Страбон

География.

Книга I.

Текст приводится по изданию: Страбон. ГЕОГРАФИЯ в 17 книгах. Репринтное воспроизведение текста издания 1964 г. М.: «Ладомир», 1994.

Перевод, статья и комментарии Г. А. Стратановского под общей редакцией проф. С. Л. Утченко.

Редактор перевода проф. О. О. Крюгер.

Цифры на полях означают страницы первого критического издания Казобона (Париж, 1587), по которому принято цитировать «Географию» Страбона.

Внутри текста обозначены страницы согласно их нумерации в книге. По ним же составлен Указатель собственных имен и географических названий.

Цитаты из Гомера даны в переводах Н. И. Гнедича и В. А. Жуковского, из трагиков — в переводах Ф. Ф. Зелинского, И. Ф. Анненского и А. И. Пиотровского, из Гесиода — в переводе В. В. Вересаева; цитаты из остальных авторов — в нашем переводе.

I

1234567891011121314151617181920212223

II

12345678910111213141516171819202122232425262728293031323334353637383940

III

1234567891011121314151617181920212223

IV

123456789

C. 1с. 7

I

1. Я считаю, что наука география1, которой я теперь решил заниматься, так же как и всякая другая наука, входит в круг занятий философа. Что этот наш взгляд правилен, ясно по многим основаниям. Ведь те, кто впервые взяли на себя смелость заняться ею, были, как утверждает Эратосфен, в некотором смысле философами: Гомер, Анаксимандр из Милета и Гекатей, его соотечественник; затем Демокрит, Евдокс, Дикеарх, C. 2Эфор и некоторые другие их современники. Философами были и их преемники: Эратосфен, Полибий и Посидоний. С другой стороны, большая ученость одна только и дает возможность заниматься географией: она свойственна исключительно человеку, одинаково способному к рассмотрению вещей, как божественных, так и человеческих, знание которых, как они утверждают, является философией. Польза от географии многообразна: она применима не только для деятельности государственных людей или властителей, но и для науки о небесных явлениях, о явлениях на земле и на море, о животных, растениях, плодах и о всем прочем, что можно встретить в разных странах2. Полезность географии предполагает в географе также философа — человека, который посвятил себя изучению искусства жить, т. е. счастья.

2. Теперь рассмотрим более подробно каждый из упомянутых нами пунктов; прежде всего я скажу, что мы и наши предшественники (один из которых был Гиппарх) были правы, считая Гомера основоположником с. 8 науки географии. Ведь Гомер превзошел всех людей древнего и нового времени не только высоким достоинством своей поэзии, но, как я думаю, и знанием условий общественной жизни. В силу этого он не только заботился об изображении событий, но, чтобы узнать как можно больше фактов и рассказать о них потомкам, стремился познакомить с географией как отдельных стран, так и всего обитаемого мира, как земли, так и моря. В противном случае он не мог бы достичь крайних пределов обитаемого мира, обойдя его целиком в своем описании.

3. Прежде всего Гомер объявил, что обитаемый мир со всех сторон омывается Океаном, как это и есть в действительности. Затем некоторые страны он назвал по именам, о других же предоставлял нам делать заключение по некоторым намекам; например, он точно упоминает Ливию, Эфиопию, сидонийцев и эрембов (под именем эрембов он имеет в виду арабов-троглодитов), тогда как народы, живущие на дальнем востоке и на дальнем западе, он описывает в туманных выражениях, говоря, что их страны омываются Океаном. Ведь он изображает солнце восходящим из Океана и заходящим в Океан; то же самое он говорит и о созвездиях.

Солнце лучами новыми чуть поразило долины,

Выйдя из тихотекущих глубоких зыбей Океана.

(Ил. VII, 421)

Пал между тем в Океан лучезарный пламенник Солнца,

Черную ночь навлекая.

(Ил. VII, 485)

И он заявляет, что звезды также восходят из Океана, «омывшись в волнах Океана» (Ил. V, 6).

4. Что касается народов запада, то Гомер ясно указывает на их процветание и на то, что они жили в умеренном климате. (Он слышал без сомнения о богатстве Иберии, из-за чего и Геракл пошел на нее войной, и после него финикийцы, которые в древнейшие времена овладели большей частью страны; позднее ее захватили римляне). Ибо на западе веют C. 3зефиры; здесь Гомер помещает Элисийскую равнину, куда, как он говорит, будет послан богами Менелай:

Ты за пределы земли, на поля Елисейские будешь

Послан богами — туда, где живет Радамант златовласый,

Где пробегают светло беспечальные дни человека,

Где ни метелей, ни ливней, ни хладов зимы не бывает,

Где сладкошумно летающий веет Зефир Океаном.

(Од. IV, 565)

5. Также и Острова Блаженных лежат к западу у самой западной части Маврусии, у той ее части, где граница Маврусии соприкасается с границей Иберии. И само название их показывает, что эти острова считались блаженными вследствие близости к таким странам.

6. Кроме того, Гомер ясно говорит, что эфиопы обитают на краю с. 9 земли, у берегов Океана. Что они живут на краю земли, он говорит в следующем стихе:

…эфиопов

Крайних людей, поселенных двояко.

(Од. I, 23)

(и, конечно, слова «поселенных двояко» сказаны верно, как будет показано впоследствии). И что они живут на берегу Океана, он подтверждает такими словами:

Зевс-громовержец вчера к отдаленным водам Океана

…на пир к эфиопам отшел непорочным.

(Ил. I, 423)

А на то, что самая отдаленная страна на севере также граничит с Океаном, он намекает, говоря о Медведице:

И единый чуждается мыться в волнах Океана.

(Ил. XVIII, 489)

Ведь словами «Медведица» и «Колесница» Гомер обозначает «арктический круг»3; иначе он не сказал бы о Медведице, что «только она одна чуждается мыться» в Океане, так как столь много звезд совершают свое суточное движение в одной и той же части неба, которая была всегда ему видна. Поэтому нехорошо обвинять его в невежестве за то, что он знал только одну Медведицу вместо двух. Ведь, вероятно, в эпоху Гомера другая Медведица еще не считалась созвездием и эта группа звезд не была известна грекам как таковая, пока финикийцы ее не отметили и не стали пользоваться для мореплавания; то же самое верно и относительно Локона Береники и Канопуса; ведь мы знаем, что эти два созвездия совсем недавно получили свое название и что есть еще много безымянных созвездий, о чем говорит и Арат. Поэтому не прав Кратет, когда он, стремясь отвергнуть то, чего не следовало бы отвергать, изменяет текст Гомера так:

И арктический круг чуждается мыться.

Лучше и более в духе Гомера поступает Гераклит, который точно так же употребляет слово «Медведица» вместо «арктический круг»: «Медведица является границей утра и вечера, и против Медведицы дует ветер с ясного неба»4. Ведь арктический круг, а не Медведица является границей, C. 4за которой звезды не восходят и не заходят. Таким образом, под именем «Медведицы» (которую он называет также «Колесницей» и говорит, что она сторожит Ориона) Гомер понимает «арктический круг»; Океаном же он считает горизонт, куда и откуда совершаются заход и восход светил. И когда Гомер говорит, что Медведица вращается в этой области неба, не погружаясь в Океан5, он знает, что арктический круг с. 10 проходит через самую северную точку горизонта. Если толковать таким образом стих поэта, необходимо признать, что земной горизонт совершенно соответствует Океану, а арктический круг следует считать соприкасающимся с землей (насколько можно доверять нашим чувствам) в самой северной обитаемой точке6. Поэтому, по представлению Гомера, эта часть земли также омывается Океаном. Далее, Гомер знает людей, живущих на самом крайнем севере, хотя и не называет их по имени (ведь у них даже и теперь нет одного общего названия); он дает им имена по их образу жизни, называя «номадами» и «дивными мужами гиппемолгами, бедными, питавшимися молоком» (Ил. XIII, 5, 6).

7. И в других местах Гомер также указывает, что Океан окружает землю; Гера говорит у него так:

Я отхожу далеко, к пределам земли многодарной

Видеть бессмертных отца, Океана.

(Ил. XIV, 200)

Ведь этими словами он хочет сказать, что Океан соприкасается со всеми пределами земли; и эти пределы кругом. В песне об «Изготовлении доспехов» Ахиллеса у Гомера изображен Океан, окаймляющий внешний край щита Ахиллеса7. Другое доказательство той же самой любви Гомера к знаниям — это то, что ему были хорошо известны приливы и отливы Океана, ибо он говорит «о катящемся вкруг Океане» (Ил. XVIII, 399) и о том, как Океан

Три раза в день поглощает и три раза в день извергает.

(Од. XII, 105)

Так как прилив бывает не «трижды», а дважды, то, может быть, сведения Гомера были неправильны или же здесь нужно допустить искажение текста, но основы его утверждения те же самые8. И даже выражение «из тихотекущих зыбей» (Ил. VII, 422) содержит некоторое указание на прилив, который нарастает медленно, а вовсе не стремительно. На основании сообщения Гомера о том, что скалы то скрыты волнами, то обнажены, и о том, что Океан у Гомера называется рекой, Посидоний предполагает, что течением Океана Гомер считает течение приливов. Первое предположение Посидония правильно, второе же — бессмысленно. Ведь нарастающее движение прилива не похоже на течение реки и еще меньше — движение отлива. Толкование Кратета более правдоподобно. Гомер называет весь Океан «глубокотекущим» и «текущим вспять» C. 5(Од. XI, 13; XX, 65), а также и рекой. Он говорит и о части Океана как о реке или как о «течении реки». Гомер говорит не обо всем Океане, а о части его в следующих стихах:

Быстро своим кораблем Океана поток перерезав,

Снова по многоисплытому морю пришли мы.

(Од. XII, 1)

с. 11 Следовательно, он имеет в виду не весь Океан, а течение реки, впадающей в Океан, которая составляет его часть; и это течение, говорит Кратет, есть нечто вроде лагуны или залива, который простирается от зимнего тропика к южному полюсу. Действительно, покинув этот залив, можно находиться в Океане; но невозможно, покинув Океан, все-таки находиться в Океане. Гомер во всяком случае говорит:

Он оставил поток реки, пришел к волнам моря,

где «море», конечно, не что иное, как Океан; если толковать это иначе, то получается: «После того как Одиссей вышел из Океана, он пришел к Океану». Но этот вопрос следует обсудить подробно.

8. О том, что обитаемый мир является островом, можно заключить из показаний наших чувств и из опыта. Ведь повсюду, где только человек может достичь пределов земли, находится море; и это море мы называем Океаном. И где нельзя этого воспринять чувством, там путь указывает разум. Например, восточную часть обитаемого мира (индийскую) и западную (иберийскую и маврусийскую) можно целиком обогнуть и продолжить путешествие на далекое расстояние по северной и восточной областям. Что же касается остальной части обитаемой земли, для нас до сих пор не достижимой (вследствие того что мореходы, плававшие в противоположных направлениях, никогда друг с другом не встречались), то она невелика, если считать на основании доступных нам параллельных расстояний. Невероятно, чтобы Атлантический океан был разделен на два моря, отделенных настолько узкими перешейками, что они мешают круговому плаванию; но более вероятно, что это — открытое море, от слияния образующее одно целое. Ибо те, кто предпринял кругосветное плавание и затем возвратился назад, не достигнув цели, говорят, что они вернулись не потому, что наткнулись на какой-то материк, который помешал их дальнейшему плаванию, так как море оставалось открытым, но вследствие недостатка съестных припасов и пустынности мест. Этот вывод лучше соответствует явлениям, происходящим в Океане во время приливов и отливов. Ведь всюду наблюдается одинаковый (или с небольшим отклонением) принцип, объясняющий изменение (повышение и понижение) уровня вод, так как будто их движение производится одним морем и по одной причине.

9. Возражения Гиппарха против этого мнения неубедительны: во-первых, C. 6не всюду в Океане наблюдаются одинаковые явления, во-вторых, даже и при этом допущении отсюда еще не следует, что Атлантический океан течет вокруг земли по непрерывному кругу. В подтверждение своего мнения Гиппарх ссылается на авторитет Селевка Вавилонского. Что касается дальнейшего рассмотрения вопроса об Океане и его приливах, то мы отсылаем читателя к трудам Посидония и Афинодора, которые основательно исследовали этот предмет. Для нашего настоящего труда достаточно сказать, что лучше принять мнение об однообразии явлений с. 12 в Океане: и что чем большая масса воды будет разливаться вокруг земли, тем лучше небесные тела будут сдерживаться морскими испарениями9.

10. Итак, Гомер знает и точно описывает самые отдаленные части обитаемого мира и то, что окружает его; совершенно так же он знаком и с областями Средиземного моря. Ибо если начать рассмотрение от Геракловых Столпов10, то обнаружится, что Средиземное море окружено Ливией, Египтом и Финикией; далее — частью материка, лежащего против Кипра; затем — областью солимов, Ликией и страной карийцев; наконец, побережьем между Микале и Троадой и лежащими перед ними островами. Гомер упоминает все эти страны и вслед за ними области вокруг Пропонтиды и Евксинского Понта вплоть до Колхиды и пределов похода Иасона. Мало того, Гомер знает и Боспор Киммерийский, так как он знает киммерийцев (ведь невероятно, что, зная имя киммерийцев, он не знал бы о самом народе) — киммерийцев, которые в гомеровские времена или немного раньше опустошали набегами целую область от Боспора вплоть до Ионии. Он намекает в следующих словах на туманный климат их страны:

Влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет

Оку людей там лица лучезарного Гелиос,

Ночь безотрадная там искони окружает.

(Од. XI, 15, 19)

Гомер знает также реку Истр, поскольку он упоминает о мисийцах, фракийском народе, который живет на Истре. Более того, ему знаком морской берег около Истра на фракийской стороне вплоть до реки Пенея; ведь он упоминает пеонийцев, Афон, Аксий и лежащие перед ними острова. Далее идет побережье Греции до Феспротии, целиком им упоминаемое. Ему известны даже высокие оконечности Италии, ибо он говорит о Темесе и Сицилии; он знает также мысы Иберии и о богатстве Иберии, как мы отметили выше. Если среди этих стран есть такие, которые Гомер пропускает, то это простительно, так как даже человек, специально занимающийся географией, пропускает много подробностей. Мы можем простить поэту, если он внес в свой исторический и поучительный рассказ некоторые сказочные черты. Это не заслуживает порицания; ведь Эратосфен не прав в своем утверждении, что всякий поэт стремится доставлять C. 7удовольствие, а не поучать. В самом деле, наиболее мудрые из тех, кто писал о поэзии, наоборот, говорят, что она является чем-то вроде первоначальной философии. Но я буду опровергать Эратосфена снова более подробно, когда опять пойдет речь о Гомере.

11. Теперь же, я думаю, достаточно уже сказано для того, чтобы показать, что Гомер был первым географом11. И, как всем известно, преемники Гомера были также людьми знаменитыми и хорошо знакомыми с философией. Эратосфен говорит, что первыми двумя преемниками Гомера были Анаксимандр, ученик Фалеса и его соотечественник, и Гекатей Милетский; и что Анаксимандр первым выпустил в свет географическую с. 13 карту12, а Гекатей оставил труд по географии, приписываемый ему на основании сходства с другими его сочинениями.

12. Уже многие утверждали, однако, что для занятия географией необходимо широкое образование. И Гиппарх в своем сочинении «Против Эратосфена»13 правильно доказывает невозможность для любого человека (будь то невежда или ученый) получить необходимое знание географии, не умея определять небесные явления и вычислять наблюдаемые затмения. Например, без исследования с помощью «климатов»14 невозможно определить, севернее или южнее Вавилона находится Александрия египетская и насколько севернее или южнее. Равным образом мы не можем точно установить пункты, находящиеся на различных расстояниях от нас к востоку или к западу, как только путем сравнения солнечных и лунных затмений15. Так говорит об этом Гиппарх.

13. Все, кто принимается за описание своеобразных особенностей стран, специально занимается астрономией и геометрией для определения формы, величины, расстояний между пунктами, «климатов», тепла и холода и вообще свойств окружающей атмосферы16. Действительно, строитель, сооружая здание, или архитектор, планируя город, должен предвидеть все эти условия, и еще больше это нужно человеку, который изучает весь обитаемый мир; ведь это подобает ему больше, чем кому-нибудь другому. В пределах небольших пространств не составляет значительной разницы, расположена ли данная местность севернее или южнее; но если пространство — это целый круг обитаемого мира, то север простирается до самых крайних пределов Скифии или Кельтики, а юг — вплоть до крайних пределов Эфиопии, и это составляет огромную разницу. То же самое остается верным в отношении людей, живущих в Индии или в Иберии; одна из этих стран, как мы знаем, находится на дальнем востоке, C. 8другая — на дальнем западе, и они, как нам известно, являются в некотором смысле антиподами друг друга.

14. Все явления подобного рода, потому что они вызваны движением солнца и других светил, а также их стремлением к центру17, заставляют нас обратить взоры к небу и наблюдать небесные явления в каждом месте, где мы находимся. И в этих явлениях существуют очень большие различия соответственно положению обитаемых мест. Поэтому кто же, собираясь излагать различия между областями, может правильно и подобающим образом трактовать этот предмет, не обращая внимания даже поверхностно на эти явления? Ведь если в труде такого рода (потому что он больше затрагивает государственные вопросы) невозможно соблюсти во всем научную точность, то это естественно следует сделать хотя бы настолько, чтобы человек, занимающийся государственными делами, мог понять ход нашей мысли.

15. Человек, который мысленно уже вознесся так высоко к небесам, не будет воздерживаться от описания земли как целого. Ведь было бы смешно, если кто-нибудь, стремясь точно описать обитаемый мир, решил бы заняться небесными явлениями и использовать их для обучения, с. 14 однако не обратил бы внимания на землю как целое (часть которого составляет обитаемый мир), ни на ее величину, характер, положение во вселенной, ни даже на то, обитаем ли мир только в одной части, в которой мы живем, или во многих частях и (если это так) сколько таких частей. Как велика необитаемая часть мира, каков ее характер и почему она необитаема? Потому этот особый раздел географии, как кажется, представляет собой соединение метеорологии18 и геометрии, так как он объединяет земные и небесные явления, как весьма тесно связанные и вовсе не отделенные друг от друга:

Как светлое небо от дола.

(Ил. VIII, 16)

16. Далее, к этому разнообразному знанию прибавим еще собственно историю земли, т. е. историю животных и растений и всего полезного или вредного, что производит земля или море (это определение, как я думаю, сделает более ясным то, что я понимаю под «историей земли»). Действительно, все такие занятия важны как подготовительные к совершенному пониманию; и к этому знанию природы страны и видов животных и растений следует добавить все, что относится к морю. Ведь мы в некотором смысле ведем двойной образ жизни и являемся не более сухопутными, чем морскими существами. Такого рода сведения, всем, кто их получил, приносят великую пользу, это очевидно как из древнего предания, так и на основании доводов разума. Во всяком случае поэты объявляют мудрейшими тех героев, которые посетили много земель и долго странствовали; ведь признаком великой славы у них считается

…многих людей города посетить и обычаи видеть.

(Од. I, 3)

И сам Нестор хвастается тем, что он жил среди лапифов, прибыв к ним по приглашению, как гость:

[бросивши Пилос]

Дальнюю Апии землю: меня они вызвали сами.

(Ил. I, 270).

Менелай хвалится подобным же образом, говоря:

Видел я Кипр, посетил финикиян, достигнув Египта,

К черным проник эфиопам, гостил у сидонян, эрембов,

В Ливии был…

(Од. IV, 83)

при этом он добавляет отличительную особенность страны,

…где рогатыми овцы родятся.

C. 9Где ежегодно три раза и козы и овцы кидают.

(Од. IV, 86)

с. 15 И о египетских Фивах Менелай говорит, что

…земля там богатообильная много

Злаков рождает…

(Од. IV, 229)

и

Град, в котором сто врат, а из оных из каждых по двести

Ратных мужей в колесницах на быстрых конях выезжают.

(Ил. IX, 383)

И без сомнения за многоопытность и сведения Гомер называет Геракла

Свершителем подвигов чудных.

(Од. XXI, 26)

И наши слова, сказанные вначале, подтверждаются древним преданием и доводами разума. Но и другое соображение, мне кажется, особенно важно для настоящего моего вывода, именно, что большая часть географии служит нуждам государства, ибо арена деятельности государств — земля и море — местообитание человека. Арена мала, если деятельность незначительна, и велика, если она является важной. Наибольшая арена охватывает всю землю (мы называем ее особым именем «обитаемый мир»), и она поэтому должна быть ареной наиболее важной деятельности.

Далее, величайшие властители — это исключительно люди, которые могут господствовать на суше и на море и объединять народы и города под единой властью и единым политическим управлением. Поэтому ясно, что география как целое имеет прямое отношение к деятельности властителей: ведь она размещает на карте материки и моря — и не только моря в пределах всего обитаемого мира, — но также и вне этих пределов. И размещение, которое дает география, имеет значение для людей, заинтересованных в том, чтобы знать, так ли или иначе расположены страны и моря, известны ли они или еще не исследованы. Ведь государи могут лучше управлять каждой отдельной страной, зная, как она велика, как расположена, в чем отличительные особенности ее климата и почвы. Но так как в разных частях мира правят различные государи, осуществляя свою деятельность и распространяя пределы своих держав из различных центров и отправных пунктов, то они, так же как и географы, не могут в одинаковой степени знать все части света. Но у тех и других часто обнаруживается «большее или меньшее» знание. Ведь даже если бы весь обитаемый мир составлял одну державу, то и тогда едва ли можно было бы одинаково хорошо знать все части этой державы или государства. Но и в таком случае это было бы невозможно; ведь области, более близкие к центру, были бы лучше исследованы. И было бы совершенно правильно давать более подробное описание этих областей, чтобы они стали вполне известны; ведь они находятся ближе и по своему положению могут лучше удовлетворять потребностям государства. Поэтому нет с. 16 ничего удивительного в том, что особый географ нужен индийцам, другой — эфиопам, третий — грекам и римлянам. Например, почему индийскому C. 10географу надо прибавлять такие подробности относительно Беотии, какие приводит Гомер:

Рать от племен, обитавших в Гирии, в камнистой Авлиде

Схен населявших и Скол.

(Ил. II, 496)

Для нас же эти подробности важны; но зато столь же подробное описание Индии не должно нас интересовать. Действительно, соображения полезности не побуждают нас к этому: прежде всего польза является истинным мерилом нашего знакомства с вещами такого рода.

17. Польза географии в малозначительных делах очевидна, например в охоте. Охотник будет более удачлив на охоте, зная особенности и величину лесного пространства. Равным образом только тот, кто знаком с местностью, может успешно устроить лагерь, засаду или быть проводником. Польза географии еще более очевидна в великих предприятиях, поскольку и награды за победы, и расплата за поражения, которые являются результатом знания или невежества, еще более велики. Так, Агамемнон со своим флотом, опустошил Мисию, приняв ее за Троянскую область и с позором вернулся назад. Персы и ливийцы, предположив, что проливы не имеют выходов, не только подверглись великой опасности, но даже оставили памятники своего неразумия; ибо персы соорудили могильный холм на Еврипе близ Халкиды в честь Салганея, которого они умертвили якобы за то, что он изменнически провел их флот от Малийского залива к Еврипу; ливийцы19 же воздвигли памятники в честь Пелора, казненного ими по той же причине. И Греция была покрыта обломками кораблей во время похода Ксеркса. История эолийских и ионийских колоний дает много примеров подобных несчастий. Но были и счастливые случаи, когда удавалось достичь успеха благодаря знакомству с местностью. Например, говорят, Эфиальт, показав персам горную тропинку в Фермопильских теснинах, отдал в руки персам отряд Леонида и провел варваров внутрь Греции южнее Фермопил. Но, оставив в стороне древность, я считаю, что современный поход римлян против парфян20 является достаточным подтверждением моих слов, как и поход против германцев и кельтов21, так как в последнем случае варвары вели партизанскую войну, укрываясь в болотах, в непроходимых лесных чащах и пустынях; и они заставляли незнакомых с местностью римлян считать близкое в действительности отдаленным и держали их в неведении относительно дорог, запасов продовольствия и прочего.

18. Итак, большая часть географии, как мы сказали раньше, имеет отношение к жизни и нуждам правителей; так же и большая часть этического и политического учений имеет отношение к жизни правителей. Доказательством этого служит тот факт, что мы устанавливаем различие в форме правления держав по их верховной власти: одну верховную с. 17 власть мы называем монархией, или царством, другую — аристократией и C. 11третью — демократией. И мы имеем соответствующее число форм государственного правления, которые называем именами их верховных правителей, поскольку от них государства получили основные особенности своей формы правления. В одной стране законом является царская воля, в другой — воля людей высшего звания, в третьей — воля народа. Закон придает тип и форму государственному устройству, поэтому некоторые определяют «справедливость» как «пользу более сильного»22. Итак, если политическая философия по большей части имеет дело с правителями и если география служит на пользу этих правителей, то эта последняя наука имеет, по-видимому, некоторое преимущество по сравнению с политической философией. Это преимущество связано, однако, с практической жизнью.

19. Изучение географии включает немаловажную теорию — теорию искусств, математики и естественных наук и теорию, лежащую в основе истории и мифов (хотя мифы не имеют никакого отношения к практической жизни). Например, если кто-нибудь расскажет историю странствований Одиссея, Менелая или Иасона, то не следует думать, что он поможет этим практической мудрости своих слушателей (к этому и стремится практический деятель), разве только присоединит к своему рассказу полезные уроки, извлеченные из несчастий, которые эти герои претерпели. Эти рассказы все же могут доставить высокое наслаждение слушателям, интересующимся местами, где зародились мифы. Ведь практические деятели любят подобные занятия, потому что эти места прославлены, а мифы полны прелести. Однако такие люди интересуются всем этим недолго: ведь, как это и естественно, они больше заботятся о практической пользе. Поэтому и географ должен больше интересоваться практически полезным, чем предметами прославленными и полными прелести. Тот же самый принцип остается в силе и относительно истории и математических наук, ведь в этих областях всегда следует отдавать предпочтение полезному и более достоверному.

20. Как мы сказали выше, для такого предмета, как география, более всего необходимы геометрия и астрономия. И они, действительно, необходимы. Ведь без применения методов этих двух наук нельзя точно определить геометрические фигуры стран, «климаты», величины и другие родственные понятия. Но так как все относящееся к измерению земли доказывается в других сочинениях, то в этом нашем труде я должен допустить и признать правильными доказанные там положения о шаровидности23 мира, а также принять, что поверхность земли шарообразна; кроме того, я должен еще раньше допустить существование закона центростремительного движения тел24. Вкратце и в общих чертах я должен указать только на следующую проблему: возникает ли это допущение — если оно действительно возникает — в сфере нашего чувственного восприятия или коренится в умозрительном знании всех людей? Возьмем, например, допущение, что земля шарообразна: косвенно оно доказывается с. 18 центростремительным движением и тем фактом, что всякое тело склоняется к своему центру тяжести, и непосредственно — явлениями, наблюдаемыми на море C. 12и на небе. Ведь наше чувственное восприятие, а также простое человеческое разумение могут подтвердить это. Например, ясно, что кривизна моря препятствует морякам видеть отдаленный свет [огней] на уровне их глаза. Во всяком случае огни над уровнем глаз становятся видимыми, хотя бы они находились на большем расстоянии от наблюдателя. Подобным же образом, если сами глаза подняты, они видят то, что прежде было невидимо. Это отметил и Гомер, ибо такой смысл имеют его слова:

Поднятый кверху волной и взглянувший

Быстро вперед [невдалеке пред собой увидел он землю].

(Од. V, 393)

Кроме того, когда моряки приближаются к земле, их взорам открываются постепенно прибрежные части, и то, что сперва казалось низким, постепенно вырастает все выше и выше. Круговращение небесных тел очевидно из многих фактов, но в особенности из наблюдения над солнечными часами25. Из этих явлений наш человеческий разум делает вывод, что такого круговращения не существовало бы, если бы земля была укреплена на основании до бесконечной глубины. Учение о «климатах» изложено нами в разделе о населенных областях26.

21. Теперь же мы сразу должны взять из этих наук некоторые сведения, в особенности же все полезное государственному человеку и полководцу. Ведь нельзя быть, с одной стороны, настолько незнакомым с небесными явлениями и положением земли, чтобы, прибыв в страну, где изменились некоторые небесные явления, каждому знакомые, смутиться и воскликнуть:

Нам неизвестно, о други, где запад лежит, где является Эос,

Где светоносный [под землю] спускается Гелий, где он

На небо восходит.

(Од. X, 190)

С другой стороны, не нужно обладать таким точным научным знанием, чтобы понять, как восходят и заходят созвездия и одновременно всюду проходят меридианы; или знать высоту «полюсов»27, созвездия, находящиеся в зените, и другие подобные меняющиеся явления, которые зависят от изменения горизонтов и арктических кругов и бывают либо только кажущимися, либо действительными. Мы вообще не должны обращать внимания на некоторые из этих явлений, если только не рассматривать их с точки зрения философа. Другие явления следует принимать на веру, даже не видя основания для этого. Ведь вопрос о причинах явлений принадлежит только компетенции лиц, занимающихся философией, а у государственного деятеля нет столько досуга для этого или по крайней мере не всегда бывает. Тем не менее читатель этой книги не с. 19 должен быть настолько простоватым и недалеким, чтобы ранее не видеть глобуса или кругов, описанных на нем, из которых одни параллельны, другие описаны под прямыми углами к параллельным, а третьи — наклонны C. 13к ним. Читатель также не должен быть так необразован, чтобы не иметь понятия о положении тропиков, экватора и зодиака — области, через которую проходит солнце в своем движении и тем устанавливает различие климатических зон и ветров. Ведь если кто даже поверхностно не ознакомился со всем этим, а также с учением о горизонтах и арктических кругах и о всем прочем, что излагается в начальных руководствах по математике, то он не в состоянии будет понять то, что сказано в этой книге. Однако тот, кто не знает даже, что такое прямая или кривая линия или круг, ни различия между сферической и плоской поверхностями, не различает на небе семи звезд Большой Медведицы или еще чего-либо в таком роде, тому не нужна будет эта книга (или теперь еще не нужна), пока он не познакомится с теми предметами, без которых он не может знать географии. Таким образом, и те, кто написал сочинения под заглавием «Гавани» и «Периплы»28, оставят свое исследование незаконченным, если не прибавят все математические и астрономические сведения, которые должны входить в состав их книг.

22. Говоря кратко, эта книга должна быть полезной вообще — одинаково полезной и для государственного деятеля, и для широкой публики, — так же как и мой труд по истории. В настоящем труде, как и в том, под именем государственного деятеля мы имеем в виду не совершенно необразованного человека, но прошедшего известный цикл наук29, обычный для людей свободнорожденных или занимающихся философией. Ведь человек, который не интересуется вопросами добродетели, практической мудрости и тем, что было написано на эту тему, не мог бы правильно высказывать порицания или похвалы или решать, какие исторические факты достойны упоминания в этом труде.

23. Итак, после того как я издал мои «Исторические записки», которые, как я думаю, принесли пользу для моральной и политической философии, я решил написать и настоящее сочинение. Ведь этот труд имеет одинаковый план с прежним и предназначен для того же круга читателей, преимущественно для людей, занимающих высокое положение. Далее, как в моих «Исторических записках» упомянуты только события из жизни выдающихся людей, а мелкие и бесславные деяния опущены, так и в настоящем сочинении я не должен касаться маловажных и незаметных явлений, а заняться предметами славными и великими, содержащими практически полезное, достопамятное или приятное. Подобно тому как в суждении о достоинстве колоссальных статуй мы тщательно не исследуем каждую отдельную часть, а скорее оцениваем общее впечатление и стараемся увидеть, хороша ли статуя в целом, так же следует судить и C. 14мою книгу, ибо она является некоторым образом трудом о колоссальном, который затрагивает явления огромной важности и весь мир, за исключением тех случаев, когда незначительные предметы могут вызывать с. 20 интерес в человеке любознательном или в практическом деятеле. Все это сказано для того, чтобы показать, насколько настоящий труд важен и достоин философа.

II1

1. Если и я решил писать о предмете, который многие уже разрабатывали до меня, то я вовсе не заслуживаю порицания, если не докажу, что изложил предмет в той же манере, как и мои предшественники. Хотя различные наши предшественники написали блестящие труды в разных областях географии, однако я полагаю, что большую часть работы еще остается сделать. И если я буду в состоянии прибавить даже немногое к сказанному ими, то это должно считаться достаточным оправданием нашего начинания. Правда, распространение римской и парфянской империй дало современным географам возможность значительно дополнить наши практические сведения в области географии подобно тому, как, по словам Эратосфена, поход Александра помог в этом отношении географам прежнего времени. Ведь Александр открыл для нас, как географов, большую часть Азии и всю северную часть Европы вплоть до реки Истра, а римляне — все западные части Европы до реки Альбис (разделяющей Германию на две части) и области за Истром до реки Тираса; Митридат, прозванный Евпатором, и его полководцы познакомили нас со странами, лежащими за рекой Тирасом до Меотийского озера и морского побережья, которое оканчивается у Колхиды. С другой стороны, парфяне дополнили наши сведения относительно Гиркании и Бактрианы и о скифах, живущих к северу от Гиркании и Бактрианы. Все эти области прежним географам были недостаточно известны, поэтому я могу сказать о них несколько больше своих предшественников. Это в особенности станет очевидным из того, что я скажу, возражая моим предшественникам. Однако мои возражения в меньшей степени относятся к географам более раннего времени, чем к преемникам Эратосфена и к нему самому. Ведь поскольку Эратосфен и его преемники обладали более обширными сведениями, чем большинство географов, то позднейшему географу, очевидно, будет соответственно труднее обнаружить их ошибки, если они высказали какие-либо неправильные суждения. И если я буду вынужден возразить по какому-либо поводу тем самым людям, которым в других отношениях я ближе всего следую, то я заслуживаю извинения. Ведь я не намерен критиковать всех географов (большинство их трудов, которым не стоит подражать, я оставляю без рассмотрения), но буду судить только о тех людях, мнения которых, как мы знаем, в большинстве случаев правильны. Действительно, не стоит вступать в философские споры со всеми, но вполне достаточно критиковать Эратосфена, Гиппарха, Посидония, Полибия и других писателей подобного рода.

C. 152. Прежде всего я должен рассмотреть мнения Эратосфена, изложив вместе с тем и возражения ему Гиппарха. Эратосфена не так-то легко с. 21 уязвить возражениями, чтобы можно было, например, утверждать, как это пытается делать Полемон2, что он даже не видел Афин; но, с другой стороны, он не заслуживает доверия в такой степени, как это допускают некоторые3, хотя он и общался, как он сам говорит, с весьма многими выдающимися людьми. «Ведь в то время, — говорит он, — как никогда раньше, под одним сводом, в одном городе собирались философы, которые находились в расцвете своей деятельности в эпоху Аристона и Аркесилая». Однако я считаю, что этого утверждения для нас недостаточно: надо правильно решить, кому из учителей предпочтительнее следовать. Но Эратосфен ставит Аркесилая и Аристона во главе ученых, процветавших в его время; Апеллес для него является знаменитостью, так же как и Бион, о котором он говорит: «Бион первый облек философию в пестрые одежды»; но все-таки по отношению к Биону часто применяли слова:

Какие [бедра] у Биона под рубищем4.

(Од. XVIII, 74)

И в самом деле в этих высказываниях Эратосфен обнаруживает слабую сторону своего утверждения. И вследствие этой слабости, хотя он сам учился в Афинах у Зенона из Кития, он не упоминает ни одного преемника Зенона, но, напротив, говорит о тех философах, которые разошлись с учением Зенона и не основали своей школы, что они процветали в его собственную эпоху. Его сочинения под заглавием «О благах» и «Упражнения в декламации»5 и все, написанное им в этом роде, показывают его направление: он колебался между стремлением к философии и боязнью всецело посвятить себя этой профессии, но достиг только того, что казался философом или делал для себя из философии лишь в некотором роде отвлечение от других повседневных занятий для времяпрепровождения или даже для забавы. И в других своих сочинениях Эратосфен в некотором смысле обнаруживает такое же направление. Но это мы оставим. Для моей цели теперь надо попытаться, насколько возможно, исправить географию Эратосфена и прежде всего в том смысле, как только что указал выше.

3. Эратосфен указывает, что цель всякого поэта — доставлять наслаждения, а не поучать. Древние же, напротив, утверждали, что поэзия есть нечто вроде начальной философии, которая с детства вводит нас в жизнь и, доставляя нам удовольствие, формирует наш характер, чувства и поступки. C. 16И наша школа6, сверх того, утверждает, что «только мудрец является поэтом»7. Поэтому-то различные государства Греции первоначально воспитывают молодежь на поэзии; конечно, не для простого развлечения, но ради морального назидания. Поэтому также и музыканты, обучаясь петь, играть на лире или на флейте, претендуют на понимание этого искусства: ведь они утверждают, что эти занятия имеют воспитательное значение и способствуют нравственному усовершенствованию. Такие утверждения можно услышать не только от пифагорейцев, в с. 22 таком же духе высказывается и Аристоксен. И Гомер называет аэдов моральными руководителями, когда говорит о страже Клитемнестры,

[стражу] … которому царь Агамемнон,

В Трою готовяся плыть, наблюдать повелел за супругой,

(Од. III, 267)

и добавляет, что Эгист не мог овладеть Клитемнестрой, пока

Тот песнопевец не был сослан на остров бесплодный,

Где и оставлен.

Он же ее, одного с ним желавшую, в дом пригласил свой.

(Од. III, 270)

Но и, кроме этого, Эратосфен противоречит себе: ведь немного раньше упомянутого заявления и в самом начале своего трактата по географии он говорит, что с древнейших времен все поэты стремились показать свое знание географии. В самом деле, говорит он, Гомер внес в свои поэмы все, что он узнал об эфиопах и жителях Египта и Ливии; при описании Греции он увлекся даже излишними подробностями, называя Тисбу «любезной стадам голубиным» (Ил. II, 502), Галиарт — «многотравным» (Ил. II, 503), Анфедон — «предельным» (Ил. III, 508), Лилею же — находящейся «при шумном исходе Кефисского тока» (Ил. III, 523). Эратосфен добавляет, что Гомер никогда напрасно не бросает эпитетов. В таком случае, спрашиваю я, похож ли поэт на человека, который развлекает или поучает?8 «Конечно, клянусь Зевсом, последнее правильно, — скажет он, — но несмотря на то что Гомер употребил эти эпитеты с целью поучения, все, что находится за пределами его наблюдения, и он и другие поэты наполнили мифическими небылицами». Тогда Эратосфену следовало бы сказать, что «всякий поэт в одном случае пишет для развлечения, в другом — для поучения». И Эратосфен совершенно напрасно старается, когда спрашивает: что прибавляется к высокому достоинству поэта от того, что он стал знатоком географии, военного дела, земледелия, риторики или любой другой области знания, которую некоторые пожелали ему приписать? Поэтому стремление наделить Гомера знаниями во всех областях можно рассматривать как свойство человека, честолюбие которого перешло должные границы; как если бы, по словам Гиппарха, кто-нибудь повесил на аттическую иресиону9 яблоки и груши или еще что-нибудь, чего она не может произвести; так нелепо было бы наделять Гомера всеми знаниями и всеми искусствами. В этом случае, ты, Эратосфен, пожалуй, и прав, но не прав, когда отнимаешь у Гомера великую ученость и объявляешь поэзию старушечьими сказками, где позволялось, как ты говоришь, выдумывать все, что кажется подходящим для цели развлечения; но разве, действительно, поэзия ничего не прибавляет C. 17к высокому достоинству тех, кто слушает поэтов? Я имею в виду опять, что поэт является знатоком географии, военного дела, земледелия с. 23 или риторики — всех предметов, знание которых, естественно, приписывают поэту слушатели.

4. Однако Гомер приписал Одиссею все знания в этих областях: он украшает героя всяческими доблестями предпочтительно перед всеми другими героями. Ведь у него Одиссей

Многих людей города посетил и обычаи видел.

(Од. I, 3)

Он:

Муж преисполненный козней различных и мудрых советов

(Ил. III, 202)

Он постоянно называется «градоборцем», взявшим Илион:

Словом, советом своим и искусством обманным10.

И Диомед говорит о нем:

Если сопутник мой он, из огня мы горящего оба

К вам возвратимся.

(Ил. X, 246)

Более того, Одиссей хвалится уменьем обрабатывать землю; например, относительно косьбы он говорит:

Если бы весною… по косе одинаково острой нам дали

В руки.

(Од. XVIII, 368)

И относительно пахания:

Сам ты увидел, как быстро бы в длинные борозды плуг мой

Поле изрезал.

(Од. XVIII, 375)

Но не только Гомер обладал такой мудростью в этих делах, но и все образованные люди ссылаются на поэта как на свидетеля, слова которого правдивы, в доказательство того, что практическое знание такого рода в высшей степени способствует мудрости.

