Круг 9. Адов переулок

"Всех, кого ты так сильно любил,

Обязательно встретишь снова".

гр. Ундервуд "Всех, кого ты так сильно любил",

Запись 56 (продолжение).

— Я знаю, где он.

— Вот ты смешная, я не знаю, а ты знаешь! — лукаво так улыбается.

— Максим, вы знаете наверняка, что Володя нам квартиру снимал, на Садово-Черногрязской, специально, чтобы ни моих знакомых там не встретить, ни его. Он там, он, скорее всего, там.

— С чего бы?!

— Потому что я тут…

Максим долго белозубо смеется, хохочет от души.

— Какая связь?

— Прямая. Я тут потому, что скучаю по нему. Здесь мы в первый раз вместе сидели, и потом еще приходили. Но самое главное были вместе, первый раз. А там… я объяснять не буду. Там много чего происходило!

— Предполагаю, — смеется.

— Он там…

— А если его там нет?

— Не знаю тогда. Но я чувствую, что он там.

— Ну, раз чувствуешь, поедем. Я не знаю, где эта ваша консперативная квартира, покажешь?

— Покажу.

— Но учти, я не дам тебе с ним увидеться.

— Я и не надеялась.

— Уже лучше, Вова номер три тебе бы поверил и разрыдался, — усмехается.

Пока мы ехали, Максим рассказывал мне о своих дочках, как стал папой в первый раз, как это было непросто. Я только основное помню, потому что: а) я волновалась, что Володя действительно пропал и его нигде нет; б) голос Максима невозможно долго слушать, внутри включается свой младенец, и ты засыпаешь, убаюканный, сладким сном.

На Красных воротах мы вышли и пошли вперед по улице. Мимо поворота на Чистые пруды, мимо офисов РЖД. В одном из маленьких переулочков, тесных и уютных, одним словом старых, скрывался дом, где была наша квартирка. Точнее комната, в заброшенной богом коммуналке, оказывается и такие есть еще на садовом кольце.

— Славное местечко, вы выбрали себе под любовное гнездышко, — удивлялся Максим, оглядывая старые грязные стены лестницы.

— Зато внутри очень уютно, — улыбнулась я.

Ох, уж мне эти лестницы, они столько помнят!

— Какой этаж?

— Третий.

— Посиди здесь. Дуть не будет? Если будет, то не сиди. Успеешь со спиной еще намаяться.

Максим ушел, я дала ему свой ключ от входной двери. Дверь хлопнула, а внутри меня натянулась тетива.

Минуты капали с потока, образуя лужи на полу. Какая-то бумажка в моей руке была нещадно смята, истерзана и порвана. Максима очень долго не было, из квартиры не доносилось ни звука. Когда зазвонил телефон, я подскочила. Звонил Савва:

— Алло, солнышко, ты где?

— Гуляю.

— Что-то случилось?

— Нет, ничего, все в порядке. Я Максима встретила на улице, вот гуляем, ты же знаешь, как я по работе соскучилась.

— Понимаю, Зайка. Но ты учти, пожалуйста, что уже почти пять часов, в семь будет темнеть. Вернись до темноты, хорошо? А то пойду тебя встречать!

— Я вернусь, если буду задерживаться позвоню, хорошо?

— Естественно.

— Как у тебя дела-то? — голос мужа настолько успокаивал, что не хотелось его отпускать, до слез.

— Все в порядке, работы навалом, собственно и все. Жду тебя и, кстати, соскучился ужасно.

— Люблю тебя, Савва.

— И я тебя люблю, Ада.

Голос мужа пропал. Струна снова натянулась внутри, внимание мое было приковано к двери. Оттуда по-прежнему ни звука.

Спустя минут пятнадцать дверь открылась, вышел Максим, он был посеревший, под глазами залегли синяки, волосы были взъерошены.

— Что? — прохрипела я.

— Иди к нему.

— Но…

— Иди, я сказал, — Максим сверкнул в мою сторону глазами. Меня передернуло, я перескакивая, через ступеньки взлетела по лестнице и в нашей комнате оказалась почти сразу же.

Было неприбрано, но и не грязно. Никаких последствий запоя, ничего, что могло бы навести на мысль о депрессивном настроении жильца. Володя стоял упершись лбом в окно.

Я подбежала и обняла его.

— Володя, Вова… Володя, я так скучала…

— Зачем пришла? — глухо отвечает.

