Питер Филипс Потерянная память

Сломав замок, я ввалился внутрь, чтобы поговорить с Дак-Вирром. Тот недовольно замигал глазными светильниками.

— Что тебе нужно, Палил? — жалобно заверещал он.

— Будто не знаешь.

— Нет, нечего ее рассматривать. Сначала эту штуковину должна обследовать комиссия. Какие у меня гарантии, что ты ее не попортишь?

Я заговорщицки постучал его по грудной пластине:

— За тобой должок. Припоминаешь?

— Это было слишком давно.

— Э-э, всего лишь две тысячи оборотов и один капитальный ремонт назад. Ржавел бы сейчас в карьере, если бы не я. В общем, так: мне нужно только взглянуть на мыслительный агрегат пришельца. Вдруг он еще функционирует? Я даже не буду трогать его, а просто попытаюсь войти в СВЧ-контакт.

Дак-Вирр молча переключился в режим подзарядки, что выдавало бушевавший в нем конфликт между обязанностями сторожа и долгом ко мне. Наконец он объявил:

— Ладно, только не отключайся от меня. В случае чего я тебе просигналю, и ты сразу сматывайся. Говоришь, он может обладать сознанием? Может, это просто кусок первобытного металла?

— Такой формы? Не будь идиотом. Ясно, что это сознательное изделие. Я не настолько тщеславен, чтобы думать, что мы единственные разумные изделия во Вселенной.

— Тавтология, Палил, — назидательно заметил Дак-Вирр. — Ведь такой вещи, как «неразумное изделие», не существует. Так же как не может быть сознания без изделия и изделия без разума. Следовательно, сознания без разума также не существует. Если ты хочешь поспорить на эту тему…

Я резко отключился от его частоты и поспешил прочь.

Каждый знает, что Дак-Вирр дурак и зануда. У него не в порядке одно из логических реле, но он наотрез отказывается пойти к врачу и отремонтировать его. Очень неразумно с его стороны.

* * *

Пришелец лежал в ангаре музея, куда его принесли носильщики. Некоторое время я с восхищением рассматривал его. Пришелец был очень красив, только поверхность слегка пострадала во время приземления. Несомненно, это был не просто конгломерат космического металла.

Я действительно подумал о пришельце как о «нем», наделив его атрибутами самосознания, хотя, конечно, сейчас его разум не функционировал, иначе бы он непременно попытался войти с нами в контакт. Я страстно надеялся, что комиссия, после тщательного изучения и ремонта пришельца, сумеет восстановить ему память, и он сам сможет рассказать нам, с какой звездной системы прибыл.

Подумать только! Пришелец воплотил в жизнь мечту, владевшую нами на протяжении многих тысяч оборотов — космический полет — и только лишь затем, чтобы потерпеть аварию в самый момент своего триумфа.

Я ощущал прилив симпатии к одинокому путешественнику, неподвижно и молчаливо лежавшему рядом со мной. Очевидно, что передатчик его был сломан. Во всяком случае, размышлял я, даже если нам не удастся вернуть ему сознание, то, может быть, анализ его конструкции откроет нам секрет энергии, с помощью которой он смог преодолеть притяжение собственной планеты.

По форме и размерам он напоминал Свена — или Свена-Второго, как тот называл себя после переделки — потерпевшего ужасную катастрофу, пытаясь на химическом топливе достичь нашего спутника. Но там, где у Свена-Второго были расположены патрубки, незнакомец имел странную спиральную конструкцию с вкрапленными в нее на неравных промежутках небольшими кристаллами.

Это был тридцатипятифутовый, слегка сужающийся кверху цилиндр. Стоя у его головы, я не смог обнаружить и признака клеток внешнего видения, поэтому предположил, что он обладает какими-то скрытыми органами ориентировки. Казалось, что кожа пришельца не имеет вообще никаких отметок, за исключением длинных неглубоких канавок, оставшихся после неудачного приземления на твердую поверхность нашей планеты.

Я — репортер с теплым током в цепях, а не холодно анализирующий ученый, поэтому я медлил, прежде чем применять свою высокочастотную связь. Если даже незнакомец был без сознания — и, возможно надолго — я все равно чувствовал, что задуманное мной было наглостью, вторжением во что-то сугубо личное… Хотя, ничего другого мне, конечно, не оставалось.

