Фрыц Айзенштайн

АТЫН

ГЛАВА 5

Тем временем я уже составлял общее впечатление обо всём. Впечатление, действительно, было общее, потому что частностей я не могу знать, тут надо быть деревенским. Фундамент у дома был каменный, а не кирпичный, это главное. Участок большой, соток двадцать, весь зарос по грудь травой, но это не проблема. У меня на месте этой травы будет английский газон. На газоне поставлю мангал, вокруг него ни длинных английских ногах будут расхаживать леди, вокруг ледей будут суетиться джентльмены, все будут пить виски, закусывать шашлыками и солёными рыжиками, хвалить меня, какой я рачительный хозяин.

В траве белели цветы клубники. Дикая, наверное. Надо будет её приручить, привести в лоно цивилизации. Клубничное варенье, вы сами понимаете, практически деликатес. Долгими зимними вечерами, сидим у самовара я и моя Маша, взопревшие от десятой чашки чая, умильно глядя друг другу в глаза, а моя рука нежно скользит по ее бедру. И никого нам больше не надо – я, зима, самовар и клубничное варенье. А её, может быть, будут звать не Машей, а Ниной. Или, еще лучше, Ирой. Вьюга мглою небо кроет, вихри снежные крутя. Я вздохнул.

Участок огорожен стареньким забором, вдоль него по левую руку – кустарники. Заросли малины, смородины, крыжовника. Все в нехорошем состоянии, много сухостоя, надо всё проредить, лишнее вырезать, облагородить, одним словом, подстричь по линеечке, чтоб гармонировало с моим газоном. Книжку, что ли, купить по садоводству и ландшафтному дизайну? Слева, ближе к дому – колодец, правда, без журавля, а с воротом. На краю колодезного сруба стоит помятое оцинкованное ведро, прикованное цепью к вороту. За дело, видать приковали, чтоб не сбежало. Справа, в дальнем конце участка, какие-то деревья, вишню вижу, уже завязь образовалась, значит еще не все потеряно. По своим органолептическим качествам вишнёвое варенье ничем не уступает клубничному и малиновому. Ладно, с деревьями позже разберемся. Также справа, но уже ближе к дому, по порядку: домик для раздумий, баня, деревянный сарай и кирпичное строение с дверью и воротами.

Надо пройтись, навести ревизию с наследством. Не думаю, что Ирина вывезет в город старые оглобли или вилы. Кстати, надо этот вопрос утрясти.

Деревянный сарай оказался бывшим курятником, судя по насестам и количеству гуано на полу. Кур, к сожалению, не было. Может мне возродить куроводство в отдельно взятом хозяйстве? Привезти откуда-нибудь цыплят, выбрать породу с потрясающей яйценоскостью, чтоб все соседи ахнули. Утречком, по росе, добежать до курятника, достать из-под курицы свежие яйца, сделать себе омлет с беконом. Чистая экология, никаких консервантов и загустителей. Для бекона кабанчика завести, борькой назову. Буду его холить-лелеять и чесать за ухом, а к Рождеству придет добрый дядя и сделает из него браушенвейгскую колбасу, копченый окорок, сыровяленую грудинку и прочие деликатесы. Потом, зимой, спуститься в подпол, отрезать от окорока ломоть, кинуть на сковородку. Смотреть, пуская слюни, как он шкворчит, разбрызгивая ароматные капельки свиного жира, вылить туда пяток яиц. Объедение.

Дальше я пошел в дом. Его надо смотреть внимательно, это не гараж, мне в нем жить. В доме было хорошо. Во-первых, просторная застекленная веранда почти на всю ширину дома, прямо – вход в дом, налево – дверь в кладовку. Планировка дома мне понравилась. Входишь в небольшой коридорчик, от него двери. Направо – кухня. Стол, табуретки, печь. Полки с разной утварью и банками. Справа – кладовка, в ней – лесенка в подпол. Спустился по ступеням вниз, посветил себе зажигалкой. Увидел лампочку под потолком, вернулся, нашел выключатель. Снова спустился вниз. Ну, что сказать. Очередная кладовка. Полки вдоль всех четырех стен, банки, кастрюли. Стены досками обшиты. Прохладно, правда. Выполз на свет божий, закрыл подпол, прошелся по другим комнатам. В целом я был удовлетворен. Бедненько, но просторненько, для одного – в самый раз. И запах в доме хороший, не было комаров и мух, что удивительно. Может есть какой секрет, надо будет у хозяйки спросить. Похоже, мне продают все оптом, со скидкой, самовывозом. Только куда потом девать все эти руины и раритеты, было мне пока непонятно.