— Максим сказал, я тебе нужна.

— А мы все теперь делаем, как Максим скажет?!

Меня обдало холодом и я отсторонилась.

— Нет…

— А как тогда? — Володя развернулся, глаза его полыхали, какой-то странной зеленью, лицо было немного опухшим. Он хотел было пойти в атаку, но остановился, сел на кровать, глядя в пустоту сказал:

— Ты все правильно делаешь. Ребенок не мой, так и зачем все это?!! А я всегда хотел поняньчиться с маленьким ребенком. Но так, чтобы со своим. А видимо не дано. Там свыше, кто-то не дает. Жена была в положении, но из этого ничего, кроме боли не вышло.

— Ада, — вскочил, взял за плечи, встряхнул меня, — Ада, я его буду любить, как своего! Пожалуйста, разводись, уходи ко мне. Я тоже разведусь, я его или ее, какая разница, на руках носить буду, вас обоих. Я не знаю, что ты за женщина — Ада Адели, но я с ума без тебя схожу. Пожалуйста, дай шанс…

Я плакала, я просто плакала. Потому что снова стоял выбор, и я не знала, что мне выбрать.

— Вова, можно мне немного подумать?

— Думай, сколько надо… Я подожду… Я буду ждать…

Я поцеловала его на прощание и прижалась, и ушла.

Я не знала, куда я иду и сколько сейчас времени. Уже темнело, зажигались фонари и витрины, когда я вырулила на Садовое кольцо. Внутри было пусто, такая пустота приятная. Наконец-то, я поняла о чем говорил Володя, я испытала для чего я нужна ему…

На повороте в переулок меня чуть не сбила машина. Черная тачка сразу же уехала, я еще какое-то время безразлично смотрела ей вслед… Не сбила и не сбила, и слава Богу.

Взгляд мой упал на табличку на доме: "…адов переулок". Интересное название. Наверное, это Садов переулок, но буква "С" выгорела. Адов переулок, многозначно. Мне стало любопытно заглянуть туда.

Я свернула на узкую темную улочку, идущую между торцов домов, где не было даже окон. Впереди, в последних лучах дня еще виднелись битые окна какого-то дома.

Дом был старый желтый, веяло от него такой безысходностью, что хоть вой. Стекла были биты. Двери заколочены. Страшно мне не было. Проснулось детское любопытство. В детстве меня пугали такие дома, я никогда не подходила к ним. Я безотчетно чувствовала, что вот там моя верная смерть. У Кощея она в яйце, а у меня вот в таком доме…

Пролезть в низкое окно не составило труда. Доски пола были совсем не гнилые, где-то тускло горела старая лампочка. Особого беспорядка не было, даже присутствия бомжей не наблюдалось. Это удивительно: Москва, Садовое кольцо, метров сто в сторону и вот вам уже просевший по середину первого этажа заброшенный дом, где даже бомжи не обитают.

— Мне больно видеть белый свет, мне лучше в полной темноте, — напевала я, как мотылек, стремясь на свет лампочки.

То и дело на стенах я видела следы пожара, вещи тоже были горелые, но в темноте это было не так заметно.

В комнате, откуда горел свет, мебилировка была скромна до безобразия. Обгорелые до потолка обои, там, где они не обгорели и не были покрыты плесенью, можно было различить рисунок. Милый такой, детский: голубенькие обои с облаками, на которых спали мирным сном мишки и зайки. В углу валялась детская кроватка-манежик, пара порваных игрушек на полу, полуистлевшая пенетка голубого цвета.

Ровно по середине комнаты стоял стул, облезший и подгоревший. На крюку висел провод с еле коптящей лампой, и петля. Я подошла к стулу, встала на него и потрогала веревку. Она была старой, но все еще крепкой, все честь по чести, плавающий узел. Собственно что еще надо: веревка готова, стул готов, атмосфера и обстоятельства те еще… Кажется, дом прав… Я одела петлю на себя, пару раз вдохнула и выдохнула. Страшно не было, теперь все было правильно.

Стул не стал ждать пока я приготовлюсь, ножка его подломилась, я повисла и стала болтаться, чем больше я пыталась высвободиться, тем туже была петля.

— АДА!!! — взревел кто-то рядом. Меня подхвватили, сняли петлю, я потеряла сознание.

Савва от души хлестал меня по щекам. Мы были еще в той страшной детской, в доме в Адовом переулке.