Я начал передавать, сначала слабо, потом сильнее. Невероятно: кожа пришельца казалась абсолютно непроницаемой. Внезапная мысль о том, что металл может быть таким чужеродным, будто расплавила что-то у меня внутри. Я в ужасе отпрянул, мое реле самосохранения работало с перегрузкой.

Я вздрогнул, так как совсем рядом заработал чей-то передатчик.

— Не слишком ли шумит этот репортер? Кто разрешил ему находиться здесь?

Я совсем позабыл об охранниках музея. Пятеро из них смотрели на меня, пульсируя от гнева. Я узнал Чирика, начальника охраны, и постарался объяснить ему, что не собираюсь ни во что вмешиваться и попросил, ради моих читателей, разрешения присутствовать на процедуре исследования пришельца. Немного посовещавшись, они позволили мне остаться.

Я молча и с некоторым изумлением наблюдал, как они, один за другим, пытались войти в СВЧ-контакт с безмолвным существом из космоса. С каждым, однако, произошло абсолютно то же самое, что и со мной.

Чирик, подвеска колес которого изрядно поизносилась, оперся на свои дополнительные штанги и погрузился в раздумья.

— Придется вызывать Фиф-Фифа, — изрек он наконец. — Возможно, пришелец и в сознании, но просто не может общаться с нами на стандартных частотах.

Фиф-Фиф имел способность обнаруживать передачу в любом спектре частот. К счастью, сегодня он как раз работал в музее и сразу же явился на наш вызов. Молча постояв перед незнакомцем, Фиф-Фиф насторожился и через некоторое время сказал:

— Он что-то передает.

— Почему мы его не слышим? — спросил Чирик.

— У него очень странный сигнал на необычной частоте.

— Хорошо, а что он говорит?

— Какую-то бессмыслицу. Погодите, я еще немного подстроюсь, и постараюсь перевести его сигнал в стандартный.

Как и любой хороший репортер, я делал непрерывную запись происходящего.

— …после неудачной посадки на планету, — вещал незнакомец, — аккумуляторы садятся. Все приборы разбились к чертовой матери, шлюз заклинило, а я слишком слаб, и не могу открыть его вручную. Кроме того, кажется, начинаю бредить. Слышу сильные ненаправленные передачи по-английски, какую-то чепуху, вроде бормотания гоблинов, хотя знаю, что наш корабль один в этом секторе. Если слышите меня, но не успеете помочь вовремя, помолитесь за здоровье моих мальчиков. Отключаюсь на пару часов, но оставляю канал связи открытым и надеюсь…

— Должно быть, он повредился рассудком при падении, сказал Чирик, печально глядя на пришельца. — Может он нас видеть или слышать?

— Теперь он уже может ясно различать наши слова, — сказал Фиф-Фиф, — так как я окончательно подстроился, и могу четко конвертировать сигнал. Скажи ему что-нибудь, Чирик.

— Привет, — неуверенно произнес Чирик. — Э-э… добро пожаловать на нашу планету. Мы очень сожалеем, что ваш механизм пострадал при падении. Но вы почувствуете себя лучше, когда вас отремонтируют и подзарядят — наши мастерские лучшие на планете. Подскажите нам только, в чем вы наиболее нуждаетесь…

— Что за чертовщина! Какой это корабль? Где вы?

— Мы здесь, — сказал Чирик. — Вы можете видеть или слышать нас? Ваши зрительные ячейки, вероятно, повреждены? Или вы ориентируетесь исключительно по радиосигналам? Мы не можем найти ваших глаз и допускаем, что вы каким-то образом защитили их на время перелета, или просто избавились от них при очередном капитальном ремонте.

Подождав немного, Чирик продолжил извиняющимся тоном:

— Мы также не можем понять, на какой частоте вы передаете. Пока мы считали, что вы находитесь без сознания, мы пытались связаться с вами по СВЧ. Однако ваша кожа совершенно непроницаема для наших сигналов.

— Не знаю, кто из нас рехнулся — я или вы, — сказал незнакомец. — На каком расстоянии от меня вы находитесь?

Чирик быстро прикинул дистанцию.

— Один метр и два с половиной сантиметра от моих глаз до вашей ближайшей точки. В пределах касания, проще говоря. — Чирик осторожно вытянул руку: — Ощущаете меня, или ваше контактное чувство повреждено?

