"Эпидемия FV" - читать интересную книгу автора (Кудряшов Кирилл)ЖеняГолова болела. Не то чтобы нещадно, не то чтобы невыносимо, но как минимум весьма неприятно. Нормальное состояние для понедельника… Народ на остановке пришел в движение — не иначе, почуял приближающийся автобус. Женя не раз поражался этому чувству, в котором было что-то от предчувствия, а что-то и от телепатии. Не то люди ощущали приближение автобуса на каком-то субатомном уровне (то ли через ноги передавалась дрожь асфальтового полотна, то ли уши улавливали знакомое ворчание двигателя), не то неосознанно поддерживали некую телепатическую связь с водителем. Он и сам чувствовал, что тревога не ложная, что вожделенное транспортное средство где-то рядом. Автобус подкатил к остановке, не слишком гостеприимно распахнув двери. «Входите, пассажиры дорогие, если сможете, конечно». Из передней двери, остановившейся прямо перед Женей, торчала чья-то задница, при чем не просто торчала, а основательно выпирала наружу, заставляя поразиться тому, что двери вообще сумели закрыться. На мысли о том, что хочешь — не хочешь, а забираться внутрь все равно придется, голова отреагировала острой болью в висках… Народ привычно двинулся к автобусу. Завсегдатаи этой остановки, которых Женя даже запомнил в лицо за последний год, на ходу разминали руки и плечи, готовясь к штурму. Те же, кого нелегкая судьба случайно занесла Сосновку ранним утром понедельника, испуганно отшатнулись в сторону, признавая, что забраться в автобус им не по силам. Женя тоже предпочел бы постоять в сторонке еще пяток минут, дожидаясь следующего автобуса, а не мять пиджак, втискиваясь в эту давку, но… Проблема заключалась в том, что следующий автобус придет не через пять минут, а через двадцать, да и то если повезет. А этих двадцати минут у него не было… Ничего, не впервой… Левая рука на левый поручень, правая — на правый… Проталкивать стоящих на ступенях пассажиров приходилось в лучшем случае собственным пузом, а в худшем — тем, что находится пониже этого самого пуза. Хорошо сейчас Лехе и Сергею в Серегином джипе! Впрочем, пробка на подъездах к центру уравняет всех. Все будут стоять как миленькие! Кто-то ворчал, что ему отдавили ногу. Кому-то попали в ухо зонтиком… Привычное начало рабочего дня. Запах перегара, плывущий по салону, запотевшие окна, не смотря на то, что на улице как минимум плюс десять. Определенно пора покупать если не машину, то, как минимум, мотоцикл. А что, хорошая идея! Свой транспорт, и никаких пробок. Зимой, правда, или в дождь, ездить будет очень весело! Всем хороша Сосновка — чистый и, как там в песне поется, весь покрытый зеленью, спальный район, и от центра-то всего пол часа езды, если без пробок, конечно… Вот только почему же сюда нормально транспорт-то не ходит? Хотя бы по утрам! — Молодой человек, вы выходите? — довольна милая, пусть и изрядно помятая девушка явно обращалась к нему. — Я? — глупый вопрос. Когда стоишь в дверях, к кому еще могут обращаться? — Нет, но вас выпущу! Девушка согласно кивнула. Поменяться с ней местами нереально, слишком мало места и много народу. Проще выйти и вновь зайти… Наверняка те двое, что стоят на ступеньках в дверях тоже понимают это. У них, собственно, и выбора-то нет — их просто вынесут. Автобус замедлил ход, подъезжая к остановке, и, наконец, остановился, открыв двери. Паренек, стоявший у самых дверей не вышел — выпал, стоило створкам разойтись в разные стороны. А вот похмельного вида мужик, стоявший на второй ступеньке, попытался вжаться в стенку, что при его комплекции позволило бы пройти мимо него разве что пятилетнему ребенку. — Будьте добры, выпустите меня! — как мог вежливо обратился к нему Женя. — Дык это… проходите! Господи, ну почему создавая этот мир, ты создал так много идиотов? Ну