— Родная моя, — Савва кинулся меня обнимать, — Ну, что же ты, солнышко, зачем ты так.

— Прости, Савва, я тебя обманывала, — я рыдала в голос, как маленький ребенок.

— Да знаю я, Господи, вешаться-то зачем?!! Ты же уже не одна. Ты же ребенка носишь, дурочка.

— Ты знал?

— Знал, знал. У васа двоих на лбу написано было, что вы друг друга любите, а потом, что и спите вместе. Хрен с ним, мне все равно, чей ребенок, главное, что ты его родишь, а воспитаем вместе… Солнышко мое, поехали домой.

— Нет, Савва, домой мы только заедем… Давай уедем куда-нибудь в другой город, хоть к твоим родителям, черт с ней, с цивилизацией, с Москвой это долбаной. Поехали — уедем, радость мой, поехали!

— Если ты так хочешь, уедем.

Все, главное было описать весь этот кошмар, чтобы избавиться от него.

Через неделю мы уезжаем, Савва нашел филиал в Красноярске, он и так часто туда мотался, его там знают, и вроде есть родственники. Деньги на первое время есть, обустроимся, я думаю.

Новое место — новая жизнь.

Ах, да. Позвоню Максиму, есть кое-что, что он передаст Володе…

Запись 57. Эпилог.

Красноярск очень милый город, холодно сейчас, но это ничего. Я работаю на дому, я все-таки научилась вязать, вот и шью и вяжу на заказ. Не очень прибыльно, но хватает на милые мелочи для малыша. Мы все-таки назовем его Володей.

Запись 58.

Они приезжают к нам, билет 500 рублей. Я не могу не пойти. Савва сказал: "Иди!". Проблема только в том, что на 29 неделе это может быть и опасно. Но тянет немыслимо. В конце концов, я все равно за две недели до сроков ложусь на сохранение, могу и развлечься под конец.

Запись 59.

Концерт как всегда прекрасен. Они еще более восхитительны, чем когда — либо. Долго пряталась в темноте зала клуба, боялась показаться на глаза. Они изменились, все изменились. Но особенно Володя… Еще больше эмоций в зал отдает, хотя куда уж больше?!

Новая его песня, про Сочи, наш Сочи… Только я понимала в зале о чем эта песня, впрочем странно было бы если наоборот. Я пробралась поближе к сцене уже к концу концерта. Володя увидел меня, улыбнулся, как всегда с грустинкой, показал поднятый вверх палец.

Он опустил руки на клавиши и зазвучало что-то тревожно-вальсовое. Сердце мое сжалось. Володя запел и смотрел на меня, прямо мне в глаза. Слов я не разбирала, мурашки бегали по спине.

"Кто придет на память, тот на помощь не придет!" — пел он. Бросал мне в лицо не упреки… нет, не слезы… нет. Он бросал мне свою боль, он пытался рассказать мне о том, как болит, как крутит его.

Я полностью отдалась его эмоциям, слезы лились ручьем, перед внутренним взглядом проносились Сочи, квартира, переулок, его улыбки и слова, пожатия рук.

Когда он закончил, зал взорвался аплодисментами. Я подняла на него глаза. Володя смотрел на меня, холодный, опустошенный, посреди бушующей толпы.

— Спасибо, — просто сказал он, глядя мне в глаза.

С этим вся группа ушла, на бис они не вернулись.

На выходе из клуба отошли воды… Я едва успела вызвать скорую…

"И у ваших жен под подушкой наши портреты"

Гр. Ундервуд. "Простите, пацаны".

Отмычка знает только то, что знает сейф.

Однажды два влюбленных сердца на виду у всех,

Нарушив стоном тишину,

Шли в темпе вальса на войну.

Тротил, искру целуя, говорил: "Да будет так!"

В науке страсти нежной важно не что, а как.

Когда до взрыва ровно такт,

И замыкается контакт.

Кто придет на память, тот на помощь не придет.

Но что толкает нас вперед?

Мы набьем подушку снами, и приснится нам

Любовь как прогулка по минным полям

Часы на то и рождены, чтоб бомбу приютить.

Я хоть лирический герой, но я могу убить.

Хорошее решение —

Огонь на поражение.

И разговор о том, что глобус тесен для двоих,

?И что случится с нами после, мы прочтем из книг,

Где напечатают рассказ

О первом снеге на висках.

гр. Ундервуд "Любовь, как прогулка по минным полям".