"Бермуды" - читать интересную книгу автора (Шевченко Юрон)ПетровичДетство Петра прошло быстро, и было оно безрадостным. Он разделил участь своего народа, строившего коммунизм. Поэтому при слове «детство» из памяти извлекались только картины тяжелого сельского труда и постоянного чувства голода, и даже курчавая природа Черниговщины не могла скрасить негатив этих воспоминаний. Юность была омрачена историями, которые Петро не любил вспоминать. После семилетки его сдали в столярное ФЗУ в городе Чернигове. Городская жизнь произвела на Петра ошеломляющее впечатление. И он решил больше не возвращаться в родное село, а приложить все усилия, чтобы стать городским. Сделать это оказалось очень легко. Он начал курить, купил галстук, шляпу и после каждого слова вставлял «бля»: «Я, бня, иду, бня, а тут Наиса навстнечу, бня…» Первый инцидент у него произошел на железнодорожном вокзале. Мать его, боявшаяся города, производила свидания и передачу сельхозпродуктов на привокзальной площади, куда она приезжала на пригородном поезде. И, вручив сыну две тяжеленные сумки, утрамбованные картошкой, морковкой, луком, салом и банкой молока, обычно давала десять рублей, крестила ребенка и просила Петра быть бдительным. Ей казалось, что в древнем Чернигове живут одни Петро зашел в автобус последним, людей в салоне было немного, он развернулся, дверь была еще открыта. Перед ним стояла мать. В старенькой одежде, с натруженными руками, с грустными выцветшими глазами, на лице ее лежала печать тяжести прожитых лет. Неожиданно Петра кольнула печальная мысль - в этом враждебном мире, в котором все его дразнят и хотят украсть сало, только мать является единственным любящим его человеком. Он хотел ей сказать что-нибудь одобряющее, но вместо этого спросил: От возмущения кровь хлынула в голову Петра. В этот момент дверь с шумом закрылась, крепко зажав ее. Автобус тронулся. Девушка, на которую он имел виды, вышла замуж за его постоянного обидчика. Моральная боль Петра усугубилась еще и физической. Двери сдавливали шею всё сильнее и сильнее, но Петро не мог себе помочь. Он держал сумки. Поняв, что добраться до следующей остановки у него нет ни единого шанса, он из последних сил заорал: Мать поддержала сына криками: Водитель заметил, что на его автобус радостно показывают пальцами прохожие. Наконец, догадался посмотреть в боковое зеркало. И увидев красную хрипящую голову Петра, остановился, открыв дверь. Петро откинулся назад и сел на ступеньку, из глаз полились слезы, их вытереть он не мог, пальцы вросли в ручки сумок, которые он так и не выпустил. Желая забыть Любашу, предавшую его, он познакомился с новой девушкой. Вера - так ее звали. Она училась и работала, собираясь стать ткачихой. После нескольких коротких свиданий Петро решил придать отношениям новый импульс. Для этого пригласил Веру поздно вечером посетить стройку, на которой проходил практику и где на четвертом этаже присмотрел тюки со стекловатой. - Сегодня я тебе покажу ночной Ченнигов, - врал Вере Петро, поднимаясь на заветный этаж, еле унимая похоть, которая отдавала частыми ударами в висках. Рассеянно и очень быстро ознакомил девушку с тремя огоньками ночного города и приступил к делу, повалив Веру на тюки со стекловатой. - А жениться? - строго спросила Вера. - Я не пнотив, - продолжал врать разволновавшийся Петро, кувыркаясь по тюкам со стекловатой, освобождая Веру и себя от одежды. - Вот тонько пнименочку знобым. Волнения Петра достигло апогея возле лифчика. Желание душило его. Провозившись над проклятой застежкой, он прозевал извержение и вывозил Веру. Вера осталась очень недовольной, но это больше не интересовало Петра, который почувствовал сильное жжение и зуд по всему телу. В общежитии на расспросы пацанов, почему он весь исцарапан, и что случилось с его кожей, Петру пришлось рассказать про стекловату. Он немедленно стал посмешищем всего ФЗУ. Теперь, где бы Петро не появился, пацаны требовали, чтобы он снова и снова делился подробностями своего свидания. Не смеялся над Петром только ленивый. Последнюю подляну в ФЗУ он получил во время перекура. Его друзья решили отучить экономного Петра постоянно стрелять курево, заблаговременно изготовив «фирменную» сигарету. Из мелко нарезанных ногтей, волос и сухого кизяка. Петро, как обычно, попросил у друзей закурить. Его подозрительно быстро угостили. «Ну, расскажи про стекловату», - весело перемигивались сокурсники. Петро сделал несколько затяжек. «Стнанный табак», - пробормотал Петро. Ему вдруг стало совсем плохо, он побелел и его начало рвать. Выворачивало два дня. С тех пор Петро не курит. Закончив обучение, молодой рабочий Петро получил распределение в город Горловку. И без сожаления покинул Чернигов, отбыв к месту работы. Он верил, что на Донбассе можно сделать карьеру. Но карьера с самого начала забуксовала. Работы было много, и была она тяжелая. В общежитии, куда его поселили, царил жуткий срач с ежедневными попойками и мордобоем. Окружавший его ландшафт Петро возненавидел еще больше, чем прокуренное и обрыганное общежитие. Его раздражали степь, индустрия, искусственные фудзиямы терриконов и песня «Вышел в степь Донецкую». Петру стало часто сниться родное Полесье. Он активно посещал комсомольские собрания, надеясь продвинуться по партийной линии. Но все только смеялись над его выступлениями. Петро затосковал. Как-то на вечеринке к нему подошла девица и спросила, почему он такой грустный. Петро прикрыл глаза огромными, как у верблюда, ресницами, и, стараясь не употреблять слова с буквой «р», рассказал девушке свою легенду. Он придумал ее после просмотра американского фильма «В джазе только девушки». Суть рассказа сводилась к следующему. Год назад, катаясь на велосипеде, он упал на раму. Врачи сделали все, что смогли, но тщетно. Разбудить его как мужчину может только очень страстная женщина. Девица заинтересовалась. До исповеди она успела бахнуть три стакана шмурдяка и тут же предложила Петру свою помощь. Убедившись в эффективности метода, Петро довел его до совершенства. Этот прием действовал безотказно, особенно в домах отдыха и профилакториях. И только однажды Петро прокололся. Телефонистка на переговорном пункте сидела за стойкой и принимала заказы. Петро влюбился сразу. Танюша была прелестна. Вьющиеся светлые волосы, нежный овал лица, большие голубые глаза, чувственный рот гармонировали с хрупким торсиком, одетым в светлую блузку. Петро робко принялся за обработку. К его великому удивлению, девушка быстро согласилась встретиться с ним после смены. С переговорного Петро убежал счастливым, до встречи оставалось несколько часов. Наступил вечер, Петро во всей красе вырулил на свидание - оделся в костюм фекального цвета, зеленую рубаху-ковбойку, украшенную красным галстуком в белый горох и махровые желтые флуоресцентные носки, светившиеся из-под коротких брюк и открытых сандалий. Интенсивность свечения была такова, что в случае опасности носками можно было останавливать поезда. На свою бедовую голову Петро водрузил белый картуз, прозванный в народе «лед на голову». Для солидности надел темные от солнца очки, взял в руки букетик. Переходя улицу, услыхал жуткий визг тормозов. Петро втянул голову в плечи и в оцепенении остановился. Водитель такси высунулся в окно и метнул в Петра отборные матюки. После этого по-доброму сказал: «Очки сними, идиот, ты же разобьешься». Очки пришлось снять. Танюша почти не опоздала. Когда Петро ее увидел, у него отпала челюсть. Всё было как в анекдоте. На него двигались красивые голубые глаза, а всё остальное - была жопа. Петро любил развитую филейную часть, но не до такой же степени! «Как же я мог лохануться?!» И тут же вспомнил, что нижней части он не видал, потому что она была спрятана за стойкой. - Куда пойдем? - натянуто улыбаясь, спросил Петро. - В ресторан, - ответила Танюша, увлекая кавалера за собой. Петро стеснялся, ему казалось, что все смотрят только на него. Любая улыбка прохожих заставляла его краснеть. Навстречу им двигались табуны девок-красавиц нормального телосложения. «Почему мне так не повезло?» - спрашивал себя Петро В ресторане Петро сделал заказ, вышел в туалет и убежал в санаторий, быстро мелькая своими флуоресцентными носками. В санатории он встретил свою будущую жену. Тома прибыла на Донбасс из деревни Сукино, что в Мурманской области Российской Федерации. Поэтому Горловка показалась ей филиалом Парижа. Она