Пока Ирина с дочкой шалались по родне, я сходил в машину, приволок еду и питье, разложил все на кухне. Пора бы и перекусить. Сходил к колодцу, принес ведро воды, налил в чайник. И на чем его кипятить? Подожду хозяйку.

Накатил грамм пятьдесят, за руль сегодня не садится, можно слегка расслабиться. Занюхал корочкой хлеба. Жалко, что на кухне табуретки, а не стулья. А то бы я откинулся на спинку, рассупонился.

Вышел на крылечко, сел, закурил. Я, наверное, в доме курить не буду. До меня, видимо, не курили, иначе бы чувствовался духан от табака, его ничем не скроешь.

Что-то я устал. Старость, что ли, не радость? Побегал на свежем воздухе пару часов и уже хочется в кресло. Это тяжелое функциональное расстройство, как результат малоподвижного образа жизни, систематического злоупотребления табаком, кофе и алкоголем, приведший к общему ослаблению организма и быстрой утомляемости, сказал бы мой сосед доктор Курпатов. Прописал бы витамины, пробежки по утрам и обтирания холодной водой. Я же скажу проще – все, что доставляет нам удовольствие, делает нас слабее. Я не боюсь этого слова, я иногда бываю с собой честен.

Пришли Ирина с Аней, какие-то притихшие, у Ирины, припухшие глаза, или мне показалось? Ладно, эти дела меня не касаются, а мимо проходил, мне чужая жизнь не нужна. Я предложил Ирине поужинать, прошли в кухню.

Ирина быстро разобрала все колбасы и сыры, нарезала хлеб, перелила воду из просто чайника в электрочайник, накромсала в тарелку овощи. Получился такой милый натюрморт. Достала вилки из буфета. Я спросил её, будет ли она вино. Она сказала, что будет, но после купания. Потом посмотрела на меня, пронзительно, конечно же, глаза у нее, мама мия, в них же можно утонуть, погибнуть!

— И водку тоже после купания, — сказала она и в голосе появилась, э-э-э-э, как это сказать… не металл, но некоторая твердость. Я с трудом отвел взгляд. Хорошо, хоть не было утверждения о том, что водку я вообще пить не буду. У мужика две радости в жизни, можно сказать, водка и бабы. Желательно вместе, но можно сначала водку, а потом бабу. На крайний случай – просто водку.

Мы принялись за еду. Напряженность за столом не уменьшалась, даже егоза Аня молчала.

— У вас неприятности? — поинтересовался я равнодушным голосом.

— У меня вся жизнь – неприятности, — Ирина вздохнула. — Тётка ругалась. Она против, чтобы я продавала дом. С одной стороны она права, а с другой – ну не могу я за домом смотреть, и деньги мне нужны.

— А тетка здесь при чём? — мне стало интересно.

— Эти дома, вообще-то, не продаются, пока родственники живы. Ладно, вы не берите в голову, я еще подумаю. Может, к соседке схожу, посоветуюсь.

— А соседка что? — я мысленно уже жил в доме, распланировал участок, отремонтировал баню, завел кабана и вообще! А тут такие обломы, скоро вся деревня начнёт устраивать совещания насчет моего! дома и это начинало раздражать.

— Афанасьевна видит, — скупо проинформировала меня Ирина.

Я вообще ничего не понимаю! Что она видит? Я тоже вижу и что с того? Блин, что за недоговорки, что за туман мне наводят? Было желание накатить ещё грамм двести, но я сдержался.

