Грэм Грин Нашла коса на камень

Аптекарь запер свое помещение на ночь, вышел через заднюю дверь в холл, общий для аптеки и верхних квартир, и поднялся по лестнице на два с половиной марша. В руках он держал подношение — маленькую коробочку с пилюлями; на ней был напечатан адрес аптеки и фамилия владельца: Прискет, д. 14, Нью-Энд-стрит, Оксфорд. Аптекарь был человек средних лет, с жидкими усиками и бегающими испуганными глазками. Он и после работы не снимал свой белый халат, как будто это одеяние могло защитить его от врагов, как короля его королевские регалии. Пока на нем был халат, его нельзя было повлечь в суд и предать казни.

На верхней площадке было окно; оттуда в мягком свете весеннего вечера виднелся Оксфорд: газовый завод, тюрьма, булочная, кондитерская и в отдалении серые шпили, словно вырезанная из бумаги бахромка. С улицы доносились назойливые звонки бесчисленных велосипедистов. На двери, выходившей на площадку, была прибита визитная карточка с надписью: «М-р Никлас Фенник, бакалавр искусств». Аптекарь дал три коротких звонка.

Дверь отворил человек лет шестидесяти, если не больше, со снежно-белыми волосами и розовой, как у младенца, кожей. На нем была домашняя куртка из темно-красного вельвета, на широкой черной ленте болталось пенсне.

— А, Прискет, — воскликнул он с преувеличенным радушием. — Входите, Прискет. Я только что было заперся...

— Я принес вам еще моих пилюль.

— Отлично, Прискет. Великолепное средство. Имей вы хоть какое-нибудь ученое звание — ну, хотя бы фармацевта, — я бы назначил вас заведующим медицинской частью в колледже святого Амвросия.

— А как подвигается дело с колледжем?

Мистер Фенник двинулся в глубь квартиры по тесному темному коридору, где стены были увешаны макинтошами. Мистер Прискет, ощупью перебираясь от одного макинтоша к другому, споткнулся о пару дамских туфель.

— Когда-нибудь мы все это совсем иначе отстроим, — произнес Фенник и сделал широкий жест своим пенсне, как бы раздвигая стены крохотной канцелярии, вмещавшей круглый стол, покрытый клеенкой, три или четыре просиженных кресла и застекленный книжный шкаф, в котором ютилась одна-единственная книга — справочник под названием «Каждый сам себе юрист».

— Разрешите вас познакомить, — сказал мистер Фенник. — Моя племянница Элизабет. Мой медицинский консультант. — Очень юная, худенькая и хорошенькая девушка, сидевшая за пишущей машинкой, небрежно кивнула. — Я готовлю Элизабет на должность казначея, — продолжал мистер Фенник. — Необходимость совмещать обязанности ректора и казначея вредно отзывается на моем пищеварении. Вы говорите, принесли пилюли... Ага, благодарю вас.

— Что вы думаете о нашем колледже, мисс Фенник? — подобострастно спросил мистер Прискет.

— Моя фамилия Кросс, — ответила девушка. — Считаю, что это блестящая идея. Удивляюсь, как дядя до нее додумался.

— Отчасти это была моя идея...

— Это меня удивляет еще больше, — с твердостью заявила девушка.

Мистер Прискет сложил руки на груди поверх своего белого халата и заговорил виноватым голосом, словно оправдываясь перед судом:

— Я только указал вашему дяде, что сейчас, когда все колледжи заняты под военные нужды и преподаватели остались не у дел, было бы вполне уместно перейти на заочное обучение.

— Стаканчик академического пива, Прискет? — предложил мистер Фенник, доставая из шкафчика темную бутылку и наливая два стакана, тотчас украсившиеся шапками пены.

— Но все дальнейшее оформление, — продолжал мистер Прискет свою оправдательную речь, — ну там, канцелярия и весь план колледжа святого Амвросия — все это принадлежит уже не мне.

— Моя племянница, — сказал мистер Фенник, — очень мало знает о наших планах. — Он стал беспокойно кружить по комнате, трогая рукой то один, то другой предмет. Больше всего в эту минуту он походил на старого ястреба, разглядывавшего мрачное содержимое своего гнезда.