пила водку, как воду, громко смеялась, демонстрируя раскованность и доступность. Была худой и жилистой, с длинным носом. Ее анатомические особенности делали ее похожей на Буратино. Через два часа, после бурной ночи с пьяным Петром, Тома заявила: «Я беременна и операцию делать уже поздно». Доверчивый Петро поверил сказанному и после полученной новости напился до беспамятства, однако успел дать согласие на брак. Как прошла свадьба, Петро не помнил, но сменщик рассказал, что всё было прилично. Потом два года неискушенный Петро беспокоился, как протекает беременность у Тамары, и таки дождался первенца. Его назвали Сашей. Неожиданный брак стимулировал Петра освоить новые профессии, для того чтобы реже видеть Томкин нос и зарабатывать больше денег. К тому времени он понял, что Донбасс - не для него, и стал откладывать на собственный дом. Тома эту идею поддержала после того, когда увидала, что груши и яблоки, оказывается, растут на деревьях, крыжовник и смородина - на кустах, а картошка - под землей. Но больше всего ее удивило, что никто не бросается на это добро. Это добро росло у всех! Такое ценное наблюдение она сделала после посещения Петровой родины. Для того, чтобы разбогатеть, они работали как проклятые - смену на работе, как все, потом шли на халтуры. В тот период Петро влип в очередной раз. На шахту, где Петро работал в столярном цеху, однажды привезли вдребезги разбитый «Москвич». Напарник, оглядываясь, объяснил Петру: «Сын директора хотел сократить путь, поехал по рельсам и не заметил паровоза». - Жив? - осторожно спросил Петро. - Ни одной царапины. Он вообще ничего не помнит, выпал из «Москвича» за пять минут до столкновения, привалив педаль газа сумкой. Пьяный был вдрободан, - прошептал сменщик. Петро долго рассматривал авторуины и, встретив директора, предложил продать эти останки. Директор посмотрел на Петра так, как воспитатели детсада смотрят на детей младшей группы и, махнув рукой, ответил: «Забирай так». Через полгода Петро приехал на работу на новом блестящем 403-м Москвиче. Вся шахта офонарела. Машины в те времена были большой редкостью. - Неужели это тот металлолом? - спросил ошарашенный напарник. - Он, - с гордостью ответил Петро, вложивший в ремонт душу, золотые руки и кучу денег. Теперь он был уверен: разбогатеть ему - раз плюнуть. Но другого мнения был директор. Он остался очень недоволен. Ему показалось, что он подарил Петру новую машину. И для того, чтобы хоть как-то компенсировать потерю, директор забрал Петра в рабство. Теперь после смены Петро вместо халтуры работал на директора и его многочисленных родственников. Он чинил всю бытовую технику, автомобили, помогал строить дачи, гаражи, делать ремонты квартир. И только спустя несколько лет Петро понял, какой он идиот. И подал заявление на увольнение. Ушел трудиться на автосервис. Теперь у него был «Москвич-412», собранный из деталей не поддававшихся ремонту машин. Наконец, насобирав чуть-чуть денег, он навсегда покинул Донбасс. Петро получил крошечный участок возле автокооператива «Бермуды». Денег, которые они скопили с женой, хватило на гараж, времянку и фундамент дома. Очень помог Никита Сергеевич со своей долбаной денежной реформой. Петро и Томка устроились на работу в СМУ и за несколько лет так пооттягивали руки ворованными стройматериалами, что Петро грустно шутил: - Сконо будем похожи на гибонов. Шутка ли - ни дня без кнажи. Петро верил - еще чуть-чуть и разбогатею. Но процесс пока затягивался. Это печалило Петра. «Закончу строиться, а потом прорвемся», - мечтал он. Мысли о том, что он будет богатым, делали его высокомерным и невыдержанным. Так однажды подойдя к своему гаражу, он увидел, что ворота заблокированы «Победой», которую безрезультатно пытались завести три человека. Петро возмущенно заорал. Но был остановлен спокойным и рассудительным вопросом: «Послушай, парнокопытное. В рыло хочешь?» Петро испугался. Интонация незнакомца и его широкие плечи не вызывали ни малейшего сомнения насчет рыла. Чтобы сгладить ситуацию, Петро быстро завел «Победу». Так он познакомился и подружился с Колянычем. Коляныч теперь ремонтировал отцовскую «Победу» только у Петра - качественно и абсолютно бесплатно. Однажды летним вечером Петро шел из магазина, покупки он нес в руках. Неожиданно выскользнула, упала и разбилась бутылка водки. Пытаясь ее поймать, Петро бросил остальные продукты. Естественно, полкило масла в полете развернулось и ляпнуло на пыльный тротуар. Всё остальное было также изгажено. Петро ошалело смотрел себе под ноги. Вдруг его пробила мысль. «Есть. Теперь я знаю, как получить первый миллион!» Он радостно засмеялся, подцепил носком ботинка грязный кусок колбасы и быстро пошел домой. Переступив порог, он сообщил Томке о своих планах - шить сумки из полотна! Эпоха полиэтилена еще не наступила. Жена, подумав, согласилась, даже впервые похвалила Петра. Деньги на рулон полотна взяли из заначки на шифер, потом Томка две недели шила сумки. Петро пошел к Колянычу в мастерскую, которая находилась в помещении управления буровых работ. Коляныч в это время бухал с Молдаваном. Петро попросил вырезать ему пару трафаретов, для того чтобы украсить сумки. Пьяный Коляныч подарил Петру трафарет - два льва терзают нефтяную вышку. Картинка была переработана из герба, который украшает все коробочки Мальборо. Петру рисунок понравился, он похвалил Коляныча. Коляныч немедленно отправил Петра за коньяком, а сам вырезал еще две надписи «DOLBOYOB» и «PRIDUROK». Не знавший букв латинского алфавита Петро обрадовался и, выпив стаканчик, побежал домой заниматься своими миллионерскими заботами. «DOLBOYOB» он отштамповал красной эмалью, а «PRIDUROK» - синей. Когда первая партия высохла, он понес сумки на базар. К его великому удивлению, очередь не образовалась. Более того, группка школьников умирала от смеха, глядя на его товар. За день был продан только один «PRIDUROK». Сумку купила старушка. Она долго торговалась. Петро начал торг с пятерки. Когда цена упала до одного рубля - ударили по рукам. «Ничего, - думал Петро, - важен почин». Через два часа бабушка возвратилась, положила сумку на прилавок и потребовала назад рубль. «Тован назад не пнинимается», - начал было Петро. Бабушка пообещала привести милиционера. Это подействовало. Петро вернул рубль. На прощание бабушка сказала: «Не ожидала, взрослый человек, а пишет такие гадости». Петра стали мучать сомнения. Вечером он показал трафареты соседке учительнице, та долго смеялась. Петро перестал разговаривать с Колянычем, но тому всё это было до феньки. Помирились они через год, когда Коляныч подарил Петру ставшую обузой старенькую бездыханную «Победу». Петра осенила новая идея. Я обрежу крышу, дам ей хороший ремонт, покрашу в белый цвет и буду возить свадьбы. Через три месяца он подготовил машину к эксплуатации. Но произошло непредвиденное - в город вернулся Костя Разжувайло, проживавший раньше в городе Таллинне. Он пригнал кабриолет «Кадиллак» белого цвета и занялся этим бизнесом сам. Петро снова пролетел. Он чуть не рехнулся. Продал «Победу» и поил Бермуды неделю. Слабой компенсацией была путевка по Золотому кольцу. Кольцо его не тронуло. Его развеселил только один эпизод в Загорске. Проходя мимо чайной, Петро увидел - один посетитель уже гуляет. На земле в пыли лежало тело с раскинутыми в стороны руками и ногами. Причем, правая нога лежала на одной из трех ступенек, ведущих в чайную, делая тело сопричастным к работе заведения. Однако было непонятно - он только пришел или торопится домой. Возле посетителя валялся старенький велосипед. Тело храпело. Петро подошел поближе - его взору предстала картина не для слабонервных. То, что Петро принял за усы и бороду, оказались черными с сине-зеленым отливом мухами. Они плотно обсели широко открытый рот. И только самые смелые залетали в красно-черную преисподнюю. При выдохе мухи пугливо взмывали вверх, их места тут же занимали другие. «Завтнакают, сендешные, - пробормотал Петро. - Мухи - это к добру. Мне теперь должно повезти». Вернувшись домой, Петро узнал - распался Советский Союз. Томка сказала: «Поеду я, Петя, проведаю родню, боюсь, что хахлы границы поперекрывают». - Ты нучче за своими кацапами снеди, - огрызнулся Петро. Трещина в их отношениях пролегла давно. Время смахнуло с лица Томки остатки еле заметной привлекательности, удлинило нос и покрыло лицо сеткой морщин. Они вместе вырастили