Анатолий Михайлович Гончар
Тени Марса

Часть 1

Время растаяло, превратившись в пустой сгусток тьмы. В ней ничего не было, ни света, ни проблеска мысли, ни страха, ни радости. Ничего. Всё стояло на месте. Замерло в ожидании. Чего? Кого? Да, именно кого. Они были созданы, чтобы убивать. Убивать всё. Ничто не могло противостоять им. Холодные чёрные машины, не имеющие души, знали лишь одно слово — убей. И они убивали. Сначала миллионы и миллиарды, потом тысячи, потом не осталось никого. Движение потеряло для них смысл. Они ушли глубоко под землю, отключились и принялись ждать…

Его считали счастливчиком, баловнем судьбы, сумевшим сделать ослепительную карьеру. Героем. А почему? За что? Только потому, что из двадцати десятков генералов именно ему выпал жребий возглавить первую военную миссию на Марс?! Почести, награды только за то, что вверенный ему личный состав легион-бригады сторожил бесплодную, сухую пустыню, где даже ветер летел по поверхности, повинуясь аппарату искусственного климата?! Огромная, похожая на мифического титана, машина, плод общих усилий всех континентов Земли, стояла высоко в горах и безостановочно завывала, наполняя пространство кислородом, направляя живительные ветры, несущие семена растений во все районы Красной планеты: в бесплодные пустоши Терикова моря; в жаркие, запыленные районы экватора; через Северные горы, которые и горами-то назвать нельзя; к берегам живописного рукотворного озера, на берегу которого, прямо у подножия потухшего вулкана раскинулся городок первых переселенцев, день и ночь светившийся огнями лабораторий и небольших сборочных цехов. Кипевшая в них работа не затихала ни на минуту. Пятьдесят тысяч пар рук, пятьдесят тысяч светлых и не очень светлых голов делали всё от них зависящее, чтобы в скором времени планета Марс превратилась в небесный цветок, оазис, рай, новую Родину для многих миллионов людей. Уникальные минералы, найденные на планете, заставили учёных всерьез заговорить о полётах к звездам. Но на бесплодной пустоши не было ни единого живого существа, кроме самих людей. Зачем было посылать на Красную планету тысячу профессиональных военных — не знал никто, даже те, кто принимал это странное решение. Но едва они заступили на боевое дежурство, как средства информации, государственные деятели и иже с ними провозгласили высадившихся на планете солдат героями. Словно и впрямь витязи в военных мундирах вели ожесточённые сражения ради спокойного труда прибывающих на Марс биологов, геологов, технологов и простых рабочих.

Шел десятый год освоения…

Геологическая партия, сопровождаемая опытным спелеологом, медленно двигалась по чёрному чреву шахты. Изредка кто-нибудь из геологов нагибался и поднимал крошечные осколки серо-голубого камня, слегка фосфоресцировавшего в отблесках фонариков. Кусочки таинственного минерала, названного "марсианским лазуритом", тут же передавались из рук в руки и находили прибежище в темной сумке плетущегося позади всех технолога. Шедшая впереди всех начальник экспедиции Татьяна Павловна Новикова время от времени останавливала людей, отделялась от основной группы и, подойдя то к одной, то к другой стене, миниатюрным электромолоточком откалывала от них небольшие кусочки породы, затем, аккуратно завернув в тонкую пластиковую упаковку, складывала их в маленькую замшевую сумочку, висевшую у неё на поясе.

— Гена, — позвала она. Ее рука, державшая очередной образец каменной поверхности грота, мелко вздрагивала, а на лице сквозь покрывшую его бледность медленно проступали красные пятна.

На её зов откликнулся дородный, сопровождающий экспедицию тридцатилетний спелеолог и, сделав остальным знак оставаться на месте, быстрой тенью скользнул к позвавшей его начальнице.

— Смотри, — голос Татьяны Павловны слегка дрогнул. Она отступила чуть в сторону и, увеличив мощность фонарика, повела лучом по неровной стене штольни. Световое пятно метнулось вправо-влево, вверх — вниз и, наконец, остановилось на одном месте, изредка трепыхаясь в такт вздрагивающей руке Татьяны. Вылезший из-за угла спелеолог хотел что-то сказать, но бросил взгляд вперед, да так и застыл с открытым ртом, пытаясь осмыслить увиденное. Картина, открывшаяся его взору, была поистине устрашающей: в боковом ответвлении шахты, сваленные в огромную, чудовищно-огромную кучу, белели человеческие черепа, точнее почти человеческие, ибо они не могли принадлежать настоящим людям. Откуда им здесь было взяться? Впрочем, и о существовании марсиан никто до сих пор ничего не слышал… Галлюцинация?! Геннадий стряхнул навалившееся на него оцепенение, включил висевший на груди прожектор и сделал осторожный шаг вперед. Состояние ступора, охватившее его при виде столь неожиданной находки, быстро прошло. Сумбур в мыслях быстро вытеснялся чувством острого любопытства. Страх исчез. Подумаешь, черепушки, ему уже попадались подобные захоронения! Эка невидаль! В пещерах Перу, Бразилии, Чили, Геннадий видел их неоднократно. Первое время это было интересно и немножко страшно, потом стало привычно. Он хмыкнул, сделал еще пару шагов вперёд и тихо присвистнул. Эта братская могила тянулась за очередной поворот, и по своим размерам превосходила всё виденное прежде в десятки, если не сотни раз.

— Неплохо упаковали! Интересно знать, что за Пиночет собирал эту пирамиду? — голос спелеолога в тишине подземелья звучал неестественно хрипло и скрипуче.

Татьяна Павловна неопределённо пожала плечами и зябко поежилась. Ей, в отличие от спелеолога, подобного видеть еще никогда не приходилось.

— Пойдемте посмотрим, — не дождавшись ответа, предложил технолог и принялся рыскать белым лучом прожектора по черноте окружающего пространства. Пустота, затаившаяся в пустых глазницах, отталкивала и притягивала одновременно. Казалось, в них скрыта какая-то тайна, которая, стоит лишь коснуться этих белых костей, откроется, поведав о себе самой всему миру. — Пойдемте, — ещё раз предложил Геннадий, вовсе не торопясь трогаться с места.

Татьяна Павловна вновь пожала плечами, и всё еще пребывая в рассеянной задумчивости, сделала шаг вперёд. Случившееся дальше оказалось столь неожиданным, что она испустила длинный, пронзительный вопль. Каменный пол пещеры, еще секунду назад казавшийся нерушимым монолитом, провалился, и ведущий геолог Марсианской изыскательной партии полетела в неожиданно разверзшуюся под ногами бездну. Вслед за ней с глухим шорохом посыпались вниз устилающие пол камни. Ужас произошедшего холодной змейкой скользнул между лопаток Татьяны и холодным комом свернулся где-то внизу живота. Но страх, заставивший женщину вскрикнуть, лишь на мгновение овладел её рассудком. Спустя долю секунды она опомнилась, уверенно выхватив из кобуры аварийный пистолет, подняла руку и произвела выстрел. Грохот пронесся по подземельям. Тяжелая титановая пуля, увлекая за собой тонкий сверхпрочный трос, понеслась вверх, ударившись в каменный свод, глубоко вошла в камень и, вытянувшись, словно гарпун, откинула в стороны стопорные лепестки. Трос натянулся. Пистолет вылетел из женских рук, и она зависла в нескольких метрах от каменистого дна жуткой ямы. Привязанный к пистолету страховочный ремень, сделанный из прорезиненной ткани, то вытягивался, то сжимался, заставляя Новикову исполнять в воздухе замысловатый танец, напоминающий дрыганье поплавка при поклевке мелкой рыбешки. Спина покрылась вязким, холодным потом. Татьяна закрыла глаза, а когда открыла, то увидела высоко вверху над собой обеспокоенное лицо глядящего вниз спелеолога.

— Татьяна Павловна, как Вы? Всё в порядке? — мелкая каменная пыль противно щекотала ноздри, хотелось чихнуть, но почему-то не чихалось.

Новикова, едва разжав губы, что-то буркнула и кивнула головой, "мол, всё в норме", затем потянулась к аварийному пистолету и выключила тормоз. Резкое падение с высоты двух метров едва не привело к печальному результату. Её левая нога, наступившая на гравий, подвернулась, и она, не устояв, шлепнулась ниц, но когда к упавшей женщине подоспел спустившийся вслед за ней Геннадий, Татьяна Павловна уже, как ни в чем не бывало, отряхивала руками посеревший от пыли комбинезон. Не обращая внимания на обеспокоенно топтавшегося рядом спелеолога, она неторопливо закончила процедуру "наведения чистоты", аккуратно вытерлась невесть как оказавшейся у неё в кармане салфеткой и, слегка морщась от боли, взяла в руки оброненный при падении фонарик. Тонкий луч с трудом проникал сквозь завесу летающей в воздухе пыли. Белесый свет, разорвав окружающую темноту, уходя вдаль, уже в нескольких метрах от источника растворялся среди миллионов частичек пыли. Татьяна повела лучом влево и едва не вздрогнула от неожиданности. В каких-то десяти шагах явственно проступили очертания машины… Сказать, что это было странно… Новикова осторожно ступила вперед и, пристально вглядываясь в темноту, повела фонариком из стороны в сторону, но, не в силах объяснить увиденное, застыла в неподвижности. Пыль, поднятая падением камней, медленно оседала. За открывающейся завесой мрака постепенно стали проступать контуры большой, приземистой машины. Сомнений не было: в десяти метрах от растерянно стоявшей женщины высилась громадина танка. Луч света скользнул вперёд и высветил еще одну машину, еще… Тяжелые каменные пылинки осели, воздух очистился, и удивленно взирающим людям открылся бесконечный ряд стальных исполинов, убегающих в черную пасть темноты и теряющихся в многочисленных подземных лабиринтах. "Танки? Марсианские? Откуда?" — Татьяна ахнула. Стальная мощь инопланетной техники завораживала и потрясала. Таких огромных по величине танков она не видела ни в одном музее Земли. Трудно было даже представить, для чего потребовалось создавать таких монстров. Татьяна сделала осторожный шаг назад и поискала взглядом отступившего в темноту спелеолога.

— Вот они, следы исчезнувшей цивилизации, так долго разыскиваемой нами! Неужели от всего созданного марсианами сохранились лишь эти машины разрушения? — рассеянно вперив взгляд в плавные обводы ближайшего танка, она зябко поежилась и невольно потянулась к кобуре в поисках потерянного при падении пистолета. Хотя как мог защитить аварийный пистолет от внеземного оружия, оставалось непонятным.

— Возможно, они оказались самыми прочными, — пожал плечами Геннадий, и вновь завозился в своей "упряжи", всё еще пытаясь снять страховочный ремень, никак не желающий отцепляться.

— Не похоже, — медленно поворачиваясь, возразила начальница. — В этих подземельях вполне могли сохраниться письменные или другие источники информации. И вообще, судя по сохранности костей, здесь могло сохраниться всё, что угодно. От глиняных горшков до чучел марсианских кошек, или кто тут мог водиться…

— Пожалуй, Вы правы, но, возможно, мысль о том, что всё это можно хранить в заброшенных шахтах и подземных гротах, просто не пришла никому в голову. Или же никто не посчитал это нужным…

— Или кто-то, натаскавший сюда кости, сознательно уничтожил всё созданное марсианами. Но тогда непонятно, почему он сохранил технику? Чтобы воспользоваться ей в будущем? Тогда где этот кто-то? Может быть, тоже скрывается внутри необъятных подземелий? Спит и видит…

— Татьяна Павловна, Вы ищите мифический тайный смысл. Но это же просто смешно, думать, что у складов давно устаревшей, древней техники ещё могут сохраниться живые хозяева. Нонсенс! Кости древних танкистов давно превратились в пыль, что покрывает броню этих монстров! Уверяю вас, здесь нет никаких загадок! Все гораздо проще. Черепа, как я предполагаю-обыкновенное кладбище, этакое символическое воздаяние заслугам. В конце концов, мы же не знаем обычаев марсианской цивилизации! А техника… — Геннадий на секунду задумался. — Техника, возможно, стояла здесь, когда случился какой-то катаклизм, приведший к полному разрушению и уничтожению следов цивилизации… Например… — спелеолог снова задумался, подыскивая подходящий случаю катаклизм.

— Ядерная война, — вместо него закончила Татьяна Павловна, и наконец-то отыскав взглядом своё оружие, рукоять которого торчала из-под небольшого камня, направилась в его сторону.

— Маловероятно. Ядерная война не смогла бы уничтожить всё без остатка. Руины городов где-нибудь да проступали бы под слоем вездесущего песка. Нет, тут должно было быть что-то иное, более глобальное, например, тектонические сдвиги, приведшие к всепланетным катаклизмам. А ядерная война — не верю! Ядерная война сделать такого не могла бы!

— Могла Гена, могла! Особенно если предположить, что строения, и всё, всё на этой планете было сделано из горючего органического или хрупкого природного материала. Металлов здесь мало. Следовательно, если не считать строительство этих мастодонтов, его почти не применяли. А вот стекло вполне могло быть использовано при возведении зданий. Значит, сами здания во время взрывов могли оплавиться, а впоследствии и разрушиться до основания, превратившись в банальный песок. Хотя, конечно, всё это спорно, — она нагнулась, взяла пистолет за рифлёную рукоятку и, не раздумывая, сунула его в кобуру. — Всё, достаточно дискуссий, пора вылезать, а то ребята наверху наверняка волнуются.

И она вернулась взяв в руку конец страховочного ремня, протянула его спелеологу. Тот зацепил его за свой так и оставшийся пристёгнутым к тросу пояс и включил лебедку. Через минуту они вылезли на край пропасти и направились к остальным членам группы. И только когда в коридорах замелькали огни фонариков других членов команды, страх, вызванный падением, и загнанный волей Татьяны куда-то на задворки сознания, наконец-то вырвался на свободу и, выплеснувшись наружу, налил ноги и всё тело начальника геологоразведочной партии неимоверной тяжестью.

…Сенсоры находившегося в дрёме танка уловили движение. Вначале они восприняли его как падение очередного камня, но затем, когда "камень", не долетев до дна пропасти пары метров, остановился и принялся барахтаться, очнувшийся от многовековой спячки бортовой компьютер определил его принадлежность к ненавистным живым существам. Бегущие по миниатюрному дисплею символы обозначили: приоритет уничтожения первый. Электронный мозг танка, прежде чем принять решение, одну миллионную долю секунды был в раздумьях, он бы мог одним рывком траков превратить копошащихся подле него людишек во влажные, быстро пожираемые гнилью, пятна, но его стратегическое планирование говорило: "спешить нельзя". Боевая машина замерла и, тщательно анализируя информацию, принялась ждать, когда эти никчемные водянистые создания, покинув хранилище, выйдут за пределы видимости, слышимости и чувствительности его сенсоров. Но не прошло и полчаса после ухода геологов, унесших с собой радостную весть об обнаружении следов марсианской цивилизации в виде огромного скопления военной техники, а по подземным казематам уже юрко сновали многочисленные технические роботы, проверяя исправность тысячелетия бездеятельно стоявших машин. Десятки железных разведчиков, вслед за геологами выбравшись на поверхность, принялись с жадностью впитывать в себя поступающую информацию. Главный процессор принялся прорабатывать планы кампании. Бронированные громадины готовились к новой победоносной схватке…

Квартира Ляпидевского напоминала Русь после нашествия татаро-монголов. Лежавшая рядом с Сергеем темноволосая девушка по имени Люсия называла приведшее к такому бардаку действо любовной прелюдией. Стулья перевёрнуты, посуда перебита и разбросана по всему полу, измятые цветы раскиданы по тыльной поверхности опрокинутого стола. Довершая картину, по всему периметру валялась разбросанная одежда: джинсы свисали с дверей углового шкафа, скомканная кофточка висела на дверной ручке, рубашка нежно-голубого цвета с широким кружевным воротником (последний писк моды) валялась в дальнем углу комнаты, а разорванные черные трусики покоились на уголке ящика, выдвинутого из изящного резного шкафа ручной работы.

В комнате стоял густой запах сирени, идущий от пролитого флакона дорогих духов, купленных накануне в супермаркете на Нахимовской. А из-под полуприкрытых жалюзи пробивались лучи неяркого утреннего солнца.

Люсия сладко потянулась и бросила ласковый взгляд на широкую грудь всё еще спавшего Сергея. Черты его лица даже во сне хранили печать той странной печали, что, как говорили газетчики, заполняет глаза отставных легионеров космического флота. Служить в космическом легионе считалось необычайно почетно. Красивая форма, боевое оружие, выдаваемое каждому из проходящих службу, и что самое главное, ореол таинственности, окружавший легионеров, делал их романтично-неотразимыми кавалерами. Сергей прослужил полтора года и успел дослужиться до звания сержанта, благо спортивная подготовка, полученная еще в школе, способствовала его возвышению над остальными сослуживцами, но новое радикальное сокращение Вооруженных Космических Сил оставило сержанта без любимой работы и без средств к существованию, и ему, как ни печально, в срочном порядке пришлось переквалифицироваться в рядовые токари.

Ляпидевский спал, тихо посапывая и время от времени причмокивая губами. Его аккуратно подстриженные волосы, не в пример строгим чертам лица, были вздыблены, над самым темечком переплелись в жгут, а по бокам топорщились подобно иглам ежа. Люсия, сладко потянувшись, зевнула и продолжила созерцание своего (как ей казалось, уже почти собственного) "куска тела". Она бы так и сидела, ничего не делая и время от времени потягиваясь, если бы не Сергей, который, словно почувствовав, что на него смотрят, не открыл веки и не уставился на неё сонными глазами. Наконец, кое-как сфокусировав взгляд, он приветливо улыбнулся и, придержав одеяло у талии, сел в постели. Девушка тихонечко хихикнула, придвинувшись, прижалась грудью к его плечу и попробовала ухватить зубами мочку уха. Сергей хмыкнул, игриво отстранился, затем резко обхватил подругу руками и, увлекая за собой загоревшуюся желанием девушку, повалился на простыни. Но не успела она коснуться его груди, как зазвенел будильник его наручных часов, возвещая о том, что как бы ни был прекрасен утренний любовный моцион, его придется оставить на более лучшие времена, а сейчас надо было поспешить на работу. Ляпидевский недовольно выругался и мягко, но настойчиво отстранив подружку, принялся поспешно одеваться. Люсия не возражала. Она сидела на простынях совершенно нагая, и руками прижав к груди колени, перила в него свой, как ей казалось, влюбленный взгляд и, сжав ещё пухлые от жадных вечерних поцелуев губки, молчала. Сергей же быстро оделся, закидал парочку сандвичей с копчёной курицей в своё необъятное нутро, запил их какой-то бурдой из большой жестяной банки с надписью "Нектары юга", и уже через пять минут, набросив на плечи холодную ткань плаща, выскочил из своего домика прямо под капли начинающегося дождика.

В радостном возбуждении, вызванном эпохальным событием, никто из учёных не удосужился поставить в известность об открытии хранилища инопланетных боевых машин охранявших людское спокойствие, военных. Ликование, упоительный восторг, каскад феерических чувств захлестнул учёную братию Ново-Марсианского Наукограда. Ученый совет, собравшийся почти тотчас же после получения сообщения от Т. П. Новиковой, был посвящен всего одной проблеме. Извечный вопрос: "есть ли жизнь на Марсе?", столь долго волновавший людей всего мира, раскрылся в неожиданном аспекте. Жизнь на Марсе была, правда, в далеком прошлом, но зато какая!!! Разум, опередивший Земное развитие на тысячелетия и сгинувший в никуда, исчез не бесследно, его технический гений оставил свои следы в виде великолепно сохранившейся техники.

Заседание совета проходило "на ура". Выступивший на собрании председатель ученого совета, глава города, член-корреспондент АН Земли Антон Антонович Рязев был краток.

— Господа, этот день непременно войдёт в историю как день величайший! Впервые мы можем твёрдо утверждать, что во вселенной возможно существование других существ! Найденные госпожой Новиковой доказательства говорят сами за себя. Я не буду настаивать на немедленном начале работ на месте их обнаружения, но думаю, что вы и сами в процессе обмена мнениями подойдете к вопросу необходимости принятия такого решения. — Заслуженный муж науки заметно волновался. Его правая рука то и дело вытаскивала большой клетчатый платок, чтобы протереть пот, выступающий на его довольно обширной лысине.

Громкий гул воодушевленных голосов высказал академику о своей полной солидарности. Выходившие на трибуну учёные мужи, так или иначе, поддерживали своего начальника в его предложении приступить к работам немедленно. Пожалуй, из всей ученой братии один лишь человек, а именно биолог, профессор Александр Абрамович Лобенштайн, не разделял всеобщего радостного возбуждения. Никем не замечаемый, он сидел в дальнем уголке аудитории и неторопливо анализировал произошедшее событие. Его рассуждения были строго логичными и простыми. Пожалуй, не нужно быть великим мыслителем, чтобы сделать простой и в той же мере неизбежный вывод: спешить в деле, где замешана военная техника, нельзя. Последствия могут быть непредсказуемы и (черт бы их побрал!) трагичны. Окончательно утвердившись в своём мнении, он медленно поднялся со своего места и, пройдя на сцену, встал за трибуну. Его субтильное телосложение давало основание предположить, что его голос будет тих и спокоен, так оно и оказалось, но когда с его языка слетели первые фразы, гомонившие в зале притихли.

