Часть 2. ТЕХНОЛОГИИ

 Глава 7. Демократия в эпоху современных технологий

На протяжении всей предыдущей части мы говорили о современной демократии как о безуспешной попытке преодолеть последствия грубой и неизбежной в доинтернетовскую эпоху аппроксимации. Но конкретные примеры показывают, что аналогичные проблемы в разных странах и в разных сферах возникали не раз и неизменно решались человечеством за счет создания сетевых, облачных структур. Более того, хотим мы того или нет, сетевые технологии проникают и в политическую жизнь, безвозвратно трансформируя ее.

Посмотрим на технологические перемены, на то, что изменилось в нашей политической жизни по сравнению с XIX веком. В то время люди уже жили большими сообществами. Уже существовали СМИ, то есть люди получали информацию о том, чего они не видели, причем более-менее регулярно. Но как они могли узнать, за кого они голосуют?

На самом деле удивительно, что в XVIII и XIX веках в США уже всенародно выбирали президента. Только представим себе: страна огромная, люди живут в деревнях, и максимум, что может позволить себе человек, баллотирующийся на какой-то пост в системе власти, – сесть на лошадь, ездить по деревням и выступать на площадях. Что об этом человеке мог знать житель деревни? Что приехал джентльмен, выступил, сказал какие-то правильные вещи. При этом сельский житель не мог знать, что сказал этот джентльмен в другом месте. Да, были журналисты и СМИ, но где взять газеты другой местности? Это сейчас мы можем зайти в Интернет и прочитать прессу со всего мира. Тогда все было иначе: была своя деревенская газета, и максимум раз в неделю в деревню привозили что-то федеральное, как это сейчас называют. Дальше человек оставался заложником того, что ему принесли. Все основывалось на том, что пресса честная и джентльмены тоже честные. В каком-то смысле это была вынужденная договоренность – единственно возможная коллективная стратегия, которая вообще была способна как-то обеспечить функционирование политической системы в той ситуации. Если исходить из мнения о том, что все врут, тогда вся эта система получения информации и выборов на ее основании становилась абсурдной.

Так вот, о том самом джентльмене, который говорит на площади правильные вещи, газеты пишут, что у него чудесная жена и дети, а сам он прекрасный человек. И жители решают голосовать за него. Но откуда им было знать, что все это правда? Возможно, этот джентльмен многоженец, алкоголик, мошенник, в соседней деревне он сказал совсем другое, а его команда – это аферисты, жулики и пьяницы. Но все это люди того времени могли узнать только в том случае, если бы у них был кем-то организованный доступ к альтернативной информации.

Это очень важный момент – люди не имели свободного доступа к информации, в лучшем случае они могли получить альтернативную информацию, распространяемую кем-то в своих интересах. Весь XIX век Америка просуществовала благодаря дикой и непредставимой сейчас презумпции честности, которая на уровне общественного договора всеми соблюдалась. К концу XIX века, когда Марк Твен написал рассказ «Как я собирался стать губернатором», это уже прошло. К середине XX века, когда появился замечательный роман «Вся королевская рать», там уже существовали телеграф и телефон, и к этому моменту тренд уже был таков, что все врут.

Перенесемся в более позднее время и другую страну на этапе становления демократии: что такое были выборы в перестройку, в конце 80-х и начале 90-х? Человек писал свою биографию и подробную программу, расклеивал ее в подъездах домов, жильцы которых все это читали. Партийная газета в это время писала, что нужно поддержать первого секретаря обкома партии товарища Имярек, и тут же в подпольных листовках писали, что не нужно голосовать за коммунистов. Возникали случаи, когда действительно заслуженных людей не избирали только потому, что они были коммунистами. Вместо них избирали тех, кто вовремя подсуетился, раскидал листовочек и на этой волне проехал, а в дальнейшем показал свою полную некомпетентность и неспособность к управлению.

Но что, собственно, должны были делать люди? У них были очень ограниченные источники информации: государственное телевидение, государственная пресса и какой-то самиздат. Важно, что самиздат тогда и сейчас – это разные вещи. Тогда это была просто альтернативная информация с непроверяемой степенью достоверности, то сейчас информационное поле позволяет проверять практически любую информацию. Например, если сегодня какой-то человек заявляет о себе как о претенденте на власть и сообщает, что он учился в такой-то школе и был отличником, то мы можем забить эту информацию в поисковик и найти 20 блогов его одноклассников, в которых они пишут, что этот человек был второгодником и негодяем. Или просто найти его одноклассников в одной из социальных сетей и прямо их спросить, каким парнем он был.

Интернет позволил всем людям иметь равный доступ к информации, не только к положительной, которая распространяется целенаправленно, но и той, распространение которой в обычной ситуации интенсивно пресекается.