сына, и это пока удерживало их друг возле друга. Петро всю жизнь учил Сашу - будь хитрым, сынок, а то будешь, как я, всю жизнь вкалывать. Сынок вырос настоящим мурлом. И всю привитую родителями хитрость направил против них же. Пока Сашенька учился в школе, Петро и Томка, закусив удила, пахали в СМУ и строили свой дом. Потом пахали, пока сын учился в институте. Чтобы сводить концы с концами, завели огород за городом, живность. Свинью, кролей, кур, гусей, которые всё время хотели жрать. После работы Петро и Томка неслись полоть картошку. Кормили животных, еле доползали до кровати для того, чтобы отключиться без задних ног до шести часов утра. И так каждый день. Вскоре Сашенька женился, жил теперь в Макеевке на Донбассе. И оттуда руководил выполнением своей продовольственной программы. «Свинью зарежьте на Покрову, я подъеду шестнадцатого числа. Да не кладите много сала в колбасу, я жирного не люблю. И вот еще, нам нужен новый холодильник, но не вздумайте покупать - возьму деньгами. А то будет, как с мебелью, - людей стыдно в квартиру привести». Петро по секрету жаловался Опанасу: - Знаешь, Опанас, как надоено питаться костями, хвостами и ушами. И посмотни на меня, вот эту бнядскую битновку донашиваю с шестьдесят девятого года. Есть еще зимнее паньто из искусственного канакуня. В него можно заваначивать поснания внеземным цивинизациям. Ему, падне, и ченез сотни минионов нет ничего не сденается. Опанас жалел Петра и говорил: «Да шли ты их всех. Неужели не заслужил пожить спокойно? На Бермудах скоро начинается реконструкция. Приобрети акции, всё окупится». Но Петро никому не верил. Он купил одну акцию, чтоб не гавкали, не приставали. И ждал своего часа. А пока он не наступил, тихо раздражался возле Томки. Она очень изменилась. Жизнь на Украине не прошла для нее бесследно. Томка подсела на сало. Сало она ела в любом виде - сырое, жареное, копченое - и в любых количествах. Томка не читала книг, не смотрела сериалы, не интересовалась соседскими сплетнями, она жрала сало. Петра мутило от вида супруги, которая остекленевшими, ничего не видевшими глазами смотрела во двор, где ничего не происходило, и куском свежего сала вымазывала смалец из сковороды и отправляла это в себя, иногда даже забывая откусить хлеб. Петра тошнило от таких сцен. В эти минуты он чувствовал - ее мозг спит. И для того, чтобы хоть как-то отвлечь Томку от сала, Петро сделал ей сына Генку. Томку Петро раздражал еще больше. Ее раздражали его проекты по обогащению, не приносившие в дом ни копейки. Ее бесили его вечные друзья - шаровики, которым Петро по доброте душевной чинил всё бесплатно вместо того, чтобы накосить лишний мешок травы. Неприязнь росла. Чем больше они жили вместе, тем больше расходились их интересы. Петро больше не делился с Томкой планами обогащения. А у Томки, кроме сала и детей, появилась еще одна страсть - она полюбила цветы. И с весны до поздней осени ковырялась на клумбе. Как-то поздним вечером, возвращаясь домой в нетрезвом состоянии, Петро помочился на клумбу. В алкоголе, который он употреблял, очевидно, находилось химическое соединение несовместимое с жизнью. Цветы врезали дуба практически сразу. Томка провела расследование, заметив на земле подозрительные пятна. Подозрение пало на собаку. Полкан грустно смотрел на Петра, который делал вид, что он ни при чем. Но тут Томка вспомнила, что цепь собаки не достает до клумбы. Томкин гнев нельзя описать. Вначале она полоскала его словами. Пришлось вспомнить золотое детство, проведенное в деревне Сукино. Самым мягким из выражений было «пидар гнойный». Потом ей подвернулись грабли… После побоища Петро даже позвонил Сашеньке и нажаловался сыну. «О, хорошо, что ты позвонил, мне как раз позарез нужны деньги. Найди и передай поездом 50 долларов. А с мамашей я поговорю». Петро неделю боялся приходить домой, слоняясь по гаражам. Зашел в гости к Колянычу. У того уже гулял Вовчик из 107-го. - Пноходив мимо, дай, думаю, загняну на огонек. - Петрович, не чирикай, - поприветствовал его Коляныч. - Пришел - заходи. Петро поставил на стол бутылку самогонки. Коляныч как раз рассказывал Вовчику про Белград. Петро увидел невиданные раньше сигареты. - У фанцовщиков бнав? - Какие еще фарцовщики? Петрович, я вчера еще в Белграде был. Федеративная республика Югославия, знаешь? Петро кивнул, но, чуть подумав, засомневался - Бнешеш! - А от и не бнешу, - передразнил Коляныч и показал железнодорожные билеты. - А как же вся эта канитень с визами и паспонтами? - спросил Петрович. - А никак. И Коляныч рассказал присутствовавшим механизм пересечения границы. В Украине началась эра челноков. У Петра зачесался мозг. Опять небо посылает ему шанс. Он дотошно выспрашивал Коляныча, куда еще можно ехать, что везти? Голова роилась планами. Петро издалека начал обрабатывать жену, желая заручиться Томкиной поддержкой в осуществлении его бонапартистских планов завоевания европейских базаров. Но супруга в очередной раз разразилась скандалом и проклятиями по поводу петровой дурной головы. Петро решил поменять тактику и как-то, бухая с кумом, попросил того привести хорошие сандалии для Генки. « Петро, обрадованный, покачиваясь, возвращался домой. «Планета пуста, - размышлял он, - кроме кума, на ней больше никто не проживает». Дома он нашел зимние сапоги Генки, купленные ребенку на вырост, обвел подошву и спрятал бумагу со следом в карман. На другой день он вручил бумагу куму. Они договорились, что после командировки кум лично занесет покупку к ним домой, чтобы Томка, наконец, поняла, какие у Петра хорошие ответственные и преданные друзья. Через неделю кум явился к Петру на завтрак. И передал Томке коробку. - Что это? - удивилась та. - Скоро лето, - многозначительно подмигивал кум Петру, - это Генкины сандалии. Петро заказал. Томка с удивлением посмотрела на сияющего Петра. Открыла коробку и после паузы спросила: - Ты вообще догадываешься, какой размер у твоего шестилетнего сына? Или ты, идиотина, к его соракалетию готовишься? - взвизгнула Томка, достав из коробки лыжи сорок пятого размера. - Да они даже на Сашеньку большие. А ты куда смотрел? - спросила Томка у кума. Кум съехал, предъявил Томке лекало, лежащее на дне коробки. - Я попросил хорошие детские сандалии и показал след поляку, еще удивился, почему продавец по-дружески меня успокаивал, приговаривая: «Не бойся, нога со временем прекращает расти». Томка звонко ляпнула Петра сандалем по морде. - Нет больше моих сил, - верещала Томка, - ну почему все люди думают серым веществом, а ты коричневым? Завтрак Петро и кум перенесли в гараж. После второй рюмки Петро вспомнил инцидент с Томкой и спросил кума: - Какое коничневое вещество имена в виду эта истеничная дуна? Кум глазами указал на нижнюю часть его туловища. - Жанко, что я сназу не допен, а то б задан бы ей пенцу. Кум скептически глянул на Петра, но от комментариев воздержался. Вечером Томка объявила Петру, что устала от него и хочет проведать родню. Она купила в дорогу коврик сала, забрала Генку, села в общий вагон и уехала. Петро, провожавший ее на вокзале, махал рукой, изображая озабоченность. Его душа ликовала. Впереди Петра ждал месяц свободы. В первый вечер он так накидался, что перестал выговаривать еще восемь букв. Речь Петра напоминала крик марала в брачный период. Через три дня после отходняка. Петро решил: «Время, отпущенное судьбой, нужно провести так, что бы не было мучительно больно за бесцельно прожитые дни». Он припахался в своем гараже и через сутки выехал. «Москвич» Петра преобразился. На передних дверях были приклеены надписи Задние - шкурой медведя с оскалившейся мордой. Причем, морда смотрела в заднее окно, пугая водителей. Рядом с медведем лежали старые игрушки Сашеньки - Буратино, собачка, зайчик, слоник. В потолок Петро вмонтировал четыре динамика и цветомузыку. «Ночью будет эффектно», - думал Петро. Выезжая из гаража, он встретил Коляныча. Коляныч, восхищенный, обошел машину. Петро с гордостью наблюдал за другом. - Куда едем? Телок снимать? - спросил Коляныч. - - Тачку тюнинговал отлично, - похвалил Коляныч, - но изюминки не хватает. - В смысне? - не понял Петро. - Пошли ко мне, - предложил Коляныч, - у меня есть лосиные рога, мы их приделаем на капот, и все девки будут твои. Петро, немного подумав, ответил: - В двадцать три часа он прибыл на пьяный угол, открыл дверь, из салона доносилось: «Ра-ра Распутин…». Весь салон