"Мерцающая мгла" - читать интересную книгу автора (Дуров Алексей Викторович)

Глава 12

Путешествие затягивалось. Неизвестно, насколько затягивалось, никакого средства измерения времени не было. Очки холпа остались в самолетике и погибли, а с одним браслетом даже неизвестно, работает холп, или нет. Дня и ночи здесь не было, свечение неба оставалось неизменным. В таких условиях суточный цикл человека нарушается, может составлять не двадцать четыре часа, а сорок восемь. Поначалу Михаил принял цикл своего сна-бодрствования за один день, но уже давно сбился со счета этим «дням», хотя сначала пытался их считать, решив принять за утро момент своего пробуждения. И убедил себя, что в этом подсчете нет никакого смысла, все равно поход не закончится, пока не достигнет лаза.

Направление, в котором находится лаз, Михаилу подсказывало чутье. Потянуло его к лазу, пролазников всегда к лазам тянет. К тем, которые пролазник способен открыть. Ощущались какие-то лазы и в других направлениях, но этот, к которому Михаил пытается добраться уже неизвестно сколько, ведет к Нике, так чутье утверждает. А чутью можно верить, оно иногда замалчивает ценную информацию, но никогда не врет, не умеет. Потому Михаил, спустившись со столового бугра, отправился в сторону открытой равнины, а не к горам, лесам и озерам. Он здесь не чтобы пейзажами любоваться, а чтобы отсюда уйти.

У подножья столового бугра похожий на пластмассу камень под ногами сменился голубовато-зеленой, слегка упругой поверхностью. Больше похоже на ковер, чем на почву. Появилась растительность, довольно незатейливая: из почвы торчали в одном-двух метрах друг от друга гибкие прутья с плодами на кончиках. Прутья разные, от гладких серых, до цветных и покрытых рельефным узором, плоды — еще разнообразнее, всевозможных форм и расцветок. Но длина (точнее — высота) прутьев одинаковая, до пояса. Хорошо бы плоды оказались съедобными, но пока что Михаил не стал их трогать, успеет разобраться. Пока что важнее всего уйти подальше от столового бугра, где ему не рады.

Потом стали попадаться высокие кусты, точнее — пучки тех же прутьев с плодами. Прутья кустов изгибались так, что плоды висели прямо над головой, только руку протяни. Еще виднелись островки широколистой растительности.

Отдалившись на приличное расстояние от столовых бугров, Михаил решил проверить, что там у него в сумке. Первое, за что ухватился — яасен. Черный стержень, в который превратился артефакт, напоминал нож в ножнах, даже можно разглядеть линию, где ножны примыкают к рукояти. Потянул — так и оказалось, финка, только цвет необычно черный. А вот «офицеру» вытащить нож из ножен не удалось, яасеном может пользоваться только хозяин. Когда Михаил пробовал лезвие пальцем и на ногте, оно показалось очень тупым, но ближайший стебель порезало с опасной легкостью, никогда таких острых ножей в руках не держал. На Михаила вещичка настроена.

Однако — всего лишь нож?! Не лазерный пистолет, не генератор питательного бульона и не карманный надувной дом, как у других пролазников, которые выходили из мглы в дикой местности. Может, в этом мире вообще невозможна сложная техника? У «офицера» было радио, оружие солдат выглядело сложным. И нож далеко не прост, раз вытащить его из ножен может только хозяин, а режет он все, кроме хозяина.

Яасен превращается в тот предмет, который в данном конкретном мире окажется пролазнику особенно полезен. Здесь яасен уже принес пользу: было подозрение, что благодаря наличию в кармане яасена, вояки в красном отпустили Михаила. Тогда — от добра добра не ищут.