— Коллеги, что мы знаем о жизни на Марсе? Что мы знаем о марсианской военной технике? Ничего! — тон его голоса вошел в диссонанс с витавшей в зале эйфорией.

Зал замер.

— Тогда почему мы решили, что имеем право рисковать и начинать работы немедленно? Не посоветовавшись с Землей, не дав возможности военным специалистам и ученым, занятым в разработке военной техники, обследовать обнаруженный подземный арсенал, мы уже тянем свои руки к новым учёным степеням и званиям. Почему мы так спешим? Почему? Неужели желание всемирной славы взяло верх над разумом? Опомнитесь, господа! — Александр Абрамович своими словами хотел всего лишь облагоразумить коллег, предостеречь их от поспешных действий, но его речь вызвала эффект прямо противоположный. Учёные мужи неожиданно всерьез осознали, что если они согласятся с мнением Лобенштайна, шустрые академики с Земли и впрямь могут отнять у них славу первооткрывателей. И потому после слов профессора зал взорвался. Дотоле чинно восседавшие в креслах профессора, доктора наук, более мелкие научные деятели, с глубокомысленным видом степенно обсуждавшие последствия открытия и лишь изредка в перерывах между громкими аплодисментами позволявшие себе выкрики поддержки, теперь вскочили со своих мест и, размахивая руками, во весь голос принялись выражать своё несогласие с только что высказанным мнением. Зал неистовствовал. Гомон стоял такой, что голос Александра Абрамовича, всё еще продолжавшего увещевать научных работников, потонув во всеобщем гвалте, не был слышен даже в первых рядах собравшихся. Он постоял еще минуту, в надежде быть услышанным, но поняв всю тщетность своих надежд, махнул рукой и, досадуя на самого себя, с гордо поднятой головой вышел из помещения. Едва дверь за ним закрылась, как его плечи повисли, а взор потупился вниз. Александр Абрамович понял, что сотворил нечто непоправимое, а именно: ученая братия после сказанных им слов примет решение приступить к работам немедленно. Но даже он не мог предположить, что работы начнутся так скоро…

Еще до заката гудящая вереница машин спешно снаряженной экспедиции запылила в направлении горного кряжа. Длинные комфортабельные вездеходы членов научного совета, натужно ревя моторами, плавно перетекали по извилистым волнам грязно-розового песчаника. Вслед за "светилами", поднимая пыль высокими рубчатыми колёсами и нетерпеливо гудя клаксонами, мчались зеленые внедорожники профессуры и руководящих чинов рангом пониже. А уж за ними, едва видимые в пыли, всё больше и больше отставая, ползли потрепанные, открытые всем ветрам серо-коричневые экспедиционные джипы прочей научной братии. Каждый стремился урвать свой кусочек пирога. Но трудно было представить, что убеленные, а главное вкупе с учеными званиями имеющими солидное брюшко члены научного совета смогут преодолеть трудный и длинный путь по подземным лабиринтам, чтобы самим воочию увидеть следы иной цивилизации. Можно было подумать, что они организуют экспедицию, состоящую из более расторопных младших научных сотрудников, а уж потом (как это ведется исстари) воспользуются плодом их труда, но нет, никто из патриархов науки не собирался так просто уступать кому-нибудь пальму первенства. Воочию увидеть, лицезреть марсианскую технику хотелось всем, и ни когда-нибудь, а здесь и сейчас. Еще там, в городе, после короткого совещания А.А. Рязев и сотоварищи наметили план действий. План был прост и "гениален". Глубинные шурфы и взрывчатка! Воистину, "учёный ум безумства полон".

Не успела осесть пыль за последней машиной, прибывшей к горному кряжу, а рабочие уже приступили к бурению глубинных шурфов. Тяжелые грузовики, загруженные взрывчаткой, примчавшиеся вслед за учёными, укрывшись за большим скальным выростом, ждали своей очереди на разгрузку.

Через пару часов раздались первые подземные взрывы. Подрывники из геологической экспедиции работали с энтузиазмом. Направленные взрывы зарядов повышенной мощности поднимали в воздух горную породу и раскидывали её по прилегающей местности, лишь немного не долетая до укрывшихся в глубине пустыни людей. Едва обломки скал, поднятые в воздух, очередным взрывом падали на землю, как тут же к месту работ устремлялись машины с рабочими и подрывниками. Работа шла своим ходом.

Член-корреспондент Всемирной Академии Наук, с безопасного расстояния любуясь на открывающееся взору зрелище чудовищного разрушения, довольно улыбался. Мысленно представляя себя Нобелевским лауреатом, он, тем не менее, не забывал и о радостях, может и не столь великих, но не менее приятных и уж, наверное, более доступных, поглаживая по оттопыренному заду пухленькую секретаршу профессора Льва Яковлевича Жданова Зоечку, нисколько не противившуюся такому обращению, а наоборот, довольно хихикающую. Наконец вдоволь налюбовавшись марсианской "эпопеей", глава города и светоч наук плюхнулся на широкое сиденье вездехода и, усадив рядом раскрасневшуюся Зоечку, жестом приказал водителю трогать в направлении города. Прокладывание входа в пещеры грозило затянуться надолго, а ночевать на сиденьях машины даже ради сомнительной чести быть на раскопах первым, привыкшему к роскоши учёному вовсе не улыбалось. К тому же, он не сомневался, что ни один клерк не посмеет спуститься в подземные туннели без его ведома. Двигатель фыркнул выхлопом, транспорт тронулся. Антон Антонович Рязев притянул Зоечку к себе, залез левой рукой в разрез её платья и, убаюканный плавным движением автомобиля, погрузился в сладостные грёзы. О чём ему мечталось, история умалчивает, но на губах членкора играла блаженная всепрощающая улыбка.

Работа кипела, не переставая ни на минуту. Раскаты взрывов, растекавшиеся по горам, гремели один за другим, постепенно нарастая в мощности и уходя вглубь толщи марсианских пород. Котлован будущего входа в подземелье увеличивался с неимоверной быстротой. Сотни тонн раздробленных взрывами скал, превращаясь в груды камней, камешков и мелкой пыли, падали на песчаную почву, образуя с двух сторон котлована здоровенные усеченные конусы. Человек вносил свою лепту разрушения в и без того безрадостный пейзаж окружающей пустоши.

Вволю наслушавшись доносящийся со стороны гор грохот взрывов, Лобенштайн мысленно чертыхнулся, тяжело вздохнул, накинул на плечи видавший виды пиджак и, помянув недобрым словом главу научного совета, вышел из дверей своего домика. Пройдя по усыпанной гравием дорожке, ведущей в сторону приземистого гаража, он еще раз вздохнул и, вынув из кармана пульт дистанционного управления, нажал кнопку подъёма гаражной крыши. С легким шипением пневмоприводов крыша отошла в сторону, представив взору великолепную летательную машину. В лучах далекого солнца серебристый глиссер выглядел светло-розовым. Профессор любовно погладил укороченное крыло машины, ступил на подножку, одним легким движением опустился в пилотское кресло, закрыл кабину и запустил двигатель. Новый шестиместный "Махаон", несмотря на свои немалые размеры, взлетел на удивление легко. Плавно набравший обороты двигатель работал бесшумно, лишь легкий стрекот, похожий на шуршание крыльев стрекозы, доносился до ушей пилотировавшего машину профессора, но и он по мере набора скорости истончался, словно уходящая в бесконечность нить, превращаясь в едва уловимый шелест. Лобенштайн сверился с бортовым навигатором и, чуть довернув курс, направил свой глиссер на юго-восток, в сторону расквартированного там военного городка 1-й легион-бригады космических сил Земли. Поразмышляв, профессор задал координаты конечной точки бортовому компьютеру и, вверив управление летательным аппаратом автопилоту, предался невесёлым рассуждениям.

Командир бригады космических легионеров генерал от пехоты Иван Михайлович Ильченко вышел на вершину холма и, зябко поёжившись, посмотрел вдаль на расстилающуюся бесконечность великой пустоши. Песчаные холмы, тянувшиеся к югу и перемежающиеся с великолепными гранитными скалами, создавали причудливую картину вселенского хаоса. Крупный песок, покрывавший их пологие вершины, в лучах уходящего за горизонт солнца отливал червонным золотом, а поднимаемые ветром крупицы мельчайшей пыли искрились в воздухе переливчатым, бронзово-золотистым сиянием. Генерал повернул голову на восток, и ему на мгновение показалось, что там, в невообразимой глубине горизонта, уже замелькали первые звёзды. Он чуть смежил веки и вслушался в окружающие его звуки. Но если не считать легких порывов ветра, изредка налетавшего с северо-запада, да скрипучего похрустывания осыпавшегося под ногами песка, вокруг стояла первозданная тишина, и только далеко за спиной, там, где раскинулся огромный, ждущий своих будущих жителей, но всё еще почти пустой город, генералу, нет- нет, да и мерещились отзвуки далеких разрывов.

Марсоград или официально Ново-Марсианск (можно подумать, где-то уже существовал Марсианск-Первый) — город-гигант, должен был вместить в себя двадцать миллионов жителей, но сейчас в его домах-башнях, своими остроконечными крышами- пиками уходящими ввысь небес, проживало не более двенадцати пяти тысяч человек. Большинство покорителей или, вернее сказать первопроходцев, были молоды, многие женаты, кто-то обзавелся второй половиной ещё на Земле, а кто-то, а их было большинство, отпраздновал свадьбу здесь, в самом молодом городе человечества. И на преображаемой планете, нет-нет, да и раздавались крики первых, "настоящих" марсиан, спешивших оповестить мир о своём рождении.

Пнув носком сапога попавший под ногу камень, генерал повернулся лицом к зажигавшему первые огни городу и, подняв к глазам бинокль, принялся рассматривать вспыхивающие на пределе видимости красно-рубиновые огни высотных башен. Неторопливое течение мысли, вновь, уже который раз за день, вернуло его к выходным, проведённым в кругу семьи. Подумав о семье, генерал невольно улыбнулся. Воскресный день в отличие от субботнего, когда жена с дочерью Ниной устроили ему совместный поход по магазинам, удался. Во-первых, генерал как следует выспался, позволив себе роскошь валяться в постели до половины двенадцатого дня. Во-вторых, домашняя готовка из свежих, натуральных продуктов была великолепна. В-третьих, программу воскресного досуга планировал он, а это уже само по себе было хорошо, и как следствие: никаких магазинов, никаких зоопарков, никаких гостей! Тихий домашний праздник в кругу семьи: жена, дочь и он. Генерал с тоской в глазах посмотрел в сторону города, расстилающегося вдалеке, где скучающие по нему жена и дочка, наверное, уже готовились ко сну. Желание сказаться больным и устроить себе еще один выходной стало нестерпимым. Кто бы посмел подставить под сомнение его головную боль или внезапно поднявшуюся температуру, если он сам являлся единоличным военным руководителем на всей территории Марса? Но он не мог себе позволить сколь человеческого столь и неэтичного поступка. Как легко мы, любящие идти на поводу собственных слабостей, могли бы понять и простить скучающего по семье главу семейства, но как бы ни показалось банальным, честь мундира, не позволявшая генералу дать себе столь вожделенную поблажку, была для молодого комбрига не пустым звуком. Служба есть служба! Генерал мог простить подчиненного за невольную ошибку или упущение, но с самого себя всегда спрашивал по высшему разряду. Покинуть вверенные ему войска по собственной прихоти, тем более, что на завтра уже давно были спланированы и назначены тактические учения, ну уж нет! Думая о предстоящих манёврах, генерал едва подавил зевок, навеянный мыслями об учебной суете. Пятидневная игра, игра по давно отработанным типовым схемам, нелепая суета с перетасовыванием рот и батальонов с пустой переброской подразделений с одного места на другое, не могла не вызывать скуки. Учения, глобальная цель которых отработать взаимодействие всех подразделений в случае внезапного нападения вражеского космического десанта, не вызывали ничего, кроме острого приступа изжоги. Какой именно при этом имелся в виду враг, оставалось только догадываться. Генерал досадливо поморщился и, помянув недобрым словом оставшихся на Земле штабистов, с чьей подачи вверенная ему бригада оказалась на этой по-своему красивой, но всё же мрачноватой планете, вспомнил о приближающейся замене. Через два месяца он будет ловить земную рыбку, купаться в чистой морской воде, наслаждаться шелестом листьев, наблюдать за поющими птицами и слушать музыку вьющихся над ухом насекомых… Хотя нет, от пения насекомых он бы, пожалуй, отказался. Вспомнив о комарах и мошках, генерал снова улыбнулся. Что ж, раз уж нельзя отказаться от этого неизбежного зла, придётся терпеть. Но вот чего уже больше генерал терпеть не собирался, так это постоянной разлуки с любимыми. На Земле всё будет по-другому. Семья должна быть вместе всегда! Эту непреложную истину генерал осознал лишь здесь, на холодных просторах марсианской пустыни. Ильченко, неспешно прохаживаясь по вершине самого холма-бархана, вновь вернулся к своим, который уж месяц лелеянным мыслям: вернуться на Землю, получить причитающиеся по контракту деньги и подать прошение об отставке. О том, как он сможет жить без армии и сможет ли жить вообще, генерал как-то не задумывался. Главное — заполучить закорючку командующего, а там уж как-нибудь прорвёмся. К чему заниматься работой, которая никому не нужна? Только здесь, на Марсе, генерал стал задумываться над смыслом своего существования. То ли от утомительности местного пейзажа, то ли от рутинности и серости быта, но он впервые за многие годы ощутил всю ненужность, и даже, точнее сказать, никчемность своей профессии. Уже два столетия не знавшая войн Земля по-прежнему продолжала содержать и развивать военную индустрию. Сокращение численности военных, вызванное объединением земных конфедераций в единую всепланетную империю, принесло к существенному уменьшению изъятия из земной коры природных ресурсов и значительному освобождению производственных мощностей, благодаря чему и стал возможен проект "Освоение". Зачем потребовались на Марсе военные, и от кого они должны были охранять строящийся город, генерал не знал, но то ли от того, что он был военным и думал, что армии везде есть место, то ли от того, что в его душе сидел дикарский страх перед неизвестностью, комбриг считал, что это необходимо. Первое время в суете обустройства и быстротечности первых, столь диковинных тогда тактических маневров, проводившихся на необъятных марсианских просторах, у него совершенно не оставалось свободного от службы времени. Он даже не хотел, чтобы сюда перебиралась его семья. Но прошёл год, энтузиазм первых месяцев иссяк, и марсианское раздолье, первое время так восхищавшее тактическое мышление генерала, привыкшего к ограниченным полигонам и площадям, превратилось в то, чему ему и надлежит быть — в бесплодную, ничем не примечательную пустошь. Тоска по дому и разлука с любимыми женой и дочерью стала невыносимой. Теперь, по прошествии трех лет, он уже свыкся с местной сухостью воздуха, привык к совершенно диким перепадам температур и к голой, каменистой пустынной поверхности, но едва ли смог с этим смириться. Тоска по Земле, по её разнообразным ландшафтам и наполняющим пространство звукам, загнанная куда-то на задворки сознания, изредка вырываясь на свободу, терзала начинавшее беспокойно биться сердце. Отчего-то генералу больше всего не хватало зеленой травы, нежно щекочущей босые ступни; деревьев, укрывающих своей тенью от жарко палящих лучей солнца, шелеста их листьев и весёлого птичьего щебетанья. Правда, далеко на юге уже начали разрастаться первые островки зелени, и даже здесь, в северной части планеты, то там, то тут, из растрескавшейся от сухости почвы торчали маленькие зелено-желтые проростки какого-то жесткого, специально выведенного растения. Давно умершая планета начинала постепенно оживать, отзываясь на заботливо приложенные к ней руки. Генерал оторвал от глаз бинокль и снова прислушался. Он не ошибался — со стороны предгорья и впрямь доносились глухие звуки разрывов. Эта внезапно донесшаяся до него канонада не вызвала в душе ни капли тревоги. Геологи и горнопроходчики не первый раз прорубали себе штольни в марсианской поверхности или же направленными взрывами расчищали завалы находящихся далеко внизу пещер, миллионы лет назад вымытых в породе некогда бежавшими здесь водами. Ильченко вдохнул полной грудью свежий вечерний воздух, и медленно, словно нехотя, переставляя ноги, направился к стоявшему у подножия высотки тяжело-бронированному глиссеру ДД-44. Он сел в пилотское кресло, опустив фонарь, запустил двигатель, затем, вертикально взлетев, перешёл в горизонтальный полёт и, неторопливо набрав скорость, полетел на бреющем полете над раскинувшейся на сотни миль пустыней. Он действительно никуда не торопился. Чего было не отнять у марсианских безлюдных просторов, так это навеваемого их тишиной умиротворения. По широкой дуге обогнув разбросанные внизу военные городки поставленных отдельно батальонов и рот, и время от времени бросая взгляд на охватывающие их по всему периметру маленькие точки дозорных вышек, генерал снизился до предела и, скользя практически над землей, дотянул до основной базы. На то, что бы облететь весь гарнизон, ему хватило и десяти минут. Настроение Ильченко по-прежнему было благостным. Но по прилету его ждал неприятный сюрприз: место командирского глиссера на служебной стоянке было занято. Какой-то смельчак, по-видимому из вновь прибывших зеленых лейтенантов, ошалев от внезапно свалившегося на него богатства в виде положенного на обустройство двадцатикратного оклада и прочих причитающихся ему субсидий, не нашел ему лучшего применения, кроме как просадить всё разом, потратив на покупку этого пижонского серебристого "Махаона". Но ладно, это было бы ещё полбеды, обзавестись собственным скарбом можно было бы и потом, но этот сопляк ещё осмелился занять командирскую стоянку! Нет, этого наглеца стоило проучить! Генерал едва не выругался от подобной наглости. Полный праведного негодования, Ильченко заложил вираж над центральным командным пунктом, проревел двигателями над крышей штабной канцелярии и посадил свой глиссер неподалеку от жилых модулей. Темнело. Солнце, мелькнув последним лучом, окончательно село за горизонт. Небо казалось черным; звезды, укрытые завесой из частиц мельчайшей пыли, едва угадывались; и лишь дежурные фонари ночного освещения, зигзагами петляющие по извилинам улиц, слегка рассеивали быстро наползающую черноту марсианского ночного мрака. Мысленно помянув недобрым словом "чёртова лётчика-пилотчика и наглеца", доставившего ему такие неудобства, комбриг одним грациозным движением покинул тесную кабину боевого глиссера, поправил сбившуюся на бок широкополую панаму и решительным шагом направился по дорожке, ведущей к расположению оперативно-разведывательного отдела. В двух шагах от штабной палатки он остановился, вяло козырнул вскочившему по стойке смирно часовому и, шаркнув сапогами по разостланному у входа зеленому ковру, вошёл внутрь. Перво-наперво необходимо было взгреть дежурного офицера, допустившего подобное непотребство, а уж потом, само собой, сделать нагоняй незадачливому лейтенантишке. С подобными мыслями он и вошёл в широко открытую дверь дежурной комнаты. Но каково же было удивление генерала, когда в приемном кабинете вместо вечно заспанного штабиста капитана Кряхова он увидел знакомую фигуру поджидавшего его Лобенштайна, а южный говорок Кряхова, что-то громко запрашивающего по ЗАС-связи, доносился из соседнего кабинета. Обеспокоенное лицо профессора сразу подсказало опытному в вопросах психологии комбригу, что тот прилетел сюда отнюдь не на чашечку кофе. В душе появилось предчувствие чего-то нехорошего. Иван Михайлович коротко кивнул, пожал протянутую профессором руку и, решительно передвинув кресло, уселся напротив неожиданного гостя.

— Что за срочное дело привело сюда уважаемого профессора? — Голос генерала был мягок, но в нём звучала вкрадчивая настороженность, присущая людям его профессии, больше всего на свете не любящим неожиданности и сюрпризы. Еще не дождавшись ответа, он нажал кнопку селекторной связи и отдал приказание дежурному офицеру:

— У меня гость, пожалуйста, обеспечьте нас ужином на две персоны. Да! Именно! Да, по высшему классу! И поторопитесь! Я надеюсь, Вы, профессор, не откажетесь от нехитрого армейского ужина?

Лобенштайн, который уже открыл было рот, чтобы поведать о причинах своего столь неожиданного визита, вдруг понял, что мысли, вертевшиеся у него в голове, никак не хотят складываться в осмысленные фразы, уж больно всё его беспокойство напоминало фантазии маниакального разума. Он почувствовал, что у него внезапно пересохло в горле. Только сейчас профессор со всей отчётливостью осознал, что беспокойство по поводу начавшихся работ может быть напрасным, и тогда вся его логика, все его умозаключения и впрямь окажутся умозаключениями идиота, а визит к генералу будет расценен коллегами как предательство общих интересов. От этих мыслей у профессора окончательно испортилось настроение, горло сжал сухой спазм. Он несколько раз судорожно глотнул и попытался откашляться. Стало немного легче, но профессор так и не успел сплести нить разговора, когда из боковых дверей показалось широкое азиатское лицо посыльного по штабу.

