6 — РЕТРОСПЕКТИВА.

— Любимая, я знаю, что подглядывать за детьми очень увлекательно, — сказал Микеле, — но если ты отвлечешься от этого занятия, я сообщу тебе нечто по поводу Мумбо–Джумбо.

— Я не подглядываю, а контролирую, — уточнила капитан Чубби Хок, опустив 80–кратный морской бинокль, при помощи которого она смотрела на их дом на острове Футуна через пролив (достигавший в этом месте почти четырех миль) - Я должна убедиться, что Флэр готовит обед, а не собирается кормить Люси какими–нибудь чипсами со сгущенкой.

— Ладно, — ответил он, залезая обратно на сидение квадроцикла, — В таком случае, я не буду тебя отвлекать, а займусь террасами под грасс–какао. Расскажу потом, если не забуду…

— Стоп! – крикнула Чубби и, положив бинокль на столик, стремительно съехала с плоской крыши садового домика по перилам крутой лестницы, — Ну вот, я тебя слушаю.

— Садись, — коротко сказал он, похлопав ладонью по сидению позади себя, и пояснил, — Раз уж я принял решение заняться определенной работой, то я ей займусь, а параллельно буду рассказывать. Если ты, слушая, заодно мне поможешь, то я не буду возражать, хотя, я на этом совершенно не настаиваю.

Сцена, имевшая место через четверть часа на крутом восточном склоне величественной 400–метровой горы Колофау, в полутора милях от стоявшего на берегу садового домика, привела бы в тихий восторг любого из тех романтиков, которые с упоением воспевают идеалы простой жизни на лоне природы. Трудолюбивый фермер на маленькой машинке с навесным бульдозерным ножом, умело превращает неудобный косой склон в красивую лесенку будущего поля. Его не менее трудолюбивая жена, вооруженная простой лопатой, делает на уже готовых горизонтальных полосах круглые лунки под саженцы. За работой, эти двое беседуют о чем–то, наверное, тоже простом и близком к природе. Но, если бы такому романтику оказался доступен саунд–трек к этому видео–ряду, то ему могло бы не хватить домашних запасов валерьянки…

— … Родная, это же лунки, понимаешь? Лунки, а не окопы.

— На что ты намекаешь, Микки?

— Я не намекаю, просто взяла бы ты лучше мото–диггер.

— У меня и так неплохо получается. И вообще, где обещанная оперативная информация?

— Оставь пожалуйста этот жуткий сленг и не копай их так глубоко. Они ведь не для того, чтобы прятаться от артобстрела, а для того, чтобы сажать растения. Зелененькие такие.

— Ты специально издеваешься, да?

— Какая ты красивая, когда сердишься… И не делай вид, что метнешь в меня лопату, я все равно не поверю. Разве такой хороший разведчик будет повреждать, выражаясь на вашем гадком сленге, «важный агентурный источник»? Мое сообщение будет кратким, но очень ценным. Слушай: нужен человек по имени Макс Линкс. Он бездомный алкоголик, живет где–то в Бристоле. Адреса, как ты понимаешь, у него нет. Вот и все.

Будь на месте Чубби персонаж другой профессии, начались бы дурацкие вопросы, типа: «на кой черт нам нужен бездомный алкоголик?». Но она была офицером INDEMI, одним из лучших аналитиков этой системы, и она жила с Микеле полтора десятка лет, так что научилась видеть, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Тут был второй случай.

— Бристоль это где? – спросила она.

— Это в Великобритании.

— Фото этого парня есть?

— Да, на сайте University of Bath. Но, я боюсь, бедняга Макс мог здорово измениться за последние два года.

— Aita pe–a. Если он жив, мы его найдем, — твердо сказала она и лишь после этого, как бы невзначай, поинтересовалась, — А что в нем такого?

— Он занимался триффидами, — ответил Микеле, — Точнее, именно он их сделал.

— Триффидами, — повторила Чубби, — Где–то я встречала это слово.