5. Риторика же, конечно, есть знание, имеющее отношение к речи. И Одиссей обнаруживает это знание во всей поэме: в «Испытании», в «Мольбах», в «Посольстве»11, где Гомер говорит:

Но когда издавал он голос могучий из персей,

Речи, как снежная вьюга, из уст у него устремлялись!

Нет, ни единый бы смертный стязаться не смел с Одиссеем!

(Ил. III, 221)

с. 24 Кто же подумает, что поэт, который мог вывести других людей в роли ораторов или полководцев и в других ролях, способными к риторическому искусству, сам является одним из болтунов и шарлатанов, который способен только морочить фокусами слушателей, а не помогать им. И мы не можем сказать, что какое-нибудь другое высокое достоинство поэта (каково бы оно ни было) превосходит то, которое позволяет ему подражать жизни словесными средствами. Как же человек, не имея жизненного опыта, будучи глупцом, может подражать жизни? Конечно, мы говорим о достоинстве поэта не в том смысле, как о достоинстве плотника или кузнеца. Ведь их достоинство не связано с врожденным благородством и величием, тогда как достоинство поэта соединено с достоинством самого человека, и нельзя стать хорошим поэтом, не сделавшись раньше хорошим человеком.

6. Итак, лишать Гомера риторического искусства — значит совершенно пренебрегать нашими основными положениями. Ибо что же в такой степени свойственно риторике, как не стиль? Что же так свойственно поэзии? И кто же превзошел Гомера в отношении стиля? C. 18«Да, клянусь Зевсом, — ты ответишь, — но ведь стиль поэзии отличен от риторического». «По виду — да; так же как в самой поэзии, стиль трагедии отличается от стиля комедии, и в прозе стиль истории отличается от стиля судебных речей». Не является ли речь термином, выражающим родовое понятие, виды которого — ритмическая и прозаическая речь? Или же речь в самом общем смысле является скорее понятием родовым, тогда как ораторская речь не является родовым понятием и стиль есть просто достоинство речи? Но прозаическая речь (я имею в виду художественную прозу) есть подражание поэтической. Ибо поэзия как искусство первой выступила на сцену и первой снискала к себе уважение. Затем появились Кадм, Ферекид, Гекатей и их последователи с прозаическими сочинениями, в которых они подражали поэзии, отбросив стихотворный размер, но сохранив все характерные особенности поэтического стиля. Далее, последующие писатели в свою очередь постепенно отбрасывали какую-нибудь из этих особенностей и, придав прозе ее теперешнюю форму, как бы низвели ее с некоей высоты. Точно так же о комедии можно сказать, что она получила свою структуру от трагедии и, отступив от трагической возвышенности, дошла до так называемого теперь «прозаического» стиля. И тот факт, что древние употребляли слово «петь» вместо «говорить»12, свидетельствует именно о том, что поэзия была источником и началом витиеватого или риторического стиля. Ведь публичное исполнение стихов сопровождалось песней. Это была речь мелодическая или «ода»13. И от слова «ода» стали говорить рапсодия, трагедия и комедия. Если слово «говорить»14 сначала употреблялось в отношении поэтического «стиля»15 и если этот стиль у древних сопровождался песней, то термин «петь» у них означал то же самое, что и «говорить». Затем, после того как они употребили первый из этих двух терминов в неточном смысле по отношению к прозаической речи, это неточное употребление перешло также и на с. 25 последний. Кроме того, тот факт, что неритмическая речь была названа «пешей»16, показывает ее нисхождение на землю с некоей высоты или с колесницы.

7. Однако Гомер, по словам Эратосфена, говорит не только о странах, которые находятся по соседству и в самой Греции, но даже и о многих отдаленных странах; и при изложении мифов Гомер более точен, чем последующие писатели, так как он не во всем видит чудеса, но в поучение нам употребляет аллегории, перерабатывает мифы или стремится снискать расположение слушателей, особенно в рассказе о странствованиях Одиссея; говоря об этом странствовании, Эратосфен допускает много ошибок; он объявляет пустыми болтунами не только толкователей Гомера, но и самого поэта. Но об этом стоит сказать более подробно.

C. 198. Прежде всего я должен отметить, что не только одни поэты признавали достоверность мифов. Ведь государства и законодатели гораздо раньше поэтов признавали мифы из соображений их полезности17, так как всматривались в чувственную природу разумного человеческого существа. Ведь человек отличается любознательностью, и в этом коренится его любовь к мифическим рассказам, которая побуждает детей слушать и все более и более принимать участие в этих рассказах. Причина в том, что миф для них есть какой-то новый язык — язык, который говорит им не об этом реальном мире, а о другом, существующем помимо этого. Новизна же и неизвестность сюжета доставляют удовольствие. И это как раз и внушает человеку любознательность. Но если сюда присоединится элемент диковинного или чудесного, то тем самым усиливается удовольствие от рассказов, которое и является как бы приворотным зельем для обучения. В начале обучения детей необходимо употреблять такие приманки, но по мере того как они начнут подрастать, следует подводить их к познанию реальных предметов, так как их разум уже окреп и больше не нуждается в том, чтобы ему угождали. И всякий невежественный и необразованный человек является в некотором смысле ребенком и, как ребенок, любит мифы. Этим отличается и человек полуобразованный, ибо его разум недостаточно развит и, кроме того, сохраняет привычку, приобретенную с детства. Но так как чудесный элемент в мифах не только доставляет удовольствие, но даже внушает страх, то мы можем пользоваться мифами того и другого рода для детей и взрослых. Детям мы рассказываем мифы, доставляющие удовольствие для поощрения к добру и внушающие страх, чтобы отвлечь их от нехороших поступков. Таковы, например, Ламия, мифы о Горгоне, Эфиальте и Мормолике. Мифы, доставляющие удовольствие, побуждают к добру большинство населения государств. Так бывает, когда люди, живущие там, слушают рассказы поэтов о мифических подвигах, например о подвигах Геракла, Фесея или о почестях, дарованных им богами, или же видят картины, примитивные статуи или скульптурные произведения, изображающие какую-нибудь такого рода внезапную перемену судьбы мифических героев в противоположную сторону. Но эти люди отвращаются от злых поступков, когда с. 26 узнают из описаний или путем символического изображения невидимых предметов о божественных карах, ужасах и угрозах или когда верят, что люди подверглись таким испытаниям. Ведь имея дело с толпой женщин или со всяким простонародьем, философ не может убедить их разумными доводами или вселить в них чувства благочестия, набожности и веры: в этом случае необходим суеверный страх, а его невозможно внушить, не прибегая к сказкам и чудесам. Ведь молния, эгида, трезубец, факелы, драконы, копья-тирсы — оружие богов — все это сказки, так же как и все C. 20древнее учение о богах. Но основатели государств признали священными эти сказки, превратив их в некие пугала, чтобы держать в страхе людей простодушных. Так как сущность мифологии — в этом и поскольку она оказала благотворное влияние на общественные и политические формы жизни, так же как и на познание реальных фактов, то древние сохраняли свою систему воспитания детей до наступления зрелого возраста: они считали, что с помощью поэзии как воспитательного средства можно в достаточной степени справиться с задачей воспитания во всяком возрасте. Но спустя много времени выступили на сцену, сменив поэзию, история и нынешняя философия. Философия, однако, доступна лишь немногим, тогда как поэзия более полезна для широкой публики и способна привлечь народ в театры; и это в высшей степени справедливо для гомеровской поэзии. Первые историки и физики были также и сочинителями мифов.

9. Поскольку Гомер относил свои мифы к области воспитания, он обычно заботился об истине. Но Гомер «вставлял сюда же» (Ил. XVIII, 541) и неправду, чтобы снискать расположение народа и хитростью привлечь его на свою сторону:

Как серебро облекая сияющим золотом мастер,

(Од. VI, 232)

Гомер смешивает мифический элемент с действительными событиями, придавая своему стилю приятность и красоту. К тому же он имеет одинаковую цель с историком и с человеком, излагающим факты. Так, например, он взял эпизод о Троянской войне — исторический факт — и украсил его своими мифами; то же самое он сделал и в рассказе о странствованиях Одиссея. Но нанизывать пустые небылицы на какую-то совершенно ложную основу — это не гомеровский прием творчества. Ведь, без сомнения, кому-нибудь случается солгать более правдоподобно, если он примешает ко лжи какую-нибудь долю самой истины, о чем говорит и Полибий, разбирая странствования Одиссея. Это имеет в виду Гомер, говоря об Одиссее:

Так много неправды за чистую правду

Он выдавал им;

(Од. XIX, 203)

с. 27 ибо Гомер не говорит «всю», но «много» неправды, так как в противном случае она не могла бы сойти «за чистую правду». Так он взял из истории основу своих рассказов. Например, история рассказывает о том, что Эол некогда владычествовал над островами, лежащими вокруг Липары, и что Киклопы и Лестригоны — негостеприимный народ — владели страной около Этны и Леонтины, поэтому и области около пролива были недоступны людям того времени, и Харибда и Скиллейский мыс находились в руках разбойников. И из истории мы узнаем, что остальные, упоминаемые Гомером, народы жили в других частях света. Кроме того, на основании реальных сведений о том, что киммерийцы жили у Киммерийского Боспора, в мрачной северной области, Гомер соответственно перенес их в какую-то мрачную область по соседству с Аидом, подходящую местность для мифических рассказов о странствованиях Одиссея. Авторы «хроник»18 доказывают, что Гомер знал киммерийцев, так как вторжение C. 21киммерийцев относится ко времени или немного раньше Гомера, или даже еще в гомеровскую эпоху.

10. Равным образом на основании реальных сведений о колхах, о походе Иасона в Эю и зная выдуманные или правдивые рассказы о Кирке и Медее (о волшебных зельях и о сходстве их характеров и образа жизни), Гомер придумал кровное родство между ними и, хотя они жили далеко друг от друга (одна — в самой отдаленной части Понта, другая — в Италии), поместил их обеих в областях, лежащих далеко в Океане; возможно, что Иасон странствовал вплоть до Италии. Ведь существуют некоторые указания на странствования аргонавтов в области Керавнийских гор, около Адриатического моря, в заливе Посидонии и на островах, лежащих перед Тирренией. Кианейские скалы (которые иногда называют Симплегадами) дали поэту добавочный материал для этого рассказа, так как они весьма затрудняют плавание через пролив у Византия. Поэтому если сравнить Ээю Кирки с Эей Медеи и Гомеровы Планкты с Симплегадами, то плавание Иасона через Планкты тоже представляется совершенно правдоподобным. По-видимому, вероятно и плавание Одиссея между скалами, если вспомнить Скиллу и Харибду. С другой стороны, в гомеровскую эпоху Понтийское море вообще представляли как бы вторым Океаном и думали, что плавающие в нем настолько же далеко вышли за пределы обитаемой земли, как и те, кто путешествует далеко за Геракловыми Столпами. Ведь Понтийское море считалось самым большим из всех морей в нашей части обитаемого мира, поэтому преимущественно ему давалось особое имя «Понт», подобно тому как Гомера называли просто «поэтом». Может быть, по этой причине Гомер перенес на Океан события, разыгравшиеся на Понте, предполагая, что такая перемена окажется по отношению к Понту легко приемлемой в силу господствующих представлений. Я думаю даже: так как солимы заняли вершины Тавра (т. е. высоты вокруг Ликии вплоть до Писидии) и их страна представляла для народа, жившего к северу от Таврийской горной цепи, особенно для тех, кто жил около Понта, наиболее заметные возвышенности на юге, то с. 28 вследствие некоторого сходства положения и этот народ был также перенесен Гомером далеко в Океан. Ибо, рассказывая об Одиссее, который плыл на плоту, он говорит:

В это мгновенье земли колебатель могучий, покинув

Край эфиопян, с далеких Солимских высот Одиссея

Увидел.

(Од. V, 282)

Может быть, Гомер заимствовал свое представление об одноглазых Киклопах из истории Скифии, ибо есть известие о существовании одноглазого народа аримаспов, о которых сообщает Аристей из Проконнеса в своем «Эпосе об аримаспах».

11. Сделав это предварительное замечание, надо спросить, что означает утверждение о том, что, согласно Гомеру, странствования Одиссея происходили в области Сицилии и Италии. Ведь этот взгляд можно принять двояко: в более основательном и менее основательном смысле. Более основательная точка зрения — это согласиться с тем, что, по убеждению Гомера, странствования Одиссея происходили в этих областях и что, приняв C. 22эту гипотезу за истину, поэт подверг ее поэтической переработке. Ведь это уместно сказать о Гомере, и во всяком случае можно обнаружить следы странствования Одиссея и некоторых других не только в области Италии, но даже вплоть до крайних пределов Иберии. Менее основательная точка зрения — принять гомеровскую переработку гипотезы за историю, так как поэт явно выдумывает небылицы в рассказах об Океане, Аиде, о быках Гелиоса, о гостеприимстве у богинь, о превращениях, об огромных Киклопах и Лестригонах, о виде Скиллы, о расстояниях, пройденных во время плавания, и о многом другом в подобном роде. Но, с одной стороны, не стоит возражать тому, кто так явно неправильно толкует поэта, тем более, если кто-нибудь станет утверждать, что возвращение Одиссея на Итаку, убиение женихов и битва с ним итакийцев, происшедшая в поле, — все это произошло точно так, как описал поэт. С другой стороны, неправильно спорить с тем, кто толкует Гомера на свой лад.

12. Однако, оспаривая эти утверждения, Эратосфен не прав. Что касается второго утверждения, то он не прав, потому что пытается опровергать рассказы, явно выдуманные и нестоящие долгого обсуждения; что же касается первого, то он не прав потому, что объявляет всех поэтов болтунами, считая, что их знакомство с местностями и знание искусств не доставляет им преимущества. Кроме того, хотя Гомер относит арену действия своих мифов не только к местностям, действительно существующим (как, например, Илион, гора Ида и гора Пелион), но также и к вымышленным (как те, в которых обитают Горгоны или Герион), но Эратосфен говорит, что даже местности, упомянутые в рассказе о странствованиях Одиссея, также относятся к числу вымышленных; мнение же тех, кто утверждает, что они не выдуманы, но существуют в действительности, по его словам, опровергается самим фактом несогласия между ними с. 29 самими. Во всяком случае одни помещают Сирен у мыса Пелориады, в то время как другие поселяют их у Сиренусс, на расстоянии более 2000 стадий от этого места (Сиренуссы — это трехвершинная скала, отделяющая Кумский залив от залива Посидонии). Но эта скала не трехвершинная и вообще не поднимается в высоту (не имея вершины), но длинная и узкая, выдается в море вроде локтя от области Сиррента до пролива Капреи; на одной гористой стороне ее находится святилище Сирен, на другой же, обращенной к Посидонийскому заливу, лежат три пустынных, скалистых островка, которые называются Сиренами; у самого же пролива находится святилище Афины, от которого получил свое прозвище и сам «локоть»19.

13. Тем не менее, если те, кто сообщает нам сведения о данных местностях, не согласны между собой, то мы не должны начисто отвергать эти сведения, но иногда следует принять рассказ целиком. Например, если возникает вопрос, происходили ли странствования Одиссея у берегов Сицилии и Италии и находятся ли скалы Сирен где-то поблизости; C. 23тот, кто помещает скалы Сирен на мысе Пелориады, не согласен с тем, кто помещает их на Сиренуссах; однако оба они согласны с тем, кто утверждает, что скалы Сирен расположены поблизости от Сицилии и Италии. Напротив, они делают последнее утверждение более достоверным, потому что хотя и не называют одинакового места для скал, но во всяком случае оно не выходит у них за пределы Италии и Сицилии. Если затем присоединить к этому, что в Неаполе показывают могилу одной из Сирен Парфенопеи, то мы получим еще более веское доказательство, хотя, называя Неаполь, мы вводим в обсуждение третью местность. Далее, тот факт, что Неаполь также расположен в этом заливе (называемом Эратосфеном Кумским), который образуют Сиренуссы, еще больше убеждает нас, что Сирены находились по соседству с этими местами. Ведь нельзя узнать от поэта точно все подробности, да мы и не требуем от него научной точности; тем не менее мы не можем предположить, что Гомер вообще сочинил рассказ о скитаниях Одиссея, не исследуя, где и как они происходили.

14. Но, как предполагает Эратосфен, Гесиод знал из расспросов, что ареной странствований Одиссея была Сицилия и Италия, и, приняв на веру это известие, упоминал не только местности, о которых говорит Гомер, но также Этну, Ортигию (маленький островок вблизи Сиракуз) и Тиррению. И несмотря на это, Эратосфен утверждает, что Гомер ничего не знал об этих местностях и не желал приурочивать странствования Одиссея к известным местностям. Но разве Этна и Тиррения были ему знакомы, а Скиллей, Харибда, Киркей и Сиренуссы совершенно неизвестны? Или же Гесиоду было свойственно не говорить вздора и следовать господствующим представлениям, а Гомеру «шумно и без толку выбалтывать все, что ни попадет на язык»? Ибо, кроме сказанного мной о типе мифотворчества, свойственного Гомеру, большинство писателей, касающихся тех же предметов, что и Гомер, а также множество различных местных преданий могут доказать нам, что это — не выдумки поэтов или историков, а следы реальных личностей и событий.

с. 30 15. Полибий также правильно понимает гомеровский рассказ о странствованиях Одиссея: ведь он говорит, что Эол — человек, который научил мореплавателей, как держать курс в области Мессинского пролива, где постоянные приливы и отливы делают плавание опасным из-за образующихся водоворотов, — был назван повелителем ветров и считался их царем, и Данай — за то, что открыл подземные источники вод в Аргосе, и Атрей — за свое открытие движения солнца, противоположного по отношению к движению неба, — оба прорицатели и гадатели — были провозглашены C. 24царями20. Египетские жрецы, халдеи и маги, потому что они превосходили прочих людей знанием в какой-либо области, достигли власти и почета у народов, живших до нас. Таким образом, говорит Полибий, каждого бога почитали за то, что он открыл что-нибудь полезное для человека. Заранее установив это, Полибий утверждает, что не следует считать Эола мифом, а также и странствования Одиссея в целом; незначительные мифические элементы, по его словам, были прибавлены поэтом, так же как он сделал это в рассказе о Троянской войне, а арена действия всего странствования была приурочена к местности неподалеку от Сицилии как Гомером, так и другими писателями, которые занимались местными италийскими и сицилийскими преданиями. Полибий не одобряет такого рода заявления Эратосфена: «Можно найти местность, где странствовал Одиссей, если найдешь кожевника, который сшил мешок для ветров». И, по словам Полибия, гомеровское описание Скиллы совершенно соответствует тому, что происходит около Скиллейской скалы при ловле «галеотов»21:

Лапами шаря кругом по скале, обливаемой морем,

Ловит дельфинов она, тюленей и могучих подводных

Чуд…

(Од. XII, 95)

«Ведь когда тунцы, — продолжает Полибий, — уносимые течением, стаями плывут вдоль берегов Италии, они попадают во встречное течение из пролива и, встретив препятствие со стороны Сицилии, становятся добычей более крупных животных, как например дельфинов, морских псов и других китообразных животных; и «галеоты» (которых называют также меч-рыбой и морским псом) откармливаются, охотясь за тунцами22. То же самое, что происходит здесь, а также во время разлива Нила и других рек, бывает и при пожаре или когда подожжен лес; именно животные, собравшись в стаи, пытаются спастись от огня или воды и становятся добычей более сильных животных».

16. После этого Полибий продолжает описание ловли «галеотов» около Скиллея: ставят одного общего наблюдателя для всех рыбаков, которые лежат, спрятавшись в многочисленных двухвесельных лодках, по двое в каждой лодке; один гребет, а другой стоит на носу с гарпуном в руке. Лишь только наблюдатель подает знак о появлении галеота (животное плывет так, что третья часть его выступает из воды) и лодка проплывает поблизости от него, то рыбак, стоящий на носу, бьет с размаху с. 31 рыбу гарпуном, а затем вытаскивает древко гарпуна, оставив наконечник в теле рыбы, ибо наконечник, загнутый в виде крючка, нарочно слабо прикреплен к древку и привязан к нему длинной веревкой. Рыбаки отпускают эту веревку за раненой рыбой, пока она, трепеща и стараясь ускользнуть, не выбьется из сил. Тогда рыбу вытаскивают на берег или поднимают на борт лодки, если туша не слишком велика. Если древко гарпуна даже и упадет в воду, то оно не пропало; ведь оно сделано из дуба и ели, так что, хотя дубовый конец погружается от тяжести в воду, остальная часть C. 25держится на поверхности и гарпун можно легко поймать. «Случается иногда, — говорит Полибий, — что рыба поражает гребца сквозь дно лодки, если меч галеотов очень велик и лезвие меча острое и способно наносить раны как клык дикого кабана». На основании таких фактов, говорит Полибий, можно предположить, что странствование Одиссея происходило, по Гомеру, поблизости от Сицилии, поскольку Гомер приписывает Скилле такого рода рыбную ловлю, которая наиболее характерна для Скиллея. Это предположение подтверждается также и сообщением Гомера о Харибде, которое подходит к явлениям, происходящим в проливе. Но употребление слова «трижды» вместо «дважды» в выражении:

Трижды в день извергает

(Од. XII, 105)

является либо ошибкой переписчика, либо ошибкой при наблюдении факта.

17. Далее, факты, происходящие в Менинге, продолжает Полибий, согласуются с сообщением Гомера о лотофагах. Но если есть и некоторые несоответствия, то их следует приписать изменениям, внесенным или по незнанию, или в силу поэтической вольности, которая представляет собой соединение истории, риторической формы изложения и мифа. Цель истории — истина; например, когда поэт в «Списке кораблей» упоминает о топографических особенностях отдельных местностей, один город он называет «каменистым», другой — «предельным», третий — «стадам голубиным любезным», четвертый — «приморским». Цель риторического изложения — наглядность; например, когда Гомер выводит героев в сражениях. Цель мифа — доставлять удовольствие и возбуждать удивление23. Но выдумывать всегда неубедительно и не в духе Гомера. Ведь все согласны, что поэма Гомера есть философское произведение, в противоположность мнению Эратосфена, который предлагает нам судить о поэмах, имея в виду их смысл, а не искать в них истории. И Полибий говорит, что более убедительно толковать слова поэта:

Девять носили нас дней ветры, несущие гибель,

(Од. IX, 82)

если относить их к небольшому расстоянию (потому что «несущие гибель ветры» — не то, что «заставляющие корабль плыть по прямому курсу»), с. 32 чем помещать весь эпизод далеко в Океане, как если бы эти слова означали «постоянно дули попутные ветры». Если принять, что расстояние от мыса Малеи до Геракловых Столпов составляет 22 500 стадий, и если, говорит Полибий, предположить, что оно было пройдено в 9 дней с одинаковой скоростью, то расстояние, покрываемое каждый день, соответствовало бы 2500 стадиям. Но кто же когда-нибудь видел, что какой-нибудь человек прибыл из Ликии или Родоса в Александрию за 2 дня, хотя расстояние между этими пунктами только 4000 стадий? А тем, кто задает дальнейший вопрос, каким образом Одиссей, трижды достигавший Сицилии, ни разу не проплывал через пролив, Полибий отвечает, что это происходит по той же причине, почему и позднейшие мореплаватели все избегали плавания в этом проливе.

18. Таковы слова Полибия, и то, что он говорит, в основном правильно. C. 26Но когда он отвергает довод, который переносит странствование Одиссея в Океан, и старается точно измерить девятидневное странствование Одиссея и соответствующее расстояние, то он доходит до крайних пределов нелепости. Ибо он то приводит слова поэта:

Девять носила нас дней раздраженная буря,

(Од. IX, 82)

то скрывает его высказывания. Потому что Гомер говорит также:

Быстро своим кораблем Океана поток перерезав,

(Од. XII, 1)

и

На острове волнообъятном Огигии,

Пупе широкого моря,

(Од. I, 50)

где, по словам поэта, живет дочь Атланта; и относительно феаков:

…живем мы

Здесь, от народов других в стороне, на последних пределах

Шумного моря, и редко нас кто из людей посещает.

(Од. VI, 204)

Все это ясно указывает на то, что эти фантастические эпизоды разыгрываются в Атлантическом океане. Но Полибий, умалчивая об этих словах, отводит ясные свидетельства поэта; и в этом он не прав; но он прав, приурочивая странствования Одиссея к местностям около Сицилии и Италии, и указания поэта подтверждаются географическими названиями тех местностей. Ибо какой же поэт или прозаик убедил неаполитанцев назвать могильный памятник памятником Сирены Парфенопы, а жителей Кумы, Дикеархии и Везувия увековечить имена Пирифлегетонта, Ахерусийского озера, оракула мертвых у Авернского озера и Байя и Мисена, спутников Одиссея? Тот же самый вопрос можно задать и относительно рассказов Гомера о Сиренуссах, о проливе, о Скилле, Харибде и об Эоле; все эти с. 33 рассказы мы не должны строго критиковать и отбрасывать как не имеющие корней и опоры в местной традиции, как вовсе не притязающие на истинность и на пользу как история.

19. Равным образом и сам Эратосфен подозревал об этом, так как, по его словам, можно предположить, что поэт хотел приурочить странствование Одиссея к западным странам, но оставил свое намерение отчасти в силу недостатка точных сведений, отчасти потому, что он и не думал о точности, предпочитая развивать каждый сюжет в сторону более страшного и чудесного. Эратосфен правильно толкует гомеровскую манеру описания, но он неверно понял мотивы поэта. Ведь Гомер творил не ради пустой болтовни, но ради пользы. Поэтому следует упрекнуть Эратосфена как за это, так и за его утверждение о том, что чудесные рассказы Гомера были потому приурочены к отдаленным областям, чтобы удобнее было выдумывать о них небылицы. Ведь по сравнению с другими чудесными рассказами, действие которых происходит в Греции или в соседних странах, только незначительное число их относится к отдаленным странам; таковы, например, чудесные рассказы о подвигах Геракла и Фесея и мифы, действие которых разыгрывается на Крите, в Сицилии и на других островах, C. 27на Кифероне, Геликоне, Парнассе, Пелионе и в различных местах Аттики и Пелопоннеса. И никто не обвиняет сочинителей мифов за эти мифы в незнании. Далее, так как поэты, особенно Гомер, вовсе не сочиняют чисто мифических рассказов, но гораздо чаще присоединяют к реальным фактам мифический элемент, то исследователь, желающий найти, какие элементы мифического были присоединены древними, не думает о том, был ли этот добавленный ими мифический элемент когда-нибудь истинным или является таковым теперь, но он скорее стремится найти действительно существовавшие местности или лиц, о которых поэт, присоединив мифический элемент, создал мифы. Например, надо разобрать вопрос о странствовании Одиссея: происходило ли оно в действительности и, если да, то где именно.

20. Вообще говоря, неправильно ставить поэмы Гомера на одну доску с произведениями других поэтов и не признавать за ним никакого преимущества, особенно в интересующей нас теперь области — в географии. Ведь если мы прочтем «Триптолема» Софокла или пролог «Вакханок» Еврипида и сравним гомеровскую тщательность в географических описаниях, то легко поймем явное различие. Действительно, всюду, где требуется правильная последовательность перечисления упоминаемых местностей, Гомер стремится соблюдать этот порядок как по отношению местностей, расположенных в Греции, так и находящихся за ее пределами:

Оссу на древний Олимп взгромоздить, Пелион многолесный

Взбросить на Оссу.

(Од. XI, 315)

Гера же, вдруг устремившись, оставила выси Олимпа,

Вдруг пролетела Пиерии холмы, Эмафии долы,

Быстро промчалась по снежным горам фракиян быстроконных,

с. 34

Выше утесов паря и стопами земли не касаясь,

С гордой Афоса вершины сошла на волнистое море.

(Ил. XIV, 225)

В «Списке кораблей»24 он не описывает города по порядку, так как это не нужно, но племена упоминает в соответствующей последовательности, точно так же он поступает и в отношении отдаленных племен:

Видел я Кипр, посетил финикиян, достигнув Египта,

К черным проник эфиопам, гостил у сидонян, эрембов,

В Ливии был.

(Од. IV, 83)

Это обстоятельство отметил и Гиппарх25. Но Софокл и Еврипид даже там, где необходима правильная последовательность в перечислении: последний в описании прибытия Диониса к различным народам, а первый, говоря о посещении Триптолемом земель, где он делал посевы, — оба поэта — ставят рядом далеко отстоящие области и отделяют друг от друга смежные:

Покинув пашни Лидии златой

И Фригии и Персии поля,

Сожженные полдневными лучами,

И стены Бактрии и мидян,

Изведав холод зимний, я арабов посетил.

(Евр. Вакх. 13)

То же самое делает и Триптолем. Говоря о «климатах» и ветрах, Гомер обнаруживает большие знания в области географии; при описании местности он часто касается и этих вопросов географии:

…и на самом

C. 28Западе плоско лежит окруженная морем Итака.

Прочие же ближе к пределу, где Эос и Гелиос всходят.

(Од. IX, 25)

Или:

…и в гроте два входа

[Людям один лишь из них], обращенный к Борею [доступен],

К Ноту ж на юг обращенный…

(Од. XIII, 109)

Или:

Вправо ли птицы несутся к востоку денницы и солнца,

Или налево пернатые к мрачному западу мчатся.

(Ил. XII, 239)

Более того, Гомер считает, что невежество в вопросах географии равносильно полной неясности:

с. 35

Нам неизвестно, о други, где запад лежит, где является Эос.

Где светоносный [под землю] спускается Гелий.

(Од. X, 190)

А в другом месте Гомер точен:

Шумный Борей и Зефир, как из Фракии дуя…

(Ил. IX, 5)

Эратосфен, неправильно поняв этот стих, ложно обвиняет поэта, будто тот вообще утверждает, что западный ветер дует из Фракии; Гомер не говорит об этом явлении в общем смысле, но относит его к тому моменту, когда оба эти ветра сталкиваются в Меланском заливе на Фракийском море (часть Эгейского моря); потому что Фракия делает изгиб к югу, образуя мыс в том месте, где она граничит с Македонией, и выдается в море. Это создает впечатление у населения Фасоса, Лемноса, Имброса и Самофракии и на море вокруг этих островов, что западный ветер действительно дует из Фракии, подобно тому как жителям Аттики кажется, что эти ветры дуют от Скироновых скал; поэтому-то западные ветры и в особенности северо-восточные называются «Скиронами». Но Эратосфен не понял этого места у Гомера, хотя и догадывался о его смысле. Во всяком случае он сам описывает упоминаемый мною изгиб берега. В самом деле, Эратосфен принимает стих Гомера, толкуя его в общем смысле, и затем обвиняет поэта в невежестве на том основании, что, по Гомеру, западный ветер дует с запада и со стороны Иберии, тогда как Фракия не простирается так далеко на запад. Неужели Гомер действительно не знал, что Зефир дует с запада? Но поэт сохраняет за ним его собственное место:

Рядом и Евр, и полуденный Нот, и могучий

…Борей.

(Од. V, 295)

Или поэт не знал, что Фракия не простирается к западу за Пеонийские горы и Фессалию? Он знает и правильно называет фракийскую страну, как и пограничную с ней область — побережье и внутреннюю часть ее; он перечисляет магнетов, малиев и вслед за ними эллинов вплоть до страны феспротов; равным образом и долопов, и селлов, живущих в окрестностях Додоны по соседству с пеонийцами, вплоть до реки Ахелоя, хотя не упоминает о фракийцах далее на западе. Кроме того, с особой любовью поэт упоминает о море, которое ближе всего к его родине и которое он лучше всего знает:

C. 29Встал всколебался народ, как огромные волны морские

…на водах Икарийского моря.

(Ил. II, 144)

21. Есть некоторые писатели, которые утверждают, что существуют два главных ветра — Борей и Нот; остальные же ветры только незначительно отличаются от них по направлению: Эвр, дующий со стороны летнего с. 36 восхода солнца26; Апелиот — со стороны зимнего восхода солнца27; Зефир — со стороны летнего захода солнца28 и Аргест — со стороны зимнего захода солнца29. В доказательство существования только двух ветров они приводят свидетельство Фрасиалка и самого поэта, так как Гомер объединяет Аргеста с Нотом.

Аргеста-Нота,

(Ил. XI, 306)

а Зефира — с Бореем:

Шумный Борей и Зефир, как из Фракии дуя…

(Ил. IX, 5)

Но Посидоний говорит, что никто из признанных авторитетов в этом вопросе (например, Аристотель, Тимосфен и Бион-астролог) не высказывал такого мнения о ветрах. Они утверждают, что ветер, дующий со стороны летнего восхода солнца, называется Кекием, а диаметрально противоположный ему ветер, носящий имя Либа, — со стороны зимнего захода солнца; Евром называется ветер, дующий со стороны зимнего восхода солнца, тогда как Аргест противоположен ему; ветры же, дующие между ними, — это Апелиот и Зефир. Но когда, продолжают они, Гомер говорит об «истребительно быстром Зефире» (Од. XII, 289), он имеет в виду ветер, называемый нами Аргестом; гомеровский же «сладкошумно-летающий Зефир» (Од. IV, 567) мы называем Зефиром, Аргест-Нот — у Гомера, у нас — Левконот: ведь он вызывает незначительную облачность, тогда как собственно Нот иногда несет черные тучи.

…словно как Зефир на облаки облаки гонит,

Аргеста-Нота порывами бурными их поражая.

(Ил. XI, 305)

Говоря это, Гомер имеет в виду «истребительно быстрого Зефира», который обычно рассеивает легкие облака, сгоняемые Левконотом, так как в этом стихе слово «Аргест» поэт употребил как эпитет. Таковы поправки, которые следует сделать к замечаниям Эратосфена в начале I книги его «Географии».

22. Эратосфен упорно настаивает далее на своем неправильном толковании Гомера: он утверждает, что поэт не знает еще о существовании нескольких рукавов в устье Нила и настоящего имени реки30, хотя Гесиод уже знает, так как упоминает об этом. Что касается имени, то, кажется, в гомеровскую эпоху оно еще не употреблялось; точно так же, если факт существования нескольких, а не одного устья Нила был неизвестен или о нем знали только немногие, то можно допустить, что и Гомер не слышал об этом. Но если эта река была и является сейчас наиболее известной и наиболее удивительной достопримечательностью в Египте и несомненно самой достойной упоминания и увековечения в истории (то же самое относится и к ее разливу, и к рукавам при устье), то кто может предположить, что C. 30с. 37 осведомители Гомера о египетской реке и египетской стране, о египетских Фивах и Фаросе или не знали об этих рукавах в устье Нила, или же, если и знали, не упомянули о них разве только потому, что считали их уже хорошо известными. Но еще более невероятно, что Гомер, упоминая об эфиопах, сидонцах, эрембах, о Внешнем море31 и о том, что эфиопы «разделены на две части», не знал бы, что близко и хорошо знакомо. Но тот факт, что поэт не упоминает об этом, вовсе не означает, что он не знал этого (ведь он не упоминает ни о своей родине, ни о многих других вещах), но скорее, пожалуй, можно сказать, что, по его мнению, хорошо знакомые факты не стоит упоминать тем, кто уже знает их.

23. Несправедливо упрекать Гомера за то, что он считает остров Фарос «находящимся в открытом море» (Од. IV, 355), и утверждать, что Гомер сказал это по незнанию. Напротив, можно воспользоваться этим местом у Гомера в доказательство того, что поэту было известно все только что сказанное нами о Египте. В этом можно убедиться следующим образом. Всякий, рассказывающий о своих собственных странствованиях, — хвастун; к числу таких принадлежал и Менелай: поднявшись вверх по Нилу вплоть до Эфиопии, он слышал о разливах реки и количестве ила, откладываемого рекой по стране, и о большом увеличении пространства ее Дельты, которое река уже прибавила к материку путем наносов; поэтому Геродот совершенно правильно говорит, что весь Египет является «даром реки Нила»32. И даже если это неверно относительно всей страны, то по крайней мере верно относительно области Дельты, которая называется Нижним Египтом. Менелай узнал, что остров Фарос в древности находился «в открытом море». И вот Гомер ложно добавил, что он еще «находился в открытом море», хотя остров уже не был «в открытом море». Во всяком случае поэт подверг эту историю поэтической переработке, следовательно, можно предположить, что он знал о разливе Нила и о рукавах в его устье.

24. Ту же самую ошибку допускают люди, утверждающие, что Гомеру был неизвестен перешеек между Египетским морем и Арабским заливом и что он неправильно говорит об

…отдаленной стране эфиопов

Крайних людей, поселенных двояко.

(Од. I, 23)

В более позднюю эпоху нашлись люди, несправедливо упрекавшие за это Гомера, а он ведь совершенно прав. И действительно, упрекать Гомера в том, что он не знал о перешейке, весьма несправедливо. Поэтому я утверждаю, что Гомер не только знал о нем, но даже описывал его в ясных выражениях и что грамматики, начиная с Аристарха и Кратета — светил этой науки, — не поняли слов поэта. Ведь поэт говорит о стране:

[эфиопов], крайних людей, поселенных двояко.

(Од. I, 23)

с. 38 Оба ученых не согласны относительно чтения следующего стиха. Аристарх пишет:

…одни, где нисходит

Бог светоносный, другие, где всходит,

(Од. I, 24)

а Кратет

…и где нисходит

Бог светоносный, и где он восходит,

(Од. I, 24)

C. 31Однако, что касается вопроса, вызывающего между ними разногласие, то безразлично, писать ли этот стих так или иначе. Ведь Кратет, придерживаясь простой формы математического доказательства, говорит, что жаркий пояс «охвачен» Океаном33; по обеим сторонам этого пояса находятся умеренные пояса: один — на нашей стороне, другой же — на другой стороне Океана. Подобно тому как эфиопы, живущие на нашей стороне Океана, к югу по всему обитаемому миру, называются наиболее удаленными от одной группы народов (так как они живут на берегах Океана) — так, — полагает Кратет, — мы должны также представить себе существование на другой стороне Океана каких-то эфиопов, наиболее удаленных от другой группы народов другого умеренного пояса (так как они живут на берегах того же Океана); существуют два народа эфиопов и «делятся на две части» Океаном. Гомер прибавляет слова:

…и где нисходит

Бог светоносный, другие, где всходит,

(Од. I, 24)

потому что небесный зодиак всегда находится в зените над соответствующим ему земным зодиаком; поскольку последний в силу наклонения34 не выходит за пределы области обеих групп эфиопов, мы должны себе представить, что полный путь солнца — в пределах пространства этого небесного пояса; восходы и заходы солнца происходят в этом пространстве по-разному для разных народов: то в одном знаке зодиака, то в другом. Таково объяснение Кратета, который излагает свое представление скорее как астроном. Но он мог бы выразиться проще, сохранив свое понимание гомеровского стиха «эфиопы разделены на две части»; он мог бы сказать, что эфиопы живут на обоих берегах Океана от восхода до захода солнца. Какая же в самом деле разница в смысле: будем ли мы читать, как его пишет Кратет или как Аристарх:

…одни, где нисходит

Бог светоносный, другие, где всходит.

(Од. I, 24)

Ведь это также значит, что эфиопы живут по обеим сторонам Океана на западе и на востоке. Однако Аристарх отвергает эту гипотезу Кратета, с. 39 полагая, что гомеровское выражение «разделенные на две части» относится к эфиопам, живущим в нашей части света, т. е. к тем, которые для греков наиболее удалены к югу. Он считает, что эти эфиопы не разделены на две части так, что образуются две Эфиопии: одна — на востоке, другая — на западе; по его словам, существует только одна — к югу от греков, простирающаяся вдоль границ Египта. Аристарх думает, что поэт не знал об этом, как и о прочих фактах (на которые указал Аполлодор во II книге своего сочинения «О каталоге кораблей»)35, и по незнанию выдумал несуществующие данные по этому предмету.

25. Чтобы возразить Кратету, потребовалось бы длинное рассуждение, не имеющее, пожалуй, никакого отношения к моей настоящей теме. Я одобряю Аристарха за то, что он отвергает гипотезу Кратета, встречающую много возражений, полагая, что слова Гомера относятся к нашей Эфиопии. Теперь подвергнем его критике в других отношениях. Прежде всего за то, что он вдается в мелочные и бесплодные рассуждения по поводу текста Гомера; ведь каким бы из двух способов стих ни был написан, все же можно C. 32получить подходящий смысл для текста. Действительно, какая разница, скажем ли мы «на нашей стороне есть две группы эфиопов, одна на востоке, другая на западе» или «как на востоке, так и на западе». Во-вторых, за то, что Аристарх защищает ложное положение. Предположим, что поэт не знал о существовании перешейка, но его упоминание об эфиопах относится к пограничной с Египтом Эфиопии; он говорит об

[Эфиопах], поселенных двояко.

(Од. I, 23)

Как же так? Разве они таким образом не «разделены надвое» и поэт сказал так по неведению? Разве Египет и египтяне, начиная от Дельты и вплоть до Сиены, не разделены на две части:

…одни, где нисходит

Бог светоносный, другие, где всходит.