Кроме того, в сумке лежали круглая коробочка, пистолет, прозрачная пустая фляга и белые свертки. В свертках из рыхлого материала (что-то среднее между войлоком и ватой) оказались сухофрукты. Михаил как раз проголодался, съел парочку, оказалось вкусно. Один фрукт сладкий, похож на дыню, второй — во дела! — соленый, со вкусом копченостей. Хотелось попробовать еще, однако сдержался — продукты надо экономить, он же не знает, где новых сухофруктов добыть. В крайнем случае — вернется к столовым буграм, хоть и не хочется больше иметь дело с вояками в красном.

Назначение коробочки стало понятным, как только Михаил ее открыл — компас. Вместо обычной красно-синей стрелки — восьмиконечная звезда, все лучи разной формы и размера, не совсем понятно, на чем эта звезда держится, кажется, что просто висит в пространстве. Но дело свое знает, поворачивается в одно и то же положение.

Пистолет удалось разобрать и собрать. На самом деле это был револьвер с двумя барабанами на одной оси, стрелял он не пулями, а толстенькими дисками. Чем диски из барабанов выталкивает — непонятно, хотя и любопытно. Отверстие ствола не круглое, а прорезь под диски, и с одной стороны есть в стволе канавка, чтобы придавать диску вращение. А у солдатского оружия зрачки стволов круглые были.

Михаил быстро обнаружил, что подаренные ему сухофрукты, это те же плоды, которые на концах прутьев растут, только обезвоженные. Каких только плодов не встречалось: круглые, длинные, бугристые, с талиями, в форме пирамидок, конусов, чечевицы, семечек подсолнуха, спиральные, бесформенные. И вкус радовал разнообразием, и всякие-разные фрукты, и мясо, и рыба, и грибы, и креветки, и такой вкус, которого не припомнишь. Плодов много, с голода не помрем. Некоторые плоды, например похожие на помидоры красные шары, пробовать не хочется, значит — не будем, это чутье может предупреждать о ядовитости. Или (даже скорее всего) — эти плоды содержат наркотики, лучше к ним не привыкать.

Если плод сорвать, на его место сразу начинает расти новый, быстро дорастает до нормального размера и с терпеливостью клеща дожидается, пока его сорвут, не гниет не отваливается — постоянно свежий. Несвежих плодов на прутьях Михаилу не встречалось, отвалившихся — тоже. Да и сорванный плод не гниет, ссыхается, пока не превратится в сухофрукт, Михаил это установил, когда положил особо вкусный плод в сумку, и вспомнил про него только через пару «дней». А растущий плод незрелым не является, по крайней мере, вкус у него такой же, как у выросшего, Михаил проверял.

Широколистые деревья Михаил про себя назвал приютниками, они росли вокруг небольших, но достаточно глубоких водоемчиков с прозрачной водой. Михаил не выдержал, чтобы не искупаться, а то уже начинал чувствовать себя грязным. Воду в «бассейны» поставляли те же приютники: из их верхушек спускались к воде прозрачные трубочки вроде полых корней, по которым эта вода текла. Хорошая вода, без запаха, прохладная и вкусная. От жажды тоже не помрешь.

А почва под широкими листьями приютников покрыта не то мхом, не то кошмой, чтобы мягче спалось. Исследуя это покрытие, Михаил обнаружил, что оно расслаивается, можно легко получить одеяло желаемой толщины. И листья создают полумрак, чтобы свечение неба спать не мешало.

Местную «почву», упругий, как резина, пористый материал, Михаил поковырял ножом, вырезал полуметровой глубины дыру, и бросил дурью маяться.

Температура воздуха в этом мире всегда в меру теплая, иногда появлялся легкий ветерок. Ни дождей, ни туманов, даже росы нет. По крайней мере, за все время, что Михаил идет по этому миру, погода и не собиралась меняться.

Была и живность, скакунцы и осьминожки, так Михаил их назвал. У скакунцов — продолговатое серое тело без шерсти, всего один черный глаз и всего одна нога, на которой они довольно неуклюже скакали прочь от Михаила. Осьминожки живут в ветках приютников, с морскими осьминогами их роднит щупальце, правда всего одно, и глаз — тоже всего один. Чем осьминожки и скакунцы питаются — неизвестно, Михаил даже ртов у них так и не разглядел.

