"Красавица с острова Люлю" - читать интересную книгу автора (Заяицкий Сергей Сергеевич)Глава IV О том, как Юлий Цезарь левой ногою встал с кроватиДоехав до предместья, Морис пошел по широкой аллее, обсаженной тополями. — Скажите, пожалуйста, — спросил он у одной девушки, — далеко ли до мастерской братьев Патэ? — Идите все прямо, — ответила девушка, покраснев и смутившись. Она быстро пошла, наклонив голову, и что-то необыкновенно знакомое было во всей ее фигуре. — Черт возьми, — вскричал он, — да ведь это вчерашняя судомоечка… Правда, она мало похожа на судомойку и довольно мила…. Жаль, что я не обратил внимания на ее лицо… А впрочем… Морис настолько привык пренебрегать всякими любовными записками, что это уже никак не могло волновать его. Он дошел до большого парка и, внезапно повернув на дорогу, ведущую к большому дому со стеклянной крышей, увидал перед собою две столь странных фигуры, что замер от удивления. Это были два человека в блестящих латах, надетых на ночные рубашки, с голыми икрами и в огромных оперенных шлемах. Оба странных человека курили трубки, а один читал «Humanite». — Синдикат рабочих постановил не отступать перед трудностями борьбы. — Гм! — сказал второй, разрубая мечом улитку. — На кой черт вы уничтожили этого моллюска? — спросил читавший газету. — А так… от нечего делать… — Свинство! — Срастется! — Простите, — сказал Морис смущенно, — господина Бисанже я могу видеть? — Он сейчас придет сюда, — сказал тот, который убил улитку, и прибавил со злобой, — шли бы они все скорей, или позволили бы хоть штаны надеть! Продувает! — Все из-за этой Клеопатры. — Надоели они мне хуже горькой редьки. — А где же твоя диктаторская тога? — А вон она сохнет… промочил во время перехода через Рубикон… — и он кивнул на простыню, висящую на ветке. Морис побледнел. Он вспомнил, что где-то тут же должен был быть сумасшедший дом. Не в его ли парк он забрел по ошибке? Он робко оглядел странных собеседников. — Если они не придут через минуту, — сказал тот, у которого сушилась тога, — честное слово, я надеваю штаны и требую прибавки! — В самом деле, платят же Помпею и Марку Антонию по 500 франков. — Они — русские… — А я француз, черт меня побери! — Идут, идут, — крикнул другой. Они внезапно приняли гордые позы. Морис спрятался за простыню, увидав толпу подобных же странных воинов и господина Бисанже, который быстро устанавливал свой аппарат в стороне на полянке. Какой-то маленький и толстый человечек, утирая пот со лба, кричал охрипшим голосом: — Больше суровости в лицах, господа, больше суровости… Чтоб в вас можно было узнать победителей э… э… Гаструбала. Кричите все хором! — Вы нам мало платите, — загудела толпа, размахивая мечами, — мы ведь не святые, чтоб жить воздухом. — Больше экспрессии! Больше экспрессии! — Хотя бы двадцать пять процентов накинули, — орали квириты все громче и громче. — Цезарь одним жестом успокаивает воинов, — крикнул человек. Тот, который сушил свою тогу, вдруг поднял руки, и толпа смолкла. — Я тоже заявляю, — сказал он торжественно, — что больше не стану стараться за эти гроши! Мне американцы предлагают более сносные условия! — Воины разражаются криками одобрения! — крикнул человечек. — Да, да, — заорала толпа, — и мы поступим к американцам. — Цезарь вспоминает походы и победы. — Помните, товарищи, когда нас нанимали, нам обещали не только жалование, но и обед из двух блюд с бутылкой простого вина и даровые билеты на метрополитен. — Помним, помним, — гаркнули квириты. — Русским эмигрантам из буржуазных слоев населения платят по 500 франков, а я — французский пролетарий… — Цезарь показывает воинам грамоту о даровании им всяческих привилегий… где грамота? — Здесь написано, — крикнул Цезарь, вынув из-под лат «Humanite» и взмахнув им: — Что синдикат рабочих… — Цезарь показывает свою тогу, побывавшую в десятках боев. — Клянусь, — крикнул Цезарь, — что, если мне не обещают прибавки, я во время объяснения с Клеопатрой покажу язык публике! Он величественно сорвал с ветки простыню. Морис Фуко вне себя от ужаса заметался по полянке. — Гоните его, — кричал яростно толстяк, — бейте его… Он испортил нам всю сцену… перестаньте вертеть… Стрекот аппарата умолк. — Что это значит, милостивый государь, — орал толстяк, — вы испортили нам по крайней мере три или четыре метра. Как вы осмелились сделать это. Морис в страхе побежал к Бисанже, который, узнав его, быстро шепнул: «Ждите меня у ворот», а сам крикнул: «Это сумасшедший из соседней больницы… пустяки! Он никого не тронет!» И, воспользовавшись тем, что все бросились врассыпную, Морис пустился бегом по аллее. У ворот он упал на скамейку и подумал о том, что недаром он всегда ненавидел древнюю историю. Его в детстве не раз били палкой из-за Юлия Цезаря, а теперь опять чуть не побили. Скоро зашуршал песок аллеи, и господин Бисанже показался у ворот, раскуривая сигару. — Ха-ха-ха! Ваше канотье очень хорошо на Итальянском бульваре, но у стен