехать и идти в глубине мрачноватого, грязноватого нескончаемого каменного ущелья со сверкающими где-то высоко над головой стеклами, до которых добиралось солнце.

   Города, похоже, слились. Порой дорога, по которой мчалось такси с Игорем (монорельсы и прочие виды современного транспорта не действовали - не окупались), вырывалась из ущелья, оказываясь на захламленном, поросшем бурьяном поле с чахлыми посадками, высаженными на месте порубленных лесов, затем ныряла в новое ущелье.

   Кстати, с такси тоже была напряженка, поэтому Игорь много и упорно передвигался пешком. Спасали самодвижущиеся тротуары, которые кое-где еще действовали, да водители-дальнобойщики.

   Раз десять довелось драться. Молодняк, ходивший кодлами, задирался по поводу и без повода. Пришлось учить. Учил Игорь жестко, не считая выбитых зубов и сломанных ребер, чтобы избитые им сосунки хорошо запомнили, что к незнакомым, даже если они передвигаются поодиночке, приставать не стоит.

   Три раза из этих десяти драка была чересчур жестокой. И обязательно при этом на заднем плане мелькали один-два мужичка, руководившие боем. Вот тут уже нападение было целенаправленным. Опять Фраст? Вполне возможно.

   Наконец, он вышел в нужную точку, где его ждал транспортировщик.

   У многих, наверное, возникает вопрос: какого черта Попов катается на монорельсе, оставляет на таможне деньги, дерется с панками и сосунками, а не добирается до очередного транспортировщика по подпространству? Отвечаем. Подпространство - субстанция космическая, не соотнесенная с земными координатами, и в нём с непривычки легко заплутаться. Пойдешь вроде бы из Москвы в мордовский Калдаис, а убредешь куда-нибудь к марсианскому городу мертвых. Так что посуху да по твердому оно как-то попривычнее...

   В секторе "Местонахождение" замелькали цифры, а кресло пилота принялось наводить глянец. Полимерное рубище, в котором Игорь пребывал в России 26 века, расползлось, растворилось, вслед за чем Игорь был отерт влажной, благоухающей сандалом губкой, высушен невесомым полотенцем, после чего на голову ему опустился колпак.

   Игорь ощутил легкие прикосновения, электронный парикмахер был до того нежен и приятен, что поневоле потянуло в сон. "А как же энергокаркас?" - подумал Игорь. Почему-то эта мысль возникла именно сейчас, хотя кресло не первый раз уже обмывало его и меняло на нем экипировку. "Твоя энергосистема, капитан, совместима с энергосистемой транспортировщика", - тут же откликнулся Восходящий Вектор.

   "Логично", - подумал Игорь и заснул.

   Спал он всего лишь пять минут, но когда был разбужен всё тем же неугомонным Вектором, то был свеж и бодр, как будто спал часов двенадцать.

   Был он уже выбрит, причесан и одет в элегантную цветистую одежду, по которой пробегали радужные сполохи. Вспомнился Кирин халатик, по которому вот так же пробегали сполохи. Вспомнились Кирины глаза - большие, зеленые, в пушистых ресницах. Кажется, зеленые глаза бывают у русалок.

   "Спокойно, парень, - сказал себе Игорь. - У тебя есть Света. У тебя есть Колька".

   Мелькнула догадка: а ведь Кира неспроста. Корнелий, хитрый дядька, что-то подмешал в этот эликсир, поданный Кирой, чтобы был стимул. Спасать абстрактную лабораторию с абстрактными учеными - это одно, это можно делать и вполсилы, а вот помочь дорогому тебе человеку - это совсем, совсем другое.

   "Я прав?" - спросил Игорь.

   "Может быть, - уклончиво ответил Восходящий Вектор и добавил: - Пора, капитан".

   В секторе застыли цифры: "2787 год, 7 месяц, 20 число, 8 часов 5 минут по Гринвичу". Из щели на панель выполз лист белой бумаги, на котором было напечатано: "Институт прикладных исследований - ул.Циолковского, 10. Лаборатория И.Корнелия - корпус 5а. Пропуск N ГГЦ-512 - институтская проходная, N ЖЧ-Х - корпус 5а. Начало опыта: 10 часов 12 минут. Транспортировщик остается в режиме ожидания. Старт отсюда по выполнении задания. Желаем удачи".

   Следом за данной инструкцией из щели выщелкнулись два пластиковых квадратика - два вышеуказанных пропуска. Игорь сунул их в нагрудный карман и встал с кресла.