Были еще существа, похожие на змей, только ползали явно быстрее, в бассейнах под приютниками тоже кто-то плескался. Ни совсем мелких, ни более-менее крупных животных не было.

Отсутствие насекомых и хищников утвердило в подозрениях: этот мир искусственный, созданный для людей, чтобы им жить, и ничего не делать. Чье-то представление о рае. Только людей долго не встречалось, с самих столовых бугров. Наверное, грешат много, количество постояльцев рая оказалось гораздо меньше вместимости.

А еще было слишком чистенько, никакого мусора под ногами. На одной из первых стоянок, окончательно поверив, что голод не грозит, Михаил выбросил перед сном весь запас сухофруктов, только упаковку от них оставил, хоть она и похожа на «кошму», но цвет белый. Выброшенные сухофрукты пока Михаил спал — исчезли. В другой раз отрезал ножом кусок прута, на котором зрел фрукт, и успел заметить, как местная «почва» поглощает обрезок. Эдак надо поосторожнее, а то присядешь отдохнуть, засидишься и без штанов останешься. Или самого «почва» засосет.

Чутье подсказало, что эти страхи перед поглощением «почвой» — беспочвенны, почва поглощает исключительно то, что действительно является мусором. Как она одно от другого отличает, умная? Не обязательно, термос сохраняет горячее горячим, холодное холодным и при этом отличает одно от другого. А ядерная бомба всегда попадает в эпицентр.

В диких условиях приходится серьезно опасаться за свое здоровье, приступ аппендицита означает смертный приговор, даже пустяковая царапина может оказаться смертельной. Но — не в этом раю, как убедился Михаил. Один раз он прикусил себе щеку изнутри рта, когда ел плод, болеть перестало по субъективному ощущению через полчаса. В другой раз ушиб палец на ноге об ствол приютника, когда выбирался из бассейна после купания. Больно было, и даже кровь выступила, однако все прошло за те же полчаса. Это быстрое заживление ран с самого начала проявилось начисто зажил порезанный еще на Планете Земля палец, на три дня раньше срока. Пожалуй, еще во время снижения на самолетике следов от пореза не осталось. Но Михаил тогда не заметил.

Но — не все так безоблачно, психологическая обстановка несколько напрягала. Однообразие, предельно примитивная растительность, ненормально далекий горизонт (вернее — отсутствие горизонта), рассеянный свет, отчего тени если и были, то слишком нечеткие — все это делало пейзаж похожим на мультик, внушало ощущение нереальности происходящего. Начали одолевать мечты о ночной темноте и рассветах с закатами, о дожде, лучше — грозе с градом, о грязи под ногами вместо этой резины. Хотелось пива, водки и закурить. Но от поедания красных плодов Михаил удерживался, что к земным томатам эти «помидоры» отношения не имеют. Кефира хотелось.

Дважды попадались следы людей. В первый раз это были поломанные прутья, человек был один, двигался с Михаилом примерно в одном направлении. Скорее всего, прутья он ломал не нарочно: недоросшие плоды по следу этого человека были главным образом красными «помидорами», от употребления которых Михаила удерживало чутье. По-видимому, эти «помидоры» действительно содержат наркотик: человек двигался явно не слишком уверенно, кривыми зигзагами. Конечно, срывать плоды не только люди умеют, для этого даже разумным существом быть не обязательно, но, пройдя по следу, Михаил обнаружил приютник, в котором пожиратель помидоров спал, кошма была отслоена так, что получился спальный мешок, и отпечаток в «кошме» соответствовал человеческой фигуре. След свежий, если учесть, что фрукт вырастает примерно за один цикл сна-бодрствования: Михаил заметил, что на прутьях, с которых он срывал плоды перед сном, плоды вырастали примерно на треть нормального размера за время, пока он спал. Да и «кошма», после того как на ней выспишься, проявляет устойчивую тенденцию к разравниванию и восстановлению, оставленная «постель» уже немного разравнялась. Любителя наркотических томатов можно было догнать, однако чутье удержало Михаила от знакомства с этим человеком. Нечего с наркоманами связываться.