мигал разноцветными лампочками. - Ану, кнасавицы, поехали пнокатимся! - пригласил Петро первых пассажиров. В ответ ему только смеялись и стучали пальцем по виску. Петро постоял минут сорок, но никто не захотел прокатиться. Тогда, разозлившись, Петро подарил городу фразу: Там он нашел кума, поделился своими невзгодами. Кум пообещал Петру помочь с халтурами. Через пару дней он познакомил Петра с толстым чуваком в засаленном костюме. Толстый чувак печальным голосом попросил перебрать коробку скоростей на его девятке. Договорились о цене. Петро погрузился в работу. В спину его толкала мысль: «Кум колошматит бабки на базарах Югославии и Польши, достраивает дочке двухэтажный дом, а он, Петро, сидит в гараже и сбивает копейки, ковыряясь в чужих машинах». В назначенный день к гаражу Петра подъехал РАФик, это засаленный толстый чувак приехал за своей тачкой. Он и водила выгрузили четыре грязных мешка и поставили возле входа. - Что это? - спросил Петро. - Расчет за ремонт, - печально ответил толстый. - У меня сейчас напряженка с деньгами. Эквивалент, так сказать. Говяжьи хвосты. Полезный калорийный продукт. Спасибо, до свиданья. Петро остолбенел, он даже не догадался достать из мешка хвост и засунуть его в жопу засаленному толстому чуваку. Когда девятка скрылась, Петро поклонился уехавшей машине и ответил: «Пожануста, пниежайте еще, с нетенпением жду. В снедующий наз возьму мочевыми пузынями». Потом Петро час проклинал кума и толстого засаленного чувака. Он еле уговорил соседей Виктора Павловича и Павла Викторовича взять по одному мешку с хвостами. - Зачем так много? - Хонодца наваните, нодственникам наздадите, понезный канонийный пнодукт. Дома расстроенный Петро освободил холодильник и за- прессовал его хвостами, которые время от времени открывали дверь и просились на свободу. В тот вечер он набухался в одиночестве. На другой день Петро перебрался бухать на Бермуды. Наведывался домой только, чтобы покормить живность. Из алкогольного транса его вывел Коляныч. Он привел другого толстого чувака в дорогом костюме с толстой золотой цепью на шее. - Что нужно денать? - спросил Петро с пьяным равнодушием. - Коробку перебрать в моем «мерсе». - Чем будете насчитываться? Говяжьими ушами? Хвостами я больше не бену. Толстый чувак с цепью повернулся к Колянычу и спросил: «Ты же говорил - нормальный человек». Коляныч внимательно посмотрел на Петра и грозно рявкнул: - Ты что, конопли выхватил, Петруша? Машину нужно сделать, понял? После арии Коляныча с Петра слетело сонное оцепенение, он выпрямился и спросил: - Когда пниступать? Выполнив заказанную работу, Петро, волнуясь, позвонил толстому, побаиваясь предстоящего расчета. Толстый с цепью рассчитался дойче марками. Поблагодарил и уехал. Петро разложил банкноты веером и подумал - это только начало. Вдруг он вспомнил - сегодня осталась некормленой скотина. А завтра приезжают Томка и Генка. Спрятав банкноты, он поплелся домой. Проковырявшись до темноты и устав, сел на кухне, налил себе полстакана, выпил, закусил яблоком. Самогон его сразу цапанул. Петро вспомнил: не только его скотина, но и он сам ничего ни ел. Ему стало жаль себя, он снова налил и выпил. Потом, покачиваясь, подошел к холодильнику, убрал от двери стул и открыл ее. На него хлынули говяжьи хвосты, кроме них, съестного ничего не было. Вдобавок они завонялись и распространяли смрад по всему дому. «Завтра приезжает Томка, она же меня удавит этими хвостами». Петро рассвирепел, открыл окно и с алкоголь-ной агрессией метал хвосты во двор, пока полностью не освободил холодильник. После этого ему хватило сил доползти до дивана, упасть и заснуть. Утром его разбудил дикий истошный Томкин крик. Петро подскочил и увидал свою супругу с абсолютно белым, перепуганным насмерть лицом. От страха у него задрожали ноги. - Что снучинось, ты уже пниехала? - Посмотри во двор, - истерично визжала Томка. Петро глянул в окно, от ужаса у него дыбом встали волосы. Весь двор был черным - кишел воронами. Дойче марки он потратил на товар, положив начало залежам ножниц по металлу, молоткам, коробкам с ножовочными полотнами, лопатам, сапкам, ящикам с гвоздями. Появились у него и 200 бензиновых насосов для «Жигулей». Петру тогда казалось, что вся Европа ездит на «копейках». Насосами с Петром рассчитались за ремонт машины, в очередной раз обманув его. Показав один фирменный насос, всучили партию изделий какого-то кооператива. Наконец, Петро получил паспорт. Для первой экспедиции он выбрал город Субботица в Югославии. Подготовка велась в очень нервозной обстановке. Многие знакомые Петра ездили за бугор уже по нескольку раз, кум, хвастаясь, показывал доллары. Петро, рассматривая портрет Франклина, ненавидел кума, ему казалось, что кум украл эту сотню у него. В Субботицу он решил ехать на своем «Москвиче», Петро доварил борты к багажнику, полностью изуродовав и так не выдающийся дизайн машины. Загрузил товар, который он собрал за год, и выехал в сторону Молдавии. От огромного веса у машины стал деформироваться кузов. В Киеве жадный Петро взял еще пассажира и только после этого заметил, что с машиной творится что-то неладное. Сами по себе стали открываться двери, крышка багажника, пассажир, побелев от страха, мычал, указывая на открывшийся капот. - Не бойся, - успокоил его Петро, - он до конца никогда не откноется. В Житомире пассажир попросил остановить. - Большое спасибо, - сказал он - А деньги? - с надрывом спросил Петро, - А денег у меня нет, я ж студент. - Пнидупнеждать надо! Петро, проклиная всех студентов земного шара, двинулся дальше. За Житомиром он вынужден был остановиться, выгрузил на обочину полторы тонны груза, нашел веревки, проволоку, связал двери, багажник, на это ушло три часа. Наконец уставший, мокрый от пота, Петро двинулся дальше. «Еще пару таких остановок - и накачаю нитки как у Тайсона», - думал он свою горькую думу. И прозевал ямку. «Москвич» тряхнуло, заднее стекло выпало в салон, Петро грязно выругался. Опять остановился и провозился со стеклом дотемна. Потом у него отпал глушитель, потом перестала работать приборная доска, после этого он стал постоянным клиентом всех работников ГАИ, находившихся по пути следования. Петро с мольбой, вглядываясь в каменные лица с алчно блестевшими глазами, рассказывал о бедности, о постоянно преследовавших его неудачах. Дорожная фемида просила подкрепить рассказ деньгами. Тогда Петро приступал ко второй части биографии. Он убеждал гаишников, что болен туберкулезом и как этим пользуются жена и теща, избивая его палками. После рассказа он обычно пробовал раздеться по пояс, чтобы продемонстрировать следы побоев. Как правило, после второго акта его отпускали. Но иногда самым настойчивым гаишникам приходилось рассказывать полную версию биографии. Тогда, в завершение рассказа, заливаясь слезами, Петро открывал им, что он инвалид и у него две левые руки. Петро быстро поднимал руки, держа одну - ладонью вверх. Как правило, это срабатывало. Но в этот раз под Винницей ему попался такой орех, что даже Петро удивился. Орех представился сержантом Цюрюпало и обвинил Петра в нарушении правил дорожного движения. Петро вдохновенно отработал три акта, уже вытирали слезы несколько женщин, ожидавших рейсовый автобус и ставшие невольными свидетелями происходившего единоборства. Исповедь сержанта не убедила. Петра понесло: он первый раз в жизни столкнулся с такой непробиваемостью. И пошел на второй круг. Свою жизнь Петро описывал фиолетовыми и черными красками. Из повествования следовало - фашистские концлагеря в сравнении с его жизнью - санаторий. Он убеждал сержанта, что искренне завидует аборигенам Австралии, которые питаются кореньями и личинками, а стареньких родителей, ставших обузой, отдают на съедение крокодилам. На многочисленные истории Петра мент отвечал одинаково: «А я тут зачем стою?» После получасовой борьбы титанов к сержанту подошел его напарник и потрогал коллегу за локоть, но сержант Цюрупало продолжал жевать фразу: «А я тут зачем стою?» И тут почти сдавшийся Петро предложил погасить штраф товаром: «Тнохи гвоздей, тнохи ножовочных понотен, одну сапочку». В ответ Цюрупало обмяк и стал хватать воздух ртом, потом махнул рукой и тоже отошел шепча: «Он забрал у меня не только пятьдесят минут работы, но и пятьдесят минут жизни». Как Петро добрался до Субботицы, известно одному Господу Богу. В Субботице Петро совсем растерялся. Для