неужели нельзя было населить его нормальными людьми? Или никакого Бога нет, и человек действительно произошел от обезьяны? Это, пожалуй, объясняет все. Кто-то произошел, а кто-то еще находится в процессе эволюционирования. Ну хорошо! Выходить, так выходить! Женя шагнул вперед, в дверь, даже не пытаясь скукожиться, чтобы протиснуться мимо этого имбецила. Наоборот, распрямив плечи и выталкивая мужика из автобуса. Он, похоже, и в самом деле верил, что мимо него можно спокойно пройти, а потому даже не удосужился вцепиться в поручень. В итоге Женя, малость не рассчитав сил, просто вынес бедолагу вон, и тот, буркнув что-то неразборчивое, буквально выпал, повалившись на землю. — Ты что творишь?! — крикнул он, выпучив глаза и неуклюже пытаясь подняться. Вышедший из автобуса народ не торопился расходиться, предчувствуя интересное зрелище. — Ты же сказал, «Проходи», вот я и прошел, — пожал плечами Женя, и повернулся, собираясь вернуться в автобус, количество пассажиров в котором теперь несколько уменьшилось, и давка была не такой жестокой! — Ты куда собрался? Коричневая не то от загара, не то от грязи рука легла Жене на плечо. От такой наглости к его лицу прилила краска, а больная голова загудела как церковный колокол. Где-то под сердцем клокотала злость… Хотелось развернуться, и со всей силы вмазать этому полудурку кулаком по переносице! Чтоб брызнула кровь, чтоб он подавился собственными словами, чтоб упал… А потом, когда он упадет — бить его ногами по лицу, повыбивать все зубы, свернуть на бок нос, переломать ребра… Он уже видел в воображении эту картину… До чего же хотелось воплотить ее в жизнь! Убить это чмо, смерти которого никто и не заметит, без которого мир станет хоть чуточку, но симпатичнее! Глаза начала застилать уже знакомая белая пелена ярости… Нет! Стоп! Нельзя! Ни в коем случае нельзя, иначе опять… А что, собственно, опять? Отключка на несколько минут, а то и часов, на протяжении которых он совершенно не будет ничего помнить, и придет в себя неизвестно где, или в лесу, или в подъезде какого-нибудь дома. Нельзя выходить из себя… Он обернулся, сбрасывая чужую руку с плеча. Сердце гулко билось в груди, лицо стало горячим как при лихорадке. Где-то в груди, в такт с сердцем, колотилась ярость, которую он пытался усмирить… — Я прошу прощения… — с трудом выдавил он из себя. — Случайно получилось… Пелена перед глазами начала понемногу рассеиваться. Понемногу, очень медленно, но все же давая Жене надежду, что сегодня он таки попадет на работу вовремя, а не час-другой спустя. Мужик отшатнулся прочь, и в его глазах на мгновение промелькнул испуг. Должно быть, он увидел в Жениных глазах то, что он мечтал сделать. — Это… ладно, в общем… Бывает… — пробормотал он, и вдруг, как-то странно икнув, согнулся пополам, чтобы отбежав к остановке извергнуть из себя съеденное накануне. Толпа расхохоталась, от чего белесая пелена перед глазами Жени на несколько секунд стала еще гуще. В этот миг он ненавидел их всех… Что смешного в том, что это бледное подобие человека стоит посреди улицы и блюет? Кем нужно быть, чтобы смеяться над этой отвратительной картиной? Но усилием воли он прогнал эту мысль прочь… Вон, вон из и без того больной головы! Не выходить из себя, не раздражаться из-за этих безволосых обезьян. Они не стоят того, чтобы опоздать на работу на несколько часов — ведь Бог его знает, куда его занесет за время провала в памяти. Женя забрался в автобус, и встал у окна, тяжело дыша. Голова трещала по швам, словно вознамерилась развалиться прямо тут, на этом самом месте, выставляя на всеобщее обозрение его серое вещество. Добраться бы живым до работы, а там можно наглотаться парацетамола и спокойно жить дальше. Пелена отступала… Понемногу он вновь обретал способность видеть мир в нормальных