— Насколько я понимаю, — с живостью сказала девушка, — мой дядя затеял крупное мошенничество под названием оксфордский колледж святого Амвросия.

— Мошенничество? О нет, дорогая. Наш проспект составлен в самых осторожных выражениях. — Он помнил этот проспект слово в слово; любая фраза была тщательно взвешена, и во время этих трудов справочник «Каждый сам себе юрист» все время лежал раскрытый возле его локтя. Теперь он стал читать проспект наизусть, громко и раздельно, слегка осипшим после крепкого пива голосом: — «Военная обстановка мешает вам учиться в Оксфорде. Старинный колледж святого Амвросия, воспитанником которого был Том Браун, решает на время войны отступить от традиций. Пока длится война — и только пока она длится, — вы имеете возможность получить университетское образование заочно, где бы вы сами ни находились, защищаете ли вы Империю на ледяных скалах Исландии или в знойных песках Ливии, на главной улице американского городка или в коттедже в Девоншире».

— Вы перестарались, — сказала девушка. — Вы, уж известно, всегда перестараетесь. Это звучит недостаточно академично. Никого не поймаете, кроме простофиль.

— Простофиль на свете много, — возразил мистер Фенник.

— Ну, дальше.

— Ладно, я это вычеркну. А дальше так: «Дипломы выдаются по окончании трех триместров вместо положенных трех лет». — Он пояснил: — Это чтобы ускорить оборот. Сейчас такое время, нельзя долго дожидаться денег. «Получайте настоящее оксфордское образование в старом колледже Тома Брауна. Для справок о плате за обучение и содержание обращайтесь письменно к казначею колледжа».

— И, по-вашему, университет не может этому воспрепятствовать?

Мистер Фенник ответил с достоинством:

— Любой человек имеет право открыть колледж. Всякий, кто хочет, и где хочет. В моем проспекте ни слова не сказано о том, что наш колледж составляет часть университета.

— Но содержание?.. Ведь это значит — стол и квартира.

— В данном случае, — сказал мистер Фенник, — это чисто условное обозначение. Просто небольшая сумма за право числиться на вечные времена в списках старинной фирмы, я хочу сказать, старинного колледжа.

— Ну, а обучение?.. Преподаватели?

— Прискет будет преподавать естественные науки. Я возьму на себя историю и античную литературу. А ты, моя дорогая, может быть, возьмешь экономические науки?

— Я в них ничего не смыслю.

— Экзамены, конечно, будут очень несложные — в пределах компетенции преподавателей. (Тут, кстати, есть прекрасная публичная библиотека.) Да, и еще один пункт: в случае провала на экзаменах и неполучения диплома плата возвращается.

— Но это...

— Никто не провалится, — испуганно ликующим голосом возгласил мистер Прискет.

— И у вас в самом деле уже есть желающие?

— Дорогая, я послал тебе телеграмму лишь после того, как установил, что мы можем твердо рассчитывать на шестьсот фунтов в год на нас троих. А сегодня, сверх всяких ожиданий, я получил письмо от лорда Драйвера. Он желает, чтобы его сын поступил в колледж святого Амвросия.

— Но разве сын может приехать?

— Он, разумеется, поступит заочно. Отец запишет. Молодой человек сейчас сражается за родину. Род Драйверов всегда был военным родом. Я посмотрел их родословную.

— Ну, что вы теперь скажете? — осведомился мистер Прискет с тревогой, но и с торжеством.

— Скажу, что это здорово. А вы подумали о том, чтобы устроить лодочные гонки?

— Вот видите! Говорил я вам, Прискет! — с гордостью произнес мистер Фенник, поднимая свой стакан академического пива. — У этой девочки голова работает.

Услышав шаги хозяйки на лестнице, пожилой седой человек с обритой головой немедленно принялся укладывать влажный спитой чай вокруг ствола аспидистры[1]. Когда дверь распахнулась, он заботливо вминал чай пальцами в землю.

— Прелестное растение, дорогая моя, — промолвил он, но тотчас понял, что на этот раз хозяйку не так-то легко будет умаслить. Она помахала перед ним конвертом.

— Послушайте, — сказала она. — Что это еще за штучки? Почему тут написано — лорду Драйверу?

