"Проигравший выручает все" - читать интересную книгу автора (Грин Грэм)8На улицах, в барах, в автобусах и в магазинах столько лиц, напоминающих тебе о первородном грехе, и так мало таких, которые носят печать изначальной невинности. Вот у Кэри было такое лицо; она всегда, до самой старости, будет смотреть на мир глазами ребенка. Ей никогда не бывает скучно; каждый день — это новый день; даже горе не имеет конца, а всякая радость будет длиться вечно. Любимый ее эпитет — «ужасно», но в ее устах это слово не звучало как штамп, в ее удовольствиях, страхах, волнениях всегда есть оттенок ужаса; в ее смехе — ужас перед неожиданным, чем-то увиденным впервые. Большинство из нас замечает только сходство, всякое положение нам кажется уже знакомым, а вот она видит только различия, как дегустатор вин, чувствующий самый неуловимый привкус. Мы вернулись в отель, «Чайка» так и не пришла, и Кэри оказалась совсем неподготовленной к этой неприятности, словно мы ее вовсе не предвидели. Мы пошли в бар и выпили, и казалось, это наша первая совместная выпивка в жизни. У Кэри было явное пристрастие к джину с тоником, которого я не разделял. — Ну, теперь его раньше завтрашнего дня и ждать нечего, — сказал я. — Милый, а у нас хватит денег расплатиться по счету? — Сегодня мы еще обойдемся. — Столько, сколько надо, можем выиграть в казино. — Давай оставим за собой дешевую комнату. Не стоит слишком рисковать. В тот вечер мы проиграли, кажется, тысячи две франков, а утром и после обеда тщетно вглядывались в гавань, — «Чайки» там не было. — Да, он забыл, — сказала Кэри. — Не то дал бы телеграмму. Я знал, что она права, но не понимал, что можно сделать, а на следующий день стал понимать еще меньше. — Милый, надо уехать, пока мы еще можем расплатиться, — сказала Кэри, но я тайком от нее попросил счет (под предлогом того, что мы не хотим проигрывать больше, чем позволяют наши средства) и знал, что наших денег нам уже не хватит. Оставалось только ждать. Я дал телеграмму мисс Буллен, и она ответила, что мистер Дрютер в море и связи с ним нет. Я прочел вслух телеграмму Кэри, а рядом на верхушке лестницы на стуле сидел старик со слуховым аппаратом и наблюдал за прохожими при предвечернем солнечном свете. — Вы знаете Дрютера? — вдруг спросил он. — Я у него служу. Мистер Дрютер мой хозяин. — Это вы так думаете, — резко возразил он. — Вы ведь служите в «Ситре», а? — Да. — Тогда, молодой человек, я ваш хозяин. Не полагайтесь на Дрютера. — Вы — мистер Боулз? — Естественно, я мистер Боулз. Ступайте, найдите мою сиделку. Нам пора идти в казино. Когда мы с Кэри остались одни, она спросила: — Кто этот ужасный старик? Он и правда твой хозяин? — В каком-то смысле да. В конторе мы зовем его «Д. Р. Угой». Он владеет несколькими акциями «Ситры» — их совсем немного, но они создают равновесие между тем, чем обладают Дрютер и Бликсон. Пока он поддерживает Дрютера, Бликсон бессилен, но если Бликсону удастся купить его акции, Гома можно будет только пожалеть. Это я только так выразился. Теперь уже ничто не заставит меня его жалеть. — У него просто короткая память, милый. — Короткая память бывает у тех, кому решительно наплевать на других людей. Никто не имеет права забывать о ком бы то ни было. Кроме самих себя. Вот о себе Гом никогда не забывает. Да ну его к черту, пойдем в казино. — Мы не можем себе этого позволить. — Мы в таком долгу, что теперь уже все равно. В тот вечер мы ставили немного, больше стояли и смотрели на завсегдатаев. Молодой человек опять был в «кухне». Я видел, как он обменял тысячу франков на сотенные фишки, а когда их тут же проиграл, сразу ушел, — вечер не сулил ему ни кофе, ни рогаликов. Кэри сказала: — Как ты думаешь, он так и ляжет спать голодный? Я наблюдал, как люди играют по своим системам, понемногу проигрывая, понемногу выигрывая, и удивлялся, как живуча вера в то, что ты когда-нибудь можешь сорвать банк. Эти игроки были похожи на богословов, терпеливо пытавшихся проанализировать чудо. Наверное, у всех в жизни наступает такая минута, когда