   "Вектор, - сказал он. - Будешь рядом".

   "Всенепременно, шеф", - отозвался Восходящий Вектор...

   Выйдя из подпространства, Игорь очутился в оранжерее. Выход, он же вход, находился между кустом монстеры и гигантским хлорофитумом - по крайней мере это растение было очень похоже на здоровенный хлорофитум. Росли они в шаге от посыпанного мелкой галькой прохода в центре длинной, накрытой прозрачным куполом оранжереи - ошибиться с такими ориентирами было невозможно.

   Ковыряющийся в клумбе с цветами служитель в синем халате не обратил на Игоря никакого внимания, Других посетителей по случаю раннего времени в оранжерее не было.

   Игорь пошел к выходу. Служитель вынул из кармана серую коробочку и сказал в неё несколько слов.

   "Скорее, - сказал Вектор. - Он вызвал полицию".

   "Адрес оранжереи?" - спросил Игорь.

   "Циолковского, 20, - ответил Вектор. - Сворачивай направо, кэп, здесь должен быть служебный выход. Основной еще закрыт".

   Очутившись на улице, Игорь зашел в ближайший лифт и поехал вверх. Сквозь прозрачную стенку видно было, как к оранжерее, к служебному входу, подкатывает желтый пузатый электромобиль, как выскакивают наружу люди в черной форме, как из оранжереи выходит служитель в синем халате и, жестикулируя, начинает что-то объяснять. При этом он вертит головой по сторонам, выискивая Игоря среди прохожих, и не догадывается поднять свою глупую голову вверх.

   Всё, лифт уехал за ярусы тротуаров.

   На двадцатом этаже Игорь вышел.

   Тротуары были во всю ширину улицы, многоярусными, ярусы были соединены между собой эскалаторами и скоростными лифтами.

   Здания были непомерно огромными, достигая ста этажей и более. Войти в подъезд можно было с любого тротуара.

   Если во время прошлой остановки, в 26 веке, улицы городов напоминали темные мрачные ущелья, то сейчас всё было не так. Улица снизу доверху была прекрасно освещена. Источник света, несомненно, был искусственным, но это было сделано очень грамотно - создавалось ощущение яркого солнечного дня. Было нежарко и освежающе пахло морем.

   Всё это было достойно восхищения, однако Вектор сбил пафос, объяснив, что кэп Игорь неправильно расставляет акценты. Освещение хорошее единственно для того, чтобы труднее было воровать-насильничать и легче ловить. А ароматы и прохлада для того, чтобы не воняло всей этой многотысячной толпой, которая постоянно слоняется по городу. По крайней мере, именно такие мотивы двигали мэрией Москвы.

   На смену обанкротившегося, обюрократившегося (бюрократия, загнанная было в угол, в прошлом веке взяла реванш, да еще какой), охваченного сепаратизмом государства пришло государство унитарное с жесткой властью военных, посадивших на трон монарха.

   Теперь больно-то не поворуешь - живо к стенке, и не посачкуешь - мигом турнут с работы. Расцвели доносительство, частный сыск. С военными не поспорь - получишь по шее. Они ребята тренированные, и не заметишь, как по ушам надают.

   Что еще? - сам себя спросил Вектор. Как никогда сильна полиция, но ни военных, ни сыскарей полицейские не трогают, в каком бы безобразном виде те ни выползали на улицу.

   Всё засекречено. Всюду куча почтовых ящиков. Плюнешь в завод, попадешь в почтовый ящик. Уж вроде бы фабрика делает макароны, поди найди более мирное занятие, так нет, засекречена. Потому что попутно гонит синтетическое топливо для "адских вертушек" - это такое модное нынче оружие сдерживающего характера.

   "Это мне знакомо, - оборвал Игорь заболтавшегося Вектора. - Мои старики всю жизнь оттрубили в почтовых ящиках".

   Вектор обиженно засопел прямо в ухо. Вот интересно. Раньше он был этаким разбитным типом, не упускавшим случая подтрунить, показать своё энциклопедическое превосходство, а теперь, гляди-ка ты, начал обижаться. Перевоспитывается, что ли?

======

   Дома здесь были не дома, а какие-то горные хребты. Каждый тянулся на километр, не менее, и от Циолковского 20 до Циолковского 10 были почитай все пять километров.

   Потолкавшись в толпе, которая хаотично закручивалась спиралями возле магазинов, бистро и ресторанов, Игорь перебрался на верхний ярус, где магазинов и ресторанов не было, зато была скоростная дорожка...