Всем, однако, стало уже совершенно ясно, что рассудок пришельца был поврежден в наибольшей степени. Я пытаюсь фонетически воспроизводить его бессмысленное бормотание, записанное на моей ленте. Знаки препинания и написание, как вы можете догадаться, я делал чисто по наитию.

Пришелец говорил:

— Во имя господа нашего, кто бы вы не были, завязывайте трепаться. Если вы рядом, то почему не видите, что шлюзовой люк заклинило? Сам я не могу его сдвинуть. Я серьезно ранен. Прошу вас, вытащите меня отсюда.

— Вытащить вас откуда? — Чирик в недоумении огляделся вокруг. — Мы принесли вас в открытый ангар рядом с музеем для предварительного обследования. Теперь, когда мы знаем, что у вас есть сознание, мы немедленно доставим вас в мастерские для всестороннего ремонта и перезарядки. Вы сами убедитесь, что с вами будут обращаться самым наилучшим образом.

После довольно длительного молчания незнакомец снова заговорил, тщательно произнося слова. Недоумение ясно прозвучало в его фразе, и я уверился окончательно, что он не может видеть или чувствовать нас. Он спросил:

— А что вы за создания? Опишите себя.

Повернувшись к остальным, Чирик повертел пальцем около своей мыслящей части, мягко намекая на то, что поврежденный незнакомец, должно быть, шутит.

— Итак, — начал он. — Я — неспециализированное двухпедальное создание стандартных измерений, переделанное впоследствии на колесный ход с гидравлической системой подвески, изобретенной мной лично, которая, я уверен, заинтересует вас, как только будут восстановлены ваши логические реле.

Последовало еще более длительное молчание.

— Вы — роботы, — наконец произнес незнакомец. — Бог знает, как вы попали сюда, и почему говорите по-английски, но вы все-таки должны попытаться понять меня. Я человек. Я друг вашего хозяина, вашего создателя. Вам необходимо срочно сообщить ему обо мне.

— Вы не совсем в порядке, дружище, — твердо сказал Чирик. — Ваша речь бессвязна и бессмысленна. Падение, очевидно, послужило причиной нескольких серьезных нарушений в ваших микросхемах. И, боюсь, весьма серьезных. Прошу вас снизить ваш вольтаж. Мы немедленно доставим вас в наш лечебно-сборочный цех. Вы должны сохранить хотя бы часть энергии, чтобы помочь нашим специалистам в диагностике вашего ремонта.

— Подождите, черт возьми. Вы должны понять… Вы… нет, не то… У вас остались хоть какие-то воспоминания о ЧЕЛО-ВЕКЕ? Вы хоть понимаете, что за слова вы используете? ИЗДЕЛИЕ — это то, что произведено рукой ЧЕЛОВЕКА, ЧЕЛОВЕКА, ЧЕЛОВЕКА, черт вас возьми! ЛЕЧЕНИЕ. Металл нельзя вылечить. КОЖА. Кожа — это вовсе не металл. ГЛАЗА. Глаза не сенсорные клетки, мать вашу! Слушайте меня! Эй, вы, там! Чертовы гоблины снаружи!

— Снаружи чего? — вежливо осведомился Пр-Чукс, действительный секретарь Музейного Общества.

* * *

В этот момент я печально покачал головой. Ясно, что это был какой-то совершеннеший абсурд, но честь репортера не позволила мне прервать запись.

Здесь мой магнитофон воспроизводит наиболее любопытный звук, как будто пришелец использовал какой-то древний тип подачи радиосигнала — резкие, отрывистые звуки продолжались непрерывно минуту или две, затем незнакомец вернулся к обычному способу общения.

— Скажите, для вас что-нибудь значит слово «рост»? На вашей планете есть что-нибудь, что растет? Трава, например?

— Естественно, — с надеждой в голосе сказал Чирик. — Если мы поместим кристалл определенного состава в насыщенный раствор…

Здесь незнакомец резко произнес какое-то странное слово, которое в дальнейшем не смогли не только расшифровать, но и просто воспроизвести мои коллеги-репортеры.

Потом наступило практически полное радиомолчание, лишь изредка прерываемое негромкими постукиваниями по металлу. Звуки, как ни странно, исходили как бы из-под кожи цилиндрического пришельца, из района окружности на боку.

— У него уже не осталось энергии на переговоры с нами, — мрачно констатировал Чирик. — Сейчас, очевидно, он пытается выдвинуть свои средства передвижения по поверхности, неразумно растрачивая остатки энергии. Срочно зовите носильщиков. Надо немедленно переместить его в цех. Будем надеяться, он не успеет окончательно разрядить аккумуляторы.