Закончили перкусон, попили чаю. Я сложил все объедки в холодильник, а бумажки, картонки и прочий мусор в пакет. Потом выкину. Стали собираться на речку. Я взял полотенце из машины, Аня с пакетом уже стояла на крыльце. Ирина говорит, дескать, вы идите, я переоденусь и догоню. Аня взяла меня за руку и повела через огород. Там оказалась маленькая калитка, за калиткой – едва заметная тропинка, бегущая по склону, в сторону речки.

Низкий глинистый берег реки зарос плотным зелёным ковром птичьего горца и прочей неопознанной травы. Желтели цветки куриной слепоты, голубели незабудки. Свежий воздух от воды, солнечные блики, щебет птиц. В мелкой заводи с визгом, шумом и криками плескалась загорелая малышня, молодежь постарше уплыла на противоположный берег, где за камышами, в густом кустарнике устроила себе тусняк, и, похоже, баловались пивом и сигаретами. Аня расстелила покрывало, быстро разделась и с криком бросилась в воду. Подошла Ирина, скинула с себя сарафан, присела на покрывало. Я деликатно, а точнее, ради собственного спокойствия, отвернулся, с интересом изучая стадо коров на холме, километрах в трех от нас.

— Сегодня суббота, отдыхают многие. А так здесь пусто обычно, — сказала она, — а вы что не раздеваетесь? Давайте на ты, а то меня это вы напрягает.

— Давай, — с легкостью согласился я, радуясь такому резкому потеплению отношений. — Я не раздеваюсь, потому что плавки с собой не взял, — честно соврал я, потому что они на мне были, а вот светить своими белыми телесами и дряблым животом совершенно не хотелось. Однако я снял кроссовки и носки, закатал джинсы по колено и начал охлаждать ступни в воде. Бесполезно – вода было теплая. Ирина забралась в воду и поплыла вдаль, куда-то поперек реки, но быстро вернулась и выбралась на берег. Афродита, промычал я мысленно, белопенная, из вод речных! Но потупил взор и сосредоточился на желтеньких цветочках.

— Зря ты не купаешься, вода великолепная. А теперь никто не сплавает и не принесет мне цветов, — сказала она, лукаво посмотрев на меня и показывая на белеющие вдалеке водяные лилии.

— Какая жалость, — ответил я, натянуто улыбаясь.

Щазз, все брошу. Нет, ну вы посмотрите. Не успели перейти на ты, как тут же на мне начинают пробовать разных женских хитростей. Если женская душа потемки, то подобные ходы прозрачны, как воды в реке. Сей момент с меня делали тест, с какой резвостью я буду таскать тапочки, выносить мусор и делать тому подобные глупости. Да-да. Именно с этого все и начинается. Но, если девушка делает робкие попытки кокетничать, то не все потеряно! Сделав такие, далеко идущие выводы, я сказал Ирине:

— Твоя красота меня сразила наповал. — Я стал демонстративно и бессовестно разглядывать её фигуру. — Ради тебя я готов броситься немедленно за лилиями одетым, но члены мои ослабели от восхищения тобой, поэтому я боюсь, что я не доплыву до цели.

— Перевелись джентльмены на Руси, — посетовала Ирина, закрываясь полотенцем.

— Их на Руси отродясь не было, — возразил я, — джентльменством, как гендерным поведением, мужчины маскировали стремление удержать женщину в рамках трех К.

— Это как же? — спросила Ирина, — интересная точка зрения.

— Абныкнавенна. Джентльмены сами создали культ хрупкой и беззащитной женщины, которую нужно оберегать от сурового и полного ужасов мира. Это лучше всего делать в теплом, хорошо проветриваемом помещении, желательно в обществе детей и сковородок. Раз в неделю выпускать на выгул в церковь, вместе с детьми. Всё остальное про джентльменское поведение – мифы и сказки.

— Ты какой-то неромантичный, — надулась Ирина, — у тебя есть что-нибудь святое?