   Институт прикладных исследований занимал солидную площадь. Был он обнесен глухим могучим забором, по верху которого была навита банальная колючая проволока. Проволока была не ржавая, значит недавнего изготовления. Главный корпус, двадцатиэтажное здание из стекла и бетона, казался карликом на фоне окружающих институт жилых домов. Прочие корпуса, едва вытягивающие на пять этажей, вообще терялись.

   Проходная по всей своей длине была перегорожена стальной стеной с двадцатью закрытыми дверями. В каждой двери имелись глазок и прорезь для пропуска, над дверью - телекамера.

   Игорь сунул пропуск в щель, тот втянулся. Возникла затянувшаяся пауза, потом дверь легко и бесшумно открылась. Пропуск выщелкнулся, Игорь спрятал его в карман и вошел. Дверь захлопнулась.

   В ту же секунду из примыкающей к стене комнаты стремительно выскочили трое затянутых в серое парней с лихо заломленными черными беретами и зализанными толстоствольными автоматами в руках. Вслед за ними выплыл затянутый в такое же серое здоровенный, пузатый, усатый дядька. Миг - и парни окружили Игоря.

   - Вынужден вас задержать, господин Попов, - сказал дядька, подходя.

   - Почему? - спросил Игорь, обводя взглядом длинное одноэтажное помещение. Людей, похоже, здесь больше не было.

   - Вы на крючке у полиции, - ответил дядька.

   - Это недоразумение, - сказал Игорь. - Какой-то работяга вызвал полицию, застав меня в оранжерее.

   - Оранжерея - стратегический объект, - назидательно произнес дядька. - Пройдемте в кабинет. Нужно еще разобраться, откуда у вас пропуск и форма сотрудника хронолаборатории.

   - Надо говорить пожалуйста, - сказал Игорь и ударил локтем автоматчика справа, затем правой же рукой автоматчика слева, потом, развернувшись, левым хуком послал в нокаут того, что стоял сзади.

   Вслед за этим он двинул дядьку кулаком в живот. Тот разинул рот и, задыхаясь, повалился на пол.

   Игорь уложился в две секунды, никто из охранников не успел среагировать.

   Перетащив бездыханных автоматчиков в одну из комнат, где кроме стола и пяти стульев ничего не было, Игорь нейтрализовал парней, переплетя особым образом руки и ноги. Самим им было не расплестись, чуть двинешься - причинишь другому чудовищную боль, и наоборот.

   Дядьку он переволок в кабинет с пультом и рядом плоских экранов на стене, запихнул в кресло. Кресло было широкое, но седалище у усатого еще шире. В этом кресле, свалившись набок, он был похож на сомлевшего хомяка.

   Игорь похлопал его по тугим щекам, пузан очнулся.

   - Объясните, - сказал Игорь. - В чем суть фразы: откуда у вас, у меня, то есть, пропуск?

   - Я сделал насчет вас запрос, - ответил дядька, вяло ворочая челюстью и отыскивая позу, чтобы ушибленный живот не так ныл. - Корнелий ответил, что у него нет сотрудника Игоря Попова.

   - Почему был сделан запрос?

   - Компьютер выдал, что вас разыскивает полиция. Все приметы сходятся. Не гоняться же по улицам. Я отдал команду пропустить.

   - Ладно, - сказал Игорь. Экая глупость вышла с этой оранжереей. - В корпус 5а я пройти смогу?

   - Нет, - ответил дядька и шумно выдохнул. Боль отпускала, а прежняя наглость возвращалась. Но он её решил приберечь на потом.

   - Отдайте команду, чтобы пропустили, - сказал Игорь. - Чем вы там командуете? Компьютером? Вот ему и отдайте.

   Дядька покосился на него. Вроде бы и не больно-то здоровый, а кулак, что паровой молот. Так двинул, зараза, все печенки отшиб.

   - Хорошо, - сказал он, решив больше не нарываться. Зачем нарываться, когда этого паразита с таким же успехом можно скрутить в хронолаборатории. И уже не вчетвером, а вдесятером, с сетью, с усыпляющим газом. Можно, в конце концов, шлепнуть на месте, пока он не включил свой паровой молот. Имеем полное право.

   - Хорошо, - повторил пузан и сказал в микрофон:

   - Дежурный майор Костэнко на связи, код РА7Г. Пропустить в корпус 5а Попова Игоря Алексеевича. Пропуск...

   Он пощелкал пальцами. Игорь сунул в пальцы пропуск.