того чтобы продать привезенный товар, нужно было торчать на базаре месяца два-три. На это Петро никак не рассчитывал, а ехать в глубь Югославии боялся. Подумав несколько дней, он сбросил весь товар перекупщикам и, получив долгожданную зеленку, радостно попер на родину. Дома кум посчитал Петровы барыши и выяснил, что Петра опять развели. Он возвратил лишь половину денег, вложенных в товар. Петро пил неделю и ругал шустрых соотечественников. Вдобавок ему предстоял капитальный ремонт машины, уже не подлежавшей никакому ремонту. Петро решил теперь держаться опытного кума, они договорились ехать в Польшу, так как в Югославии началась война. Кум пере- смотрел товар Петра и забраковал его. «Сейчас на Польшу повезем тиски». Петро кинулся доставать тиски. Он отремонтировал несколько машин и купил двадцать тисков на заводе-изготовителе. Накануне дня отъезда кум заболел и остался дома. Петрова поездка началась со скандала. Его не пускали в старенький «ЛАЗ». Из тридцати пассажиров двадцать восемь были бабы - они подняли страшный гвалт. - А куда мне пникажите останные тиски девать? - отчаянно кричал Петро. - Засунь их себе в жопу, - посоветовала Зленчиха - самая колоритная из отъезжающих. - Каждый везет по десять! - отрезала она. Наконец, были решены все вопросы, и автобус, высекая снопы искр выхлопной трубой об асфальт, выехал к полякам, которые с нетерпением ожидали чугунно-литейные изделия. В пути Петро быстро подружился с девками, после Томки они все были для него красавицами. Подъехали к польской границе и встали в очередь. Опытная Бойчиха объявила, что стоять будут около суток. Петро достал два флажка - украинский и польский, и спросил водителя: - Где у тебя тут флагалище? - игриво спросил Петро. - Тут втыкай, - указал место водила. Петро воткнул флажки. - Поняки - национанисты, - объяснил он, - им поннавится. Через восемнадцать часов, выпив ящик водки, спев все песни и обгадив все посадки, они заехали на обетованную территорию Польши. В автобус вошел офицер польской таможни. Он внимательно обвел взглядом салон, его глаза уперлись в Петровы флажки. Лицо у офицера стало строгим. Он указал водителю. - Езжай туда. Когда автобус остановился, он мрачно указал на флажки и сказал. - Свой можете вешать, как хотите, - наш должен висеть правильно. И только теперь пассажиры увидели - политически безграмотный Петро пристроил флажки вверх ногами. - Что везете? - спросил поляк. - Тиски, - отвечали наши. - Сколько? - Триста. - Даю вам десять минут - они должны стоять в три ряда на земле по сто. Я хочу пересчитать. Если не вкладываетесь в срок - едете домой. Девки обступили офицера, пробуя очаровать его своими линиями, взглядами и улыбками. Но этот засранец был непреклонен. - Давай, - сказал поляк, засекая время, и махнул рукой. Что тут началось! Пассажиры чартера понимали - таможенник не шутит, и носились как угорелые. Двадцатикилограммовые чушки летали пушинками. Одна упала на ногу Ирке, заставив бедную Коломийчиху временно стать параолимпийской чемпионкой. Быстрее всех, конечно, бегал Петро, осознавая свою вину, трусливо поглядывал на девок. Поляк хохотал. К сожалению, в ту минуту его некому было пристрелить. После представления он миролюбиво сказал: - Добро пожаловать в Польшу. Петро приготовился к скандалу в автобусе, но его волнения были напрасными. Девки после чугунного марафона лежали мертвые часа три. Впоследствии Любка Стельмах, всю жизнь лечившаяся от бесплодия у известного киевского гинеколога, даже накрапавшего докторскую диссертацию на тему о невозможности деторождения у Любки, после проделанных упражнений родила двойню. Но то, что произошло на границе, было цветочками. Автобус заехал в район Белостока. Внезапно произошло ЧП - умер сосед Петра - Иван. Просто взял и - умер. Стали решать, что делать? Петро предложил плюнуть на все и поворачивать домой. Автобус загудел, как потревоженное осиное гнездо. - Как назад, а товар? Пускай ездит с нами. Лично мне он не мешает, - кричала Гединша. Ему уже все равно, а я без денег возвращаться домой не имею права. - Ты здунена, Ванька, - увещевал ее Петро. - Ваня за неденю завоняется, мы ж на мотоне сидим. - Я ему уступлю свое место, - предложила Гединша. - Не хнистианский это назговон, - расстроился Петро. Он настоял, вызвали полицию, «скорую», тело увезли в местный морг. Петро остался улаживать формальности и ждать родственников. Девки пообещали продать тиски и Петра, и покойного Ивана. Автобус уехал мотаться по польским селам и хуторам, предлагая крестьянам нужные вещи. ПЕРВЫЙ РАЗ В ЖИЗНИ ПЕТРО НЕ ПРОЛЕТЕЛ С ДЕНЬГАМИ. В Белостоке у Петра было много свободного времени, и он бесцельно ходил по городу, рассматривая чужую жизнь. Его внимание привлек припаркованный «Порше» с бельгийскими номерами. Петро с уважением рассматривал красавца и услышал за спиной следующий текст: - - - Нет, - тут же набрехал Петро. - А шо? - Ничего, у тебя на лбу написано, откуда ты прибыл. Я не удивлюсь, если ты окажешься еще и моим земляком. Ну, признавайся, откуда родом, - допрашивал Петра рыжий бельгиец. Петро признался, что он родом из села Каблуки. Бельгиец заволновался. - Петро рассмеялся: Петро сам разволновался. - Так он соседом бын. Умен в шестьдесят пенвом. У него еще сын пнопан без вести во внемя войны. - Давай знакомиться, - бельгиец протянул руку. - Григорий. Петро пожал руку и тоже представился. - Чего же мы стоим? - засуетился бельгиец Гриша. - Садись в машину, поехали. Я тут знаю недалеко отличный ресторанчик. Всё из потрошков готовят. Не бойся, я угощаю. Ты тут бизнес делаешь? - Нет, - ответил Петро и объяснил, что у него небольшое дело в местном морге. - Но пенекусить можно, поехани. Григорий внимательно посмотрел на Петра, ничего не сказал и открыл двери машины. Восхищенный Петро рассматривал салон. Гриша завел движок. Послушав несколько секунд работу двигателя, Петро между прочим сказал: - Гниша, во втоном цининдне свеча банахнит. - Откуда ты знаешь? - поразился Григорий. - Чую, - скромно объяснил Петро. В ресторане Петро узнал, что его новый знакомый никогда не был в Украине и никогда не видал Григория Матвеевича, потому что в 1949 году он родился в Антверпене, в семье человека, который во время войны попал в плен и был освобожден англичанами. Они разговорились. Григорий оказался владельцем автосервиса. И пообщавшись полтора часа, он пригласил Петра в Антверпен. - Поработаешь у меня годик, заработаешь денег, а дальше будет видно. Обменявшись адресами, они расстались друзьями. Петро шел по городу, как обкуренный. Он видел Белосток с высоты птичьего полета, он парил. Его стали раздражать поляки, они мешали ему строить планы. - Шо вы всё внемя пшекаете? - раздражался он, подходя к моргу. На Бермуды Петро вернулся с высоко поднятой головой. Он стал саркастичным и заносчивым. Начал отказываться от выгодных заказов, высокомерно объясняя, мол, некогда мне возиться с вашими тачками - уезжаю я сконо за гнаницу. Однажды распоясавшийся Петро накричал даже на Арнольда Израилевича. И только после разговора с бермудским терапевтом Колянычем высоко поднятая голова поникла. Размышляя про бельгийские миллионы, которые практически лежали у него в кармане, он нахамил и Колянычу. Тот положил на плечо Петру тяжелую волосатую руку и не- громко напомнил: - Петро немедленно извинился. - - Сейчас порешаем твои проблемы, - пообещал Коляныч и послал Петра в гастроном за коньяком. Через месяц Петро получил официальное приглашение посетить конституционную монархию Бельгию. Провожали его всеми «Бермудами». Мероприятие растянулось на две недели. - Коняныч, - орал счастливый Петро, - тнеба тикать, бо вместо Антвенпена попаду на пнинудитеньное нечение. Через минуту Петро спросил. - Днузья, какой гостинец везти Гнигонию? Коляныч посоветовал - вези рыбу. - Там же вноде моне недалеко, - неуверенно сказал Петро. - Море есть, - согласился Коляныч, - но, во-первых, рыба в Европе дорогая, а во-вторых, я тебе толкую про осетровых, там ничего подобного нет. На второй день Петро позвонил племяннице в Киев и сделал ей заказ. Но та, не разобравшись в сленге дяди, в день отъезда вместо ожидаемого осетрового балыка вручила ему севрюгу горячего копчения. Петро механически, сунул рыбу в сумку и сдал ее в багаж, после этого занял свое место в шикарном салоне «Нео-плана» недалеко от водителя. В пути он, насмотревшись западной жизни, мысленно приобщался к ее