— Господин генерал, разрешите войти? — произнёс посыльный, в голосе которого вопреки ожиданию не было даже намека на акцент или иной говор. Генерал благосклонно кивнул, и тот скорее вплыл, а не вошел в помещение, неся перед собой широкий поднос, уставленный всевозможными кушаньями. Ужин хоть и был армейским, но это был "армейский генеральский ужин", состоявший из нескольких горячих блюд, такого же горячего чая и бутылки какого-то темного вина в красивой бутылке с золотистой этикеткой поверх деревянной оплетки, выполненной из тонкой темно-коричневой лозы. Посыльный расставил всё принесённое многообразие на стол и приоткрыл крышку небольшой фарфоровой супницы. Вырвавшийся из неё аромат был поистине восхитителен.

— Что ж, как говорится, делу время, а ужину — всё остальное. Профессор, прошу Вас, присоединяйтесь! — генерал сделал красноречивый жест руками, приглашая ученого разделить его вечернюю трапезу, но, вопреки ожиданиям, тот отрицательно замотал головой.

— Нет, нет, профессор, так не пойдёт! Никаких слов и дел, сперва трапеза, потом разговоры. Я помираю с голоду. Или же вы хотите моей смерти? — лукаво усмехаясь, генерал отпустил посыльного и, невзирая на молчаливые протесты Лобенштайна, на правах хозяина принялся разливать по тарелкам исходящий паром жирный украинский борщ. Что было поделать? Александр Абрамович тяжело вздохнул и, смирившись с трапезой как необходимостью, вслед за хозяином налег на предложенное блюдо, тем более что оно и в самом деле оказалось восхитительным. Ужинали молча. Всё поданное на стол было приготовлено прекрасно, а так как отсутствием аппетита никто из них двоих не страдал, то вскорости большая часть принесенного к удовольствию поваров и к большой досаде гарнизонных кошек была съедена, посуда собрана всё тем же самым узкоглазым и широкоскулым посыльным и отнесена в моечную. После того, как полированный стол из настоящего дуба был тщательно протёрт, вновь вернувшийся в благостное расположение духа, генерал откинулся в кресле, всем своим видом показывая, что он весь внимание и готов слушать "глубокоуважаемого профессора", сам же профессор всё ещё пребывал в размышлениях.

Лишь минуту спустя, вытерши выступившую на лбу испарину белым, в коричневую клеточку, носовым платком, и кое-как приведя хаотичность своих мыслей в хоть какой-то порядок, Александр Абрамович еще раз взвесил все "за" и "против", и решил: его карьера, имя и, вообще, его собственная судьба ничто в сравнении с жизнями других людей. Приняв это как данность, он немного успокоился, поправил сбившийся чуть в сторону узел галстука и, почему-то встав, обратился к сидевшему напротив и непринужденно, (а может на самом деле нетерпеливо) что-то насвистывающему Ильченко.

— Генерал, я прибыл сюда, чтобы поставить Вас в известность об открытии, сделанном геологами. Впрочем, это не геологическое открытие, а скорее, археологическое…

— А причем здесь мы? Как Вам известно, мы не занимаемся раскопками, хотя, конечно, рыться в земле нам приходится довольно много, — Ильченко улыбнулся краем рта, вспомнив, как дружно копала капониры рота, занявшая последнее место на недавних учениях. После такого "поощрения" в другой раз волей- неволей захочешь победить.

— Вы меня не дослушали, — профессор слегка поморщился. — Дело в том, что эта находка имеет непосредственное отношение именно к вам, к военным.

— То есть? — на лице генерала отразилось непонимание.

— Вы знаете, это прозвучит странно и неправдоподобно, но в пещерах близ города обнаружено подземное хранилище военной техники, — от необъяснимого волнения на лице профессора появились маленькие бисеринки пота. — Причем, заметьте: техника прекрасно сохранилась, словно её специально поставили на полную консервацию. Совет…

— Интересно, — задумчиво протянул генерал, потирая подбородок. Холодок змейкой скользнул по его груди, заставив подпрыгнуть сердце в необъяснимой тревоге. — Это хорошо, что Вы сообщили нам об этом факте, завтра же утром мы вышлем наших специалистов для обследования пещер. Военная техника прошлого может хранить множество неприятных тайн…

— Генерал, вы снова меня не дослушали! — Лобенштайн гневно повысил голос. — Научный совет города принял решение приступить к изыскательным работам немедленно! Они не собираются ничего откладывать на завтра. Они хотят первыми добраться до хранилища. Для этого решено пробить направленными взрывами туннель, ведущий с поверхности до дна пещеры. Работы уже идут.

— Так значит, те взрывы, что я слышал…

— Да генерал, именно! — в свою очередь перебив собеседника, профессор ожесточенно принялся размахивать руками. — Эти остолопы от науки желают разъезжать по хранилищу на собственных джипах! В их опьянённых лучами будущей славы разумах не укладывается, насколько это может быть опасно! Они не понимают…

— Я с вами совершенно согласен, они действительно не понимают, что творят. Военная техника… А если там ядерные устройства, а если у них детонирующая система взрыва? Если, если… Идиоты, право идиоты! — рука генерала как бы сама собой снова потянулась к селектору. Голос, который донесся до дежурного по бригаде, напоминал рык льва.

— Кряхов, всех офицеров штаба ко мне! Через пять минут чтобы все были на месте! Кто опоздает — уволю и отправлю на Землю! Общая тревога. Сигнал готовности синий. Ясно?

— Так точно, господин генерал!

— Выполняйте!

— Есть!

Закончив отдавать указания, генерал выругался и отпустил кнопку селектора. И уже минуту спустя личный состав бригады, застегивая на ходу камуфлированную форму, мчался по своим боевым местам и машинам. Механики заводили и прогревали двигатели. Башенные стрелки расчехляли и проверяли пулемёты и лазерные пушки. Командиры боевых систем в спешке торопились к складам, чтобы подать заявку на получение боеприпасов. Экипажи БТРов выгружали учебные инертные заряды и укладывали в боеукладку боеприпасы, способные уничтожить и разрушить любое творение человека.

Через три часа все вверенные генералу Ильченко подразделения вышли на переднюю линию готовности, а еще через двадцать минут личный состав бригады ускоренным маршем двинулся к месту проведения взрывных работ. Но не успела колонна техники уйти за горизонт, как генерала вызвали по видеофону. В его наушниках зазвучал пронзительно-гневный голос члена-корреспондента Академии Наук Антона Антоновича Рязева.

— Генерал, как вы посмели снять охранение города? Я, как глава объединённого совета, требую, чтобы Вы срочно вернули войска на свои позиции!

— Вы уверены, что имеете на это право? — мрачно улыбнувшись, поинтересовался генерал, вовсе не собираясь тормозить набирающую скорость колонну.

— Как, вы еще сомневаетесь в моих полномочиях? — Рязев аж подскочил. — Мне поручена верховная власть в колонии, и Вы обязаны, слышите, обязаны мне подчиниться! Вы должны были ознакомиться с законами и правилами, прежде чем занять пост военного руководителя!

— Да, действительно! — в голосе Ильченко появилось неприкрытое ехидство. — Совершенно верно! Я, кажется, что-то такое припоминаю! Но, боюсь, данный параграф утратил свою силу, ибо он относится к мирному времени.

— А что, разве мы находимся на грани войны? Нас атакуют инопланетные полчища? Ваш разум помутился! Опомнитесь, генерал, у нас полное спокойствие! Я всегда повторял, и буду повторять, что военным на этой планете вообще нечего делать! Войска с планеты необходимо убирать! И видит бог, я добьюсь этого! Марс — самое безопасное место во Вселенной!

— Вашими устами да мёд пить! — Ильченко горько усмехнулся. — Но, к сожалению, не могу разделить Вашего оптимизма! Если бы Вы прислушались к мнению профессора Лобенштайна, то, возможно бы, я бы и не стал трогать с места ни единой пушки.

При упоминании имени профессора абонент на другом конце связи аж взвыл.

— Ах, вот кто всё это взбаламутил! Я немедленно поставлю вопрос о его отправке на Землю!

— Позаботьтесь лучше о передаче дел Вашему правопреемнику, ибо я уже готов сообщить на Землю о Ваших опрометчивых действиях. Да, еще вот что: до выяснения всех обстоятельств власть в городе переходит в руки военных, так что будьте добры выполнять теперь мои указания, а именно: примите меры к возможной эвакуации из города всего мирного населения.

— Это почему же? Уж не хотите ли вы сказать, что всерьез опасаетесь невесть как сохранившейся марсианской рухляди?!

— Я не хочу вас заранее пугать, но Вам стоит подумать над вопросом, не с этой ли законсервированной техникой связана тайна исчезновения марсианской жизни? Когда хорошенько подумаете, может, тогда все же отдадите приказ своим поисковикам приостановить взрывные работы. А теперь конец связи, мне больше нечего Вам сказать. До встречи.

Генерал смолк, отключил видеофон и, представив, как на другом конце "провода" его собеседник, крича в порыве злости в трубку, изрыгает проклятия, криво усмехнулся.

Утреннее солнце окрасило горные отроги, слегка позолотив их серые, отполированные до блеска камни. Группа подрывников, всю ночь продолжавшая работы, заложила очередную порцию взрывчатки и уже начала взбираться вверх по склону, когда с противоположной стороны котлована раздался чудовищный грохот. Тысячи кубов горных пород, выбитые направленной взрывной волной, шедшей словно из жерла вулкана откуда-то из горных недр, были выброшены в атмосферу и с тяжелым грохотом начали падать на землю, завалив так и не успевших добежать до укрытия геологов. Несколько неосторожно приблизившихся к котловану ученых погибли вместе с ними, а оставшиеся в живых застыли, будто скованные невидимыми цепями, в немом непонимании взирая на происходящее. То, что это не могло быть взрывом заложенной ими взрывчатки, они поняли сразу, но тогда что произошло? Что заставило вздрогнуть недра планеты? Секунды текли, а люди стояли и таращились на неизвестно каким образом образовавшийся разлом…

Гул моторов, донесшийся с полукилометровой глубины, заставил всех вздрогнуть сильнее, чем от взрыва и криков. Пыль, густым облаком окутавшая местность, ещё висела в воздухе, а из образовавшейся черной дыры колонной по трое поползли тяжелые марсианские танки. Никто не сдвинулся с места, никто не бросился помогать молившим о помощи, все стояли и ждали. Намерения стальных громадин были неясны, и произошедший взрыв казался недоразумением. Первые ряды танков вылезли и не спеша стали расползаться в разные стороны. Всё стало окончательно ясно, когда головная машина, лязгнув гусеницами, рванулась вперёд, давя остолбеневших от ужаса людей. Опомнившиеся обратились в паническое бегство… Рев двигателей, грохот пушек, треск пулемётов, скрежет траков, наматывающих на себя человеческую плоть, стоны раненых, крики умирающих заполнили пространство предгорий и возвестили о начале бойни. Еще по ночному темное небо стало наливаться красками пролитой крови…

Генерал Ильченко до трёх часов ночи отдававший указания, не выглядел утомленным, скорее даже наоборот. Внезапно возникшая проблема, (а Ильченко пока надеялся, что это именно проблема, а не война) всколыхнула его уставший от бесконечного однообразия мозг. Выплеснувшаяся толика адреналина подстегнула к действиям. Хочешь мира готовься к войне. И он готовился. Штабисты, до сих пор лишь заплывавшие жирком на армейском пайке да отсиживавшие свои зады в мягких креслах, пыхтели над картами. Первоначальный план действий в случае времени Ч генерал отверг напрочь. Второй раскритиковал в пух и прах. Третий с незначительными поправками принял, поставил свою подпись и, вменив дежурному по бригаде довести план действий до каждого подразделения, вместе с напросившимся в спутники профессором поспешил к своему глиссеру.

Колонна бригады космического легиона была еще на подступах к району проведения работ, когда воздух всколыхнуло невероятной по силе взрывной волной. Огромные булыжники, пролетев над головами, с громкими барабанными ударами посыпались на землю.

— Хасанов, разворачивай подразделение по фронту, занимайте высоту вокруг каньона и готовьтесь к бою. Код готовности красный. Понял?!

— Так точно! — коротко ответил заместитель Ильченко полковник Хасанов и, повинуясь отданному приказу, включил на пульте управления штабной машины кнопку сигнала готовности номер один. Код красный означал — зарядить пушки, загнать патроны в патронник, распаковать ракеты, пальцы на пусковых кнопках и спусковых крючках.

— Хорошо, выполняй, я сейчас быстро слетаю, узнаю что там. Будь на связи. Если что, в смысле со мной, — генерал невольно запнулся, — короче, ты меня понял, примешь командование, ясно?

— Да, — совсем не по- военному ответил полковник и, подключив батальонную волну, принялся раздавать указания.

Глиссер генерала медленно нагонял растянувшуюся внизу колонну. Ильченко взглянул вниз на двигавшиеся машины пехоты, тяжело вздохнул и, потянув ручку акселератора, заставил свой ДД-44 рвануть в сторону продолжающихся разрывов. Едва ли не в первый раз за всю жизнь в голове у генерала царил сумбур. Он со всей отчетливостью представлял, что его поступок- мальчишество, если не сказать хуже, но что-то неудержимо тянуло его вперёд, что-то, чему он не мог и не хотел противиться. Да, это было преступно глупо рисковать собой. И ради чего? Ради праздного любопытства? Да, возможно именно любопытство и азарт напавшей на след гончей толкнули генерала на столь опрометчивый поступок. Он, конечно, мог сколь угодно долго рассуждать о необходимости быстрейшей доразведки и прочее, прочее в попытке обмануть самого себя, но его доводы выглядели неуклюжими до тупости. Наконец закончив бесплодную дискуссию, он потопил муки совести в потоках выплескивающего в кровь адреналина и полностью сосредоточился на полёте. Погрузившись в свои мысли, Ильченко совсем забыл о сидевшем за спиной профессоре, который, желая видеть всё воочию, благоразумно не напоминал о себе ни словом, ни делом.

Стремительной стрелой скользнув над растянувшимся на мили бронированным караваном, глиссер, чуть снизившись, помахал крыльями пылившим в авангарде разведчикам и, вновь набрав высоту, нырнул за морщинистую линию Южного отрога, разделяющего горы на две почти равные половины. Над местом бывших взрывных работ висело плотное облако дыма. Когда они вплотную приблизились к дымному облаку, их взору открылась страшная картина: по неровным склонам горы, изрыгая из выхлопных труб огромные клубы дыма, носились бронированные чудовища. Они уже не стреляли. Их тяжелые черные траки перемалывали попадавшиеся на пути камни в труху, а перед ними, вопя от ужаса, бегали люди в тщетной надежде спастись, но темные громадины настигали их и под давлением многих тонн металла тела людей обращались в ничто. На устеленной мёртвыми телами площади генерал успел насчитать не менее полусотни стальных чудовищ. А из ведущего под землю отверстия выползали всё новые и новые танки, тёмные, приземистые, с одинаковой, странного вида звездой, намалёванной на их бортах и укороченными крупнокалиберными пушками. За те несколько секунд, пока глиссер генерала снижался, на склонах холма не осталось ни одного бегущего человека, и только на вершине большой мраморной глыбы стояла одинокая женская фигурка. В её вытянутых вперед руках в лучах восходящего солнца матово блестел маленький гражданский бластер. Из его ствола с секундным интервалом, необходимым для накопления заряда, извергались тонкие оранжевые пучки света, бившие в тела ползающих у основания глыбы машин. Но тонкий луч лишь скользил по черным бортам танков, не причиняя им ни малейшего вреда. Четыре ближайшие машины смерти сгрудились в кучу, и словно неторопливо принимая коллегиальное решение, застыли на месте. Затем один из них начал угрожающе медленно поднимать черный, опаленный множеством давно отгремевших выстрелов ствол. Генерал ругнулся, выровнял машину, совместил прицел с этой грудой сумасшедшей техники и, не задумываясь, дал залп изо всех орудий, даже ракеты воздух-воздух сорвались со своих мест и с устрашающей быстротой понеслись вниз. Танки противника заволокло дымом от заклубившихся вокруг них разрывов.

— Так их, гадов! — заорал кто-то позади генерала, да так, что Ильченко от неожиданности вздрогнул.

— А, профессор, я про вас и забыл! — генерал выровнял машину и чуть сбавил скорость. — Но это хорошо, что вы здесь! Сейчас мы будем забирать вон ту красавицу. Видите?

— Да, — сдавленно отозвался ученый муж, разглядывая сквозь остекление кабины стоявшую внизу женщину. — Хорошо, что у них нет средств ПВО!

— Я бы на это слишком не рассчитывал! — генерал сделал резкий разворот и пошел на стремительное снижение.

— Ничего не могу сказать, утешили, — сквозь зубы процедил профессор, стараясь подавить наползающую тошноту. — Генерал, но если вы считаете, что у них есть оружие против воздушных целей, почему они его до сих пор не применили?

— Почему? Да они играют с нами, профессор! Не воспринимают всерьёз! Разве вы не видите, что они развлекались, давя невинных геологов? У них это единственное занятие. Догнать, убить… программа работает. Включили, гады, отдали команду, а выключить забыли!

— Или было некому выключить… — задумчиво протянул профессор. Скорость снижения упала, и ему удалось проглотить подступивший к горлу ком. Глиссер выровнялся и теперь, сбавив скорость, медленно приближался к цели. — Да, именно так и было, это же всё объясняет. Начав войну тысячелетия назад, эти громадины никак не могут остановиться! Вот почему на планете не осталось ничего! Они не могли успокоиться, пока хоть что-то напоминало об их недавнем противнике. Ясненько, очень даже ясненько… — профессор едва не прикусил язык, когда глиссер вновь резко взмыл вверх, уходя от столкновения с выскочившим наперерез танком и, тут же спикировав вниз, прижался к самой земле и полетел дальше, едва не цепляясь брюхом за валяющиеся на пути камни.

Мраморный валун был всё ближе и ближе. ДДешка, ведя непрерывный огонь из бортовых лазеров, то вновь резко взмывая вверх, то следом плюхаясь вниз, наконец-то добралась до мраморного валуна-прибежища и застыла подле ног стройной темноволосой женщины.

Едва в профессорской кабине дверца отъехала в сторону, как выпущенный из танка снаряд, чуть не зацепив летательный аппарат, с шелестящим грохотом пронёсся в воздухе и, не найдя цели, на высоте двухсот метров взорвался, оставив после себя черное дымное облако и целую стаю устремившихся во все стороны осколков. Глиссер тряхнуло. Небольшой кусочек металла ударил женщину в спину и, разорвав ткань защитного костюма, вошел в тело. Ноги Татьяны Павловны Новиковой подломились и, роняя оружие, она повалилась прямо на острые каменные выступы.

— Чёрт — выругался генерал и, передав управление глиссером автоматике, выскочил из кабины. Оказавшись на каменном уступе, он бросил взгляд на расстилающуюся внизу панораму. Картина была удручающей: сразу с полдесятка танков, задрав свои стволы в их сторону, готовились к залпу. Ильченко сжал зубы, и больше не обращая на них внимания, подхватил на руки падающую женщину и подал её обмякшее тело высунувшемуся из кабины профессору. В тающем сознании госпожи Новиковой отразилось обеспокоенное лицо молодого генерала. Сквозь боль она попыталась улыбнуться и окончательно потеряла сознание.

— Мать вашу! — генерал не переставал поливать грязью столь не удачно явившую своё лицо чуждую цивилизацию. — Живее! — то ли профессору, то ли самому себе крикнул он, и не закрывая кабины, вдавил кнопку старта. Двигатель заработал в форсированном режиме, и вытянутая стрела ДДешки рванула в синеву неба. Мгновение спустя в том месте, где только что стоял генеральский глиссер, вздыбились камни, раздался мощный взрыв и догнавшие глиссер многочисленные осколки забарабанили по обшивке фюзеляжа. Вражеские громадины, словно спохватившись, открыли беспорядочные огонь по улетающему ДД-44, но ни один снаряд не попал в цель. Генерал облегчённо перевел дух, но, как оказалось, обрадовался он рано. До этого момента техника марсиан и в самом деле играла с ними как играет кошка с деморализованной, утратившей способность к спасению мышью. И когда Иван уже решил, что опасность миновала, кабина наполнилась писком сигнала ракетной тревоги. Он взглянул на дисплей и обмер. Девять ракет класса земля-воздух, цепко сев на хвост глиссера, стремительно сокращали разделяющее их расстояние. Закусив губу, Ильченко положил машину на крыло и резко ушел в сторону. Ракеты противника сбавили скорость, но со следа не сбились, повернув практически одновременно, они понеслись наперерез курсу генеральского глиссера. Ильченко отстрелил противоракетные огни и снова попытался уйти от своих преследователей. Глиссер, завалившись на крыло, ухнул вниз и со сложным вывертом пошел вправо. Две ракеты противника обманулись и, рванувшись за обманками, умчались в пустыню, остальные продолжили настойчивое преследование. Двигались они синхронно, соизмерясь с манёврами удирающего летательного аппарата. То сбавляя, то увеличивая скорость, они, тем не менее, всё сокращали и сокращали расстояние до цели. На лбу генерала выступили капельки пота, он снова ругнулся и бросил извиняющийся взгляд на благоразумно молчавшего профессора. По бледному лицу Лобенштайна текли крупные капли холодного пота, вжатое запредельными перегрузками тело съежилось в кресле наподобие сдувшейся резиновой игрушки. Что сейчас творилось с раненой женщиной, Ильченко предпочитал не думать. Он бросил машину круто вниз и включил тормозные двигатели, в тщётной, хотя и призрачной надежде, что компьютеры ракет не сумеют повторить хотя бы этот маневр, но вновь просчитался. Ракеты вспыхнули дюзами и, выполнив замысловатый пируэт, стали разворачивать свои носы в сторону непокорной цели. Выходить из пике, чтобы попытаться оторваться, было поздно. Иван до боли закусил губу, вывел машину из штопора и, черканув брюхом о песок, посадил её на блестевший в лучах солнца бархан. Мгновенно выскочив из кабины, он взвалил на спину стонавшую в беспамятстве женщину и, не оглядываясь, бросился бежать за высившуюся неподалеку гряду разъеденного ветрами песчаного стланца. Оказавшись за его спасительным укрытием, генерал бухнулся на колени, опустил (точнее сказать, бесцеремонно уронил) женщину на песок и, рухнув на неё всем телом, бросил взгляд на шлепнувшегося рядом профессора. Вид того был страшен: перепачканная кровью рубаха, разодранная о камни штанина, лицо, перекошенное от злобы и ужаса, всё еще вытаращенные от перегрузок глаза, крупные капли пота, свисавшие с обеих сторон скрюченного носа. Это было неописуемо. Всё это придавало ему вид поистине сатанический. Лобенштайн выглядел сорвавшимся с небес демоном.