(Од. I, 24)

Что же представляет собой Египет как не долину, заливаемую водой? И эта долина расположена по обе стороны реки, к востоку и западу. Однако Эфиопия лежит прямо за Египтом и находится в совершенно одинаковых с ним условиях как по отношению к Нилу, так и по другим природным особенностям данной области. Ведь Эфиопия, как и Египет, является узкой, вытянутой в длину полосой и подвержена наводнениям; и ее части, лежащие за пределами затопляемой зоны, пустынны, безводны и обитаемы только в редких местах, как на востоке, так и на западе. Как же она не разделена на две части? Или Нил не оказался достаточной границей для тех, кто проводит ее между Азией и Ливией (так как его течение простирается в длину на юг больше чем на 10 000 стадий и он такой ширины, что включает в себя острова с многочисленным населением; самый большой из с. 40 которых Мерое, царская резиденция и столица эфиопов), и неужели он оказался неподходящим для разделения самой Эфиопии на две части? Более того, критики тех, кто считает реку Нил пограничной линией между материками, выдвигают против них весьма важный довод: они расчленяют Египет и Эфиопию и относят одну часть каждой страны к Ливии, а другую — к Азии; или же, если не желают такого расчленения, вообще не разделяют материков, или не считают реку границей между ними.

26. Можно разделить Эфиопию совершенно иначе. Ведь все, кто плавал по Океану вдоль берегов Ливии, отправлялись ли они из Красного моря или от Геракловых Столпов, всегда, пройдя известное расстояние и натолкнувшись на многочисленные препятствия, возвращались назад; поэтому у многих людей создалось убеждение, что лежащее посредине пространство есть перешеек. Весь Атлантический океан, однако, представляет единое водное C. 33пространство, и это в особенности верно для южной Атлантики. Все эти мореплаватели называли эфиопскими странами последние пункты, которых они достигали в своем путешествии, и сообщали об этом таким образом. Что же странного в том, если и Гомер, введенный в заблуждение такого рода слухами, разделил эфиопов на две части, поместив одну часть народа на востоке, а другую — на западе, так как не было известно о существовании между ними какого-либо народа. Кроме того, Эфор сообщает еще другое древнее предание, и есть основания полагать, что и Гомер слышал о нем. По сообщению тартесцев, говорит Эфор, Ливия подверглась нашествию эфиопов вплоть до Дириса, причем одни из них остались в Дирисе, другие же захватили большую часть морского побережья. Эфор предполагает, что это обстоятельство побудило Гомера выразиться так относительно

[Эфиопов], крайних людей, поселенных двояко.

(Од. I, 23)

27. Можно возразить Аристарху и его последователям; можно привести и другие, еще более убедительные доводы, избавив таким образом Гомера от обвинения в грубом невежестве. Я утверждаю, например, что, по представлению древних греков, подобно тому, как они называли жителей знакомых им северных стран одним именем «скифов» (или «номадов» как у Гомера) и как позднее, когда познакомились с жителями западных стран, те были названы кельтами, иберийцами или составным именем кельто-иберийцами и кельто-скифами — (потому что отдельные народы объединялись под одним именем в силу незнания фактов), так, говорю я, все южные страны, лежащие за океаном, назывались Эфиопией. Доказательством этого является следующее. Эсхил в «Освобожденном Прометее»36 говорит:

[Ты видишь] багряный священный поток

Черного моря

И озеро, блистающее медью,

У Океана, что пищу дает эфиопам,

Где Солнце с всевидящим оком всегда

с. 41

Телу бессмертному отдых дает

И коням усталым

В теплых потоках мягких вод.

(Фрг. 192. Наук)

Если Океан оказывает это воздействие на Солнце и находится с ним в таких отношениях по всему южному поясу, то, очевидно, Эсхил и эфиопов также расселяет в пределах этого пояса. Еврипид в своем «Фаетоне»37 говорит, что Климена была дана

Владыке сей земли Меропу,

Страны, что первую с четверкой запряженной колесницы

С восхода Гелий пламенем златым разит,

А чернокожие соседи прозывают

Ее Зари и Гелия блестящим стойлом.

(Фрг. 771. Наук)

C. 34В этом отрывке Еврипид приписывает Эос и Солнцу общие стойла, а в следующих стихах он говорит, что эти стойла находились поблизости от дворца Меропа; и действительно, этот географический факт целиком вплетен в структуру пьесы не потому, надо полагать, что это является особенностью Эфиопии, лежащей поблизости от Египта, но скорее потому, что это — особенность морского побережья, простирающегося вдоль всего южного пояса.

28. Эфор сообщает также о древнем представлении относительно Эфиопии; в своем трактате «Об Европе»38 он говорит: «Если разделить области неба и земли на четыре части, то индийцы займут части, откуда дует Апелиот, эфиопы — часть, откуда дует Нот, кельты — западную часть, а скифы — часть со стороны северного ветра». Он добавляет при этом, что Эфиопия и Скифия — более обширные страны. «Ведь полагают, — говорит он, — что народ эфиопов обитает на пространстве от зимнего восхода солнца до захода39, Скифия же лежит прямо напротив на севере». Что Гомер разделяет этот взгляд, ясно из его слов о местоположении Итаки «по направлению к мраку» (Од. IX, 26) (это значит — к северу):

Прочие ж [острова] ближе к пределу, где Эос и Гелий всходят.

(Од. IX, 26)

Так Гомер обозначает всю область на южной стороне:

Вправо ли птицы несутся к востоку денницы и солнца,

Или налево пернатые мчатся к туманному мраку.

(Ил. XII, 239)

И из этого стиха:

Нам неизвестно, о други, где мрак, где является Эос,

Где светоносный под землю спускается Гелий, где он

На небо всходит…

(Од. X, 190)

с. 42 Но обо всех гомеровских местах я скажу более полно в описании Итаки40. Поэтому, когда Гомер говорит:

Зевс-громовержец вчера к отдаленным водам Океана

На пир к эфиопам отшел непорочным,

(Ил. I, 423)

то слова «Океан» — громада вод, простирающаяся вдоль всего южного земного пояса41 и «эфиопы» — народ, живущий по этому поясу, следует понимать в более общем смысле. Потому что какой бы пункт этого пояса мы ни окинули мысленным взором, мы всегда оказываемся в Океане и в Эфиопии. В этом смысле надо толковать и слова:

…покинув

Край эфиопян, с далеких Солимских высот [Одиссея

В море] увидел…

(Од. V, 282)

Это выражение равнозначно словам «из южных стран», так как Гомер имеет в виду не солимов в Писидии, а как я сказал выше42, он выдумал какой-то одноименный народ, занимающий то же географическое положение относительно плывущего на плоту Одиссея и народов, находящихся к югу от него (возможно, эфиопов), какое писидийцы занимают относительно Понта и эфиопов, живущих за Египтом. Подобным же образом в общем смысле Гомер говорит о журавлях:

Они же, избегнув и зимних бурь и дождей бесконечных,

C. 35С криком стадами летят к Океана быстрому току,

Бранью грозя и убийством мужам малорослым пигмеям.

(Ил. III, 4)

Ведь дело не в том, что журавля при перелете на юг видят только в Греции и никогда в Италии, Иберии или в области Каспийского моря и Бактрианы. Так как Океан простирается вдоль всего южного побережья, а журавли летят зимой во все эти страны, то надо допустить, что и пигмеи в мифологии занимают все это южное побережье. И если люди в более позднюю эпоху перенесли рассказ о пигмеях на одних только эфиопов, живущих около Египта, то это не могло иметь никакого отношения к событиям древности. Ведь теперь мы не называем «ахейцами» и «аргивянами» всех участников Троянского похода, хотя Гомер всех называет этим именем. Близко к этому, что я утверждаю о разделении эфиопов на две части: слово «эфиопы» надо понимать в том смысле, что эфиопы распространились вдоль берегов Океана от восхода до захода солнца. Ведь эфиопы, о которых говорится в таком смысле, естественно «разделены на две части» Аравийским заливом (как бы значительной частью меридианального круга), простирающимся наподобие реки в длину почти на 15 000 стадий при наибольшей ширине около 1000 стадий. И к длине следует прибавить расстояние, которым впадина этого залива отделяется от Пелусийского моря, — тремя или четырьмя днями пути — пространством, занимаемым с. 43 перешейком. Подобно тому как более образованные из географов, отделяющие Азию от Ливии, считают этот залив более естественной, чем Нил, пограничной линией между двумя материками (ведь, по их мнению, залив почти доходит от одного моря до другого, тогда как Нил отделен от Океана во много раз большим расстоянием и потому не отделяет Азию целиком от Ливии), таким же образом и я полагаю, что, по мнению Гомера, все южные страны на протяжении всего обитаемого мира «разделены на две части» этим заливом. Как же поэт не знал о перешейке, который образует Аравийский залив с Египетским морем?43

29. И уже совершенно неосновательно предполагать, что поэт, имея точное представление о египетских Фивах (которые отстоят от Средиземного моря немного меньше чем на 4000 стадий), не знал о впадине Аравийского залива или о примыкающем к нему перешейке шириной не более 1000 стадий; но еще более неосновательным являлось бы предположение, что Гомер, зная, что Нил носит одно имя со столь большой страной, как Египет, не видел причины этого. Ведь скорее всего может прийти на ум мысль, высказанная Геродотом44, о том, что египетская страна являлась C. 36«даром реки», поэтому считала себя достойной носить одно имя с рекой45. Впрочем, в какой-то степени необыкновенные особенности каждой отдельной страны весьма широко известны и для всех очевидны. Такой общеизвестной достопримечательностью Египта являются разлив Нила и отложение речного ила в море. Как приезжающие в Египет, знакомясь со страной, прежде всего узнают о природных свойствах Нила, потому что местные жители ничего более нового и более достопримечательного не могут рассказать иностранцам о своей стране, чем эти особенности (ведь человеку, который познакомился с рекой, становится совершенно ясным географический характер всей страны), так и те, кто получает сведения о стране понаслышке издали, узнают прежде всего об этом факте. Ко всему этому надо прибавить гомеровскую любознательность и его любовь к путешествиям, о чем свидетельствуют все, кто писал о его жизни и в самых поэмах можно найти много примеров такой склонности поэта. Итак, можно привести много доводов в доказательство того, что Гомер знает и ясно говорит о том, что следовало сказать, и хранит молчание о хорошо известных предметах или намекает на это эпитетами46.

30. Следует удивляться египтянам и сирийцам47, с которыми я сейчас спорю, что они не понимают Гомера, даже когда он говорит о явлениях в их же собственной стране, и обвиняют его в неведении (в чем они сами виноваты, как это доказывается моим доводом). Вообще говоря, умолчание не есть признак неведения; ведь Гомер не упоминает об обратном течении Еврипа, ни о Фермопилах, ни о многих других явлениях, хорошо известных в Греции; тем не менее про эти факты он хорошо знал. Однако Гомер говорит и о хорошо известных предметах, хотя люди, преднамеренно к этому глухие, это отрицают. Поэтому упрек в неведении следует обратить против них самих. Так, поэт называет реками, «ниспавшими с неба» (Ил. XVI, 174), не только одни зимние потоки, но и все реки, потому что с. 44 все они наполняются от дождей. Но общий эпитет становится частным, когда прилагается к предметам, превосходящим остальные предметы этого рода. Ведь можно понять в одном смысле эпитет «ниспадающий с неба» о зимнем потоке и совершенно в другом — о постоянно текущей реке. И как бывают случаи нагромождений гиперболы на гиперболу (например, «легче тени пробки», «трусливее фригийского зайца»48, «владеть участком земли меньше лаконского письма»)49, так мы имеем подобный же случай нагромождения превосходства на превосходство, когда Нил называется «ниспавшим с неба», а Нил при столь сильном наводнении превосходит даже зимние потоки не только полноводьем, но и продолжительностью наводнения. А так как поэту был известен режим реки, как я подчеркнул в моем изложении, он приложил этот эпитет к Нилу, то мы не можем истолковать его иначе, чем я уже сказал. Но тот факт, что Нил изливается несколькими C. 37рукавами, есть особенность, общая у него с некоторыми другими реками. Поэтому Гомер не счел ее достойной упоминания, имея в виду людей, знакомых с этим явлением. Равным образом и Алкей не упоминает об этих устьях, хотя и утверждает, что тоже посетил Египет50. Что же касается наносов ила, то можно предположить, что они возникают не только от разливов реки, но и в силу той причины, которую Гомер указывает для Фароса, потому что осведомитель Гомера — или точнее общие слухи — гласил, что этот остров в то время так далеко отстоял от материка; эти слухи, говорю я, не могли бы распространиться в столь искаженном виде, как их приводит Гомер, говоря о расстоянии, равном дневному пути корабля. Что же касается наводнения и наносов ила, то естественно предположить, что поэт узнал об этом как об общеизвестном факте, что они имели приблизительно такой характер. Отсюда Гомер заключил, что во время посещения Менелаем остров был более удален от материка, чем в его время, и преувеличил расстояние во много раз, чтобы придать рассказу сказочный характер. Но мифические рассказы, конечно, не являются признаком неведения — даже рассказы о Протее и пигмеях, о могущественном действии волшебных зелий или другие подобные выдумки поэтов; ведь эти рассказы передают не по незнанию географии, а ради удовольствия и развлечения слушателей. Как же Гомер говорит, что остров имеет воду, тогда как он на самом деле безводен:

Пристань находится верная там; из которой большие

В море выходят суда, запасенные темной водою.

(Од. IV, 358)

Во-первых, не исключена возможность, что источники воды иссякли, а во-вторых, Гомер не говорит, что воду брали с острова, а только, что [суда] отплывали оттуда, так как гавань была удобной; воду же можно было черпать с противоположного берега, ведь поэт намекнул на это, употребляя слова «в открытое море» в отношении Фароса не буквально, но как гиперболу и в стиле мифического рассказа.

с. 45 31. Далее, поскольку гомеровский рассказ о странствованиях Менелая, видимо, тоже говорит в пользу незнания поэтом этих стран, то, может быть, лучше предварительно изложить недоуменные вопросы, возникающие из этих стихов, и, расчленив эти вопросы, выступить более ясно в защиту поэта. Менелай говорит Телемаху, который удивлялся убранству его дворца:

…претерпевши немало, немало скитавшись, добра я

Много привез в кораблях, возвратясь на осьмой год в отчизну.

Видел я Кипр, посетил финикиян, достигнув Египта,

К черным проник эфиопам, гостил у сидонян, эрембов,

В Ливии был…

(Од. IV, 81)

C. 38Спрашивается, к каким эфиопам он прибыл, плывя из Египта (ведь никакие эфиопы не живут на Средиземном море и кораблям невозможно пройти через нильские катаракты). И кто эти сидоняне (ведь, конечно, это не те, что живут в Финикии, так как поэт не мог поставить сначала род, а затем прибавить вид)? И кто такие эрембы51 (ведь это новое имя)? Аристоник, современный нам грамматик, в своем сочинении «О странствовании Менелая»52 привел мнение многих авторов по каждому из данных вопросов; но для меня будет достаточно сказать об этом вкратце. Одни, утверждая, что Менелай отплыл в Эфиопию, предполагают плавание вдоль берегов через Гадиры вплоть до Индии и точно приурочивают путешествие ко времени, о котором говорит Гомер: «возвратясь на осьмой год в отчизну» (Од. IV, 82); другие высказывают предположение, что он плавал через перешеек, лежащий во впадине Аравийского залива; третьи думают, что он прошел одним из нильских каналов. Во-первых, предположение Кратета о плавании вдоль берегов не является необходимым не оттого, что оно вообще было невозможно (ведь в таком случае и странствования Одиссея были бы невозможны), но потому, что это предположение не согласуется ни с математическими гипотезами Кратета, ни со временем, потребным для странствования. Ведь Менелая против воли задерживали трудности плавания (он сам говорит, что из 60 кораблей у него осталось 5), и он делал намеренные остановки в погоне за наживой. Нестор говорит, что Менелай:

Прибыл, богатства собрав, сколь могло в кораблях уместиться.

(Од. III, 301)

Видел я Кипр, посетил финикиян, достигнув Египта.

(Од. IV, 83)

Путешествие через перешеек или по одному из каналов (если бы Гомер упомянул о нем) можно было бы счесть вымыслом, но так как поэт не упоминает о путешествии, то напрасно и нелепо предполагать его. Нелепым я считаю это путешествие оттого, что до Троянской войны не существовало никаких каналов. И Сесострис, который, говорят, пытался прорыть канал53, с. 46 оставил это предприятие, считая уровень Средиземного моря слишком высоким. Конечно, перешеек был также непроходим для кораблей и предположение Эратосфена неверно. Ведь, по его мнению, разрыва суши у Геракловых Столпов54 тогда еще не существовало, поэтому Средиземное море, уровень которого был выше, соединилось с Внешним морем у перешейка и покрыло C. 39его; но после разрыва у Геракловых Столпов уровень Средиземного моря понизился и таким образом обнажилась суша около Касия и Пелусия вплоть до Красного моря. Какое же есть у нас историческое свидетельство о том, что разрыва суши у Геракловых Столпов до Троянской войны еще не существовало? Может быть, поэт изобразил Одиссея плывущим через пролив у Геракловых Столпов в Океан (как если бы разрыв суши уже произошел) и в то же время отправил Менелая на корабле из Египта в Красное море (как если бы канала еще не было)? Однако Гомер выводит Протея, который обращается к Менелаю с такими словами:

Ты к пределам земли, на поля Елисейские будешь

Послан богами…

(Од. IV, 563)

Какие же это «пределы земли»? На то, что он имеет в виду под этими «пределами» какую-то западную область, указывает упоминание о Зефире:

Где сладко-шумный веет Зефир, Океаном

…туда посылаемый.

(Од. IV, 567)

Но вся эта теория полна неясностей.

32. Итак, если поэт слышал, что перешеек некогда был затоплен, то не должны ли мы с тем большим основанием доверять указанию Гомера о том, что эфиопы, отделенные таким большим проливом, действительно «были разделены на две части». И какие сокровища Менелай мог получить от эфиопов, живущих в отдаленных краях по берегам Океана? Ведь в то время как Телемах и его спутники дивились убранству дворца, они дивились и великому множеству дворцовой утвари:

Блещет все златом, сребром, янтарями, слоновою костью.

(Од. IV, 73)

Но, за исключением слоновой кости, у этих народов никаких драгоценностей не встречается в изобилии, так как в большинстве они — самые бедные из всех народов и притом кочевники. «Это — верно, — возразят, — но к их числу принадлежит Аравия и страны вплоть до Индии. И из этих стран только одна Аравия называется «Счастливой»55; об Индии же существуют представление и рассказы как о самой счастливой стране, хотя ее и не называют этим именем. Что же касается Индии, то Гомер не знал о ней (ведь иначе он упомянул бы ее); Аравия же, которую теперь называют «Счастливой», была ему известна. Тем не менее в эпоху Гомера она с. 47 не отличалась богатством; напротив, сама страна была бедной, так как большая часть ее населения жила в палатках. Часть Аравии, которая производит благовония, незначительна; и от этой-то незначительной области страна получила имя «Счастливой», потому что такие товары в нашей части света редки и дороги. В наше время арабы несомненно пользуются достатком и даже богаты благодаря непрерывной и обширной торговле, но в гомеровскую эпоху это, вероятно, было не так. Что касается благовоний, то купец или хозяин караванов может достичь некоторого благосостояния, торгуя этими товарами; Менелаю же нужна была добыча или дары от царей и правителей, которые имели бы не только возможность, но и желание приносить дары за его знатность и громкую славу. Тем не менее египтяне и их соседи — эфиопы и арабы56 — не были совершенно лишены жизненных средств, как прочие эфиопы, и слава Атридов дошла до них, особенно ввиду успешного исхода Троянской войны. Поэтому Менелай мог надеяться извлечь выгоду из своего пребывания у них. Сравни, C. 40например, что сказано у Гомера о панцире Агамемнона:

Который когда-то Кинирас ему подарил на гостинец,

Ибо до Кипра достигла великая весть…

(Ил. XI, 20)

Кроме того, нужно сказать, что большую часть времени Менелай потратил на плавание в области Финикии, Сирии, Египта, Ливии и местности около Кипра, да и вообще вдоль берегов Средиземного моря и среди островов. Ведь Менелай мог получить от этих народов дары для гостей путем насилия и грабежа, в особенности от союзников троянцев. А варвары, жившие далеко за пределами этих стран, не могли внушить Менелаю подобных надежд, и Гомер говорит, что Менелай «прибыл» в Эфиопию, имея при этом в виду, что он не действительно прибыл туда, а достиг ее границ у Египта. Ведь, может быть, в то время границы были еще ближе к Фивам (хотя и теперь они находятся близко), я имею в виду границы у Сиены и Фил. Первый из этих городов находится в Египте, а в Филах живут как эфиопы, так и египтяне. Таким образом, нет ничего невероятного в том, что Менелай прибыл в Филы, достиг пограничной области Эфиопии или проник даже дальше, прежде всего потому, что он пользовался гостеприимством царя Фив57. В том же смысле Одиссей говорит, что он «прибыл» в страну Киклопов, хотя он всего прошел от моря до пещеры; ведь он говорит, что «пещера, вероятно, находилась на краю»58 страны. И относительно страны Эола, Лестригонов и прочих стран, где только он ни бросал якоря, он говорит, что «прибыл» в страну. Поэтому в таком смысле [следует понимать, что] и Менелай «прибыл» в Эфиопию59, а также и в Ливию, т. е. он приставал к некоторым пунктам на побережье. Поэтому-то и гавань у Арданиды, что выше Паретония, носит имя Менелая.

33. Если Гомер, говоря о финикийцах, упоминает и сидонян, которые живут в столице финикийцев, то он употребляет обычную фигуру речи, например:

с. 48

[Зевс] и троян и Гектора к стану ахеян приблизив,

Их пред судами [оставил]…

(Ил. XIII, 1)

и

Не было больше на свете сынов бранноносных Инея,

Мертв и сам уже был он и мертв Мелеагр светлокудрый;

(Ил. II, 641)

и

Иды достиг он и Гаргары;

(Ил. VIII, 47)

Но народов Евбейских… чад Эретрии и Халкиды;

(Ил. II, 536)

и Сапфо говорит:

Или тебя удерживает Кипр или Пафос, удобная гавань.

(Фрг. 6)

Однако у Гомера было какое-то иное основание, побудившее его (хотя он уже упомянул о Финикии) особо повторить Финикию, т. е. прибавить к списку Сидон. Ведь для перечисления народов по порядку было бы совершенно достаточно сказать:

C. 41Видел я Кипр, посетил финикиян, достигнув Египта,

К черным проник эфиопам…

(Од. IV, 83)

Для того чтобы показать пребывание Менелая у сидонян, Гомеру следовало бы повторить свой рассказ или даже прибавить к нему еще что-нибудь. Гомер намекает на то, что это пребывание было более длительным, и воздает похвалы их опытности в ремеслах и гостеприимству, которое они оказали раньше Елене вместе с Александром. Поэтому-то поэт и говорит о множестве сидонских изделий, хранившихся во дворце Александра:

Там у нее сохранилися пышноузорные ризы

Жен сидонийских работы, а их Александр боговидный

Сам из Сидона привез…

Сим он путем увозил знаменитую родом Елену…

(Ил. VI, 289)

И во дворце Менелая также [были сокровища]. Менелай говорит Телемаху:

Дам пировую кратеру богатую; эта кратера

Вся из сребра, но края золотые искусной работы

Бога Гефеста; ее подарил мне Федим благородный,

с. 49

Царь сидонян в то время, когда, возвращаясь в отчизну,

В доме его я гостил…

(Од. IV, 615; XV, 115)

Выражение «работа бога Гефеста» надо понимать как гиперболу, подобно тому как красивые вещи называются «работой Афины» или Харит, или Муз. Ведь Гомер, восхваляя чашу, данную Евнеем в качестве выкупа за Ликаона, ясно указывает, что сидонцы были весьма искусными художниками:

Чудной своей красотой помрачавшая в целой вселенной

Славные чаши, сидонян искусных изящное дело,

Мужи ее, финикийцы… продать привезли.

(Ил. XXIII, 742)

34. Много было высказано мнений об эрембах; скорее всего правы те, кто считает, что Гомер имеет здесь в виду арабов. Наш Зенон60 даже пишет, соответственно исправляя текст:

К черным проник эфиопам, гостил у сидонян, арабов.

(Од. IV, 84)

Изменять текст нет необходимости, так как чтение очень древнее. Лучше признать причиной затруднения перемену имени народа (ведь такая перемена часто встречается у всех народов), чем изменять чтение (как действительно и поступают некоторые, исправляя стих за счет изменения нескольких букв). Но самым лучшим нам представляется взгляд Посидония61, так как он выводит и здесь этимологию слов из родства народов и общих черт их характера. Ведь армяне, сирийцы и арабы обнаруживают тесное родство не только в отношении языка, но и в образе жизни, сходства телосложения особенно потому, что они живут в ближайшем соседстве. Месопотамия, населенная этими тремя народами, подтверждает это; так как у этих народов сходство особенно заметно. И если в зависимости от долгот здесь существует несколько большее различие между северным и южным народами, чем между этими двумя народами и сирийцами, занимающими центральное положение, тем не менее у них преобладают общие черты. Ассирийцы, ариане и араммеи обнаруживают некоторое сходство как с упомянутыми C. 42народами, так и между собой. Действительно, Посидоний предполагает, что имена этих народов родственны; ведь те народы, говорит он, которых мы называем сирийцами, сами по-сирийски называются аримеями и араммеями; и существует сходство в имени последнего народа с именем армян, арабов и эрембов, так как этим именем древние греки, возможно, называли арабов, тем более что этимология слова подтверждает это. Большинство ученых действительно производит имя эрембов от ?ran embainein62; это имя впоследствии люди изменили для большей ясности в «троглодитов»63. Это — арабское племя, живущее на другой стороне Аравийского залива, что возле Египта и Эфиопии. Естественно было, продолжает Посидоний, чтобы поэт упомянул этих эрембов, сказав, что Менелай «прибыл» к ним с. 50 в том же смысле, как он говорит, что Менелай «прибыл» к эфиопам (ведь они живут вблизи Фиванской области). Впрочем, они были упомянуты не за их род занятий или выгоду, которую Менелай получил от них (ведь выгода не могла быть велика), но из-за продолжительности пребывания [у них] и связанной с этим славы. Ведь столь далекое путешествие приносило славу. Об этом говорит следующий стих:

Многих людей города посетил и обычаи видел;

(Од. I, 3)

и

…претерпевши немало, немало скитавшись, добра я

Много привез…

(Од. IV, 81)

А Гесиод в своем «Каталоге»64 говорит:

И дщерь Араба, сына кроткого Гермаона и Фронии,

Дщери владыки Бела.

[Фрг. 23 (45)]

И Стесихор говорит то же самое. Поэтому можно предположить, что во времена Гесиода и Стесихора страна уже называлась Аравией от этого Араба, хотя в героическую эпоху она, может быть, еще не носила этого имени.

35. Писатели, которые выдумывают какой-то особый эфиопский народ эрембов, или кефенов, составляющих другой народ, или пигмеев — третий и множество других, не заслуживают большого доверия, так как, помимо неправдоподобия такого объяснения, у них еще проявляется склонность смешивать мифический и исторический жанры. Близки к этим и писатели, рассказывающие о сидонцах в Персидском заливе или где-то еще в Океане или переносящие странствование Менелая в открытый Океан, равным образом и финикийцев они помещают далеко в Океане. Немаловажным основанием для недоверия служат их взаимные противоречия. Одни из них утверждают даже, что наши сидонцы являются колонистами финикийцев C. 43на Океане, добавляя, что причина, почему их зовут финикийцами65, — это красный цвет Персидского залива; другие же считают сидонцев на Океане колонистами из нашей Финикии. Некоторые писатели переносят даже Эфиопию в нашу Финикию, утверждая, что мифические приключения Андромеды происходили в Иоппе, хотя они это рассказывают не в силу незнакомства с местностью66 (где происходили эти приключения), а скорее потому, что рассказ ведется в мифической форме. То же самое правильно и относительно рассказов из Гесиода и других поэтов, приводимых Аполлодором, который даже не представляет себе, как их согласовать с сообщениями Гомера. Ведь Аполлодор сравнивает с этими рассказами гомеровские известия о Понте и Египте, обвиняя поэта в неведении на том основании, будто он, желая сказать правду, не говорил ее, но по с. 51 неведению считал правдой неправду. Гесиода, однако, никто не может упрекнуть в незнании, когда он говорит о «полусобаках-полулюдях», «длинноголовых людях» и о «пигмеях»; не следует упрекать и самого Гомера в незнании за эти мифические рассказы (к числу их относятся и его рассказы о пигмеях); и Алкмана — за рассказы о «людях с перепонками на ногах»; или Эсхила — о «псоглавцах», о «людях с глазами на груди» и «одноглазых»67. Потому что мы не обращаем много внимания на прозаических писателей, пишущих о многих предметах в исторической форме, даже если они не признаются, что имеют дело с мифами. Ведь сразу видно, когда они сознательно вплетают (в свое изложение) мифы не по незнанию фактов, а придумывают невероятное, чтобы удовлетворить склонность к чудесному и доставить удовольствие слушателям. Между тем создается впечатление, что это происходит по незнанию, потому что они преимущественно выдумывают с некоторым правдоподобием такие фантастические рассказы о предметах. Феопомп открыто признается, что будет рассказывать мифы в своей истории — лучшая манера исторического изложения, чем у Геродота, Ктесия, Гелланика и авторов описания Индии68.

36. О явлениях в Океане у Гомера говорится в форме мифа, так как эта форма изложения должна быть целью поэта. Ведь от приливов и отливов в Океане Гомер взял миф о Харибде, хотя даже сама Харибда не является всецело измышлением поэта, но образ ее дан в соответствии с рассказами о Сицилийском проливе. Если же Гомер утверждает, что прилив и отлив происходит три раза в течение суток (хотя это бывает только дважды) в таких словах:

…Харибда,

Три раза в день поглощая и три раза в день извергая

Черную воду,

(Од. XII, 105)

то он все же мог бы выразиться и так; ведь мы не должны думать, что он сказал так по незнанию факта, но для того чтобы создать впечатление трагического и вызвать страх: Кирка в своих речах вызывает сильный страх у Одиссея, чтобы заставить его отказаться от своего намерения, поэтому она смешивает правду с ложью. Во всяком случае Кирка сказала теми же самыми стихами так:

…Харибда,

Три раза в день поглощая и три раза в день извергая

Черную воду. Не смей приближаться, когда поглощает.

Сам Посейдон от погибели верной тогда не избавит.

(Од. XII, 105)

Однако Одиссей попал туда в момент поглощения и, как сам он говорит, не погиб.

C. 44В это мгновение влагу соленую хлябь похищала;

Я, ухватясь за смоковницу, росшую там, прицепился

К ветвям ее, как летучая мышь, и повис…

(Од. XII, 431)

с. 52 Затем, дождавшись корабельных обломков и снова ухватившись за них, он спасся. Таким образом, Кирка сказала неправду. И как она сказала неправду в одном случае, так она солгала и в другом: «три раза в день поглощая» вместо «два раза». Притом такого рода гипербола общеупотребительна, например, когда мы говорим «трижды блаженные» и «трижды несчастные». Также и поэт говорит:

Троекратно счастливы Данаи

(Од. VII, 306)

и

Сладкая, трижды желанная

(Ил. VIII, 488)

или

В три и четыре куска.

(Ил. III, 363)

Можно, пожалуй, вывести заключение также на основании истекшего времени, что Гомер некоторым образом намекает на истину; ведь тот факт, что обломки кораблей так долго оставались под водой и только поздно были выброшены Одиссею, который с нетерпением их ожидал, все время цепляясь за ветви дерева, лучше подходит к предположению, что прилив и отлив происходит дважды, чем трижды за оба периода времени (т. е. дня и ночи):

Так там, вися без движения, ждал я, чтоб вынесли волны

Мачту и киль из жерла, и в тоске несказанной я долго

Ждал — и уж около часа, в который судья, разрешивши

Юношей тяжбу, домой вечерять утомленный уходит

С площади, — выплыли вдруг из Харибды желанные бревна.

(Од. XII, 437)

Все это производит впечатление, что истек значительный промежуток времени и что поэт старается продлить время вечера, так он говорит не вообще «в час, когда судья встает после заседания», но прибавляет «в час, когда, разрешивши многие тяжбы», следовательно, судья несколько задержался. И другое соображение: средство спасения, которое поэт предлагает потерпевшему кораблекрушение Одиссею, было бы неправдоподобным, если бы прилив не отбрасывал героя всякий раз назад, прежде чем отлив успевал отнести его на далекое расстояние.

37. В согласии с Эратосфеном и его школой Аполлодор критикует Каллимаха за то, что тот — ученый филолог — считает Гавд69 и Коркиру местностями, по которым странствовал Одиссей. Этот взгляд Каллимаха противоречит основному замыслу Гомера — перенести в Океан упоминаемые им места странствований Одиссея. Но если странствований не было вообще и все это — только выдумка Гомера, тогда критика Аполлодора с. 53 справедлива; если странствования и происходили, но в других местах, тогда Аполлодору следовало бы сказать сразу, в каких местах они были, и таким образом исправить неосведомленность Каллимаха. Целиком весь рассказ, по всей вероятности, нельзя признать выдумкой (как я указал выше)70, но так как нельзя указать никаких других местностей, заслуживающих большего доверия, то Каллимаха следует избавить от этого упрека.

C. 4538. И Деметрий из Скепсиса в этом вопросе не только не прав, но его мнение явилось даже причиной некоторых ошибок Аполлодора, потому что Деметрий, с жаром отвергая мнение Неанта из Кизика о том, что аргонавты по пути в Фасис (плавание, допускаемое Гомером и другими писателями) воздвигли по соседству с Кизиком святилище Идейской Матери71, говорит, что Гомер вовсе не знал о путешествии Иасона в Фасис. Это утверждение противоречит не только словам Гомера, но и его собственным высказываниям. Ведь Деметрий говорит, что Ахиллес разорил Лесбос и другие места, но пощадил Лемнос и соседние острова по родству с Иасоном и его сыном Евнеем, который владел тогда островом Лемнос. Как же возможно, что поэт, зная, что Ахиллес и Иасон были родственниками, земляками или соседями, или какими ни на есть друзьями (это родство объяснялось не чем иным, как тем, что оба они были фессалийцами — один из Иолка, а другой из ахейской Фтиотиды), все же не знал, как это вздумалось Иасону, фессалийцу и жителю Иолка, не оставить на родине наследника, но сделать своего сына владыкой Лемноса. Ведь Гомер знал Пелия и дочерей Пелия и самую благородную из них — Алкесту и ее сына:

…предводил же Эвмей их

Сын Адмета любимый, который рожден им с Алкестой,

Дивной женою, прекраснейшей всех из Пелеевых дщерей.

(Ил. II, 714)

И неужели он не слышал о приключениях Иасона, об Арго и аргонавтах (эти факты признаются всеми), а выдумал плавание в Океане из страны Эета без всякого исторического основания для своего рассказа?

39. Ведь, как все согласны, первоначальное плавание в Фасис по приказанию Пелия, возвращение и занятие островов (как бы продолжительно оно ни было) во время плавания вдоль берегов содержат какой-то элемент правдоподобия. Я утверждаю, что и еще более далекое странствование Иасона (как и странствование Одиссея и Менелая) также в какой-то степени правдоподобно, как это доказывается существующими до сих пор и заслуживающими доверия памятниками, а к тому же и словами Гомера. Так, например, около Фасиса показывают город Эю и признается достоверным, что Эет царствовал в Колхиде, а имя Эета72 часто встречается среди местных жителей той страны. Далее, волшебница Медея является исторической личностью, и богатства тамошней страны, состоящие из золотых, серебряных, железных и медных рудников внушают мысль об истинном мотиве похода, что заставило и Фрикса еще раньше с. 54 предпринять такое путешествие. Кроме того, существуют памятники обоих походов: святилище Фрикса73, расположенное на границах Колхиды и Иберии, и святилища Иасона, которые показывают во многих местах в Армении и Мидии и в соседних с ними странах. И, кроме того, как говорят, есть C. 46много доказательств похода Иасона и Фрикса в области Синопы и примыкающего к ней побережья, а также в районе Пропонтиды и Геллеспонта, вплоть до Лемносской области. Существуют следы похода Иасона и преследовавших его колхов в обширной области вплоть до Крита, Италии и Адриатического моря; на некоторые из них указывает Каллимах:

Видел Эглета74, Анафу, соседнюю с Ферой Лаконской,

в элегии, которая начинается словами:

Я воспою, как герои из царства Китейца Эета

Плыли, назад возвращаясь в древнюю Гемонию.

В другом месте Каллимах говорит о колхах:

Весла они опустили у Иллирийского моря,

Где златокудрой Гармонии камень могильный лежит.

Там городок основали, что назвал бы «изгнанников градом»

Грек, а на их языке Полы ведь имя ему.

Некоторые утверждают, что Иасон и его спутники даже поднялись вверх по Истру на значительное расстояние; другие же говорят, что они достигли Адриатического моря. Первые высказывают такое мнение по незнанию этих местностей, а по утверждению последних, река Истр берет начало из большого Истра и впадает в Адриатическое море, впрочем, в их высказываниях нет ничего невероятного и невозможного.

40. Таким образом, Гомер, используя подобного рода сведения, ведет свой рассказ в согласии с историческими данными, но присоединяет к этому элемент сказочного, причем он придерживается обычая, общего для всех поэтов и своего собственного. Его изложение соответствует историческим известиям, когда он называет Эета, говорит об Иасоне и об Арго, когда наряду с Эей придумывает Эею и помещает Евнея на Лемносе, изображая этот остров любезным Ахиллесу, когда наподобие Медеи создает волшебницу Кирку

…богиню, сестру кознодея Эета.

(Од. X, 137)

Он вставляет в рассказ элемент мифического, перенося далеко в Океан странствования, последовавшие за путешествием в страну Эета. Ведь если принять упомянутые выше факты, тогда и слова

…всеми прославленный Арго

(Од. XII, 70)

с. 55 также верны, поскольку предполагается, что поход происходил в хорошо известных и густонаселенных странах. Если же дело обстоит так, как утверждает Деметрий из Скепсиса, ссылаясь на авторитет Мимнерма (Мимнерм помещает жилище Эета в Океане на востоке, за пределами обитаемого мира, утверждая, что Иасон был послан туда Пелием и привез оттуда руно), то, во-первых, поход за руном становится невероятным (так как он был совершен в неведомые и таинственные страны), во-вторых, поход через пустынные и необитаемые области и столь удаленные от нашей части света не мог быть ни знаменитым, ни «всеми прославленным». Мимнерм говорит:

C. 47И сам Иасон никогда бы с руном из Эи

Не возвратился, свершив полный страдания путь.

Дерзкому Пелию трудный урок выполняя, не смог ведь

Вод Океана прекрасных он никогда бы достичь.

И далее:

В город Эета, туда, где лучи быстрые Солнца

В терем его золотой на ночь пришли отдохнуть,

У Океана брегов, куда прибыл божественный Ясон.

(Фрг. 10. Бергк)

III

1. Эратосфен не прав и в том, что он весьма подробно упоминает людей, не заслуживающих упоминания, критикуя их в одном смысле, в другом же доверяет им, ссылаясь даже на их авторитет, например на Дамаста и подобных. Ведь если у них и есть зерно истины, то все же не следует ссылаться на них в таком случае или из-за этого им доверять. Напротив, такой способ нужно применять только в отношении людей достойных, которые сообщили много верного, хотя много фактов пропустили или изложили неосновательно, но ничего не высказали заведомо ложного. Ссылаться же на авторитет Дамаста ничуть не лучше, чем пользоваться свидетельством Антифана из Берги или мессенца Евгемера и прочих писателей, которых сам Эратосфен цитирует, чтобы высмеять их нелепую болтовню. Сам Эратосфен передает один из таких нелепых рассказов Дамаста, который полагает, будто Аравийский залив является озером и что Диотим, сын Стромбиха, будучи во главе афинского посольства, поднялся вверх по реке Кидну из Киликии до реки Хоаспа, которая протекает около Суз, и через 40 дней прибыл в Сузы; и Эратосфен говорит, что Дамасту все это рассказал сам Диотим. Затем Эратосфен прибавляет, что Дамаст выражает удивление, как это возможно, чтобы река Кидн, пересекая Евфрат и Тигр, впадала в Хоасп.