ценностям. Петро видел себя в дорогом костюме в шикарном ресторане. Вот он сидит за столиком с красавицей, они едят омаров, спутница моложе Петра на двадцать пять лет. Она блондинка и влюблена в Петра по уши. Но он смотрит в окно на свой «Mersedes CLK» и любуется своим перстнем. Он не замечает ее взглядов. Таких, как она, много, и все хотят сидеть за его столиком. Это был его новый мир, недоступный Сереге, Колянычу, даже Опанасу и Арнольду. Его сладкие мечты остановил стюард, угощавший кофе второго водителя: «В багажном отделении у какого-то дебила что-то завонялось в сумке. Стоит жуткое вонище». - Рыба, - пронеслась отчаянная мысль, - как я мог про нее забыть? Они подъезжали к Антверпену. На конечной станции возле офиса «Евролайнс» Петро сделал ревизию вещей, рыба действительно задохнулась. Он решил ее не выбрасывать, а показать Григорию. Мол, вез подарок, но так получилось. Григорий не встречал Петра. Они договорились, что Петро доберется сам, по инструкции, оставленной ему Григорием в офисе автобусной компании. К инструкции прилагалась подробная карта маршрута, бельгийские франки, записки на фламандском и французском языках. Петро легко нашел остановку автобуса, который должен был доставить его в пригород Антверпена. Он обернулся, в пятидесяти метрах от него еще стоял «Неоплан». Это была последняя ниточка, связывавшая его с родиной. Петро понимал, что не может возвратиться, - его охватило тоскливое отчаяние. Перед глазами стояли проводы. Родные лица бермудовцев. И даже Серега не казался ему отсюда противным монстром. Петро вытер слезы, они выступили снова. Он резко открыл сумку и достал последнюю бутылку водки. Предыдущие он малодушно выпил в автобусе. Открыв бутылку, Петро пил из горла, не закусывая, он ее занюхивал. Для этого, чуть приоткрыв сумку, легонько похлопывал ее по бокам. В нос ему стреляло жуткое рыбное бздо, заставлявшее его судорожно подрагивать плечами. Наконец тоска стала отступать. Петро дождался автобуса и поехал навстречу с буржуазными ценностями, которые отныне будут его окружать всегда. Через одну остановку в салон вошли две девочки-акселератки. Лет пятнадцати. У одной на голове переливался яркими зелеными и желтыми цветами панковский ирокез. Вторая была абсолютно лысая. Девчонки, как рождественские елки, сверху донизу были украшены пирсингом, татуировками, феньками, булавками и цепками. Чувствовалось, как в их телах беснуются гормоны. Лысая была одета в кожаную мини-юбку, из-под которой выглядывали ничего не скрывавшие красные трусы. На желто-зеленой красовались порванные джинсы. Рост они увеличили двадцатисантиметровой платформой. Больше всего Петра поразили уши лысой. Сверху донизу каждое ухо украшали по десятку колец разного цвета и диаметра. На лысине красовалась татуированная готическими буквами какая-то надпись. Несмотря на то, что в салоне были свободные места, девчонки встали над Петром. Они жевали резину, громко говорили и смеялись. У желто-зеленой на поясе висел плеер. Там же она повесила наушники. Гупал рэп. Петро недолюбливал это музыкальное направление. Лысая держалась за поручень и, цепляя своим красным лобком нос Петра, мешала любоваться достопримечательностями Антверпена. Встреча Петра и Григория прошла в сердечной обстановке. Видом и особенно запахом привезенного Петром подарка Григорий был умилен до слез. Через пару дней Григорий пригласил представителей диаспоры на небольшую вечеринку. Это были люди разных поколений и судеб, но машины, на которых они прибыли, указывали - их владельцы имели весьма приличные доходы. На площадке возле ресторанчика Петро с восхищением заметил, кроме Гришкиного «Порше», припаркованные «Мерседесы», «БМВ», «Ауди», а также «Феррари» и «Додж Вайпер». Целый вечер Петро был в центре внимания. Он выступал в новом костюме, который ему купил Григорий (мечты начали материализовываться). Начал он с короткой лекции о политическом и экономическом положении в Украине. Он клеймил позором все ветви власти, которые развели в стране олигархов, бандитов « Григорий поселил Петра у себя дома. Большой двухэтажный особняк удивил Петра количеством туалетов и ванных комнат. В нем жили Григорий, его жена Жаклин и две их дочери - жизнерадостные девушки-бройлеры с шальными глазами. К дому примыкал участок, засеянный травой, которую Григорий часто стриг. Во флигеле, жили конь, два сеттера, кошка и гусь. Они были ухоженными, добрыми, жирными и стерильными. От скотины Григория Петро пришел в восторг, вспомнив знаменитый советский мультик. - Гниша, ты воссоздан сказку «Бнеменские музыканты». Наконец, наступило время показать Петру, на что он способен. Григорий был не только владельцем автосервиса. Его собственностью были также несколько автозаправок. Все эти объекты находились на автобане Антверпен - Роттердам. Через две недели после начала работы Петра у техстанции появились первые очереди. А через месяц уже существовала предварительная запись. Петро покорял владельцев машин, особенно дорогих, тем, что он не просто менял на новую вышедшую из строя деталь или агрегат, а еще и находил причину поломки. Вдобавок он мог ремонтировать многие детали и агрегаты, что существенно удешевляло ремонт. К тому же Петро был универсалом и выполнял любые автоработы. Машины после его рук летали, как пули. Через два месяца Григорий повысил Петру зарплату и приставил к нему учениками двоюродных племянников. А еще через полгода встал вопрос о расширении бизнеса. Но тут Григорий стал замечать, что Петро затосковал. Он ходил с потухшими глазами и опущенной головой. Григорий понял всё по-своему. И однажды предложил Петру отвезти его в Антверпен или Брюссель в квартал красных фонарей к проституткам. Петра предложение взбодрило, однако, вспомнив девушек-панков, он отказался. - Кисняка хочу, - капризно потребовал Петро. - Так возьми в холодильнике йогурт, - предложил хозяин. - Назве это кисняк? - спросил Петро. И сам отвечал: Это какая-то пнастмасссовая каша. А я нюбню, чтоб ножкой куски можно быно кушать. - Ну, милый мой, - удивился Григорий Петру, - такого нельзя купить даже в Голландии. Петро продержался еще два месяца и тайно засобирался домой. Бельгийцы его теперь раздражали больше, чем поляки. Ностальгия так напрягла Петра, что, не выдержав, он позвонил Томке. Поговорив несколько минут с мужем, Томка подозрительно спросила, почему тот говорит с акцентом. - Темнота, - самодовольно хмыкнул Петро, - как же меня в этих кнаях поймут без акцента? Тут же Евнопа, а не конгосп. Томка сообщила мужу хорошую новость - Петро стал дедом. После разговора Петро, чухая затылок, размышлял, как сохранить заработаное, чтобы сын под разными предлогами не отобрал деньги? Он решил вложить деньги в инструмент, выбор которого был неприлично огромен. Петро купил горы всевозможных автоприспособлений, и только с компрессором вышла накладка. После покупки он попросил Григория прочесть ему инструкцию, и понял, что приобрел не то, что хотел. Он решил грамотно испортить компрессор, чтобы возвратить его по гарантии. В инструкции было написано - агрегат не должен работать более 20-ти минут и должен остывать в течение часа. Петро оставил работать компрессор на сутки. Тот раскалился, как утюг, но выдержал. Тогда Петро затащил его в ванную с водой и снова включил. Эта гадина выдержала и такое испытание. И тогда, доведенный до отчаяния Петро, замкнул розетку. Компрессор замолчал. Петро попросил Григория сопровождать его в магазин «Bosch». Он очень боялся, что его афера откроется. В магазине его встретил улыбающийся работник. Петру он был неприятен. «Что ты лыбишься, пропопадлина, небось, сейчас такой рот откроешь - мало никому не покажется». Узнав причину визита, работник магазина, не переставая улыбаться, что-то сказал. Григорий перевел: «Это первый случай поломки за тридцать лет его работы в магазине. Он спрашивает, что ты хочешь, новый компрессор или деньги назад?» Петро с помощью Григория выбрал новый компрессор и достал деньги, размышляя, сколько нужно, чтобы доплатить разницу. Работник, улыбаясь, остановил Петра. Григорий перевел: «Фирма «Bosch» просит у тебя прощения за причиненное неудобство. Доплаты не нужно, а в виде компенсации они тебе дарят пульвер для покраски». Петро тут же пожалел, что не знал этих порядков раньше. «Сколько денег потратил зря!» - расстроился он. Дома Петра ждал еще один приятный сюрприз. Григорий, чувствуя чемоданное