— Это мое имя, дорогая, — ответил он. — Данное мне родителями. Лорд — имя, Драйвер — фамилия. Весьма употребительное имя. Например, Лорд Джордж Сэнгер.

— А почему же они не написали: мистеру Лорду Драйверу?

— По невежеству. Просто по невежеству.

— Не желаю, чтобы у меня в доме обстряпывались какие-то темные делишки. У меня всегда все было честно.

— Может быть, они не знали, как ко мне обращаться, — эсквайр или просто мистер, ну и оставили пустое место.

— Это письмо из колледжа святого Амвросия в Оксфорде. Такие люди должны бы знать.

— Это все из-за того, дорогая, что у вас такой шикарный адрес. Западный Лондон, один. Тут сплошь аристократы живут. — Он сделал слабую попытку завладеть письмом, но она отвела руку в сторону.

— О чем это такие, как вы, могут переписываться с оксфордским колледжем?

— Дорогая моя, — произнес он с видом оскорбленного достоинства, — допустим, я испытал в жизни кое-какие превратности, допустим даже, что я несколько лет просидел за решеткой, но теперь я свободный человек. У меня есть все права.

— И сын в тюрьме.

— Вовсе не в тюрьме, моя дорогая. Борстал[2] — это учреждение совсем другого рода. Тоже нечто вроде колледжа.

— Вроде святого Амвросия?

— Ну, может быть, не совсем того же ранга.

Хозяйка сложила оружие. В стычках с ним она всегда в конце концов складывала оружие. До своего первого ареста он несколько лет служил камердинером в хороших домах, один раз даже дворецким. Свою манеру поднимать брови он заимствовал у лорда Чарлза Мэнвила; свой дешевый костюм он носил с непринужденностью эксцентричного пэра; и даже можно сказать, что своей профессии мошенника он научился от старого лорда Беллина, который питал пристрастие к серебряным ложкам.

— А теперь, дорогая моя, вы, может быть, разрешите мне получить мое письмо? — Он опасливо протянул руку — он столь же боялся хозяйки, как и она его. Они непрерывно сражались друг с другом и всегда терпели поражение. В этой нескончаемой битве никто не выигрывал: обе стороны отступали под давлением страха. На этот раз победа была на его стороне. Хозяйка вышла, хлопнув дверью.

Едва дверь закрылась, как Драйвер повернулся и с искаженным от ярости лицом издал негромкий и неприличный звук в направлении аспидистры. Потом надел очки и стал читать.

Его сын принят в оксфордский колледж св. Амвросия. Несколько строк и размашистая с росчерками подпись ректора оповещали Драйвера об этом замечательном событии. Как это удачно вышло — такое совпадение фамилий! «Я с особым удовольствием, — писал ректор, — буду лично следить за успехами Вашего сына в колледже св. Амвросия. Это большая честь для нас — иметь возможность в дни войны приветствовать в нашей среде отпрыска столь знаменитого военного рода». Драйвер ухмыльнулся, чувствуя вместе с тем прилив неподдельной гордости. Конечно, он их объегорил, ну, а все-таки — и грудь мистера Драйвера гордо выпятилась под жилетом, — все-таки теперь он может сказать, что его сын учится в Оксфорде!

Были тут, правда, еще две небольшие трудности, небольшие по сравнению с тем, чего он уже достиг. Во-первых, плата: по оксфордским обычаям ее, видимо, полагалось вносить вперед; во-вторых, экзамены. Сдавать их собственными усилиями сын не сможет: в Борстале ему не позволят, а выйдет он еще только через полгода. Кроме того, вся прелесть этой идеи в том и заключалась, чтобы в виде неожиданного сюрприза поднести сыну оксфордский диплом при его возвращении домой. И мистер Драйвер, как шахматный игрок, всегда видящий вперед на два-три хода, уже прикидывал в уме, как обойти эти трудности.

