"В поисках деревянного слона. Облики Парижа" - читать интересную книгу автора (Бетаки Василий Павлович)Остров Сен-Луи (Ile Saint-Louis, остров Св. Людовика)Остров этот расположен рядом с Ситэ, выше по течению Сены. Когда-то были тут два островка, но при Людовике XIII проток между островками засыпали, и разом застроили этот новый остров. Вот так и живёт он поныне, как жил в XVII в. Застроен он был всего за полвека — с 1614 г, когда король положил тут первый камень первой постройки, и до 1664 г., когда был завершён последний особняк. Тогда же был выстроен и первый мост, ведущий на остров — Пон-Мари. Назвали его так в честь архитектора, руководившего всей застройкой — Кристофа Мари, а вовсе не в честь королевы Марии Медичи, матери Людовика, с которой сын был в это время в ссоре настолько, что она даже покинула пределы Франции впервые после смерти своего мужа, Генриха IV. Ссору матери с сыном всячески раздувал властный кардинал Ришелье, которого король, как известно, слушался во всём После К. Мари работами тут руководили Жан ле Гранж и архитектор Ле Во. Единственное изменение, какому с тех пор подвергся остров, — расширение улицы Двух Мостов (1913 г.), у которой была снесена полностью одна сторона. Только тут и есть постройки нового времени. Весь остальной остров почти не изменился за триста с лишним лет. Даже обычная привычка парижан всё переименовывать не властна на острове Сен-Луи. Орлеанская, Бурбонская, Анжуйская набережные, улица Св. Людовика — все эти названия остались от XVII в. (Те неполные два года, когда они носили громкие революционные имена, данные якобинским Конвентом, можно ведь и не считать). Только улица "Безглавой Женщины" стала улицей имени архитектора Ле Регратье, построившего значительную часть особняков. Да и то изменили название лишь тогда, когда выяснилось, что статуя с отбитой головой на угловом доме переулка вовсе не женщину изображала, а cв. Николая. И если древний остров Ситэ всё же район сегодняшнего Парижа, то Сен-Луи намного моложе, а выглядит куда древней! …Бульварная парижская морока Смешала всё: чиновников и фей, Такси, арабов, зеркала кафе, В одно лицо — клошара и Видока, Иное дело — улочки в Маре: Дворцы — принцессами в ослиной коже. И остров Сен-Луи в густой заре, Где жил Бодлер, и я столетьем позже. В конце XVI в., во времена Варфоломеевской ночи, тут, на тогдашнем Коровьем островке, паслись стада, и единственными посетителями были дворяне-дуэлянты. В эпоху религиозных войн дуэлей тут бывало ежедневно не менее десятка. Только лет шестьдесят спустя вышел закон, изданный премьер-министром кардиналом, запретивший дуэли под страхом смертной казни, хотя, как мы знаем из "Трех мушкетёров", собственные гвардейцы кардинала, которые должны были арестовывать бретёров, и сами напрочь были скрестить шпаги с кем только удавалось. И остров продолжали усердно посещать дворяне, прятавшиеся от всевидящего кардинала, чтобы спокойно подраться. Провинцией посреди Парижа назвал остров писатель Р. Лекуэр: "У него своё лицо, свой духовный климат, и время не утопило эту деревню в своём потоке, как сделало оно с районами и более древними, и с иными более новыми". Старинный Париж тут чувствуется более непосредственно, чем во многих других районах, где постройки средневековые и ренессансные перемешаны с наполеоновскими или современными. А тут всё пропитано духом старины, который не выветрился ни из стен, ни из деревьев. По набережным торчат над парапетами верхушки тополей, растущих на уровне реки. От корней до края парапета не менее шести метров. Узкий, как двуносая лодка, обрамлённый зеленью, плывёт этот остров… Деревня с шестью тысячами жителей среди мировой столицы. Особняки — по всем набережным, а на единственной продольной улице острова — лавочки, кабачки, галереи… И если вы полвека ходите к одному и тому же мяснику или торговцу сырами, то естественно, что он, как в настоящей деревне, знает всю историю вашего семейства, вообще в курсе дел и ваших, и соседских. Островитяне ревниво оберегают не просто старину, а некую не сразу заметную для посторонних …Вот так подаются в клошары, Где набережной кривой Слепят тебя жёлтые фары, Которых не знал над Невой. Вот так из холмистого Пскова Обрезки