— Есть. Послеобеденный сон, — ответил я, понимая, что хотела сказать Ирина, — Кстати. Пойду-ка я в дом, вздремну часок, а то сегодняшний день меня утомил.

— Я тоже пойду, — холодно произнесла она. — Мне надо к Афанасьевне зайти, да бумаги семейные разобрать.

Она кликнула дочь. Аня вылезла из воды, заранее приготовив жалостливую мордашку:

— Ну, мам, я еще немного покупаюсь!

— Успокойся, я тебя никуда не тащу. Купайся. Я пошла к тете Маше, к соседке. Ты долго не сиди здесь, и не забудь покрывало, когда будешь уходить.

— Хорошо мамочка! — подвизгивая, Аня умчалась в воду.

Мы начали подниматься по тропинке в горку, к калитке в своей ограде, а Ирина демонстративно держалась от меня поодаль. Хрен поймешь этих деревенских. Ирина пошла к соседке, а я отправился к машине, взял спальник. Прошел в хату, постелил его на койку. Отодвинул защелки на окне, потряс его, как следует, и открыл. Пусть свежий воздух будет. Под окном обнаружилась корявая низкая яблоня, ветки её мешали створкам открыться до конца.

Развалился я на кровати, положил руки за голову и задумался про Ирину. Тело у неё действительно – мечта нанайца. При полном комплекте, как говорится, ни добавить, ни убавить, и, при этом, как раз тот тип, на который я западаю с первого взгляда. Но отчего такое странное поведение? С утра она на меня смотрела, как на пустое место, а не прошло и полдня, как она начинает делать неловкие попытки кокетничать и мной манипулировать. Потом, когда это не получилось, она снова делает себе суровый вид и дает понять, что я для нее – телеграфный столб, не более. Поведение, как у подростка в разгар пубертата. Какая-то психотравма, это я сразу заметил, с первого взгляда. Налицо неустойчивое психоэмоциональное состояние, плюс проблемы адекватного коммуницирования с противоположным полом. С таким анамнезом поставить диагноз и назначить лечение могу даже я.

Мне это всё доктор Курпатов объяснял, мой сосед. Он, как бывший психопатолог, хорошо умеет объяснять всякие разницы между рефлексией и мастурбацией, а уж про различные виды девиаций и психозов рассуждает вообще виртуозно. Я ему всегда поддакивал, особенно после четвертой, но кое-что в голове отложилось.

Закрутить роман с Ириной я был совсем даже, и даже более того. Но жизнь меня научила, что иной раз надо притормозить многообещающее знакомство, пока не всё ясно с тараканами у партнерши. Всякое бывает, в нашем кобелином деле секс – не самое главное, главное то, что после секса. Может случиться восхитительный роман, а может – триллер с истерическими звонками среди ночи, со слезами и соплями. Я оттого и не люблю случайных половых связей, от них вечно не знаешь что ждать, то ли поцелуй в морду, то ли плевок в спину.

Кароче, склихасофский, подвел я черту в составлении психологического портрета жертвы, во-первых, у Ирины какие-то серьезные сложности по жизни, возможно с мужем и родственниками. Видать, нервы ей конкретно мотают, то-то у неё вид замученный. Во-вторых, Ирина не прочь, но не умеет, боится или то и другое вместе. В-третьих, ей от меня что-то надо, и это проявилось после визита к тётке.

Значит, вечером провожу куртуазное наступление по всем фронтам. Пойду девушке навстречу, проведу сеанс гештальт-терапии с фиксацией травмирующих факторов и сублимацией неотреагированных эмоций. По-русски говоря, надо потереть ей уши, дать высказаться о наболевшем, узнать, что из-под меня хотят, а походу дела завалить. Или сначала завалить, а потом узнать? Неважно.