2. Эратосфена можно упрекнуть не только за подобные рассказы; он утверждает, что в его время точных и подробных сведений о морях еще не было, и в то же время призывает нас не принимать необдуманно на веру с. 56 сообщения из случайных источников и пространно излагает причины, почему мы не должны верить никому из тех, кто пишет мифические рассказы о странах, расположенных вдоль Евксинского Понта и Адриатического моря; сам он, однако, верит рассказам первого встречного. Так, например, он принял на веру сообщение, что Исский залив является самым восточным пунктом Средиземного моря, между тем как залив у Диоскуриады в самом отдаленном углу Евскинского Понта находится почти на 3000 стадий восточнее, даже если следовать исчислению стадий самого Эратосфена, о котором он говорит. При описании северной и самой отдаленной частей Адриатического моря он не оставляет в стороне ни одной басни. Он верит множеству фантастических рассказов о странах за Геракловыми Столпами, упоминая остров по имени Керну и другие страны, которые теперь нигде нельзя обнаружить; об этом я упомяну далее. C. 48И хотя Эратосфен сказал, что древнейшие греки совершали плавания ради грабежа и торговли, правда не в открытом море, а вдоль берегов, как например Иасон, который даже оставил корабли и из страны колхов предпринял поход вплоть до Армении и Мидии, но позднее он говорит, что в древнее время никто не решался плавать ни по Евксинскому Понту, ни вдоль берегов Ливии, Сирии и Киликии. Если под словом «древние» он понимает тех людей, которые жили в незапамятные времена, то нам вовсе не нужно говорить о них, совершали ли они плавания или нет. Если же Эратосфен говорит о людях, упоминаемых в предании, то можно сказать не задумываясь, что древние, по-видимому, совершали более далекие путешествия по суше и по морю, чем люди позднейшего времени, если только следует принимать во внимание такое предание. Например, Дионис, Геракл и сам Иасон, кроме того, Одиссей и Менелай, о которых рассказывает Гомер. Вероятно, что Фесей и Пирифой тоже решились на долгие путешествия и оставили о себе славу, будто совершили нисхождение в Аид, а Диоскуры потому же получили имя «хранителей на море» и «спасителей моряков». Кроме того, сказание о господстве Миноса на море1 и слухи о путешествиях финикийцев2 (которые немного спустя после Троянской войны объехали страны за Геракловыми Столпами и основали там города, так же как и в середине Ливийского побережья) получили широкую известность. А Энея, Антенора, энетов и вообще всех обреченных на скитание из-за Троянской войны по всему обитаемому миру разве не следует считать людьми древнего времени? Ведь тогдашним грекам, как и варварам, из-за долгой войны приходилось терять и свое домашнее имущество, и приобретенное войной. Поэтому после гибели Трои не только победители стали заниматься морским разбоем из-за бедности, но еще больше того побежденные, уцелевшие после войны. Последние, по преданию, основали множество городов по всему побережью за пределами Эллады и в некоторых местах внутри страны.

3. Рассказав о том, насколько продвинулись вперед в познании обитаемого мира не только поколение после Александра, но и люди его времени, Эратосфен переходит к вопросу о форме земли, однако не земли с. 57 в смысле обитаемого мира (что более бы подходило в его специальном сочинении об этом предмете), а земли в целом. И этот вопрос, конечно, также подлежит обсуждению, но в своем месте. Итак, установив, что земля как целое шаровидна (правда, не так шаровидна, как если бы была выточена C. 49на токарном станке, а имеет некоторые неровности на шаровой поверхности), он приписывает ей много последовательных отступлений от правильной формы в результате воздействия воды, огня, землетрясений, вулканических извержений и других причин подобного рода; и здесь также он не соблюдает должного порядка. Ведь шаровидная форма, свойственная земле в целом, проистекает из строения вселенной, а такие изменения, как указывает Эратосфен, вовсе не приводят к изменению земли в целом (ведь в больших телах такие незначительные изменения незаметны), хотя и влекут за собой все новые и новые состояния только для обитаемого мира, и непосредственные причины, вызывающие их, различны.

4. Далее, по словам Эратосфена, особенно требует изучения вопрос, отчего во многих местах внутри материка на расстоянии 2 или 3 тысяч стадий от моря находят большое количество двустворчатых раковин, раковин устриц, гребенчатых раковин, а также встречаются лиманы, например, говорит он, в окрестностях храма Аммона и вдоль дороги, ведущей к нему на протяжении 3000 стадий3. В этой местности существуют, по его словам, большие отложения устричных раковин; и теперь еще можно обнаружить там пласты соли и струи морской воды, поднимающиеся на известную высоту; кроме того, там показывают обломки морских кораблей, которые выброшены, по словам туземцев, через какую-то расселину, и дельфинов, изображенных на маленьких столбиках с посвятительной надписью: священных послов Кирены. Рассказав об этом, Эратосфен с одобрением цитирует мнение физика Стратона4 и Ксанфа из Лидии. По словам Ксанфа, в царствование Артаксеркса была столь сильная засуха, что высохли реки, озера и колодцы, а самому ему приходилось во многих местах вдали от моря — в Армении, в Матиене и в Нижней Фригии — видеть камни в форме двустворчатой раковины, раковины гребенчатого типа, отпечатки гребенчатых раковин и лиман, поэтому он высказал убеждение, что эти равнины когда-то были морем. Далее, Эратосфен одобряет мнение Стратона, который еще ближе подходит к исследованию причин. Стратон высказывает мнение, что Евксинский Понт прежде не имел выхода у Византия, но реки, впадающие в Понт, прорвали и открыли проход и вода устремилась в Пропонтиду и Геллеспонт. То же самое явление, по Стратону, произошло и в Средиземном море. Ведь в этом случае пролив у Столпов был размыт после того, как море наполнилось водой рек, и во время отлива воды обнаружились мели. По мнению Стратона, причина этого, во-первых, в том, что уровень дна Атлантического океана и Средиземного моря различен, во-вторых, что у Столпов еще и теперь тянется поперек подводная гряда от Европы к Ливии, указывающая на то, что C. 50Средиземное море и Атлантический океан прежде не могли быть одним морем. Моря бассейна Понта, продолжает Стратон, очень мелки, тогда как с. 58 Критское, Сицилийское и Сардинское моря весьма глубоки, но так как рек, текущих с севера и с востока, очень много и они весьма большие, то моря бассейна Понта наполняются илом, другие остаются глубокими. В этом причина того явления, почему Понтийское море самое пресноводное и его течение направлено в сторону наклона дна5. Далее, по мнению Стратона, весь Понт целиком впоследствии будет занесен илом, если такие наносы будут продолжаться. Ведь даже теперь уже обмелели области на левой стороне Понта, например Сальмидесс и область в устье Истра, называемая моряками «Груди» и Скифская пустыня. Может быть, и храм Аммона, прежде находившийся на берегу моря, теперь лежит в центре страны вследствие того, что произошел отлив морских вод. Стратон предполагает, что оракул Аммона, по всей вероятности, получил такую широкую известность и славу оттого, что был расположен на море; теперешнее местоположение оракула, столь удаленное от моря, не дает разумного объяснения его известности и славы; и Египет в древности был покрыт морем вплоть до болот в Пелусийской области, горы Касия и Сирбонийского озера. Действительно, даже еще теперь в Египте при добыче соли находят углубления, наполненные песком и ископаемыми раковинами, как если бы страна прежде была затоплена морем и вся область около горы Касия и так называемая Герра представляли собой болото, соединявшееся с заливом Красного моря; после того как море отступило, в этих местностях обнажилась суша, но Сирбонийское озеро осталось; затем и оно прорвалось к морю и превратилось в болото. Таким образом, берега так называемого озера Мериды имеют больше сходства с морскими берегами, чем с берегами реки. Можно допустить поэтому, что значительная часть материка некогда была покрыта водой в течение определенного периода, а затем снова обнажилась; равным образом можно допустить, что вся поверхность земли, находящаяся теперь под водой, представляет неровности на дне моря, подобно тому, разумеется, как часть земли над поверхностью моря, на которой мы живем, подвержена многочисленным изменениям, как утверждает сам Эратосфен. Таким образом, что касается аргументации Ксанфа, то в ней нельзя обнаружить ничего нелепого.

5. Стратона, однако, можно упрекнуть за то, что он при наличии многих истинных причин искажений не замечает их и выставляет причины несуществующие. C. 51Ведь первая причина, по его словам, — это разница уровней и глубины Средиземного моря и Атлантического океана. Но что касается поднятия и опускания моря, затопления им некоторых областей и последующего отступления от них моря, то причину этих явлений следует искать не в различии уровней дна — в одном случае более низкого, в другом — более высокого, — но в том факте, что само морское дно то поднимается, то опускается, а вместе с ним происходят поднятие и опускание моря; ведь при поднятии уровня моря вода будет затоплять берега, а при понижении его вода опустится до прежнего уровня. Если этот взгляд Стратона правилен, то всякое внезапное увеличение массы воды в море должно сопровождаться наводнением, например во время высоких с. 59 приливов на море или разлития рек, причем в одном случае вода перемещается из другой части моря, а в другом — масса воды [просто] увеличивается. Но увеличение массы воды из рек не наступает внезапно и неожиданно (что и вызывает вздутие моря), приливы не продолжаются достаточно долго, чтобы вызвать это (они происходят регулярно), и не производят наводнений ни в Средиземном море, ни где-либо в другом месте. Поэтому нам остается признать причиной изменений6 твердое основание моря, или находящееся под морем, или временно намываемое водой, скорее всего подводное дно. Ведь земля, пропитанная водой, легче, подвижнее и скорее подвержена изменениям, потому что пневматический элемент7 — основная причина подобных явлений — здесь более значителен. Но, как я сказал, непосредственная причина таких явлений в том, что само морское дно то поднимается, то оседает, а не в том, что одни части дна высокие, а другие менее высокие. Тем не менее Стратон выставляет причиной последнее, полагая, что явления, происходящие в реках, имеют место и на море; он думает, что морское течение берет свое начало с высоких мест, в противном случае он не считал бы дно моря причиной течения у Византия; он утверждает, что дно Евксинского Понта выше дна Пропонтиды и моря, следующего за Пропонтидой, прибавляя в то же время причину этого; глубокие места Евксинского Понта, наполняясь илом — речными наносами, мелеют, поэтому и вода вытекает за его пределы. Этот взгляд он целиком переносит и на Средиземное море, сравнив его с Атлантическим океаном, так как, по его мнению, дно Средиземного моря становится выше дна, лежащего под Атлантическим океаном; ведь он считает, что Средиземное море также наполняется наносами многих рек и наслаивает на дно массу ила как и Евксинский Понт. Но тогда должно быть верно и то, что морское течение у Столпов и Кальпы, ведущее [в Океан], похоже на течение у Византия, текущее [в Эгейское море]8. Однако я опускаю это обстоятельство; ведь скажут, что то же самое явление происходит и здесь [у Геракловых Столпов], но течение теряется в отливах и приливах, становясь незаметным.

6. Вот что интересно узнать: если предположить, что дно Евксинского C. 52Понта было ниже дна Пропонтиды9 и моря, следующего за Пропонтидой, до того как открылся проход у Византия, то что же препятствовало наполнению Евксинского Понта водами рек, все равно было ли оно прежде морем или просто озером больше Меотиды? Если это так, то я спрашиваю дальше: разве не верно, что уровни воды Евксинского Понта и Пропонтиды были такими, что (пока они оставались одинаковыми) эти моря нельзя было заставить прорваться и вытекать в силу равного сопротивления и давления; но когда уровень внутреннего моря стал более высоким, тогда излишек воды прорвался и вытек из него. И разве не в этом причина слияния внешнего моря с внутренним и образования одинакового уровня (все равно было ли последнее первоначально морем или когда-нибудь озером и позднее морем) в силу смешения с внутренним морем и его преобладания? Ведь если и в этом со мной согласятся, то теперешнее с. 60 течение будет таким же, но причиной его не будет являться более высокое или наклонное дно моря, как это утверждает Стратон.

7. Эти основные положения мы должны распространить на Средиземное море и Атлантический океан, считая причиной течения не морское дно и его наклон, а реки. Ведь действительно, согласно названным выше писателям10, представляется весьма вероятным, что даже если все наше Средиземное море прежде было озером, то, наполнившись водой рек, оно вышло из берегов и излило свои воды через узкий пролив у Столпов, образовав как бы водопад; Атлантический же океан, все более и более наполняясь водой, с течением времени слился со Средиземным морем, объединившись на одном уровне; таким образом, Средиземноморский водоем превратился в море в силу преобладающего влияния Атлантического океана. Вообще сравнение моря с реками совершенно противоречит физической науке: ведь реки текут вниз по наклонному руслу, тогда как море не имеет наклона. Течение в проливах объясняется другой причиной, а не тем, что наносы речного ила заполнили глубокие места в море. Ведь наносы образуются у самых устьев рек, например так называемые «Груди»11 в устье Истра, Скифская пустыня и Сальмидесс (где и другие бурные потоки содействуют образованию наносов); песчаное низкое устье Фасиса и топкое побережье Колхиды; устье Фермодонта и Ириса, вся Фемискира, равнина Амазонок и большая часть Сидены. Так же обстоит дело и с другими реками; ведь все они подражают Нилу, превращая в сушу находящееся перед ними русло, одни в большем, другие в меньшем размере. В меньшей степени те, которые не приносят много ила, в большей же те, которые текут на большом пространстве по стране с мягкой почвой, принимая притоками много бурных ручьев. К числу последних принадлежит Пирам, который много земли нанес в Киликии; к нему относится следующий оракул:

C. 53Будет сие средь потомков, когда Пирамос среброводный

Берег морской нанесет, достигнув священного Кипра.

Ведь Пирам, вытекая судоходной рекой из средней части Катаонской равнины и пробивая себе проход в Киликию через ущелье Тавра, впадает в пролив, лежащий между Киликией и Кипром.

8. Причина же, почему наносы рек, двигаясь вперед, не достигают открытого моря, в том, что море по свойственному ему от природы приливно-отливному течению отбрасывает их вспять. Ведь море похоже на живые существа и подобно им вдыхает и выдыхает; таким же образом и море находится в «постоянном обратном движении, возникающем из него самого и непрерывно возвращающемся назад»12. Для наблюдателя, стоящего на берегу во время волнения на море, это ясно, потому что волна то заливает его ноги, то обнажает, то снова заливает, и это происходит непрерывно. Вместе с прибоем набегает и волна, которая (будь она даже самой легкой) все же, устремляясь вперед, обладает большей силой и выбрасывает всякий посторонний предмет на сушу:

с. 61

…вдруг почерневшие зыби

Грозно холмятся и множество пороста хлещут из моря.

(Ил. IX, 7)

Это происходит чаще при ветре, но и во время затишья, когда ветер дует с суши. Тем не менее волна несется к берегу против ветра, как будто, двигаясь вместе с морем, она участвует в собственном движении моря. Это имеет в виду Гомер, говоря:

…нахлынув

С громом об берег дробятся ужасным, и выше утесов

Волны понурые скачут, брызжут соленую пену;

(Ил. IV, 425)

и

и высокие окрест

Воют брега от валов, изрыгаемых морем на сушу.

(Ил. XVII, 265)

9. Поэтому натиск волны имеет достаточную силу, чтобы выбросить посторонний предмет. Это явление называют «очищением»13 моря, в силу чего волны выбрасывают на сушу трупы и обломки кораблекрушения. Но отлив не обладает такой силой, чтобы увлекать назад в море выброшенные волной на берег мертвое тело или кусок дерева, или самый легкий предмет — пробку — даже из ближайших к морю мест, где эти предметы были оставлены волнами. Таким же образом ил и насыщенная илом вода выбрасываются волнами (причем этому содействует тяжесть ила), так что ил оседает на землю, прежде чем его успеет унести в открытое море. Действительно, сила речного течения прекращает свое действие на коротком расстоянии от устья реки. Возможно, что море, начиная с берегов, совершенно занесет илом, если в него непрерывно будут поступать речные наносы. И это может произойти, если допустить, что Евксинский Понт C. 54глубже Сардинского моря, которое, по словам Посидония, является самым глубоким из всех измеренных морей — около 1000 оргий.

10. Однако такое объяснение, пожалуй, менее приемлемо; поэтому я считаю необходимым наше истолкование вопроса поставить в тесную связь с более очевидными явлениями, так сказать, наблюдаемыми ежедневно. Ведь наводнения [как мы видим, возникают вследствие поднятия морского дна] и землетрясения, вулканические извержения и подъем морского дна вызывают и поднятие моря, тогда как опускание дна моря способствует его понижению. Ибо невозможно, чтобы раскаленные массы изнутри земли и маленькие островки могли быть подняты на поверхность, а большие острова — нет, чтобы таким образом образовались острова, а материки — нет. Равным образом могут происходить малые и значительные оседания дна моря, если только верно говорят, что в силу землетрясений появляются зияющие расселины и земля поглощает целые местности и селения, как это произошло в Буре и Бизоне и во многих других местах. Относительно Сицилии можно в равной степени предположить, с. 62 что она является обломком Италии или что она была выброшена силой огня из глубины Этны и [в таком положении] осталась; то же самое можно сказать о Липарских и Пифекусских островах14.

11. Эратосфен отличается такой наивностью, что, будучи математиком, не хочет даже подтвердить научные положения Архимеда, который в своем трактате «О плавающих телах»15 говорит, что поверхность всякого жидкого тела в состоянии покоя и равновесия шаровидна и этот шар имеет одинаковый центр с землей. Ведь это положение принимают все, кто вообще занимается математикой. Хотя сам Эратосфен и признает, что Средиземное море является одним сплошным морем, однако он считает, что оно имеет одну общую непрерывную поверхность, даже в местах, лежащих в непосредственной близости. В доказательство такого неразумного мнения он ссылается на авторитет строителей, хотя сами математики объявили строительное искусство частью математики. Ведь, по его словам, Деметрий [Полиоркет] сделал попытку прорыть Пелопоннесский перешеек16, чтобы устроить проход своему флоту, но выполнить это намерение Деметрию помешали строители-инженеры: они сделали измерения и доложили, что море в Коринфском заливе выше, чем у Кенхреев, так что если прорыть разделяющую два моря полосу земли, то весь Эгинский пролив и сама Эгина с соседними островами будет затоплена и канал будет бесполезен. Эратосфен говорит, что по этой причине узкие проливы имеют сильные течения, особенно Сицилийский пролив, в котором происходят явления, схожие с приливами и отливами в Океане; ведь течение в нем изменяет направление дважды каждый день и ночь, подобно тому как в Океане C. 55дважды бывают прилив и отлив. В самом деле, продолжает Эратосфен, приливу соответствует течение, которое стремительно несется из Тирренского моря в Сицилийское, как будто бы с более высокого уровня, и действительно называется «нисходящим»; это течение соответствует приливу и потому, что начинается и оканчивается одновременно с приливами; ведь начинается оно во время восхода и захода луны и прекращается, когда луна достигнет обоих меридианов, именно меридиана — над землей или под землей. Отливу соответствует обратное течение (оно называется «восходящим»), которое подобно отливам начинается, когда луна доходит до обоих меридианов, и прекращается при достижении луной пунктов восхода и захода.

12. Вопросом о приливах и отливах достаточно занимались Посидоний17 и Афинодор. Что же касается обратного течения в проливах (которое подлежит более глубокому естественнонаучному исследованию, чем это нужно для настоящего труда), то достаточно только сказать для объяснения [течения в проливах], что характер течения, соответственно каждому роду [проливов] не один и тот же; ведь в таком случае Сицилийский пролив не менял бы своего течения дважды в день (как говорит Эратосфен), а Халкидский — 7 раз в день, тогда как пролив у Византия вовсе не меняет своего течения, а постоянно имеет только одно, идущее из Понта в Пропонтиду и, по сообщению Гиппарха, даже иногда с. 63 останавливающееся; если бы характер течений был действительно одним и тем же, то это была бы не та причина, которую выставляет Эратосфен: море по обеим сторонам пролива имеет разный уровень. Ведь это не имело бы места и в отношении рек, разве только когда они имеют катаракты; и при наличии катарактов они не текут вспять, но всегда текут по направлению более низкого русла. И это происходит оттого, что течение и его поверхность наклонны. Но кто же скажет, что поверхность моря наклонна, особенно имея в виду гипотезы, по которым 4 тела (которые мы также называем «стихиями») имеют шаровую форму?18 И поэтому пролив не только не течет вспять, но и не стоит на месте вообще без течения, хотя в нем происходит слияние двух морей; но уровень не один [а два]: один — выше, другой — ниже. Ведь вода — не то, что земля, которая, отличаясь твердостью, приняла соответствующую форму и поэтому имеет постоянные углубления и возвышенности, — в силу простого влияния тяжести движется по земле, принимая такого рода поверхность, какую ей приписывает Архимед.

13. К замечаниям об Аммоне и Египте Эратосфен добавляет предположение о том, что гора Касий некогда омывалась морем и вся область, где ныне лежат так называемые Герры, представляла собой болото (так что соединялась с заливом Красного моря), но при слиянии морей19 она обнаружилась. C. 56Утверждение, что упомянутая область была заболочена, представляется сомнительным, так как она соединялась с заливом Красного моря, потому что «быть соединенным с чем-либо» означает или «подходить близко», или «касаться», так что если это выражение отнести к массе воды, то оно означало бы, что одна масса воды сливается с другой. Мое объяснение сводится к тому, что мелководье «подошло» к Красному морю, когда еще узкий перешеек у Геракловых Столпов был закрыт; и только после разрыва этого перешейка мелководье отошло вследствие понижения уровня Средиземного моря из-за отлива воды через пролив у Геракловых Столпов. Но Гиппарх, истолковав выражение «быть соединенным» равнозначным выражению «сливаться» (т. е. полагая, что наше Средиземное море «слилось» с Красным морем вследствие наполнения водой), критикует Эратосфена и спрашивает: почему, когда наше Средиземное море из-за отлива вод у Геракловых Столпов изменило свой уровень в том направлении, это не заставило Красное море (которое слилось с ним) также изменить уровень; почему, наконец, Красное море сохранило [прежний] уровень, а не понизилось как Средиземное? Ведь, продолжает он, даже если согласиться с самим Эратосфеном, все внешнее море слилось воедино, следовательно, западное и Красное море образуют единое море. Затем Гиппарх добавляет вывод, что море за Геракловыми Столпами, Красное море и даже Средиземное (слившееся с Красным) имеют одинаковый уровень.

14. Эратосфен возражает на это, что не говорил о слиянии Средиземного моря с Красным в то время, как Средиземное море переполнилось, но утверждал только, что Средиземное приблизилось к Красному; кроме с. 64 того, из его положения не следует, что одно сплошное море всюду имеет одинаковую высоту и одинаковый уровень (как, например, не имеет наше Средиземное море и совершенно несомненно — его часть у Лехея и около Кенхреев)20. Это обстоятельство отмечает и сам Гиппарх в сочинении против Эратосфена. Так как Гиппарху известна эта точка зрения Эратосфена, то пусть он лучше выдвинет против какие-нибудь собственные доводы и не принимает сразу на веру, будто тот, кто говорит о едином внешнем море, утверждает, что и уровень повсюду одинаков.

15. Считая надпись киренских священных послов на дельфинах21 подложной, Гиппарх приводит неубедительный довод в пользу своего взгляда: хотя основание Кирены и относится к временам, о которых помнит человечество, однако ни у кого из историков не встречается упоминания о том, что оракул когда-либо находился у моря. Почему же, несмотря на отсутствие у историков сообщения об этом факте, по признакам, на которых мы основываем свою догадку, что эта местность была некогда приморской, нельзя заключить, что дельфины были действительно посвящены и надпись была составлена киренскими священными послами? Далее, хотя Гиппарх принял, что вместе с поднятием морского дна поднялось и само море и наводнило всю местность вплоть до оракула22 (находящегося на расстоянии, C. 57несколько большем 3 тысяч стадий от моря), почему он не допускает поднятия моря до такой высоты, чтобы были покрыты весь остров Фарос и большая часть Египта, как будто такой высоты подъема моря было бы недостаточно, чтобы наводнить также и эти области. И затем, сказав, что если бы Средиземное море действительно наполнилось до образования прорыва у Столпов, до уровня, указанного Эратосфеном, то прежде вся Ливия и большая часть Европы и Азия должны были быть покрыты водой, он прибавляет, что Понт, вероятно, в некоторых местах сливается с Адриатикой. Между тем Истр (по его предположению), разветвляясь на рукава из области Понта, впадает в оба моря в силу особого расположения местности. Но Истр не берет начала в Понтийских областях, напротив, его истоки находятся в горах над Адриатикой; он не впадает в оба моря, а только в Понт, разделяясь на рукава лишь у самого устья. Эту неосведомленность Гиппарха разделяют и некоторые его предшественники, которые признают существование какой-то другой, одноименной с Истром реки; последняя, по их представлениям, ответвляется от Истра и впадает в Адриатику; от этой реки, как они полагают, получило свое имя племя истров (так как этот Истр протекает через их область), и Иасон этим путем возвращался из страны колхов.

16. Для того чтобы развить у лиц, занимающихся географией, способность «не изумляться»23 изменениям (вызывающим, как сказано, наводнения и подобные явления природы), о которых я говорил по поводу Сицилии24, островов Эоловых и Пифекусских, стоит привести еще и другие примеры сходных с этими явлений, существующих теперь или имевших место в других областях, ибо представление о большом числе таких примеров устраняет «изумление». Так, непривычный факт смущает, с. 65 запутывает восприятие и обнаруживает нашу неосведомленность в явлениях природы и жизни вообще; например, если кто-нибудь рассказывал бы о происшествиях у островов Ферм и Ферасия, расположенных в проливе между Критом и Киренеей (из них Фера — метрополия Кирены), в Египте и во многих сходных местностях Греции. На полпути между Ферой и Ферасией из моря внезапно вырвалось пламя и держалось в течение четырех дней, так что все море вокруг кипело и пылало; пламя извергло остров (постепенно, словно рычагами поднимаемый из воды и состоящий из раскаленной массы) протяжением 12 стадий в окружности. После извержения первыми осмелились подплыть к этому месту родосцы (во время их господства на море), которые и воздвигли на острове святилище Посидону Асфалию25. А в Финикии, по словам Посидония, в результате землетрясения землей был поглощен город, расположенный выше Сидона, и разрушено C. 58около 2/3 самого Сидона; но не весь город погиб сразу, так что потери людей были не особенно значительны. Такая же беда разразилась над всей Сирией, но с несколько меньшей силой; землетрясение перекинулось на некоторые острова, распространившись по Кикладам и Евбее, так что ключи Арефусы (есть такой источник в Халкиде) иссякли, но спустя много дней забили снова через другое отверстие; землетрясение на острове в некоторых частях продолжалось до тех пор, пока на Лелантской равнине не разверзлась пропасть в земле, извергавшая поток огненной лавы.

17. Несмотря на то что уже много писателей подобрало примеры подобного рода, для нас будет достаточно сборника примеров, соответственно приведенных Деметрием из Скепсиса. Например, он упоминает следующие стихи Гомера:

Оба к ключам светлоструйным примчалися, где с быстротою

Два вытекают источника быстропучинного Ксанфа;

Теплой водою струится один…

Но источник другой и средь лета студеный катится.

(Ил. XXII, 147)

Он советует «не удивляться», если теперь еще остался источник холодной воды, а горячего уже не видно; причиной следует считать, по его словам, испарение горячей воды. По этому поводу он упоминает сообщение Демокла, который рассказывает о нескольких больших землетрясениях; одни из них происходили в древности в Лидии и Ионии в царствование Тантала и поглотили не только селения, но и разрушили гору Сипил; из болот там возникли озера, а Трою затопило волнами. Фарос в Египте некогда был морским островом, теперь же он каким-то образом превратился в полуостров, как Тир и Клазомены. Во время моего пребывания в Александрии египетской море около Пелусия и горы Касия поднялось и затопило страну, превратив эту гору в остров, так что дорога, идущая мимо Касия в Финикию, стала проходимой для судов. Не удивительно поэтому, если даже когда-нибудь перешеек, отделяющий Египетское море от Красного, разорвавшись или опустившись, откроет пролив и вызовет с. 66 слияние внешнего моря с внутренним, как это произошло с проливом у Геракловых Столпов. О подобных явлениях я уже говорил в начале этого сочинения; все эти примеры нужно свести воедино, чтобы обосновать нашу твердую веру в творческую деятельность природы, а также в изменения, совершаемые под воздействием других сил.

18. Что касается Пирея, то он прежде был островом, лежал «по ту C. 59сторону»26 материка и, как говорят, от этого получил свое название. Наоборот, Левкада после прорытия коринфянами канала через перешеек превратилась в остров, хотя прежде была мысом. Ведь к Левкаде, говорят, относятся слова Лаерта:

…Нерикон град на утесе земли матерой ниспровергнул.

(Од. XXIV, 377)

Здесь, значит, был сделан прокоп человеческими руками, а в других местах сооружены дамбы или мосты; так, теперь на острове у Сиракуз построен мост, соединяющий город с материком, тогда как раньше, по словам Ивика, была дамба из булыжника, который он называет «отобранным». Бура же и Гелика погибли: одна поглощена расселиной, образовавшейся в земле, другая смыта волной. И у Мефоны в Гермионском заливе вследствие вулканического извержения поднялась гора 7 стадий высоты; гора эта днем из-за сильного жара и запаха серы была недоступна, ночью же она на далеком расстоянии светилась, будучи настолько раскаленной, что море на 5 стадий вокруг кипело (волнение на море распространилось даже на 20 стадий) и было засыпано огромными обломками скал, величиной не меньше башен. Далее, Арна и Мидея были поглощены Копаидским озером; эти местности упоминал Гомер в «Списке кораблей»:

Арн, виноградом обильный, Мидею, красивую Ниссу.

(Ил. II, 507)

И несколько фракийских городов, видимо, затоплены озером Бистонидой и другим озером, называемым теперь Афнитидой; некоторые говорят, что затоплены и города трерцев, соседей фракийцев. И один из Эхинадских островов, прежде называемый Артемита, стал материком. Говорят еще, что то же самое произошло и с другими островками в устье Ахелоя как последствие наносов реки в море; по словам Геродота27, остатки их постепенно сливаются с материком. Затем есть несколько мысов в Этолии, которые прежде были островами; изменилась и Астерия, которую Гомер называет Астеридой:

Есть на равнине соленого моря утесистый остров

…его именуют

Астером, он невелик; корабли там приютная пристань

С двух берегов принимает.

(Од. IV, 844)

с. 67 Но в настоящее время она не имеет даже удобной якорной стоянки. Далее, на Итаке нет пещеры или грота Нимф, как описывает Гомер, но лучше причину этого приписать географическому изменению, чем неосведомленности Гомера или мифологической выдумке. Так как этот вопрос C. 60неясен, то я представляю его дальнейшему изучению.

19. Антисса была прежде островом, как говорит Мирсил, а так как Лесбос прежде назывался Иссой, то этот остров получил имя Антиссы; теперь же это — город на Лесбосе. Некоторые считают, что сам Лесбос представляет собой обломок, оторванный от горы Иды, подобно тому как Прохита и Пифекусса оторвались от Мисена, Капреи — от мыса Афины, Сицилия — от области Регия и Осса — от Олимпа28. И действительно, вблизи этих мест произошли такие изменения. И далее, река Ладон в Аркадии однажды остановилась в своем течении. По словам Дуриса, Раги в Мидии получили свое имя потому, что земля около Каспийских Ворот «была разорвана»29 вследствие землетрясения на таком расстоянии, что много городов и селений было разрушено и реки подверглись разнообразным изменениям. Ион говорит о Евбее в своей сатировой драме «Омфала»30:

Легкая волна Еврипа отделила Евбейскую землю

От Беотии, проливом отрезав

Выступ брега морского.

(Фрг. 18. Наук)

20. Деметрий из Каллатиса в рассказе о землетрясениях, некогда происходивших повсюду в Греции, говорит, что большая часть Лихадских островов и Кенея были затоплены морем; горячие источники в Эдепсе и Фермопилах, иссякнув на 3 дня, затем снова потекли; источники же в Эдепсе вырвались на поверхность и в других местах. В Орее обрушились стена, обращенная к морю, и около 700 домов; большая часть Эхина, Фалар и Гераклеи, что в Трахине, были разрушены, а строения в Фаларах уничтожены до основания. Подобная же участь постигла жителей Ламии и Лариссы: Скарфея была сброшена волной с основания; при этом утонуло не менее 1700 душ (из них больше половины фронийцев); затем поднялась тройная волна, одна часть которой понеслась по направлению к Тарфе и Фронию, другая часть — к Фермопилам, третья — по равнине до Дафнунта в Фокиде; источники рек на несколько дней иссякли; Сперхей изменил свое русло, так что проезжие дороги стали годными для плавания; Боагрий устремился по другому ущелью; многие части Алопы, Киноса и Опунта были повреждены; Эон — крепость над Опунтом — была совершенно разрушена; часть стены Элатеи была сломана; в Альпоне во время празднования Фесмофорий 25 девушек поднялись в одну из башен в гавани, чтобы полюбоваться видом; башня упала, а вместе с ней и девушки C. 61упали в море. Говорят, что на острове Аталанта31 (что около Евбеи) после образования в средней его части расселины в центре возник судоходный канал и некоторые равнины острова были затоплены на с. 68 расстоянии 20 стадий; триера, стоявшая на верфи, была поднята волной и переброшена через стену.

21. Историки присоединяют к этим рассказам об изменениях сообщения о переменах, происшедших в результате переселений, чтобы отучить нас излишне «изумляться». Это свойство [не изумляться] восхваляют Демокрит32 и все другие философы; он ставит эту доблесть наряду с неустрашимостью, невозмутимостью и душевной твердостью. Так, например, переселение западных иберийцев в области за Понтом и Колхидой (области, которые, по Аполлодору, отделены от Армении Араксом, но скорее рекой Киром и Мосхийскими горами), переселение египтян в Эфиопию и Колхиду и энетов из Пафлагонии в Адриатику. То же самое произошло и с греческими племенами — ионийцами, дорийцами, ахейцами и эолийцами; и энианцы, теперешние соседи этолийцев, некогда жили около Дотия и горы Оссы, среди перребов; но и сами перребы также являются пришельцами откуда-то. Настоящий труд полон примерами подобного рода, некоторые из них общеизвестны. Однако переселения карийцев, треров, тевкров и галатов, точно так же как большая часть походов вождей в отдаленные страны (например, Мадия Скифского, Теаркона Эфиопского, Коба Трерского, Сесостриса и Псаммитиха египетских, а также персов от Кира до Ксеркса), не всем одинаково известны. И киммерийцы, которых называют трерами (или какое-то племя киммерийцев), часто вторгались в страны, расположенные на правой стороне Понта, и в прилегающие к ним области, нападая иногда на Пафлагонию, иногда даже на Фригию, когда Мидас, по рассказам, напившись бычьей крови33, пошел навстречу своему року. Лигдамид тем не менее дошел во главе своих воинов до Лидии и Ионии и взял Сарды, но погиб в Киликии. Такие вторжения часто совершали киммерийцы и треры. Как говорят, треры и Коб были в конце концов изгнаны Мадием, царем скифов. Пусть эти примеры будут даны здесь, так как они содержат подходящие факты для всякой науки, описывающей мир в целом.

22. Возвращаюсь теперь к продолжению того, от чего я ранее отклонился34. Геродот35 утверждает, что не существует никаких гипербореев, потому что нет также и гипернотов. Эратосфен говорит, что этот нелепый C. 62довод похож на следующий софизм: если сказать, что «Не существует радующихся чужому несчастью, потому что нет и радующихся чужому благу». И, может быть, прибавляет Эратосфен, существуют и гиперноты, во всяком случае Нот не дует по Эфиопии, а дальше к северу. Так как ветры дуют на каждой широте и ветер, дующий с юга, всюду называется Нотом, то было бы удивительно, если бы существовало какое-нибудь обитаемое место, где это было бы не так. Наоборот, не только Эфиопия может иметь тот же Нот, что и мы, но вся область выше вплоть до экватора. Как бы то ни было, Геродота следовало бы обвинить в том, что он полагал, будто гипербореями назывались те народы, в областях которых Борей не дует. Ведь если поэты употребляют это выражение скорее в мифическом смысле, то их толкователи по крайней мере должны были бы с. 69 прислушаться к голосу здравого смысла; признать, что под «гипербореями» имеются в виду только народы крайнего севера. Граница северных народов — северный полюс, а южных — экватор; граница же ветров — та же самая.

23. Вслед за этим Эратосфен переходит к возражениям тем писателям, которые рассказывают явно вымышленные и невозможные вещи: одни в виде сказаний, другие — в научной форме; о них не стоило бы упоминать. И Эратосфену не следовало бы в таком вопросе обращать внимание на подобных болтунов. Таков ход доказательств Эратосфена в I книге его «Записок»36.

IV

1. Во II книге Эратосфен предпринимает некоторый пересмотр всей географии и выдвигает собственные положения, которые, быть может, нуждаются в дальнейших исправлениях, и я должен попытаться их привести. Итак, введение им в географию основ математики и физики — вещь похвальная; следует одобрить и его положение о том, что если земля шаровидна, подобно вселенной, то она обитаема всюду вокруг, и другие его положения подобного рода. Однако позднейшие писатели не согласны с ним по вопросу о величине земли: так ли она велика, как он утверждает, и не одобряют его измерения земли1. Тем не менее, когда Гиппарх составляет карту небесных явлений для отдельных населенных пунктов, то он пользуется теми расстояниями, которые получил Эратосфен в результате измерения на меридиане между Мерое, Александрией и Борисфеном; эти расстояния, по словам Гиппарха, только слегка уклоняются от истины. В дальнейшем изложении Эратосфен, касаясь вопроса о форме земли, показывает, что не только земля вместе с жидкой частью, но и небо шаровидно, и, по-видимому, говорит о предметах, не относящихся к его теме; ибо [как он полагает] краткого указания достаточно2.

2. Далее Эратосфен, определяя широту обитаемого мира, утверждает, что от Мерое, на меридиане, проходящем через Мерое, до Александрии C. 6310 000 стадий, оттуда до Геллеспонта — около 8100, потом до Борисфена — 5000; далее, до параллельного круга, проходящего через Фулу3 (которая, по словам Пифея, отстоит от Бреттании к северу на 6 дней морского пути и находится вблизи замерзшего моря), около 11 500 стадий. Таким образом, если мы еще добавим 3400 для стран к югу от Мерое, чтобы охватить остров египтян4, Страну, производящую корицу, и Тапробану, то получим 38 000 стадий.

3. Следует, однако, допустить правильность вычисления Эратосфеном всех других расстояний (с одним только исключением): по этому пункту исследователи достаточно согласны. Но какой же разумный человек может принять за истинное его расстояние от Борисфена до параллели Фулы? Ведь Пифей5, рассказывающий о Фуле, считается отъявленным лгуном, и люди, видавшие Бреттанию и Иерну, не упоминают о Фуле, но с. 70 зато говорят о других маленьких островках около Бреттании. И сама Бреттания простирается вдоль Кельтики, по длине приблизительно одинакова с ней — не более 5000 стадий — и ограничена противоположными оконечностями Кельтики. Восточные оконечности обеих стран лежат против восточных, а западные — против западных; и восточные оконечности их расположены достаточно близко друг от друга, так что оба берега находятся в поле зрения, т. е. Кантий и устья Рена. Пифей же заявляет, что длина Бреттании больше 20 000 стадий и что Кантий отстоит в нескольких днях морского пути от Кельтики6. В его сообщениях об остимиях и о странах на другом берегу Рена вплоть до Скифии содержатся сплошные выдумки. Но тот, кто наговорил столько лжи об известных странах, едва ли в состоянии сообщить правду о местностях никому не знакомых.

4. Гиппарх и другие предполагают, что параллель через устье Борисфена та же, что через Бреттанию, на том основании, что параллель через Византий одинакова с параллелью через Массалию. Что касается отношения солнечных часов к тени, которое Пифей указывает для Массалии7, то Гиппарх заявляет, что в Византии он нашел то же самое отношение в то же время года. Но от Массалии до центра Бреттании не больше 5000 стадий. Однако если пройти на север от центра Бреттании не больше 4000 стадий, то едва ли еще можно встретить обитаемую область (эта область C. 64находилась бы поблизости от Иерны); поэтому области, находящиеся за этими пределами, куда Эратосфен помещает Фулу, уже необитаемы. Но на основании чего Эратосфен выводит, что расстояние от параллели, проходящей через Фулу, до параллели через Борисфен равно 11 500 стадий, я не вижу.