Рассмотрим вот какой момент: до самого последнего времени некий человек, даже политик, мог общаться с людьми лишь до тех пор, пока он сохранял с ними физический контакт – прямой или опосредованный. Как только политик становился эмигрантом, все, что ему оставалось делать, – это на коротковолновых передатчиках что-то вещать из-за границы – если у него была такая техническая возможность. А в более ранние времена – печатать газеты и листовки и контрабандно засылать их на родину. Скажем прямо, оба пути весьма затруднительны и прежде всего – для интерактива. Ибо подпольная листовка могла быть прочитана человеком, однако мог ли он связаться с ее автором без прямого для себя риска? Но главное – они требуют ощутимых затрат, которые могут стать непреодолимым препятствием.

Сейчас все просто и дешево: любой человек может уехать в любую точку мира и оттуда продолжать общаться со своими согражданами в прежнем режиме или с небольшими сложностями. Впервые за всю историю человечества возникла возможность прямого контакта избирателя с политиком, в то время как раньше политик был равносилен портрету на стене, ему можно было писать письма, но пообщаться с ним можно было только на митинге, стоя в толпе. Ну или на какой-то ритуальной церемонии.

Вспомним Гитлера. Конечно, не в смысле моральных качеств, а с точки зрения технологической это идеальный политик доинтернетного и даже дотелевизионного времени. Что он делал? Он ездил и выступал: выступал по радио, выступал лично, перед разными аудиториями. Таким образом он контролировал некий массив своих сторонников, которые не знали правду о нем, поскольку у них не было доступа к полной информации. Он мог рассказывать им абсолютно что угодно о своей молодости: что он был бедный, что он страдал, что он жил впроголодь, хотя это было неправдой, и сейчас бы это не прошло. Сейчас есть Facebook, и журналисты могли бы найти одноклассников Адольфа Гитлера. Притом что он занимался политикой в Германии, а свои молодые годы прожил в Австрии, и что там происходило, жители Германии знать не знали. Зато сейчас все просто: зашел на «Одноклассники» или в Facebook и спросил: «А помните, у вас учился Адольф Гитлер?» – «Конечно, помним – редкостная скотина». Предположим, что именно так ответили бы одноклассники Гитлера. Но тогда это было невозможно, и человек оказывался заложником того, что политик – это идеальная картинка, им же самим нарисованная. Прямого контакта не было, возможности постоянного общения не было, высказать свое мнение человек мог только опосредованно – через систему выборов. И вот мы получаем систему представительной демократии: голосуем непонятно как, непонятно за кого, и непонятно, почему этот человек должен где-то представлять якобы наши интересы. В итоге вся история нам показывает: получалось всегда не так, как голосовали люди, а по-другому. В 1991 году у нас был референдум, по итогам которого жители СССР хотели сохранить Советский Союз, однако к концу года он развалился, и никаких многомиллионных восстаний в стране не произошло.

Сомнительно, что в 1917 году большинство русских крестьян так уж ненавидели Николая II. Во всяком случае, они не были так злы на него, как петербургское общество, которое действительно люто ненавидело царя. Крестьянам же по большому счету было все равно. Но их никто не спрашивал, поскольку технически это было невозможно, да и самая идея спросить всех тогда еще не казалась такой уж очевидной, поэтому их поставили перед свершимся фактом. В 1991 году большинство жителей СССР, возможно, не хотели распада своей страны и даже сообщили об этом власти в ходе референдума, но в итоге их мнением просто пренебрегли. Это и есть главная проблема современной политики: когда политику удобно, он может ссылаться на мнение своих избирателей, а когда нет – поступать по своему усмотрению. Во втором случае крайне сложно доказать, что избранник действует против волей избравших: его мандат легитимен, а реальных механизмов учета изменений настроения избирателей просто не предусмотрено.

***

Одним из важнейших явлений современной общественной жизни можно считать трансформацию публичности.В данном случае мы говорим о фундаментальном изменении восприятия обществом публичной персоны.

Если мы посмотрим на историю развития общества, мы обнаружим два характерных примера. Представим себе монарха, живущего в XIX веке, и современного европейского монарха. Что мы обнаружим?

Монарх позапрошлого века был для своих подданых и для внешнего мира в целом не более чем иконой. Например, английская королева Виктория. При жизни она была идеалом – королева, величественная и державная дама, которая всю жизнь оплакивала своего супруга. Этот образ был растиражирован по всему миру, притом что в обычной жизни это была маленькая толстенькая старушка, которая не чуралась обрести душевный покой в объятиях отзывчивого садовника. Все ее добродетели были не ее личными, а приписанными ей. Какая она была на самом деле, не знал никто, может быть, кроме того самого садовника. И это была Англия, самое продвинутое общество того времени.

Если мы углубимся в историю Испании того же времени, то и там происходило ровно то же самое: о том, что творилось в королевских покоях, не знал никто, кроме ближайшего окружения монархов. Так, испанская королева Изабелла Вторая была нимфоманкой, а ее муж – гомосексуалистом. Тем не менее она оставалась королевой и живым символом католической нации, и едва ли крестьяне Андалусии хотя бы примерно представляли себе, что творится на самой вершине власти.

