"Русская поэзия за 30 лет (1956-1989)" - читать интересную книгу автора (Бетаки Василий Павлович)6. БРОДЯГА ОКАЯННЫЙ (Сергей Марков)Прежде всего прошу не путать поэта и крупного русского географа Сергея Николаевича Маркова с двумя истинно советскими недопоэтками — его однофамильцами… Как известно, большинство поэтов рано или поздно переходят на прозу. А вот знаменитый географ Сергей Марков — наоборот первые стихи опубликовал тогда, когда его известность как учёного и писателя была уже немалой: семь книг по истории географических открытий и роман "Юконский ворон" прославивший автора среди молодежи… К началу публикации стихов за спиной Маркова было уже многое: и жизнеописание полярного исследователя Бегтчева и уже упомянутый тут роман «Юконский ворон» о странной любви и приключениях первопроходцев на Аляске в начале 19 столетия, и ещё фундаментальный труд по истории картографии… Муза дальних странствий переселилась в стихи из его науки и его прозы. Поэт Марков на целое поколение младше самого себя. Первые его публикации появились в предвоенные годы, рядом с теми молодыми поэтами, кто тогда только начинал, как К. Симонов, к примеру… Сравним стихи 1924 года и стихи сороковых. Они почти неразличимы меж собой. Какое раннее? Какое более позднее? Без даты не понять. Поэт не менялся — вот его странная особенность: О чём звенит камышный ворох? Где, как скопившаяся боль, Сочится в стынущих озёрах Слезами мраморная соль? А вот строки из его стихотворения «Землепроходцы» 1947 года: Просторы открывались как во сне, От стужи камни дикие трещали, В Даурской и Мунгальской стороне Гремели раскалённые пищали. И если у других поэтов экзотический мир существует для того, чтобы в него вломиться "со своим уставом", то Марков не вламывается, он сливается с жизнью и культурой, вроде бы чуждыми европейцу. В этом он противоположен и Тихонову и Луговскому, решавшим "колониальную тему" с "позиции силы": А у Маркова вот как: «Мерзлые юрты не знают мести, Буря за дверью — взятый уступ. Тут мы оставим на кружечной жести Тонкую кожу спаленных губ… Кровью зеленой наполним жилы, Вспомним буранные пустыри, С теми, кто здесь любили и жили Мы просидим у огня до зари…» Вместо колониального пафоса — понимание. И удаётся оно потому, что для поэта любая национальная культура существует, чтобы понять ее, а не покорять, войти бережно и не наследить… Это бережное отношение к чужому миру продиктовано именно тем, что Марков — один из самых глубоко национальных поэтов. «Что же я — в почете иль в награде? Я рожден в неведомом посаде, Где сосна да заячья тропа, Где деревья в инее томились, Проруби крещенские дымились, Где судьба на радости скупа…» Это лирическое утверждение безвестности — не литературное кокетство. Действительно, декларировавшие агрессивно свое сугубо национальное нечто, стихотворцы из «Молодой Гвардии» или из «Нашего Современника» на самом деле растеряли всю национальную сущность в своих писаниях, зато щедро уснащённых берёзами да диалектными словечками… В поэзии Сергея Маркова тонкое чувство языка ведет за собой образный строй стиха. Лучшая его поэма даже названия не имеет, да и размер ее — около семидесяти строк всего, но неподдельно русского в ней больше, чем в целой книге иного упрямого В. Цыбина или крикливого Е. Исаева… А начинается все с того, что поэт вслушивается в названия старинных городов, и сами имена их диктуют строку, зримую, живописную. «Знаю я, малиновою ранью Лебеди летят над Лебедянью, А в Медыни золотится мед, Не скопа ли кружится в Скопине? А в Серпейске ржавой смерти ждет Серп горбатый в дедовском овине. Наливные яблоки висят В палисадах тихой Обояни, Город спит, но в утреннем сиянье Чей-нибудь благоухает сад… И туман рябиновый во сне Зыблется, дороги окружая, Горечь можжевеловая мне Жжет глаза в заброшенном Можае, На Заре Звенигород звенит…» И так же медлительно, незаметно возникает из этого множества тихих городков тихий, поначалу почти бесплотный облик женщины. И сам поэт не знает, кто она и откуда… Она — всюду, Хотя поэт не намекает прямо на блоковское понимание… на олицетворение России в облике этой женщины, но оно в стихе слышится… «Белое окошко отвори - От тебя, от ветра, от зари Вздрогнут ветви яблони тяжелой, И росой омытые плоды В грудь толкнут, чтоб засмеялась ты И цвела у солнечной черты Босоногой, теплой и веселой». И кругами идут строки, и возвращают нас к плывущим образам сел и городков Севера или Поволжья… Её образ — вне времён. Как и вся поэма, занимающая в творчестве Сергея Маркова такое же ключевое место, как у Блока "На поле Куликовом" или у Гумилева" Капитаны". И мотив этот не раз всплывает и в иных стихах Маркова: Рябинин-город! Явь иль сон, И смех, и волосы что лён, И рассудительные речи, В светлице — шитые холсты, И вздохи тёплой темноты, И в полотне прохладном плечи… Вневременность лучших вещей Маркова сочетается с бесконечным разнообразием пейзажей и пространств… Поэма "Радуга-Река" — монолог бродяги, человека, которому "всегда больше всех надо" Но, схватив мечту руками, он разочарован — пока новая сказка снова не сорвет его с насиженных мест. Когда, в каком веке — неважно. Важно где шляется он— бродяга, сказочник, скоморох… первооткрыватель… землепроходец, получающий за свои подвиги только плетью дьяка по спине… Вот вместо легендарной Радуги-реки находит он просто "малый ручеек". «Бредил в лихорадке и дыму В хижине у Радуги обманной, И пошел, бродяга окаянный, По весне в родную Кострому…» Но с новой весной опять уходит он — на этот раз поглядеть золоторогих оленей да кита, на котором поморские женки хороводы водят… И опять ни с чем возвращается: Возопил я, глядя в облака: Все обманно: Радуга-Река, Рыба-Кит., олень золоторогий… Оборвалась сказка, словно нить, Как на свете без мечтанья жить Буду я, смиренный и убогий?!» Но стоит ему услыхать еще про какие-то чудеса — и он снова готов в путь… Вот и сам поэт — вечно в погоне за недосягаемым, И, как его "бродяга окаянный", сам поэт и неведом и безвестен, но рассказывает нам, что На востоке дикий хмель Хвойный сон, жемчужный град. Там лазурная форель Заплывает в водопад… Но вот что удивительно — это истинная его безвестность, несмотря на десяток, а то и больше поэтических, вовсе не тоненьких, книжек… Но кроме кратких предисловий к его книгам, не видел я ни разу не то чтобы монографии, а даже серьёзной статьи о творчестве Сергея Маркова. Так вот все критики и молчали о нем долго-долго… Только после смерти поэта "Литературка" что-то невнятное опубликовала, похвалила… И смолкло всё снова… |
|
|