5. Допустив погрешность при исчислении ширины обитаемого мира, Эратосфен неизбежно впал в ошибку, определяя его длину. Ведь и позднейшие писатели, как и наиболее компетентные из древних, признают, что известная нам часть земли более чем в два раза превышает по длине свою ширину. Я считаю, что расстояние от оконечности Индии до оконечности Иберии в два раза больше расстояния от Эфиопии до параллели, проходящей через Иерну. Далее, Эратосфен, определив упомянутую ширину — от крайних пределов Эфиопии до параллели Фулы, — увеличивает длину [ойкумены] больше чем следует, чтобы сделать ее в два раза больше упомянутой ширины. Во всяком случае он говорит, что самая узкая часть Индии вплоть до реки Инда составляет 16 000 стадий: ведь та часть Индии, что простирается до мысов, еще на 3000 стадий длиннее; расстояние же оттуда до Каспийских Ворот равно 14 000; далее, до Евфрата — 10 000; от Евфрата до Нила — 5000; до устьев Нила у Каноба — еще 1300; затем до Карфагена — 13 500; до Геракловых Столпов — не менее 8000; это превышает 70 000 стадий на 800. К этому следует присоединить, говорит Эратосфен, расположенный против Иберии с наклоном к западу изгиб Европы за Геракловыми Столпами и простирающийся не менее чем на 3000 стадий; необходимо добавить еще все мысы, особенно же мыс остимиев, называемый Кабеем, и острова около него; по словам с. 71 Пифея, самый крайний из этих островов — Уксисама — отстоит на 3 дня морского пути. Упомянув эти последние места (хотя они все ничего не прибавляют к длине обитаемого мира), Эратосфен присоединяет области поблизости от мысов, области остимиев, Уксисамы и всех островов, о которых он говорит. (Все эти местности лежат к северу, они кельтские, а не иберийские или же скорее — это фантазия Пифея). К упомянутым выше расстояниям Эратосфен добавляет еще другие: 2000 стадий на западе, 2000 на востоке, чтобы ширина [ойкумены] не оказалась больше половины длины.

6. Между тем, стараясь подробнее доказать свое положение о том, что считать расстояние с востока на запад большим «соответствует природе», Эратосфен утверждает, что «обитаемый мир соответственно природе с востока на запад длиннее»; «и как я уже установил, — говорит он, — пользуясь выражением математиков, обитаемый мир образует полный круг8, соединяясь сам с собой; так что если бы не существовало препятствия в виде огромного пространства Атлантического океана, то можно было бы C. 65проплыть из Иберии в Индию по одной и той же параллели остальную часть круга, кроме упомянутого выше расстояния9, составляющего больше трети целого круга, если круг, проходящий через Афины, по которому я производил упомянутое измерение стадий от Индии до Иберии, действительно меньше 200 000 стадий в окружности»10. Тем не менее и это утверждение Эратосфена неправильно: хотя эти доводы Эратосфена можно отнести и к умеренному, т. е. к нашему, поясу, с точки зрения математиков (так как обитаемый мир является частью умеренного пояса), относительно обитаемого мира дело обстоит не так — ведь «обитаемым» миром мы называем тот, в котором живем и который знаем; возможно, что в одном и том же умеренном поясе два обитаемых мира и даже больше11, особенно поблизости от параллели, проходящей через Афины, которая проведена через Атлантический океан. Затем, снова подчеркивая свое доказательство шаровидной формы земли, Эратосфен может, как и раньше, встретить те же возражения. Совершенно так же он не перестает спорить с Гомером о тех же предметах.

7. Указав далее, что было много споров о материках и что одни ученые отделяют их реками — Нилом и Танаисом, считая материки островами, другие же разграничивают их перешейками — перешеек между Каспийским и Понтийским морями и перешеек между Красным морем и Экрегмой12 — и признают их полуостровами, Эратосфен говорит, что не видит практической пользы от такого исследования; это, по его мнению, только занятие людей, предпочитающих дискуссии, как это принято в школе Демокрита; ведь если нет точных границ, между Колиттом и Мелитой (например, каменных столбов или оград), то мы только можем сказать: «Это Колитт», а «то Мелита», границ же не можем указать. По этой причине часто возникали споры о некоторых местностях, например спор аргосцев с лакедемонянами о Фиреях и между афинянами и беотийцами об Оропе. Кроме того, говорит он, греки насчитывали 3 материка, имея в виду не весь с. 72 обитаемый мир, а только свою собственную страну и землю, лежащую прямо напротив них, т. е. Карию, где теперь живут ионийцы и их соседи. С течением времени, двигаясь все дальше и знакомясь все с большим числом стран, греки в конце концов пришли к нынешнему делению материков. Возникает вопрос, неужели «первые люди», разделившие 3 материка (чтобы начать с последних положений Эратосфена, давая пищу спорам не так, как Демокрит, но в манере самого Эратосфена), были теми, кто старался отделить свою собственную страну от Карии, лежащей напротив; или же последние имели представление только о Греции, о Карии и о небольшой части прилегающей к ней области, не будучи знакомы ни C. 66с Европой, ни с Азией, ни с Ливией, тогда как в последующее время люди могли обойти достаточно стран, чтобы получить представление об обитаемом мире; спрашивается, были ли это те, кто разделил землю на 3 части. Как же они не смогли разграничить обитаемый мир? И кто же, говоря о 3 частях и называя каждую из них материком, не имеет в виду целое, которое он делит на части? Если он, расчленяя только какую-то часть обитаемого мира, не принимает во внимание весь обитаемый мир, тогда могут спросить, какой части обитаемого мира Азия или Европа или материк вообще составляли часть. Действительно, эти положения Эратосфена сформулированы нескладно.

8. Еще более нескладно объявить, что он не видит, какую практическую пользу может принести установление границы, и приводить в пример Колитт и Мелиту, а затем сворачивать на противоположное. Ведь если войны за Фиреи и Ороп возникли из-за незнания границ, то разграничение земель приносит все же какую-то практическую пользу. Или, может быть, Эратосфен полагает, что точное установление границ между странами и, клянусь Зевсом, каждым народом в отдельности практически полезно, тогда как разграничение материков излишне? И даже в этом случае оно не менее важно; ведь может возникнуть спор и о границах материков у могущественных правителей; например, один владеет Азией, другой — Ливией, кому же из них принадлежит Египет (так называемый Нижний Египет). Если пренебречь этим примером (так как он редко встречается в действительности), то следует сказать, что материки делят соответственно главному принципу деления, относящемуся также ко всему обитаемому миру. На этом основании нам не надо думать о том положении, что пользующиеся реками в качестве границ оставляют некоторые области без разграничений, потому что реки не достигают океана и не превращают материки в настоящие острова.

9. В конце своей книги Эратосфен критикует тех, кто делит все человечество на две группы — на греков и варваров, а также и тех, кто советовал Александру считать греков друзьями, варваров — врагами; было бы лучше, продолжает он, делить людей по хорошим и дурным качествам, ибо есть не только много дурных греков, но и много образованных варваров (например, индусы и арианы), кроме того, существуют римляне и карфагеняне с таким удивительным государственным устройством. По этой с. 73 причине, говорит он, Александр, не обращая внимания на своих советников, C. 67принимал к себе как можно больше знаменитых людей, осыпая их милостями, как будто бы те, кто так делил людей, одних порицая, а других хваля, делали это по какой-то иной причине, а не в силу того, что у одних народов преобладают законность, государственное начало и достоинства, связанные с воспитанием и науками, у других же — противоположные; Александр не пренебрегал советниками и, принимая их мнение, поступал соответственно этому, а не наоборот, ибо он умел ценить действительные намерения советников.

ПРИМЕЧАНИЯ

с. 793

К главе I (стр. 7—20)

1 Термин «география», введенный александрийскими учеными, сменил более ранний термин «gēs periodos» (букв. «объезд земли») Анаксимандра и Гекатея. Впервые у Евдокса из Книда gēs periodos (карта Земли и приложенное к ней описание) была основана на представлении о шарообразности Земли, с применением астрономии и математики. Со времени Эратосфена (сочинение которого носило название Geographiká) под термином «география» стали понимать основанное на математике и астрономии научное описание Земли, включая и учение о ее физическом строении (которое относилось к области «хорографии» — описания отдельных стран). Полибий и Посидоний связали географию с историей и этнографией.

2 Сходный ряд мыслей высказал Посидоний в начале своего сочинения «Об океане». Положение о единстве явлений, пространственно бесконечно отдаленных (epígeia — «земных» и urania — «небесных»), — оправдание для занятий философа-географа физикой, астрономией, геометрией — основано на учении Посидония о «симпатии» (ср. RE, Strabon, стлб. 113).

3 Древние греки (по традиции еще Пифагор и Парменид) делили небесную сферу (и по аналогии земной шар) на 5 кругов, или поясов: арктический круг, два тропика (северный — летний и южный — зимний, иначе тропики Рака и Козерога), экватор (isēmerinos kyklos) и антарктический круг. В области между тропиками солнце по крайней мере однажды стоит в зените, так что гномон (солнечные часы) не отбрасывает тени. В областях, где проходят арктический и антарктический круги, солнце по крайней мере один раз в году не возвышается над горизонтом. Между тропиком и полярным кругом находится обитаемая зона, где солнце никогда не стоит в зените и не остается над горизонтом (см.: S. Günther. Handbuch der mathematischen Geographie. Berlin, 1890, стр. 244 сл.). Подробнее о земных кругах-поясах см.I, II, 2 (* курсивные и прямые римские и арабские цифры здесь и в дальнейшем означают соответственно книгу, главу и параграф нашего перевода).

4 Медведица у Гераклита означает север, утро — восток, вечер — запад, область против Медведицы — юг.

5 Медведица всегда видна и не заходит (Ил. XVIII, 489). α Медведицы — Полярная звезда в античные времена была удалена от полюса на 12½ , а теперь на 1¼ .

6 Гомер знает арктический круг и склонение всех звездных путей к горизонту (Ил. XVIII, 489).

7 Ил. XVIII. 607.

8 Страбон здесь ошибается: текст Гомера относится к Харибде, а не к океану.

9 Как и все космологические и метеорологические воззрения Страбона, представление об испарениях, которые «сдерживают» небесные тела, восходит к стоикам и Посидонию (RE, Strabon, с. 794 стлб. 113).

10 См.III, V, 5.

11 Гомер дает еще мифическую картину мира. Земля, по его представлению, остров на реке Океане. Атлант поддерживает на плечах небесный свод — железную или медную чашу. Звезды появляются на востоке и погружаются в Океан на западе. Горизонт — неизмеримый «круг, прерываемый горами и морем». Небесные направления (стороны горизонта) — север и юг — Гомер обозначает ветрами. Гомеру уже известны короткие летние ночи и длинные зимой в северных областях.

12 Анаксимандр и Гекатей в VI в. пытались дать карту Средиземноморского бассейна. Геродот (История IV, 36—40) осмеивает их попытку. Местные карты, например карта Аттики, были в ходу в V в. (Аристофан. Облака 200 и сл.)

13 Это сочинение величайшего астронома Греции до нас не дошло. Цитата взята у Посидония (RE, Strabon, стлб. 130).

14 Гиппарх принял за основу исчисления долгот и широт параллель широты через Геракловы Столпы и Исский залив, а основным меридианом взял меридиан через Александрию. Затем он провел параллели широты через различные известные места. Эти параллели (широтные пояса) он назвал «климатами» (букв. «наклон»). Он определил широту каждого «климата», разность широты и т. д.

15 Т. е. путем сравнения наблюдений одного и того же затмения, проведенных в разных пунктах.

16 Греки считали, что климат данной местности зависит от географической широты, т. е. от высоты солнца, иначе говоря, от угла «наклона» солнечных лучей (Дж. О. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 176, прим. 1).

17 См. § 20 и примечание.

18 Метеорология — учение о небесных явлениях, включающее наши науки астрономию и метеорологию (со времени Аристотеля, у которого есть сочинение под таким названием).

19 Т. е. карфагеняне.

20 Страбон, по-видимому, имеет в виду походы Марка Красса (53 г. до н. э.) и Марка Антония (38 г. до н. э.).

21 Походы Друза (12—9 гг. до н. э.) и поражение Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу (9 г. н. э.).

22 Определение, приписываемое софисту Фрасимаху (Платон. Государство I, 12, 338 C).

23 Учение о шарообразности мира принадлежит стоикам (Хрисиппу; см.: Фрагменты древних стоиков. Арним II, фрг. 547).

24 По учению стоиков, Земля неподвижна; все небесные тела движутся вокруг Земли с востока на запад, причем небо имеет один и тот же центр с Землей. Еще Анаксагор объяснял происхождение небесных тел центростремительной силой (Плутарх. Лисандр 12).

25 Солнечные часы, или гномон, — вертикальный штифт, отбрасывающий тень на вогнутую поверхность (pólos), модель небесного свода. Кривая, описываемая тенью штифта гномона, соответствовала параллельному кругу, отражая дневной путь солнца. С помощью гномона определяли момент солнцеворота и равноденствия, а также географические широты.

26 См. стр. 12.

27 Термин «полюс» (pólos) первоначально означал только вращение всего неба, а потом был перенесен на концы оси вращения — небесные (и земные) полюсы.

28 «Гавани» [liménes — руководства для мореходов (нечто вроде современных лоций)]; «периплы» (объезды) — практические руководства, содержавшие описания отдельных или всех объезженных берегов Внутреннего или Внешнего моря. Существовали, например, периплы Евксинского Понта и Красного моря.

29 Этот цикл наук состоял из грамматики, риторики, диалектики, арифметики, геометрии, астрономии и музыки.

К главе II (стр. 20—55)

1 Во II главе Страбон, основываясь на Посидонии, разбирает вопросы толкования Гомера, которые дискутировались александрийскими и пергамскими филологами: например, перенесение странствований Одиссея и Менелая в океан, направление и продолжительность этих странствований, локализация эфиопов и других мифических народов и т. д. Страбон возражает Эратосфену и полемизирует с Аристархом и Кратетом — светилами гомеровской критики (I, II, 24). Эратосфен писал под свежим впечатлением великих достижений Александрова похода и массы доставленного им нового материала и отказывался заниматься такими «болтунами», как Гомер и его толкователи (RE, Strabon, стлб. 93). Большинство гомеровских цитат у Страбона восходит к Посидонию (ср. RE, Strabon, стлб. 145).

2 Полемон написал специальное сочинение «О пребывании Эратосфена в Афинах» (см.: Christ-Schmid. Geschichte с. 795 der griechischen Literatur5, II. München, 1909, стр. 190, прим. 5).

3 Именно Посидоний (ср. RE, Strabon, стлб. 133).

4 Гомеровский стих звучит так: «Какие крепкие мышцы под рубищем этого нищего скрыты» (имеется в виду Одиссей).

5 Эти сочинения Эратосфена не сохранились.

6 Т. е. стоическая школа.

7 Слова стоика Диогена Вавилонского (см.: Фрагменты древних стоиков. Арним III, 241, 32).

8 Ср.: Гораций. Искусство поэзии 333: «Или полезным быть, иль хотят нас забавить поэты». По В. Али (W. Aly. Strabon, von Amaseia. München, 1960, стр. 381), Страбон прямо заимствовал этот взгляд у Горация, с которым он мог встречаться в Риме в доме Пизона.

9 Иресиона — лавровая или масличная ветвь, обвитая шерстью и окрашенная плодами и маленькими сосудами с маслом и вином. В Аттике существовал обычай носить иресиону с пением по деревням.

10 Первая часть стиха (Ил. IV, 323), второй части у Гомера нет.

11 Т. е. во II, III и IX песнях «Илиады».

12 По-гречески aeidein вместо phrazein.

13 Со словом ōidē — «песня» образованы слова rapsōidia, tragōidia, kōmōidia.

14 phrazein.

15 phrasis.

16 По-гречески pezós — «пеший», потом — «обычный», «обыкновенный».

17 Ср.: Платон. Законы II, 663 E.

18 Имеются в виду, быть может, авторы «хроник» ионийских и эолийских городов, «которые основывались на старинных записях и поздно приобрели литературный характер» (ср.: U. v. Wilamowitz. Die griechische Literatur des Altertums. Berlin-Leipzig, 1907, стр 35).

19 Т. е. мыс Минервы (Афины).

20 Типичная для стоиков рационализация мифов.

21 Галеот, или меч-рыба (Xiphias gladiusL.), из семействаXiphidaeотряда колючекрылых (Acanthopteri).

22 Тунец (Thynnus thynnus L. s.Orcinius thynnus) — рыба из семейства макрелевых (Scombridae).

23 Эта теория восходит к Аристоксену (см.: W. Aly. Strabon von Amaseia. München, 1960, стр. 378.).

24 Во II песне «Илиады».

25 Страбон цитирует Гиппарха по Посидонию (RE, Strabon, стлб. 130).

26 Т. е. с северо-востока.

27 Т. е. с юго-востока.

28 Т. е. с северо-запада.

29 Т. е. с юго-запада.

30 Гомер называет Нил по имени страны Египтом (например, Од. IV, 483).

31 Атлантический океан.

32 Геродот II, 5.

33 Кратет отождествляет границы Океана с границами жаркого пояса.

34 Зодиак, или эклиптика, — путь солнца по небесной сфере. Наклонение эклиптики теперь равно 23½ .

35 Т. е. о гомеровском каталоге кораблей ахейцев по II песне «Илиады».

36 Пьеса не сохранилась.

37 Пьеса не сохранилась.

38 Сочинение Эфора «Европа» составляло IV книгу его «Всеобщей истории Греции» в 30 книгах (дошли только незначительные отрывки).

39 Т. е. от юго-восточной точки неба до юго-западной.

40 См.X, II, 11 сл.

41 Южный земной пояс — тропик Козерога.

42 См.I, II, 10.

43 Т. е. со Средиземным морем.

44 Геродот II, 5.

45 См.XV,I, 16.

46 Ср.I, II, 3.

47 Т. е. Аристарху и Кратету.

48 Фригийский раб вошел в пословицу за трусость.

49 Имеется в виду ставшая провербиальной краткость речи и письма спартанцев («лаконизм»).

50 О пребывании поэта Алкея в Египте мы знаем только из этого места Страбона и сохранившегося отрывка его стихотворения (фрг. 109).

51 Этот мифический народ современные ученые сближают с библ. aram, вавил. aramu, т. е. с арамеями; по другим — это арабы (или с erebos «мрак») (ср. RE, 1909, 6 Bd., стлб. 416).

52 Сочинение не сохранилось.

53 Геродот II, 158; IV, 39.

54 В конце ледникового периода Средиземное море было еще сушей (с двумя озерами и перемычками у Сицилии и Гибралтара). Вследствие таяния льдов поднявшийся Атлантический океан прорвался через известковую перемычку в том месте, где сейчас находится Гибралтарский пролив (Геракловы Столпы). Опускание суши (вследствие чего океан проник вглубь) произошло после поднятия гор, окруживших почти сплошным кольцом Средиземноморский бассейн (Дж. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 227 и прим. 2).

55 О «счастливой» Аравии см.XVI, III, 1.

56 Троглодиты на западной стороне Аравийского залива (I, I, 3).

57 Од. XV, 126.

58 Од. IX, 182.

59 Од IV, 84.

60 Т. е. представитель «нашей» стоической школы.

61 Высказывание Посидония взято из его сочинения «Об Океане и о родственном комплексе проблем». Посидоний подчеркивал здесь недостаточность для целей этнографии разграничения ойкумены по «климатам» (в зависимости от географических долгот): «климаты» более интенсивно влияют на флору, фауну и климат (в нашем смысле слова) и менее интенсивно на языковые и с. 796 этнические отношения. Последние определяются главным образом соседством и сходством этнографических признаков (ср. RE, Strabon, стлб. 122).

62 Т. е. «идти в землю».

63 Т. е. «пещерных жителей».

64 Имеется в виду произведение Гесиода «Каталог женщин», бывших в связи с богами (сохранились только фрагменты).

65 phoinix — «пурпурный», «ярко-красный» и «финикиец».

66 Например, Софокл и Еврипид.

67 Эсхил упоминает о каком-то одноглазом в «Прометее» (стих 804).

68 Авторы описания Индии — Деимах, Мегасфен, Онесикрит, Неарх и др.

69 Остров к югу от Сицилии (Гозо); Каллимах считал его островом нимфы Калипсо.

70 См.I, II, 9.

71 Т. е. Кибеле.

72 Имя Эета было родовым именем колхидских царей (ср.: Ксенофонт. Анабасис V, 6, 37).

73 См. об этомXI, II, 18.

74 Эглет — «лучезарный», эпитет Аполлона.

К главе III (стр. 55—69)

1 Предание о господстве на море мифического царя критян Миноса сообщает уже Фукидид (I, 4).

2 Когда финикийцы появились в западных водах, неизвестно. Гадес и африканские колонии основаны около 1100 г. до н. э., Карфаген — около 813 г. до н. э. (Дж. О. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 59).

3 По Аристотелю (Метеорология I, 14, 352b), Ливийская впадина с оазисом Аммона была занята огромными озерами в виде морей, которые пересохли, отрезанные от океана барьером отложений (недавно было высказано предположение, что этот барьер был прорван и моря вытекли в океан) (ср.: Дж. О. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 137).

4 Теория Стратона носит нептунический характер. Критикуя ее, Страбон ставит вопрос так, как будто при объяснении данных явлений следует выбирать между двумя возможностями — нептунической теорией Стратона и вулканической — Посидония (см: K. Reinhardt. Poseidonios. München, 1921, стр. 100).

5 По современным данным, Гибралтар (Геракловы Столпы) был перешейком и море когда-то покрывало районы теперешней суши. Испарения уносили больше воды, чем ее приносили дожди и реки (теперь уровень Средиземного моря поддерживается менее соленым верхним течением из Атлантического океана). Что касается Черного моря (Понтийского), то Стратон ближе к истине: количество поступающей в Черное море пресной воды превышает количество испаряющейся; в Боспоре есть верхнее, менее соленое, и нижнее, более соленое, течения (ср.: Дж. О. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 227).

6 Т. е. приливов и отливов.

7 «Пневматический» элемент, или стихия, по учению стоиков, состоит из «пневмы» — смеси воздуха и огня. Эта теория приливов и отливов, по-видимому, принадлежит Афинодору из Кананы (см.: K. Reinhardt. Poseidonios. München, 1921, стр. 124).

8 Т. е. от этих течений зависит баланс речных наносов в Средиземном море.

9 Раньше (§ 4) Страбон принял, что оно было выше.

10 Т. е. Стратону и Эратосфену.

11 Быть может, песчаные банки в устье Истра (Дуная), имеющие форму женской груди (ср.: A. Forbiger. Strabo’s Erdbeschreibung, Bd. 1. Stuttgart, 1856, стр. 79).

12 Здесь Страбон следует Посидонию. Согласно виталистической концепции последнего, не только мир как целое является живым организмом, но и каждой из четырех стихий присуща жизненная сила (zōtikē dynamis, vis vitalis); с помощью этой силы, пульсирующей во вселенной, небо воздействует на землю. Так, море подобно живому организму обладает силами привлечения, удерживания, изменения и отталкивания. К этим четырем силам сводятся процессы образования организма, питания, рождения и т. д. Силы привлечения и удерживания направлены на «родственное» организму (oikeia), а сила отталкивания на постороннее ему. Отсюда и «очищение» (katharsis) моря, «вдыхание» и «выдыхание» (приливы и отливы), обратное движение и пр. (см.: K. Reinhardt. Poseidonios. München, 1921, стр. 103—105, 108).

13 Термин «очищение» (katharsis) употреблялся в значении: 1) «очищения» души жертвоприношением, 2) очищающего воздействия трагедии на душевные переживания, 3) как медицинский термин — «очищение» от различных телесных недугов.

14 Страбон опять предлагает как равно возможные нептуническую и вулканическую гипотезы.

15 Трактат сохранился.

16 Т. е. Коринфский перешеек.

17 Посидоний из с. 797 наблюдений приливов и отливов на берегу Атлантического океана установил зависимость этого явления от лунных фаз. Согласно его теории, Океан находится с луной («пневматической» звездой) в некотором взаимодействии («космическая симпатия»). Этой «симпатией» луны объясняется дневная, месячная и годичная периодичности приливов и отливов. Самый высокий прилив всегда совпадает с полнолунием. При годичном периоде приливы и отливы достигают наибольшей силы во время солнцестояния, а время наибольшего спада приходится на весеннее и осеннее равноденствие (см.: K. Reinhardt. Poseidonios, München, 1921, стр. 122—123; ср.III, V, 8).

18 По учению пифагорейцев, «тела элементов (или стихий, т. е. воды, земли, воздуха и огня) шаровидны, за исключением огня, тело которого имеет коническую форму» (Плутарх. О мнениях философов I, 14; ср. H. L. Jones. The geography of Strabo, I. London, 1917, стр. 205, прим. 1).

19 Т. е. Атлантического океана и Средиземного моря.

20 Т. е. заливы Коринфский и Эгинский; запад и восток — относительно Коринфского перешейка.

21 См.I, III, 4.

22 Т. е. оракула Аммона (см.I, III, 4).

23 По учению стоиков и Посидония, «изумляться свойственно людям неразумным, когда они имеют дело с вещами выше их понимания». Отсутствие «изумления» (athaumastia), согласно Посидонию, — конечная цель естественнонаучных изысканий (ср.: A. Kiesling. Horatius Flaccus. Briefe. Berlin, 1908, стр. 57).

24 См.I, III, 10.

25 Эпитет означает «хранитель в опасностях», главным образом при морских путешествиях.

26 По-гречески — peran.

27 Геродот II, 10.

28 О Регии см.VI, I, 6. Об отрыве Оссы от Олимпа и об образовании Темпейской долины говорил уже Геродот (VII, 129).

29 Корень греческого слова rhag.

30 Не сохранилась.

31 По Диодору (XII, 59), Аталанта оторвалась от материка в результате землетрясения 426 г. до н. э. (ср.: H. L. Jones. The Geography of Strabo, I. London, 1917, стр. 226).

32 Ср.: H. Diels. Die Fragmente der Vorsokratiker.3 Berlin, 1912, стр. 58.

33 Бычья кровь у греков считалась сильнодействующим ядом. По распространенному преданию, ею отравился знаменитый афинский государственный деятель Фемистокл (ср.: Аристофан. Всадники 84).

34 См. § 16.

35 Геродот IV, 36.

36 Т. е. «Географии». Сочинение Эратосфена называлось «Географические записки» (Geographikà hypomnēmata).

К главе IV (стр. 69—73)

1 Окружность земли по экватору 252 000 стадий (II, V, 7).

2 Страбон считает, что географы должны принять эти гипотезы заранее.

3 Новейшие ученые отождествляют Фулу с островом Менланд в группе Шетландских островов (Tozer. A history of Ancient geography. Cambridge, 1897, стр. 159). Параллель Фулы 60 с. ш.

4 Остров на Ниле к северу от Мерое, который Страбон называет в другом месте «островом египетских изгнанников» (см.II, V, 14).

5 Следуя авторитету Полибия, Страбон отвергает известия Пифея о Фуле и подвергает сомнению самый факт его путешествий в северные области. Эратосфен, Гиппарх и Посидоний признавали достоверность известий Пифея и пользовались его измерениями широт, произведенными с помощью гномона (ср. RE, Strabon, стлб. 134). Пифей сделал поразительные открытия, но рассказывал о них небывальщины.

6 Данные о величине Бреттании восходят к Пифею (см. W. Aly, Strabon von Amaseia. München, 1960, стр. 387).

7 Отношение высоты гномона к длине его тени в Массалии: 120 : 41⅘ = ∠ 19 12′ + ∠ наклонения эклиптики (24 ) = 43 12′ (Дж. О. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 223).

8 По представлениям древних греков, обитаемый мир (ойкумена) в восточном полушарии простирался по широтной дуге; если продолжить эту дугу (в западном полушарии) на запад от Иберии до Индии, то получался полный круг. Уже Аристотель разбирал вопрос о возможности соединить широтной дугой ойкумены пространство от Геракловых Столпов до Индии (Аристотель. Метеорология II, 5, 362b).

9 Т. е. длины ойкумены — 77 800 стадий. Таким образом, длина земной окружности по Родосской параллели равнялась 200 000 стадий.

10 Считают, что Эратосфенова параллель широты к северу от экватора (36 21′25½″) составляет 25 450 стадий, полагая 700 стадий на градус. В таком случае окружность этой параллели составляет 202 945 стадий (ср.: H. L. Jones. The geography of Strabo, I. London, 1917, стр. 241, прим. 3).

11 с. 798 По-видимому, этот взгляд Страбон высказывает под влиянием Посидония, хотя сам Посидоний считался только с одной ойкуменой в северном умеренном поясе. Другие ойкумены населяют народности других рас; с ними географ не имеет дела (ср.II, V, 13). Ср.: RE, Geographie, Supplbd. IV, 1924, стлб. 639—640. Этими спекуляциями навеяно знаменитое место из «Медеи» Сенеки (стих 429 сл.), в котором содержалось «пророчество» об открытии Америки: «Промчатся года, и чрез много веков океан разрешит оковы вещей и огромная явится взорам земля».

12 Букв. «пролом», «расселина», «овраг»; проток озера Сирбонида в Средиземное море.

Страбон

География.

Книга II.

I

1234567891011121314151617181920212223242526272829303132333435363738394041

II

123

III

12345678

IV

12345678

V

12345678910111213141516171819202122232425262728293031323334353637383940414243

C. 67с. 74

I

1. В III книге «Географии» Эратосфен дает набросок карты обитаемого мира; эту карту он делит на две части с запада на восток линией, параллельной экватору. Концом этой линии он принимает на западе Геракловы Столпы, на востоке же — оконечности и самые отдаленные вершины горной цепи, образующей северную границу Индии. Эту линию он ведет от Геракловых Столпов через Сицилийский пролив и южные оконечности Пелопоннеса и Аттики вплоть до Родоса и залива у Исса. До этого пункта, говорит он, упомянутая линия проходит через море и примыкающие к нему материки (ведь все наше Средиземное море само также простирается C. 68в длину до Киликии); затем линия почти прямо идет вдоль всей горной цепи Тавра вплоть до Индии. Ведь Тавр, продолжает он, простирается по прямой линии вместе с морем, начинающимся у Геракловых Столпов, и делит всю Азию в длину на 2 части — северную и южную; поэтому как Тавр, так и море от Геракловых Столпов до Тавра лежат на параллели Афин.

2. Упомянув об этом, Эратосфен высказывает мнение о необходимости исправить древнюю карту, ибо на этой карте восточные части гор значительно отклоняются к северу, поэтому сама Индия, отклоняясь вместе с ними, расположена севернее, чем должно быть. В доказательство этого Эратосфен приводит сначала соображения такого рода: самые южные оконечности Индии лежат напротив области Мерое (с чем согласны многие авторы, которые судят по климатическим условиям и небесным явлениям), и от оконечностей до самых северных областей Индии у Кавказских гор1, как говорит Патрокл (особенно заслуживающий доверия как в силу его высокого положения, так и потому, что он не является профаном в географии) расстояние составляет 15 000 стадий, но несомненно расстояние от Мерое до параллели Афин приблизительно такое; поэтому северные части с. 75 Индии, примыкающие к Кавказским горам, оканчиваются на этой параллели.

3. Другое доказательство такого рода: расстояние от залива у Исса до Понтийского моря (если идти на север к местностям около Амиса или Синопы) равняется приблизительно 3000 стадий, это настолько же большое расстояние, как и ширина гор; и от Амиса, если направиться к равноденственному востоку2, сначала прибудем в Колхиду, затем к горному проходу на Гирканском море и вслед за этим [нам откроется] путь на Бактру и к скифам за ее пределами, причем горы будут справа. Если эту линию провести на запад через Амис, то она пройдет через Пропонтиду и Геллеспонт. От Мерое же до Геллеспонта расстояние не больше 18 000 стадий, столько же, сколько и от южной стороны Индии до ее частей, лежащих около земли бактрийцев, если прибавить к 15 000 стадиям 3000 стадий (из которых одни приходятся на ширину гор, другие — на ширину Индии).

4. Это положение Эратосфена критикует Гиппарх, стараясь подорвать его доказательства. Во-первых, говорит он, Патрокл не является достойным доверия автором, так как против него с опровержениями выступили C. 692 автора — Деимах и Мегасфен, утверждающие, что в одних местах Индии расстояние от южного моря равняется 20 000 стадий, в других — даже 30 000. Таково утверждение этих двух авторов, и древние карты согласуются с ним. По мнению Гиппарха, недопустимо положение, при котором нам приходится верить только одному Патроклу, пренебрегая столькими свидетельствами его противников, и совершенно исправлять древние карты ввиду этих спорных пунктов, вместо того чтобы оставить их так, как есть, пока не получим более достоверных сведений по этому вопросу.

5. Это заключение Гиппарха, как мне думается, представляет серьезные основания для критики. Прежде всего хотя Эратосфен пользуется, по словам Гиппарха, показаниями большого числа свидетельств, он опирается, однако, на одни показания Патрокла. Кто же были те, кто утверждал, что южные оконечности Индии находятся против области Мерое? И кто установил, что расстояние от Мерое до параллели Афин было именно таким? И кто же опять-таки были те, кто вычислил ширину горной цепи Тавра или же признал расстояние от Киликии до Амиса одинаковым с шириной этих гор? А кто утверждал относительно расстояния от Амиса через Колхиду и Гирканию до Бактрии и через области за Бактрией (которые простираются до Южного моря), что оно идет по прямой линии к равноденственному востоку? Или кто утверждает относительно расстояния, проведенного с помощью этой линии к западу по прямому направлению, что эта линия проходит через Пропонтиду и Геллеспонт? Однако все это Эратосфен считает фактами, действительно засвидетельствованными людьми, побывавшими на месте, так как он прочитал много их ученых сочинений, которые находил в изобилии, имея под руками обширную библиотеку3, как это признает и сам Гиппарх.

с. 76 6. Да и сама достоверность сообщения Патрокла основывается на многих свидетельствах: я имею в виду царей4, которые вверили ему такую важную должность, людей, сопровождавших его, и тех, кто держался противоположного мнения (их называет сам Гиппарх). Ведь возражения против этих последних являются только доказательством утверждений Патрокла. Не лишено правдоподобия и такое заявление Патрокла, что участники похода Александра получали только поверхностные сведения о всех виденных предметах, тогда как сам Александр уточнил полученные сведения, так как люди, хорошо знающие страну, делали для него точное ее описание. И это описание, говорит Патрокл, впоследствии он сам получил от Ксенокла, хранителя царской казны.

7. Во II книге Гиппарх говорит далее, что сам Эратосфен подвергает сомнению достоверность свидетельства Патрокла ввиду его разногласия с Мегасфеном о длине северной стороны Индии (Мегасфен определяет ее в 16 000 стадий, а Патрокл утверждает, что она на 1000 стадий короче). C. 70Ибо Эратосфен, исходя из какого-то «Списка путевых станций»5, не доверяет обоим из-за их разногласий, придерживаясь указаний этого «Списка». Итак, если, говорит Гиппарх, из-за разногласия в этом пункте Патроклу не стоит доверять, хотя разница показаний составляет всего лишь около 1000 стадий, то насколько же с большим недоверием следует относиться к тем показаниям, где разница составляет около 8000 стадий, именно в отношении показаний двух человек6, притом еще согласных друг с другом; ибо тот и другой определяют ширину Индии в 20 000 стадий, тогда как Патрокл в 12 000.

8. На это я отвечу: Эратосфен упрекал Патрокла не просто за разногласие с Мегасфеном, но упрекал его, сравнивая их разногласие с совпадением и достоверностью «Списка путевых станций». Вовсе не удивительно, если какое-нибудь сообщение окажется достовернее другого достоверного сообщения и если мы верим тому же свидетелю в одном отношении, в другом же не доверяем, как только установлено что-нибудь более достоверное из какого-либо иного источника. Но смешно думать, что значительность противоречий между учеными заставляет относиться к спорящим сторонам с меньшим доверием. Скорее это происходит при мелочных разногласиях: ведь ошибка в мелочах бывает не только у посредственных писателей, но и у тех, кто выделяется в каком-нибудь отношении среди других. Но там, где разногласия серьезны, обыкновенный человек может впасть в ошибку, человек же более образованный менее подвержен этому. Вот почему мы скорее должны доверять последнему.

9. Однако все писавшие об Индии в большинстве случаев оказывались лгунами, но всех их превзошел Деимах; на втором месте по выдумкам стоит Мегасфен; Онесикрит же, Неарх и другие подобные писатели помаленьку начинают уже бормотать правду. И мне довелось подробнее познакомиться с этим фактом, когда я писал «Деяния Александра»7. Но Деимах и Мегасфен в особенности не заслуживают доверия. Ведь они с. 77 рассказывают нам о людях, которые сидят на своих ушах, о безротых, безносых, об одноглазых и длинноногих и о людях с повернутыми назад пальцами; они возобновили гомеровскую басню о войне журавлей с пигмеями8, которые, по их словам, были трех пядей росту; они рассказывают также о муравьях, добывающих золото, и о Панах с головами клинообразной формы, о змеях, проглатывающих быков и оленей вместе с рогами. И в рассказах об этом они, как утверждает и Эратосфен, опровергают друг друга. Ведь они были посланы с посольством в Палимботры (Мегасфен — к Сандрокотту, Деимах — к Аллитрохаду, сыну Сандрокотта). И в качестве воспоминаний о своем путешествии они оставили описания такого рода, из каких побуждений, неясно. Патрокл меньше всего заслуживает такого упрека. Да и прочим свидетелям, к которым прибегает Эратосфен, нельзя отказать в доверии.

10. Если меридиан через Родос и Византий проведен правильно, тогда следует считать, что и меридиан через Киликию и Амис взят правильно. Ведь из многих соображений вытекает параллельность этих меридианов, так как нельзя доказать, что они встречаются в каком-либо месте.

C. 7111. А что плавание из Амиса в Колхиду идет в направлении к равноденственному востоку, доказывается ветрами, временами года, плодами и самими восходами солнца. Такое же направление имеют и проход, идущий к Каспийскому морю, и путь оттуда вплоть до Бактр. Ведь во многих случаях очевидность и согласие всех свидетельских показаний достовернее любого инструмента9. Впрочем, даже тот же Гиппарх, принимая, что линия от Геракловых Столпов до Киликии идет прямо к равноденственному востоку, не полагался всецело на инструменты10и геометрический расчет, а доверялся мореплавателям в отношении всего расстояния от Геракловых Столпов до Сицилийского пролива. Поэтому его утверждение — «Так как мы не можем установить ни отношения самого длинного дня к самому короткому, ни отношения гномона к тени вдоль отрога гор от Киликии до Индии и не можем сказать, идет ли уклон гор по параллельной линии11, то мы должны, оставив линию неисправленной, сохранить ее кривой, в том виде, как она изображена на древних картах» — неправильно. Прежде всего «не быть в состоянии сказать» — это то же самое, что воздерживаться от высказывания; и человек, который воздерживается высказывать что-нибудь, не склоняется ни на ту, ни на другую сторону. Но когда Гиппарх предлагает нам оставить линию такой, как на древних картах, то он склоняется на сторону древних. Гиппарх оказался бы более последовательным, если бы посоветовал нам вообще не заниматься географией12. Ведь мы не можем таким образом установить положения других гор, например Альп, Пиренеев, Фракийских, Иллирийских и Германских. Но кто может думать, что древние географы более достойны доверия, чем позднейшие, ведь при составлении географических карт древние допустили столько ошибок, что Эратосфен правильно критикует их; и ни одна из этих ошибок не встретила возражения со стороны Гиппарха.

с. 78 12. Последующее изложение Гиппарха также полно недоуменных вопросов. Например, смотри, сколько возникает нелепостей, если не устранить утверждения, что южные оконечности Индии возвышаются прямо напротив13области Мерое или что расстояние от Мерое до устья пролива у Византия составляет около 18 000 стадий, если расстояние от южной Индии до гор принять равным 30 000 стадий. Прежде всего, если параллель, пересекающая Византий, та же самая, что пересекает Массалию (как установил Гиппарх на основании свидетельства Пифея), и если меридиан через Византий тот же, что проходит через Борисфен (что Гиппарх также принимает), если он также принимает утверждение о том, что расстояние C. 72от Византия до Борисфена равно 3700 стадиям, тогда это число стадий будет и числом стадий от Массалии до параллели, пересекающей Борисфен14; именно эта параллель пересечет океанское побережье Кельтики, ибо, пройдя через Кельтику такое же приблизительно число стадий, достигнешь океана15.

13. Мы знаем, что Страна корицы является наиболее удаленной на юг обитаемой землей и, согласно самому Гиппарху, параллель, пересекающая ее, служит началом умеренного пояса и обитаемого мира (она отстоит от экватора приблизительно на 8800 стадий); и далее, так как параллель, пересекающая Борисфен, по словам Гиппарха, отстоит от экватора на 34 000 стадий, то останется 25 200 стадий на расстояние от параллели, отделяющей жаркий пояс от умеренного, до параллели, пересекающей Борисфен и океанский берег Кельтики. И все же морское плавание из Кельтики на север считается теперь самым отдаленным путешествием на север; я имею в виду путешествие на остров Иерну, который лежит за Бреттанией и из-за холода почти необитаем, так что области, лежащие дальше, считаются ненаселенными. Как говорят, Иерна находится от Кельтики не дальше 5000 стадий; так что ширина обитаемого мира определяется расстоянием в общем около 30 000 стадий или, может быть, немногим больше.