Теперь посмотрим на современную монаршую семью в любой европейской стране: это люди, которые живут в режиме постоянного реалити-шоу, а потому «ходят по струнке» и совершают только правильные поступки. За элементарные проступки, которые прощаются любому человеку, они должны каяться, а общество еще и фыркает, что они не соответствуют высочайшим моральным стандартам и вообще дорого обходятся. И это притом, что монархи, например, в скандинавских странах живут достаточно скромно, хуже многих собственных подданных.

Аналогичным образом можно сопоставить римского папу, живущего во времена Средневековья, и современного римского папу. Покойный Иоанн Павел II оставался публичным буквально до последнего дыхания, хотя у него была болезнь Паркинсона, и в старые времена он бы просто перестал появляться на людях и тихо доживал век в дальних комнатах Апостольского дворца. При этом печальную правду о фактической недееспособности римского первосвященника знал бы довольно узкий круг церковной и светской знати, ну, может быть, по Риму ходили бы какие-то слухи. В начале XXI века ситуация оказалась совершенно иной. Информационное общество, с одной стороны, требовало, чтоб папу постоянно предъявляли страждущим его видеть католикам, с другой – позволило превратить его болезнь и даже смерть в своеобразное пропагандистское шоу.

Между тем историки сообщают нам, что римские папы в Средние века занимались чем угодно, но только не добрыми делами и не молитвами. Тогда это было возможно, потому что для какого-нибудь католика, живущего в Латинской Америке, римский папа был немногим ближе и реальнее, чем Дева Мария. Возвращаясь к нашему примеру с аппроксимацией изображения на мониторе, для этого католика римский папа – это один ослепительно-белый пиксель, который ему показали один-единственный раз в жизни. Это была аппроксимация всей католической жизни. Именно поэтому римские папы могли жить вполне свободно, не беспокоясь о своей глобальной репутации – просто потому что не было никаких механизмов, которые бы могли разрушить эту самую репутацию.

Вообще большую часть истории человечества власть была абсолютно отделена от общества и существовала в двух измерениях: как человеческая жизнь властной элиты и как набор внешних символов. И между символической формой и ее реальным содержанием могло и не быть ничего общего.

Сегодня рядовой гражданин в западном мире ведет свою частную жизнь, он может быть алкоголиком и наркоманом, но при этом он же требует от власти максимальной чистоты и прозрачности. Современный мир – впервые в истории! – вплотную приблизился к тому, что монархи и римские папы действительно стали образцом для подражания. Мы подошли к тому, что публичные персоны вынуждены быть гораздо честнее, чем им бы самим хотелось.

Так происходит в самых развитых информационных обществах, в которых информационные технологии оказывают сильнейшее влияние на жизнь людей. При этом, конечно, есть страны, которые до сих пор живут состоянии доинформационного общества, когда на стенах висят портреты вождей.

Мы считаем, что из этого состояния рано или поздно должны выйти все люди, потому что Интернет и весь комплекс информационных технологий позволяет получать гораздо более полное представление о происходящем и делает людей более осведомленными об окружающем мире, о реальном положении дел в своей стране и о том, кто и почему ими правит. События зимы и весны 2011 года в странах арабского мира как раз и показали, как стремительно меняется общество и как быстро устаревают прежние правила игры.

Еще недавно людям говорили: где-то там есть наши интересы, есть земля, за которую мы должны биться и умереть. Теперь люди своим глазами видят: вот она, та самая земля, и могут осмысленно ответить на вопрос: готовы ли они умереть за нее? Если сейчас человек хочет получить информацию, он ее может получить – это презумпция информированности. В любой стране мира, в том числе и в России, имея доступ к Интернету, человек может получить максимально полную информацию. Более того, он может получить доступ к экспертным мнениям, альтернативным официальной точкам зрения.

Вот конкретный пример. В советское время шла передача «Международная панорама»: в студии сидели политологи, обсуждали, например, демонстрацию в Германии и делали свои выводы – в Западной Германии все плохо. Таким образом, зрителям предлагали картинку демонстрации в Штутгарте и экспертное мнение. Сейчас мы можем зайти в Интернет и узнать, что на самом деле в Германии были совсем не те демонстрации, не из-за тех причин и что эксперты в действительности несли полную ерунду. Поэтому когда нам говорят, что народ пассивен, возникает вопрос: а все ли эти люди имеют доступ к информации? И что самое главное – к какой информации? До сих пор еще для многих людей официальные СМИ, такие как «Первый канал» и «Россия», являются единственными источниками информации, которые формируют их мнение. И пока эта тенденция сохраняется, то, о чем мы говорим, – это будущее, но все равно недалекое. Есть линейный путь получения информации, а есть сетевой. Пока мы используем линейный путь и получаем информацию по проводам и по рельсам, мы живем в прошлом. Как только мы попадаем в сеть, где информации много и она разная, рушится не только информационная картина мира, но и все устои линейного общества.