В другом случае встретился след целой кочевой группы, человек двадцать. Заметен след был по недоросшим плодам, Михаил прошел и по этому следу тоже, нашел место стоянки в двух расположенных рядом приютниках. Постели из кошмы они сооружали с подушками, ели все плоды, кроме тех, которые не хотелось есть и Михаилу. Чутье не возражало против встречи с этой группой, можно были за ними и погнаться. Но пришлось бы отклониться от пути, причем значительно. И не было никакой гарантии, что удастся этих людей догнать, даже неизвестно пока что, в какую сторону за ними гнаться, налево или направо. И там и там виднеются прутья с недоросшими плодами, но какие из них ели раньше Михаил определить не мог. Можно пройтись в одну или другую сторону наугад, посмотреть, если плоды уже большие, значит, Михаил группу не догоняет, а наоборот, увеличивает расстояние с местными жителями. Но — нет времени за местными гоняться, Михаил домой опаздывает.

Благодаря отсутствию у поверхности этого мира такой кривизны, как у планет, видно далеко. И видно, что впереди не сплошное однообразие, есть какие-то неровности. За спиной — столовые бугры виднеются, уже как точка, справа — далекие горы, все время в одном и том же ракурсе. Но не заметно, чтобы те «объекты», что впереди, приближались или удалялись. Может это и не объекты никакие, может — миражи, на воздухе нарисовано.

Но бог с ними, с местными достопримечательностями. Интересно посмотреть, но не это сейчас главное, до лаза добраться бы. А расстояние до лаза тоже заметно не сокращается, неужели он так далеко?! Когда Михаил приближался к лазам на Каменное Дерево или в мир лаптежников, он чувствовал приближение лазов ясно и четко, даже с трехсот километров. По идее и с тысячи километров должно приближение чувствоваться, а здесь кажется, что лаз ближе не стал. Сколько же до него?! Десять тысяч? Сто тысяч?! При скорости пять километров в час можно за пару-тройку лет и сотню тысяч километров пройти, но вдруг до лаза миллион, десять миллионов? Пока дойдешь — состаришься, а если в этом раю старение организма не предусмотрено — забудешь, зачем идешь.

Воспаленное воображение нарисовало неприглядное будущее: Михаил изо дня в день топает по волнистой равнине, срывает плоды, спит под приютниками, купается в бассейнах и из последних сил пытается понять: ближе стал лаз, или нет. Как, потеряв надежду, топится в бассейне, но оказывается, что смерть в этом раю тоже не предусмотрена, приходится воскресать. Как снова идет вперед, потому что делать больше нечего. Как пытается идти в других направлениях, и ничего в сущности не меняется. Как снова пытается покончить с собой, то на рукаве куртки вешается, то голодом себя морит. А то начинает прорезать ножом яму в «почве», но возникает впечатление, что слой почвы — тоже бесконечной толщины.

Сизифу позавидуешь, он хотя бы знал, сколько ему камень вверх толкать. И точно знал, что впереди — бесконечность, знал, за что ему это все. А вдруг Михаил умер, попал в ад, и в качестве наказания получил бесконечное путешествие за призрачной надеждой? За какие такие грехи, интересно знать? Почему грешнику не сообщили, какое преступление он совершил? Или неизвестность — тоже часть наказание? Тогда возникает сомнение в справедливости судей. Впрочем, справедливости вообще не существует, фикция она.