Я проснулся мокрый, как суслик и разбитый, как бабушкин сервиз. Угораздило же лечь у западного окна, солнце напекло, нельзя, говорят, вечером спать, вот. Да еще и сон снился дурацкий, тягучий и вязкий. Будто бы я долго гонялся за генеральным директором Кузнецовым с автоматом в руках, по каким-то пыльным бесконечным катакомбам и стрелял, стрелял, стрелял. А он убегал и убегал. Потом резко я оказался на похоронах. Духовой оркестр надрывно выводил музыку Шопена, в волнах цветов и венков терялся полированный гроб. Жена покойного фальшиво рыдала, дочери прижимали платочки к сухим глазам. Кто-то произносил речь. А Кузнецов поднялся из гроба и, глядя мне в глаза, сказал: "Это ты, Мирон, Павла убил!" — и трижды каркнул.

Я встал с кровати и глянул в окно. На ветке яблони сидела ворона. Или ворон, или грач, а может быть галка. Я в них не разбираюсь, они все идут по категории "птица несъедобная".

— И что ты каркаешь, людям спать не даешь?? — спросил я у птицы. Она ответила: "Кр-р-рак". Дура, резюмировал я, сплошная бездуховность. Настроения не было. Сон выпил все мои силы, мечты о соблазнении Ирины сейчас казались подростковым бредом.

Сходил на кухню, замутил себе растворимого кофе, вышел на крылечко и закурил. Немного прояснилось в голове. Итак, Вольдемар, сказал я себе, дела твои никудышние. Вопрос с домом висит в воздухе, может, придется ожидать созыва всеобщего толковища с повесткой дня о продаже дома заезжему чудаку с проведением взаимных консультаций всех заинтересованных сторон. Я здесь, на территории данного домовладения, нахожусь на птичьих правах и вообще, сижу нифига не делаю. Надо бы пойти накалить атмосферу, но не с кем. Настроение для этого было самое подходящее. Сколько я спал? Часа полтора. А эта, шалается, прости Господи, незнамо где. Хлебнул кофе, затянулся сигаретой и запустил колечко дыма в неподвижный вечерний воздух. Ладно, пусть шалается. Я вообще-то добрый.

Тут и Ирина нарисовалась. Нет, неверно, я пристрастен. Она плыла по траве, как лебедь белая, в голубом сарафане с розовыми цветочками. Ровная спина, расправленные плечи. Классической формы грудь ровно колышется под сарафаном. Русые волосы короной сияют в золотых лучах вечернего солнца. Синие глаза немного миндалевидной формы смотрят на меня пристально и строго. Я так же строго посмотрел не неё и сразу решил брать быка за рога. Отставил в сторону кружку с кофе и спросил:

— Как там поживает соседка, уважаемая Мария Афанасьевна? И как прошли переговоры?

— Нормально она поживает. А переговоры прошли в теплой, дружественной атмосфере, — ответила она.

Опять ни о чем. Моё глухое раздражение снова вернулось.

— Я не про атмосферу. Вы дом продаете или где?

— Давайте уйдем с крыльца, что здесь, у всех на виду сидеть.

Мы расположились на кухне, я смело налил себе на три пальца в стакан водовки, нарезал огурца, сыра и ветчины

— Ты вино будешь? — спрашиваю.

— А какое у тебя?

— Каберне.

— Хорошо. Налей чуть-чуть.

Я налил стакан красненького. Для начала неплохо. Выпили. Я закусил огурцом, налил себе еще. Ирина пригубила немного, половинку, закусила сыром.

Она тогда мне и говорит, что дом она мне продает, но есть небольшая проблемка.

— Какая проблемка? — насторожился я.

— Бабушка перед смертью спрятала дома одну вещь. Эту вещь после похорон искали, но не нашли. Вот моё условие такое: я продаю тебе дом, но ты, если найдешь какую-нибудь странную вещь, сразу же мне позвонишь. Имей в виду, эту вещь трогать руками нельзя, только через перчатки.

Фигасе, бабушкино наследство. Однако водка уже сделала свое коварное дело, и я согласился, горячо уверяя Ирину, что ради неё он готов практически на всё, в том числе и на то, чтобы немедленно пойти и принести ей лилий из речки. Не говоря уже о том, что найти секрет бабушки и принести ей в клювике, то есть в перчатках. Ирина тоже немного расслабилась от вина, и моя пламенная речь не оставила её равнодушной. Я ещё на всякий случай уточнил:

— А что за вещь-то?