Плата — это пустяки, нужно только не выходить из роли; пэру Англии, конечно, поверят в долг. А если будут приставать после того, как сын получит диплом, так он им скажет: «Ну, подавайте в суд, за чем дело стало?» Вряд ли этим господам из Оксфорда приятно будет сознаться, что их провел за нос старый жулик. Но вот экзамены... Хитрая улыбка шевельнулась в уголках его рта: он вспомнил об одном человечке, с которым познакомился в тюрьме лет пять назад. Его преподобие Саймон Майлан, а в тюрьме все его звали Папаша. Он отбывал небольшой срок — там все были краткосрочные, не больше чем на три года. Драйвер видел его сейчас как живого: высокий, худой, с аристократической внешностью, и лицо узкое, сухое, как у адвоката, — только нос малость поразмяк от слишком веселой жизни. Тюрьма, если подумать, вмещает в себе не меньше учености, чем университет; кого там только нет — доктора, финансисты, священники. А где найти мистера Майлана, это Драйверу было хорошо известно: он служит сейчас в меблирашках возле Юстон-сквер; если поставить ему стаканчик-другой, он сделает все, что хочешь, и, уж конечно, напишет отличные экзаменационные работы.

— Я его как будто сейчас слышу, — восхищенно припомнил Драйвер, — шпарит и шпарит себе по-латыни на удивление надзирателям!

Наступила осень. В Оксфорде люди стояли в длинных очередях за конфетами и булками; туман с реки заползал в кинотеатры, обманывая бдительность караульщиков из добровольных дружин, занятых уловлением граждан, не имеющих при себе противогаза. Немногочисленные студенты пробирались сквозь толпы эвакуированных; они вечно куда-то спешили: так много надо было сделать за то короткое время, пока их еще не призвали в армию. Для жуликов тут сколько угодно поживы, размышляла Элизабет Кросс, но очень мало шансов для девушки найти себе мужа. Самое старинное оксфордское жульничество — его академический рэкет был совсем вытеснен черным рынком в Вудбайнсе и спекуляцией леденцами и томатами.

Тогда, весной, Элизабет сначала восприняла всю эту затею с колледжем св. Амвросия как веселую шутку, но когда в самом деле начали притекать деньги, это уже показалось ей не таким забавным. Месяц или два она терзалась и чувствовала себя очень несчастной, пока не поняла, что из всех жульничеств военного времени это — самое безобидное. Организаторы колледжа св. Амвросия не морили людей голодом, как министерство продовольствия, и не подрывали в людях доверия, как министерство информации; дядя Элизабет исправно платил подоходный налог, и все они втроем даже внедряли в чьи-то головы некоторые начатки образования. Когда эти простофили получат свои дипломы, они будут знать много такого, чего не знали раньше.

Но все это не помогает девушке найти себе мужа.

Элизабет предавалась этим грустным размышлениям, идя по улице после дневного концерта, который ей вздумалось посетить, вместо того чтобы исправлять присланные работы — пачка их была зажата у нее под мышкой. Из всех «студентов» только один выказывал кое-какие умственные способности — этот самый сын лорда Драйвера. Его работы приходили из Лондона через посредство отца, который брал на себя труд пересылать их в Оксфорд из «некоей точки в Англии», где находился сын. В переписке с этим молодым человеком Элизабет несколько раз чуть не попадала впросак по разным вопросам истории, да и дядюшка вынужден был частенько освежать свою заржавелую латынь.

Придя домой, она сразу поняла, что случилась какая-то неприятность: мистер Прискет в своем белом халате сидел на самом кончике стула, а дядюшка допивал выдохшуюся бутылку пива. Он никогда не починал новой, если случались неприятности, считая, что для того, чтобы получить полное удовольствие от выпивки, нужно быть в соответствующем настроении. Когда Элизабет вошла, оба молча оглядели ее. Мистер Прискет молчал мрачно, мистер Фенник озабоченно. Ну ясно, кто-то подложил им свинью, только вряд ли университетские власти, те давно уже махнули рукой: было письмо от юриста, был бурный разговор, и после этого всякие попытки «сохранить свою монополию на образование», как выразился мистер Фенник, со стороны университета прекратились.

— Добрый вечер, — сказала Элизабет.

Мистер Прискет посмотрел на мистера Фенника. Мистер Фенник нахмурился.

— Что случилось? У мистера Прискета вышли все пилюли?

Мистер Прискет заерзал на стуле.

— Я вот о чем думала, — продолжала Элизабет. — Сейчас у нас идет уже третий триместр академического года. Не мешало бы прибавить мне жалованье.