тонах. Автобус тронулся с места, и Женя напоследок бросил взгляд в окно… Неопохмеленный мужик так и остался на остановке. Он по-прежнему стоял возле павильона и, его рвало чем-то алым. Или он сегодня обильно позавтракал свекольным супом, или… Или его тошнило собственной кровью. Женя отвернулся, подавляя приступ тошноты. Еще не хватало ему самому последовать примеру этого идиота. Вид крови всегда вызывал у него отвращение… Вот только интересно, что когда несколько минут назад он представлял, как разобьет в кровь лицо этого хмыря — не было никакого намека на омерзение или тошноту. Почему когда он видит кровь, ему кажется что с ней связано что-то важное? Что-то, что он никак не может вспомнить, и чем сильнее старается найти у себя в памяти какое-то важное воспоминание — тем дальше оно ускользает от него. Может быть с кровью связано что-то, что произошло с ним в один из периодов беспамятства? Впрочем, не важно. Или, по крайней мере, не важно сейчас. Пелена отступает, сердце понемногу успокаивается, начиная биться в нормальном ритме. Ярость, клокотавшая в груди утихает… Сегодня все будет в порядке, а что будет потом — потом и будет. Первый раз, когда он обнаружил себя сидящим поздним вечером возле подъезда какого-то дома на самой окраине города, он запаниковал. Три часа просто выпали из его жизни, и то, что он мог сделать за это время, пугало его до смерти. Последним что он помнил, была подобная сегодняшней ссора в автобусе, только на этот раз причиной охватившей его ярости стала едва держащаяся на ногах старушка, тащившая за собой здоровенную сумку. Сумка, естественно не раз стоявшая на полу, задевала своим грязным дном всех подряд, оставляя следы на одежде. И когда Женя попросил старуху быть немножко поаккуратнее — узнал о себе и о молодежи вообще много нового и интересного. Он закипел как чайник на газовой плите, сказав ей в ответ что-то не менее приятное, а потом сознание заполнила белая пелена ярости. Цвета померкли, стали какими-то неестественными, нереальными… А потом он очнулся, сидя на скамейке возле незнакомого дома. Как он попал сюда, зачем, и где провел последние три часа — он не знал. Следующие несколько дней он провел дома, плюнув на институт и приближающуюся сессию. Каждый день он ждал звонка в дверь, и ордера на арест, который ему покажут в дверной глазок. Ордера на ЕГО арест, по подозрению в убийстве семидесятилетней старухи, которая и сама бы благополучно скончалась через пару лет… Он безвылазно сидел перед телевизором, отлавливая новостные программы и боясь увидеть в одной из них сюжет о бабке, до смерти избитой в своем подъезде… Но в новостях говорили о чем угодно, только не о новом Раскольникове, милиция не торопилась нанести ему видит, и вообще все было гладко, тихо и спокойно. Подобное повторилось с ним месяц спустя — тогда из памяти выпали от силы пол часа. На этот раз причиной дикой, бесконтрольной ярости стал бомжеватого вида старик, молотивший своей тростью кошку прямо посреди улицы. Тогда последним мгновением, которое Женя помнил перед провалом в памяти, был тяжелый удар в челюсть этого бомжа, которым он опрокинул его на асфальт. И если бы тогда выяснилось, что в беспамятстве он забил этого урода до смерти его же собственной палкой, Женя пошел бы в тюрьму (или, быть может, в дурдом) с гордо поднятой головой. Чем бомжу не понравилась кошка, он не знал. Старый живодер просто подошел к кошке, сидевшей на мусорном баке, и с ловкостью и силой, которой вряд ли можно было ожидать от тщедушного старичка, огрел ее палкой поперек спины. Кошка, также не ожидавшая подобного, испуганно мявкнув, упала на землю и попыталась уползти. Именно уползти, потому что ее задние ноги, кажется, больше не слушались ее — вполне возможно, что удар перебил ей позвоночник. Бомжу этого