настроение Петра, подарил ему небольшую «Хонду», ранее принадлежавшую Жаклин. Петро хорошо знал эту машину, он делал ей мелкие профилактики. «Хонда» была в отличном состоянии. Этот подарок задержал Петра еще на четыре месяца. Петро помог Григорию расширить производство и подготовить смену, хотя и не такого уровня, каким был сам. Расстались они друзьями. Петро называл Григория своим братом. Григорий до последнего дня пробовал удержать Петра: - Не уезжай, - упрашивал он, - я возьму тебя в долю, 50 на 50. Документы оформим с юристами, смотри, сколько у нас клиентуры, я помогу тебе с гражданством, возьмем кредит, построим тебе дом. Петро остановил его. - Гниша, все ты пнавинно насказываешь, но не могу я без Бенмуд, понимаешь? Ты когда пниедешь, тоже все поймешь. - А в Каблуки поедем? - спросил Григорий. - Не вопнос, - с готовностью пообещал Петро. - Хорошо приеду, нужно мне самому проверить, что там за магнит у вас зарыт на Бермудах. На следующий день в три часа ночи Петро выехал в Украину. «Бермуды» встретили Петра приветливо, друзья накрыли поляну в новом кафе и, пробуя бельгийское спиртное, расспрашивали Петра о жизни на чужбине. Он впервые не врал и не хвастал. Там, в Антверпене, Григорий отучил Петра нажираться, поэтому его рассказ о Бельгии получился каким-то бесцветным. После заграничной эпопеи Петро чувствовал - на «Бермудах» произошли глобальные перемены, и он пропустил что-то важное. Весь карьер был утыкан кранами. Туда-сюда мотались грузовики. Строительный бум, вызванный генеральной реконструкцией, породил шум, пыль и веселье. Петро побежал к Опанасу и Арнольду узнавать свою судьбу. Начальники, пряча глаза, объяснили: - Мы тебе предлагали, но ты отказался и купил лишь одну акцию. Поэтому ты пока вне этого процесса. Но я тебе обещаю, - обнадежил Петра Опанас, - закончим строить СТО, возглавишь ее. Петро вышел из вагончика, в котором временно находилась дирекция, и поплелся в свой гараж. Его коматозное состояние слетело, когда он вспомнил о том, что скоро приезжает сынок Сашенька. Петро развил просто бешеную активность. Включил упрямство и упорство и успел-таки достроить второй этаж, потратив остаток денег. С чувством глубокого удовлетворения он констатировал, что, наконец-то, заработанное пошло впрок. Теперь у него был двухэтажный гараж, масса автопримочек, позволяющих ему смотреть с превосходством на Павла Викторовича и Виктора Павловича, и машина «Хонда». Сын остался разочарованным бельгийской командировкой отца. Однако в Макеевку он уехал на «Хонде». После всплеска деловой активности снова потянулись серые дни. Кипящая, бъющая ключом жизнь на Бермудах вызывала острую зависть Петра. Он опять стал заглядывать в стакан. Но, о ужас! Ему не с кем было выпить. Его друзья - и Коляныч, и Вовчик - были заняты. Слоняясь без дела, уворачиваясь от самосвалов и рассматривая, как катки закатывают Бермуды в асфальт, Петро дошел до озерца, служившего гаражной помойкой. Он остановился, потом прошелся вдоль берега, меряя расстояние шагами, его беспокойный мозг нашел новое дело. Сорвавшись с места, Петро побежал в вагончик к Опанасу и Арнольду. Те, выслушав просьбу и чуть подумав, согласились отдать помойку Петру в безоплатную аренду. Петро потратил уйму времени - очистил водоем от старых покрышек, ржавых крыльев, дверей, аккумуляторов и другого автохлама. Укрепил берега, обсадив их вербами. Выпустил в водоем мальков карася и окуня. Привез два самосвала песка и сделал пляж, оборудовав его грибками, шезлонгами и лежаками. Главной достопримечательностью пляжа стали две искусственные пальмы по заказу Петра присланные из Бельгии его генеральным другом Григорием. Теперь озерцо окружал легкий, ажурный заборчик. Петро хотел фундаментальный бетонный - начальство запретило. У входа появилась табличка «Кооперативная собственность - вход платный» и прейскурант: Купание - 1 грн. 1 час. Лежак - 1 грн. Шезлонг - 2 грн. Фото возле пальмы - 2 грн. Рыбная ловля - 5 грн. Дети бесплатно. Петро соображал так: пускай дети купаются бесплатно, их на Бермудах все равно нет, зато не будут думать, что я жлоб. А озеро будет меня кормить вместо акций. Еще увидим, как у кого работает кора головного мозга. Первым посетителем стал Коляныч. Он зашел на территорию пляжа, внимательно рассмотрев оазис, стал раздеваться. Петро, сидевший в тени куста роз, зашелестел газетой. Коляныч оглянулся: «А, ты тут, привет». Он с удивлением рассматривал новый прикид Петра - длинные шорты с вышитым китайским драконом, сомбреро из соломы. Особенное изумление Коляныча вызвала толстая длинная сигара. Петро явно вживался в образ капиталиста. - Молодец - здорово придумал, - похвалил Петра Коляныч. Он с разгону прыгнул в воду. Накувыркавшись, нанырявшись, накупавшись, Коляныч бухнулся в соседний шезлонг. - Между пночим, купание пнатное. Коляныч лениво глянул на друга и ответил: - Люди с такой миллионерской внешностью должны хоть изредка пользоваться своей головой, чтобы подумать - можно ли брать деньги с лучшего друга? Петрович замялся и покраснел. - Шучу, шучу. Снушай, Коняныч, ты… это… никому не наспностнаняйся пно беспнатное купание, надно? - Заметано, - пообещал Коляныч. На пляж зашел Арнольд Израилевич, поздоровался и, осмотрев прикид Петра, выказал свое восхищение драконом на миллионерских шортах. Обнажив молочно-белое тело, тоже прыгнул в воду. После него пришел Опанас… Взбодренные после купания, все расселись кругом. Хвалили Петра и беседовали. - Петрович, - обратился к Петру Опанас, - человек, который курит такие же сигары, как Рокфеллер, не может иметь подобный пункт о рыбной ловле. - Почему? - спросил Петро. - Потому что за рыбной ловлей скрывается больше, чем ловля рыбы. Ты же сам рыбак и должен понимать. Это целый ритуал. Встаешь рано утром, собираешь снасти, едешь на речку или озеро, ищешь место и тэ дэ и тэ пэ. А то, что предлагаешь ты - проще подняться и купить в магазине. - Да, совсем забыл, - поменял тему Опанас. - Зайди ко мне завтра в девять, поедем на выставку «Автотехсервис» выбирать оборудование для нашей СТО. Когда друзья разошлись, арендатор Петро, стоя на берегу своего озера, пробурчал. - Днузья называются, взяни и обоснани мечту. Озеро стало последним самостоятельным бизнесовым проектом Петра. Вернемся к шведам. Выслушав сбивчивый рассказ Петра о звуковой атаке Оззи Озборна, Опанас и Арнольд клятвенно пообещали разобраться и принять меры. Но Петро был так взволнован, что пытался рассказать о своих душевных муках в пятый раз. Проснулся Свенсен, протер глаза. Опанас налил коньяка Свенсену и Петру, потом принес из холодильника холодного пива себе и Арнольду. В дверь снова постучали. «Входи», - обреченно вздохнул Опанас. Появился Коляныч. Без приглашения уселся за стол. - Сверло принес, - ответил Коляныч на вопросительный взгляд Опанаса Охримовича. Опанас снова вздохнул и поставил перед новым гостем рюмку. Выпили. - А где Петерсен? - строго спросил Арнольд. - С ним все в порядке? - Так точно, - доложил Коляныч, - играет с Тирпицем в го, они так подружились. Арнольд и Опанас переглянулись. - Коляныч, тебе пора вязать с травой. - Это точно, - согласился Коляныч, - гросс-адмирал скоро загонит меня в могилу. Коляныч заметил, что у Петра нет половины зуба и, обрадовавшись, спросил: - Опять ногти на ногах грыз? Ладно, не переживай. - В двести восемьдесят девятом гараже стоматолог Юрий Свиридович установил американское оборудование. Он работает неделю, а очередь уже на полгода вперед. Но бермудовцев обслуживает без очереди и со скидкой. - Пнавда? - обрадовался Петро. - Правда, - Коляныч налил себе рюмку коньяка, выпил и поднялся, - любые зубы, - продолжил он, - из фарфора, золота, мореного дуба, но я тебе посоветовал бы из титана, чтобы не только ногти, но и арматуру мог перекусить. - Коляныч поблагодарил Опанаса за угощение и вышел. Через минуту коньяк так вставил Петра, что он, забыв про Серегу, стал готовиться ко сну. - Э нет, дорогой, - тряхнул его за плечо Опанас Охримович, - спать к себе. Петро, качаясь, стал прощаться. - Не забудь, сегодня собрание в час, - напомнил Арнольд Израилевич. Петро уже не мог поддержать разговор, он только поднимал руку. Жест обозначал, мол, ребята, не волнуйтесь, Петро не подведет. И предпринял первую попытку телепортации своего тела в собственный гараж. Свенсен выпил вторую рюмку, посидел минуту, потом прилег на диванчике и опять задрых. Опанас