Все семь оставшихся ракет практически одновременно вошли в двигатель глиссера и взорвались с оглушающим треском. Малиновые языки пламени охватили заскрежетавшую металлом машину и, поднявшись над барханом, принялись лизать небосвод, окутывая его клубами густого, чёрного дыма. Генерал тяжело приподнялся и достал из кармана портативную рацию.

— Георгий, я в квадрате 22–17 улитка три, — устало произнес он, вглядываясь в дым, клубившийся над остатками боевой машины. — Вышли за мной бронемашину с врачом на борту. У меня раненый. И готовься к бою.

Заместитель комкора отозвался тот час, словно только и ждал, когда раздастся позывной генерала. Впрочем, так оно и было. С тех пор, как глиссер командира бригады скрылся за горизонтом, полковник не находил себе места и не на секунду не покидал радиорубки.

— Я понял, БТР отсылаю, но ради бога, Иван, объясни, с кем мы собираемся воевать?

Генерал, слушая, как Хасанов отдаёт приказания, немного помедлил, затем всё тем же усталым голосом ответил:

— С призраком, с марсианским призраком! Прости, это нервное, так, дурацкая шутка. А если серьёзно, то призрак- это танки, обыкновенные танки, но марсианские. Тупые машины прошлого уцелели и, придя в движение, теперь пытаются уничтожить людей, как когда-то уничтожили создавший их разум. Это правда. Нам предстоит тяжелый бой, или скорее, смертельная битва. И еще не факт, что мы будем победителями. Уничтожать всё, слышишь, всё, снарядов не жалеть! Отдай приказ подразделениям обеспечения быть в готовности произвести повторную боеукладку. Медсанчасть пусть снимается с позиций и производит развертывание в квадрате 22–08. Да, именно, да, за периметром каньона. Работай, полковник, работай! — Ильченко мысленно снова выругался, он уже пожалел, что столь опрометчиво полетел в печально завершившийся полет. Даже спасение женщины не было оправданием его мальчишества. Корпус остался без командира. И теперь в бой, реальный бой, а не игрушечные стрелялки-мигалочки молодых необстрелянных солдатиков поведет не он, а его заместитель. На душе было тоскливо- муторно. — Это всё. Если ты меня понял, то действуй. Я скоро буду… надеюсь, что успею.

Он отключился и, ткнув центральную кнопку, перешел на волну города.

— Есть кто на связи?

Ему ответил заспанный голос секретарши Рязева.

— Кто говорит? — жеманно поинтересовалась она, поправляя, как ей казалось, сбившийся в сторону локон.

Генерал не стал утруждать себя формальностями и гаркнул так, что у бедной секретарши этот самый локон не то, чтобы сбился на сторону, а вместе со всей остальной причёской встал дыбом.

— Передай главе, чтобы он срочно по гражданским каналам запрашивал с Земли помощь и заодно готовил людей к эвакуации. Я не уверен, что мое подразделение сумеет удержать противника достаточно долго, но мы сделаем всё, чтобы вы успели эвакуироваться. Если твой надутый индюк мне не верит, то пусть сам слетает и посмотрит, что творится на месте так поспешно произведенных взрывных работ. Пусть гордится тем, что на нём кровь многих людей, а сколько её еще будет- не знает никто. Не пяль на меня глаза, девушка, я не с лубочной картинки тебе нарисовался!

— Антон Антонович занят, — фыркнула деваха, пытаясь принять вид оскорбленного достоинства, при этом её лицо пошло красными пятнами и она с её выкатившимися от нарочитого генеральского хамства глазами стала похожа на слегка недоваренного рака.

— Делай что сказано, дура, если жить хочешь! — Ильченко и в самом деле начал закипать.

— К-а-а-к-к Вы смеете, — раскудахталась секретарша, багровея праведным гневом. — Это оскорбление! Это… это возмутительно, это неслыханно, это…

— Девушка, у меня нет времени разводить с тобой сантименты, — генерал воспользовался тем, что секретарша никак не могла найти еще одного подходящего к случаю слова. — Делай, что я говорю! Видеофон твоего шефа не отвечает, связи с землей у меня нет, так что найди его и пусть немедленно эвакуирует город, быстрее!

— Не велено! — так и не найдя подходящего варианта, секретарша была вынуждена бросить это неблагодарное занятие.

— Что не велено? — генерал, взбешенный её ответом, едва не взревел от ярости и бессилия. — Город погибнет! Ищите Рязева!

— Беспокоить не велено. — Кажется, сидящая перед экраном девица немного успокоилась. — А за оскорбление Вы ещё ответите, по закону ответите!

— Да я плевать хотел! Найдите главу! Да поймите же Вы, городу угрожает смертельная опасность! Требуется срочная эвакуация!

— Подумаешь, — вновь фыркнула девица. — Если и так, то вы, военные, здесь для того и поставлены, чтобы нас защищать!

— Если сможем, то защитим, а сейчас ищи Рязева! Скажи… — договорить он не успел, чопорная девица выключила линию связи.

Сволочь! — генерал отключился и посмотрел в сторону не видимого отсюда города.

Его звонок лишь на несколько мгновений опередил начавшийся обстрел городских кварталов.

БТР, посланный за Ильченко, Лобенштайном и раненой, ревя мотором и поднимая колесами тучи песка, прибыл через несколько минут. Расторопные ребята в белых, отутюженных халатах, выскочили из его нутра, и на ходу раскладывая портативные приборы жизнеобеспечения, подбежали к лежавшей на земле женщине. Когда они её начали укладывать на носилки, она открыла глаза и пристально посмотрела в лицо спасшему её генералу. Её губы что-то шепнули, и он услышал удивленное:

— Вы?!

Что-то было в этих губах до боли знакомое. Генерал на минуту задумался и вспомнил:…выпускной бал, белый танец… Из толпы пришедших на прощальный вечер людей выбегает маленькая черноволосая девчушка, хватает его за руку и на глазах ошеломленной невесты увлекает в круг танцующих. Они с Зиной потом долго смеялись по этому поводу. И жена до сих пор любила вспоминать, как молодого лейтенанта чуть было не увела из- под венца черноволосая первоклассница. Генерал попытался вспомнить её имя, но не смог. Глаза женщины закрылись, и санитары, заботливо укрыв её одеялом, поспешно понесли носилки в бронетранспортёр.

— В город? — водитель обернулся и посмотрел в лицо генерала.

— Нет, на позицию, — голос генерала был твёрд.

— Но, господин генерал, она же умрёт, если ей срочно не сделать операцию! — вмешался один из санинструкторов, на мгновение перестав бинтовать раны.

— Делайте своё дело. Вперед, и не жалеть раненную. Если жить, то жить будем все, если нет, то и в городе для неё не будет спасения, — чувствовалось, что подобное решение даётся ему с трудом, но он остался непреклонен. — А операцию сделаете на позиции, врач у нас есть. Хороший врач. — Он задумчиво посмотрел в окно, на проплывающие мимо бугры барханов и с тоской подумал о том, что этот день для многих, в том числе и для него, может стать последним. Но тут же вспомнил про находившихся в городе людей, про жену с дочерью и понял, что ему нельзя умирать. Если он и его люди умрут, пусть даже все как один смертью героев, то всё равно на их совести останется несмываемое пятно — враг пройдет и уничтожит город и его жителей. И уже ни для кого не будет иметь значение придут ли войска с Земли или нет, марсианского поселения не станет. Если они умрут, то их жертва будет напрасной. Нет, он не имел права умирать, и его подразделение не могло полечь костьми, защищая город. Они должны выжить, выжить любой ценой! Выжить- значило победить.

— Сколько времени нужно продержаться, чтобы дождаться помощи с Земли? — генерал видел очнувшуюся от спячки силу марсианской техники, не строил иллюзий относительно исхода битвы, а потому самому себе заданный вопрос надавил на сердце тяжелым гнетом, заставившим Ивана Михайловича вздрогнуть и застонать от бессилия. Даже если глава Ново-Марсианска свяжется с Землей, а точнее с президентом, немедленно, даже если на Земле не станут долго рассуждать что по чём и вышлют транспорты с войсками сразу, то даже в этом случае пройдет более двух суток. А если какая-нибудь задержка? Значит, трое… Трое суток против сотен, если не тысяч почти неуязвимых громадин… Почти?! Странно, что он так подумал. Он же сам видел, что выпущенные из глиссера снаряды не причинили этим марсианским железякам ни малейшего вреда. Тогда почему считает их всего лишь ПОЧТИ неуязвимыми? Нет, всё правильно, именно что почти. Они наверняка уязвимы, у них обязательно должно быть слабое место, они просто не могут быть не уничтожаемы. Надо найти эту их чёртову уязвимость… Задумавшись, генерал застыл в неподвижности, мышцы лица отвердели, словно превратились в камень. Ничто в эту минуту не тревожило его разум, кроме одного единственного, самого важного сейчас вопроса.

Тем временем вражеские танки, громыхая траками, выползали из черной, ведущей в подземное хранилище дыры и, рассредоточиваясь по низменности, принимались за обстрел города. Длинные ровные ряды темно-зеленых, серо-грязных и окрашенных в жёлтое стальных громадин, выстроившись, словно на параде, изрыгали из своих жерл тяжелые смертоносные снаряды, неся боль, кровь и разрушения.

В огромном, утыканном небоскрёбами Марсограде царила паника. Бегающие с этажа на этаж люди не знали, что предпринять и что сделать. Главное, они не понимали, что происходит. Первые же взрывы, прогремевшие над городом, поразили высочайшее здание Ново-Марсианска, его красу и гордость Научно-Исследовательский Институт Марса, сокращенно НИИМ, и оно, превратившись в руины, теперь дымилось, наполняя воздух удушливым смрадом сгоревшей взрывчатки и горящего стекловолокна. Гибель научного института и заседавших в нём последних членов научного совета показалась почти божественной карой за нарушение тысячелетнего покоя спавших машин. Опоздавший на заседание и чудом избежавший гибели глава Научно- Городского Совета, сидя прямо на тротуаре, обводил медленным взором дымящиеся нагромождения бетонных плит, переплетенных между собой сетками металлического каркаса. Трясущимися от волнения руками Антон Антонович вытащил из кармана портативную радиостанцию и набрал четырехзначный номер президента Совета Объединённых Наций.

— Президент слушает, — голос главного человека Земли можно было узнать из тысячи других. Антон Антонович попытался унять дрожь, это ему почти удалось, но рухнувший карниз соседнего здания заставил его снова задрожать всем телом.

— Гос…по. дин пре. зидент…

— Академик, это Вы? У Вас какой-то странный голос, — президент выглядел озадаченным. — Наверное, Вы заболели?!

— Гос..с..подин през..з..зидент, у нас чрезвычайная ситуация. Марсианская техника ат..т..такует город.

— Что? Какая техника? Какие марсиане? Нет, Вы не простыли… — в голосе президента послышалось негодование. — Вы пьяны?

— Гос..с..сподин президент, нет же, нет. Я боюсь! Они действительно ат..т..такуют город. Вслушайтесь, господин президент!

Только теперь президент понял, что за грохот стоит в его ушах. Разрывы звучали один за другим.

— Где легион-бригада генерала Ильченко?

— Он, она… они заняли оборону. Я не знаю точно где… генерал сказал что они… он… — чувствовалось, что членкор от переизбытка адреналина начал задыхаться. — Он попробует продержаться, но он… он, господин президент, не уверен…

— Академик, он так и сказал, попробует, да?

— Так и сказал, — голос Антона Антоновича за грохотом разрывов был почти не слышен. — Он просил помощи, срочно. И еще… средства для эвакуации населения. У нас ад!

— Передайте генералу, что помощь придет, — президент оставался спокоен. — Пусть держится.

— А я? Что делать мне?

— Эвакуируйте людей в безопасное место. И оставайтесь на линии, к тому же пусть ваш секретарь или какой-нибудь клерк будет на постоянной связи с генералом. И хватит распускать нюни, помните, что Вы — глава города и именно Вы отвечаете за жизни его людей. Всё.

Академик не успел даже попрощаться, а президент уже отключил связь. Антону Антоновичу не оставалось ничего другого, как позвонить своему заместителю, оставшемуся в живых благодаря тому, что вместо ученого совета он отправился на свидание с любовницей, и передать ему слова президента, позволив именно ему разгребать заварившуюся кашу. Канонада не умолкала. Происходящее на центральной площади действительно напоминало ад. Над самой головой академика Рязева с воем пролетел танковый снаряд и взорвался в трехстах метрах за его спиной, а уже следующий упал точно туда, где сидел растерянный от навалившихся событий Антон Антонович. Грянул взрыв. На месте цветочной клумбы образовалась многометровая сухая воронка, и лишь только стебелёк цветка, забрызганный алой кровью, напоминал о честолюбивом академике.

Переговорив с главой ученого совета Ново-Марсианска, президент тут же позвонил в штаб ВКРС.

— Я слушаю, господин президент! — командующий военно-космическими ракетными силами разве что не щёлкнул каблуками. И он бы наверняка это сделал, если был бы уверен, что щелчок его сапог будет услышан высшим должностным лицом Земли.

— Генерал, на Марсе какой-то инцидент с марсианской техникой. Подробностей я не знаю и не думаю, что там действительно так серьёзно, но все-таки окажите содействие, сделайте всё, что в наших силах. Нам жизненно важно сохранить марсианскую колонию. Это как раз тот случай, когда, как это говорят у вас в армии: "лучше перебдить, чем не добдить". Действуете, на данном этапе я даю Вам неограниченные полномочия. В Вашем распоряжении все транспортные ракеты и корабли, все военные части, если есть надобность, можете призвать запасников. Но действуйте быстро и решительно. Если верить сообщениям, то генерал Ильченко обещал продержаться до подхода кораблей с Земли, но он не уверен в своих возможностях, а генерал Ильченко не из тех, кто предаётся панике. Но как я уже сказал, думаю, что все-таки там, на Марсе, несколько преувеличили опасность, но Вы должны действовать согласно полученному сообщению. — Голос президента был ровен, спокоен и мягок. Никаких эмоций, никакого волнения, спокойное понимание и легкая озабоченность. Но командующий ВКРС понял, что стоит за этой озабоченностью. Если что-то пойдет не так, если корабли с Земли придут на Марс слишком поздно, если марсианская колония перестанет существовать, то на его карьере можно будет поставить крест. В этом случае все его планы на будущее полетят прахом. Нужно срочно начинать действовать. Если придётся, он бросит всё и сам полетит на Красную планету, чтобы возглавить идущие в бой войска. Генерал побагровел от свалившегося на него груза ответственности и, включив селекторную связь со всеми подразделениями, стал поспешно отдавать приказы. Общевойсковые генералы, считавшие генерала ВКРС Хосе Игнасио Лопеса блюдолизом, выскочкой, и в иное время не ставшие даже разговаривать с ним, получив прямое указание президента, без лишних слов и проволочек предоставили в его распоряжение требуемую технику и личный состав. Генерал Лопес, несмотря на тягостные мысли, всё же надеялся на успех, хотя, наверное, лучше всех на Земле знал, что ждет отправляемых легионеров на далеком Марсе…

Стоять весь день у станка было делом не столь приятным, чем проводить ночь с красоткой, но как иначе мог заработать свой кусок хлеба отставной сержант сухопутных, пусть даже и космических войск? Идти заниматься грабежом обездоленных стариков? Или стоять в подворотнях, торгуя разными снадобьями? Нет, если и осталась в этом отмирающем мире честная работа, так только на этом хреновом заводишке.

Работы было много, стоявшие у станков не отходили от них по восемь часов. Что поделать, объединённому государству требовалось техника, а квалифицированных специалистов с каждым годом становилось всё меньше и меньше. Работа на заводе, кроме того, что была мало оплачиваемой, стала еще к тому же не престижной, не всякий юнец по выходу из школы согласился бы даже за большие деньги стать станочником. Гораздо легче было висеть на плечах родителей или приторговывать травкой среди такого же пацанья. Не весёлые мысли терзали голову Сергея в тот момент, когда он, запоров очередную болванку из-за давно затупившегося резца и подставив голову под струи старого вентилятора, с противным визгом вращавшим свои лопасти, дожидался поставщика этих самых болванок. А тот, как назло, не спешил. Сергей выругался и сам направился к расположенному в другом конце цеха складу. Уже смирившись с данностью, что болванки придется тащить самому, Сергей, тем не менее, озирался по сторонам в поисках этого не слишком расторопного работяги, но тщетно, чёртов поставщик куда-то запропастился.

— Где этот лодырь — "подмастерье"? — едва кивнув кладовщику, Сергей достал из кармана кусок холодной говядины, упакованной в пластиковую коробку и, вскрыв её с помощью перочинного ножа, принялся поглощать жесткое мясо. Похоже, оно некогда было частью туши старой коровы, а не принадлежало молодому бычку, как было написано на этикетке, во всяком случае, здоровые зубы легионера едва справлялись со столь "нежным" продуктом пищевой промышленности.

— Хорошо живём! — глядя на жующего, заметил кладовщик. И, бросив в тут же стоявшую железную тачку пару болванок, буркнул: — Скоро материала совсем не останется. Всё брак, брак.

— А как же ему не быть? — Сергей развёл руками. — Я мастеру говорю, что резец надо менять, а он отвечает, ещё поработает, менять дорого. Резец- дорого, а что я уже вторую болванку запорол- так это дёшево… Куда катимся?

Вместо ответа кладовщик неопределенно пожал плечами, и лишь когда Сергей повернулся, чтобы уйти, тихо процедил:

— Разве ж ты один так с болванками-то?! Тут посчитай каждый, кто две, кто три за день выбрасывает, а каждая болванка двадцати таких резцов стоит, только болванки государственные и учет- списание сам знаешь как идет, а резцы хозяину покупать придётся, смекаешь? — сутулый кладовщик тяжело вздохнул. — Вот марсианскую колонию построим и тогда заживём.

— Мы бы и без неё не плохо б жили, а так все средства туда… как в пропасть.

— Но ведь нашли там этот, как его… Вот ведь слово проклятое опять из головы вылетело!

— "Лазурит", — подсказал Сергей.

— Так и есть, он самый. Начнут его добывать, рванём к звездам и тогда… Как ты думаешь, тогда- то уж заживём?

Сергей фыркнул. Эти рассказики о том, что вот еще немного потерпеть, поднажать, поднатужиться и через несколько лет жизнь наладится, звучат уже не первое столетие. Поколения уходят и всё остаётся как прежде. И у каждого поколения своя высота, свой рубеж, после которого "заживём уж точно". Но заживём ли? Ничего не ответив, Ляпидевский подхватил тачку и поспешил к своему застывшему в немом удивлении станку.

Запоров еще одну железяку, Сергей понял, что сегодня норму ему не выполнить. Сплюнув, он выключил станок, и опустившись на бетонный, давно не метённый, заваленный металлической стружкой пол, вновь принялся размышлять о бренности сущего. Зарплата, получаемая на заводе, почти без остатка уходила на оплату жилья и коммунальных слуг, на еду тратились денежные резервы, накопленные им еще в бытность легионером, при этом ему еще удавалось содержать на эти крохи девчонку. А что случится завтра, когда денежный запас кончится? Этого Сергей не знал. Заводских денег могло хватить на существование едва ли одного индивидуума, а значит, как не прискорбно, с девчонкой придётся расстаться. Он прислонился к станку, закрыл глаза и размечтался… Марс- на котором он был лишь в своих призрачных скитаниях, раскрыл перед людьми свои неисчислимые богатства. Марсианский лазурит — сказочный камень, открывающий дорогу к звездам…Повсюду открываются вербовочные конторы для желающих полететь вглубь вселенной… Можно завербоваться куда-нибудь в район Проксимы или ещё какой Альфы Центавра, перекантоваться там с годок, получить хорошие бабки, а уже с бабками хорошенько распорядится и отдыхать где-нибудь на Земле.

— Серёга! — донесся до него голос запыхавшегося кладовщика, раскрасневшегося от быстрой ходьбы, тот тяжело дышал и нетерпеливо размахивал руками. — Тебя на сборный пункт вызывают!

— Куда? — не понял Сергей.

— На сборный пункт легионеров.

— Это за какой такой надобностью? — сердце предательски вздрогнуло в предчувствии чего-то важного, но пока необъяснимого.