Микеле выключил движок квадрицикла и достал из кармана шортов сигареты.

— Это длинная история, так что положи лопату, сядь поближе ко мне и отгадай, в начале, загадку: что надо сделать, чтобы услышать, как растет трава?

— Элементарно, — ответила она, — Воткнуть рядом с зернышком высокочувствительный микрофон, записывать три дня, а потом ускоренно прокрутить за час. Наверняка что–то будет слышно. Только надо перед этим отогнать всех шпаков на милю, чтоб не топали.

— Блестяще! – воскликнул Микеле, — Я бы в жизни не додумался. Но я знаю гораздо более простой способ: посадить бамбук и быть рядом, когда он начнет прорастать. В первый день росток удлинняется на миллиметр за минуту, и можно услышать шорох, когда он расталкивает комочки грунта и камешки. Правда, потом скорость снижается, и за месяц бамбук вырастает всего на 20 метров в высоту и на 15–20 сантиметров в толщину.

Чубби с досадой воткнула лопату в землю

— Joder! Я забыла, что бамбук – это трава, иначе бы сообразила. У кхмерских нелегалов есть такой способ допроса: фигуранта привязывают звездочкой над ростками бамбука и садятся рядом пить чай. Через пару часов он становится очень разговорчивым… Правда, эти отморозки все равно его не отвязывают и за день бамбук прорастает насквозь.

— Фу, как некультурно, — сказал Микеле.

— Угу, — согласилась она, — Говорить про бамбук, когда тебя спрашивают про триффидов — это тоже некультурно.

— Это было введение, — пояснил он, — Ты в курсе проблемы засоления поливных земель?

— Да. В общих чертах. Если в засушливом климате лить на поля слишком много воды, то она вытягивает соль на поверхность, и получается что–то вроде мокрого солончака.

Микеле кивнул.

— В общих чертах, так. Подобным образом в тропических и субэкваториальных зонах потеряны миллионы гектаров плодородных земель. В развитых странах с засолением пытаются справиться путем интенсивной промывки, а в странах вроде твоего Мумбо–Джумбо засоленный участок просто бросают.

— В Мпулу, — в который раз напомнила Чубби, — Да, там много таких брошенных земель.

— Но оросительные каналы сохранились? – спросил он.

— Конечно. Но что с них толку? Если пустить по ним воду, то на поле она превратится в рассол. В соленой воде, как известно, ничего не растет.

— А как же морская капуста?

— Не цепляйся к словам, Микки. Я имела в виду наземные культурные растения.

— Ты забыла про мангры. Они растут на морском мелководье, в приливно–отливной зоне. Целые леса. Помнишь, в Самоа, на острове Упола, мы ныряли в таком лесу, а ты сказала: было бы здорово, если бы на этих сумасшедших деревьях росли яблоки.

Чубби улыбнулась и кивнула.

— А даже без яблок было здорово. Но при чем тут триффиды? И, кстати, что это?

— Триффидов придумал британский фантаст Джон Уиндем, — сообщил Микеле, — в 1951 он написал роман «День Триффидов». Такой апокалипсис на тему страшной угрозы, которая исходит от генной инженерии и космической ксенобиологии.

— Алармист, — презрительно фыркнула она.

— Еще какой! Триффид Уиндема стал, не побоюсь этого слова, тотемом био–алармистов. Чужеродная культура, предельно неприхотливая, растущая почти как бамбук, и богатая маслом, пригодным и в пищу, и для техники. Растение — мечта. Дьявольское искушение, как говорят Папа Римский и Аятолла Тегеранский.

— А в чем подвох? – поинтересовалась Чубби

Микеле сделал паузу, чтобы прикурить сигарету, которую до этого просто крутил между пальцами и, выпустив изо рта колечко дыма, торжественно объявил:

— Оно хищник–людоед!

— De puta madre… Это как?