старинной души Ссылают на остров Святого Людовика — и не дыши… Одна улица вдоль, шесть переулков поперёк, да четыре набережных — вот и весь Сен-Луи. Но всех живших тут знаменитостей — не перечислить. Вот с четвёртого этажа выглянет сейчас художник Онорэ Домье, выискивая очередную жертву для своего карандаша. Не только разных министров и прочих известных людей дразнит карикатурист — нередко и своих соседей. Он знает, что никто не обидится тут, а робко попросят показать, и узнав себя и своих приятелей, долго будут хохотать, обсуждая и портрет, и оригинал в нескольких кафе острова. А из дворца Лозен — трехэтажного ренессансного здания с тёмным фасадом и золочёными решётками балконов, построенного знаменитым Ле Во, — выходит на набережную хмурый, с помятым лицом, не по годам постаревший Шарль Бодлер. Живёт он, конечно, не в роскошных залах второго парадного этажа. Маленькую квартирку на самом верху предоставил поэту владелец Лозена, известный библиофил и меценат Жером Пишона, который купил этот дворец в 1842 году и поселил тут нескольких поэтов, писателей, художников. Жили тут, в частности, Теофиль Готье, автор и поныне знаменитого романа "Капитан Фракасс", художник Фернан Буссар, и многие ещё… Тут и написал Бодлер большую часть "Цветов зла". Часами бродил поэт по набережным острова, "выхаживая" стихи, но как истый островитянин, далеко не каждый день бывал "в городе". (Чаще всего — на левом берегу, в Латинском квартале, где в нескольких кафе вокруг Сорбонны и на бульваре Сен-Мишель собиралась парижская богема прошлого века). А в переулке "Безглавой женщины" поселил Бодлер свою "Чёрную Венеру" — вскоре после того, как познакомился с ней за кулисами Малого Пантеонского театра. Ей посвящены самые жуткие, антиэстетичные, но и самые лиричные из стихов Бодлера. Прекрасная негритянка, талантливая актриса, изменявшая поэту на каждом шагу — почти всегда с юными женщинами — Жанна Дюваль — самый жгучий из всех его цветов зла… Но об этой многолетней связи поэта, о женщине, которой посвящены лучшие его стихи, мы знаем очень мало. Даже близкий друг Бодлера, изобретатель фотографии Надар, писал, что знает о Жанне меньше, чем о мадам Сабатье, которая многие годы любила Бодлера и называла его не иначе, как "мой скот", ревнуя к таинственной негритянке, смотреть которую во всех её ролях аккуратно ходила, покупая самый дорогой билет в первом ряду партера. Более чем за полвека до Бодлера появился на острове писатель, ставший ещё накануне революции 1789-94 гг. легендой Парижа. Звали его Ретиф де ля Бретон. Хотя он жил не здесь, но встречали его на Сен-Луи чаще, чем иных островитян. В те безумные годы бродила по острову длинная, похожая на Дон-Кихота, фигура в плаще до пят. "Этот Остров — некрополь моей памяти" — такую надпись вырезал ножом Ретиф де ля Бретон на каменном парапете. Но эта надпись была последней в ряду многих, вырезанных им… Ещё в 1769 году он оставил тут первую надпись. Возвращаясь как-то поздно к себе через остров на левый берег, он обнаружил, что потерял ключи от дома. Бродя по набережным, Ретиф и решил вырезать первую свою надпись под аркой моста. Это были две даты: 8 и 14 сентября. В этот короткий промежуток возник, взлетел и умер его эфемерный роман с Викторией д'Орневаль, которую с тех пор Ретиф больше никогда не видел. Но в течение четверти века начинал он своё утро с того, что приходил сюда, на улицу Сентонь. Каменные парапеты острова он превратил в свой дневник. Уже под старость, заметив, что надписи не вечны, и не желая, чтобы выветрилась (в буквальном смысле выветрилась) эта память, он переписал всё в тетрадь. Из неё и получился знаменитый дневник Ретифа де ля Бретона. На титуле книги под названием "Парижские ночи" изображён сам автор в неизменном длинном плаще и с совой, сидящей на широкополой шляпе. "Ночной зритель", как прозвал свою сову писатель. Когда он умер в 1806 году, похоронная процессия была по тем временам невероятной: более двух тысяч человек. Среди них президент Судебной палаты, ректор Сорбонны, графиня Богарнэ, десятки владельцев винных лавок со всех концов Парижа, множество лодочников и строительных рабочих, одна из последних подруг писателя Маленькая Сара и почти все парижские