— Я почем знаю, тебя у проходной уже глиссер ждёт.

Сергей быстро поднялся и недоверчиво посмотрел на тяжело дышащего кладовщика:

— Что у них там, война?

Тот неопределенно пожал плечами. Сергей сплюнул и, бормоча себе под нос, быстрым шагом направился к проходной, в ста метрах от неё он перешел на бег. Уже в дверях столкнувшись с таким же, как он, легионером, Сергей сбавил скорость, и коротко кивнув в знак приветствия, спросил.

— Что, часом, случилось, ты не знаешь?

Тот, не останавливаясь, повернул голову и отрывисто бросил:

— На Марсе заваруха какая-то… — большего он сказать не мог, ибо тоже пребывал в неведении.

Они проскочили турникет проходной и скрылись в недрах поджидавшего их глиссера. Как только легионеры оказались в пассажирских креслах, пилот врубил обороты, и машина стремительно понеслась в сторону военного аэродрома.

Страх медленно и неотвратимо расползался по Ново-Марсианску. Удушливая волна смрада от сгорающего пластика и взрывчатки растекалась по городу, заполняя улицы и кварталы. За грохотом разрывов не было слышно ни стонов раненых, ни предсмертных криков умирающих. То там, то здесь из подъездов домов рушащихся зданий выскакивали одинокие фигурки в тщетной надежде найти спасение на улицах, но обломки падающих фасадов и визжащие, свистящие в воздухе осколки беспрестанно рвущихся снарядов не оставляли им никакой надежды. Тротуары и улицы, окрашенные багровыми расплывами пролитой крови, покрытые чёрными пятнами воронок, усыпанные обломками рухнувших строений, изломанными фермами пешеходных мостов и покореженными кузовами машин, сейчас больше всего напоминали картину разрушений из американского фильма "Терминатор" полуторавековой давности. В северо-восточных кварталах Марсограда царил хаос, а в маленькой уютной конторе селекционной станции, располагавшейся в большом куполообразном здании на его южной окраине, отголоски разрывов слышались лишь как раскаты далекого грома. Звукоизоляционные стены не давали грохоту взрывов ворваться в здание всей своей мощью, поэтому сотрудники учреждения далеко не сразу осознали происходящее. Зинаида Фёдоровна Ильченко, работавшая здесь главным экономистом, продолжая заниматься своим делом, тоже не придавала громыхающей вдалеке канонаде ни малейшего значения, считая её либо работой геологов, всё время что-то взрывающих в близлежащих горах, либо очередными учениями, проводимыми её мужем. Правда, никогда раньше шум учений не был так отчетливо слышен, ну и что из того? По-видимому, учения на сей раз проводились гораздо ближе, только и всего. Успокаивая себя подобными мыслями, она, не отвлекаясь на эту чепуху, продолжала сидеть за монитором компьютера, по уши увязнув в расчётах стоимости заполнения Верхнесойской низменности водой, выкачанной с глубины двух километров ста пятидесяти метров из подземного резервуара, носящего имя геолога Цапина. Но время шло, расчёты не клеились, а канонада всё усиливалась. Наконец сидевший напротив неё и вздрагивающий при каждом звуке разрыва старший бухгалтер Андрей Рихардович Зимин со скрипом отодвинул своё кресло и решительно направился в сторону двери, ведущей к лифту. Вернулся он пару минут спустя. Лицо его было мёртвенно-бледным, а темные с проседью волосы взъерошены. Ничего не говоря, он медленно протащился через всё помещение, плюхнулся в своё кресло и закрыл глаза. С минуту Андрей Рихардович сидел в полной неподвижности, затем шумно вздохнул и, не открывая глаз, едва слышно выдавил:

— У меня сложилось впечатление, что на нас напали.

Сперва никто толком не понял, что именно имел в виду чудаковатый бухгалтер. Затем в конторе началось шевеление, послышались смешки, а кое-где и осторожные насмешливые реплики, но смех звучал неестественно, а в звучании слов слышался налет страха. Потом кто-то догадался включить систему раскрытия окон. Открывшаяся взору картина привела всех в замешательство. Постоянный, бьющий по барабанным перепонкам, грохот, клубы дыма и пепла, летевшие над городом, а самое главное вид падающих небоскрёбов не оставляли сомнений, что город подвергся чьей-то массированной атаке.

— Север весь… разрушен… — Тихо произнес кто-то, и хриплым, прерывающимся голосом добавил: — А теперь глядите, вон, в центре…

Взгляды стоявших у окон людей устремились туда, куда показывал палец говорившего. Один за другим в самом центре Марсограда поднялись три пыльно-черных облака разрывов и несколько мгновений спустя до взиравших на город клерков донеслись три особо мощных раската.

— У меня там дочь! — непроизвольно вырвалось у главного экономиста. Она попятилась и медленно двинулась к двери.

— Вы куда? — озабоченно спросил у неё вышедший из кабинета толстопузый директор станции, пытаясь остановить решительно шагавшую на выход женщину.

— У меня дочь в школе, — ответила Зинаида Фёдоровна, ловко маневрируя между встревоженными сотрудниками.

— Зинаида Фёдоровна, остановитесь! Если там действительно происходит что-то нехорошее, то, я уверен, о вашей дочери сумеют позаботиться! В конце концов, там же есть преподаватели. Они сумеют эвакуировать детей в безопасную зону.

— А Вы уже вывели своих сотрудников в безопасную зону?

Вопрос застал начальника врасплох. Он замялся, на его лбу начал выступать пот. Наконец он растерянно пробормотал:

— Но нам же не поступала команда на эвакуацию…

— А Вы уверены, что им она поступила? — Ильченко приблизилась вплотную к загораживающему выход шефу. — Вы уверены, что она вообще поступит?

— Зинаида Фёдоровна, я не имею права отпустить Вас рисковать своей жизнью! В конце концов, я за Вас отвечаю!

Зина с брезгливостью посмотрела на заслонившего ей дорогу мужчину, губы которого тряслись в лихорадочном пароксизме, решительно оттолкнула его плечом и прошмыгнула в раскрывшиеся перед ней двери.

— Зинаида Фёдоровна, остановитесь! — донеслось ей вслед, но никто и не подумал побежать за ней следом.

Зина обернулась и, послав бушевавшего начальника по матушке, нажала кнопку лифта. Казалось, что скоростной лифт движется на удивление медленно. Наконец он достиг подъезда и остановился. Двери распахнулись, и Зинаида, всё больше волнуясь, выбежала из стен здания. Перебежав улицу, она достигла институтской автостоянки, села в свою наземную малолитражную машину марки "Ока" -555, вырулила на середину улицы, и изо всей силы вдавив педаль акселератора, понеслась в направлении 3-й школы, находившейся почти в самом центре обстреливаемого квартала.

Подвешенная к потолку аварийная лампочка ровным белым светом освещала лица собравшихся. Генерал Ильченко, хмурясь, прохаживался по широкому периметру штабного блиндажа, вырытого инженерной машиной в марсианской почве, и время от времени бросал взгляды на сидевших вокруг стола офицеров штаба. Чуть в стороне от них, сутулясь и держась за ушибленную руку, расположился профессор Лобенштайн. Из всех людей, наполнявших блиндаж, он был единственным гражданским лицом. Его худощавая фигура, обряженная в светлый твидовый пиджак и такие же светлые брюки, выглядела нелепо среди рослых здоровяков (космические легионы всегда гордились тем, что у них служат самые крепкие парни планеты), но не отторгалась, а даже подчёркивала всю сложность и напряжённость момента. Все присутствующие задумчиво молчали, не смея прерывать своими словами всеобщего раздумья.

Первым не выдержал Хасанов. Он уже несколько раз порывался встать, но всегда садился обратно, видимо, мысли, терзавшие его, были не до конца осознаны.

— Командир, нужно выступать, иначе они сотрут в порошок весь город! — голос полковника вздрогнул. — У меня там семья!

— У меня тоже! — генерал был непреклонен. Казалось, в нём не осталось места эмоциям, принятое решение вытеснило все прочие желания и мысли. — Мы не можем начать действовать до тех пор, пока у нас нет ни единого шанса!

Хасанов дернулся как от удара бича. Его вытянутое, худощавое лицо вытянулось еще сильнее, на скулах заходили желваки, он едва сдерживался, чтобы не броситься на собственного начальника и друга с кулаками.

— Нужно немедленно ударить, а там будь что будет! Или, может быть, ты боишься за собственную шкуру?

Ильченко зло зыркнул на полковника, словно припечатывая его к стулу.

— Сядьте, господин полковник, или же я буду вынужден взять Вас под арест! — при этих словах лицо генерала стало мертвенно-бледным, но тон его голоса был столь холоден и тверд, что Хасанов невольно отпрянул назад и, смутившись собственной слабости, сел в кресло. Морщины под его глазами стали видны отчётливее, а сами глаза глубоко запали. Перейдя с дружественного "ты" на официальное "Вы" генерал дал понять, что шутки кончились, споры и дискуссии излишни, он здесь хозяин и не позволит никому противиться его приказам.

— Начальник разведки, доложите последние данные о противнике.

Полковник Ниценко, высокий, дородный блондин, родом откуда-то из-под Тамбовщины, своим молодцевато закрученным чубом больше напоминавший сошедшего со старых картин казака, чем современного космического легионера, встал, и чётко, будто на плацу, щелкнув каблуками, расстелил на столе карту прилегающей местности и также чётко изложил имеющиеся у него сведения.

— Танки противника продолжают выходить из подземного туннеля. Не далее как полчаса назад замечены тягачи, вытаскивающие на поверхность боеприпасы и горючее. Если не остановить их продвижение, то вскоре вражеская техника не будет помещаться в долине и, двинувшись через каньон, выйдет в районе второй гряды. Оттуда вся местность хорошо просматривается, не заметить нас они не смогут. В этом случае наши гасители радиолокационных волн нам не помогут.

— Сколько у нас есть времени?

— Судя по темпам выхода танков, часа три, не больше. Но если мы не вступим в бой немедленно, то к этому времени нам нечего будет защищать. Город погибнет. Простите генерал, но личный состав волнуется. У многих в городе семьи.

— И Вы туда же! — внезапно в голосе генерала появилась усталость. — Да знаю я, всё знаю, и понимаю не хуже вашего, но я не желаю бросать в бой пушечное мясо. Нам необходимо продержаться трое суток. Трое, ни часом меньше. Не найдя возможности уничтожать врага, скажите, как мы сможем это сделать? Как мы сможем продержаться? Молчите?! Ты, Георгий, — снова перейдя на дружеское "ты", генерал пристально посмотрел на Хасанова, — не скрипи зубами, наше оружие против них бессильно. Если не веришь мне, то спроси у профессора. Я поливал их из всех пушек и лазерных орудий, но тщетно, на их броне не осталось ни царапины. Понимаешь, ни царапины? Ты думаешь, я не хочу в бой? Но не с голой же пяткой на шашку! Я ещё раз вам всем повторяю, пойти в бой сейчас- это значит погибнуть быстро и бесславно. Помощь с Земли придет не раньше, чем через трое суток. Трое суток- это минимальный срок, который мы должны продержаться. Если мы погибнем до прихода помощи с Земли, то и все остальные тоже погибнут, а произойдёт это сейчас или чуть позже- не важно. Так что ещё раз повторяю: дискуссии закончены. Кто первый поднимет вопрос немедленного вступления в бой- будет арестован! — голос генерала, по мере того, как он говорил, обрёл прежнюю твёрдость. — Надо думать, но, к сожалению, я даже не знаю с чего начать.

Генерал замолчал, и в помещении воцарилась напряженная тишина.

— А что тут начинать-то, — нарушивший всеобщее молчание профессор встал со своего места и неторопливо приблизился к загрустившей компании офицеров. Как говорилось в старом добром анекдоте: "Что думать, прыгать надо!" У нас какая задача? Остановить и продержаться?! Что для этого нужно? Первое: закрыть врагу все выходы из каньона. Второе: перекрыть ему канал поступления свежих сил и средств. И третье: найти уязвимое место у вражеской техники. Первые две задачи решаются просто — взорвать подземный туннель и перепахать взрывами выход из каньона. Пусть откапываются!

— Мысль интересная, и к тому же не Вам одному пришедшая в голову. Но где мы возьмём столько взрывчатки? — генерал сердито и с не скрываемой иронией посмотрел на новоявленного стратега. — У нас нет инженерных складов. Все взрывчатые вещества нашей части- это невесть как попавшая сюда тонна древнего, как мамонт, тротила.

— Это не вопрос, — профессор небрежно махнул рукой. — В Институте горной геологии целый склад этой гадости. Нужно только отрегулировать возможность изъятия взрывчатки с деканом.

— К черту декана! — от слов профессора генерал едва не подскочил в кресле. От прежнего иронического взгляда не осталось и следа. — Объясните, где находится этот склад, а мои ребята уж как-нибудь постараются уговорить заведующего, или как его там… начальника, если он, конечно, ещё не сбежал куда подальше.

— Слева от основного корпуса, красное здание. Не ошибётесь, на нём аршинными буквами надпись: "Склад".

— Так, Георгий, ты всё слышал? — от слов генерала, сказанных непреклонным тоном, полковник вздрогнул. — Пока мы тут будем заниматься ничего неделанием, возьми четыре десятка крепких солдатиков, два БТРа сопровождения, — Ильченко на секунду задумался, — три грузовика обеспечения возьмешь в у танкистов, я знаю, они уже всё перевезли и теперь стоят порожняком. Загрузишь их под завязку взрывчаткой и дуй сюда. Если завсклад будет дергаться- арестуй. И вот еще: найди и пригони сюда глиссер. Только предварительно не забудь его тоже до упора нагрузить взрывчаткой.

Хасанов, виновато опустив голову, встал. Кажется, он понял, что был не прав, но извиняться не намеревался, поэтому постарался просто не встречаться с генералом взглядами.

— С взрывчаткой всё ясно, но где я возьму глиссер. Их в городе кот наплакал, да и зачем он тебе сдался? Уж не собираешься ли ты с его помощью бомбить вражескую технику?!

— Почти, — смиренно согласился генерал и тут же так рявкнул, что у присутствующих заложило уши: — Ты что, полковник, голыми руками в туннель будешь взрывчатку таскать или как? Если по пути попадётся еще один глиссер или бот, гони его сюда тоже! И никаких зачем, почему! Война началась. Действуй!

Хасанов вновь пристыжено затих и, вяло козырнув, бросился выполнять приказание. Уже у самой двери он был остановлен окриком профессора:

— Уважаемый, мой "Махаон" стоит у ворот вашей базы, ключи на месте.

Полковник благодарно кивнул и исчез за дверью.

— Простите профессор, мы отвлеклись. Но не могли бы Вы теперь продолжить Ваши рассуждения?!

— Да я почти всё сказал, — Александр Абрамович растерянно развел руками. — Ничего путного в моей голове больше нет. Уж извините, но у меня нет необходимых познаний в военной технике, — он снова развёл руками. — Хотя… — профессор задумался. — Пожалуй, я… Пожалуй, я поясню вам, как следует подойти к проблеме, а уж рассуждать и думать, господа военные, придется вам.

— Итак, представьте себе танк. Представили? Теперь разложите его на отдельные, как можно более мелкие детали, например башня, ствол, э-э-э…

— Корпус, — подсказал начальник разведки.

— Нет, корпус не подойдёт, корпус- это слишком большая часть машины. Разложите корпус на части. Например, левый бок, правый бок, лобовая часть, корма. В конце концов, что там у него есть ещё?

— Триплексы, люки, траки, катки… — генерал начал быстро перечислять составляющие танк детали. В это время начальник штаба всё это быстро записывал на листок бумаги. Лобенштайн удовлетворённо закивал головой.

Когда был готов полный список, а точнее перечень всевозможных составляющих танка и никто не смог вспомнить ничего нового, они принялись рассматривать каждую деталь на предмет уязвимости. Когда дошли до триплекса, генерал обрадовано улыбнулся:

— Возможно, это то, что мы ищем. Триплексов, как явствует из доклада разведки, на них нет. Машина полностью автоматизирована. Но ведь как-то они видят и слышат?! Значит, должен быть какой-то локатор или нечто ему подобное. А, следовательно, если его уничтожить, танк станет слеп и глух. Что ж, будем искать и уничтожать локатор. Хотя нет ни какой гарантии, что мы сможем повредить хотя бы эту часть машины. К сожалению, кажется, у нас в списке всё. Остался один ствол. — На слове "ствол" генерал задумался. — Ствол, ствол, — повторил он это слово несколько раз подряд, и внезапно его лицо озарилось счастливой улыбкой. — А что, если стрельнуть лазером в отверстие ствола?! Если там будет снаряд, он наверняка взорвётся! Да, именно так! И даже если танк сохранит способность двигаться, то стрелять он всё равно не сможет. Конечно, отверстие дульного канала невелико, но не для того ли, чтобы попадать в столь малые цели, мы каждую неделю тренировались на полигонах?! Что ж, пожалуй, теперь у нас есть хоть какой-то шанс!

— Командир, — подал реплику начальник штаба, — но попасть в ствол можно лишь с самолета. Они бьют с закрытых позиций, и ствол у них постоянно задран вверх.

— Значит, мы должны заставить противника бить прямой наводкой. Придется идти на сближение, — генерал почти бессознательно заменил кровавое "идти в атаку" на почти мирное "сближение", и сам едва не скривился от подобного лицемерия. — Поднимаем людей! — он помолчал, потом гордо выпрямился, и в его голосе снова зазвенела сталь. — Приказываю поднять батальоны в атаку!

— Но это же самоубийство! — пронзительно выкрикнул кто-то из офицеров, но Ильченко даже не глянул в сторону возопившего.

— Не более, чем сидеть здесь и ждать, когда враг обратит на нас внимание, — решение было принято и генерал не собирался его менять. — Черт бы вас побрал! Вы же сами совсем недавно ратовали за вступление в бой! Так что совещание окончено, господа, теперь будут только приказания. Хотя могу вас утешить: в любом случае выбора у нас нет. Так что либо этот фокус нам удастся, либо колония на Марсе перестанет существовать. Господа офицеры, удачи вам всем! А теперь прошу разойтись по своим местам согласно боевого расчета. По прибытии доложить дежурному по бригаде о своей готовности. Ещё раз удачи вам, господа! — Ильченко надел форменную пилотку и первым покинул внезапно ставшую слишком тесной штабную палатку.

На борту космического лайнера уже столпилось более тысячи десантников. Сергей видел, что ещё несколько десятков стальных гигантов принимают в своё чрево разношерстно одетый десант, состоящий из только что призванных из запаса легионеров. Одежду и оружие в больших зеленых контейнерах погрузили следом, не распаковывая. Ляпидевский подивился столь поспешной расторопности чиновников, руководивших отправкой, но расспрашивать кого бы то ни было о причинах столь чрезвычайной суетливой нервозности не стал. Все куда-то очень спешили. Было похоже, что на Марсе и впрямь заварилось что-то серьезное.

— Вот заодно и в космическое путешествие слетаю, — оптимистично подумал Ляпидевский, устраиваясь поудобнее в противоперегрузочном кресле. Корабельный диктор начал предстартовый отсчёт времени…три, два, один, ноль… Космический грузопассажирский лайнер, оглушительно взревев двигателями, тяжело оторвался от земли, стремительно набирая скорость разорвал пелену облаков, вырвался за стратосферу и, скинув с себя оковы земного притяжения, лёг на заданный курс. Теперь корабль, всё время разгоняясь, будет лететь сквозь черноту космического пространства целые сутки, затем ещё сутки его скорость будет падать. К исходу вторых суток это огромное, неуклюжее на вид сооружение вновь окажется на твердой почве планеты, только это будет уже другая планета, красный и едва видимый с Земли Марс.

Сергей лежал в полуоткинутом кресле, и на его лице мелькала странная улыбка. Ему было смешно и горько одновременно. Смешно потому, что прослужив в легионе, гордо именующем себя космическим полтора года, он ни разу не был в открытом космосе, а горько от того, что теперь складывалось такое пакостное впечатление, что его первый же выход в космос вполне может стать и последним. Подобный расклад вовсе не устраивал ни сержанта космических войск, ни тем более рабочего- станочника одного из множества богом забытых оборонных предприятий. Сергей хоть изредка и желал самому себе скорейшей смерти, а происходило это во время приступов меланхолии, вызванных беспросветностью существования, всерьёз умирать никогда не собирался. Но теперь, бросая взгляды в крикливую суету космопорта, он внезапно ощутил на плече холодную ладонь костлявой старушенции, неспешно приноравливающей к его шее свое сельскохозяйственное орудие. Радостно-возбужденное состояние, вызванное столь разительной сменой декораций, прошло, сменившись холодом заглянувшей в глаза бездны.