Тут внутренний голос снова нарушил свое презрительное молчание: «В природе нет такой штуки, как справедливость. Справедливость, ее люди придумали. Но в природе много чего нет, вертолетов тоже нет в природе, их тоже люди придумали. Зато теперь вертолеты есть, приходится как-то с ними жить, как-то их существование учитывать. Вот и со справедливостью тоже самое…» — «И при чем тут я?!» — оборвал Михаил свой внутренний голос. «А что ты сделал, чтобы справедливости больше стало?» — ехидно спросил внутренний голос. «А что я мог?» — «Как это, что мог? По мирам лазить! Вот ты собирался своих родителей на Косую Стрелу отвести, а почему только их? Почему не какого-нибудь больного раком?» — «Я не могу помочь всем!» — «Ну, не можешь, но можешь помочь некоторым. У других пролазников — та же проблема, приходится сортировать. И они мучаются выбором, кому помогать, кому нет. А ты так никому помочь и не собрался», — «Я собирался помочь миру Семь Камней», — «Да, собирался. Но не потому что тебе жалко тамошних жителей, а из-за Ники, потому что Семь Камней — ее родной мир. Ты нехороший человек, нехороших людей не жалко, соответственно хватит себя жалеть».

После этого разговора с внутренним голосом, Михаил действительно перестал мучаться вопросами морально-психологического плана.

А потом одна из неровностей на «горизонте» стала увеличиваться в размерах, у нее появилась форма — купол. Располагался купол не совсем по курсу движения Михаила, но он рискнул свернуть, крюк небольшой. Чтобы достигнуть купола потребовалось несколько дней. Но с каждым днем приближение купола становилось все явственней. Вот уже видно, что купол не круглый, а параболический, или, может, гиперболический. Вот уже проявился цвет купола, за воздушной дымкой он казался голубоватым, но реальный цвет — гораздо темнее, скорее всего — черный.

Время от времени Михаил срывался на бег, так хотелось быстрее купола достигнуть. Быстро выдыхался. Потом стал делать пробежки сознательно, чтобы к марафонским нагрузкам привыкнуть, выносливость ему пригодится, если учесть масштабы этого мира. Выносливость росла подозрительно быстро, расстояние, которое Михаил пробегал не задыхаясь, увеличивалось в полтора-два раза после каждой пробежки. Зато просыпался очень здоровый аппетит, только успевай плоды срывать и пережевывать.

Наконец-то Михаил приблизился к основанию купола. Действительно черный, сплошной, гладкий и блестящий. Оббежал вокруг, так ничего особенного и не разглядел, взобраться на купол не удалось — уклон слишком крутой. Ковырять материал купола ножом показалось опасным, плохие предчувствия появились. Ну что ж, пролазник должен своим предчувствиям доверять.

И не у кого спросить, что это за хрень, зачем она нужна. Стремился к куполу, даже бежал, и что? И ничего!

Но сама возможность хоть до чего-то добраться в этом мире внушила оптимизм и боевой настрой, путь Михаил продолжил насвистывая. Передвигался бегом, и не чувствовал усталости, только голод. Если так легко заработанная выносливость сохранится после возвращения на Землю, можно будет взять олимпийское золото в марафоне.

Михаилу показалась хорошей мысль подкачать и другие мускулы, он взялся подтягиваться на толстых ветках приютников перед сном и после пробуждения, качал пресс вначале лежа, потом — повиснув на ногах. Скоро оказалось, что подтягиваться сто раз подряд — слишком долго и скучно, и Михаил прекратил тренировки, только проверял время от времени, может сто раз подтянуться или нет. А мускулы на руках заметно не выросли, только стали рельефнее. Зато на животе обозначились красивые квадратики.

Местность стала меняться. Одиночные прутья с плодами почти все исчезли, зато стало гораздо больше кустов. Появились новые растения, похожие на грибы, новые животные, тоже всего с одной ногой и всего одним глазом. Одни из них похожи на летучих змеев с толчковой ногой и когтем в передней части тела, неуклюже вылезают на кусты, отталкиваются и парят. Другие передвигаются по поверхности ползком на брюхе, неуклюже отталкиваясь единственной конечностью, они живут в норах, вполне возможно, что имеется у них целая система ходов в глубине почвы. Этих норных жителей Михаил обозвал олухами, потому что они не прятались в свои норы при приближении Михаила, а наоборот, высовывались.