Мистер Прискет коротко передохнул, не сводя глаз с мистера Фенника.

— Я получаю три фунта в неделю. А хочу еще три.

Мистер Фенник встал из-за стола. Он свирепо заглянул в свой стакан с темным пивом. Брови его еще больше сдвинулись. И наконец мистер Фенник заговорил.

— Из той же ткани мы созданы, что призраки и грезы... — сказал он и легонько икнул.

— Это у вас от почек, — вставила Элизабет.

— Рождаемые сном. И эти башни наши в венцах из туч...

— Неправильно цитируете.

— Рассеются как дым. Как дым...

— Вы читали экзаменационные работы по литературе?

— Если ты будешь мешать мне думать, — а думать нам надо быстро и глубоко, — скоро не будет никаких экзаменационных работ...

— Неприятности?

— В душе я всегда был республиканцем. Не понимаю, зачем нам нужна наследственная аристократия?..

— A la lanterne![3] — сказала Элизабет.

— Например, этот лорд Драйвер. Почему такое случайное обстоятельство, как его происхождение...

— Он отказывается платить?

— Не в том дело. Такой человек, конечно, ожидает, что ему поверят в долг; и вполне естественно, чтобы ему верили. Но он написал, что завтра сам сюда приедет — он, видите ли, желает осмотреть колледж, в котором учится его сын. Сентиментальный старый осел!

— Я так и знала, что рано или поздно будут неприятности.

— Спасибо, утешила. Конечно, чего и ждать от девчонки. Вместо того чтобы помочь в трудную минуту...

— Ничего тут нет трудного, надо только иметь голову на плечах.

Мистер Фенник схватил со стола бронзовую пепельницу и... осторожно поставил ее обратно.

— И если чуточку пошевелить мозгами, то все это решается очень просто.

— Мозгами?..

Мистер Прискет поскреб ногтем ножку своего стула.

— Я встречу его на вокзале, усажу в такси и привезу его — ну, скажем, в Боллиол[4]. Проведу его прямо во внутренний дворик, а тут вы нам встретитесь, как будто только что вышли из ректорской квартиры.

— Но он же увидит, что это Боллиол...

— Нет, не увидит. Если бы он хоть капельку знал Оксфорд, то не попался бы на такую дурацкую приманку, как этот ваш колледж святого Амвросия.

— Пожалуй, правда. Эти родовитые военные не слишком образованны...

— Вы будете очень спешить. На заседание правления университета или что-нибудь в этом роде. Быстренько заглянете с ним в столовую, в часовню, в библиотеку и на пороге ректорской квартиры передадите его опять мне. А я повезу его завтракать и оттуда прямо на поезд. Очень просто.

— Иногда мне кажется, — сказал мистер Фенник, в раздумье глядя на Элизабет, — что ты просто страшная особа. Есть ли на свете хитрость, до которой бы ты не додумалась?

— Я считаю, — ответила Элизабет, — что раз уж ты взялся вести нечистую игру, то надо делать это как следует. Можно, конечно, вести игру иначе — тогда ты идешь в монастырь или тебя ставят к стенке, и многим, говорят, это даже нравится. Но у меня только одна дорога.

Все сошло как нельзя более гладко. Драйвер сам подошел к Элизабет у барьера; она его не узнала, потому что ожидала увидеть человека с несколько другой внешностью. Что-то в нем показалось ей странным — не костюм и не монокль, которым он почему-то совсем не пользовался, но нечто менее уловимое. Он как будто побаивался ее и слишком уж охотно соглашался со всеми ее предложениями.

— Только, ради бога, не беспокойтесь из-за меня. Прошу вас. Я понимаю, что ректор очень занят. — Когда Элизабет сказала, что они будут завтракать в городе, он, видимо, почувствовал облегчение. — Мне бы только взглянуть разок на добрый старый колледж. На самые кирпичинки. Вы уж простите мою сентиментальность.

— Вы учились в Оксфорде?

— О нет, нет. Боюсь, что Драйверы слишком пренебрегали умственными интересами.

— А военному разве ум не нужен?