— Никто не знает. Но она будет обязательно обычной необычной. Ну, к примеру, это может быть простая дощечка, но на дощечке написаны непонятные слова. Может палочка, может веревка с хитрыми узлами. В принципе может быть все что угодно, кроме пластмассы.

— Хорошо, как только увижу, немедля сообщу тебе, клянусь корнем того дерева.

Мы накатили еще по чуть-чуть. Видимо, эта бабушкина штучка и была одной из проблем, которые мучили Ирину, потому что она заметно расслабилась.

Только я почуял слабину, как моя кобелиная натура попёрла наружу.

Я ей начал говорить, что мой Добрый Учитель, доктор Курпатов, перед расставанием, завещал мне массу эзотерических знаний и сакральных экзерсисов по дистанционной диагностике и невербальному лечению психоневротических фрустраций.

— Понимаешь, Ирина, наша высшая нервная деятельность досталась нам в наследство от предков-хищников. А это значит, что всякая мыслительная деятельность, по умолчанию, должна сопровождаться движением, — гнал я пургу.

Дальше я пересказал в очень вольном изложении основы телесно-ориентированной психотерапии, которую, в свою очередь мне факультативно, за субботним пузырём, втюхивал доктор Курпатов.

— Мне мой Учитель рекомендовал внимательно присматриваться к тем людям, с которыми сводит меня судьба и помогать им добрым советом и, поелику возможно, действием. И мой внутренний взор видит у тебя острую тактильную недостаточность!

Не буду же я ей говорить, что у неё все симптомы перманентного недотраха, это может разрушить ту хрупкую атмосферу доверия, которая у нас возникла. Курпатов, конечно, безнадежный циник, ничего святого, для него весь мир – будущие пациенты, которым он с радостью ставит диагнозы. Для него секс – не слияние тел и душ, а метод психологической разрядки, он готов назначать его даже импотентам. Не зря его попёрли из психдиспансера в морг, трупам секс ни к чему.

С точки зрения Курпатова, выражение "утешить вдову" носит не похабное, а глубоко психотерапевтическое значение, когда тонкой женской психике, измотанной радостью от потери мужа-алкоголика и горем от разборок со скорбящими родственниками по поводу дележа акций нефтяной компании, нужна разрядка в виде многократного оргазма. После которого женщина, прямо на глазах – есть тому примеры, возвращается к жизни, часто – вместе с молодым энергичным любовником.

Я продолжил тему медицины:

— Весьма опасный синдром. Вот у тебя, к примеру, ярко выраженная зажатость мышц плечевого пояса, и если не принимать мер, то в ближайшее время начнутся органические поражения каналов протекания ци в меридиане чжан-фу…

Дальше я, не переставая трепать языком, постепенно понижал голос, доводя его до тембра записного ловеласа, затем встал и положил одну ладонь на руку Ирине, а вторую – на плечо.

— Какие у тебя восхитительные руки, — помычал я, глядя ей в глаза. Возражений не последовало. Я начал целовать её запястья, поднимаясь всё выше и выше, дошел до плеч и шеи и, наконец, поцеловал в губы. Она ответила. Я уже положил ей на грудь свою правую руку, а она начала с постаныванием дышать, но отстранила меня и сказала:

— Аня идет.

Я сразу ломанулся в холодильник, с понтом у меня там срочные дела. Ирина начала сосредоточенно резать колбасу.

Аня ворвалась как тайфун и, с порога затараторила:

— Мам, я была у Кати, у них родились щеночки такие милые, давай возьмем себе, а? Только Найда не подпускает к ним еще. А у Машки во дворе цыплята, такие манюсенькие, желтенькие и пищат так забавно. Мне разрешили подержать одного! Мам, я кушать хочу.

— Садись и кушай. Вот молоко, вот хлеб, вот колбаса.

Аня начала есть, порываясь еще что-то сказать, видать у неё накопилась масса деревенских новостей, которые немедленно надо было вывалить на окружающих.