и Арнольд продолжили пивной марафон. - Надо будет поговорить с Серегой. Совсем он загнобил Петра, - прервал молчание Арнольд. Опанас, соглашаясь, кивнул. Разговор опять вернулся к повестке дня собрания акционеров. Минут пятьдесят их никто не беспокоил. Опанас покончил с раками и приступил к чистке бороды. В дверь снова постучали. - Входи, кто бы ты ни был, - бодро крикнул Опанас Охримович. На пороге появился Серега. - Серега сел за стол и хмуро ответил. - Дядя Опанас, такое у меня сегодня настроение гнусное - всё из рук валится. - Это потому что человека хорошего ты обидел. - Надоел мне ваш Петрович, - огрызнулся Серега, - придурок социалистический, не может понять, что началось другое время, страной уже который год управляет рынок. Вроде и в Бельгии поработал, а толку никакого. - Рынок, говоришь, - прищурил хитрый глаз Опанас Охримович, - это где же тебе такое рассказали? - В Национальном университете народного хозяйства. - А-а-а, - протянул Опанас Охримович, - топ-менеджеры, селзы, супервайзеры, слушай, может, ты что-то не так понял? Хотя правильно ты всё сказал, Серега, правда, есть одна неточность. Не страной, бери выше - рынок правит человечеством, которое опрометчиво вручило ему свою судьбу. И радоваться, я тебе скажу, нечему. - А что, раньше лучше было? - Серега обиделся за рынок. - Рынок твой думает одним полушарием, полушарием наживы. Поэтому ему выгодно, чтобы ты тоже думал, как он. А лучше вообще не думал и жрал эмульгаторы, стабилизаторы, красители и разрыхлители, не задавая лишних вопросов. Поэтому ему нужны рядовые. Он в генералах не нуждается. Он сам себе генерал, министр, президент. Вернее, у него есть генералы, министры и президенты. Хорошо проплаченные. Но рынок их тотально контролирует, не спуская с них глаз. И при малейшей ошибке беспощадно наказывает. - Да ладно тебе, вспомни, чем были Бермуды без рынка. - Цветы цветут и на болоте. Ты не перебивай старших, а послушай, умнее станешь. Рынку твоему нужно, чтобы ты беспощадно приобретал, крепче прилипая к вещам. Для этого он пойдет на всё. А если ты начинаешь думать и перестаешь бродить со стадом за рекламными агентствами, то сразу же превращаешься в мишень. Рынок не любит и не прощает подобной свободы. Рынок желает, чтобы твой мозг спал, и желательно с детства. Он, как шулер, достает из рукавов технологии. Медиатехнологии, политтенологии, технологии продаж, раскруток и т. д. и т. п. Тянешь руки к книге - получи телевизор с сотней каналов. Опять хочешь читать? На тебе желтую газету и глянцевый журнал. Решил написать письмо? Не положено - пошли дебильную смс-ку. Хочешь зарядиться возле Моцарта? Лучше послушай «фабрику звезд». Купи дорогие часы, приобрети костюм от кутюр, постарайся сам попасть на ТВ-шоу, сфотографируйся и гордись тем, что тусуешься со знаменитыми педрилами. Ты когда в последний раз книгу читал? Небось, в четвертом классе? - Петрович за всю свою жизнь ни одной книги не прочитал, но вы же его все равно любите, - засмеялся Серега. - А я вот Акунина осилил в прошлом квартале. А когда читать? Времени и так ни на что не хватает. Дядя Опанас, не грузите, а налейте мне лучше сто грамм. - До собрания - нет. - Кстати, тебя Нелка искала, - вспомнил Арнольд. - Я ее уже видел, - ответил Серега, трогая распухшее ухо и мрачнея лицом. Серега, не получив водки, расстроился и полез в нервную полемику. - А чем может похвастаться ваше поколение? Что вы принесли из своего советского прошлого? Культуру кабака и блатные песни зоны? Чем вы можете гордиться? У меня, как только услышу песню Пугачевой или Киркорова, сразу выделяется желудочный сок, а руки механически ищут вилку и стакан. - Самое интересное, - что ты прав, Серега. Я тебе так отвечу, - сказал Арнольд, - советский ресторан - это было единственное место, где можно было потратить деньги хоть на что-то. В стране без блата практически ничего нельзя было купить. Дефицитом было все - одежда, обувь, ковры, холодильники, телевизоры, жратва, автомобили. Да что там автомобили, апельсины продавались только в столицах союзных республик. - А бананы? - дальше издевался Серега. - А бананы редко даже в Москве бывали. И только там можно было урвать хороший чай и кофе. Так что, Сергуня, напрасно ты скалишь зубы. Процветали те жанры, которые максимально сблизились с зоной и рестораном и на которые цензоры не могли набросить хомут. Через зону за семьдесят лет прошли десятки миллионов, а в ресторан ходили почти все. Ты думал когда-нибудь, почему Beatles не появились в Житомире, например? Чем Житомир хуже Ливерпуля или Лондона? Арнольд пробурчал: «Потому что метро в Лондоне было построено, когда у нас отменили рабство». - У них там, за бугром, произошел колоссальный взрыв массового сознания, выразившийся в бурном развитии рок-музыки, литературы, кино, изобразительного искусства. Появилась плеяда новых культовых имен. Это была реакция послевоенного поколения на прошедшую страшную войну, на количество жертв и разрушений, на смену носителей информации, началась эра телевидения, а мы были изолированы от этих процессов железным занавесом. Прибавь к этому идеологическую зашоренность и получится, что историю, историю культуры, литературу, искусство мы изучали вырванными из контекста, т. е. все, что хоть как-то бросало тень на марксизм-ленинизм, было запрещено. В стране был разрешен только социалистический реализм. Никакого Генри Мура, Энди Ворхала, никакого Стенли Кубрика, никакого Альфреда Хичкока, никакого Джимми Хендрикса. - Ну, а что же было? - вежливо спросил Серега. - Мало, но было, - подтвердил Арнольд Израилевич, - ансамбль Вирского, например. - Не густо, - констатировал Серега, - а пивка хоть дадите, а то мне грустно стало. - Подожди, - ответил Опанас и вышел в туалет. В очередной раз раздался стук в двери. - Come in, - пропел Арнольд Израилевич. В помещение уверенной походкой вошла красавица. - Маричка, - ласково заблеял Арнольд Израилевич. Серега поздоровался с вошедшей, поднялся и направился к выходу. Он понял - теперь с пивом точно ничего не получится. - Я по делу, - присаживаясь, начала Маричка. Она достала какие-то бумажки. Возвратился Опанас Охримович. Его реакция была такой же, как у Арнольда - он растаял. Маричка знала - ее тут любят. И вела себя непринужденно и раскованно. - Мальчики, что это у вас так воняет? Вы что, не моетесь? - Это мы раков ели, - глупо улыбаясь, объяснил Опанас. - Я сейчас уберу, - подхватил урну с раковыми останками Арнольд. Чувствовалось, Маричка действовала на друзей магически. Она заметила, наконец, скорчившегося в позе эмбриона Свенсена. - А это что за луговая собачка? Вы, что стали водить к себе алкоголиков? - Он не алкоголик, он швед. - Швед? Это те, что к вам приехали? - заинтересовалась Маричка, - а где остальные? - Их поглотили Бермуды, - ответил Опанас. Маричка, никогда не видевшая шведов, подошла поближе, желая лучше рассмотреть викинга. Свенсен страстно замычал и стал метаться по дивану. По всей вероятности, ему снился половой акт. Маричка, разочарованная, возвратилась к столу. - Я к вам по делу, - сказала Маричка. - Вот списки, квитанции, протоколы, всё, что вы просили. Опанас и Арнольд занялись изучением документов. После небольшой паузы Опанас обратился к Арнольду: - Посмотри, чья это подпись на заявлении? - Не могу разобрать. Помочь Опанасу и Арнольду разгадать криптографическую загадку взялась Маричка. Глянув на каракуль, она уверенно сказала: «Это подпись Сенсядло». - Классная фамилия, - обрадовался Арнольд. - Нормальная, - вяло поддержал друга Опанас, всё еще вникая в смысл документа. - Не хуже чем Чешисрака, - произнес он. - Разве такое бывает? - удивилась Маричка. - Еще как бывает, - поддержал тему с фамилиями Арнольд. - Чего только стоит Чаба Надь или Важа Бзикадзе. - Пьерд и Кахуй тоже неплохо, - выудил откуда-то из памяти Опанас. - Антонин Бздух, - продолжил Арнольд, - между прочим, кинорежиссер. Да и Пукирев тоже эффектно, а в семидесятых я нарыл вообще неприличную по тем временам фамилию Ив Гандон, эту фамилию носил французский философ. - А этот Сенсядло проходу мне не дает, жениться предлагает, - наябедничала Маричка. - Вы бы с ним поговорили, Опанас Охримович. - Я думаю, Маричка, на тебе женился бы весь автокооператив. - Зачем вы мне нужны? У меня чудесный муж. - В том то и дело, - театрально вздохнул Опанас Охримович и окинул любимицу Бермуд масляным взглядом. |
||
|