Он бросил на нее пронзительный взгляд и сказал уже другим голосом:

— В нашей семье традиция — идти в уланы. — Затем прошествовал рядом с ней к такси, вертя монокль вокруг пальца, и всю дорогу с вокзала больше помалкивал, искоса бросал на Элизабет пытливые взгляды, как бы оценивая ее и одобряя.

— Так вот он, святой Амвросий, — задушевным тоном начал он, останавливаясь перед домиком привратника. Элизабет быстро повлекла его дальше, через внутренний двор к ректорской квартире, где на пороге с перекинутой через руку мантией давно уже возвышался мистер Фенник, являя собой подобие тех статуй, коими украшают сады.

— Мой дядя, ректор колледжа святого Амвросия, — сказала Элизабет.

— Прелестная девушка ваша племянница, — заметил Драйвер, когда они с ректором остались наедине. Он сказал это, просто чтобы поддержать разговор, но едва эти слова вылетели из его уст, как мысли обоих мошенников устремились по одному руслу.

— И какая домовитая, если бы вы знали, — с жаром откликнулся мистер Фенник. — Наши знаменитые вязы, — продолжал он, указывая куда-то в небо. — Грачи святого Амвросия.

— Рвачи? — удивленно переспросил Драйвер.

— Грачи. Там, на вязах. Один из крупнейших современных поэтов написал о них целую поэму. «О вязы святого Амвросия, вязы святого Амвросия» — и дальше в ней о грачах, как они «над башнями криком встречают рассвет».

— Мила, очень мила.

— Да, очень изящная вещица.

— Я имел в виду вашу племянницу.

— А!.. Здесь ход в столовую. По этим ступенькам. По ним, как вы помните, часто ступала нога Тома Брауна.

— Кто такой Том Браун?

— Ну... известный Том Браун, один из прославленных питомцев Регби. — Он добавил: — Из нее выйдет прекрасная жена и мать.

— Да, теперь молодые люди уже поняли, что подругу жизни надо искать не среди ветреных кокеток.

Оба, словно по взаимному уговору, остановились на верхней ступеньке. Они примеривались друг к другу, как две слепые акулы, из которых каждая думает, что под носом у нее вьется вкусная и беззащитная рыбешка.

— Мы с сыном, — сказал Драйвер, — часто ведем серьезные беседы о браке. Он придерживается старомодных взглядов. Из него выйдет хороший муж.

Они вошли в зал, и мистер Фенник повел гостя осматривать портреты на стенах.

— Основатель нашего колледжа, — произнес он, указывая на господина в пышном парике. Он выбрал этот портрет с особым расчетом — ему казалось, что господин в парике несколько похож на него самого. Перед портретом Суинберна[5] он секунду помедлил, но гордость своим колледжем св. Амвросия заглушила голос благоразумия. — Великий поэт Суинберн, — сказал он. — Мы вынуждены были с ним расстаться.

— Исключили?

— Да. За дурную нравственность.

— Очень хорошо, что у вас так строго на этот счет.

— О, ваш сын здесь в надежных руках.

— Радуюсь этому от всего сердца, — сказал Драйвер. Он воззрился на изображение какого-то духовного лица XIX века. — Превосходный портрет, — сказал он. — Да, вот, например, религия. Я считаю, что религия необходима. Это основа семьи. — Голос его исполнился сердечной теплоты. — По-моему, молодым людям следует познакомиться.

По лицу мистера Фенника разлилось сияние.

— Вполне с вами согласен.

— Если сын выдержит экзамены...

— Он, безусловно, их выдержит!

— Недели через две он приедет в отпуск. Почему бы ему лично не получить диплом?

— Гм! Видите ли, тут есть препятствия...

— Но ведь это, кажется, обычный порядок?

— Только не для заочников. Помощник ректора считает нужным делать некоторые различия... Но для такого выдающегося студента, как ваш сын, лорд Драйвер... Я предложу, чтобы меня уполномочили вручить ему диплом в Лондоне.

— Мне бы хотелось, чтобы он повидал свой колледж.

— И повидает, конечно повидает, когда опять настанут мирные дни. Сейчас б#243;льшая часть колледжа закрыта. Пусть уж он лучше увидит его в полном блеске. Вы разрешите мне с племянницей посетить вас?

— Мы сейчас живем очень скромно...

