"Когда людоед очнется" - читать интересную книгу автора (Сильвен Доминик)

20

Ингрид не могла сомкнуть глаз. Она встала, приготовила себе самый крепкий в западном мире кофе и села за кухонный стол. В голове проносились обрывки мыслей. Без определенной цели она вышла из дома. Солнце окутало улицу Фобур-Сен-Дени бледным утренним светом. Ей почудилось, что все вокруг плывет — город, время, ее прошлое. Ее отрочество с Брэдом вторглось в ее жизнь в Париже. В жизнь у канала Сен-Мартен. Она решила дойти до комиссариата Тринадцатого округа. Это неблизкий путь, но он поможет ей успокоиться.

Письменный стол лейтенанта покрывали бумаги, пустой стаканчик из-под кофе соседствовал на бумажной салфетке с огрызком круассана.

— Могу я видеть Саша Дюгена?

— В ближайшее время нет.

— Он у себя?

— Шеф там, где ему нужно.

Они уставились друг на друга. Потом лицо лейтенанта расслабилось:

— Вы застали меня врасплох, но если вы желаете сделать заявление, я в вашем распоряжении. Очевидно, это по делу Неккер?

— Нет, я по личному вопросу. Я подожду в коридоре.

— Вы уверены?

— Вполне.

— У нас есть кофемашина.

— Спасибо за информацию.

— Я попытаюсь связаться с Саша по мобильному. Договорились?

Она уселась в коридоре, наблюдая за повседневной жизнью участка. Двое офицеров привели человека в наручниках. Его втолкнули в кабинет. Две женщины что-то обсуждали возле кофемашины. Одна в форме, другая — в пальто, волосы убраны в пучок. Покопавшись в карманах, Ингрид нашла несколько монеток и подошла к кофемашине.

— Пока я теряю время среди садовых тачек и шайки взбудораженных остолопов, шеф и Николе заняты высокими материями. И после этого нам будут втирать о феминизации французской полиции.

— Утро на дворе, а Николе уже с головой зарылся в свои папки.

— Когда шеф вернется из боксерского клуба, он отметит его преданность и трудолюбие. Прелесть что такое.

— Майор занимается боксом?

— Тайским. Каждое утро.

— Как он находит время?

— Клуб здесь неподалеку. К тому же он рано встает.

— Вот почему он всегда такой невозмутимый.

— В этом я не уверена. В последнее время он выглядит напряженным. А срываться будет на мне. В этой роли я его очень привлекаю.

— Человек он непростой, зато сексуальный. Разве нет?

— Согласна, хотя порой я бы предпочла работать с дураком.

Ингрид вышла из комиссариата. У местных торговцев она узнала адрес боксерского клуба в китайском квартале.

Саша Дюген встретился с Рашидом Бахри в раздевалке. О таком спарринг-партнере можно только мечтать. Энергичный, доброжелательный, всегда подтянутый, он жил одним боксом. И тот оставил ему бесчисленные воспоминания и шрамы на лице. Они тщательно обмотали руки ремнями и надели шлемы. Рашид рассматривал Дюгена, улыбаясь краешком рта. У него был дар читать по лицу, и он прекрасно видел, что Саша чем-то обеспокоен. Дюген был уверен, что Рашид не станет донимать его расспросами. Он самый сдержанный человек на свете, но умеет выслушивать признания и, когда надо, забывать о них.

Кроме старика Давида, прыгавшего через скакалку, и малыша Венсана, занятого уборкой, в зале никого не было. Они разогрелись на боксерской груше и поднялись на ринг. Рашид начал не спеша, но Дюген быстро дал ему почувствовать, что следует ускорить темп. Тот настроился на его ритм, стал наносить точные прямые удары, все более резкие и мощные, бить ногами по бокам. Саша отвечал ему тем же. Обливаясь потом, они остановились, чтобы глотнуть воды и ополоснуть лицо.

— Ты сегодня в ударе, — сказал Рашид.

Саша собирался ответить, но заметил, как тот внезапно застыл. Проследив за его взглядом, он увидел Ингрид Дизель и снял шлем. Она помахала ему и шагнула вперед. Рашид направился к старику Давиду.

Дюген схватил махровое полотенце и вытер себе грудь и лицо. Сначала ему показалось, что американка собирается дать ему пощечину, но, к его удивлению, она взяла у него полотенце и промокнула себе затылок. На лице у нее не было и следа косметики, короткие светлые кудряшки слиплись, синие глаза потемнели. Каким-то детским жестом она прижала полотенце к груди и прислонилась к рингу. Он встал рядом. Как можно ближе. Она хорошо пахла. Чем-то цветочным, какими-то белыми цветами.

— Из-за вас я глаз не сомкнула.

Он кивнул, стараясь скрыть волнение.

— Чепуха какая-то, — продолжала она. — Будь Брэд наемным убийцей, он бы забрал документы, деньги и скрылся.