ты задаешься вопросом: а что, если Бог все-таки существует и богословы правы? Паскаль был игроком, поставившим все свои деньги на божественную систему. Я гораздо лучший математик, чем все они, — подумал я, — поэтому я и не верю в их чудо, однако, если чудо все же возможно, не могу ли я разгадать то, что им разгадать не дано? И мысль эта была похожа на молитву: дай мне сподобиться, и не ради денег, — мне нужно не богатство, а всего несколько дней, беззаботно проведенных с Кэри. Из всех систем, которыми манипулировали за столом, только одна себя оправдывала, и при этом независимо от так называемых законов случайностей. Возле самого людного стола сновала пожилая женщина с огромным гнездом крашеных светлых волос на голове и двумя золотыми зубами. Если кому-нибудь выпадал выигрыш, она подходила к нему и, толкнув в бок, нагло выпрашивала, покуда крупье глядел в другую сторону, фишку в 200 франков. Считают, что милосердие, как горбун, приносит счастье. Получив фишку, она меняла ее на две стофранковые, одну клала в карман, а другую ставила на любое число. Проиграть свои сотни она не могла, а в один прекрасный день рассчитывала выиграть 3500 франков. И чуть не каждую ночь уходила, прибавив по тысяче франков к тому, что было у нее в кармане. — Ты ее видел? — спросила Кэри, когда мы шли в бар выпить кофе — с джином и тоником пришлось распроститься. — А почему бы и мне так не сделать? — Ну, до этого мы еще не дошли. — Я приняла твердое решение. В отеле мы больше не едим. — Будем голодать? — Нет, пить кофе с рогаликами в кафе или молоко, оно питательнее. Я грустно заметил: — Да, такого медового месяца я не ждал. В Борнмуте было бы лучше. — Успокойся. Когда появится «Чайка», все наладится. — Я больше в «Чайку» не верю. — Тогда что нам делать, когда кончатся две недели? — Вероятно, сядем в тюрьму. Может, и тюрьму содержит казино, тогда нам разрешат проводить часы отдыха возле рулетки. — А нельзя попросить взаймы у Другого? — У Боулза? Он никогда в жизни не давал в долг без обеспечения. Куда прижимистее Дрютера и Бликсона, вместе взятых, — не то они давным-давно заполучили бы его акции. — Неужели ничего нельзя придумать? — Можно, мадам. — Я поднял взгляд от моего остывающего кофе и увидел маленького человека в потертом, но франтоватом костюме и таких же ботинках. Нос у него, казалось, был больше остального лица; от жизненного опыта разбухли вены и потускнели глаза. Под мышкой он игриво держал тросточку, потерявшую наконечник, но зато с рукояткой в виде утиной головы. — Прошу извинить мою непростительную навязчивость, — любезно прошепелявил он, — но кажется, вам не повезло в игре, а я, мосье и мадам, могу обнадежить вас весьма благой вестью. — Да мы уже собрались уходить... — сказала Кэри. Потом она объяснила мне, что его библейская фраза вызвала у нее дрожь, ощущение чего-то бесовского, — дьявол любит цитировать Священное писание. — Вам стоит остаться, потому что я храню в голове совершенную систему. И согласен ее вам уступить всего за десять тысяч франков. — Вы просите невозможного, — сказал я. — У нас таких денег нет. — Но вы ведь живете в «Отель де Пари». Я вас видел. — Все дело в валюте, — поспешно сказала Кэри. — Вы же знаете, какие строгие правила у англичан. — Тысячу франков. — Нет, — сказала Кэри. — Простите. — Знаете, на что я, пожалуй, пойду? — сказал я. — Угощу вас за нее выпивкой. — Виски, — резко распорядился человечек. Я слишком поздно сообразил, что виски стоит 500 франков. Он сел за столик, зажав коленями свою тросточку — казалось, будто утка пьет с ним на пару. — Говорите, — сказал я. — Рюмка уж очень маленькая. — Другой не получите... — Все очень просто, — сказал человечек, — как всякое великое открытие в математике. Ставите сперва на один номер, и когда он выигрывает, ставите выигрыш на противоположные шесть номеров. Для единицы это от тридцать первого до тридцать шестого; двойки — от тринадцатого до восемнадцатого; тройки... — Почему? — Уж поверьте, это так. Я пристально изучал игру много лет. За