   - Пропуск ЖЧ-Х.

   Спустя секунду, из динамиков раздался механический голос:

   - Распоряжение принято.

   - Идите, - произнес Костенко, возвращая пропуск.

   - Спасибо, - сказал Игорь и хватил его кулаком по голове. Не сильно, но с таким расчетом, чтобы очухался где-нибудь через полчаса.

   На всякий случай еще прикрутил пузана к креслу длинным черным шнуром, который бесхозно валялся на подоконнике.

   Институт утопал в зелени. По всей площади росли деревья, кустарники и целые рощи. Имелись клумбы с орнаментами из разноцветных, разнокалиберных цветов. Стратегический объект больше походил на ухоженный санаторий.

   Восходящий Вектор, детище Корнелия, прекрасно знал, где находится корпус номер 5а, и время от времени подсказывал, куда сворачивать.

   И в этом, 27 веке, несмотря на завышенные требования к дисциплине, люди оставались людьми. В заросшей плющом беседке болтали девицы, из зарослей выплывали облачка дыма, значит еще и покуривали. Сразу человек двадцать, каждый своим путем, брели из корпуса в корпус. Брели, а не бежали, сломя голову, в деловой запарке. Дорожки их пересекались и вновь расходились в разные стороны. Из распахнутых окон доносились взрывы смеха.

   Но и работали, наверное. Не всё же ржать, слоняться да покуривать.

   Раздался громкий металлический лязг, будто на канализационный люк упала чугунная крышка, и всех со двора как ветром сдуло.

   "Проверка трудовой дисциплины", - объяснил Вектор.

   "Кто же об этом предупреждает? - удивился Игорь. - Это делается внезапно".

   "Оно и делается внезапно, - отозвался Вектор. - А предупреждают свои же работяги. Народная взаимопомощь".

   Как это было знакомо.

   "Пересидим в кустах, - сказал Вектор. - Минут пятнадцать на открытом пространстве лучше не показываться. Может зацепить отдел кадров. Вон, кстати, и они. Черт побери".

   Из-за угла выплыла толпа человек в двадцать. Увидев Игоря, они недружно и радостно вскрикнули и, топоча башмаками, поскакали к нему.

   "Надавать по харям", - подумал Игорь, а ноги между тем уже сами уносили от кадровиков. Те держались сзади, выкрикивая порой: "Загоняем к восьмому, там наши перехватят", или "В тупичок его, в тупичок", или "Васятка, нажми по-молодецки, ноги ему подсеки".

   Какое там нажми-подсеки, Игорь отрывался всё больше и больше. Вот он по указке Вектора завернул в рощу, прошив при этом густые тугие кусты, и здесь несколько сбавил скорость, ибо деревья стояли тесно, но всё равно продолжал бежать. Кадровики застряли в кустах.

   В какие-то пять минут Игорь пересек рощу, домчался по тропинке до двухэтажного корпуса номер 5а, свернул на тротуар и уже спокойно, размеренно подошел к входной двери.

======

   Костенко не обманул - пропуск в корпус сработал.

   Лаборатория Игната Корнелия занимала правую "высокую" часть корпуса, без межэтажного перекрытия, поскольку оборудование, применяемое Корнелием, зачастую имело внушительные габариты.

   Игорь позвонил в запертую дверь. Открыла Кира и равнодушно посмотрела на него, но увидев, во что он одет, спросила:

   - Вы новый сотрудник?

   - Да, - соврал Игорь. - Мне нужен Игнат Павлович.

   До начала эксперимента оставалось полчаса.

   Кира ушла. Из-за приборов выглянул Фимка Гуральник, сказал радушно:

   - Чего в дверях торчишь? Проходи.

   Не знал еще, бедолага, что должен по физиономии схлопотать.

   Появился Корнелий. Был он в униформе со сполохами, чем-то весьма озабоченный.

   - Слушаю вас, - сказал Корнелий и посмотрел на часы.

   - Через полчаса Фимка Гуральник нажмет кнопку, - произнес Игорь, извлекая из кармана записку и серебристую карту. - Растровый синхронизатор даст сбой, в результате произойдет авария.

   - Стоп, стоп, стоп, - сказал Корнелий. - Сядем.

   Они сели на ажурные стулья.

   - Кто вы? - спросил Корнелий.

   Игорь протянул ему записку.

   Прочитав её, Корнелий искоса посмотрел на Попова, после чего сказал:

   - Если это розыгрыш, приятель, то очень дурного свойства. Где вы раздобыли нашу форму?