14. Перейдем к области, которая возвышается против Страны корицы и лежит к востоку на той же параллели. Это — область около Тапробаны. Тапробана, как мы хорошо знаем, является большим островом в открытом море к югу от Индии. Он простирается в длину по направлению к Эфиопии (как говорят) более чем на 5000 стадий; с этого острова привозят много слоновой кости, черепахи и других товаров на рынки Индии. Если мы определим ширину этого острова соответственно его длине и прибавим, кроме того, морское пространство между ним и Индией, то получим расстояние не менее 3000 стадий, т. е. не более расстояния, установленного нами от пределов обитаемого мира до Мерое (если только оконечности Индии возвышаются прямо против Мерое); однако правдоподобнее считать это расстояние большим 3000 стадий. Если прибавить эти 3000 стадий к 30 000 стадий, которые, по расчетам Деимаха, составляют расстояние до горного прохода в Бактрию и Согдиану, тогда все эти народы окажутся за пределами обитаемого мира и умеренного пояса. Кто же решится утверждать это, зная от древних и от людей нового времени16о мягком климате C. 73с. 79 и плодородии северной Индии, о Гиркании и Арии, затем о Маргиане и Бактриане? Ведь все эти страны расположены по соседству с северной стороной цепи Тавра, а Бактриана даже находится поблизости от горного прохода в Индию; тем не менее они достигли такого процветания, что их должно отделять какое-то очень большое расстояние от необитаемой части земли. Во всяком случае в Гиркании, как говорят, виноградная лоза приносит метрет17вина, а смоковница дает 60 медимнов18плодов; пшеница же вырастает снова из зерен, выпавших колосьев на жнивье, пчелы строят ульи на деревьях, и мед течет с листьев; так случается в Матиене, провинции Мидии, в Сакасене и Араксене, областях Армении. В последних двух областях это не так удивительно, если верно, что они лежат южнее Гиркании и отличаются от остальных земель мягкостью климата. Но в отношении Гиркании это гораздо удивительнее; и в Маргиане, говорят, часто встречаются стволы виноградных лоз толщиной в два обхвата, а виноградные грозди 2 локтей19длины. Подобные же истории рассказывают и об Арии, но эта страна даже превосходит другие качеством вина, так как там сохраняют вино в несмоленых сосудах по крайней мере в течение трех поколений. Также и Бактриана, лежащая на границе с Арией, производит все, кроме оливкового масла.

15. Вовсе не приходится удивляться тому, что все высокие и гористые части этих областей отличаются холодным климатом. Ведь даже в южных широтах горы холодные, и вообще в землях, расположенных высоко, климат холодный, даже если это — равнина. Во всяком случае области в Каппадокии, лежащие на Понте Евксинском, гораздо севернее тех, что около Тавра; но в Багадаонии, огромной равнине между горой Аргеем и цепью Тавра, редко, только местами, можно встретить плодовые деревья, хотя она лежит южнее Понтийского моря на 3000 стадий, тогда как в предместьях Синопы и Амиса и большей части Фанареи растет маслина. Далее, река Окс, отделяющая Бактриану от Согдианы, как говорят, отличается такой судоходностью, что индийские товары, подвозимые к ней через горы, можно доставлять вниз по ее течению до Гирканского моря и оттуда по рекам в соседние области вплоть до Понта20.

16. Но где же на Борисфене или на океанском побережье Кельтики ты найдешь подобное благосостояние, где даже виноград не растет или не приносит плода? В более южных областях этих стран, как на Средиземном море, так и у Боспора, виноградная лоза приносит плоды, но грозди там маленькие, а на зиму ее закапывают в землю21. Ледяной покров же там, в устье Меотийского озера, столь крепок, что в какой-то местности зимой C. 74полководец Митридата одержал в конном строю победу над варварами, сражаясь на льду, впоследствии там же летом, когда лед растаял, он разбил их в морском сражении22. И Эратосфен приводит следующую эпиграмму из храма Асклепия в Пантикапее, начертанную на бронзовой гидрии23, лопнувшей от мороза:

Если же кто не поверит, что в нашей стране приключилось,

Пусть он узнает тогда, гидрию эту узрев:

с. 80

Богу не в дар дорогой, а в знак лишь сурового хлада

Нашей страны иерей Стратий, ее посвятил.

Так как климатические условия в перечисленных мною азиатских странах не приходится сравнивать ни с таковыми в областях на Боспоре, ни даже в Амисе и Синопе (ведь эти земли можно считать более мягкими по климату, чем страны на Боспоре), то вряд ли эти азиатские области можно поместить на одной параллели с местностями около Борисфена и со страной кельтов на крайнем севере. Ведь азиатские страны едва ли лежат на одинаковой широте с областями Амиса, Синопы, Византия и Массалии, которые, как принято считать, находятся на 3700 стадий южнее Борисфена и страны кельтов.

17. Но если Деимах и его последователи прибавляют к 30 000 стадий расстояние до Тапробаны и границы жаркого пояса (а это расстояние приходится считать не менее 4000 стадий), то они помещают Бактры и Арию за пределами обитаемого мира, в областях, удаленных от жаркого пояса на 34 000 стадий — на число стадий, которое, по Гиппарху, составляет расстояние от экватора до Борисфена. Таким образом, Бактры и Ария будут помещены в области на 8800 стадий севернее Борисфена и Кельтики — на столько стадий, на сколько экватор южнее круга, отделяющего жаркий пояс от умеренного, и этот круг проходит, как мы утверждаем, главным образом через Страну корицы. Я показал, однако, что области, лежащие за Кельтикой вплоть до Иерны (на расстоянии не более 5000 стадий)24, едва ли обитаемы. Но по этому расчету Деимаха выходит, что существует какая-то обитаемая параллель широты севернее Иерны еще на 3800 стадий. Таким образом, Бактры будут даже гораздо севернее устья Каспийского (или Гирканского) моря и это устье25отстоит от наиболее удаленной части Каспийского моря и Армянских и Мидийских гор приблизительно на 6000 стадий. Этот пункт, по-видимому, еще севернее самой береговой линии, идущей оттуда до Индии, и, по словам Патрокла, который прежде был правителем этих областей, туда можно совершить плавание из Индии. Таким образом, Бактриана простирается еще дальше к северу26на 1000 стадий. Скифские же племена населяют гораздо более обширную страну, чем Бактриана, лежащую за ней и граничащую с Северным C. 75морем27; будучи кочевниками, скифы все же находят там средства к жизни. Но если даже сама Бактрия уже выходит за пределы обитаемого мира, то как же возможно, чтобы расстояние от Кавказа до Северного моря по меридиану через Бактры было несколько больше 4000 стадий?28Итак, если это число стадий29прибавить к числу стадий от Иерны к северным областям, то полное расстояние через необитаемую область при исчислении через Иерну составит 7800 стадий. Если же исключить 4000 стадий, то по крайней мере части Бактрианы, примыкающие к Кавказу30, окажутся севернее Иерны на 3800 стадий и севернее Кельтики и Борисфена на 8800 стадий.

18.31 Далее Гиппарх утверждает, что на Борисфене и в Кельтике во всяком случае летом в ночное время солнечный свет тусклый, причем солнце с. 81 движется кругом с запада на восток, а во время зимнего солнцеворота оно поднимается над горизонтом самое большее на 9 локтей32; но в области племен, живущих в 6300 стадиях от Массалии (их Гиппарх считает еще кельтами, а я думаю, что это бреттанцы, живущие на 2500 стадий севернее Кельтики), это явление [тусклый свет солнца] становится гораздо более заметным; в зимние же дни солнце поднимается там33 только на 6 локтей и только на 4 локтя в областях племен, удаленных от Массалии на 9100 стадий, и меньше чем на 3 локтя в областях, расположенных еще дальше (по моему расчету — гораздо севернее Иерны). Но Гиппарх, доверяя Пифею, помещает эту населенную страну в областях южнее Бреттании34 и утверждает, что самый длинный день составляет там 19 равноденственных часов35, а 18 часам он равен там, где солнце поднимается над горизонтом только на 4 локтя. О племенах, живущих в этих областях, Гиппарх сообщает, что они находятся от Массалии на расстоянии 9100 стадий36. Поэтому самые южные бреттанские племена живут севернее этих племен и находятся, таким образом, на одной параллели с бактрийцами, живущими около Кавказа или на какой-нибудь параллели поблизости. Ведь, как я уже сказал, согласно Деимаху и его последователям, бактрийцы, обитающие около Кавказа, окажутся севернее Иерны на 3800 стадий. И если это число стадий прибавить к числу стадий, составляющему расстояние от Массалии до Иерны, то получим 12 500 стадий. Но кому же пришлось наблюдать в тех странах (я имею в виду области около Бактры) такую продолжительность самых длинных дней или такую высоту солнца на меридиане во время C. 76зимнего солнцеворота? Все такие явления бросаются в глаза даже профану и не требуют математического доказательства; так что многие авторы истории Персии, как древние, так и их преемники, вплоть до нашего времени могли бы написать о них. Как же можно допустить упомянутое выше37 благосостояние этих стран для тех областей, где наблюдаются подобные небесные явления?38 Из сказанного ясно, как искусно возражает Гиппарх против доводов Эратосфена на том основании, что последний (хотя их точки зрения по разбираемым вопросам в действительности одинаковы) употребил сам подлежащий доказательству вопрос в качестве довода39.

19. Далее, Эратосфен желает выставить Деимаха профаном и человеком несведущим в подобных вопросах. Ведь, по мнению Деимаха, говорит он, Индия лежит между осенним равноденствием и зимним тропиком;40 Деимах противоречит Мегасфену, утверждавшему, что в южных частях Индии Медведицы заходят и тени падают в противоположных направлениях41; Деимах считает, что подобных явлений нигде в Индии не бывает. Такое утверждение Деимаха Эратосфен считает невежественным. Ведь представление о том, что осеннее равноденствие отличается от весеннего расстоянием от тропика, является невежественным, потому что круг42, описываемый солнцем, и восход его одинаковы при равноденствии. И так как расстояние от зимнего тропика до экватора (где Деимах помещает Индию) при измерении земли оказалось значительно меньше 20 000 стадий43, то в результате получилось бы (даже согласно самому Деимаху) то, что с. 82 утверждает Эратосфен, а не то, что Деимах. Ведь если бы Индия была шириной в 20 000 или даже 30 000 стадий, то она не могла бы уместиться в пределах такого пространства. Но если ширина ее такова, как вычислил Эратосфен, то она поместится в этих пределах44. Подобное же незнание выдает и утверждение Деимаха о том, что нигде в Индии Медведицы не заходят и тени не падают в противоположных направлениях, так как стоит только пройти 5000 стадий на юг от Александрии, как сейчас же обнаружится это явление. Таким образом, Гиппарх опять неверно исправляет это утверждение Эратосфена: во-первых, принимая, что Деимах сказал «летний тропик» вместо «зимний тропик», во-вторых, думая, что не следует опираться в вопросах математики на свидетельство человека, незнакомого с астрономией, как будто бы Эратосфен предпочитал другим свидетельство Деимаха и не обходился с ним, как обычно с людьми, говорящими глупости. Ведь один из способов опровергнуть тех, кто выставляет глупые возражения, — это показать, что их собственное утверждение, каково бы оно ни было, говорит против них.

20. Итак, принимая до сих пор гипотезу о том, что самые южные области Индии возвышаются против Мерое (в пользу этой гипотезы высказались и поверили в нее многие авторы), я показал проистекающие отсюда нелепости. C. 77Но так как Гиппарх не представил до сих пор никаких возражений против этой гипотезы, а затем во II книге отверг ее, то мы должны рассмотреть также его соображения по этому поводу. Он говорит: «Если области, лежащие на одной параллели, возвышаются друг против друга, то при наличии большого расстояния между ними это (именно, что они лежат на одной параллели) установить невозможно без сравнения „климатов” в обоих пунктах». Что касается «климата»45 Мерое, то Филон, который составил описание своего плавания в Эфиопию, рассказывает, что солнце там находится в зените за 45 дней до летнего солнцеворота; он указывает также отношение гномона к тени как при солнцевороте, так и при равноденствии, и сам Эратосфен вполне соглашается с Филоном. Однако относительно «климата» Индии никто не дает сведений, и даже сам Эратосфен. Если действительно верно, что в Индии обе Медведицы заходят (как полагают, основываясь на свидетельствах Неарха и его последователей), то тогда невозможно, чтобы Мерое и оконечности Индии лежали на одной параллели. Однако если Эратосфен присоединяется к тем, кто утверждает, что обе Медведицы заходят, то как же, спросим мы, можно сказать, что никто не сообщает о «климате» Индии и даже сам Эратосфен. Ведь это высказывание Эратосфена относится к «климату». Если Эратосфен не согласен с сообщением о заходе Медведиц, то пусть его избавят от обвинения. И, действительно, Эратосфен не согласен! Более того, даже когда Деимах высказал утверждение, что нигде в Индии Медведицы не заходят и тени не падают в противоположном направлении (как предполагал Мегасфен), то Эратосфен обвинил его в невежестве, считая ложным связь мыслей: в ней есть, по признанию самого Гиппарха, одно ложное положение, что тени не падают в противоположном направлении, с. 83 сочетающееся с другим ложным положением относительно захода Медведиц. Даже если южные оконечности Индии не возвышаются против Мерое, то Гиппарх, очевидно, допускает, что они по крайней мере значительно южнее Сиены46.

21. В дальнейшем изложении Гиппарх, возвращаясь к тем же самым вопросам, опять высказывает уже опровергнутые нами утверждения, при этом он опирается еще и на ложные посылки или делает ложные выводы. Во-первых, из того, что, по утверждению Эратосфена, расстояние от Вавилона до Фапсака составляет 4800 стадий, а оттуда на север до Армянских гор 2100, вовсе не следует, что расстояние от Вавилона по проходящему через него меридиану до северных гор больше 6000 стадий. Во-вторых, C. 78Эратосфен не говорит, что расстояние от Фапсака до гор равно 2100 стадиям, но что остается еще какая-то неизмеренная часть этого расстояния, поэтому последующий вывод из недоказанной посылки не имеет силы. В-третьих, Эратосфен нигде не высказывался о том, что Фапсак лежит севернее Вавилона более чем на 4500 стадий.

22. Далее, Гиппарх, стараясь поддержать авторитет древних карт, не приводит подлинных слов Эратосфена о третьей «сфрагиде»47, а сочиняет его высказывания об этом для собственного удовольствия, чтобы удобнее было их опровергать. Ибо Эратосфен соответственно упомянутому ранее своему тезису о Тавре и Средиземном море делит этой линией обитаемый мир в этом месте на две части, называя одну из них северной, другую — южной; затем он пытается разрезать каждую часть на соответственные отрезки и называет их «сфрагидами». Таким образом, назвав Индию первой сфрагидой, а Ариану — второй (так как их очертание легко определить), он имел возможность не только определить их длину и ширину, но, как бы это сделал геометр, дать некоторое представление и о их фигуре. Ведь, по его словам, во-первых, Индия имеет ромбоидальную форму48, так как из четырех ее сторон две омываются морем (южным и восточным), образующим берега без заливов; из остальных сторон одна отделена горой49, другая — рекой50; на этих двух сторонах также сохраняется почти что прямолинейная фигура. Во-вторых, хотя он видит, что Ариана имеет по крайней мере три стороны, удобные для образования фигуры параллелограмма, и хотя он не может отграничить западную сторону математически точными пунктами в силу того, что племена, живущие там, перемешаны друг с другом51, однако он обозначает эту сторону некоторой линией52, идущей от Каспийских Ворот и оканчивающейся у вершин Кармании вблизи Персидского залива. Таким образом, эту сторону он называет западной, а сторону вдоль по течению Инда — восточной, но он не считает их параллельными, так же как не считает параллельными и остальные две стороны (одну, ограниченную горой, и другую — морем), но называет их просто «северной» и «южной».

23. Таким образом, если вторую сфрагиду он изображает до некоторой степени в общих чертах, то третью дает еще более грубо-приблизительно — и в силу многих причин. Первая причина уже упомянута: сторона, начинающаяся от Каспийских Ворот и простирающаяся до Кармании (общая с. 84 третьей и второй сфрагидам), определена неясно; во-вторых, потому что Персидский залив врезается в южную сторону, как говорит сам Эратосфен; поэтому он был вынужден принять линию, начинающуюся в Вавилоне и C. 79проходящую через Сусы и Персеполь до границ Кармании и Персиды, за прямую, где можно было найти точно вымеренную проезжую дорогу протяжением немногим больше 9000 стадий. Эту сторону Эратосфен называет «южной», но не параллельной северной стороне. Далее, ясно, что и Евфрат, который у него является границей западной стороны, нигде не образует прямой линии; он течет сначала с гор на юг, а затем поворачивает на восток, а потом опять на юг вплоть до места впадения в море. Сам Эратосфен указывает на непрямое течение реки, когда говорит о фигуре Месопотамии, образуемой от слияния Тигра и Евфрата и, по его словам, похожей на галеру. Кроме того, что касается расстояния от Фапсака до Армении, то Эратосфен даже не знает, что оно — западная сторона, ограниченная Евфратом, — целиком измерено, но утверждает, что не может определить, как велика часть, сопредельная с Арменией и северными горами, оттого, что она не измерена. Итак, на основании всего этого Эратосфен и изобразил эту третью часть грубо, в общих чертах. Ведь, по его словам, даже данные о расстояниях собраны им из многих авторов путевых дневников (некоторые из них были, как он говорит, даже без заглавий). Таким образом, Гиппарх, пожалуй, оказывается несправедливым, возражая с геометрической точки зрения против такого рода общего очерка, за который мы должны быть благодарны всем тем, кто так или иначе ознакомил нас с природой этих стран. Но когда Гиппарх выставляет свои геометрические гипотезы, не основываясь даже на словах Эратосфена, а выдумывая их на свой страх и риск, то этим он еще более явно выдает свое тщеславие.

24. Таким образом, по словам Эратосфена, он представил третью часть «грубо, в общих чертах» длиной в 10 000 стадий от Каспийских Ворот до Евфрата. Затем, разбив это расстояние на части, он измеряет его так, как нашел его уже определенным другими, начиная в обратном порядке от Евфрата и перехода через него у Фапсака. Соответственно он принимает расстояние от Евфрата до Тигра, в том месте, где эту реку перешел Александр, в 2400 стадий; отсюда до следующих мест через Гавгамелы, Лик, Арбелы и Экбатаны (по пути, которым Дарий бежал из Гавгамел до Каспийских Ворот) он восполняет эти 10 000 стадий, превысив это расстояние только на 300 стадий. Таким-то образом Эратосфен определяет размеры северной стороны, не считая ее параллельной горам или линии, идущей через Геракловы Столпы, Афины и Родос. Фапсак находится на значительном расстоянии от гор, и горная цепь, и дорога от Фапсака пересекаются у Каспийских Ворот. Это северные части границы третьей сфрагиды.

C. 8025. Описав таким образом северную сторону, Эратосфен говорит, что нельзя представить южную сторону идущей вдоль моря, потому что Персидский залив врезается в нее; но он утверждает, что расстояние от Вавилона через Сусы и Персеполь до границ Персиды и Кармании составляет 9200 стадий. Эту сторону он называет «южной», но не параллельной с. 85 северной стороне. Что же касается разницы в установленной длине северной и южной сторон, то она, по его словам, возникает оттого, что Евфрат до определенного пункта течет на юг, а затем делает крутой поворот на восток.

26. Из двух поперечных сторон Эратосфен сначала говорит о западной; но какова эта сторона, состоит ли она из одной или двух линий, остается неясным. Ибо от перехода у Фапсака вдоль по течению Евфрата до Вавилона он считает 4800 стадий, а оттуда до устья Евфрата и города Тередона 3000. Что же касается расстояния от Фапсака на север, то оно измерено вплоть до Армянских Ворот и составляет около 1100 стадий; расстояние же через Гордиею и Армению еще не измерено, поэтому Эратосфен оставляет его без рассмотрения. Но одна часть восточной стороны, которая идет через Персиду от Красного моря53 к Мидии и на север, представляется Эратосфену протяжением не меньше 8000 стадий. Однако если считать от некоторых мысов, то даже свыше 9000 стадий; остальная же часть [идущая] через Паретакену54 и Мидию до Каспийских Ворот составляет около 3000 стадий. Реки Тигр и Евфрат, по его словам, текущие из Армении на юг, минуя горы Гордиеи и описав большую дугу с охватом значительной территории — Месопотамии, поворачивают к зимнему восходу солнца55 и на юг, особенно Евфрат. И Евфрат, все время сближаясь с Тигром по соседству со стеной Семирамиды и селением под названием Опис (в 200 стадиях от Евфрата), протекает через Вавилон и впадает в Персидский залив. «Таким образом, — говорит он, — фигура Месопотамии и Вавилона становится похожей на галеру». Таковы слова Эратосфена.

27. По поводу третьей сфрагиды Эратосфен делает и некоторые другие ошибки (я рассмотрю их здесь), однако он вовсе не заслуживает тех упреков, которые делает ему Гиппарх. Посмотрим же, что говорит Гиппарх. Ведь желая обосновать свое первоначальное утверждение, что не следует C. 81перемещать Индию дальше на юг (как этого требует Эратосфен), он говорит, что это будет особенно ясно доказано на основании собственных слов Эратосфена. Сказав сначала, что третья часть на ее северной стороне отделяется линией, проведенной от Каспийских Ворот до Евфрата (расстоянием в 10 000 стадий), Эратосфен добавляет, что южная сторона, идущая от Вавилона до границ Кармании, немногим больше 9000 стадий в длину; сторона же на запад от Фапсака вдоль по течению Евфрата до Вавилона простирается на 4800 стадий и далее от Вавилона к устью Евфрата на 3000 стадий; что же касается стороны на север от Фапсака, то измерена только одна часть ее — [расстояние] до 1100 стадий, тогда как остальная еще не измерена. В таком случае, говорит Гиппарх, поскольку северная сторона третьей части составляет около 10 000 стадий и линия, параллельная ей прямо от Вавилона до восточной стороны, по вычислению Эратосфена, простирается немногим более чем на 9000 стадий, то ясно, что Вавилон расположен восточнее перехода у Фапсака немногим более чем на 1000 стадий56.

28. Я отвечу на это: если принять, что Каспийские Ворота и границы Кармании и Персиды лежат точно на одном и том же прямом меридиане, с. 86 и если провести линию к Фапсаку и линию к Вавилону под прямым углом от упомянутого прямого меридиана, тогда это, конечно, так. Действительно, линия, продолженная через Вавилон57 до прямого меридиана через Фапсак, была бы для глаза равной или по крайней мере почти равной линии от Каспийских Ворот до Фапсака; поэтому Вавилон оказался бы восточнее Фапсака настолько, насколько линия от Каспийских Ворот до Фапсака длиннее линии от каспийских границ до Вавилона. Однако, во-первых, Эратосфен не утверждал, что линия, ограничивающая западную сторону Арианы, лежит на меридиане; он не говорил также, что линия от Каспийских Ворот до Фапсака находится под прямым углом к линии меридиана через Каспийские Ворота; он говорил скорее относительно образованной горной цепью линии, с которой линия на Фапсак составляет острый угол, так как последняя проведена вниз58 из той же точки, откуда и линия, образованная горной цепью. Во-вторых, Эратосфен не называл линию, проведенную к Вавилону от Кармании, параллельной линии, проведенной к Фапсаку, и если бы она была параллельной, но не перпендикулярной к меридиану через Каспийские Ворота, то от этого вывод Гиппарха не выиграл бы.

29. Но Гиппарх, сразу же приняв эти положения как доказанные и (как он полагает) показав, что Вавилон, согласно Эратосфену, лежит восточнее C. 82Фапсака немногим более чем на 1000 стадий, снова придумывает положение для дальнейшей аргументации; он говорит, что если представить себе прямую линию, проведенную от Фапсака на юг, и перпендикулярную к ней линию от Вавилона, то мы получим прямоугольный треугольник, составленный из стороны, простирающейся от Фапсака до Вавилона, из перпендикуляра, проведенного от Вавилона до меридиана, проходящего через Фапсак, и из самого меридиана, идущего через Фапсак. Сторону этого треугольника от Фапсака до Вавилона он делает гипотенузой, считая ее равной 4800 стадий; и перпендикуляр от Вавилона до меридианной линии через Фапсак он полагает несколько меньше 1000 стадий, т. е. на то расстояние, насколько линия к Фапсаку59 превышает по протяжению линию к Вавилону60. Отсюда он рассчитывает, что и другая из двух сторон, образующая прямой угол, во много раз длиннее упомянутого перпендикуляра. К этой линии он добавляет линию, продолженную от Фапсака на север до Армянских гор, одна часть которой, по словам Эратосфена, измерена и составляет 1100 стадий, другую же часть он рассматривает как ненамеренную. Гиппарх принимает протяжение последней стороны равным по крайней мере 1000 стадий, так что обе стороны составляют вместе 2100 стадий; прибавив эту цифру к протяжению стороны61 у прямого угла треугольника, которая тянется вплоть до перпендикуляра, опущенного из Вавилона, Гиппарх считает расстояние в несколько тысяч стадий от Армянских гор и параллели, проходящей через Афины, до перпендикуляра из Вавилона (этот перпендикуляр он полагает на параллели, проходящей через Вавилон). Он указывает по крайней мере, что расстояние от параллели через Афины до параллели, проходящей через Вавилон, не больше с. 87 2400 стадий, если принять, что весь меридиан имеет в длину столько стадий, сколько считает Эратосфен. Если это так, тогда Армянские горы и горы Тавра не могут лежать на параллели, проходящей через Афины (как это утверждает Эратосфен), но на много тысяч стадий севернее, согласно утверждению самого Эратосфена. В этом пункте, помимо того, что он пользуется уже опровергнутыми положениями для построения своего прямоугольного треугольника, он принимает также и следующее ничем не подтвержденное положение; гипотенуза его — прямая линия от Фапсака до Вавилона — составляет 4800 стадий. Эратосфен не только утверждает, что тот путь проходит вдоль течения Евфрата, но когда он сообщает, что Месопотамия вместе с Вавилонией охвачены большим кругом, образуемым Евфратом и Тигром, то он говорит, что большая часть окружности образована C. 83Евфратом. Поэтому прямая линия от Фапсака до Вавилона не может проходить вдоль течения Евфрата и иметь в длину даже приблизительно такого большого числа стадий. Таким образом, расчеты Гиппарха опрокинуты. Однако, как я уже сказал раньше, если допустить, что проведены две линии от Каспийских Ворот, одна на Фапсак, другая к той части Армянских гор, которая соответствует по положению Фапсаку (она, согласно самому Гиппарху, отстоит от Фапсака по крайней мере на 2100 стадий), то невозможно, чтобы эти линии были параллельны линии, проходящей через Вавилон, которую Эратосфен назвал «южной стороной». Но так как Эратосфен не мог считать путь вдоль горной цепи измеренным, то он утверждал только, что путь от Фапсака до Каспийских Ворот измерен и добавлял слова — «говоря в общих чертах». Кроме того, поскольку Эратосфен хотел определить только длину страны между Арианой и Евфратом, то не будет большой разницы, измерял ли он один путь или другой. Но когда Гиппарх принимает, что Эратосфен считает эти линии параллельными, то он, по-видимому, обвиняет человека в совершенно детском неведении. Поэтому следует пренебречь этими его доказательствами как наивными.

30. Возражения же, которые можно сделать Эратосфену, следующие. Подобно тому как [в хирургии] сечение по суставам отличается от случайного сечения по частям (потому что первое имеет дело только с частями, имеющими естественное очертание, следуя некоторому членению суставов и их определенной форме, в каком смысле и Гомер говорит:

Он же, обоих рассекши на части,

(Ил. XXIV, 409)

тогда как другое сечение не имеет ничего общего с этим), мы пользуемся соответственно теми и другими операциями в зависимости от времени и потребности; и в области географии тоже следует производить сечения частей, когда мы разбираем подробности, но мы должны скорее подражать сечениям по суставам, чем сечениям случайным. Только таким образом и можно установить важные пункты и точные границы, в чем нуждается география. Границы страны точно определены, когда ее можно ограничить с. 88 реками, горами или морем, племенем или племенами, наконец, по величине и форме там, где это возможно. Но вообще вместо геометрического определения достаточно простого определения в общих чертах. Таким образом, что касается величины страны, то достаточно указать ее наибольшую длину и ширину (например, длина обитаемого мира приблизительно составляет 70 000 стадий, ширина же его немногим меньше половины длины); что касается формы, то [достаточно будет] уподобить страну какой-нибудь геометрической фигуре (например, Сицилию — треугольнику) или какой-нибудь другой из известных фигур (например, Иберию — бычьей шкуре, Полепоннес — листу платана)62. И чем обширнее будет рассекаемая область, тем приблизительнее приходится делать сечения.

C. 8431. Итак, Эратосфен правильно делит обитаемый мир на две части цепью Тавра и морем у Геракловых Столпов. В южной части границы Индии определены многими способами — горой, рекой, морем и одним названием, как бы названием одной племенной группы, так что Эратосфен правильно называет ее четырехсторонней и ромбоидальной. Ариана уже имеет менее точные очертания63, потому что ее западная сторона сливается с другими; но она определяется все же тремя сторонами, как бы прямыми линиями, а также названием Ариана, именем одной племенной группы. Очертания третьей сфрагиды совершенно невозможно определить, во всяком случае так, как ее определил Эратосфен. Ведь у нее общая с Арианой сторона сливается, как я сказал выше, и южная обозначена весьма приблизительно; ибо она не очерчивает границы сфрагиды (так как проходит через ее центр и оставляет много областей на юге) и не представляет также наибольшей ее длины (ибо северная сторона длиннее); и Евфрат не образует ее западной стороны (даже если бы его течение шло по прямой), так как его крайние точки — верховья и устье — не расположены на одном меридиане. Почему же эту сторону скорее можно назвать западной, чем южной? И кроме этого, так как пространство, остающееся между этой линией и Киликийским и Сирийским морями, незначительно, то нет убедительного основания, почему бы не продолжить сфрагиду до этого пункта, тем более что Семирамида и Нин называются сирийцами (Семирамида основала Вавилон и сделала его царской столицей, а Ниневию — Нин столицей Сирии), да и язык народа даже до сегодняшнего дня остается по обеим сторонам Евфрата одинаковым. Как раз здесь совершенно не следовало бы так расчленять столь знаменитый народ и присоединять его части к чужеземным племенам. Ведь нельзя сказать, что Эратосфен был вынужден сделать это, имея в виду размеры третьей сфрагиды; ибо если сюда прибавить области вплоть до Средиземного моря, то и тогда третья сфрагида не сравнится величиной с Индией и даже с Арианой, хотя бы даже мы присоединили к ней территорию до пределов Счастливой Аравии и Египта. Поэтому гораздо лучше было бы распространить третью сфрагиду до этих пределов и путем прибавления столь малой области, простирающейся до Сирийского моря, определить южную сторону третьей сфрагиды, но не так, как это делает Эратосфен, и не в виде прямой линии, с. 89 а так, чтобы она шла по береговой линии, по правой стороне (если плыть от Кармании вдоль Персидского залива до устья Евфрата), затем касалась бы границ Месены и Вавилонии (там, где начало перешейка, отделяющего C. 85Счастливую Аравию от остального материка) и, наконец, пересекала бы этот перешеек, доходя до самой впадины Аравийского залива и до Пелусия, даже до устья Нила у Каноба. Это была бы южная сторона; остальная, или западная, сторона простиралась бы по береговой линии от устья Нила у Каноба до Киликии.

32. Четвертой была бы сфрагида, состоящая из Счастливой Аравии, Аравийского залива, всего Египта и Эфиопии. Длиной этого отрезка будет расстояние, ограниченное двумя меридианными линиями, одна из которых проведена через самый западный пункт отрезка, другая — через самый восточный. Шириной его будет расстояние между двумя параллелями широты, одна из которых проведена через самый северный пункт, другая — через самый южный; ибо в случае неправильных фигур, длину и ширину которых невозможно установить по сторонам, их размеры следует определять таким образом. Вообще надо отметить, что выражение «длина» и «ширина» не употребляются в одинаковом смысле о целом и о части. В целом большее расстояние называется «длиной», меньшее — «шириной»; в части же мы называем длиной отрезок части, параллельный длине целого; безразлично, которое из двух измерений больше, и даже если расстояние, принятое за ширину, будет больше расстояния, принятого за длину. Так как обитаемый мир простирается в длину с востока на запад и в ширину с севера на юг, а его длина проведена по линии, параллельной экватору, ширина — по меридианной линии, то мы должны принимать за «длину» частей все отрезки, параллельные длине обитаемого мира, а за «ширину» — отрезки, параллельные его ширине. Ведь таким способом можно лучше определить, во-первых, величину обитаемого мира, а во-вторых, положение и форму его частей, потому что при таком сравнении будет ясно, в каком отношении части кажутся уступающими друг другу по размерам и в каком превосходящими одна другую.

33. Между тем Эратосфен берет длину обитаемого мира на линии через Геракловы Столпы, Каспийские Ворота и Кавказ, как бы на прямой; длину третьего отрезка — на линии, идущей через Каспийские Ворота и Фапсак; длину четвертого отрезка — на линии, идущей через Фапсак и Героонполь до области между устьями Нила — линии, которая должна оканчиваться вблизи Каноба и Александрии; ведь последнее устье Нила, так называемое Канобское, или Гераклеотийское, расположено в этом месте. Итак, помещает ли он эти две долготы на прямой линии друг за другом C. 86или так, что они образуют угол у Фапсака, из его собственных слов ясно, что ни одна из них не параллельна длине обитаемого мира. Ведь он определяет длину обитаемого мира по цепи Тавра и Средиземному морю прямо до Геракловых Столпов, по линии через Кавказ, Родос и Афины; и он утверждает, что расстояние от Родоса до Александрии по меридиану, идущему через эти места, немногим меньше 4000 стадий; так что параллели с. 90 долготы Родоса и Александрии должны отстоять друг от друга как раз на такое расстояние. Параллель долготы Героонполя приблизительно та же, что и Александрии, или во всяком случае южнее последней, следовательно, линия, пересекающая как параллель долготы Героонполя, так и параллель Родоса и Каспийских Ворот (будет ли она прямой или ломаной линией) не может быть параллельной ни одной из них. Во всяком случае долготы взяты Эратосфеном неправильно, и части, простирающиеся на север64, приняты им тоже неправильно.

34. Вернемся к Гиппарху и рассмотрим его дальнейшие рассуждения. Выдумывая произвольные положения, Гиппарх продолжает с геометрической точностью опровергать высказанные в общих чертах положения Эратосфена. Он говорит, что Эратосфен считает расстояние от Вавилона до Каспийских Ворот в 6700 стадий, а до границ Кармании и Персиды — более 9000 стадий по линии, проведенной прямо до равноденственного востока65, и что эта линия становится перпендикуляром к стороне, общей второй и третьей сфрагиде, так что, согласно Эратосфену, образуется прямоугольный треугольник, прямой угол которого лежит у границ Кармании, а гипотенуза его короче одной из сторон, образующих прямой угол66. Таким образом, прибавляет Гиппарх, Эратосфен вынужден сделать Персиду частью второй сфрагиды. На это я уже ответил, что Эратосфен не считает расстояние от Вавилона до Кармании лежащим на одной параллели и не говорит о прямой линии, отделяющей две сфрагиды, как о меридиане. Таким образом, Гиппарх этим доводом ничего не возразил Эратосфену и не сказал ничего верного в своем последующем выводе. Ведь так как Эратосфен считает упомянутые 6700 стадий расстоянием от Каспийских Ворот до Вавилона, а расстояние от Каспийских Ворот до Сус в 4900 стадий, от Вавилона до Сус — 3400 стадий, Гиппарх снова, исходя из тех же самых положений, утверждает, что образуется тупоугольный треугольник с вершинами у Каспийских Ворот, в Сусах и Вавилоне; при этом тупой угол будет в Сусах, а длина его сторон равна расстоянию, указанному Эратосфеном. Затем он делает вывод, что согласно этим положениям, меридиан, C. 87проходящий через Каспийские Ворота, пересечет параллель, идущую через Вавилон и Сусы в пункте западнее пересечения той же параллели с прямой линией, идущей от Каспийских Ворот к границам Кармании и Персиды, более чем на 4400 стадий; линия, продолжающаяся через Каспийские Ворота к границам Кармании и Персиды, образует почти что половину прямого угла с меридианом, проходящим через Каспийские Ворота, и склоняется в направлении к середине между югом и равноденственным востоком; река Инд параллельна этой линии, так что она течет не с гор к югу, как утверждает Эратосфен, а между югом и равноденственным востоком, как изображено на древних картах. Кто же согласится, что построенный теперь Гиппархом треугольник будет тупоугольным, не допустив, что треугольник, охватывающий его, является прямоугольным?67 И кто согласится, что одна из сторон, составляющих тупой угол (линия от Вавилона до Сус), лежит на параллели долготы, не допустив этого для с. 91 целой линии до Кармании? И кто признает, что линия, идущая от Каспийских Ворот до границ Кармании, параллельна Инду? Без этих допущений доказательство Гиппарха не имело бы силы. И без этих предпосылок Эратосфен утверждал, что фигура Индии ромбоидальна и подобно тому, как ее восточная сторона простирается далеко на восток, особенно на ее крайней оконечности (которая в сравнении с остальной прибрежной полосой выдается более к югу), так и сторона вдоль течения Инда простирается значительно на восток.

35. Все эти доводы Гиппарх приводит с геометрической точки зрения, хотя его критика Эратосфена неубедительна. Хотя он [сам] предписывает себе геометрические принципы, но сам же и освобождает себя от них, утверждая, что погрешности извинительны, если относятся только к малым расстояниям. А так как ошибки Эратосфена, очевидно, достигают тысяч стадий, то они непростительны68; и сам Эратосфен заявляет, продолжает Гиппарх, что даже в пределах 400 стадий разницы долгот ощутимы, например между параллелями Афин и Родоса. Восприятие же разниц долготы не ограничивается одним способом, но при большей разнице применим один способ, при меньшей — другой; там, где величина больше, мы можем в суждении о «климатах» довериться глазу или свойству плодов, или температуре атмосферы; при меньшей величине мы определяем разницу с помощью гномонов и диоптрических инструментов. Таким образом, параллели Афин, Родоса и Карии, измеренные посредством гномона, дали заметную разницу (как это естественно при столь большом расстоянии) в долготе. Если кто-нибудь возьмет пространство шириной в 3000 стадий и длиной в 40 000 C. 88стадий горной цепью плюс 30 000 стадий морем, проведя линию с запада к равноденственному востоку, и назовет области по обеим ее сторонам южной и северной частями, а части последних — «плинфиями» или «сфрагидами»69, то следует разобраться, что он имеет в виду под этими терминами и почему он называет одни стороны северными, другие — южными, опять-таки почему одни — западными, другие же — восточными. И если он не обращает внимания на весьма серьезные погрешности, то пусть даст объяснение (ибо это справедливо); что же касается незначительных погрешностей, то даже если он пренебрегает ими, его не приходится осуждать. Здесь ни в каком отношении нельзя упрекнуть Эратосфена. Потому что при столь большой величине долгот нельзя дать никакого геометрического доказательства, и Гиппарх даже там, где он пытается привести геометрическое доказательство, пользуется не общепринятыми допущениями, а скорее выдумками, сочиненными для собственного употребления.

36. Более удачно Гиппарх рассуждает относительно четвертой сфрагиды Эратосфена, хотя и здесь выказывает свою склонность порицать других и упорно отстаивать одни и те же или схожие допущения. Он справедливо критикует Эратосфена именно за то, что тот считает длиной этой сфрагиды линию от Фапсака до Египта, как будто желая назвать диагональ параллелограмма его длиной. Ведь Фапсак и побережье Египта лежат не на одной параллели широт, а на параллелях, далеко отстоящих друг от друга; и с. 92 между этими двумя параллелями линия от Фапсака до Египта проведена вроде диагонали и вкось. Когда Гиппарх удивляется, как Эратосфен отважился определить расстояние от Пелусия до Фапсака в 6000 стадий, тогда как оно более 8000 стадий, то он неправ. Ведь приняв как доказанное, что параллель, проходящая через Пелусий, идет более чем 2500 стадий южнее параллели, проходящей через Вавилон70, и утверждая (на основании Эратосфена, как он думает), что параллель через Фапсак на 4800 стадий севернее параллели через Вавилон, он говорит, что расстояние между Пелусием и Фапсаком не более 8000 стадий71. Как же объяснить, согласно Эратосфену, что расстояние параллели, идущей через Вавилон, от параллели через Фапсак столь велико? Ведь Эратосфен утверждал, что расстояние от Фапсака до Вавилона 4800 стадий, но не говорил, что это расстояние измерено от параллели через один пункт до параллели через другой; ведь он не говорил также, что Фапсак и Вавилон находятся на одном меридиане. Напротив, сам Гиппарх указал, что, согласно Эратосфену, Вавилон находится более чем на 2000 стадий к востоку от Фапсака72. Я уже привел утверждение Эратосфена, что Тигр и Евфрат опоясывают кольцом Месопотамию и Вавилонию и что большую часть этого C. 89кольца образует Евфрат, ибо в своем течении с севера на юг Евфрат поворачивает затем на восток, а при впадении [в море] течет на юг. Итак, его течение с севера на юг является как бы частью некоторого меридиана, а поворот на восток и к Вавилону — не только отклонение от меридиана, он и не лежит на прямой линии вследствие упомянутого кругового охвата. Путь от Фапсака до Вавилона Эратосфен определил в 4800 стадий, хотя добавляет слова «вдоль по течению Евфрата» как бы нарочно для того, чтобы никто не считал этот путь прямой линией или мерой расстояния между двумя параллелями. Если отвергнуть это предположение Гиппарха, то и следующее его положение, которое только кажется доказанным, будет недействительным, а именно: если построить прямоугольный треугольник с вершинами в Пелусии, Фапсаке и в точке пересечения параллели Фапсака с меридианом Пелусия, тогда одна из сторон прямого угла — та, что лежит на меридиане, будет больше гипотенузы, т. е. линии от Фапсака до Пелусия73. Недействительным будет и связанное с этим положением следствие, потому что оно построено на непризнанных предпосылках. Ведь Эратосфен не допустил, конечно, предположения, что расстояние от Вавилона до меридиана, проходящего через Каспийские Ворота, составляет 4800 стадий. Я доказал, что Гиппарх построил это предположение на предпосылках, которых Эратосфен не допускал; но чтобы подорвать силу допущений Эратосфена, Гиппарх принял, что расстояние от Вавилона до линии, проведенной от Каспийских Ворот до границ Кармании (так, как предлагал провести Эратосфен), более 9000 стадий, и затем продолжал доказывать то же самое.