Уже в открытом космосе, когда ускорение космического корабля несколько замедлилось, их переодели в камуфлированную военную форму, выдали боевое оружие и тройной комплект боеприпасов. Было тоскливо и скучно, на душе скребли кошки. Время от времени в солдатский кубрик, где располагался Сергей, приходил какой-то майор из штата офицеров-воспитателей и затягивал нудную проповедь о долге и чести. Солдаты, слушавшие его, откровенно зевали. Выкрикнув пару-тройку десятков давно всем опостылевших патриотичных фраз, майор от канцелярии (как нелестно именовал штабных начальников солдатский фольклор) скрывался в просторах офицерских кают. Наконец он вылез оттуда с побагровевшим лицом и хлопающими в непонимании глазами. Кажется, только сейчас ему окончательно дали понять, что им предстоит вовсе не всепланетное учение, а настоящее кровавое сражение. А отголоски этого сражения уже разлетались по всему космосу. Передающая станция Марса переключила свои каналы на волну охранявшего город легиона, и теперь вся планетная система знала состояние обстановки в районе боя. Ошалевший майор кое-как пришел в себя и уже без прежней самоуверенности принялся рассказывать легионерам о слабостях враждебной техники, полученных им из радиоэфира. Впрочем, на этот раз в глазах слушающих появилась хоть какая-то заинтересованность. С трудом закончив пояснения, он снова удалился. На этот раз он отправился не в офицерскую каюту, а в рубку управления. Зачем он туда ходил, стало понятно, когда он минут через двадцать пять появился оттуда в лёгком подпитии и, душевно обняв первого попавшегося солдатика, принялся ему подробно излагать новые, только полученные сведения. Какое-то время он так и шастал туда-сюда, постепенно хмелея всё больше и больше, пока ему в голову не пришла хорошая мысль. Радуясь собственной сообразительности и досадуя на то, что это не пришло ему в голову раньше, он включил общекорабельный громкоговоритель и, примостившись среди рядового состава, завалился спать…

Тысяча солдат выстроилась строем среди песчаных холмов. Голос стоявшего на БТРе генерала гремел, перекрывая залпы танковых орудий.

— Бойцы — офицеры и рядовые! Мы не хотели войны, но Земля кормила и поила нас, чтобы в случае опасности мы встали грудью на защиту мирных жителей. Час пробил! Я не хочу и не стану вас обманывать. Многие, если не все из нас останутся лежать на этой бесплодной равнине. Но поглядите за наши спины: там наши родные и близкие, там живут мирные люди, женщины и дети, там плод труда всей Земли. Дремавшие тысячи лет неведомые нам силы, разрушившие и уничтожившее марсианскую цивилизацию, сегодня ожили и снова принялись за старое. Их нужно остановить. Кто это сможет сделать, как не мы? Я не призываю вас геройски погибнуть, это путь дураков. Мы не имеем права умереть раньше, чем выполнить боевую задачу. Нам необходимо продержаться трое суток. Это минимальный срок. И хотя, как я уже сказал, многие погибнут, но если мы продержимся эти три дня и три ночи, с Земли придет помощь, а значит, те, кто погибнет, погибнет не зря. Я повторяю: мне не нужен слепой героизм. Бойся, убегай, прячься среди камней, зарывайся в песок, если на то пошло, грызи камни, но живи и не забывай уничтожать врага! Если ты умер, не уничтожив ни одного танка противника, но спас друга, то твой друг должен сделать это за тебя! Когда вы пойдёте в бой, помните: против нас выступают роботы, бесстрашные, не чувствующие боли, быстрые и безжалостные, но мы должны победить, мы люди и мы крепче стали! Мы умней, мы победим и выживем! Если мы проиграем, значит, нас зря кормили, значит, я ничему не сумел вас научить. И последнее: мы выступаем прямо сейчас. Будет страшно, но мы должны будем подойти к противнику как можно ближе. Я говорю мы, потому что я тоже буду рядом с вами, но чуть позже. Сейчас я должен выполнить одну очень важную миссию — сбросить пять тонн взрывчатки в отверстие тоннеля, чтобы хотя бы на время преградить вражеской технике выход на поверхность. Я не могу поручить это никому. У нас не так много взрывчатки и лишь один глиссер, способный её доставить, а промаха быть не должно. Если я не вернусь, командование примет начальник разведки. Я всё сказал. Теперь с богом! — генерал отдал честь и махнул рукой, отправляя войска на битву. Сам же он, осторожно спрыгнув с брони, пошёл к стоявшему неподалёку "Махаону". Там Иван Михайлович пожал руки офицерам штаба, заглянул в умные глаза профессора, обнялся с притихшим Хасановым, а затем одним прыжком влетел в кабину и, хлопнув фонарём, запустил двигатели. Взревев, они с трудом оторвали от земли сильно перегруженный, перекрашенный в серое глиссер и, натужно ревя, потянули его в направлении непрекращающегося грохота.

До точки сброса оставалось совсем немного, когда черная сигара ракеты, распоров обшивку, взорвалась в правом двигателе. Мурашки побежали по спине, ощутившего ледяное дыхание смерти, генерала. Глиссер, несмотря на отчаянно продолжающий реветь левый двигатель, клюнул носом и начал падать.

— Сбросить смертоносный груз и на одном двигателе попытаться дотянуть до своих?! — промелькнула малодушная, но вместе с тем спасительная мысль. — А что дальше? Стёртый город, уничтоженные люди?! Нет! — генерал сжал зубы и, вдавив кнопку дополнительной тяги, пошел вниз, прямо в чрево образовавшегося пролома, из которого нескончаемой вереницей выползала разномастная инопланетная техника. Цель стремительно приближалась, Ильченко до рези в глазах всмотрелся в виднеющуюся впереди черную точку. Сейчас лишь эта многометровая дыра в бездну имела значение, всё остальное осталось за гранью восприятия. Оставшийся двигатель, не справляясь со свалившейся на него нагрузкой, начал захлёбываться от переизбытка топлива. Но когда в левый двигатель врезалась вторая вражеская ракета, генерал уже знал, что его миссия удалась. Он выровнял и заблокировал рули управления, затем откинулся в кресле и нажал кнопку управления катапультой. На мгновение свет в его глазах померк, разум окутала кровавая пелена. Когда сознание вернулось, он почувствовал, что уже висит на стропах большого белого парашюта, уносящего его в сторону от разгорающегося боя, а над черным проломом туннеля разрастается огромное чёрно-сиреневое облако дыма. Вслед за ним вверх полыхнул бардовый огненный факел. Генерал улыбнулся и потянул свободный конец, направляя движение парашюта к возвышающейся над местностью скалистой сопке.

Вокруг школы N3 рушились здания, взлетали на воздух брошенные хозяевами машины, визжали, рикошетя от стен, осколки, и лишь по какой-то невероятной случайности все снаряды ложились в стороне, то не долетая, то перелетая вздрагивающее от разрывов строение. Сыпались стёкла, в воздухе пахло гарью и штукатуркой, гигантские куски стен падали на мостовую, от их ударов поднимались многометровые клубы пыли, которые тут же уносились сильным северо-западным ветром. Зинаида Фёдоровна вышла из кабины и, пригибаясь, бросилась в сторону тёмно-зелёного здания, на фасаде которого висела большая голографическая вывеска, на которой аршинными буквами высвечивалась ярко- изумрудная надпись "Марсианская среднеобразовательная школа N3".

Обстрел города продолжался. Грохот стоял необычайный, время от времени до бегущей Зинаиды доносились испуганные детские крики, после особо близкого разрыва они перешли в многоголосый плач. Зинаида Фёдоровна вбежала в дверь парадного входа и оказалась в просторном белом фойе, увешанном детскими рисунками и яркими плакатами со сказочными персонажами далёкого прошлого и современными космическими страшилками. Посреди помещения, сгрудившись вокруг растерянных преподавателей, стояли многочисленные ученики. Почти все ребятишки из младших классов ревели. Лишь некоторые, вытаращив испуганные глазёнки, оглядывались по сторонам и в недоумении хлопали ресницами. Вокруг перепуганных малышей взявшиеся за руки старшеклассники образовали живое кольцо, словно своими спинами могли отгородить их от происходящего за окнами. По щекам старшеклассниц бежали слезы, но плачущих хватало и без них, и потому они плакали молча, без всхлипов и ненужного нытья. А сосредоточенные, притихшие мальчишки-старшеклассники лишь вздрагивали, когда очередной снаряд обрушивался на крышу соседних зданий. Только теперь Зина поняла, почему школа всё ещё оставалась целой: со всех сторон маленькое одноэтажное здание было окружено небоскрёбами, образовавшими внешний защитный контур. Почти бегом она преодолела расстояние до столпившихся детей и, ища глазами Нину, зло выкрикнула:

— Чего вы ждёте? Почему стоите и не уходите?

Её голос перекрыл разрывы, и даже самые маленькие на мгновение перестали плакать. Директор школы открыл было рот, чтобы что-то ответить, но она не дала ему произнести ни слова.

— Выходите отсюда, живо! Срочно выводите учеников! Ребята! — она посмотрела на старшеклассников. — Возьмите малышей за руки и уходите! Идите по улице в сторону восточной окраины, уходите из города. И… — её голос дрогнул, — никто не видел Нины Ильченко? — Застывшие в напряжении дети переглянулись. Из их рядов вышел маленький мальчик, наверное, первоклассник, и тихо произнёс.

— Она в спортзале. Я видел, как она туда заходила. А Вы её мама?

Зина кивнула и, крикнув: — Уходите! — побежала в указанную сторону. Кто-то из молодых преподавательниц устремился за ней следом, но её грозный окрик заставил девушку- преподавательницу остановиться и последовать за остальными.

— Что случилось? Что произошло? Если это нападение, то где наши доблестные защитники? Где ты, Ваня? — Страшная мысль стала заползать в её сердце. — А что, если муж убит и его легион уничтожен? Что тогда? Нет, этого не может быть! — готовое вырваться наружу сердце билось с удесятерённой частотой. — Где наши? Где наши? — она почувствовала, как силы покидают её, последние несколько шагов дались с неимоверным трудом. Она распахнула дверь спортзала и вошла вовнутрь. На одном из матов, уткнувшись лицом в ладони, сидела Нина, её плечи вздрагивали от безудержных рыданий.

— Доченька! — девочка услышала голос матери и, оторвав лицо от ладоней, посмотрела в сторону дверей невидящим, затуманенным слезами и душевной болью взглядом.

— Нина, нам нужно уходить!

За окном грохнул очередной взрыв.

Дочь отрицательно покачала головой.

— Нина, доченька, уходим! — Зинаида Фёдоровна подошла ближе и попыталась поднять на руки свою четырнадцатилетнюю дочь. Ослабевшие руки не слушались.

— Мама, где папа? Он нас бросил? Он трус? — на лице девочки отразилось непередаваемое мучение.

Ильченко вздрогнула всем телом. Даже если бы дочь сказала, что она беременна, это бы не так сильно поразило растерявшуюся Зинаиду. "Иван-трус? Бросил беззащитных людей на произвол судьбы? Нет, ни за что! Никогда"!

— Что ты, доченька, что ты! Папа- самый смелый человек на свете! Он ещё придёт и спасёт нас! Вот увидишь, — она снова вздрогнула. — Ниночка, откуда у тебя такие мысли?

— Это наш ди-ди-ректор… — язык у Нины заплетался. — Когда начался обстрел, мы собрались в коридоре, он на меня так страшно кричал, так кричал, я, я, он говорил, что папа трус, что он бросил нас здесь умирать… — Девочка потянулась руками к матери и снова заплакала. — Мама, — еле пролепетала она. — Я не могу идти, у меня ножки не слушаются… Мама…

— Ваш директор- сволочь. Сволочь и идиот. Он сам трус! — Зинаида Фёдоровна, неожиданно сама не понимая, откуда у неё взялся такой словарный запас, разразилась потоком отборнейшей ругани. Но от этих бранных слов ей стало легче, нарастающий гнев дал ей дополнительные силы. Она подняла девочку на руки и пошла к выходу. Мать, спасающая свою дочь, ничего не чувствовала, ни страха, ни усталости, ничего, только холодную, всё поглощаемую ненависть к директору, так оскорбившему её мужа и обидевшему её дочь. Даже враги невидимые, не осязаемые, не вызывали у неё большей злобы, чем этот ни чем не оправданный бесчеловечный поступок. Наконец они дошли до конца фойе, и вышли наружу. Около мраморных ступенек лестницы стояла та самая молодая учительница, что порывалась помочь в поисках девочки. Малогабаритной "Оки" на стоянке не было.

— Где моя машина? — злобно сверкнув очами, спросила Зинаида Фёдоровна. Нет, не у вздрагивающей от каждого взрыва девушки, а скорее, у пронизываемого осколками воздуха или же самого господа бога. Но воздух лишь визжал и сердито шипел, не в силах противостоять натиску смертоносного металла, а господь бог… Господь бог, как всегда, хранил великомудрое молчание. Зина едва не застонала от бессилия. Стоявшая рядом учительница растерянно кусала губы. Дрожащие губы искривились в странной, неестественной и почти виноватой полуулыбке.

— Это директор, я хотела помешать, но он меня ударил и…

— Педераст недоразвитый! — скрежет зубов возвестил о том, что попадись сейчас супруге генерала Ильченко директор школы, она произвела бы ему мгновенную кастрацию без применения скальпеля. — А где остальные учителя?

Вымученная улыбка учительницы стала еще шире.

— Они ушли вместе с детьми.

Зинаида Фёдоровна бросила взгляд вдоль улицы и только теперь увидела далеко, на самом горизонте, убегающую стайку разноцветно одетых фигурок. На душе стало немного теплее, но теперь нужно было выбираться самим. Она ещё раз выругалась, прижала к себе девочку и, превозмогая боль в мышцах, поспешила вслед за убегающими фигурами. Пройдя несколько сотен шагов, Зина почувствовала, что силы покинули её. Руки и ноги, ставшие тяжёлыми, не слушались, сердце колотилось как бьющаяся в силках птица, лёгкие пронзала жгучая боль, в глазах стоял густой, не рассеивающийся туман. Она остановилась и в изнеможении опустилась на твердое покрытие тротуара.

— Давайте я понесу девочку? — предложила неподвижно сидевшей женщине в ожидании замершая подле неё учительница, та согласно кивнула. Где-то за спиной раздался страшный грохот. Они обернулись и увидели чёрное облако, поднимающееся над руинами только что покинутой школы. "Успели", — мелькнула в голове мысль, и тут же потонула в накатывающих волнах страха.

— Да, идите, — Зина слабо махнула рукой, — я отдохну. Немного отдохну и догоню вас. Идите!

Учительница со стоном подняла девочку и, сгибаясь, на гнущихся от тяжёлой ноши ногах двинулась дальше. Они прошли едва ли сто метров, когда до них долетел тупой удар, раздавшийся позади и заставивший их вздрогнуть. Холодная воздушная волна, почти тут же налетевшая на них, кинула девочку и несшую её учительницу на тротуар. Упав и больно ударившись, Нина всё же нашла в себе силы повернуть голову назад. Верхняя часть ближайшего небоскрёба, срезанная снарядом, рухнула вниз, погребя под своими развалинами всё еще сидевшую на тротуаре женщину. Очередной шок, поразивший разум девочки, вернул ей возможность двигаться. Она вскочила на ноги и с безумным криком бросилась назад…

Учащенно дыша, учительница тяжело поднялась на ноги, со странным спокойствием поправила всклоченные волосы и, немного прихрамывая, поковыляла к разбирающей завалы ученице. До её слуха доносились последние отзвуки стихающей канонады. Через несколько минут снаряды перестали прорезать воздух над городом. Несмотря на грохот всё еще падающих стен и треск горящих зданий, над Ново-Марсианском, казалось, воцарилась невоображаемая тишина. Лишь откуда-то издалека, из места, находившегося на грани слышимости, доносились отзвуки разгоравшегося боя. Легион-бригада генерала Ильченко перешла в контрнаступление.

Легионеры едва успели перевалить за кромку каменной гряды, когда воздух потряс ужасающих грохот, разом перекрывший все залпы танковых орудий. На мгновение противник оцепенел. Некоторые танки, оказавшиеся слишком близко от места падения профессорского глиссера, накрыло взрывной волной и перевернуло. Теперь они, лёжа на боку, неуклюже елозили по камням в тщетной попытке встать на гусеницы. Два танка и один тягач, подброшенные взрывом на десятки метров вверх, обрывая траки, плюхнулись на своих же "товарищей".

Танковые компьютерные системы еще не пришли в себя от ошеломившего их взрыва, когда с гор в их направлении одновременно ударили тысячи бластеров. Тысячи огненных лучей заметались по броне танков. Марсианские "мастодонты" начали поспешно разворачивать свои пушки, но они ещё не сделали ни единого прицельного выстрела, а гора, по которой всё больше приближаясь, двигались вооруженные бластерами солдаты, уже покрылась маскировочными дымами, скрыв людей и их технику под своим покровом. Одетые в специальные шлемы с поляризующими стеклами, легионеры ни на мгновение не прекращали вести огонь по замершему в нерешительности противнику. Когда один из лучей, скользнув по каналу танкового ствола, ударил во взрыватель снаряда, и последовавший за этим внутренний взрыв разнёс башню вдребезги, среди ожесточённо стреляющих легионеров пронеслось грозное "ура". А начавшийся вслед за этим яростный огонь противника уже не казался столь страшным. К тому же генерал заранее приказал рассредоточить войска на большой площади. Каждый солдат был как бы сам за себя, и вместе с тем один за всех и все за одного. Жить, умереть, страдать и действовать предстояло в одиночку или малыми группами. Лишь в наушниках то и дело слышались приказы, отдаваемые начальником разведки, в отсутствие генерала Ильченко командовавшего легионом. Вынужденные бить прямой наводкой, танки, получая в ответ режущие струи бластеров, попытались подняться по склону, но безуспешно. Их гусеницы рыли камень, выбивали миллионы искр, разбрасывали вокруг себя щебёнку, но многотонные стальные туловища не могли вползти по поднимающемуся почти отвесно склону. Вражеские роботы, пущенные вперёд, чтобы укрепить наверху подъемные лебёдки, были рассеяны тяжёлыми БТРовскими бластерами. А с закрытых позиций, внося еще большую сумятицу в действия противника, не переставая, бил по врагам отдельный танковый взвод с приданным ему полувзводом легких гаубиц. Впрочем, существенного вреда противнику вся эта канонада не принесла, а вот ответный залп был поистине страшен. Бригада в одно мгновение лишилась половины своей бронетехники и всей артиллерии. Начальник разведки был вынужден отдать приказ о прекращении артиллерийского огня и оставлении позиций. Отход был осуществлён, оставшаяся техника рассредоточена и брошена на обширной пустынной площади, а уцелевший личный состав танкового взвода, вооружившись лёгкими бластерами, присоединился к сражающимся пехотинцам. Противник вновь перенёс весь свой огонь на позиции зацепившихся за камни стрелков. Но далеко не каждый снаряд ложился в районе цели, чаще всего они взлетали над козырьком, прикрывающим позиции легионеров, и по широкой дуге уносились далеко в пустыню, где падали, никому не причиняя вреда.

Тем временем и генерал Ильченко, отбросив в сторону ставший бесполезным парашют, неторопливо целился в ползущий по его душу танк. Длинная огненная дуга, выпущенная из генеральского бластера, ударилась о край ствола и, отразившись от его среза, опалила лежавший чуть в стороне камень. Иван прицелился тщательнее. Луч упёрся в ствол и скользнул в темный провал дульного канала. Раздавшийся грохот возвестил о точном попадании. Из-под башни танка повалил густой чёрный дым, а из его брюха выполз маленький ремонтный робот и, ковыляя, поплёлся в сторону вражеского лагеря. Иван тщательно прицелился и нажал спуск. Он ударил точно в место схождения ножек, но не причинил роботу ни малейшего вреда. Тот лишь быстрее засеменил своими дрыгалками, стараясь как можно скорее убраться от этого опасного места. Ильченко выругался и, бросившись вслед за ним, оказался сразу перед тремя грохочущими вражескими танками. Стволы их были низко опущены, но они не стреляли. Раздосадованный генерал упал на колено и дал короткую очередь. С такого расстояния промазать было невозможно. Ближайший к нему танк развернуло. Башня, отброшенная взрывом, отлетела в сторону и покатилась по камням. Два других в мгновение ока отвернули чуть в сторону и, заскрежетав траками, остановились в полусотне шагов от всё еще стоявшего на колене генерала. У одного из них открылись боковые люки, и оттуда начали выпрыгивать маленькие роботы, совершенно не похожие на ремонтных. У них были тонкие гибкие конечности, и двигались они стремительными прыжками, будто блохи. Целая толпа этих осьминожков направилась в сторону генерала. Дав две очереди подряд, ему удалось таки подстрелить одного. Остальные, ловко подпрыгивая, словно зайцы, ушли от встречи со смертоносным лучом. Генерал понял, что его хотят захватить в плен. Попасть в плен к роботам было глупо, но стреляться, чтобы избежать такого плена- ещё глупее. Помянув недобрым словом всех богов и апостолов, он сделал три прицельных выстрела, но все три раза промазал. Маленьким вражинам вновь удалось успешно избежать встречи с лазерным лучом. Иван ругнулся и, плюнув, сосредоточил своё внимание на стоявшем в отдалении танке. Ствол был недоступен, и он в отчаянии принялся поливать огнем бочину танка, из которой вылезла вся эта мерзота. К его удивлению, от первого же выстрела в боковой бронепластине образовалась дыра. Он нажал курок и не отпускал его до тех пор, пока в глубине танка не прогремел взрыв. Остался ещё один танк, но роботы- пехотинцы были уже в десятке шагов. Он закинул за плечо бластер, вытащил портативную рацию и нажал кнопку экстренной связи.

— Полковник Хасанов слушает!

— Жора, у них легкобронированная бочина, танки уязвимы, ты понял меня? Понял?