   - В транспортировщике, - ответил Игорь и вручил ему карточку генетического кода.

   - Ну, я не знаю, - сказал Корнелий.

   Он соскочил со стула, решительно устремился куда-то вдоль прохода, потом так же решительно вернулся, собираясь выдать нечто категоричное, но вместо этого сел и, посопев, произнес:

   - Без ножа режете, господин Попов. Мне этот эксперимент вот как нужен. Есть такое чудище - смета называется. Может, слышали? Полгода ждали этого момента, вектор-то связанный. Что же, еще полгода ждать прикажете? Да лабораторию просто закроют к чертовой бабушке.

   - Игнат, - сказал Игорь. - Там, в моем двадцатом веке, вы мне показались очень разумным человеком. Не надо портить впечатление.

   - В двадцатом? - расстроенно переспросил Корнелий.

   - Именно, - сказал Игорь. - В двадцатом капсула имела две остановки, потом пошла ниже. Вдогонку идут люди Бершона, подчищают следы, но капсулу им не остановить, кишка тонка. Есть, однако, некто, у которого кишка в самый раз и который уже, поди, обогнал бершонцев. Некто Матиус Фраст. Этот остановит. Самым варварским способом, так что ни капсулы с вашей лабораторией, ни города, где она припарковалась, не останется.

   - И не только этого не останется, - добавил Корнелий обреченно. - Ладно. Что мне делать? Отменить эксперимент? Отменим. Что еще говорил Корнелий?

   - Если это раз уже случилось, то обязательно повторится, - сказал Игорь. - Изымите синхронизатор, обесточьте схему, разберите её, иначе Фима нажмет кнопку и - до свидания.

   В дверь позвонили.

   - Вектор, посмотри, кто там, - приказал Игорь. Приказал вслух, чтобы Корнелий услышал.

   - Пятеро охранников. С оружием, - вслух же отозвался Вектор.

   Кира пошла открывать.

   - Сядь, Кира, - сказал ей Корнелий.

   После чего встал и, кивком пригласив за собой Игоря, направился к установке.

   Вновь позвонили.

   - Не открывать, - громко скомандовал Корнелий.

   Сотрудники зашушукались.

   Начали трезвонить, не переставая, кто-то из охранников саданул в дверь сапогом, кто-то обрушил на стальную обшивку тяжелый приклад.

   Корнелий вынул из гнезда синхронизатор, подкинул его на ладони и со вздохом вручил Игорю.

   - На настройку нового понадобится два часа, - сказал он при этом. - Так что не волнуйтесь, Игорь, эксперимента не будет.

   В дверь молотили, не переставая.

   - Десять охранников, - объявил Вектор.

   - Вектор, транспортировщик, - пробормотал Корнелий, после чего открыл на корпусе крышку, засунул в отверстие руку, что-то там нащупал и с силой дернул. Огоньки и экраны на установке мгновенно погасли.

   - Так оно вернее, - сказал Корнелий.

   Дверь с грохотом обрушилась, в проеме стоял Фраст с Марьяжем в правой руке. Из-за спины Фраста выглядывали Люпис и Тяпус, дальше виднелись шлемы охранников. Все они протиснулись в лабораторию, после чего Фраст скомандовал:

   - Фас.

   Марьяж коршуном налетел на Игоря...

   Фраст догнал капсулу в одиннадцатом веке. Лазерным мечом вскрыл защитную оболочку, вложил в полость взрывное устройство, нажал на нем кнопку, всё тем же мечом заварил прогал и шагнул в подпространство. Почему-то оно не раскрылось перед ним. Фраст ударился о резиновую стену, прошла лишь левая нога до колена, да так и застряла в этой стене.

   Фраст задергался, нога была вцементирована намертво.

   "Почему?" - подумал он, покрываясь испариной, так как знал, что до взрыва осталось несколько секунд.

   Ответ прозвучал оглушительно громко:

   - Потому что ты посягнул на Будущее.

   - Нет, - крикнул Фраст. - Ты ошибаешься.

   - Я никогда не ошибаюсь, - сказал Голос. - Поэтому изолировал тебя вместе с обреченной капсулой. Ты жил скверно, Фраст, и всё же я тебя прощаю.

   "Это правда? - спросил сам себя Фраст. - Был голос или не было голоса?.. Будьте вы все про..."

   Взрыва он не услышал, как не увидел ослепительной, всё поглотившей вспышки...