37. Поэтому не за это приходится критиковать Эратосфена, а за то, что данные им приближенно величины и фигуры74 также требуют какой-то меры — эталона, и за то, что в одном случае следовало делать больше с. 93 допущений, в другом — меньше. Например, если принять ширину горной цепи, простирающейся к равноденственному востоку, и ширину моря, доходящего до Геракловых Столпов, в 3000 стадий, тогда скорее можно согласиться считать на одной линии75 проведенные в пределах той же широты параллели этой линии, чем пересекающиеся линии, а из пересекающихся линий опять те, которые пересекаются в пределах той же широты, чем те, которые вне ее. Равным образом скорее можно считать лежащими на одной линии те отрезки, которые отклоняются в пределах той же широты, не выходят за нее, чем линии, ее переступающие76; и те линии, которые простираются в пределах большей длины, чем те, которые в пределах меньшей, так как и в этих случаях неравенство длины и несходство фигур можно C. 90скорее скрыть. Например, если для широты целой цепи Тавра и моря до Геракловых Столпов предположить расстояние равным 3000 стадий, то можно принять какую-либо одну площадь параллелограмма, включающую в себя целую горную цепь Тавра и упомянутое море. Если разделить параллелограмм в длину на несколько малых параллелограммов и взять диагональ целого и частей, то диагональ целого можно скорее счесть одинаковой по длине со стороной частей (т. е. параллельной и равной); и чем меньше будет параллелограмм, взятый как часть, тем более это положение будет верно. Ведь кривизна диагонали и неравенство ее длины в сравнении с длинной стороной менее заметны в больших параллелограммах, так что даже в этих случаях можно без колебания назвать диагональ длиной фигуры. Если провести диагональ более косо, так, чтобы она вышла за пределы обеих сторон или по крайней мере одной из них, то этого больше равным образом не произойдет77. Это и есть то, что я имею в виду под эталоном меры для величин, данных в общих чертах. Но когда Эратосфен берет, начиная от Каспийских Ворот, не только линию, идущую через самые горы, но также линию, сразу значительно отклоняющуюся от гор к Фапсаку, как будто обе они проведены до Геракловых Столпов на одной параллели, и когда он снова проводит еще дальше другую линию от Фапсака до Египта, которая занимает столь значительное дополнительное пространство, и затем длиной этой линии измеряет длину всей фигуры, то он все-таки, по-видимому, измеряет длину своего четырехугольника его диагональю. И когда линия не является даже диагональю, а ломаной линией, то он, вероятно, совершает гораздо более грубую ошибку. Ведь линия, проведенная от Каспийских Ворот через Фапсак до Нила, является ломаной. Таковы наши возражения Эратосфену.

38. Гиппарха также можно упрекнуть в том, что, подобно тому как он критиковал высказывания Эратосфена, он должен был бы сам предложить (но не предложил) какое-нибудь исправление ошибок Эратосфена, как это делаю я78. Гиппарх предлагает нам (если он, конечно, когда-либо об этом думал) обратиться к древним картам, хотя они требуют гораздо больших исправлений, чем карта Эратосфена. И его последующее заключение страдает тем же недостатком. Он принимает как допущенное, как я уже доказал, предположение, основанное на предпосылках, которых Эратосфен не с. 94 принимал: Вавилон находится восточнее Фапсака не более чем на 1000 стадий; следовательно, если даже Гиппарх вывел правильное заключение, что Вавилон лежит не более чем на 2400 стадий восточнее Фапсака, из сообщения Эратосфена о существовании короткого пути в 2400 стадий C. 91от Фапсака до реки Тигра, в том месте, где Александр совершил переправу, и если Эратосфен утверждает также, что Тигр и Евфрат, обогнув кругом Месопотамию, некоторое время текут на восток, затем поворачивают к югу и в конце концов приближаются друг к другу и к Вавилону, то он показал, что в утверждении Эратосфена нет ничего нелепого79.

39. Гиппарх допускает ошибку и в следующем заключении, желая доказать, что Эратосфен дает путь от Фапсака до Каспийских Ворот (путь, длину которого Эратосфен определил в 10 000 стадий) измеренным как бы по прямой линии (хотя он так не измерен), так как прямая линия гораздо короче. Аргументация его против Эратосфена следующая: согласно самому Эратосфену, меридиан через устье Нила у Каноба и меридиан через Кианейские скалы80 — один и тот же; этот меридиан отстоит от меридиана через Фапсак на 6600 стадий, и Кианейские скалы отстоят на 6600 стадий от горы Каспия, которая находится у горного прохода, ведущего из Колхиды к Каспийскому морю; поэтому расстояние от меридиана через Кианейские скалы до Фапсака в пределах 300 стадий равно расстоянию оттуда до горы Каспия; таким образом, Фапсак и гора Каспий расположены приблизительно на одном и том же меридиане. Из этого следует, говорит Гиппарх, что Каспийские Ворота отстоят на равном расстоянии от Фапсака и от горы Каспия; но Каспийские Ворота находятся от горы Каспия на расстоянии, значительно меньшем 10 000 стадий, — расстоянии, отделяющем, по словам Эратосфена, Каспийские Ворота от Фапсака. Поэтому они находятся от последнего на расстоянии, значительно меньшем 10 000 стадий, измеренном по прямой линии; следовательно, те 10 000 стадий, которые Эратосфен считает от Каспийских Ворот до Фапсака по прямой, являются окружным путем81. Тогда я отвечу Гиппарху: хотя Эратосфен берет свои прямые линии только приблизительно, как это обычно в географии, и принимает приблизительно свои меридианы и линии к равноденственному востоку, Гиппарх все же критикует его с точки зрения геометра так, как будто каждая линия проведена с помощью инструментов82. И сам Гиппарх не проводит линий с помощью инструментов, но скорее принимает на глаз отношение «перпендикуляров» и «параллелей». В этом — одна из ошибок Гиппарха; другая ошибка в том, что он даже не принимает установленных Эратосфеном расстояний и не критикует их, но возражает против им же самим придуманных расстояний. Поэтому, например, хотя Эратосфен сначала указал расстояние от устья Понта до Фасиса в 8000 стадий и прибавил к этому пути горный проход, ведущий от Диоскуриады до горы Каспия в 5 дней пути (расстояние, которое, C. 92согласно самому Гиппарху, составляет предположительно около 1000 стадий), так что общее расстояние, по Эратосфену, доходит до 9600 стадий; Гиппарх сокращает это число, говоря, что от Кианейских скал до Фасиса с. 95 5600 стадий, а оттуда до горы Каспия еще 1000 стадий. Поэтому утверждение, что гора Каспий и Фапсак фактически расположены на одном меридиане, не может быть основано на мнении Эратосфена, а принадлежит самому Гиппарху. Допустим, что оно основано на мнении Эратосфена. Как же отсюда вывести следствие, что линия от горы Каспия до Каспийских Ворот равна по длине линии от Фапсака до того же пункта?

40. Во II книге Гиппарх снова принимается за тот же самый вопрос Эратосфена о границах обитаемого мира вдоль линии горной цепи Тавра, о чем я уже говорил достаточно; затем он переходит к рассмотрению северных частей обитаемого мира и, наконец, излагает высказывания Эратосфена о странах, лежащих за Понтом; по его словам, три мыса тянутся с севера: один мыс, на котором находится Пелопоннес; второй — Италийский; третий — Лигурийский; и эти три мыса образуют Адриатический и Тирренский заливы. Изложив в общих чертах эти положения Эратосфена, Гиппарх пытается критиковать его отдельные высказывания, но скорее как геометр, чем как географ. Однако число ошибок, допущенных по этому поводу Эратосфеном и Тимосфеном, написавшим сочинение «О гаванях»83 (которого Эратосфен хвалит предпочтительно перед всеми остальными авторами, хотя мы обнаружили его несогласие с Тимосфеном в весьма многих пунктах), столь велико, что не стоит труда высказывать суждение ни об этих людях (так как оба они допустили столь грубые ошибки), ни относительно Гиппарха. Ведь Гиппарх некоторые ошибки даже обходит молчанием, других же не исправляет, но, критикуя Эратосфена, показывает просто, что его утверждения ложны или противоречивы. Можно, пожалуй, возразить Эратосфену, обвиняемому еще в том, что он говорит только о трех мысах в Европе, считая одним мысом тот, на котором находится Пелопоннес, тогда как Европа образует много разветвлений; например, Суний является, подобно Лаконике, мысом, поскольку он простирается на юг, почти как Малея, и отделяет значительной величины залив. И Херсонес фракийский образует против мыса Суния не только залив Мелан, но и все следующие за Меланом македонские заливы. Если пренебречь и этим возражением, то все же большинство расстояний, установленных Эратосфеном, явно неправильно и указывает на его поразительное незнание этих местностей, вовсе не требующее геометрических опровержений. Например, проход из Эпидамна к Фермейскому заливу в действительности простирается более чем на 2000 стадий, хотя Эратосфен C. 93считает его длину в 900 стадий; расстояние от Александрии до Карфагена он считает более 13 000 стадий, хотя фактически оно составляет не более 9000 стадий, если только Кария и Родос лежат на одном меридиане с Александрией и Сицилийский пролив — на одном меридиане с Карфагеном. Ведь общепринято, что морской путь от Карии до Сицилийского пролива не больше 9000 стадий; хотя можно допустить, что меридиан, взятый на значительном расстоянии между двумя пунктами, для пункта более западного будет одинаковым с меридианом, который на столько удален от него на запад, на сколько Карфаген западнее с. 96 Сицилийского пролива, однако на расстоянии в 4000 стадий ошибка совершенно очевидна. И когда Эратосфен помещает Рим (который расположен несколько западнее Сицилийского пролива, как и Карфаген) на одном меридиане с Карфагеном, то он обнаруживает крайнее незнание как этих местностей, так и областей к западу вплоть до Геракловых Столпов.

41. Итак, Гиппарху, хотя он не писал сочинения по географии, а только критиковал высказывания Эратосфена в его «Географии», было бы уместно в дальнейшем более подробно критиковать ошибки Эратосфена. Что до меня, то мне следовало бы подвергнуть соответственно подробному обсуждению как правильные утверждения Эратосфена, так и его ошибки: я не только исправил его ошибки, но и защитил от нападок Гиппарха; я также критиковал высказывания самого Гиппарха в тех случаях, когда он утверждает что-либо по своей склонности к спорам84. Поскольку уже из этих примеров видны полное заблуждение Эратосфена и справедливость упреков Гиппарха, то, полагаю, будет достаточно исправить утверждения Эратосфена путем простого установления фактов в моей «Географии». В самом деле, там, где ошибки следуют одна за другой и лежат на поверхности, так что их легко обнаружить, лучше вовсе не упоминать о них или только изредка и в общих чертах; это я и попытаюсь сделать в моем подробном изложении. Теперь следует отметить, что Тимосфен, Эратосфен и их предшественники совершенно не знали Иберии и Кельтики, Германия и Бреттания в тысячу раз больше были им неизвестны, а также страны гетов и бастарнов; они в значительной степени обнаруживают незнание Италии, Адриатического моря, Понта и стран, лежащих за ним к северу; хотя, пожалуй, такие утверждения вызваны нашей склонностью к порицанию. Хотя Эратосфен утверждает, что в тех случаях, когда дело идет о весьма отдаленных странах, он будет приводить только расстояния, переданные по традиции, однако он не настаивает на их достоверности C. 94и добавляет, что только передает традиционные данные (хотя иногда присоединяет слова «по более или менее прямой линии»), поэтому не следует применять строгий геометрический масштаб к расстояниям, не согласованным друг с другом. Это как раз и пытается делать Гиппарх не только в вышеупомянутых случаях, но и там, где разбирает расстояние от области около Гиркании до Бактрии и до областей племен, живущих за ними, кроме того, расстояния от Колхиды до Гирканского моря. Правда, когда дело идет об описании отдаленных областей, его не приходится строго судить, как это мы делаем при описании материкового побережья и других хорошо знакомых областей; более того, если дело касается близких областей, то не следует применять геометрического масштаба, как я уже сказал, а лучше обращаться к географическому. Таким образом, в конце своей II книги, написанной в опровержение «Географии» Эратосфена, Гиппарх критикует некоторые положения относительно Эфиопии и говорит, что в III книге большая часть его исследований будет носить математический характер, но «до некоторой степени» также и географический. Тем не менее, мне кажется, он не придал своей теории с. 97 географического характера даже «до некоторой степени», но сделал ее всецело математической, хотя сам Эратосфен дает Гиппарху прекрасный повод для этого. Ведь Эратосфен зачастую переходит к слишком научным для этого предмета рассуждениям, не дает строго точных положений, а только положения неопределенного характера, так как он является, так сказать, математиком среди географов и географом среди математиков; поэтому он дает своим противникам в обеих областях поводы для возражений; и эти поводы, предоставляемые Эратосфеном и Тимосфеном Гиппарху в III книге, столь справедливы, что мне незачем даже прибавлять свои замечания к замечаниям Гиппарха, а достаточно удовольствоваться сказанным Гиппархом.

II

1. Посмотрим теперь, что говорит Посидоний в своем труде «Об Океане»1. Ведь он, кажется, имеет дело главным образом с географией, трактуя предмет отчасти с точки зрения географии в собственном смысле, отчасти же с более строго математической точки зрения. Поэтому будет уместно разобрать несколько утверждений Посидония: одни — сейчас, другие — при детальном обсуждении, когда представится случай, соблюдая всегда при этом некоторого рода меру2. Так, одной из особых черт, присущих географии, является и особенное свойство выставлять гипотезу о шаровидности земли как целого3(как это мы делаем в отношении вселенной) и принимать все следствия, вытекающие из этой гипотезы; одно из них — это учение о 5 поясах земли.

Рис. 1. Зоны.Из книги: Дж. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 175.

2. Основателем деления земли на 5 поясов4, по словам Посидония, был Парменид; однако последний считает ширину жаркого пояса почти двойной против ее действительной ширины5, так как она выходит за оба тропика, простираясь в пределы умеренных поясов; напротив, Аристотель6с. 98 называет «жарким» поясом область между тропиками, «умеренным» — область между тропиками и «полярными кругами». Посидоний же справедливо критикует обе теории. Так как, по его словам, под «жарким»7поясом имеется в виду только область, необитаемая вследствие жары, C. 95а больше половины пояса между тропиками необитаема, как это можно заключить на основании поселений эфиопов к югу от Египта, если верно, во-первых, что каждая часть жаркого пояса, образуемого экватором, является половиной всей ширины этого пояса; во-вторых, что часть этой половины от Сиены (которая является пунктом на пограничной линии летнего тропика8) до Мерое простирается на 5000 стадий в ширину, а часть от Мерое до параллели Страны корицы (где начинается жаркий пояс) простирается на 3000 стадий в ширину. Таким образом, все пространство, занимаемое этими двумя частями, измеримо, так как его можно пересечь по морю и по суше. Остальная же часть пространства до экватора, согласно расчетам Эратосфена при измерении земли9, оказывается равной 8800 стадиям. Каково отношение 16 800 стадий10к этим 8800 стадиям, таково и отношение расстояния между двумя тропиками к ширине жаркого пояса11. И если из новых измерений земли принять то, которое приписывает окружности земли самые малые размеры — измерение Посидония, считающего окружность земли около 180 000 стадий, то это измерение, говорю я, делает ширину жаркого пояса равной приблизительно половине расстояния между тропиками или несколько больше половины, но никоим образом не равной или одинаковой с ним. Как же можно определить, спрашивает Посидоний, границы умеренных поясов, которые неизменны, с помощью «полярных кругов», которые не всем видимы и не всюду одни и те же? Тот факт, что «полярные круги» не всем видны, вовсе не может служить для опровержения Аристотеля, потому что «полярные круги» должны видеть все люди, живущие в умеренном поясе, по отношению к которому только и употребляется выражение «умеренный пояс». Но положение Посидония о том, что «полярные круги» не всюду видны одинаково, а их видимость изменчива, правильно12.

3. При делении земли на пояса13Посидоний утверждает, что 5 из них пригодны для наблюдения небесных явлений; из 5 поясов 2 лежат под полюсами и простираются до областей, у которых тропики являются «полярными кругами» — «перискии»14; 2 следующих за ними пояса — «гетероскии»15 — простираются до областей народов, живущих под тропиками; пояс между тропиками — «амфиский»16. Но для человеческих отношений имеют значение вдобавок к этим 5 поясам еще 2 других, узких пояса под тропиками, которые в свою очередь делятся тропиками на 2 части; здесь солнце стоит прямо над головой около полумесяца каждый год. Эти 2 пояса, по словам Посидония, отличаются некоторыми особенностями: они в буквальном смысле слова высушены, песчаные, ничего не производят, кроме сильфия17и некоторых похожих на пшеницу сожженных солнцем плодов; ведь по соседству с этими областями нет гор, чтобы облака, C. 96с. 99 сталкиваясь с ними, могли вызвать дождь; реки там не текут. Вот почему в этих областях рождаются животные с курчавыми волосами, с изогнутыми рогами, вытянутыми губами и приплюснутыми носами (ибо их конечности искривлены от жары); в этих поясах живут также «рыбоеды». Что все это, по словам Посидония, является особенностью этих поясов, ясно из того, что области, расположенные южнее, имеют более умеренный климат, более плодородную и лучше орошаемую почву.

III

1. Полибий же насчитывает зато 6 поясов: 2 находятся под «полярными кругами», 2 — между «полярными кругами» и тропиками и 2 — между тропиками и экватором. Однако деление на 5 поясов, мне думается, оправдано как с точки зрения физики, так и географии. С точки зрения физики деление оправдано потому, что оно учитывает как небесные явления, так и температуру атмосферы. Что касается небесных явлений, то делением на «перискийские», «гетероскийские» и «амфийские» области (наилучший способ деления поясов) заодно определяются и условия наблюдения созвездий; ведь путем некоторого грубого деления созвездий на пояса только и воспринимаются свойственные им перемещения. Относительно температуры атмосферы это деление оправдано, потому что эта температура, определяемая солнцем, представляет три главных различия: избыток жары, недостаток и умеренное тепло, — которые воздействуют на организмы животных и растений и на полуорганизмы1всех существ, что находятся под воздухом или в самом воздухе. И различие температуры атмосферы зависит от деления земли на 5 поясов; ведь оба холодных пояса, имеющие одинаковую температуру, предполагают недостаток тепла; подобным же образом 2 умеренных пояса имеют умеренно теплую температуру, тогда как один остающийся пояс обладает остальными свойствами, так как он единственный и притом жаркий пояс. Очевидно, такое деление соответствует и географии, ибо география старается отграничить посредством одного из двух умеренных поясов эту часть обитаемой земли. На западе и востоке находится море, устанавливающее ее пределы, а на юге и севере — воздух, так как воздух в этих пределах имеет хорошее «смешение» для животных и растений; воздух же по обеим сторонам ее пределов имеет плохое смешение в силу изобилия или недостатка тепла. Соответственно этим трем различиям температуры необходимо было разделить землю на 5 поясов. Действительно, деление земного шара экватором на 2 полушария: северное, в котором мы живем, и южное — предполагает 3 различия температуры. Ведь области на экваторе и в жарком поясе необитаемы из-за жары, а приполярные области — из-за холода, но срединные области умеренные2и обитаемы. Однако Посидоний, прибавляя 2 пояса под тропиками, не поступает по аналогии с 5 поясами и не применяет C. 97подобного деления; он, по-видимому, представлял пояса, пользуясь с. 100 как бы этническими различиями, ибо называет один из них «эфиопским поясом», другой — «скифским и кельтским», третий — «средним».

2. Полибий не прав в том отношении, что ограничивает некоторые пояса «полярными кругами»: 2 пояса у него лежат под самыми «полярными кругами» и 2 — между «полярными кругами» и тропиками; ведь, как я уже сказал, не следует неизменяемое определять посредством изменяемых точек3. И нельзя также считать тропики границами жаркого пояса; об этом я упоминал. Однако при делении жаркого пояса на 2 части он, по-видимому, руководствовался правильными соображениями; ибо в силу этого мы очень хорошо делим экватором всю землю на 2 части — на северное и южное полушария. Ведь, очевидно, что если жаркий пояс также можно делить этим способом, то Полибий достигает полезного результата, т. е. каждое полушарие состоит из 3 поясов, имеющих одинаковую форму с соответствующими им поясами в другом полушарии. При таком сечении получаем деление на 6 поясов, чего при другом сечении вовсе не получается. В самом деле, если разрезать землю на 2 части кругом, проходящим через полюсы, то нельзя приемлемым способом разделить каждое из полушарий — западное и восточное — на 6 поясов, но было бы достаточно деления на 5 поясов; однородность обеих частей жаркого пояса, образуемых экватором, и то, что они смежны друг с другом, делают их деление бесполезным и излишним, тогда как умеренные и холодные пояса соответственно похожи, но не смежны. Таким образом, если представить себе всю землю состоящей из полушарий такого рода, то будет достаточно разделить ее на 5 поясов. Если область, лежащая под экватором, принадлежит к умеренному поясу, как говорит Эратосфен (с чем согласен и Полибий, хотя он добавляет, что это — самая возвышенная часть земли, отчего она и подвержена осадкам, потому что в этой области в пору этесийских ветров с севера облака в большом числе сталкиваются с горными вершинами), то гораздо лучше было бы считать ее третьим умеренным поясом (хотя и узким), чем вводить пояса под тропиками. В соответствии с этим находится следующее обстоятельство4(о чем Посидоний уже упомянул): в этих областях движение солнца в косом направлении [по эклиптике] более быстрое, так же как и ежедневное движение с востока на запад, потому что среди одновременных движений те, что совершаются по наибольшим кругам5, самые быстрые.

3. Однако Посидоний возражает против утверждения Полибия, что обитаемая область под экватором является самой возвышенной. Ведь на сферической поверхности, говорит Посидоний, не может быть никаких высоких C. 98точек в силу ее однородности; и действительно, область под экватором негористая, но это скорее равнина, находящаяся приблизительно на одном уровне с поверхностью моря; и дожди, наполняющие Нил, приходят с эфиопских гор. Хотя Посидоний здесь высказался таким образом, в других случаях он соглашается с Полибием, говоря, что он предполагает существование гор в области под экватором и что облака из обоих поясов сталкиваются с этими горами с обеих сторон и вызывают дожди. Таким образом, здесь налицо явное противоречие. Но даже если допустить, что область с. 101 под экватором гористая, то возникает, очевидно, другое противоречие; ведь одни и те же писатели утверждают, что океан течет непрерывным потоком вокруг земли. Как же они могут помещать горы в центре океана, если только они за горы не признают некоторые острова? Но как бы то ни было, этот вопрос выходит за пределы географии, а его изучение, может быть, следовало бы предоставить тому, кто собирается писать специальное исследование об океане.

4. Упомянув о тех, кто, говорят, обогнул по морю Ливию, Посидоний утверждает, что, по предположению Геродота, какие-то люди, посланные Неко, совершили плавание вокруг Ливии. Посидоний прибавляет, что Гераклид Понтийский в одном из своих «Диалогов»6заставляет какого-то мага, прибывшего ко двору Гелона, утверждать, что он обогнул Ливию. Указав, что эти сообщения с достоверностью не засвидетельствованы, Посидоний рассказывает о некоем Евдоксе из Кизика7, священном после и глашатае мира на празднике Персефоны8. Евдокс, как гласит рассказ, прибыл в Египет в царствование Евергета II; он был представлен царю и его министрам и беседовал с ними, особенно относительно путешествий вверх по Нилу, ибо Евдокс был человеком, интересующимся местными особенностями и хорошо в них осведомленным. Между тем, продолжает рассказ, какой-то индиец в это время был случайно доставлен к царю береговой охраной из самой впадины Аравийского залива. Доставившие индийца заявили, что нашли его полумертвым одного на корабле, севшем на мель; кто он и откуда прибыл, они не знают, так как не понимают его языка. Царь же передал индийца людям, которые должны были научить его греческому языку. Выучившись по-гречески, индиец рассказал, что, плывя из Индии, он по несчастной случайности9сбился с курса и, потеряв своих спутников, которые погибли от голода, в конце концов благополучно достиг Египта. Поскольку этот рассказ был принят царем с сомнением, он обещал быть проводником лицам, назначенным царем для плавания в Индию. Среди этих лиц был Евдокс. Таким образом, Евдокс отплыл в Индию с дарами и вернулся с грузом благовоний и драгоценных камней (некоторые из них C. 99приносят реки вмести с песком, а другие выкапывают из земли, так как они затвердели из жидкого состояния подобно нашим кристаллам). Однако все надежды Евдокса не оправдались, потому что Евергет отнял от него весь товар. После смерти Евергета царскую власть наследовала его жена Клеопатра и Евдокс был снова послан царицей в плавание, но на этот раз с большим снаряжением. Однако при возвращении его отнесло ветрами на юг Эфиопии. Бросая якорь в каких-либо местах, он старался расположить к себе местных жителей путем раздачи хлеба, вина и сушеных фиг (чего у них не было); взамен он получал запас пресной воды и лоцманов; в это время он составил также список некоторых туземных слов. Он нашел деревянный обломок носа погибшего корабля с вырезанным на нем изображением коня; узнав, что этот обломок принадлежал кораблю каких-то путешественников, плывших с запада, он его взял с собой, отправляясь в обратный путь на родину10. Когда Евдокс благополучно прибыл в Египет с. 102 (где Клеопатра уже более не царствовала, а вместо нее на престоле был ее сын), его снова лишили всего, так как он был уличен в похищении многих вещей. Он принес обломок корабельного носа на рыночную площадь и показал его судохозяевам; от них Евдокс узнал, что это обломок носа корабля из Гадир. Ему сообщили, что богатые гадесские купцы снаряжают большие корабли, бедные же посылают маленькие, называемые «конями» (от изображений на носах их кораблей). На таких маленьких кораблях они отправляются на рыбную ловлю у берегов Маврусии вплоть до реки Ликса. Однако некоторые судохозяева признали, что обломки принадлежат одному из кораблей, который слишком далеко зашел за реку Ликс и не возвратился домой. Из этих фактов Евдокс заключил, что плавание вокруг Ливии возможно. Он возвратился домой, погрузил все свое имущество на корабль и вышел в море. Сначала он бросил якорь в Дикеархии, затем в Массалии, далее в следующих пунктах вдоль побережья, пока не прибыл в Гадиры. Повсюду он трубил о своем проекте и, заработав деньги, снарядил большой корабль и 2 буксирные барки вроде пиратских. Затем он принял на борт также девушек, играющих на музыкальных инструментах, врачей и других ремесленников и, пользуясь постоянными западными ветрами, вышел в открытое море по направлению к Индии. Когда же плавание утомило его спутников, он подошел с попутным ветром к берегу, хотя и сделал это против воли, опасаясь приливов и отливов. И действительно, произошло то, чего он опасался: корабль сел на мель, но так тихо, что сразу не разбился, и им удалось спасти груз, перетащив его на берег, а также большую часть корабельного леса. Из C. 100этого леса Евдокс построил третью барку вроде пятидесятивесельного корабля и продолжал плыть, пока не прибыл к людям, которые говорили на том языке, список слов которого он составил в прошлое путешествие; вместе с тем он узнал, что люди, живущие там, того же племени, что и те, другие эфиопы, и что они соседи с царством Богха. Таким образом он закончил свое путешествие в Индию и вернулся назад. На обратном пути вдоль берегов он заметил остров, обильный водой и поросший прекрасным лесом, но необитаемый. Благополучно достигнув Маврусии, он распродал свои суда и отправился ко двору Богха пешком; по прибытии туда он посоветовал царю предпринять морскую экспедицию на свой счет; однако друзья Богха убедили царя в противоположном, возбудив у него опасение, что Маврусия может вследствие этого легко подвергнуться вражеским козням, если дорога туда будет открыта иностранцам, которые захотят на нее напасть. Когда Евдокс узнал, что его только для вида посылают в экспедицию, которою он предложил, а в действительности собираются высадить на какой-то пустынный остров, он бежал в римские владения и оттуда переправился в Иберию. Затем он вновь построил «круглый корабль»11и длинное пятидесятивесельное судно, чтобы на одном плавать в открытом море, а на другом обследовать побережье. Затем он взял на борт земледельческие орудия, семена и плотников и снова отправился в то же самое круговое плавание. В случае задержки с. 103 в пути он намеревался зимовать на острове, намеченном им прежде для этой цели, посеять там семена, собрать урожай и затем завершить задуманное вначале путешествие.

5. «Таким образом, — говорит Посидоний, — я дошел до этого места в своем рассказе истории Евдокса, но последующие события, вероятно, известны жителям Гадир и Иберии». Из всего этого12, продолжает он, выясняется, что океан обтекает вокруг обитаемую землю:

Ведь не теснят океан никакие тверди оковы,

И в беспредельность лиясь, чистоту свою он сохраняет13.

(Фрг. III, 281, Мюллер)

Весь этот рассказ Посидония вызывает удивление. Считая путешествие мага, о котором говорил Гераклид, и даже плавание посланцев Неко (о чем сообщает Геродот) достоверно не засвидетельствованным, он все же признает эту «бергейскую сказку»14правдоподобной, несмотря на то что ее выдумал либо сам же он, либо принял эту выдумку на веру от других. Насколько правдоподобна, во-первых, история с злоключениями индийца? Ведь Аравийский залив узок вроде реки, и его длина около 15 000 стадий вплоть до также узкого всюду устья. Поэтому невероятно, чтобы индийцы, которые плавали где-то вне залива, заблудившись, попали в залив (ведь его узость при устье указала бы им на ошибку); и если бы они нарочно вошли в залив, то у них не было бы предлога объяснять это тем, что они сбились с пути или столкнулись с непостоянными C. 101ветрами. И как же они могли допустить гибель всех, кроме одного, от истощения? А если индиец остался в живых, то каким образом один смог управлять кораблем, который имел немалые размеры, так как был пригоден во всяком случае для плавания в открытом море на столь большом расстоянии? И что это за быстрота при изучении греческого языка, давшая индийцу возможность убедить царя в том, что он, индиец, может быть проводником в плавании? И почему у Евергета не хватало опытных проводников, когда море в этой области было знакомо уже многим? Что же касается этого глашатая мира и священного посла народа Кизика, то как мог он, покинув свой родной город, отплыть в Индию? Как же ему доверили столь важное дело? И если при возвращении у него отняли все, вопреки ожиданию, и подвергли опале, как же ему снова доверили снаряжение еще большего количества подарков? А возвращаясь из второго плавания, когда он был занесен ветрами в Эфиопию, для чего он составлял список слов языка туземцев или расспрашивал, откуда взялся обломок носа рыбачьего судна? Ведь тот факт, что он узнал о принадлежности обломка кораблям, плывшим с запада, не мог иметь никакого значения для него, так как он сам плыл во время обратного путешествия с запада. А при возвращении в Александрию, когда его уличили в похищении многих вещей, как же могло случиться, что его не наказали и он даже свободно расхаживал, расспрашивая судохозяев и показывая с. 104 им кусок корабельного носа? А разве тот, кто признал принадлежность обломка кораблю из Гадир, не вызывает удивления? А человек, поверивший ему, не вызывает ли еще большего удивления — человек, который с такими надеждами вернулся на родину и затем предпринял оттуда путешествие в область за Геракловыми Столпами? Однако ему не разрешалось выходить из Александрии в открытое море без приказа, особенно же после того как он похитил царское имущество. Тайно выйти из гавани было невозможно, так как не только гавань, но и все другие пути выхода из города были закрыты и очень строго охранялись и, как я знаю, еще и теперь охраняются (ибо я долго жил в Александрии), хотя сейчас под владычеством римлян строгость значительно ослаблена; царская охрана была гораздо строже. Когда Евдокс снова отплыл в Гадиры и по-царски сам построил для себя корабли и затем продолжал путешествие, после того как его корабль потерпел крушение, как мог он построить третье судно в пустыне? И почему же, когда он снова вышел в море, обнаружив, что западные эфиопы говорят на том же языке, что и восточные, он не стремился завершить дальнейшее плавание (раз он так гордился своей страстью к путешествиям в чужие края и имел надежды, что осталось мало неисследованного в его путешествии), а оставил все это, возымев желание отправиться в экспедицию при помощи Богха? И как же узнал C. 102он о тайной интриге против него? И что за польза была Богху уничтожать человека, когда он мог его устранить иным способом? Но даже если бы Евдокс знал о замысле против него, то как мог он заранее бежать в безопасные места? В таком бегстве нет ничего невозможного, однако оно трудно и редко имеет успех. Как это его всегда сопровождала удача, хотя он и подвергался постоянным опасностям? Почему, бежав от Богха, он не побоялся плыть снова вдоль берегов Ливии с достаточным снаряжением и командой, чтобы колонизовать остров? Действительно, вся эта история не особенно далека от выдумок Пифея, Евгемера и Антифана. Тех людей можно еще извинить, как мы прощаем фокусникам их выдумки, ведь это — их специальность. Но кто может простить это Посидонию, человеку весьма искушенному в доказательствах и философу? Это у Посидония получилось неудачно.

6. С другой стороны, у Посидония правильно сказано, что земля иногда поднимается и оседает, а также испытывает перемены от землетрясений и других подобных явлений, которые я уже перечислил. С этим он удачно сопоставляет сообщение Платона о том, что история об острове Атлантида, возможно, не является выдумкой15. Платон сообщает относительно Атлантиды, что Солон, расспросив египетских жрецов, рассказывал, что Атлантида некогда существовала, но исчезла; это был остров не меньше материка16. И Посидоний считает, что ставить вопрос таким образом разумнее, чем говорить об Атлантиде, что «создатель заставил ее исчезнуть, как Гомер — стену ахейцев»17. Посидоний предполагает, что переселение кимвров и родственных им племен из их родной страны произошло вследствие внезапного наступления моря. Наконец, Посидоний с. 105 принимает, что длина обитаемого мира, составляющая около 70 000 стадий, является половиной целой окружности, по которой она измерена, так что, говорит он, если плыть с запада прямым курсом, то можно достичь Индии, пройдя путь длиной в 70 000 стадий.

7. Предприняв попытку критики тех ученых, которые разделили обитаемый мир на материки по теперешнему способу18вместо деления по некоторым кругам, параллельным экватору (чем они могли бы показать изменения животных, растений и климатов, потому что одни из них принадлежат холодному поясу, другие — жаркому), так что материки были как бы поясами, Посидоний снова опровергает собственное возражение и берет назад обвинение, так как он вновь начинает хвалить существующее деление на 3 материка, делая, таким образом, вопрос просто предметом бесполезного спора. Ведь такое распределение на земле животных, растений и климатов возникает не умышленно, так же как и племенные или языковые различия, но скорее случайно и в силу стечения обстоятельств. C. 103Что касается различных искусств, способностей и человеческих установлений (если только кто-нибудь положил им начало), то большинство их процветает под любой широтой, а в иных случаях даже несмотря на широту; поэтому одни местные особенности народа возникают от природы, другие же приобретаются привычкой и упражнением. Например, афиняне не от природы были любителями литературы, но скорее по привычке; лакедемоняне и еще более близкие к афинянам фиванцы — нет. Таким образом, вавилоняне и египтяне не от природы были философами, но в силу привычки и упражнения. Затем превосходное качество лошадей, быков и других животных зависит не только от местностей, но и от дрессировки. Однако Посидоний путает все это. Одобряя принятое теперь деление материков на 3, он приводит в качестве примера то обстоятельство, что индийцы отличаются от ливийских эфиопов: ведь индийцы лучше развиты физически и менее обожжены сухой атмосферой. На этом основании, по словам Посидония, Гомер, говоря об эфиопах в целом, делит их на две части

Рис. 6. Из книги: H. L. Jones. The geography of Strabo, I. London—New York, 1917, стр. 345.

78 Страбон понимает принципиальный характер критики Гиппарха, направленной не только против Эратосфена, но и против всех, кто не пользуется точными методами исследования. Он упрекает Гиппарха за то, что тот, ограничиваясь разрушительной критикой, не предлагает ничего конструктивного, и самодовольно прибавляет: «как это делаю я» (II, I, 38).

79 Гиппархово «приведение к нелепости» снова не достигает цели, по мнению Страбона. Во-первых, Гиппарх приписывает Эратосфену результат (1000 стадий), не основанный на его утверждениях; во-вторых, Гиппарх сделал ложный вывод из расчета Эратосфена (2400 стадий), как это видно из эратосфенова описания Тигра и Евфрата.

80 Кианейские скалы, или Симплегады, — два смежных островка у выхода из фракийского Боспора в Понт.

81 Даже если Гиппарх принял расстояния Эратосфена за долготные, то все-таки ошибка Эратосфена очевидна. Страбон склонен защищать Эратосфена во что бы то ни стало.

82 Например, с помощью гномона.

83 Страбон использовал это сочинение через Артемидора.

84 Ввиду отсутствия основательного математического образования Страбон не всегда мог самостоятельно оценить справедливость с. 803 критики Гиппарха. Отсюда некоторая раздражительность против «придирчивости» Гиппарха. Большинство аргументов Страбона в защиту Эратосфена, как полагают, взято у Посидония (ср. RE, Strabon, стлб. 140).

К главе II (стр. 97—99)

1Знаменитое сочинение Посидония «Об океане» состояло из трех книг. I книга — история географии, гомеровский вопрос, мореплавание в древности, изменения земной поверхности. II книга — учение о поясах, вопрос об океане, измерение земли. III — карта, деление на «сфрагиды» и описание земель. Страбон выхватывает из этого труда Посидония лишь то, что дает повод для полемики, выискивая в нем по школьному обычаю: противоречие (enantion), недостоверное (apithanon) и невозможное (adynaton).

2Эта мера — стандарт, о котором Страбон говорил выше (II, I, 37).

3См. прим. 21 кI, I, 20.

4См. прим. 3 кI, I.

5Т. е. двойной ширины, определяемой Посидонием и Страбоном для жаркого пояса, именно 2 × 17 600 = 35 200 стадий. Таким образом, жаркий пояс простирался бы до 25 8′322∕7″ (считая 700 стадий на 1 ). Расхождение между Аристотелем и Парменидом невелико, если принять, что первый помещает тропики приблизительно на 24 .

6Метеорология 2, 5.

7Посидоний настаивает на буквальном значении греческого слова diakekaumenē — «выжженная».

8Северный и южный умеренные пояса иначе назывались летним и зимним поясами, отсюда летний тропик — северный.

9Окружность земли, по Эратосфену равна 252 000 стадий.

10Расстояние между северным тропиком и экватором.

11Т. е. 16 800 : 8800 : : 33 600 : 17 600. Отношение 21 : 11, ширина жаркого пояса 17 600 стадий.

12Полярным кругом греки называли широтный круг на небесной сфере, который в зависимости от места наблюдателя охватывал меняющееся околополярное пространство, т. е. совокупность звезд, которые всегда видны, если они не проходят горизонт. Страбон настаивает на том, что границы умеренных поясов будут неизменны.

13На 7 поясов.

14Т. е. холодный пояс, где тени описывают летом овал.

15Т. е. умеренный пояс, где в полдень тени падают в противоположном направлении; в северном поясе тень падает на север, в южном — на юг.

16Т. е. жаркий пояс, где тень в полдень для некоторой точки часть года падает на север, а часть года — на юг.

17Сильфий —Ferula tingitana — зонтичное растение, сок которого употреблялся для приправы и для лекарственных целей.

К главе III (стр. 99—106)

1Например, семена.

2Eukrata — букв. «состоящие из правильного смешения элементов», затем «умеренные».