показалось мало, и он, вновь замахнувшись тростью, шибанул кошку по и без того висящим плетьми задним лапам. Ударить в третий раз он не успел… Волна ярости всколыхнулась в Жене настолько быстро, что и сам не успел осознать, что делает. Он подбежал к дедку, и в тот момент, когда он в третий раз поднял свою палку, ударил его апперкотом в челюсть так, что тот, кажется, даже на секунду оторвался ногами от земли. А потом — хлоп, и он уже едет в трамвае, в пяти остановках от той, где все произошло. Только кулак саднило от нанесенного удара, а в остальном — все как всегда. И снова несколько дней он просматривал новости, выискивая там упоминание о жестоком убийстве старика-живодера. В тот раз он вообще не сомневался в том, что убил его — уже один тот апперкот вполне мог отправить старикашку на тот свет. Но вновь ничего. Разбившийся автобус, грузовик, влетевший в остановку, но никаких мертвых бомжей. Поэтому, отключившись от мира в третий раз, вновь на пару часов, и очнувшись в лесу, неподалеку от дома, Женя больше не волновался по поводу того, что мог убить едва не сбившего его водителя, несшегося на красный свет, из-за которого он, собственно, и пережил приступ ярости. Пожалуй, убить этого лихача он не мог чисто физически — не на своих же двоих он догнал его машину? Эти провалы в памяти пугали его до сих пор, но уже не так, как в первый раз. На несколько часов, а иногда — лишь на несколько минут, он пропадал из жизни, стоило ему только выйти из себя. Как правило, причиной этого бесконтрольного гнева, влекшего за собой матовую завесу перед глазами и провал в памяти, были такие, вот, «автобусные» ссоры. Бабки, пробирающиеся по головам к выходу, шпана, роняющая бутылки пива на пол, и обливающая ноги всем, кто стоял рядом. Одним словом, безграничная людская тупость и низость. Ни разу он не получил ни малейшей зацепки, ни малейшего намека на то, что он делал, пока не помнил себя. За время провала в памяти он мог уехать в другой конец города, а мог и отправиться к себе домой (один раз он пришел в себя на своей собственной кухне, совершенно не помня, как туда попал). И если первое время его еще посещала мысль о том, чтобы обратиться к врачу, то потом, когда приступы ярости стали случаться с ним с интервалом примерно раз в два месяца, он отказался от этой мысли. Мало ли, что может выяснить врач, например психиатр? И мало ли, в какое заведение он может его отправить… Поэтому за все три года, прошедшие с того момента как он впервые «отключился», Женя ни разу не обмолвился никому ни словом о своих провалах и похождениях в беспамятстве. Сам он предпочитал думать об этом как о сомнамбулизме, пусть и каком-то странном и пугающем. Одно дело, когда ты не помнишь, как закрыл ночью окно или выключил будильник, и совсем другое когда ты не помнишь, как и зачем уехал на противоположный конец города среди белого дня! С одной стороны он надеялся, что никто и никогда не узнает о его «приступах», а с другой — что когда-нибудь он впадет в беспамятство на работе, или, еще лучше, во время дружеской попойки с друзьями. «Ну и шутки у тебя, Аникин!» «Какие шутки?» «Ты что, правда ничего не помнишь? Ты же голышом на столе танцевал пять минут назад! Вроде и выпили-то совсем чуть-чуть!» Ну, по крайней мере, он надеялся, что все его проделки, когда он не осознает себя, сводятся к танцам нагишом на столе. Автобус тормозил, подкатывая к остановке… Растолкав изрядно поредевшую, но все же основательную давку, Женя направился к возвышавшемуся над остальными строениями бизнес-центру, в котором, собственно, и располагалась его контора. В «Астроленде» он проработал уже год, и, по большому счету, давно перестал считаться новичком. Не смотря на то, что он всего два года как окончил институт, в компании с ним уже считались, признавая