   Игорь поймал Марьяжа и легко, как спичку, переломил пополам. Фраст поднял руку, из ладони в энергокаркас с силой ударила струя жидкого белого пламени. Каркас отразил с удвоенной силой, горящая вязкая жидкость устремилась обратно, дробясь при этом, брызгами и сгустками разлетаясь в разные стороны. Эффект был страшен, это было что-то вроде прилипающего ко всему напалма. Миг - и все вокруг полыхало: пол, стены, потолок, люди, столы, приборы, установки. Даже энергокаркас - и тот горел, образовав вокруг Игоря сияющий ореол.

   Фраст, ругаясь, стряхивал с себя горящий напалм, щедро обрызгивая охранников.

   Корнелий в полыхающем халате метнулся к объятому пламенем генератору антиматерии, на кожухе которого всё ярче разгорался рубиновый индикатор. Люди катались по полу, монотонно выла сирена. С того момента, как Фраст выстрелил в Игоря напалмовым протуберанцем, прошло не более трех секунд, но казалось, что она воет вечно. Корнелий дернул вниз рубильник, отключая установку, упал. Рубиновый огонек мигнул, вслед за чем генератор начал вспухать, покрываясь зияющими чернотой трещинами. Это было последнее, что видел Игорь...

   Аннигиляционный взрыв разнес корпус 5а в пыль, на его месте образовался котлован диаметром в сто и глубиною в двадцать метров с отвесными стенами и плоским дном, а спустя 17 секунд сработала система возрождения и на дне котлована возникла капсула с заключенной в ней лабораторией Корнелия.

   Восстановление было быстрым и безболезненным, но с тяжелым осадком, как будто каждый очнулся после кошмарного сна. А сон этот и впрямь был кошмарным, и проснуться пришлось в той позе, в которой застало небытие. Кто лежал на полу, кто под столом, кто на опрокинутом стуле, задрав в потолок ноги, кто навалившись грудью на стол. Мрачно задвигались, заперхали, засопели, застучали, вставая.

   Итак, лаборатория, как и положено, возродилась. Прочие службы, населяющие корпус 5а, увы, почили в бозе.

   Исчезли навсегда не внесенные в реестр возрождаемых Игорь Попов, Матиус Фраст, преданная Фрасту троица и охранники.

   Корнелий помнил всё до того момента, когда он, объятый пламенем, рухнул рядом с отключенным генератором антиматерии. Не вышло, значит, отключить. Слава Богу, в хронояму не вбухались, а то бы вся эта бодяга с погружением завязалась по-новой. "К черту, - подумал он. - Оборудование, записи, расчеты - всё к черту, чтобы и следов не осталось. Доигрались".

   Кряхтя, он поднялся с пола. Ребята окружили его, молодые, встревоженные, понимающие, что сейчас лучше помолчать.

   - А я ведь так и не знаю, кто это такой - Игорь Попов, - сказал Корнелий. - Знаю только, что из двадцатого века.

   И добавил:

   - Шабаш, ребятки, финиш. Что-то мы делаем не то.

   Надрывно гудела сирена на административном корпусе, и уже в воздухе парил хищный черный ракетоплан-ликвидатор из эскадрильи Комиссии по Чрезвычайным Ситуациям, ранее вызванный Фрастом.

Глава 14. Все крючки пусты

   Давненько Толян не испытывал такого блаженства. Всё как-то дела, суета, в качестве расслабухи - шнапс, что называется "не до сук", а тут такая девочка попалась, умеющая так завести, что всё у Толяна стояло дыбом. Рано, видать, списал он себя в старики, был еще порох в пороховницах, просто не те раньше попадались, не те.

   Зинаида, наконец-то нашедшая классного партнера, долго была ненасытна, но именно она первой запросила пощады.

   Толян принес два бокала с холодным шампанским, и они, болтая и хихикая, выпили его. Подушки были огромные, толстые, сидеть в кровати, опираясь на них спиной, было одно удовольствие. За распахнутым окном было светло от рекламы, сна не было ни в одном глазу. Толян еще сгонял за шампанским.

   Зинаида взяла бокал, отпила, охнула вдруг и, сказав "Тошнехонько что-то", обмякла. Бокал вывалился из ослабевшей руки, залив шампанским простыню. Секунды через две раздался звук, с которым пробка покидает бутылку, и Зинаида исчезла.

   Потрясенный Толян посмотрел на часы. Было час пятнадцать.

   - Это что же это? - пробормотал Толян. - Это зачем это?

   И, поняв, что ничего не вернешь, с диким ревом метнул свой бокал в стену...