— Надеюсь, не по причине каких-либо серьезных финансовых затруднений?

— О, нет, нет.

— Очень рад. А теперь присоединимся опять к нашей милой Элизабет.

Лорд Драйвер тоже нашел более удобным для себя встретить гостей на вокзале. Это совпадение не поразило мистера Фенника, потому что он подкрепился перед отъездом солидной порцией академического пива, но оно поразило Элизабет. Колледж в последнее время не оправдывал возлагаемых на него надежд, и это отчасти зависело от того, что мистер Фенник стал полениваться: из его разговоров за последние дни можно было понять, что он рассматривает колледж лишь как первый шаг к чему-то другому — к чему именно, Элизабет еще себе не уяснила. Мистер Фенник то и дело заговаривал о лорде Драйвере и его сыне Фредерике и об ответственности, которую возлагает на человека высокое происхождение. Республиканские его тенденции совершенно угасли. Фредерика он называл «наш милый мальчик» и его работы по античной литературе оценил наивысшим баллом в сто пунктов.

— Не часто можно встретить, — говорил он, — такое сочетание способностей к древним языкам и военного таланта. Это замечательный юноша.

— В экономических науках он что-то не блещет, — заметила Элизабет.

— Нельзя же требовать от воина, чтобы он превратился в книжного червя.

На Паддингтонском вокзале они увидели в толпе лорда Драйвера, махавшего им рукой. На нем был новенький с иголочки костюм — страшно подумать, сколько продовольственных талонов перешло в руки спекулянтов для того, чтобы это приобретение стало возможным.

Позади лорда Драйвера стоял молодой человек — совсем еще юнец — с угрюмой складкой рта и шрамом на щеке. Мистер Фенник поспешил им навстречу. Черный дождевой плащ облекал его плечи, как мантия; шляпу он держал в руках, и его снежно-белая шевелюра сияла над спинами носильщиков, придавая ему весьма почтенный вид.

— Мой сын Фредерик, — сказал лорд Драйвер. Юноша нехотя снял шляпу и тотчас опять ее надел — в армии очень коротко стригли волосы.

— Колледж святого Амвросия приветствует своего бывшего питомца, — провозгласил мистер Фенник.

Фредерик хмыкнул.

Церемония вручения диплома происходила в номере отеля «Маунт ройял». Лорд Драйвер объяснил, что их дом пострадал от бомбежки — бомба замедленного действия, добавил он, каковой комментарий был нелишним, ибо в последнее время воздушных налетов не было. Но если такое место встречи устраивало лорда Драйвера, то и мистер Фенник не имел возражений; он привез с собой в чемодане мантию, шапочку с квадратным верхом и Библию и в уголке между столиком для газет, диваном и радиатором провел весьма внушительную церемонию: произнес речь по-латыни, легонько похлопал Фредерика Библией по макушке и вручил ему печатный диплом, изготовленный по его специальному заказу за немалую плату в англо-католической типографии. Из всех присутствующих только одной Элизабет было как-то не по себе. Возможно ли, думала она, что на свете нашлось целых двое таких простофиль? В ней все больше нарастало мучительное подозрение, что простофиль в этой комнате, пожалуй, не двое, а целых четверо.

После легкого завтрака, запитого темным пивом в бутылках, о котором мистер Фенник с приятной улыбкой заметил, что «оно по качеству почти не уступает нашему академическому», ректор колледжа св. Амвросия и лорд Драйвер постарались путем тонких намеков выпроводить молодежь на прогулку.

— Нам нужно поговорить о делах, — сказал мистер Фенник, а лорд Драйвер добавил:

— Ты ведь уже год как не был в кино, Фредерик. — Таким образом, молодежь была изгнана на разбомбленную и всячески запущенную Оксфорд-стрит, а старики позвонили официанту и бодро принялись за виски.

— Что это они затевают? — спросила Элизабет.

Молодой Драйвер был недурен собой; ей понравилась и его угрюмость, и шрам на щеке; а в глазах у него читалась, пожалуй, даже чересчур острая сообразительность и упрямая воля. Он снял шляпу и почесал себе затылок, и Элизабет опять отметила, что голова у него острижена почти наголо. Нет, он нисколько не походил на военного. И костюм на нем, как и у отца, новехонький, и явно куплен в магазине готового платья. Что ему, нечего было надеть, что ли, когда он приехал в отпуск?