проститутки. Почти все дома на острове сложены из огромных, грубо отёсанных камней. Потолки поддерживаются темными от времени, иногда лакированными, дубовыми балками. В некоторых особняках балки расписаны цветочными орнаментами, и вечерами, сквозь незавешенные окна, видны на потолках зелёные или красные с золотом узоры. Со старинных балок дворца Лозен свисают огромные хрустальные люстры стиля барокко, которые кажутся каким-то модерном на фоне расписных потолков мушкетёрских времён. В этом дворце Лозен, который был куплен городским муниципалитетом в 1899 году, устраиваются торжественные приёмы именитых гостей Парижа. Так в один из приездов английской королевы, на набережной прямо через парапет были поставлены сходни со ступеньками, и старинная расписная барка подвезла Елизавету Вторую со свитой к парадному входу дворца. Этот живописный и церемонный спектакль напомнил мне, как парижане обошлись с другой королевой — своей собственной — двести лет тому назад… На многих домах — мемориальные доски, вкратце сообщающие о чинах и заслугах первых владельцев. На иных, впрочем, не только мемориальные. Так в особняке, где размещалось в XVII в. руководство Цеха Булочников, рядом с мемориальной доской прибита другая, извещающая о том, что тут теперь находится профсоюз всё тех же булочников. Из зданий на острове, кроме Лозена, достойны внимания дворец Шенизо (перестроенный архитектором Пьером де Виньи в 1726 г.), церковь Св. Людовика — одна из немногих в Париже церковных построек в стиле барокко, а так же дворец Ламбер, напоминающий прежде всего о связи острова Сен-Луи с польской культурой. После поражения польского восстания 1831 года, князь Адам Чарторыйский, вынужденный эмигрировать, ибо в дни восстания он был избран президентом Польской республики, просуществовавшей считанные дни, купил обширный дворец Ламбер. (Это — тот самый Адам Чарторыйский, который был наряду с Михаилом Сперанским главным вдохновителем реформ в России, на которые как русские, так и поляки возлагали огромные надежды во время "дней александровых прекрасного начала". Реформы окончились, как известно, ничем: Александр I, после 1812 г. удалил от себя весь "кружок молодых друзей" и приблизил Аракчеева…) В этом огромном доме Чарторыйский, поселил почти всех известных деятелей польской культуры того времени. Жил там и великий польский поэт Адам Мицкевич, который был тогда профессором литературы в "Коллеж де Франс". А Фредерик Шопен был учителем музыки дочери Чарторыйских. Адам и Анна Чарторыйские материально поддерживали множество художников, писателей и музыкантов. В залах Ламбера часто бывали концерты и литературные вечера не только для поляков-эмигрантов, но и для парижской публики. Часто тут играл Шопен и читал стихи Мицкевич. В 1838 году по инициативе князя Адама в двух шагах от дворца была создана усилиями всей польской эмиграции Польская Библиотека, которая и сегодня располагается в доме 6 по Орлеанской набережной, купленном для этой цели Чарторыйским. В особняке этом, кроме библиотеки, расположен салон Шопена, а также музей Мицкевича, созданный тут при содействии польской общественности и правительства в 1903 году. На острове уже в наше время жили: поэт Андрэ Бретон, скульптор Камилла Клодель, президент Франции и филолог, составитель одной из лучших антологий французской поэзии, Жорж Помпиду, вулканолог Гарун Тазиев… Среди легенд острова есть и такая невесёлая история. В конце XVIII в. в день какого-то церковного праздника на узком мосту между островами Ситэ и Сен-Луи столкнулись две процессии. Ни монахи из Нотр-Дам, ни монахи из монастыря Св. Людовика, так же как, впрочем, и прихожане обоих храмов, не захотели уступить дорогу встречной процессии. Дошло до драки. Несколько монахов утонули. С тех пор за два века мост не раз обрушивался. (В последний раз уже после второй мировой войны). Вот уже полвека, как ездить по нему вообще запрещено — солидные чугунные тумбы с цепями закрывают въезд на него с обоих берегов. Даже мотоциклисты, которым цепи не помеха, всё же побаиваются: а вдруг правы старожилы, утверждающие, что мост стоит только пока по нему смиренно ходят пешком, ибо "пустая гордыня погубила тут некогда нескольких монахов". |
|
|