Я посмотрел на неё и сказал:

— Когда я ем…

— Я глух и нем, — ответило дитё.

— Молодец, девочка, возьми с полки чупа-чупс.

Аня начала зевать и потихоньку слиняла в койку. Ирина выдала мне пачку постельного белья, а сама постелила себе и дочери. Я в некоторой аффектации отправился курить. Однако, подумалось, бабка год как померла, а в хозяйстве все на месте. Родня даже постельное белье не растащила.

Мне, конечно же, хотелось Ирину дожать, такой впечатляющий аванс упускать было нельзя. Я поплелся на кухню, с желанием потрепаться на всякие рискованные темы, типа сексуальных предпочтений папуасов племени маринд-аним, но Ирина была в горнице. Она стояла возле стола, на котором были разложены фотоальбомы и разные фотографии, и рыдала. Ну, не рыдала в голос, а просто стояла, держа в руках фотографию, и всхлипывала.

Женские слезы – это страшная вещь, я вам авторитетно заявляю. Мало того, что никогда не знаешь, чем они вызваны – то ли следами губной помады на воротнике твоей рубашки, то ли оттого, что колготки порвались, то ли оттого, что ты забыл, когда день рождения у её прабабушки. И никогда не знаешь, как на них правильно реагировать. В одном случае надо клятвенно заверить, что губная помада свалилась с полки, когда ты доставал из шкафа важные бумаги и немедленно предложить ей купить новую кофточку, а в ином случае просто завалить в койку и как следует помять. Ни тот, ни другой способы пока не годились. Я, не зная, что предпринять, снял очки и начал их энергично протирать.

Ирина положила фотографию в альбом, захлопнула его и повернулась ко мне. Я подошел, обнял её и начал гладить по волосам и по спине, целуя её мокрые щеки, бормоча что-то успокаивающее. Она уткнулась мне в грудь и приобняла одной рукой. Потом мы начали целоваться, постепенно распаляясь, и я уже было опустил руку значительно ниже талии, как она сказала:

— Не заводись.

Я чуть не ляпнул: "С фигале?", как она добавила:

— Мне сегодня нельзя.

И тут до меня медленно, но дошло. Я, конечно же, умный, аж жуть, построил стройную и непротиворечивую теорию, а самого простого и не учел. У неё же праздники, вот тебе и психические задвиги и эмоциональная неустойчивость, а я сочинял многоходовую, научно-обоснованную модель соблазнения с ожидаемым финалом в постели. М-да, и на старуху бывает проруха. Но есть позитивный момент: в принципе можно, но не сегодня.

Я тогда повел её на кухню, теперь уже я решил допить водку, поскольку ловить было нечего. Налил себе полстакана, а Ирина налила себе ещё стакан вина.

— Давай, за знакомство! — предложил я тост.

— Давай, — поддержала Ира, — ты мне поначалу показался свиньёй и хамом.

— Это тот редкий случай, когда лучше казаться, чем быть, — усмехнулся я. — А ты мне показалась фригидной стервой.

Мы выпили – каждый своё, закусили. Ирина, похоже, решила поднабраться. Как бы пьяных истерик не было, алкоголь на женщин своеобразно действует.

Потом её развезло, и она начала нести какую-то ерунду, что, дескать, она договорилась с Афанасьевной, если приедет её бывший муж, то Афанасьевна его быстро отвадит. Я с ней согласился, что да, конечно, если уж Афанасьевна взялась за дело, то непременно отвадит, а как же иначе. Потом я проводил Ирину до постели, а сам продолжил пьянку сам с собой, хоть это и дурной тон. Вышел на крылечко, покурил, полюбовался на луну, послушал редкий брех собак и стрёкот цикад и отправился в люлю.