— Да… — донеслось до генерала, и в тот же миг рация, выбитая из его рук щупальцем осьминога, затерялась среди камней. Ильченко схватили, связали и потащили в сторону ожидавшего их танка. Бластер расторопные осьминожки почему-то оставили болтаться за его плечами.

Хасанов, едва докричавшись до лежавшего в полутора метрах от него начальника разведки и передав слова генерала, с тяжелым сердцем отправился в третий батальон, находившийся на переднем рубеже атаки. Осколки от разрывающихся снарядов с пронзительным визгом разрезали воздух совсем рядом. Два или три раза его едва не сбивало с ног взрывной волной, но он словно и не замечал этого. В том, что генерал погиб, он не сомневался. Героическая гибель друга вызвала в нём волну чувств, в которой перемежались горечь потери и удушающий стыд. Обезумев в боязни потерять семью, полковник, перейдя все границы, назвал своего командира и друга трусом. Сейчас Хасанову требовалось что-то, способное заглушить этот стыд, режущий душу и сердце. Он хотел погибнуть, но погибнуть так, как говорил генерал, уничтожив возможно больше вражеских машин. В его раздираемом противоречивыми мыслями мозгу появился поистине безумный план, который при определенном везении мог сработать. Внезапно он понял, что это не его мысль и не его план, что это профессор, отвлеченно рассуждая, сказал, что вот если бы могли найтись люди, готовые пойти на верную смерть, то наверное можно было бы ворваться в ряды боевой техники противника и покромсать их изрядное количество, так как танки либо были бы вынуждены стрелять в упор, уничтожая заодно и своих, либо должны были смириться с наличием в своих рядах диверсантов. Правда, существовал еще один способ уничтожения, а точнее, вывода из строя противника — гусеницы, но в таком скоплении машин это представлялось делом далеко не самым лёгким. Полковник решил ворваться во вражеские построения. Он считал это рискованным, но вовсе не гибельным делом, тем более что можно было попытаться использовать в качестве укрытия уже повреждённые вражеские машины. И чем больше полковник раздумывал над этим планом, тем больше верил в его осуществимость. К тому же ему хотелось, нет, хотелось не верное слово — долг чести требовал вытащить к своим хотя бы труп погибшего генерала.

Полторы сотни добровольцев, высыпавшись из-под укрывающего полога оранжевого дыма, стремительно побежали вниз. Сверху, прикрывая наступающих, неслись нескончаемые потоки огненных лучей. Изредка случайно отклонившийся луч бил в спину кого-нибудь из добровольцев, тогда тот вскрикивал от обжигающей боли, но продолжал бежать вперёд. Защитное снаряжение выдерживало прямое попадание, но на теле появлялись небольшие ожоги. Некоторые в горячке боя даже не замечали, как их спины начинали медленно дымиться. Сами же наступающие, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, не стреляли. Снаряды проносились у них над головой и разрывались на позиции залегших среди камней легионеров основной группы. Несмотря на закрытые забрала шлемов, от грохота закладывало уши, в голове гудело, а ноги наполнялись тяжестью. Они были уже почти у цели, когда шлёпнувшийся позади снаряд выкосил целый взвод, но остальные, подгоняемые криками бежавшего впереди всех Хасанова, продолжали двигаться дальше. Первые черные громадины, выросшие на пути бегущих, запоздало заворочали башнями. Два танка, неуклюже развернувшись, столкнулись со стоявшими позади. Раздался скрежет раздираемого металла. Ещё две машины, сцепившись гусеницами, затарахтели на месте.

— Командир, — донёсся до полковника голос майора Стрельцова, заменившего на посту погибшего еще в самом начале атаки комбата. — У них башни поворачиваются градусов на тридцать, не больше.

— Вижу, — устало ответил полковник, выискивая место, куда бы он мог сместиться, чтобы уступить дорогу выползающему из какой-то канавы танку. — Отдавай приказ всем приступить к уничтожению противника.

Только он успел это сказать, как сразу несколько махин из задних рядов произвели залп по растекающимся среди черных громадин легионерам. Один снаряд разорвался в полусотне шагов от Хасанова, и его обдало тяжёлой, удушливой волной гари от неизвестной взрывчатки. Два близко стоявших от взрыва танка вспыхнули, словно свечки. Второй снаряд улетел чуть дальше и, влепившись в корму еще одного танка, опрокинул его вверх тормашками. Машина, выползавшая из канавы, наконец, выбралась на ровную поверхность и, медленно поведя стволом, остановила свой механический взор на отдающем приказы полковнике. Он едва успел вскинуть бластер, как рядовой легионер, вынырнувший откуда-то сбоку, швырнул в танковый ствол горную гранату, и снова исчез из поля зрения. Выстрел и взрыв раздались одновременно. С развороченным стволом танк вздрогнул и застыл на месте. Слегка оглушённый Хасанов сунул рацию в карман и, нажав на курок, полоснул лучом вывернувшийся из-за скалы танк по открытой боковине. Тонкий луч вспорол её, словно банку консервов. Танк дёрнулся и, будто испугавшись, повернул обратно, но вскоре поваливший из внутренностей дым возвестил о его кончине. Вокруг сновало множество ремонтных роботов, таская за собой отдельные траки и целые гусеницы. Они трудились, словно хлопотливые муравьи, чиня и латая поврежденные танковые системы. Начинало темнеть, вскоре лишь всполохи разрывов, перемежаемые тонкими лучами бластеров, освещали небо над полем битвы. Полковник увидел, как всё тот же легионер, обхватив ногами и руками ствол очередного танка, лезет к дульному отверстию. Чудовище, словно почувствовав грозящую ему опасность, металось из стороны в сторону, десантника мотало как при десятибалльном шторме, но тот упорно продолжал лезть вперед. Отцепив руку, он швырнул гранату, но сам не удержался и упал прямо под гусеницу "мастодонта", в доли секунды превратившись в кровавое месиво. Танк, раздираемый взрывом, завертелся на месте и, наконец, остановился. Полковник, завороженный столь страшной гибелью солдата, замер, затем опомнился и, проскочив перед самым носом очередной громадины, разрядил в его боковину целую обойму. Не дожидаясь взрыва, он укрылся за камнем и вновь достал рацию.

— Майор Стрельцов, отзовитесь!

— Капитан Ягодин слушает, — донёсся до полковника приглушенный ответ.

— Где майор?

— Убит! — ответ был точен и лаконичен.

— Ясно. Капитан, принимай команду, я попробую найти командира.

— Удачи! — донеслось до полковника и он, пригнувшись, метнулся в сторону, ведущую к месту спуска генеральского парашюта.

Маленький, кругленький робот, прыгая вокруг связанного Ильченко, что-то неразборчиво выкрикивал. Иногда генералу казалось, что язык, на котором говорил робот, чем-то похож на немецкий. Но затем на его глаза опускалась пелена, и генерал проваливался в бессознательную пустоту. Через некоторое время он приходил в себя, и всё повторялось снова: робот что-то кричал, что-то требовал, а когда генерал непонимающе пожимал плечами, маленький механический садист протягивал к нему свою суставчатую конечность, тыкал в него длинными, похожими на тонкие электроды жгутиками, и тело генерала сотрясало ударами тока. Но это не приносило успеха. Пленник никак не желал выдавать вражеские тайны, и робот решил сменить тактику. Задав очередной вопрос или тот же самый, повторенный в сотенный раз, и не получив на него ответа, он раскалил свою лапку до белого каления и приложил её к груди вскрикнувшего от боли генерала. Запахло палёной тканью и сладковатым запахом жжённого человеческого мяса. Иван вновь потерял сознание.

— Вы доставили пленного? — в электронном мозгу маленького, кругленького робота раздался вопрос, заданный Главным процессором.

— Так точно, — нисколько не задумываясь, ответил робот, находившийся при штабе электронных машин в качестве военного дознавателя.

— Он рассказал о планах неприятеля? — спросил подотдел Главного процессора, отвечающий за стратегическое планирование.

— Никак нет! На наши вопросы он несет какую-то чушь. Совершенно невозможно понять.

— Вы применяли пытки?

— Так точно! Но ничего не добились, он не желает отвечать, лишь бормочет что-то невнятное и стонет.

— Стонет — это хорошо, — прошелестел главный процессор (в него было заложено понимание человеческих мучений), — продолжайте допрос, но помните, если вы не добьётесь успеха, я буду вынужден Вас перепрограммировать.

Будь маленький дознаватель разумным существом, он бы наверное испугался такой угрозы, но он был всего лишь тупым, маленьким роботом и действовал в соответствии с заложенной в нём программой и согласно полученным приказам. Даже сам Главный процессор не выходил за рамки разработок, вложенных в него давно истлевшим гуманоидом. Он точно помнил и выполнял последний отданный ему приказ: "Стереть в порошок всё!" Отдавший его марсианин даже и представить не мог, что его приказ будет понят столь буквально.

Маленький робот, отключенный от Главного процессора, с новым энтузиазмом приступил к пыткам. Появившись на планете, где испокон веков существовал лишь один язык, он не понимал слов стонавшего от боли генерала и, не понимая, принимал их за отказ сотрудничать. Пытки, применяемые им, становились всё изощрённее и изощрённее. Генерал, больше не в силах сдерживать боль, вскрикнул в последний раз и провалился в длительное беспамятство. Он уже не видел, как "военный дознаватель" долго крутился вокруг него в бесплодных попытках привести лежавшее перед ним разумное существо в чувство, затем медленно, будто бы разочарованно скрутил свои шипы- усики в чёрные клубочки и покатил на доклад к своему "повелителю".

Ночная тьма опустилась на поле боя. Закопчённое, затуманенное дымами небо заблестело первыми звездочками, грохот выстрелов и шипение прошивающих воздух лазерных лучей постепенно прекратилось. Всё погрузилось в призрачную тишину. Люди и стальные громадины, словно сговорившись, решили устроить маленькое перемирие. Оставшиеся в живых собирали раненых и относили их вглубь пустыни, чтобы собирать мертвых, уже ни у кого не осталось сил. Главный процессор противника производил перегруппировку войск. Отползшие в низину танки медленно ворочали траками, а между повреждёнными, обгоревшими монстрами, оставшимися на переднем крае, торопливо семеня суставчатыми ножками, бегали ремонтные роботы, таская на себе кучу ненужного хламья — метры соединительных проводов, куски изломанных, изогнутых гусениц, остатки каких-то странно-непонятных предметов и множество канистр, наполненных не то танковым топливом, не то ещё какой-то жидкостью.

Полковник Хасанов осторожно протиснулся между двух покореженных взрывами танков и устремился вперёд, совершенно не обращая внимания на происходящую вокруг возню. Мысли его сейчас были заняты только одним: найти генерала Ильченко, живого или мертвого. Включив прибор ночного видения, он остановился и, осмотревшись, вновь неторопливо стал продвигаться вглубь территории противника. Иногда ему на пути попадался застывший в задумчивости или поврежденный лазерами танк. Тогда он, согнувшись чуть ли не до самой земли, делал зигзаг в сторону и, не рискуя подходить к чудовищу слишком близко, возвращался к своему курсу лишь через несколько десятков метров. "Ночник", а точнее БН-37БХ2Зет даже в скудном ночном освещении работал превосходно. Расстилающаяся впереди местность виделась как на ладони. Полковник некоторое время настраивал оптику, то приближая, то удаляя видевшиеся предметы, пока, наконец, не остановился на оптимальном, как ему показалось, приближении. В правом верхнем углу забрала высвечивались источники инфракрасного излучения с радиусом действия в один километр. Вначале таких точек было много, но постепенно танковые двигатели начали остывать и малиновые точки на экранчике стали гаснуть. Наконец на нем осталась лишь одна маленькая, слабенькая точечка, светившаяся где-то там, за отчётливо виднеющимся изгибом горы, почти отвесно уходящей в ночное небо. Сердце полковника ёкнуло. Он взял бластер наизготовку и, отбросив все вяжущие разум сомнения, ускорил шаг. Через несколько минут, обогнув очередной скальный выступ, он оказался перед входом в небольшую пещеру и, прижав приклад оружия к плечу, вошёл под её тяжёлые своды. Прямо у входа валялся маленький кругленький робот и беспомощно жужжал сервоприводами. Попытка перепрограммирования не удалась, и теперь "военный дознаватель", так и не сумевший выведать планы противника, превратился в груду хлама, дергаясь всеми конечностями, озарял темноту ночи маленькими молниями, вылетавшими из тонких изломанных жгутиков. Хасанов осторожно огляделся по сторонам. В дальнем углу виднелось нечто тёмное, напоминающее контуры лежащего человека. Отбросив всякую осторожность, он осветил это нечто лучом портативного фонарика. Одного быстро брошенного взгляда на скрюченное в углу тело хватило, чтобы опознать в нём фигуру генерала Ильченко. Руки и ноги лежавшего на каменном полу генерала были туго скручены тонкой стальной проволокой, глубоко впившейся в потемневшую от крови кожу. Генеральская куртка была разорвана, на груди виднелись обширные ожоги, но из-под правого плеча генерала виднелся боевой бластер.

— Иван! — в три прыжка оказавшись подле лежавшего генерала, полковник наклонился, одним движением лазерного резака перерезал стягивающие генерала путы и попытался взять того на руки. Но ему удалось оторвать массивное тело генерала лишь на мгновение, затем, едва не уронив генерала, он застонал и был вынужден опустить его на холодные камни. Измученные дневным напряжением мышцы отказались слушаться своего хозяина. Устало вздохнув, Хасанов вытащил из кармана рулон обезболивающего пластыря, отрезал изрядный кусок и, расстегнув истерзанный комбинезон, прилепил его на грудь тихо стонавшего командира. Затем поднялся и, выйдя из пещеры, вынул из бокового кармана рацию.

— На связи полковник Хасанов. Нашёл генерала. Он ранен. Требуется срочная эвакуация. Запишите координаты Х29656, У71230. Высылайте глиссер. Как поняли меня, приём?! — на том конце сдержанно подтвердили. Теперь можно было на мгновение остановиться и перевести дух. Судя по тому, что с ним от начала до конца разговаривал дежурный радист, начальник разведки отсутствовал, но для Хасанова не имело значения, кто его сейчас слушает. Главное, чтобы там знали, что генерал жив и выслали за ним спасательный бот. Воцарившееся над полем битвы перемирие давало робкую надежду, что задуманное сбудется, и генерала удастся вывести в безопасное место. О себе полковник не думал.

Главный мозг-процессор вывел своё бронированное войско из боя и, погрузив его в сон, сам продолжал шелестеть вентиляторами, перебирая в памяти заложенные в него программы и знания. Тысячи различных боевых сюжетов из прошлого мелькали перед его электронным взором. Он думал, он рассуждал. Точнее, ему казалось, что он думает и рассуждает. На самом деле это программа, заложенная столетия назад, заставляла его искать решение. Еще никогда его армия не несла таких потерь. Тактика, применённая живыми существами, была дерзка и нова. Он почти закончил свои размышления, когда его внезапно потревожили. Сигнал передатчика, раздавшийся совсем рядом, заставил процессор прекратить поиски стратегического решения и обратить внимание на эту досадную, но столь красноречивую мелочь. В непосредственной близости от него находился враг, дерзнувший выйти на радиосвязь. Поднимать войска мудрый механизм не стал. Они нуждались в отдыхе и ремонте. К тому же не следовало тратить оставшееся горючее на столь досадную ерунду типа обнаглевшего диверсанта. Завтра предстоял прорыв, а на то, что бы пробиться на поверхность и снова начать поставки горючего, требовалось время в несколько суток. Это здесь, на поверхности, после окончания ремонтных работ стояла благоговейная тишина и царило глубокое спокойствие, а глубоко под землей кипела работа. Сотни роботов-рабочих продолжали растаскивать образовавшиеся в результате взрыва завалы. Электронный мозг задумался на одну микросекунду, затем отдал приказ, и десяток роботов-пластунов серыми тенями растворились во мраке.

Хасанов в тревожном ожидании всматривался в звездное небо. Просторы вселенной, завораживая своей глубиной, виделись такими близкими и одновременно далекими. Тишина, стоявшая вокруг, казалась могильной. Он позволил себе постоять несколько секунд под открытым небом, чтобы затем вернуться в пещеру и, вооружившись бластером, встать на охране своего пребывающего в беспамятстве командира. Когда его начал одолевать сон, он снова направился к выходу из пещеры, чтобы вдохнуть глоток освежающего ночного воздуха.

Маленький камешек, скользнув по отвесному склону, упал около ноги и несколько раз подпрыгнув, закатился в небольшую трещину. Хасанов повергнулся на звук и тут же рухнул, сбитый на землю подсечкой металлического щупальца. Бластер выстрелил, осветив окружающую местность малиновой вспышкой, и тут же отлетел в сторону, выбитый другим проворным "пехотинцем". Полковник почувствовал, как его мгновенно опутала холодная сталь проволоки, и несколько металлических мерзавцев, подхватив спеленатого человека на "руки", втащили его в глубь пещеры, где и бросили, ни мало не заботясь о боли, причиняемой пленнику. Кажется, теперь-то уж всё точно было проиграно. Хасанов попробовал пошевелить руками, но не смог, оставалось лишь материться на окружающий мир вечной несправедливости и на самого себя за проявленную беспечность. А пленившие его роботы, прошелестев суставчатыми конечностями, переместились к входу, где собравшись в кружок, переплелись щупальцами и замерли. Со стороны казалось, будто компания друзей, собравшись вместе, предалась молчаливому размышлению. Некоторое время спустя один из "компаньонов" отделился от своих "соплеменников" и, вернувшись назад, коснулся электрошокером открытой шеи не имеющего возможности уклониться полковника. Боль затмила разум, Хасанов вскрикнул, и его сознание померкло.

Жутко болела голова, истерзанное тело — изрезанное и обожжённое, ныло невыносимой болью. Генерал с трудом разлепил глаза и осторожно приподнялся на локте. Звёздочки, летающие в его сознании, постепенно уступили место звездам, видимым через отверстие входа. Выделявшиеся на чёрном фоне неба еще более чёрные силуэты он опознал сразу, не узнать маленьких роботов-осьминожков было невозможно. Попытавшись лечь поудобнее, он внезапно понял, что его тело больше не связано. С осознанием этого факта в голове появились новые мысли, чтобы обдумать их, он повернулся на спину и едва не вскрикнул, коснувшись истерзанной кожей рифленой рукояти бластера. Задержав дыхание, Иван осторожно, стараясь не шуметь, приподнялся и сел. Вздрагивающей от боли рукой передвинул бластер на грудь, выждав пару минут, взял его обеими руками, тщательно прицелился и нажал на спуск. Ночную тьму разметало всполохами выстрелов. Ильченко стрелял и стрелял. Он не отпускал спускового крюка до тех пор, пока стрелка индикатора мощности не коснулась красной точки, означающей ноль. Выпавший из рук бластер с тупым звуком ударился о камни. В воздухе, наполняющем пещеру, царил удушливый запах обожжённого металла и горелого пластика. Растерзанные "тела" противников оплавленными ошмётками валялись по всему периметру. Иван поднялся, сделал шаг и, споткнувшись о лежавшего Хасанова, снова повалился на землю. Он опёрся руками о каменный пол пещеры, привстал на одно колено и медленно встал на ноги. В глазах снова помутнело. Иван глубоко вздохнул и пристально всмотрелся в дрожащее кружево звезд. Легкое дуновение ночного ветра принесло холодную свежесть, заполняя ею духоту окружающего пространства. Генерал зябко поёжился. Звезды на ночном небе наконец-то нашли своё место и успокоились, предательское мельтешение в глазах закончилось, зрение обрело привычную резкость. Генерал присел, осторожно распутал путы, стягивающие полковника и, отбросив их в сторону, направился к выходу. Внезапно со стороны звёзд ему почудилось какое-то едва угадываемое звучание. Иван остановился и прислушался. И точно, до его слуха отчётливо донесся нарастающий гул мотора летящего глиссера.

— Вы? — едва веря в происходящее, выдохнул растерявшийся генерал. Из кабины глиссера на него в упор смотрело умное лицо профессора Лобенштайна.

— А кто же еще? Эти салаги, — он махнул в сторону каньона, — пока решали, кто полетит, я залез в кабину, и вот он я перед Вами собственной персоной. А где полковник?

— Лежит в пещере в полной отключке.

— Чудненько! Так кто же кого спасает?

Генерал вымученно улыбнулся и неопределённо пожал плечами.

Офицеры штаба наперебой уговаривали Ильченко отправиться в госпиталь, но когда он, не выдержав их назойливости, рявкнул на них, господа офицеры притихли и пристыжено замолчав, заняли места за столом, на котором светилась большая голографическая карта местности. Ещё толком не очухавшийся после удара током Хасанов сидел чуть поодаль и участия в обсуждении не принимал, лишь изредка кидал преданно-пристальный взгляд в сторону ходившего по блиндажу Ильченко. Сам генерал, напичканный какими-то профессорскими снадобьями, был быстр и деятелен. Он успевал отвечать на сыпавшиеся на него вопросы и сам задавал новые. Первый день остался позади, к концу близилась ночь, оставалось еще двое суток. Из тысячи ста бойцов легиона в живых, включая раненых, осталось не больше двухсот пятидесяти человек. Никто из тех, кто мог хоть как-то держать оружие, не пожелал оставить позиции. Некоторые кололи дикие дозы транквилизаторов, но по-прежнему оставались в строю. Один лишившийся обеих ног капрал пригрозил застрелиться, если его попытаются забрать с позиции и эвакуировать. Облив обе конечности кровоостанавливающим раствором, он продолжал стрелять до тех пор, пока на него не рухнул поднятый взрывом обломок скалы. Лишь после этого его почти бездыханное тело перенесли в разбитый в глубине пустыни полевой госпиталь. Не менее отчаянно дрались и остальные.