Стали встречаться объекты, которые могли с одинаковым успехом оказаться живыми растениями, геологическими образованиями или техническими устройствами. Например, цистерны на тонких ножках. Вообще-то по форме эти штуковины больше напоминали сардельки, но уж очень большие, таких больших сарделек не бывает. Цистерны — бывают. И держатся они на довольно тонких стойках, по четыре на каждую. Михаилу не удалось порезать стойку, только царапина осталась, да и та затянулась прямо на глазах.

Встретились висящие прямо в воздухе правильные многогранники, граней много, однако все еще не шары. Как будто заказали нарисовать в Автокаде новогоднюю елку, изобразил само дерево, игрушки на нем, а потом елку нечаянно стер, а игрушки остались висеть. Вот только все игрушки одинаковые и белого цвета, что для елочных украшений не характерно.

Михаил попробовал надавить на один многогранник, тот поддался легко, а потом вообще упал, словно с тонкой нити сорвался. Остальные многогранники резко колыхнулись и осыпались, после этого колыхание распространилось на соседние «елки», которые тоже разрушились. Те «елки», что подальше — колыхнулись, но уцелели, между «елок» образовалась засыпанная многогранниками поляна. Михаил поспешил «ельник» покинуть. «Пока лесник не догнал». Отойдя на приличное расстояние, оглянулся и увидел, что целостность «ельника» восстанавливается, многогранники взлетают и занимают свои места в структуре.

Местность снова изменилась, кусты пропали совсем, появились прутья, но росли слишком неравномерно, то на расстоянии десяти шагов один от другого, то непролазными зарослями. Приютники пошли какие-то слишком бесформенные, и тоже слишком неравномерно располагались, то в полусотне метров друг от друга, то — в пяти километрах. Из живности остались только осьминожки на приютниках.

А потом пролазник забрел в лабиринт. Видел издалека, что над зарослями плодовых прутьев торчит что-то серое, с глянцевым блеском, волнистое, как облака, но опасным это что-то не казалось. Вот и пошел Вначале попадались одинокие преграды, торчали из «почвы» вроде как лепестки, поверхностью похожие на стенку морской раковины рапана с внутренней стороны. Только серые. Лепестки становились все выше, толще, сливались между собой. Приходилось их перешагивать, потом перелезать. Потом — искать между ними проход. И находить эти проходы становилось все труднее, приходилось возвращаться. Михаил на всякий случай стал вырезать метки на лепестках, потому что лабиринт был настоящий, в котором плутать положено. Резалось достаточно легко, в крайнем случае можно будет прорубиться. Проходы между лепестками становились все уже, скоро уже приходилось протискиваться, а высота лепестков достигала человеческого роста. Возникла ассоциация с цветком, розой, у которой периферийные лепестки расположены далеко друг от друга, а внутренние — достаточно плотно. Поверхность лепестков скользкая, лезть по ней непросто, но Михаил вырезал на одном лепестке ступеньки, залез наверх, осмотрелся. Лепестки впереди действительно располагались так близко друг к другу, что не протиснешься. Но и пройти поверху (мелькнула такая идея) — нереально, верхние края лепестков острые и неровные, можно порезаться да и не удержищься.

Пришлось возвращаться по своим меткам и обходить лабиринт по широкому кругу. Не дай бог, если подобные преграды будут часто встречаться.

Местность снова стала меняться, плодовые прутья и приютники располагались все более упорядоченно, появились кусты, кустов становилось все больше, а одинокие прутья сошли на нет. Появилась еще одна разновидность животных, которую Михаил назвал диадами, когда трое вместе — это триада, а зверушки держались парами, значит — диады. Одинокая зверушка передвигалась прыжками. Но не как скакунцы, которые прыгали похоже на тушканчиков или кенгуру, диада скручивала свою единственную ногу в спираль, и прыгала очень далеко. А парочка диад переплеталась основаниями конечностей и бежала, как на двух ногах. Потому и диады. Диады были пока что самыми быстрыми из встреченных в этом мире животных.