   В час пятнадцать же со своей кровати исчез стонущий во сне Степан Буханкин, которому снилось, что Зинаида изменяет ему с Антоном Шепталовым.

   Оба, и Ремизова, и Буханкин, вернулись в свой 1937 год, где в это время, так совпало, также была ночь. Буханкин, которого перенесло на не разобранную постель, так и не проснулся, а Зинаида, придя в себя в жалкой конуре на выщербленном полу, мигом всё поняла и заплакала тоненько и тоскливо, кусая кулак, чтобы не завыть. Всё-всё: и Толик, и золотишко, и безбедная жизнь, - остались там, в девяносто девятом...

   Антону Шепталову снилась Маша. Была она в синем сарафане, обнажавшем её точеные смуглые руки. Маша счастливо улыбалась, показывая белые зубы, и что-то говорила ему, Антону, что-то очень хорошее, от чего замирало сердце.

   Потом вдруг он почувствовал, что за спиною у него ничего нет, что там пропасть, и что какая-то непреодолимая сила властно толкает его в эту бездну. Он балансировал на краешке, боясь оглянуться, еще мгновение - и всё, но тут Маша протянула ему руку. Антон вцепился в неё, как утопающий в соломинку, веря и не веря в чудо, однако рука была тверда.

   Антон проснулся с колотящимся сердцем. За окном была тишина, в ушах стоял чей-то крик, часы показывали час шестнадцать...

   Исчезла низвергающаяся в бездну прошлого капсула, и неведомый механизм равновесия вернул всех в свои времена.

   Бершонцам с их слугами-карликами не понадобилась даже Служебная Вертикаль.

   Шепталова, впрочем, сия участь миновала...

   Утром Маша поднялась тихо-тихо, чтобы не разбудить спящих Светлану и Кольку. Быстро умылась, оделась, съела бутерброд с ветчиной, выпила чашку кофе, вымыла посуду и села писать записку.

   "Света, - написала она. - К жизни тунеядца надо привыкнуть. Буду привыкать постепенно, а пока отправлюсь на работу. Что-то во мне есть от тягловой лошади, тянет, понимаешь ли, пахать, хоть ты тресни. Но я непременно исправлюсь, дай срок. Ешьте всё, что найдете в холодильнике. Запасной ключ от квартиры рядом с телефоном, это на случай, если потребуется выйти. Не исчезай. Мой рабочий телефон... Маша".

   Записку она оставила на кухонном столе.

   Явившись на работу, Маша первым делом оформила пропуск на Антона Шепталова.

   Ларин уже на правах начальника отдела с утра провел общее собрание, на котором показал себя умным тактичным руководителем, способным выслушать мнение самого рядового исполнителя. Это радовало, поскольку в обычаях вновь испеченных российских бугров было немедленно проявить власть, хватить кулаком по столу, наорать, обложить матом. Чтоб боялись, значит, чтоб трепетали, быдлы, чтоб по струнке ходили и не смели даже чихнуть без разрешения, сволочи.

   Память Валерия Михайловича Скоробогатова почтили минутой молчания, вслед за чем Ларин попросил головастого Сашу Ховрина разработать крепкую легенду, увязывающую концы с концами, дабы рядом с честным именем полковника Скоробогатова не соседствовали сплетни оккультного характера.

   Потом уже, после собрания, Маша доложила Ларину о деталях вчерашнего нападения на Поповых и последующей ликвидации Люписа и Тяпуса, а также о гибели негодяя Марьяжа.

   - Постой, постой, - сказал Ларин, который ничего не знал о злодейской троице. - Нельзя ли поподробнее?

   Маша рассказала о троице поподробнее, добавив к этому и то, что слышала от Игоря. Марьяж, которого она ни разу не видела, был описан ею, как черная палка метровой длины

   - Палка, - повторил Ларин, живо вспомнив сцену у колумбария. - Вот и не верь после этого в чертовщину.

   Сделав жест, что можно продолжать, он начал рыться в своих бумагах. Вскоре Маша иссякла, Ларин к этому времени уже нашел то, что искал.

   - Вот, - сказал он, протянув ей листок. - Не твои?

   Документ был от главврача центральной клиники, датирован сегодняшним числом. Сообщалось, что из морга похищены два трупа, доставленные вчера вечером сотрудниками ФСБ. Далее шло описание трупов, в которых Маша немедленно узнала Люписа и Тяпуса.

   - Карлик тоже исчез, - пробормотала она.