В розовом тумане поочередно проплывали сказочные лошадки, кудрявые белые овечки, гуси-лебеди, несущие на крыльях Иванушку. Проплывала мимо меня Ирина в полупрозрачной белой тунике, с венком незабудок на голове. Она пролетела, не обращая на меня внимания, потом остановилась, обернулась, и, лукаво глядя мне в глаза, приподняла подол и начала медленными эротичными движениями поправлять чулок. Потом кончиком языка сладострастно облизала губы, и, не отрывая от меня призывного взгляда, растаяла в тумане. Звучала музыка Сфер, сердце сладко сжималось в предчувствии необычайного, ворона каркнула во все воронье горло, потом еще раз каркнула.

Я открыл глаза и посмотрел в открытое окно. На ветке яблони сидела всё та же ворона, косила на меня своим бесстыжим глазом и еще раз сказала "Кр-р-рак!". И что тебе не спится? Сон пропал. Голова болела. Солнце уже было высоко. Я вылез из кровати, оделся и поплелся на кухню. Этот сон требовал вдумчивого осмысления. Это Знак, тут без вариантов. Только вот какой? Не зря же говорят, что Пифии вещали много и разнообразно, но разобраться, чего же они напророчили, было решительно нереально. Для этого в Дельфах держали штат толкователей, явно раздутый. С утра, когда еще непроснувшийся мозг не окунулся в рацио, мне казалось, что это Знак того, что надо… Надо бы опохмелиться, но нельзя. Похмелка с утра – вторая пьянка.

На столе уже стояла банка с мутным рассолом. Тут же нашлась записка: "Мы ушли на речку. На плите стоит заваренная трава, пей, это от похмелья. Будем к обеду". Нашел ёмкость с какой-то бурдой. По запаху – мята, чабрец и еще какие-то едва уловимые запахи. Выпил половину настоя, хлебнул рассола. Чёрт, эта женщина знает, как надо обращаться с мужчинами. Похоже, у неё было правильное деревенское воспитание, когда с детства прививают базовые понятия. Я уже хотел идти к рюкзаку за своим аварийным пакетом первой противоалкогольной помощи, а тут такой сюрприз. Пошел курить на крыльцо. В процессе выяснилось, что трава таки действует довольно эффективно. Потерянные рецепты наших предков, что ли? Забодяжил кофе, проверил запасы еды. Не густо, я вообще-то не рассчитывал на троих, но запас брал всё-таки на несколько дней. Хлеб кончался. Выпил кофе, это окончательно прочистило мне мозги. Надо что-то делать, дело-то к обеду идёт. Но хорошо здесь всё-таки.

Взял в машине нитяные перчатки, сразу подумал, что надо будет спецодежду прикупить. Пошел в кирпичный сарай, смотреть железки и разгребать завалы. Вытянул на средину сарая остов велосипеда, начал проводить ревизию, при этом выводя речитативы себе под нос:

— Жизнь невозможно повернуть наза-а-а-д и время ни на ми-и-иг не остановишь, и неизбежна ночь, куда идет мой дом, и я сижу на нем! Бам-бам-барарам-парарам-пам-пам! Кенни, где ты, Кенни? Это ты, Мирон, Кенни убил! О самоцветный Бырга! О дух Маниту, твоё яркостное сияние ослепляет меня! — перевел дыхание и продолжил. — В перекрестье прицела небесных цветков, незабудок священных, я жажду малиновый звон котелков и теплое тело Венер белопенных.

— Тело Венер, значит. Белопенных, значит, возжаждал? — раздался сзади ехидный голос Ирины. Я обернулся. В дверном проёме, в лучах солнца, сиял силуэт красивейшей на свете фигуры.

— Это гештальт-терапия, дорогая, по-научному. Я сублимирую свои грешные желания через вербальную псевдомимику, при этом не отрицая и когнитивно-бихевиоральную модель, — я попытался оправдываться за ту пургу, что сейчас наговорил.

— Пошли в дом, терапефт! Аня к Машке пошла, смотреть цыплят, там и пообедает. А нам надо поговорить.

Не успели мы зайти в дом, как Ирина развернулась ко мне лицом, положила руки на плечи и, смотря мне в глаза совершенно распутным взглядом, спросила:

— Так что ты там говорил про острую тактильную недостаточность?