Появились новые плоды, наполненные жидкостью, наподобие кокосовых орехов, только в кокосах пробка не предусмотрена, в отличие от местных. Жидкость разная, не только молоко, но и сладкие соки, соленые бульоны, еще всякие другие вкусы.

Попалось «портновское дерево», на нем росли рулоны ткани, мотки ниток, а также иголки — с остриями на обоих концах и отверстием посередине. Материал иголок похож на кость и металл одновременно, сломать самую тонкую иголку не удалось. Хотя ножом разрезать — получилось.

Совсем недалеко росло дерево инструментов. Именно так, вместо листьев — всякий инструмент. Множество ножей самых разнообразных форм, шила, буравы, стамески, напильники, похожие на вытянутый серп пилы, еще что-то, непонятно для чего нужное. Один «плод» разнялся на две части, которые, соединенные по-другому, превратились в ножницы. Из другого «плода» похожим способом удалось сделать плоскогубцы.

Михаил не выдержал, набросал в сумку всяких приспособлений. Особенно порадовала одна очень необычной формы штучка, на которую Михаил обратил внимание благодаря чутью — это оказалась бритва. Ножом удавалось подрезать волосы, но с бритьем получалось не очень, то нож резал щетину, то не резал. Как будто сам не был уверен, считать бороду и усы частью хозяина, или не считать. Михаил из жадности захватил аж четыре бритвы.

Создавалось впечатление, что Михаил приближается к некому центру, как будто выбирается из глухомани к мегаполису. В мегаполисах жизнь комфортней, больше всяких «сервисов», глухомань — всего лишь пространство, заполненное плодовыми прутьями и приютниками, чтобы и здесь можно было жить.

И действительно, через несколько километров Михаил выбежал к городу. Разных форм четырех-пятиэтажные дома, построенные из зеленого волокнистого материала, спиральные пандусы вокруг каждого дома, чтобы добраться до «жилищ». В некоторые «жилища» Михаил заглянул — комната, в ней есть «кровать» из «кошмы», бассейн, в который течет вода по трубочке с потолка, немаленький стол, пара — тройка «пуфиков» из той же «кошмы», за ширмочкой — глубокая раковина с водоворотом внутри, явный унитаз. Были еще шкафчики, ящички, разные непонятные штуковины на стенах, трубка, из которой можно «надоить» солоноватой воды, «мишень» на полу. Некогда было с этим всем разбираться.

В общем, как говорится, город ничей, живите, кто хотите. Только — некому, нет в городе людей, по крайней мере Михаилу не встречались. Другая живность есть, людей — не видно.

Между домами есть свободные от кустов полосы, вроде как дороги. И все ведут в одно место, ориентировочно — к центру города. Михаил все же сделал крюк, прошел, куда дорога вела, и обнаружил там мастерскую. Или даже фабрику. Или — целый завод.

Большинство устройств непонятно, но Михаил идентифицировал токарный, точильный, сверлильный и фрезерный станки, даже сумел их запустить с помощью рычагов. И еще нашел печь, одним рычагом печь включается, вторым устанавливается температура (символы на шкале непонятны, но цвет их меняется от черного до голубовато-белого). Ставишь то, что хочется обжечь или отжечь на поддон, движением еще одного рычага поддон оказывается в печи. А обратно само выедет через пару минут. Рядом с печью находилось углубление с чем-то розовато-белым, похожим на глину или пластилин, сырье? Из чистого любопытства Михаил вылепил из этой массы тонкую колбаску, положил на поддон и загнал в разогретую печь. Опасался, что колбаска взорвется или растрескается, мокрая ведь. Но нет, изделие уцелело, только стало очень твердым, причем — не хрупким, жестким. Экспериментальным путем Михаил установил, что чем больше температура в печи, тем прочнее получается материал. Чего бы такого себе смастерить?