пятьсот франков я вам продам список всех выигравших номеров в прошлом июне. — Ну, а если ваш номер не выпадет? — Начинайте играть по системе только после того, как он выпадет. — На это могут уйти годы. Маленький человек встал, откланялся и сказал: — Вот поэтому и нужен капитал. У меня его было мало. Если бы вместо пяти миллионов я обладал десятью, я не стал бы продавать свою систему за рюмку виски. Он с достоинством удалился, постукивая тростью без наконечника по натертому полу; утка повернула к нам голову и будто не хотела уходить. — По-моему, моя система лучше, — сказала Кэри. — Если той женщине она удается, то уж мне... — Это попрошайничество. Я не хочу, чтобы моя жена попрошайничала. — Я совсем недавняя жена. И не считаю это попрошайничеством, — ведь просишь не деньги, а фишки. — Знаешь, о том, что этот человек говорил, стоит задуматься. Ведь вся задача — уменьшить проигрыши и увеличить выигрыши. — Ну да. Но при моей системе я ничего не проигрываю. Она пропадала чуть не полчаса, а потом вернулась почти бегом. — Милый, брось свои каракули, я хочу домой. — Это вовсе не каракули. Я отрабатываю одну идею. — Милый, пойдем скорей, не то я сейчас заплачу. Когда мы вышли, она потащила меня через парк, мимо залитых электричеством пальм и цветников, похожих на засахаренные фрукты. — Милый, какая ужасная неудача! — Что случилось? — Я вела себя точно так же, что та женщина. Подождала, пока один из игроков не выиграл кучу денег, потом вроде как толкнула его локоть и сказала: «Дайте». Но он ничего мне не дал и только сердито сказал: «Ступай домой, к маме», а крупье на меня так поглядел... Тогда я подошла к другому столу. А там человек сказал: «Потом. Потом. На террасе». Понимаешь, он решил, что я — проститутка. И когда я попыталась попросить в третий раз, это было просто ужасно! Служитель, один из тех, кто подносит огонь, когда закуриваешь, тронул меня за руку и сказал: «Мне кажется, мадемуазель, что вам хватит на сегодня играть». И то, что он назвал меня мадемуазель, было еще ужаснее. Я хотела ткнуть ему в нос брачное свидетельство, но забыла его в ванной. — В ванной? — Да, в футляре для губки, — я почему-то никогда не теряю футляр для губки, у меня он уже уйму лет. Но плакать мне хочется не из-за этого. Милый, давай посидим тут, на скамейке. Я не могу плакать на ходу, это все равно что есть шоколад на открытом воздухе. Так задыхаешься, что теряешь вкус. — Господи спаси, — сказал я. — Если у тебя произошло что-нибудь еще более страшное, говори, я хочу это знать. Ты пойми, мы тогда не сможем войти в казино, а я как раз придумал систему, настоящую систему. — Нет, дорогой, все было не так страшно, как ты думаешь. Когда я выходила, служитель мило мне подмигнул. Он-то наверняка будет не против, если я туда приду, но я не пойду туда ни за что и никогда! — Расскажи, что же все-таки произошло. — Тот симпатичный молодой человек все видел. — Какой молодой человек? — Голодный молодой человек. Когда я вышла в вестибюль, он пошел за мной и так ласково мне сказал: «Мадам, я могу уделить вам только одну фишку в сто франков, но она ваша». — Надеюсь, ты ее не взяла? — Взяла, как я могла ему отказать? Он был такой вежливый, а к тому же ушел прежде, чем я успела его поблагодарить. Я разменяла ту фишку и потратила франки в автоматах у входа, извини, пожалуйста, что я реву, но я, честное слово, ничего не могу поделать, — он был такой ужасно вежливый и, наверное, ужасно голодный, видно, знает цену деньгам, не то неужели дал бы мне сто франков? А когда я выиграла пятьсот и стала его искать, хотела отдать ему половину, его уже не было. — Ты выиграла пятьсот франков? Значит, будет чем заплатить завтра утром за кофе и рогалики? — Милый, какой же ты мерзкий! Неужели ты не понимаешь, что теперь он всегда будет меня считать таким же старым чудищем, как Ласточкино Гнездо? — Думаю, что он просто с тобой заигрывал. — У тебя грязное воображение. Ничего подобного. Он чересчур голодный, чтобы заигрывать. — Говорят, что голод возбуждает вожделение. |
|
|