Капитолия немного режет глаз… Не так ли!.. Но это пустяки, пока на свете существуют ножницы… Чик — и хронология удовлетворена! Или кто там еще?.. — Великая вещь кино, сударь! Одним взмахом ножниц уничтожается целая армия, целое столетие… Недавно у нас Наполеону вместо треуголки подсунули по ошибке цилиндр… Актеру, разумеется, все равно, он напялил его так, словно великий корсиканец никогда не снимал с головы цилиндра! Но я заметил вовремя, и неприятность оказалась всего в какие-нибудь полметра… Что значит полметра для братьев Патэ, сударь, когда они владеют капиталом в миллионы метров… О… это удивительные братья, сударь!.. Но сейчас у нас передышка, и я к вашим услугам… Клеопатра не едет… ее вызвали по телефону… Чем могу служить, сударь? — Видите ли, я хотел вас расспросить об острове Люлю… Скажите, вы производили съемку на этом острове?.. — Все лучшие съемки за последние десять лет, сударь, произведены вот этою самою рукою… Сам Габриэль д'Аннунцио удивился однажды, почему я не отвертел себе руку… Привычка. — Значит, вы объездили весь мир?.. — А как же! Для чего же мир, как если не для того, чтобы ездить по нем?.. — Так что вы были на острове Люлю и видели эту… эту… туземную девушку?.. — Не только видел, а вот этими самыми пальцами ущипнул ее за подбородок… — И она в самом деле так хороша?.. — Не женщина, а персик… Так вот бы — ам! И проглотил бы, клянусь богом! — А очень длительное путешествие на этот остров? Господин Бисанже покачал головой. — Целых полгода только море и вода… Акулы еще и киты… Скучища… Два раза подвергались опасности утонуть… Один раз спаслись, а другой… тоже спаслись… Ох, уж эти мне дальние плавания. — А очень жарко на острове Люлю? — Ужас… Я раз, скитаясь по безлюдному берегу, вспомнил свою родину прекрасную Францию и прослезился… И можете себе вообразить — слезы мои закипели!.. — И лихорадки?.. — Все так и трясутся… как на плохом фильме! — Желтые? — Виноват? — Лихорадки, говорю, желтые? — О, как яичница!.. — Гм! А как вы думаете, если бы вы поехали туда еще раз, вы могли бы отыскать эту девушку? — С тех пор я объездил столько стран и снимал столько девушек… Но чем черт не шутит!.. — А остров не велик?.. — Островишка дрянненький… — Так что там искать не так уж трудно? — Что искать, сударь, — блоху у себя иной раз на спине не найдешь! Морис Фуко поморщился. — Я разумею — искать эту девушку… Например, я бы мог ее там найти? Как вы думаете? — Охота вам, сударь! Если вам уж не терпится, так я вам скажу… у меня есть тетушка… почтенная дама, сударь, самого эдакого аристократического уклона… (Бисанже огляделся). Звякните ей по телефону, или еще лучше загляните к ней часиков в 10 вечера и скажите… Госпожа Обери, познакомьте меня и… а там распишите, что вам нужно… Недавно один мой знакомый влюбился в открытку с изображением королевы Виктории в молодости… И что же! Через два часа эта самая королева Виктория пила коньяк из его рюмки и называла его своим «индюшоночком»! Дай бог всякому иметь такую родственницу, сударь… — Нет, нет… это все-таки не то… — Ну, так ведь не воскресишь же самое Викторию. Да и неизвестно, если бы она и воскресла, стала бы она валандаться с вами!.. Теперь всюду суррогаты… — Но не на острове Люлю, однако!.. — Там не додумались, но додумаются через год!.. По парку пронесся пронзительный свисток. — Ого, — сказал г. Бисанже, — надо бежать… Мне сейчас предстоит чертовская пытка: извольте-ка снимать такую сценку: Клеопатра купается в бассейне, а Марк Антоний, сидя в кустах, наблюдает за ней… После этакой съемки влюбишься в вандомскую колонну, сударь, уверяю вас! — А разве вы не в Египте производите съемки? В рекламах сказано, что съемки производятся в Египте. — О, разумеется, в Египте!.. Пока это так… репетиции… Всего хорошего, сударь… Очень советую вам наведаться к моей тетушке… Морис пошел по широкой дороге. В облаке пыли перед ним возник вдруг автомобиль, и он едва успел спрятаться за телеграфный столб, как мимо промчались Роберт Валуа и полковник Ящиков, оживленно о чем-то спорившие. Морис, радуясь, что остался незамеченным, быстро пошел по предместью и тут на одном углу опять увидал судомойку… Думая, что она его выслеживает, он молча и сурово направился прямо к ней и сказал ей отрывисто: — Вы мне писали? Не отпирайтесь! Дерзкие и веселые глаза сверкнули в ответ. — Еще и солнце не зашло, а ты уж пьян, как губка, воскликнула она, — а ну отчаливай, а не то мой муж так отдубасит тебя, что ты забудешь, чем пьют, ртом или ушами!.. Морис быстро пошел прочь, сопровождаемый улюлюканьем мальчишек. «Черт бы побрал этих женщин из народа, — подумал он, — они все похожи друг на друга… и все прехорошенькие!» Он уже подходил к своему дому, когда возле аптеки увидал большое скопление народа. Из фиакра вынимали человека, левый рукав которого был в крови, а цилиндр словно перерезан гигантскими ножницами. В человеке он узнал адвоката Эбьена. Очевидно, Огюст наконец раскачался. |
|
|