Михаил стал искать склад форм для этого сырья, нашел. Кроме форм там оказалось огромное количество самых разнообразных деталей, а найденные колеса на осях пробудили в Михаиле трудовой энтузиазм — захотелось сделать себе велосипед.

И сделал, хотя не сразу, попытка соорудить нечто, похожее на земную раму — провалилось. Потому, как истинный каменнодеревец, сконструировал велосипед сам. В качестве рамы — «доска» со скругленными краями, к ней приделал мощную пружину под сиденье, впереди — нечто вроде дверной петли, только массивной, крепостным воротам подойдет, и на ней — рулевая штанга. Для скрепления деталей велосипеда вместе использовал либо найденный на складе суперклей (нечаянно палец к стене приклеил, так пришлось стену ножом ковырять, чтобы освободиться), либо «болты». Ничего похожего не привычную землянам резьбу в этой мастерской не нашлось, «болты» работали так: вставляешь в отверстие, крутишь плоскогубцами выступающий из шляпки стерженек, и кончик болта раскрывается, как цветок. Соединяет намертво. Заднее колесо прицепил прямо на раме, посередине «доски» просверлил отверстие под ось педалей, нашлась подходящая ось, уже с подшипником. Ничего похожего на велосипедную цепь не обнаружилось, решил сделать ременную передачу. Шкивы, и даже храповик для заднего колеса нашлись, только с ремнем возникли проблемы. Но решились: вырезал из ткани длинную ленту, и намотал на шкивы, промазывая клеем. Кое-что: сиденье, педали — пришлось изготавливать обжигом «пластилина».

Корявый получился велосипед. Но ездил. Иногда ремень по шкивам проскальзывал, вынужден был давить на педали аккуратнее, резкие повороты оказались невозможны, сиденье жестковато, пришлось подложить на него кусок «кошмы», однако — грех жаловаться, скорость передвижения здорово выросла.

Михаил довольно долго ехал по безлюдному городу. Встретилось ему и дерево готовой одежды, на нем росли комбинезоны любого размера, даже с капюшонами. И обувь здесь на деревьях росла, всего-навсего тапочки, но в этом мире другая обувь и не нужна.

Михаилу не было смысла переодеваться, он был одет в аюрскую «пижаму»: не рвется, не мнется, почти не пачкается, легко отстирывается. И переобуваться тоже смысла не было, каменнодеревские прозрачные «посолы» — почти вечная обувка. Но все-таки комбинезон примерил, ничего, носить можно.

Значит, есть в этом мире скучные открытые пространства с одними только плодовыми прутьями и приютниками, есть объекты для людей бесполезные, а есть готовые к заселению города.

Наличие свободного пространства понятно, оно — чтобы было, куда расти, плодовые прутья и приютники на нем, чтобы совсем не пустовало. Города — тоже понятно, зачем нужны, чтобы люди вместе жили, а то размножаться перестанут. А купол, цистерны, лабиринт, «ельник»? Вероятно — побочные эффекты работы механизмов, обеспечивающих функционирование этого мира. Или выступающие части этих машин. Или даже пульты управления. А может быть — признаки разрушения, «потертости по краям».

Хотя цистерны и в городе встречались, они тоже могут оказаться для людей.

Кроме того, что накачались мышцы, у Михаила от постоянного наблюдения за дальними объектами обострилось зрение. Он даже опасался дальнозоркости, но пока что вроде бы все в порядке. Стало легче оценивать расстояние до ориентиров, проявилось не только то, что возвышается, но и то, что вровень с поверхностью. Михаил заметил, что почти параллельно его пути по поверхности проходит темная полоса, углубление. Почти, но не совсем, далеко впереди придется эту полосу пересекать. Это почему-то раздражало, не хотелось видеть слишком постепенное сближение с этой… лентой. И Михаил повернул налево, чтобы быстрее пересечь это, что бы оно из себя не представляло.