его статус пусть и молодого, но хорошего бухгалтера. И пусть Леха с Сергеем подшучивают над его кабинетной работой, предпочитая ей постоянные командировки. Пусть хвастаются тем, что они побывали чуть ли не в каждом уголке России, и что в будущем побывают и далеко за ее пределами… Он-то знал, как нестабильна карьера менеджера, и как перспективна работа бухгалтера. В кармане сонно заворчал сотовый, голосом только что проснувшегося мультяшного кота (Женя и сам не знал, почему этот голос вызывал у него ассоциации именно с котом) заявивший: «Э-э-х, опять sms'ка пришла»… На ходу он достал мобильник, мельком глянув на экран: «Сообщение от Анютка» «А я уже на работе. Целую!» Сразу видно, у Ани опять период вынужденного безделья, и от тоски она шлет сообщения и по «Аське», и по sms. Наверняка сообщение о том, что она уже на работе получило как минимум десять человек, но уж «Целую» она добавила точно ему одному. Эта мысль заставила его улыбнуться и ускорить шаг. Отвечать ей он не стал, логически рассудив, что через пять минут все равно увидит ее в «Аське». Офис «Астроленда» располагался на 11-м этаже 14-этажного бизнес-центра, и из окон бухгалтерии открывался чудесный вид на набережную Медянки, и левый берег города, ощетинившийся новыми яркими высотками. На ум Жене не раз приходило сравнение города с отправившимся в рейс дальнобойщиком, у которого щетина сначала лишь пробивается, а затем плавно превращается в густую бороду. Весь тот год, что он наблюдал левый берег из окна, щетина домов становилась все гуще и гуще. Активно застраивалась даже прибрежная зона Медянки, и, судя по всему, скоро дома станут возводиться едва ли не на самом ее берегу — в зоне, именовавшейся Нахаловкой, застроенной частными домами, построенными безо всякого разрешения, на свой страх и риск. В Нахаловке селились те, кто по каким-то соображениям (как правило — финансовым) не могли позволить себе купить землю в городе. Впрочем, понятие «покупка» земли появилось только с развалом СССР, а Нахаловка была всегда… Что могло заставить людей селить в опасной зоне, которую в случае прорыва громадной дамбы на юге, в горах, просто смело бы волной — Женя понять не мог. Или настолько велико было желание жить у воды, или настолько крепка была вера в строителей плотины… Офис еще пустовал. В бухгалтерии пока тоже было не многолюдно. Финансистов «Астроленда» представляла пока только главный бухгалтер, Марина Викторовна, которая, кажется, жила на работе, приходя раньше всех, и уходя исключительно последней. На ней, собственно, вся контора и держалась, ибо похить инопланетяне директора — она заняла бы его место и повела бы фирму дальше к светлому будущему (при чем не исключено, что и действительно смогла бы довести), а похить инопланетяне ее саму — ее место не смог бы занять никто в целом свете. Выполнив ежедневный ритуал приветствия, протирания запылившегося стола (вот он, минус офиса в самом центре города — вечная пыль и копоть от сотен машин, ежеминутно проносившихся под окнами), включения компьютера, ввода пароля и других мелочей, выполнявшихся на автопилоте, он уселся, наконец, во вращающееся кресло. Снова привычные операции — поиск сегодняшнего курса доллара и евро, внести его в программу финансового учета, разнести по столам менеджеров банковскую выписку — сколько и от кого пришло денег… Внизу экрана мигнула «Аська» — новое сообщение. Естественно от Ани. «Как добрался?» Как я мог добраться? Как всегда из Сосновки, ласково именуемой задницей Медянска. Неминуемая проблема больших городов — или ты дышишь гарью и копотью, живя в центре, или по часу добираешься до работы из спальных районов. «Как всегда, с приключениями!» «Ноги целы?» «Ноги — да, обувь — нет». В ответ пришел улыбающийся колобок-смайлик. Сам Женя их не