Уверенный бас генерала разносился под сводами вырытого на скорую руку блиндажа.

…Противник, не сумев уничтожить нас прямыми залпами, завтра наверняка предпримет попытку вырваться из каньона. Насколько я понял, то для первоначального замысла всё подготовлено?! — начальник разведки сдержано кивнул, и генерал продолжил: — Тогда есть предложение, не дожидаясь утра, взорвать имеющуюся у нас взрывчатку, и тем самым окончательно перекрыть противнику возможность выхода на ровную поверхность. Таково мнение штаба. Сам я ещё окончательно не разобрался в обстановке и со своим мнением не определился. Итак, у кого есть возражения?

— Я думаю, что нам не следует спешить. — Снова в который уже раз в противовес мнению вышестоящего начальства подал свой голос притулившийся в уголке профессор. — Как выяснилось, взрывчатки оказалось меньше, чем мы рассчитывали, а каньон довольно широк, и всей нашей взрывчатки едва хватит, чтобы образовалось небольшое перекрытие.

— Что предлагаешь ты? — без обиняков спросил генерал. Он совсем недавно перешёл с профессором на "ты", и это слово давалось ему ещё с некоторым усилием.

— Надо дождаться, когда они пойдут на прорыв и тогда… — Лобенштайн сделал многозначительную паузу, — произвести взрыв. Часть танков попадёт под завал, часть будет уничтожена собственно взрывом, оставшимся придётся разгребать нагромождение камней и горящей техники часов так… В общем, на это у них уйдёт времени гораздо дольше, чем на преодоление собственно самого образовавшегося от взрыва котлована. К тому же, кто знает, может противник, понеся большие потери, может вновь отложить своё наступление на неопределённый срок, но даже если и нет, то интенсивность его огня будет снижена.

— Но это дополнительный риск, — подал реплику начальник инженерной службы. — Если что-то пойдёт не так…

— Что ж, на этот случай я Вас могу успокоить, — вклинился в их диалог генерал Ильченко. — У нас просто такого не может быть, ибо в нашей бригаде просто замечательный начальник инженерной службы. А насчёт того, чтобы всё пошло как надо, — генерал с лёгкой улыбкой на лице широко развёл руками, — тут уж извините, но это ваша прямая обязанность. — Конец фразы был произнесен жёстко, улыбка сошла с лица генерала, и он, сердито сверкнув глазами на притихшего подполковника, добавил: — Отвечаете головой!

— Есть, головой! — похоже, главный инженер был готов к подобному повороту событий и нисколько не удивился полученному приказу. Если надо, значит надо, и нечего протоколировать никому ненужную дискуссию.

— А теперь, если все согласны и иных предложений нет, то мы поступаем согласно изложенному ранее плану, подкорректированному новоявленным стратегом. — Генерал улыбнулся и подмигнул смутившемуся от этих слов профессору. — Господа офицеры, все свободны, прошу разойтись по своим боевым постам и расчётам.

— Господа офицеры! — подал команду начальник разведки, и все, одновременно поднявшись, встали по стойке смирно.

— Господа офицеры! — по вновь поданной команде собравшиеся в помещении офицеры стали расходиться.

Через две минуты штабной блиндаж опустел полностью. Офицеры спешили выполнить полученные задания, после чего хотя бы немного вздремнуть. В штабном блиндаже остались лишь трое: Лобенштайн, полковник Хасанов и, собственно, сам хозяин генерал Ильченко. На некоторое время в помещении воцарилась противоестественная тишина. Профессор устало потянулся и, бросив в рот какую-то пилюлю и ни к кому конкретно не обращаясь, задумчиво протянул:

— Интересно, сколь уродливо-изощрённый разум придумал столь кровожадную технику?

Никто ему не ответил. Хасанов, намаявшийся за предшествующие сутки, откинувшись в кресле, спал. Генерал же, напичканный лекарствами и представляющий сейчас из себя ходячую аптечку, безостановочно ходил по комнате и думал о чём-то своём, одному ему известном, словно бы даже и не расслышал заданного вопроса. Лобенштайн пожал плечами и закрыл глаза, стараясь хоть на несколько часов окунуться в сладостные объятья ночной дрёмы. Дверь блиндажа, оказавшаяся не захлопнутой полностью, под воздействием токов воздуха отползла в сторону. Тут же в зияющую щель понесло могильным холодом близящегося рассвета, а чёрный, далёкий небосклон начинал окрашиваться красными лучами восходящего солнца.

Весь следующий день был не хуже предыдущего: визг, вой, скрежет, грохот, разрывы, слепящие глаза, всполохи горящего топлива, черный дым, беспрестанно уходивший к небесам, едкая гарь, разъедающая ноздри. Генерал сновал по передовой позиции, подбадривая измученных бойцов и направляя их действия. Электронный мозг, проанализировавший тактику легионеров, вёл себя более осторожно. Сводная рота, попытавшаяся ворваться в стан противника, напоролась на жёсткий заслон и, потеряв почти половину своего состава, вынуждена была откатиться назад. Наступил вечер. Бой, уже начинавший стихать, вдруг разгорелся с новой силой. Танки, невзирая на ураганный обстрел, стали растаскивать последние остатки заградительного барьера. Генерал был вынужден вывести из укрытия БТРы и бросить их в атаку. Через пять минут они, словно рождественские свечи, пылали в черноте ночи, подожжённые снарядами противника, но задачу свою они выполнили. Враг оставил попытки ещё вечером вырваться за пределы каньона, и утробно всхрапывая двигателями, откатился на прежнюю позицию, чтобы утром, пополнив топливо и боеприпасы, продолжить начатую бойню. Электронный противник тоже тянул время — до окончания расчистки туннеля, ведущего на поверхность, по расчётам главного процессора оставалось еще пятьдесят шесть часов. Механическим войскам требовалось подкрепление.

Раннее утро, залившее поверхность Марса кроваво-красной палитрой, сразу же было озвучено артиллерийскими раскатами и певучим шипением лазерных лучей. Тела и сталь, разум и электроника сошлись в непримиримом поединке. Кто кого? Извечный вопрос противоборства добра и зла. На одной чаше весов жизнь и смерть. И вновь земля вставала на дыбы, металл плавился и растекался огненными ручьями. Кровь заливала раскалённые добела камни. Всё небо было закрыто чёрными полосами копоти, от дыма нечем было дышать. Бойцы, падая от усталости, продолжали сдерживать натиск ничего не чувствующего врага. Солнце, поднявшись над горизонтом, в своем путешествии уже близилось к полудню, когда лежавшего в бессознательном состоянии генерала измученные санитары потащили в сторону пустынного госпиталя, наспех оборудованного в огромном вырытом накануне блиндаже. Из его разбитой головы вытекала алая струйка крови. Взрывная волна, накрывшая командира легиона, бросила его на одинокую скалу. Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, наступило непродолжительное затишье. Противник проводил перегруппировку для решительного и, как ему теперь казалось, последнего удара. Электронный мозг, проанализировав получаемую с линии фронта информацию, просчитал и понял, что людей осталось слишком мало, чтобы суметь удержать его воинство. Еще один натиск, и стальная армия сметёт противника и вырвется на просторы пустыни, чтобы, наконец, закончить начатое тысячелетия назад дело.

Полковник Хасанов, единственный из старших офицеров, всё ещё умудряющийся оставаться целым, пользуясь передышкой, собрал вокруг себя всех уцелевших бойцов и командиров. Из числа офицеров, не считая его самого, в строю остался лишь низкорослый, но кряжистый лейтенант Тимонин да лейтенант Дворжиков — танкист, оставшийся без своего танка и экипажа. Лица бойцов и командиров были черны от копоти, одежда изорвана, залита своей и чужой кровью, у многих сквозь разодранные комбинезоны на руках, ногах, голове виднелись некогда белые, а теперь уже сильно потемневшие бинты. Полковник молча обходил сидевших на земле бойцов. Поставить их в строй у него не хватило бы совести. Они были достойны слушать его сидя. Он прошёлся взглядом по их усталым лицам, по избитым, израненным о камни кистям рук, крепко сжимавшим оружие, и понял, что у них ещё есть надежда, не всё потеряно, такие люди просто так не отступят. Он снова, в который уже раз пересчитал их — пятьдесят шесть бойцов, два лейтенанта и он, полковник. Это слишком мало, чтобы продержаться этот день и еще ночь. Силы и огневая мощь противника таяли, но их по прежнему оставалось слишком много. К тому же он знал, что в любую минуту на поверхность из невообразимых подземелий может вырваться бесконечная колонна ещё не вступавшей в бой бронетехники, но он видел лица бойцов и верил: несмотря ни на что они выстоят. Хасанов вытер рукавом кителя лицо — пыль и копоть, чёрными разводами осевшие на нём, лишь слегка перемешались, но оно так и осталось покрыто их тёмным налётом и, сев напротив бойцов, задумался. Он молчал долго. Его глаза были полуприкрыты. Казалось, он погрузился в транс. Наконец, он пошевелился и заговорил, но очень тихо, словно полковник не желал нарушать покой царившей вокруг звенящей тишины:

— Много наших товарищей полегло, сражаясь с обезумевшими чудовищами. Но все жертвы, и всё, сделанное нами, будет напрасным, если мы не продержимся еще день. Хотя бы один день! — полковник говорил, и голос его креп. — Сегодня в окопах будут все, кто может держать оружие. Даже санитары и врачи будут не у операционных столов, а на поле боя; не с медицинскими сумками в руках, а с тяжёлыми армейскими бластерами. Потому что все мы знаем: если не удержать танки в каньоне, они вырвутся и уничтожат на равнине всё живое. Задача, стоящая перед нами проста и понятна: не пропустить противника за периметр. Я не буду отдавать приказы, я просто буду с вами, и если я погибну, не стоит придавать этому значения, не я первый, и, к сожалению, не я последний. Этот бой каждый будет вести самостоятельно, до последней капли крови, но чувствуя руку стоящих рядом товарищей. Я верю, что мы справимся. Через две минуты мы выдвинемся на наши позиции и не уйдем оттуда, иначе как победив.

Он, замолчав, резко поднялся, и так же резко развернувшись (чтобы никто не увидел на его лице ненароком выступившей слезы), пошёл к поджидавшему его профессору, чтобы уже вместе с ним пойти в свой маленький каменный окопчик, буквально выгрызенный в камне на самом опасном участке переднего края…

Солнце уже клонилось к закату. Вырвавшиеся на простор песчаной пустоши танки прямой наводкой крушили остатки защитных сооружений легиона. Хасанов залёг за одним из многих разбросанных повсюду валунов и, прицелившись, нажал спуск. Луч, прорезав висевшее впереди пылевое облако, скользнул по броне танка, и оставив на ней лишь длинный росчерк вспенившийся краски, погас, как гаснет догоревшая до основания спичка. Полковник уже давно отстреливался в одиночестве. Контуженый от близкого разрыва снаряда профессор Лобенштайн лежал в десяти шагах слева во всё том же маленьком окопчике, укрытый защитным комбинезоном полковника. Танк находился уже так близко, что, несмотря на стоящую вокруг дымно-пылевую завесу, на его броне уже можно было различить округлые, потемневшие от времени, заклёпки. Хасанов снова прицелился и выстрелил. Танк заскрежетал траками, вздрогнул и остановился. Из- под его башни повалил густой чёрный дым, но уже из- за его горбатых контуров, пока еще далеко, но постепенно приближаясь, виделась махина другого, карабкающегося по камням монстра. Сменив позицию, полковник укрылся в тени поверженного "мастодонта" и прижал к плечу перегревшееся от непрестанной стрельбы оружие. Двигающийся прямо на него танк не стрелял, его длинный ствол-хобот был высоко задран, и шёл он идеально прямо: ни вправо, ни влево, ни на сантиметр. Уязвимая боковина танка оказалась в недосягаемости…

…Выпустив последнюю обойму, полковник отшвырнул в сторону бесполезный бластер и, уже ни на что не надеясь, принялся молиться. Именно в этот момент, словно услышав его зов, у линии горизонта, натужно ревя двигателями, стали совершать посадку тяжелые межпланетные транспортники. Их люки открывались один за другим, и оттуда стройными рядами выбегали крепкие высокие парни, одетые в одинаковую жёлто-коричневую камуфлированную форму. Вслед за ними из глубин кораблей выкатились тяжёлые приземистые самоходные орудия и, обгоняя расступающуюся пехоту, устремились навстречу танкам. Новые, свежевыкрашенные, жёлто-пятнистые самоходки, оснащённые сверхмощными модифицированными пушками, хищно ворочали своими башнями, выискивая подходящую жертву. Мощные компьютеры вводили координаты целей и расставляли приоритеты. Несколько секунд- и они были готовы произвести первый залп. Но в отличие от машин, созданных марсианами, окончательное решение принимал человек, сидящий под их оболочкой. Люди и только люди принимали окончательное решение. Приоритетный залп, призванный уничтожить ближайшую технику противника, непременно уничтожил бы и ещё оставшихся в живых защитников марсианского города. Приоритеты поменялись местами. Ближайшие танки были оставлены десантировавшейся с кораблей пехоте. Танки Марса замерли и, нерешительно потоптавшись на месте, огрызнулись нестройным залпом. Впервые за многие века электронный мозг был в растерянности, он ощутил всю силу надвигающегося противника. Танки, получая противоречивые приказы, то делали рывок вперёд, то, гремя траками, откатывались на прежние позиции, а самоходные орудия и спешащие за ними легионеры приближались. Их было много, очень много, вся пустыня в мгновение ока оказалась усеяна фигурками людей и боевых машин. Меж тем транспортники прибывали и прибывали. Из необъятной пасти одного из них вынырнули сразу с десяток тяжелых ДД-44-01-БИС(м) и, уйдя вверх, понеслись в сторону грохочущих выстрелов. Вскоре над наступающими танками противника поднялись густые столбы разрывов.

Хасанов приподнялся над камнем, окинул взглядом окружающую местность и улыбнулся. Затем улыбка медленно сошла с его лица, и тяжелые скупые слёзы, заскользив по щекам, стали падать на обожжённую горячими осколками и обильно политую людской кровью землю…

Легионеры, брошенные на Марс к концу третьего дня с момента начала конфликта, недоумевали, как сумел один недоукомплектованный тяжелым вооружением легион почти три дня сдерживать бешеные атаки дьявольской военной техники, не давая ей прорваться и уничтожить колонию ново-марсианских переселенцев. Про самого Ивана Михайловича и его легион-бригаду уже ходили легенды, но никто не знал, что от тысячи человек личного состава легиона в живых осталось двадцать пять бойцов, а сам легион-генерал с тяжёлыми ранениями в этот самый момент воевал со смертью, и никто не мог предсказать исход этой битвы.

Придя в сознание, и кое-как оклемавшись, генерал Ильченко первым делом потребовал возвращения себе оружия и обмундирования. Ему ответили отказом. Тогда, разбушевавшись, он пригрозил вызвать сюда разведроту. Ему не поверили, но спорить дальше с боевым генералом не стали, дали подписать бумагу, свидетельствующую об отказе в медицинском обслуживании, и отпустили на все четыре стороны. Скорбную весть о смерти жены он узнал накануне, узнал по телевидению, но время слез уже кончилось, и теперь, как бы не было больно, надо было жить дальше. А потому, выйдя из госпиталя, генерал сразу же поспешил не на могилу горячо любимой жены, которую уже всё равно было не вернуть, а в экстренно созданный интернат для детей, где временно находилась его дочь Нина. Последние сутки для Ивана были кошмаром. Он, чтобы не возвращаться к свалившемуся на него горю, пытался отвлечься, забыться, читая книгу и размышляя на далекие от реалий темы, но тщетно… В соседней больничной палате грохотал телевизор, по которому проклятые репортёры, падкие до сенсаций, то и дело крутили ролики, восхвалявшие столь героическую супружескую пару, и во множестве смакующие героическую гибель Нины. Многочисленные интервью, взятые у свидетелей подвига генеральской супруги, были полны ужасов, которые им, свидетелям, пришлось стерпеть, помогая Зинаиде Фёдоровне Ильченко выводить детей из рушившегося здания школы. Больше всех ораторствовал бывший директор. По его словам, мужественная женщина умерла буквально у него на руках. В качестве доказательства он показывал репортёрам малолитражку, якобы по поручению супруги генерала выведенную им из-под обстрела.

— Шкура! — невольно вслушиваясь в доносившиеся из-за стены звуки, подумал генерал, и каким- то внутренним чутьём представив, как всё обстояло на самом деле, заскрежетал зубами. Неумеренная жажда собственноручно придушить гада, временно притупила боль потери и, казалось, придала сил. Ему хотелось действовать, бежать, идти, ползти, чтобы найти и наказать подонков и негодяев.

"Но кто ты, чтобы столь строго взимать за чужие ошибки и слабости, пусть даже они невольно и обернулись чьей-то гибелью?! — внезапно мелькнувшая в голове мысль заставила взять себя в руки и успокоиться. — Что есть большая добродетель — наказать злых или спасти невинных? И кто, кроме бога (если он существует), может определить меру воздаяния? Если мы не можем соизмерить собственные поступки, то как мы можем выбрать мерило чужих? Бог… я хочу, чтобы он был, чтобы он существовал в заоблачных далях! Без него, всё видящего и всемогущего, моё существование теряет смысл. Если его нет, то как я смогу встретить её снова, когда уже не осталось никакой надежды?! "

Предоставленный генералу глиссер, несмотря на неказистый вид и упрощённую систему управления, оказался быстр и маневрен, а установленная на нём звукоизоляция, поглощавшая практически все звуки, была великолепна. Первые мгновения Иван летел, просто наслаждаясь движением и окружающей тишиной. Затем, по мере набора высоты, он стал возвращаться к цели своего полета, и его внимание вновь возвратилось к расстилающемуся внизу Ново-Марсианску. В городе царил хаос. В поисках нужной улицы пропетляв немного по его кварталам, генерал, наконец, смог разглядеть внизу приземистое здание интерната и, снизившись, посадил глиссер на небольшую площадку прямо перед его парадной дверью. На протесты выскочившего из дверей охранника генерал лишь небрежно взмахнул своим удостоверением и, оставив растерянного "дядечку" стоять у порога, шагнул вовнутрь. Дверь за ним негромко скрипнула и закрылась. В просторном светлом помещении, разделённом на отдельные квадраты по принципу игровых комнат, мельтешила ребятня. Большинство лиц выглядели озабоченными, некоторые были откровенно заплаканными, в покрасневших глазах отражалось свалившееся на них поистине не детское страдание и горе. Кто-то из детей ещё пока надеялся встретить родителей, а кто-то уже давно их оплакивал. Даже самые интересные книги, фильмы и компьютерные игры не могли отвлечь их от свалившейся на них беды. Глядя в их глаза, генералу хотелось плакать и рвать на себе волосы от бессилия. Он не чувствовал за собой вины, но воспринимал их боль как собственную, и терзался от того, что не в силах был сделать большего. Он шёл по коридору всё дальше и дальше, и в эти мгновения пути ему хотелось умереть там, на поле боя, только бы не встречаться взглядом с этими заплаканными детскими глазами… Он едва сдерживался, чтобы не упасть на колени и не разрыдаться. Но вот прямо перед ним оказалась комната с цифрами 148 — отдельная "келья" его дочери. Он остановился, несколько раз глубоко вздохнул, приводя себя в порядок и, кое-как успокоившись, постучался.

— Войдите, не заперто, — донёсся до его слуха внезапно повзрослевший голос дочери. Он еще раз вздохнул и, отворив дверь, шагнул в комнату в ощущении, что прыгает с борта десантного глиссера в распахнувшуюся за бортом бездну.

Едва увидев отца, девочка бросилась в его распростёртые объятья. Но на полпути она вдруг остановилась, на её лице отразилась бесконечная мука, но, упрямо закусив губу, она сделала шаг вперед, затем ещё один и ещё… Она хотела, чтобы её походка выглядела уверенно-бодрой, но к генералу она подошла, уже едва переставляя ноги. Когда остановилась, её тело — плечи, руки, ноги, мелко подрагивали, а бледные губы кривились, словно сделанные из гнутой проволоки.

— Папа, где ты был? Почему ты не спас маму? — по щекам Нины бежали слёзы. — Где были вы, сильные, мужественные защитники, когда мама выводила нас из школы? Молчишь? — Она прислонилась к отцу и ударила его кулаком в грудь. От казалось бы лёгкого, детского удара, боль пронзила его израненное тело. Генерал вскрикнул и побледнел, едва ли не теряя сознание. Девочка, невольно вздрогнув от отцовского крика, подняла глаза, и её взгляд остановился на его совершенно белых волосах. Она уткнулась лицом в генеральский китель и, обняв, разрыдалась.

— Прости, папа, прости меня…

Кто прав? Тот, кто может дышать, чувствовать, или тот, кто выполняет заложенную в него программу? Где есть истина? Казалось бы, риторический вопрос, но для каждой стороны победить — означало сделать то, что должно, а значит совершить добро…