3См.II, II и прим. 12.

4Только что упомянутым Полибием.

5Т. е. по экватору и прилегающим к нему широтным кругам. Посидоний приписывал стоянию солнца в зените особо мощное, почти магическое воздействие на землю. Отсюда причина более умеренного климата экваториальной зоны, чем тропической: широтная смена положения точек зенита в этой зоне, а также смена восхода и захода солнца день ото дня идет быстрее, потому что на большом круге движения самые быстрые (см.: K. Reinhardt. Poseidonios, München, 1921, стр. 66).

6«Диалоги» Гераклида Понтийского написаны в блестящем стиле, отличались увлекательным содержанием. В них были вставлены различные фантастические истории.

7Историю Евдокса Страбон берет у Посидония (из главы «Об океане» — о мировом море) как пример недостоверности (apithanon, см. прим. 1 к гл. II) и цель для своей «критики».

8Праздник Персефоны (Коры) и ее матери Деметры совершался в пору зимнего посева (конец октября ст. стиля). Священный посол и глашатай мира (spondophoros) объявлял окрестным общинам о начале священных таинств, призывая прекратить раздоры и войны.

9В § 5 Страбон обыгрывает эту «несчастную случайность».

10Т. е. в Кизик.

11«Круглый» корабль — купеческое грузовое судно с круглой кормой в отличие от боевого «длинного» корабля.

12Словами «из всего этого» Посидоний указывает на подробное изъяснение всей проблемы (история с. 804 Евдокса была только заключением).

13Стихи неизвестного автора (перевод наш).

14См. прим. 1 кI, III.

15Платон устами Сократа (Тимей 26 E) говорит относительно истории об Атлантиде: «И какой же другой рассказ (кроме истории об Атлантиде) больше всего похож на истину, а не на выдумку?».

16По Платону, египетский жрец рассказывал Солону, что Атлантида была больше Ливии и Азии вместе. Вследствие страшного землетрясения море поглотило ее (Тимей 24—25; Критий 108 E, 113 C).

17Т. е. Солон, чтобы не описывать дальнейшую историю своей выдуманной Атлантиды, утопил ее так же, как Гомер заставил Посидона и Аполлона уничтожить потопом стену, построенную ахейцами перед кораблями (Ил. VII, 433, Ил. XII. 1—33).

18См.I, II, 26 иI, II, 28.

19Гипотезы о том, что одна часть эфиопов обитала к югу от экватора на другой стороне океана (см.I, II, 25).

20См.I, II, 28.

21См.I, II. 25.

22Т. е. западом.

23Т. е. стоики.

К главе IV (стр. 106—111)

1Все аргументы Страбона против Пифея заимствованы у Полибия.

2Pleumon thalattion — медуза, кишечнополостной морской организм студенистой консистенции, колоколообразной или круглой формы.

3Т. е. Гермес в качестве бога путей и дорог.

4См. прим. 1 кI, III.

5Т. е. высота треугольника, проведенная от вершины у Нарбона до линии основания. Допущение — 1000 стадий — падает на остальное расстояние до Ливии, измеренное на продолженной линии высоты.

6Точнее, на 436 стадий.

7Точнее, 21 764 стадии.

8Т. е. больше 21 764 стадий. Дикеарх считал впадину Адриатического моря дальше от Пелопоннеса, чем Геракловы Столпы.

9Полибий, по-видимому, не принимает в расчет истрийского побережья. Страбон считает расчеты Полибия слишком завышенными.

10См.I, IV, 5.

11Так как «параллели, заключенные между параллелями, равны».

12Т. е. на западе.

13 Ход рассуждения Полибия можно восстановить приблизительно так: проведем линию (PP′) параллельно экватору от Геракловых Столпов до восточного побережья Индии, приблизительно на 361∕2 широты. На этой линии опишем как хорду полукруг, который будет иметь диаметром линию (OO′), проведенную на экваторе. Из некоторой точки (A) на хорде на запад от Азии проведем линию к устью реки Танаиса (T); продолжим эту линию в северо-восточном направлении по течению реки до истоков (T′) (хотя истоки неизвестны). Затем продолжим линию реки (TT′) до окружности в точкеS(летний восход). Опустим перпендикуляр (T′B) на хордуPP′. Тогда получим сегмент (BT′SP′) полукруга, принадлежащий к Азии (T′ иBустанавливаем неточно, так как истоки Танаиса неизвестны). По Полибию, Европа по длине меньше Ливии и Азии, соединенных линиейBP′ (которая меняется) (ср.: H. L. Jones. The geography of Strabo, I. London, 1917, стр. 410).

14 Ср. XI, II.

15 См.II, I, 40.

К главе V (стр. 111—134)

1I, I, 13.

2 Букв. aretē — «высшее качество, способность».

3 См.II, III, 1.

4 См.II, II, 2 и прим. 12.

5 См.I, I, прим. 14.

6I, I, 8.

7 Т. е. можно объехать обитаемый мир четырьмя путями: с севера, с юга, от Геракловых Столпов и от восточного побережья Индии.

8 Поместив эту островную ойкумену в пределах некоего сферического четырехугольника, представляющего только видимую ее форму и размеры, Страбон затем уточняет в пределах этого четырехугольника форму и размеры ойкумены. Для Страбона все проблемы, поставленные Посидонием — шарообразность земли, разделение на пояса, тропики и т. д., — относятся к гипотезам.

9 Приблизительно усеченный конус.

10 В эпоху Страбона форму ойкумены обычно считали в виде хламиды (плаща). Полы хламиды круглые, воротник вырезан прямо или в виде круга с большим радиусом и более короткой дугой, чем полы. Если описание Страбона точно, то края хламиды (т. е. восточные и западные оконечности ойкумены) должны суживаться к концу, так что линия, соединяющая полы, проходит через центр хламиды с. 805 (H. L. Jones. The geography of Strabo, I. London, 1917, стр. 435).

11 Букв. eis myuron — «в мышиный хвост».

12 Этот большой четырехугольник состоит из ойкумены, полосы в половину ширины жаркого пояса и 180 длиной и «остатка». «Остаток» в свою очередь состоит из двух малых четырехугольников, один из которых к востоку, а другой к западу от ойкумены. Согласно расчету, полоса жаркого пояса больше половины ойкумены, а «остаток» еще больше. Поэтому ойкумена занимает меньше половины большого четырехугольника.

13 Эратосфен разделил окружность земли на 60 частей, каждое деление равнялось 6 . Впервые Гиппарх разделил окружность земли на 360 .

14 Т. е. в Фуле меняющийся полярный круг имеет определенную величину летнего тропика. Поэтому, согласно Пифею, широта Фулы является дополнением широты земного тропика. Считая широту последнего 24 , Пифей помещал Фулу на 66 .

15 Т. е. 3700 стадий.

16 См. § 6.

17 Т. е. четырехугольник.

18 На глобусе Кратета, по-видимому, были симметрично изображены две ойкумены в каждом полушарии («круг, разделенный двойным океаном»). Именно эта схема отражена в изображении земного шара на царских державах: шар, пересеченный крестообразно полосами океана (см.: Дж. О. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 292).

19 В длину; масштаб будет соответствовать 70 000 стадиям — длине ойкумены.

20 Ветрами обозначались страны света.

21 Т. е. лучше своих предшественников.

22 25—24 гг. до н. э.

23 Сембриты после восстания против Псаммитиха в VI в. до н. э. бежали на остров на Ниле севернее Мерое (см.XVI, IV, 8 иXVII, I, 2).

24 Т. е. на север и на юг.

25 Т. е. «лежат на той же параллели» (см. стр. 74).

26 См. прим. 10 к § 6.

27 Т. е. на север и на юг.

28 Т. е. ветры, дующие в определенные периоды.

29 Или лучше сказать: «осями координат», применяя термин аналитической геометрии.

30 Филиппики III, 117.

31 Т. е. Мефона, Аполлония и 32 других города.

32 Выше сказано, что «некоторые из Кикладских островов находятся в Миртойском море». Текст испорчен.

33 О термине «Евксинский» см.VII, III, 6.

34 Скифский лук состоял из трости эластичного дерева, на концы которой были надеты козлиные рога, оправленные в металл. Рога были сначала вогнуты, а на концах загибались кверху.

35 См. прим. 25 кI.

36 Ср.XII, III, 17.

37 См. §§ 19—21.

38 Балеарские острова.

39 Т. е. «Фригия присоединенная» — название, данное этой стране пергамскими царями.

40 Ср. XI, I, 4.

41 Обитатели Киликии Трахеи (т. е. скалистой).

42 Т. е. нумидийцев.

43 См.II, V, 16.

44 См.II, V, 5.

45 Арктический меняющийся небесный круг представляет систему концентрических кругов, каждый из которых касается горизонта наблюдателя и имеет центром небесный полюс, а радиусом высоту этого полюса над горизонтом. На экваторе для наблюдателя нет арктических кругов. По мере удаления наблюдателя от экватора к северному полюсу арктический круг расширяется. Так, на широте Сиены в него входит почти вся Большая Медведица и т. д.

46 Через Страну корицы.

47 Т. е. на востоке.

48 Расстояние от Мерое до экватора 11 800 стадий, а до Александрии 10 000.

49 См. § 43 иII, II, 3.

50 См.II, II, 3.

51 Широта Александрии, вычисленная на основе этого отношения, будет 30 57′50″, а расстояние от экватора — 21 675 стадий (конечно, эти цифры только приблизительны. Гиппарх дает цифру 21 800 стадий).

52 Широта Карфагена 32 28′16″, а расстояние от экватора 22 730 стадий.

53 О Келесирии см.XVI, II, 16, 21;XVI, III, 1. Под Верхней Сирией Страбон имеет в виду Ассирию.

54 Т. е. широта 43 17′9″.

55 Что соответствует 48 42′51″.

56 Ср.II, I, 18.

57 Т. е. на 7∕12 от 30 или 17 30′.

58 Астрономический локоть равнялся 2 .

59 Широта 52 17′9″.

60 См.II, II, 3 иII, V, 37.

61 От экватора до 66 всякий человек — либо амфиский, либо гетероский.

62 От 66 до 90 .

63 Именно на широте 66 , где начинается холодный пояс.

64 Т. е. полюсом эклиптики, который ежедневно описывает на небе круг около полюса экватора. Проекция этого круга на землю выделяет холодный пояс и является практически тем, что мы теперь называем «полярным кругом».

Страбон

География.

Книга III.

I

123456789

II

123456789101112131415

III

12345678

IV

1234567891011121314151617181920

V

1234567891011

C. 136с. 135

I

1. После первого общего очерка географии, данного мною, следует в дальнейшем перейти к описанию отдельных частей обитаемого мира. В самом деле, ведь я обещал это сделать1, и, как полагаю, до сих пор мой трактат правильно разделен на части. Следует начать опять с Европы и с тех ее частей, с которых я начал выше2, и по тем же основаниям.

C. 1372. Как я уже сказал, первая часть Европы — западная, именно Иберия. Как раз большая часть ее имеет редкое население. В большей части страны жители обитают в горах, лесах и на равнинах с тощей почвой и притом неравномерно орошаемой. Северная Иберия, при неровности рельефа не только совершенно холодная, но расположенная по берегам океана и, сверх того, лишенная связей с другими странами, приобрела негостеприимный характер, поэтому она чрезвычайно неудобна для жилья. Таков характер северных частей страны; напротив, почти вся южная Иберия плодородна, особенно по ту сторону Столпов. Это будет ясно из подробного описания этой страны. Но прежде следует дать описание ее формы и величины.

3. Иберия похожа на бычью шкуру, вытянутую в длину с запада на восток (передние части ее обращены на восток), а в ширину — с севера на юг. В длину она имеет приблизительно 6000 стадий и 5000 стадий наибольшей ширины; в некоторых местах ширина ее гораздо меньше 3000 стадий, в особенности у Пиренеев, которые образуют ее восточную сторону. Эта сплошная горная цепь, простирающаяся с юга на север, отделяет Кельтику от Иберии. Но так как ширина Кельтики, как и Иберии, не везде одинакова, то самое узкое место каждой страны между Нашим морем и океаном — это ближайшая к Пиренеям часть по обеим сторонам этих гор; она образует заливы как у океана, так и у Нашего моря. Кельтские заливы (называемые также Галатскими) более обширны, и образуемый ими перешеекуже по сравнению с Иберийским3. Восточную сторону Иберии составляют Пиренеи; южная часть образована отчасти Нашим морем от с. 136 Пиренеев до Столпов и Внешним морем — от этого пункта вплоть до так называемого Священного мыса; третья сторона, западная, приблизительно параллельна Пиренеям и тянется от Священного мыса до Артабрийского мыса, который называется Нерием; четвертая сторона — от мыса Нерия до северных отрогов Пиренеев.

4. После этих общих сведений приступим к описанию отдельных областей Иберии, начиная со Священного мыса. Это — самый западный пункт не только Европы, но и всего обитаемого мира, ведь обитаемый мир кончается на западе этими двумя материками (именно мысами Европы и крайними оконечностями Ливии; одну из этих областей занимают иберийцы, другую — маврусии); однако оконечности Иберии выдаются у вышеупомянутого мыса приблизительно на 1500 стадий. Кроме того, страну, примыкающую к этому мысу, по-латыни называют cuneus4ввиду ее клинообразной C. 138формы. Самый же мыс, далеко выступающий в море, Артемидор (посетивший, как он утверждает, эту местность), уподобляет кораблю, прибавляя, что 3 маленьких островка усиливают это сходство по форме: один из этих островков занимает место корабельного носа, другие же, имеющие небольшие стоянки для кораблей, — место штурмовых балок. Что же касается Геракла, то, по словам Артемидора, на мысе нет ни его святилища (как неправильно сообщает Эфор), ни алтаря ему или какому-нибудь другому богу; там только во многих местах лежат кучами камни, которые посетители по унаследованному от отцов обычаю переворачивают и затем, совершив возлияние, уносят. Жертвоприношения здесь не допускаются, добавляет он, и ночью даже не позволено подниматься к этому месту, как говорят, потому, что в это время им владеют боги. Тем не менее пришедшие сюда для «созерцания»5проводят ночь в соседней деревне, а днем поднимаются на гору, причем несут с собой воду, потому что там ее нет.

5. Эти утверждения Артемидора по крайней мере еще допустимы, и им приходится верить, но его рассказы во вкусе простонародной толпы никоим образом не заслуживают доверия. По словам Посидония, например, в народе говорят, что размеры солнечного диска на океанском побережье при заходе больше и солнце садится с шумом, как будто море шипит в то время, когда оно гаснет, оттого что погружается в морскую пучину. Посидоний говорит, что это неправда, так же как и то, что ночь наступает тотчас же после захода солнца; потому что в этих местах она наступает не мгновенно, а немного спустя, так же как это происходит у других больших морей. Ведь в местностях, где солнце заходит за горы, утверждает он, продолжительность дня после захода солнца больше из-за косых лучей; наоборот, на океанском побережье не бывает значительных промежутков, но темнота наступает не вдруг, а так, как это происходит на больших равнинах. Что касается зрительных представлений о величине солнца, говорит далее Посидоний, то они возрастают в равной степени как при закате, так и при восходе на морях, потому что в это время с воды поднимается большее количество испарений; проходя через эти испарения как через линзы6, лучи преломляются7, а зрительные образы воспринимаются в большем объеме. с. 137 Это точно так же происходит, когда заходящее или восходящее солнце или луна видны сквозь сухое тонкое облако, в то время как звезда также кажется красноватой. Посидоний говорит, что убедился в обмане зрения во время своего тридцатидневного пребывания в Гадирах, когда ему пришлось наблюдать заходы солнца. Тем не менее Артемидор утверждает, что заходящее солнце там в 100 раз больше дневного и ночь наступает внезапно. Однако, как он сам мог увидеть на Священном мысе, это явление нельзя себе представить, если внимательно прислушаться к его собственным высказываниям: ведь он говорит, что ночью никто не поднимается туда даже и при заходе солнца, если действительно ночь наступает мгновенно. Но и на другом месте океанского побережья он также не наблюдал этого явления; ведь Гадиры как раз находятся на берегу океана и Посидоний и некоторые другие свидетельствуют против него.

C. 1396. Примыкающее к Священному мысу побережье на западе служит началом западной стороны Иберии вплоть до устья реки Тага, а на юге — началом южной стороны до другой реки Ана и ее устья. Обе реки начинаются в восточных областях; но Таг, который гораздо больше другой реки, течет прямо на запад, тогда как Ана делает изгиб к югу и отделяет область междуречья, которую по большей части населяют кельты и некоторые луситанцы, переселенные сюда римлянами с другого берега Тага. В глубине страны обитают карпетаны, оретаны и большое число веттонов. Эта страна не очень плодородна, но область, непосредственно прилегающая к ней на востоке и юге, не уступает ни одной местности во всем обитаемом мире в смысле плодородия и ценных продуктов, добываемых из земли и моря. Это область, через которую протекает река Бетий, берущая начало в той же местности, где Ана и Таг; по величине Бетий является приблизительно средней между двумя другими реками. Подобно реке Ана она течет сначала к западу, затем делает изгиб на юг и впадает в океан на том же побережье, что и Ана. От названия реки страна получила имя Бетики, а от имени жителей — Турдетании; жителей называют то турдетанцами, то турдулами, причем одни писатели считают их одним народом, другие же — разными народами. К последним принадлежит Полибий, утверждающий, что турдулы — северные соседи турдетанцев, но теперь между ними нельзя обнаружить никакой разницы. Турдетанцы считаются самыми культурными из иберийцев; они знакомы с письменностью и имеют сочинения, посвященные истории своего племени, поэмы и законы, написанные в стихах (как они говорят, 6000-летней древности)8. И другие иберийцы знакомы с письменностью, однако буквы у них неодинаковые, так как и язык не один и тот же. Турдетания — страна по эту сторону, простирается на восток до Оретании, а на юг до побережья от устья реки Ана до Столпов. Необходимо более подробно описать эту страну и соседние области со всеми относящимися сюда сведениями для понимания ее выгодного расположения и плодородия.

7. Атлантический океан врезается в это побережье (между областью, где впадают в океан Бетий и Ана, и границами Маврусии) и образует с. 138 пролив у Столпов, через который Внутреннее море соединяется с Внешним. Именно у этого пролива в области иберийцев, носящих имя бастетанов (которых называют также бастулами), расположена гора Кальпа. Эта гора, хотя и небольшая в окружности, но очень высокая, так круто поднимается C. 140вверх, что издали кажется островом. Если плыть из Нашего моря во Внешнее, то эта гора окажется справа; в 40 стадиях от нее находится город Кальпа, бывший когда-то стоянкой кораблей иберийцев. Некоторые писатели и среди них Тимосфен утверждают даже, что город был основан Гераклом; Тимосфен сообщает далее, что в древности город назывался Гераклеей, и там еще видны большая городская стена и корабельные верфи.

8. Затем идет Менлария с ее предприятиями для засола рыбы, потом город и река Белон. Из Белона преимущественно совершаются переезды в Тингий в Маврусии; в Белоне есть торговые склады и заведения для засола рыбы. Когда-то по соседству с Тингием находился город Зелий, но римляне перенесли его на противоположный иберийский берег и взяли с собой некоторых жителей Тингия; они также выслали туда своих колонистов и назвали новый город Юлия Иоза. Далее следует Гадиры — остров, отделенный узким проливом от Турдетании и отстоящий от Кальпы приблизительно на 750 стадий (некоторые же говорят 800). Остров этот ничем, впрочем, не отличается от других островов, но благодаря отваге его жителей как мореходов и дружбе с римлянами он достиг таких успехов и процветания во всем, что, хотя и расположен на краю земли, является все же самым знаменитым из всех островов. Но я буду говорить о Гадирах при описании прочих островов.

9. Далее следуют так называемая гавань Менесфея и затем лиман у Асты и Набриссы (лиманами называются лощины, покрытые водой во время морских приливов и позволяющие подниматься по ним как по рекам в глубь страны и к городам, лежащим по их берегам). Затем сразу же идет устье Бетия, разделенное надвое; остров, окруженный двумя устьями, образует побережье протяжением в 100 стадий или, по словам некоторых, еще более. Здесь где-то находятся оракул Менесфея и Цепионова башня, воздвигнутая на скале, со всех сторон омываемой волнами; эта башня построена с удивительным искусством (подобно Фаросу9) для спасения мореплавателей. Ведь не только наносные отложения реки образуют здесь мели, но и местность перед ней усеяна подводными камнями, так что необходим какой-нибудь далеко заметный знак. Отсюда водный путь вверх по реке Бетии и город Эбура, и святилище Артемиды Светоносной10, которую называют Lux dubia11. Затем плавание идет вверх по другим лиманам; после этого река Ана (также с двумя устьями) и водный путь в глубь страны. Наконец, следует Священный мыс, отстоящий от Гадир менее чем на 2000 стадий. Некоторые, однако, считают, что от Священного мыса до C. 141устья реки Ана 60 миль, отсюда к устью Бетия 100 и затем до Гадир 70 миль12.

с. 139

II

1. Над морским побережьем на этой стороне реки Ана лежит Турдетания, через которую течет река Бетий. На севере и западе границей Турдетании служит река Ана, а на востоке — часть Карпетании и Оретания; на юге — [области] тех бастетанов, которые населяют узкую полосу побережья между Кальпой и Гадирами и морем за этой полосой до реки Ана. Но бастетаны, о которых я уже упоминал, принадлежат к Турдетании, а также бастетаны за рекой Ана и большинство ближайших соседей последних. Протяженность этой страны не более 2000 стадий в длину и ширину1, но городов в ней огромное множество; в самом деле, как говорят, до 200. Наиболее известные из них благодаря торговым сношениям те, что расположены по берегам рек, у лиманов и на море. Наибольшей славы и могущества достигли Кордуба, основанная Марцеллом, и город гадитанцев; последний прославился морской торговлей и тем, что присоединился к союзу с римлянами, а первый — плодородием почвы и обширностью территории, причем река Бетий имела немаловажное значение. Сначала этот город населяли отборные люди из римлян и туземцев; кроме того, Кордуба была первой колонией римлян в этих местах. После Кордубы и города гадитанцев знаменит Гиспалий, также римская колония; еще и теперь он остается торговым центром области, но Бетий, вследствие того что недавно заселен солдатами Цезаря, превосходит его почетом, хотя имеет не особенно значительное население.

2. После этих городов идут Италика и Илипа (оба расположены на реке Бетий); Астигис2лежит дальше от реки, и Кармон, и Обулькон, и, кроме них, города, где были разбиты сыновья Помпея: Мунда, Атегуа, Урсон, Туккий, Улия и Эгуа3; все эти города находятся недалеко от Кордубы. Главным городом этой области в некотором роде стала Мунда; Мунда отстоит от Картеи на 1400 стадий, куда бежал после поражения4Гней Помпей; отплыв из этого города, он высадился в какой-то горной местности, расположенной высоко над морем, где и был убит. Брат его, Секст, спасшись из Кордубы, продолжал еще недолго воевать в Иберии, а затем поднял восстание в Сицилии; оттуда он бежал в Азию, был взят в плен полководцами Антония и погиб в Милете5. В области иберийских кельтов наиболее известный город Конисторгий, а на лиманах самый известный город Аста, куда современные гадитанцы обычно сходятся на C. 142собрания6; он расположен немногим более 100 стадий выше гавани острова.

3. Берега Бетия наиболее густо населены; река судоходна почти на 1200 стадий от моря до Кордубы и местностей, лежащих немного выше. Кроме того, долина реки и островки на ней прекрасно возделаны. К этому нужно добавить очаровательную картину местности, так как эти области украшены парками, садами и разнообразными растениями. Далее до Гиспалия река судоходна для значительных по величине грузовых кораблей на протяжении 500 стадий без малого, а для меньших по величине грузовых кораблей она судоходна до городов, лежащих выше по течению вплоть до с. 140 Илипа; до Кордубы же можно плыть на речных баркасах (теперь это сколоченные из досок лодки, тогда как в древности употреблялись выдолбленные из одного бревна однодревки), выше Кордубы, по направлению к Касталону, река несудоходна. Параллельно реке к северу тянется несколько гребней гор, иногда больше, иногда меньше соприкасаясь с ней; в горах много рудников. Больше всего серебра в областях около Илипы и Сисапона, не только так называемого Старого Сисапона, но и Нового Сисапона; в местности, называемой Котины7, одновременно добывают медь и золото. Если подняться по реке, то эти горы будут слева, а справа — большая равнина, возвышенная и весьма плодородная, с высокими деревьями и прекрасными пастбищами. Река Ана судоходна, хотя не для столь больших кораблей и не на таком большом протяжении. Выше реки Ана расположены горы, богатые полезными ископаемыми; эти горы тянутся к реке Тагу. Места, изобилующие полезными ископаемыми, должны быть, конечно, скалистые и бесплодные, как например по соседству с Карпетанией, и еще больше примыкающие к Кельтиберии. Такова же по характеру и Бетурия, сухие равнины которой простираются вдоль берегов Ана.

4. Сама Турдетания наделена от природы удивительными богатствами; и если она производит множество разнообразных продуктов, то эти блага еще удваиваются легкостью вывоза, ибо излишки продуктов можно легко сбыть при наличии большого числа торговых судов. Этому способствуют реки, а также лиманы, которые, как я уже сказал8, играют роль рек и судоходны от моря вплоть до городов в глубине страны не только для лодок, но и для больших судов, ибо вся страна на значительном расстоянии выше побережья между Священным мысом и Столпами представляет равнину. Здесь во многих местах есть морские заливы, которые идут от моря в глубь страны на много стадий, подобно небольшим ущельям или речным руслам. Эти заливы во время приливов наполняются от поднятия моря, C. 143и по ним можно плыть вверх по течению так же хорошо, как и по рекам, и даже еще лучше; ибо плавание по ним подобно плаванию вниз по течению рек; так как нет встречного течения, то в силу прилива море мчит подобно речному течению. Приливы на этом берегу сильнее, чем в прочих местностях, потому что морские воды из большого океана, сжатые в узкий пролив, который образует Маврусия вместе с Иберией, встречают там препятствия и затем свободно несутся к нижележащим частям материка. Некоторые из таких морских заливов во время отлива мелеют (хотя иные не совсем высыхают), а другие даже включают в себя острова. Таковы лиманы, находящиеся между Священным мысом и Столпами, так как там прилив более сильный в сравнении с другими местностями. Более сильный прилив в некотором отношении даже выгоден для моряков; он создает больше лиманов и увеличивает их длину, делая их судоходными часто даже на расстоянии до 100 стадий9, поэтому вся страна некоторым образом становится судоходной и удобной для ввоза и вывоза товаров. С этим связаны и некоторые неудобства: плавание по рекам из-за сильного прилива, который с большой силой противодействует течению реки, создает значительную с. 141 опасность для судов не только при спуске вниз по реке, но и при подъеме. Отливы же в лиманах также представляют опасность; ибо и отливы возрастают соответственно силе приливов, и нередко корабли из-за их скорости остаются на мели. Скот, который переправляют на острова перед реками или лиманами, иногда уносит волнами; временами же он оказывается отрезанным и, стараясь вернуться назад, но не в силах пробиться, погибает. Но, как говорят, коровы, знакомые с этим явлением, ожидают отступления моря и затем переходят на материк.

5. Во всяком случае основательно познакомившись с природой этих мест, люди увидели, что лиманы можно использовать как реки, потому построили на отмелях такие же города и другие поселения, как и по берегам рек. К числу этих городов принадлежат Аста, Набрисса, Оноба, Оссоноба, Меноба и некоторые другие. С другой стороны, каналы, прокопанные там и сям, помогают этому, так как существует много мест, откуда и куда идет доставка товаров, не только взаимный обмен, но и торговля с внешними странами. Далее, слияние вод, когда приливы гонят волны далеко в глубь страны, также полезно, ибо воды разливаются через перешейки, обычно разделяющие русла, и делают их судоходными; поэтому можно переправляться на лодке из рек в лиманы и оттуда опять в реки. Но вся торговля C. 144этой страны идет с Италией и Римом, так как морское путешествие до Столпов прекрасно (за исключением, может быть, некоторых затруднений при проходе проливом), а также плавание в открытом море по Нашему морю. Ибо морские пути проходят полосой благоприятной погоды, особенно если держать курс в открытое море. Это создает благоприятные условия для грузовых торговых кораблей. Морские ветры в открытом море дуют с определенной правильностью. К этому следует добавить еще теперешний мир, ибо с тех пор, как морскому разбою положен конец, мореходы наслаждаются полной безопасностью. Посидоний, впрочем, говорит, что ему пришлось наблюдать одну особенность при возвращении из Иберии; по его словам, восточные ветры в этом море, вплоть до Сардинского залива, дуют в определенное время, поэтому ему только через три месяца удалось добраться до Италии; ибо он сбился с курса, блуждая не только около Гимнесийских островов и Сардинии, но также у разных частей Ливии, лежащих напротив этих островов.

6. Из Турдетании вывозят много хлеба, вина, а также в большом количестве и превосходного качества оливковое масло. Предметом вывоза являются еще воск, мед, смола, большое количество кермеса10и киновари, которая не хуже синопской земли11. Турдетанцы строят свои корабли из местного леса; у них есть также каменная соль и немало источников соленой воды; значительной является также заготовка соленой рыбы, не только местной, но также доставляемой с остального побережья за Столпами; эта соленая рыба не уступает по качеству понтийской. Прежде приходило много тканей из Турдетании, но теперь больше идет шерсть цвета черного ворона12. И действительно, она необычайно красива; во всяком случае здесь покупают баранов для приплода по таланту за голову. Необычайно с. 142 красивы и тонкие ткани, которые выделывают жители Салации13. Турдетания богата всякого рода скотом и дичью. Животных-вредителей здесь немного, за исключением зайчиков-землероек, которых иные называют кроликами, ибо они уничтожают и самые растения и семена, поедая корни. Эти вредители встречаются почти всюду в Иберии, вплоть до Массалии, и угрожают островам. Жители Гимнесийских островов, как говорят, однажды отправили посольство к римлянам с просьбой отвести им новое место для поселения, так как эти животные вытесняют их из страны и они не могут устоять перед их массой. Конечно, может быть, такое средство защиты и необходимо ввиду столь пагубной напасти (которая, впрочем, бывает не всегда, но только при какой-нибудь повальной порче, как например в случае чумы у змей и полевых мышей)14; в случае небольшого числа кроликов изобретено и применяется несколько способов охоты на них; между прочим, специально разводят диких ласок из Ливии; им надевают намордники и пускают в норы; ласки когтями вытаскивают всех кроликов, которых C. 145удается схватить, или заставляют их выбегать на поверхность; выгнанных зверьков ловят охотники, стоящие у нор. Изобилие вывозимых продуктов из Турдетании доказывается величиной и численностью кораблей; действительно, самые большие грузовые корабли плавают из этой страны в Дикеархию и в Остии — гавань Рима; число их кораблей почти не уступает ливийским.

7. Хотя внутренние области Турдетании отличаются большим изобилием, но может, пожалуй, оказаться, что и побережье не уступит им по ценности морских продуктов. Разного рода устрицы, как и моллюски, встречаются в больших количествах и отличаются величиной вообще во всем Внешнем море, особенно же здесь, ибо здесь приливы и отливы сильнее; производимое этими приливами волнение, вероятно, и является причиной количества и большой величины этих животных15. Так же дело обстоит относительно всех животных из породы китов: нарвалов, китов, дающих китовый ус, и китов, извергающих струю; когда последние выпускают струю, то наблюдателю издали кажется, что он видит облачный столб. Далее, морские угри доходят здесь до чудовищных размеров, значительно превосходя по величине наших, также и мурены и другие подобные рыбы. У Картеи, как говорят, водятся раковины — «герольды»16и багрянки вместимостью в 10 котилов17; в более отдаленных местах мурены и морской угорь достигают веса даже больше 80 мин18, морские полипы — 1 таланта19, кальмар20 — 2 локтей21длиной и другие — соответственно. Большое количество жирных и толстых тунцов приходит сюда с другого побережья — с побережья за Столпами. Тунцы питаются желудями какого-то весьма низкорослого дуба, который растет в море и приносит очень крупные плоды22. Этот дуб в изобилии произрастает и на материке в Иберии, хотя корни его большие, как у взрослого дуба, однако он не растет выше низкого кустарника. Плодов это дерево приносит так много, что после созревания все побережье по эту и по ту сторону Столпов покрыто желудями, которые прилив выбрасывает на берег. Впрочем, по эту сторону Столпов желуди с. 143 всегда мельче и их находят в большом количестве. По словам Полибия, море выбрасывает эти желуди на побережье вплоть до Лациума, если только, говорит он, Сардиния и соседняя область также не приносят этих плодов. Чем ближе подходят тунцы к Столпам, устремляясь из Внешнего моря, тем более они тощают от недостатка пищи. Это животное, следовательно, вроде морской свиньи, потому что любит желуди и весьма жиреет от этой пищи; и всякий раз, когда морской дуб дает большой урожай, появляется очень много тунцов.

C. 1468. Хотя вышеупомянутая страна наделена столь великими благами, однако не меньше, а даже больше всего следует признать и удивляться ее природному богатству металлами. Ведь вся страна иберийцев полна ими, но не всюду она плодородна или богата, особенно же в той части, где много полезных ископаемых. Редко страна обретает одновременно и те, и другие блага, а также нечасто одна и та же страна в изобилии обладает на небольшом протяжении всевозможными металлами. Что же касается Турдетании и соседней с ней области, то для того, кто желает похвалить их высокие достоинства в этом отношении, не остается равноценного слова хвалы. В самом деле, до настоящего времени нигде на земле не находили столько золота, серебра, меди и железа в естественном состоянии и такого достоинства. Золото же в этой стране не только добывают из земли, но оно выносится течением рек, т. е. реки и горные потоки выносят к устью золотоносный песок (хотя золото часто находят и в безводных местностях); однако здесь оно незаметно, тогда как в омываемых водой местах крупинки золота ярко блестят. Кроме того, жители проводят проточную воду в безводные местности и, промывая таким образом крупинки, сообщают им блеск; они добывают также золото, копая колодцы и выдумывая другие средства для промывки песка; и теперь так называемых золотопромывален больше, чем золотых рудников. Правда, галаты считают, что их рудники, как в Кемменских горах, так и расположенные у подошвы самих Пиренеев, равняются по добыче золота турдетанским, однако металл из Турдетании ценится выше. Среди золотых крупинок, как говорят, находят иногда самородки весом в полфунта (под названием palae23), требующие только небольшой очистки. Далее, рассказывают, что при раскалывании камней находят маленькие самородки, по форме похожие на сосцы. Остаток от расплавленного и очищенного с помощью одного сорта квасцовой земли24металла есть электр25. После вторичной плавки этого электра, содержащего смесь серебра и золота, серебро отжигается, а золото остается. Ведь образец лигатуры легко плавится и похож на камень26. Поэтому золото лучше плавится на огне от соломы, так как пламя от соломы из-за своей слабости подходит к веществу, легко поддающемуся обработке и легкоплавкому: наоборот, пламя углей истребляет большое количество золота, потому что от его силы золото переплавляется и уносится в виде паров. Золотоносную землю черпают в ручьях и затем промывают поблизости в корытах или роют колодец и моют в нем выброшенную на поверхность землю. Печи для выплавки серебра они строят высокими, чтобы дым от руды поднимался с. 144 высоко на воздух, ибо этот дым тяжелый и смертоносный. Некоторые медные C. 147рудники называются золотыми, из чего заключают, что прежде в них добывали золото.

9. Посидоний, с похвалой отзываясь о богатстве и высоком качестве этих руд, не только не может удержаться от обычной своей цветистой риторики, но в восторге готов даже верить невероятно преувеличенным рассказам. Так, например, по его словам, он относится с доверием к басне о том, что однажды во время пожара лесов почва, состоящая из золотой и серебряной руды, расплавилась и, вскипев, вытекла на поверхность; поэтому будто бы каждая гора и каждый холм представляли собой кучи монетного сплава, наваленные какой-то щедрой судьбой.

Вообще же, по его словам, всякий, увидев эти места, должен согласиться, что здесь находятся вечные сокровища природы или неистощимые казнохранилища какого-то царства. Ибо, продолжает Посидоний, не только страна богата, но и ее недра. Поистине в стране турдетанцев в подземном мире обитает не Аид, а Плутон27. В таком цветистом стиле говорит Посидоний об этом, словно сам из рудника черпает свою пространную речь. Он приводит слова Деметрия Фалерского о работе рудокопов, который утверждает, что в аттических серебряных рудниках28люди работают с таким усердием, как будто хотят откопать и вывести из-под земли самого Плутона. Посидоний изображает подобным же образом энергию и прилежание турдетанских рудокопов, ибо они прокладывают извилистые и глубокие подземные шахты и выкачивают из шахт воду встречающихся там подземных потоков египетскими винтовыми насосами29. Но результат, по его словам, всегда различен у этих рудокопов и у аттических; в самом деле, у последних горный промысел подобен загадке: «За что взялись, того не достигли, а что имели, потеряли»30; но для турдетанцев рудокопный промысел чрезвычайно выгоден, так как ¼ руды, добытой рабочими-медниками, — это чистая медь, а некоторые из частных владельцев рудников в течение трех дней добывают евбейский талант31серебра. Однако олово, по его словам, здесь не встречается на поверхности, как об этом постоянно твердят историки, и его выкапывают из недр; олово добывают как в стране варваров, живущих за Луситанией, так и на Касситеридских островах; и с Бреттанских островов его ввозят также в Массалию. У артабров же, которые живут дальше всего на северо-западе Луситании, почва, как он говорит, расцветает серебром, оловом и «белым золотом» (потому что оно смешано с серебром). Эту почву, добавляет Посидоний, приносят реки; и женщины лопатами сгребают ее и промывают в ситах, сплетенных в виде корзин. Такого рода сведения сообщает Посидоний о рудниках.

10. Полибий, упомянув о серебряных рудниках у Нового Карфагена, говорит, что они весьма велики. Эти рудники отстоят приблизительно на 20 стадий и занимают площадь в 400 стадий в окружности; там постоянно C. 148занято 40 000 рабочих, которые (в его время) приносили римской казне ежедневного дохода 25 000 драхм. Что же касается процесса обработки, то я опускаю все его описание (так как оно слишком длинно), кроме того, что с. 145 он говорит о содержащей серебро руде, намытой реками. Эту руду дробят и пропускают в воде через сита32; затем осадок снова дробят и опять, процедив и слив воду, раздрабливают; потом пятый осадок плавится, а после отделения свинца получается чистое серебро. Серебряные рудники существуют и в настоящее время, однако они не принадлежат государству ни в Новом Карфагене, ни в других местах, а перешли в частное владение. Что касается золотых рудников, то большинство их является государственной собственностью. В Касталоне же и в других местах есть особые рудники для добычи свинца; с этим свинцом смешано небольшое количество серебра, недостаточное, однако, для того, чтобы стоило его очищать.

11. Недалеко от Касталона находится гора, откуда, как передают, берет начало река Бетий. Эту гору называют «Серебряной» оттого, что на ней находятся серебряные рудники. Согласно Полибию, эта река, как и Ана, берет начало в Кельтиберии, причем они отстоят друг от друга почти на 900 стадий; кельтиберы, достигнув могущества, дали всей соседней стране свое имя. Древние, по-видимому, называли реку Бетий Тартессом, а Гадиры и примыкающие острова — Эрифией. По этой причине, как думают, Стесихор так сказал о волопасе33Гериона: он был рожден

Почти напротив славной Эрифии

Вблизи Тартесса безгранных источников, среброкоренных,

Во впадине скалы.

(Фрг. III, 208, Бергк)

Так как река имеет два устья, то, как говорят, прежде на территории, расположенной между ними, находился город, который назывался Тартессом по имени реки; и страна, теперь занимаемая турдулами, называлась Тартессидой. Далее Эратосфен говорит, что страна, прилегающая к Кальпе, называется Тартессидой, а Эрифия — «Счастливым островом». Возражая Эратосфену, Артемидор утверждает, что это — другое ложное замечание Эратосфена, подобное указанию, что расстояние от Гадир до Священного мыса составляет 5 дней плавания (хотя оно не больше 1700 стадий); неверно и сообщение о том, что отливы кончаются у Священного мыса, хотя эти явления распространены в пределах всего обитаемого мира; не соответствует истине и то, что северные части Иберии представляют более легкий путь в Кельтику, чем если плыть туда по океану; и всякое другое утверждение, которое Эратосфен высказал, доверившись Пифею34, ложно из-за пустословия последнего.

C. 14912. Гомер, муж некоторым образом многогласный и многоученый, дает нам основания полагать, что он прекрасно знал понаслышке даже и эти области, если только мы пожелаем сделать правильный вывод из двух его сообщений об этих областях, как из менее достоверного, так и из более правильного и правдивого. Менее правильно сообщение о том, что Тартесс был известен по слухам35как «самый крайний пункт на западе», где, как он сам говорит, падает в океан

с. 146