— По-моему, — сказала она, — они хотят нас поженить.

Его глаза весело блеснули.

— Что ж, я не против, — сказал он.

— Но вам ведь на это нужно разрешение вашего командира?

— Командира? — удивленно повторил он и замялся, как напроказивший школьник, которому учиняют допрос, а он не успел заранее придумать ответы. Элизабет внимательно следила за ним, припоминая все, что с самого начала показалось ей странным.

— Так вы, значит, целый год не были в кино, — протянула она.

— Да, знаете ли... служба.

— А выездные бригады разве к вам не приезжают?

— Ну, это я не считаю.

— Скучно же там у вас — все равно что в тюрьме сидеть.

Он смущенно ухмыльнулся. Во время этого разговора он все убыстрял шаги, и теперь со стороны могло показаться, что она гонится за ним. Они вбежали в ворота Гайд-парка.

— Ну, — сказала она, — давайте начистоту. Никакой ваш отец не лорд Драйвер.

— Да нет, он правда Лорд Драйвер.

— Не больше, чем мой дядя ректор колледжа.

— Что? — Он вдруг засмеялся — и это был приятный смех, не внушающий, быть может, доверия, но такой, что хотелось засмеяться в ответ и согласиться, что в этом сумасшедшем мире ничто не имеет значения. — Я только что вышел из Борстала, — сказал он. — А вы?

— Нет, я пока еще не сидела за решеткой.

— Знаете, — сказал он, — я уже и сам что-то заметил... Вы, может, подумаете, я вру, но вся эта церемония... что-то мне чудно показалось. Ну, а папаша, тот, конечно, всему поверил.

— А дядюшка вам поверил... А я вот не совсем.

— Так. Значит, свадьбе теперь не бывать. Знаете, это даже жалко.

— Что ж, я пока еще никому другому не обещала.

— А!.. Ну давайте обсудим.

И они обсудили это со всех сторон, сидя в парке под бледным осенним солнцем. Кругом сновали жулики покрупнее масштабом: министерские чиновники с изящными портфелями спешили мимо; разные инспектора проносились в блестящих машинах; рослые мужчины с красными штабными нашивками на воротниках и большими, лишенными всякого выражения лицами, словно взятыми напрокат с рекламных щитов, деловито шествовали по Парк-лейн из «Дорчестер-Хаус»[6]. Если той же меркой мерить этих двух — юнца, у которого в прошлом был Борстал, и девчонку, у которой в прошлом ничего не было, кроме томительной скуки за прилавком мануфактурного магазина и за стенами пригородного «особняка» на две квартиры, — то пришлось бы признать их очень мелкими жуликами и измышленное ими жульничество почти безвредным.

— У папаши наверняка припрятано несколько сотен, — говорил Фред. — И ручаюсь, он раскошелится, если будет думать, что заполучил в невестки племянницу ректора.

— Думаю, что и у дяди найдется фунтов пятьсот. И он ничего не пожалеет, лишь бы породниться с лордом Драйвером.

— Мы этот колледж не бросим. Если иметь небольшой капитал, можно развернуть дело как следует. А сейчас это еще так — мелочь.

Они влюбились друг в друга без всякой видимой причины, тут же в парке, пока сидели на простой скамейке, чтобы не платить двух пенсов за складные кресла, и строили планы, как обжулить двух старых жуликов. Они знали наперед, что им это удастся. Потом пошли обратно, и, едва переступив порог, Элизабет заявила:

— Мы с Фредом хотим пожениться. — Ей даже стало чуточку жалко этих старых дураков, когда она увидела, как разом осветились их лица — еще бы, так легко все устроилось! — и как потом они, предостерегающе подмигнув друг другу, снова приняли серьезный вид.

— Это в высшей степени неожиданно, — процедил лорд Драйвер, а ректор сказал:

— Да уж, нынешняя молодежь времени не теряет!

Весь вечер старики улаживали финансовый вопрос, а счастливая юная пара сидела в уголке и забавлялась, наблюдая их сложные ходы, сильная своим знанием, что мир всегда открыт для молодых.