переносил на дух, предпочитая выражать эмоции словами. * * * Или, наконец, простое и лаконичное * «Приедешь вечером ко мне?» — отстрочил он. «Вряд ли… Дел по дому много. Давай лучше ты ко мне». «Не получится. Значит в другой раз…» Женя мысленно выругался. Провести вечер в Анином обществе было бы достойной компенсацией за тяжелое утро с головной болью и поездкой в компании идиотов. Слава Богу, хоть голова начала понемногу проходить — все ж таки дурное это дело, гулять в воскресенье! Воскресенье — это уже не выходной, это день накануне понедельника. Да и вообще, мешать, пусть даже и в желудке, живое пиво с пастеризованным, все-таки не стоило. Последствия были крайне неприятными, не смотря на то, что выпито было не так уж и много. Вновь зазвонил сотовый. На этот раз — не сонно потянулся, а именно зазвонил, гремя на весь офис музыкой из «Mortal Kombat». Леха… — Здоровеньки былы, хлопец гарный! — гаркнул телефон, стоило только поднести его к уху. — И тебе не болеть, — отозвался Женя, без особого, впрочем, энтузиазма. — Чего кислый такой? — Утро понедельника. — А, ну это все объясняет! — все так же радостно и зычно согласился Леха. — Слушай, папуас, поехали в будущие выходные на природу? — Окстись, родной! — поневоле заражаясь манерой речи друга, ответил Женя. — Сентябрь на дворе! Хорошо в Сибири летом, целый месяц снега нет! — Ну дык пока что снег и не выпал! Я ж тебя не купаться зову! Поедем культурно, на машине, все втроем плюс наши дамы сердца… или сердец? А, не важно. В общем, Серега уже в курсе, он с нами, так что машиной мы обеспечены. Слушай, а как будет правильно, он с нами, или мы с ним? Ведь на его ж машине едем? А, не важно… Короче, остался ты. Бери свою Анюту, и поехали! Шашлычки, свежий воздух… — Дубак, колотун, комары! — Какие комары в дубак и колотун? — хохотнул Леха. — Пессимист ты хренов, крыса кабинетная! — Да пошел ты! — беззлобно буркнул Женя. — Знаю я твои поездки, и всю твою походную романтику. Спать в палатках, ногами наружу, гонять комаров тапком, разводить костер из мокрых дров… А потом — в кустах сидеть с твоих шашлыков! Месяц назад Леха позвонил ему точно в таком же состоянии — воодушевленный до предела, и предложил также всем вшестером сесть на поезд, выйти где-то на середине пути между Медянском и Новосибирском, и пешком за несколько суток добраться до Казахстана. Перейти границу («Спорим она никем не охраняется?» — «А если охраняется?» — «А, делов то? Все равно просочимся»), выйти в ближайший крупный город и там, добравшись до российского посольства, попроситься домой, сказав что заблудились в лесу и вышли в сопредельное государство. — Да ты чего? — искренне поразился Леха. — Я ж не враг своему здоровью в такую погоду ночевать под открытым небом? В санаторий поедем! Как белые люди! — В санаторий? Ты меня разорить хочешь? — Да там дешево все! — Дешево — это, по-твоему, сколько? Названная цена и в самом деле была приемлемой. Если подумать, то примерно столько он и так проживал за день. — Далеко ехать-то? — спросил Женя, сам еще не осознавая, что практически готов согласиться. — Да часа три на машине. Не ближний свет, но и не глухомань. — Ладно, уболтал! Леха издал победный клич и отключился. Женя пожал плечами и, отложив сотовый, принялся за повседневные дела, время от времени отвлекаясь, чтобы скинуть Ане сообщение. «Анют, нас с тобой Леха зовет на природу на все выходные. Поехали?» «Не в Казахстан?» Смеющийся во весь рот колобок. Аня тоже помнила эта его идею, от которой все они открещивались как могли, выдумывая несуществующих больных родственников, срочные дела, или просто редкую (и обязательно заразную болезнь). «Нет, в санаторий у нас, в области! Говорит, там хорошо!» «А он там был?» «Нет конечно!» * «Понятно… В принципе, почему бы и нет!» |
||
|