— А так. Оно растет на трех корнях–ножках (three feets – откуда и название triffid). В какой–то момент триффиды хором выкапываются и многомиллионной ордой идут на своих трех ножках крушить цивилизацию с помощью специальных ядовитых жал–бичей, растущих у них на верхушке трехметрового стебля.

— Ух ты! Вот что бывает, если курить марихуану за чтением Апокалипсиса… А дальше?

— В романе дальше совсем скучно, — сказал он, — От человечества остается лишь несколько патриархальных общин, быт которых автор с любовью описывает. В жизни получилось веселее. Прошло больше полвека после того, как роман Уиндема стал бестеселлером и был экранизирован, и другой британец, доктор Макс Линкс, реализовал триффидов.

— Y una polla! – изумленно воскликнула Чубби, — Реальное ходячее дерево–людоед?

— Что ты, как маленькая, — проворчал Микеле, — Нет, конечно. Триффиды Линкса на трех ножках, потрясающе неприхотливые, быстрорастущие и съедобные. Но они, разумеется, не ходячие и совершенно безобидные. В жизни все вышло наоборот. Не они набросились на человечество, а «защитники человечества» набросились на них. Точнее на Макса. Он, видишь ли, имел неосторожность еще и написать статью в «Nature».

— Про своих триффидов? — уточнила она.

— Нет, про запреты на трансгенные культуры. Этими запретами достали его, и не только его. Дело было во время очередной всемирной истерики против перехода с дорогих минеральных углеводородов на дешевый топливный спирт и биодизель. Нефтяное и газовое лобби, по обыкновению, скупило масс–медиа, чтобы те давили обывателю на мораль. Мол, ученые предлагают засеять половину полей топливными культурами, и обречь Африку на голод из–за сокращения гуманитарной продовольственной помощи.

Чубби кивнула головой, и ловко выудила у него из кармана пачку сигарет и зажигалку.

— Что за казарменные манеры? – возмутилася он, — можно было просто попросить.

— Не хотела тебя отвлекать, — пояснила она, — Продолжай, это крайне интересно.

— Ладно… Так вот, Макс писал в этой статье, что если бы международные гуманитарные организации не тормозили распространение уже известных видов пищевой трансгенной кукурузы и картофеля в Африке, то там был бы излишек, а не дефицит продовольствия. Он привел таблицы урожайности этих культур в субэкваториальном поясе, а про своих триффидов упомянул только как о примере новых, перспективных культур, которые не только дают крайне высокие урожаи, но и практически не требуют ухода. В summary был вывод: гуманитарные организации последовательно делают африканцев нахлебниками, вместо того, чтобы дать им возможность самим обеспечивать себя продовольствием.

— Тоже мне, открытие, — сказала Чубби, выпуская изо рта аккуратное колечко дыма.

Микеле погрозил ей пальцем.

— Не забывай, что он пришел к этому выводу, находясь в социальной среде, в которой на такие высказывания наложено строгое табу. Мы с Максом переписывались до того более пяти лет, и он всегда принимал в штыки мои высказывания подобного рода. Его статья была результатом очень глубокого переосмысления социальной реальности… Извини за патетику, но тут она уместна. И статья получилась очень сильная и убедительная. После этого его обвинили в расизме, несовместимом с деятельностью преподавателя и ученого. Ему, разумеется, пришлось уйти из университета, от расстройства он стал пить несколько больше, чем следовало. Через год с небольшим, его жена заявила, что подает на развод, а он еще сильнее расстроился, ушел из дома, и перестал отвечать на письма и звонки.

— Как давно это произошло? — деловито спросила Чубби.

— Я уже говорил. Примерно два года назад.

— Я просто уточнила. А почему ты считаешь, что он еще жив?

— Просто интуиция. Кроме того, до меня дошли слухи, что несколько месяцев назад он сидел в тюрьме за какую–то ерунду вроде кражи пирожка в лавке.

— Важное дополнение, — заметила она, — если это правда, то мы найдем его очень быстро.

…