   - Карлик? Давай излагай всё, что знаешь, - потребовал Ларин и поудобнее уселся в своем кресле...

   Ларин умел слушать, не перебивая.

   Когда Маша закончила свой рассказ, он заметил:

   - Никакой это не проект, а случайный выстрел. Сдается мне, что всё уже кончено.

   Маша посмотрела на него вопросительно.

   - Я всего лишь проштудировал утренние сводки, - усмехнувшись, произнес Ларин. - Оперативное поле расчищено. Кем и как - неясно, но в городе уже нет ни виртуалов, ни карликов, ни людей в черном. В последнее время они были не в черном, но всё равно болтались на крючке. Сейчас все крючки пусты. И слава Богу.

   После чего добавил:

   - Ты об этом не особо распространяйся. Можешь излить душу в рапорте. Хотя нет, не стоит. Честно говоря, мне Игоря Попова жалко...

   Маша вернулась к себе и села за стол.

   Кабинет был откровенно мал, в нем было душно, не спасал даже вентилятор-"подхалим", гоняющий теплый воздух по углам.

   Стало быть, кто-то расчистил оперативное поле. Ночью, пока все баиньки, взял, да расчистил... А может, никто ничего не расчищал, все ушли сами, так же, как пришли. Вот так, пожалуй, вернее. Значит, у Игоря получилось.

   Да, но выходит, что и Антон ушел.

   Ушел этой ночью.

   Господи!

   Не смогла удержать. А ведь протянула руку. Хотя что там протянула - во сне не считается.

   Как там говорит оптимист Реутов: "Эх, жизнь поломатая".

   Грянул телефон. Это была Света, которая обреченно, но весьма твердо объявила, что Игорь не вернется. Это уже абсолютно точно.

   - Почему абсолютно точно? - спросила Маша, которой впору и самой было поплакаться.

   - Потому что знаю, - ответила Света. - Мы с Колькой, наверное, поедем домой.

   - Смотри, - произнесла Маша. - Но лучше бы вам остаться. Денька на два. Сменить, так сказать, обстановку. Вы меня не стесните, да и наш проект остается в силе. Я никому ни словечка.

   Маша и в самом деле благоразумно не рассказала Ларину о деньгах Игоря Попова.

   - Правда? - отозвалась Света. - Ты не против?

   - Нет, ну ты даешь, - оживилась Маша. - В записочке ей об этом написала, сейчас говорю. Ты что, подруга, с Луны свалилась? Короче, сходите с Колькой в магазин, купите "Салями", красной рыбки, грибов, конфет, большую бутылку "Пепси". Я скоро приеду обедать. Деньги есть?

   - Есть, - ответила Света, ошарашенная Машиным напором.

   Едва Маша положила трубку, в дверь заглянул Валёк Никитин и, сказав озабоченно: "На месте?", - отступил в сторону.

   В дверном проеме возник смущенный Антон.

   - По поводу личного оружия, - пробормотал он и вдруг расплылся в широченной улыбке. - Можно?

======

   Толян, дабы забыться от потери Зинаиды Ремизовой, ударился в трудотерапию, приняв личное участие в расчистке своей квартиры. Перемазался, как черт, но, работая за троих, нашел в этом какое-то успокоение.

   Хлам отвозился на свалку.

   Через три дня квартира была, как новенькая, и Толян начал обставлять её мебелью.

   Между тем на свалке произошло нечто странное и противоестественное: там в тепле, грязи да гнили торчащая из мусора черная обугленная палка выкинула вдруг тоненький побег.

   И напоследок, пожалуй, стоит привести еще один незначительный эпизод.

   Маленький очкарик вел своего супер-Гарри по Технолабиринту, неуклонно приближаясь к Вонючему Склепу, в который гигантский паук Трупожор заточил прекрасную голышку Чиполетту. Уже был расстрелян в клочья монстр Шипоморд, уже осталась позади комната с ложновыходами, за которыми была пропасть, уже была преодолена засада с пятьюдесятью бомбистами, весьма искусно швыряющими свои смертоносные бомбы.

   Оставалось чуть-чуть, оставалось лишь обмануть сторожившую вход в Склеп стоглазую Недремуху, вооруженную ядовитым хвостом, и сразиться с Трупожором, но вдруг экран монитора стал черным, на нем появилась белая маска и сказала смешным скрипучим голоском:

   - Привет, Витюха. Давай поиграем в другую игру, не такую глупую. Хочешь знать компьютер лучше Билла Гейтса?

   Дмитрий Баюшев.