Он взял у нее полотенце, будто невзначай коснулся ее пальцев. И почувствовал, как она вздрогнула от его прикосновения. Снова обтерся. Она наблюдала за ним, ее глаза задержались на его лице и груди. Но тревога взяла верх:

— Я не дам вам упечь его в тюрьму.

— Я изучил документы, касающиеся обоих убийств. Преступления в парках Ситроена и Монсури ничто не связывает. Нет никакого садового маньяка. Понимаете?

— Но садовники думают, что есть…

— Садовники ошибаются. Они хотят защитить своего друга и ищут объяснение. То, которое они нашли, лишено всякого смысла. По ночам парки закрыты. Существует лишь ничтожная вероятность, что маньяк найдет там жертву. Кто мог догадаться, что Лу перебирается через решетки, чтобы побыть в одиночестве? Только тот, кто ее знал. Ее убили в Монсури, потому что это невозможно было сделать в переполненной общине.

— Но почему именно Лу?

— А почему Джулия Кларк?

Она всмотрелась в него, и ему этот взгляд не понравился.

— Американская полиция тоже его разыскивает, — сказал он. — В связи с исчезновением Кларк. И убийством Фрэзера.

Он хотел было сжать ее плечо, но сдержался.

— Фрэзер был и вашим другом?

Она положила руку ему на грудь, словно пыталась защититься от реальности. Он почувствовал, как от этого прикосновения все перевернулось у него внутри, и попытался взять ее руку в свои. Но она ее отняла. Теперь она была разгневана. Глаза ее сверкали.

— Bullshit! Брэд очень хорошо относился к Джулии. Бен был его лучшим другом.

— Вы были знакомы с Джулией Кларк?

— No.

— Тогда откуда вы знаете, какие чувства Брэд к ней испытывал?

— Я доверяю своей интуиции.

— Мне не следовало разглашать эти сведения. Но я боюсь за вас, я вам уже говорил. Выслушайте меня. Марке ездил в Новый Орлеан и мог встретить там Арсено. Понимаете?

— И нанять его, чтобы убить Лу Неккер? Are you out of your fucking mind?^[19]

— У Арсено подходящие данные для наемного убийцы.

— То, что его разыскивают в моей стране, еще не значит, что он виновен.

— Фрэзер был богаче его, удачливее в любви. И потом, когда Кларк исчезла, она была ровесницей Неккер. И тоже играла на гитаре.

Казалось, это подействовало на Ингрид.

— Вы пытаетесь представить его маньяком, монстром…

— У Кларков так никто и не потребовал выкупа. Отец обвинял Бенджамина Фрэзера. Интуитивно, как вы говорите. Но возможно, интуиция его подвела.

— Я напрасно вас побеспокоила. Даже не знаю, зачем я пришла…

Она направилась к выходу. Ему хотелось окликнуть ее по имени. Ее фигура растворилась в уличном свете.

— Хороша, — заметил Рашид.

— Беда в том…

— В чем же?

— Она здорово меня зацепила.

— И что ты намерен делать?

— Измотать себя боксом и работой.

— Тем лучше для меня и тем хуже для плохих парней.

— С тобой такое случалось?

— Давным-давно. С тех пор как я женился на Летиции, другие девушки мне не нужны. Разве что иногда взбредет в голову… Но тут же проходит.

— Я уже обманывал Беатрису, зная, что это не всерьез. А сейчас все по-другому.

— В каком смысле по-другому?

— Мне до боли хотелось обнять ее, поцеловать. Но я не должен заходить дальше. Иначе…

— Иначе?

— Моя жизнь рухнет.

— А тебе не случалось мечтать, чтобы она рухнула?

Он едва не ответил, но промолчал. Они снова поднялись на ринг и возобновили поединок. Рашид выложился по полной.

Дюген принял такой горячий душ, какой только мог вытерпеть. Он молился, чтобы его мечты развеялись. Но они лишь сгустились. Сцена «Калипсо», залитая белым светом. Платье-цветок. Свободные движения ее молочно-белого тела, одновременно грациозные и волнующие. Округлости грудей, подобные шелковым лунам. Изгиб бледной спины и эта татуировка, доходившая ей до левой ягодицы, — он даже не подозревал о ее существовании. И невыносимая невинность ее лица. А еще руки. У нее самые невинные руки на свете. Неистовое желание заставило его склонить голову, опустить плечи. Сцена «Калипсо» наконец-то пропала, но американка неспешно вернулась, неотвязная и свежая, как цветок. И одетая. Пусть даже бог знает в чем — в старых залатанных шортах, идиотских майках, башмаках, как у Лоренса Аравийского, — она все равно была соблазнительна. Непредсказуемая, великодушная, взбалмошная. Он никогда бы не подумал, что какая-то стриптизерша заставит его упасть на колени и есть пыль.