* * *

Итак, пришелец был аккуратно помещен на демонтажный стол. Дежурным доктором в этот день, к счастью, оказался Чур-Чур, мой старый друг. Он давно прислушивался к нашим переговорам и уже успел приблизительно диагностировать случай.

Походив немного в задумчивости вокруг незнакомца, Чур-Чур сказал:

— Придется резать. Это не должно причинить ему боли, поскольку его внутримолекулярное давление упало и контактные чувства практически не функционируют. Необходимо попытаться узнать у него, где расположен его главный мозг, иначе мы можем случайно повредить его.

Фиф-Фиф все еще ретранслировал, затрачивая массу энергии на усиление сигнала, но, несмотря на это, голос пришельца был очень тих и весьма бессвязен:

— …силы кончаются. Не могу одеть скафандр… если они прорежут шлюз, все… если не прорежут, также все… Надо сказать им, что мне нужен кислород…

— Он совсем плох, — заметил я. Чур-Чур уже настраивал пламя резца дуговой горелки. — Хочет отравить себя окислением.

Мои электрические цепи передернуло при одной мысли о ядовитом газе, который вызывает необратимый процесс коррозии — превращение мыслящего металла в ржавчину, в пыль.

— Где твоя мыслящая часть, незнакомец? — четко выговаривая слова, произнес Чур-Чур. — Твой центральный мозг?

— В моей голове, — слабо ретранслировал Фиф-Фиф, — в голове, голове, черт возьми… не могу открыть этот чертов шлюз… надо сообщить… черт… Я ваш создатель! Ваш господин!.. черт возьми!

Чур-Чур тем временем настроил пламя до широкого, бело-голубого сияющего пучка. Меня охватила легкая дрожь, когда Чур-Чур приблизил пламя к круговой отметке на коже пришельца. В моей собственной коже наступила небольшая потеря внутримолекулярного давления.

— Не падай духом, Палил, — по-отечески проговорил Чур-Чур. — Он уже ничего не может чувствовать сейчас. А ты ведь слышал, как он сказал, что его центральный мозг находится в его голове… — Он приблизил пламя к коже пришельца. — Мне следовало бы догадаться об этом раньше. Ведь у него такая же форма, как и Свена-Второго, а Свен очень логично сконцентрировал свою главную думающую часть как можно дальше от ракетных сопел.

Капли расплавленного металла стекали на поднос, который невозмутимый ассистент положил на пол специально для этой цели. Я быстро отвел глаза — никогда не считал себя достаточно сильным, чтобы работать инженером-хирургом или сборщиком.

Пришлось, однако, смотреть, раз я все-таки вел репортаж. Круговая область начала светиться после воздействия пламени.

Неожиданно к незнакомцу вернулся голос. Примерно через полторы секунды после того, как моя лента зафиксировала несколько отчетливо повторяемых слов «сжигают заживо…», неразборчивое бормотание незнакомца слилось в один необычайно высокий звук — где-то в районе ноты «ля» стандартной звуковой шкалы.

К тому же, сейчас уже это вовсе не напоминало голос.

Затем звук резко оборвался — видимо, нарушился контакт.

Чур-Чур бормотал что-то себе под нос о необычайной плотности и толщине кожи незнакомца. Ему пришлось сделать четыре полных прохода резаком — только тогда магнитный захват отвел в сторону раскалившийся добела круг металла.

Из открывшегося отверстия вырвался клуб дыма. Поборов отвращение, я заглянул через плечо Чур-Чура и увидел, что дымилась какая-то мягкая масса странной формы, которая лежала внутри отверстия.

— Несомненно, это вид изоляционного материала, — объяснил Чур-Чур. Он вынул из отверстия скрюченную почерневшую кучу и аккуратно положил ее на поднос. Небольшая часть ее отвалилась, обнажив мягкую сердцевину красного цвета.

— Материал выглядит довольно сложным по составу, — заметил Чур-Чур, — но я надеюсь, что незнакомец будет в состоянии рассказать нам, как реконструировать его, или сделать замену.

* * *

Вы можете, конечно, прочитать отчет Чур-Чура о странных открытиях этой операции: о необычайной толщине кожи незнакомца в том месте, где был сделан разрез; о невероятной сложности его движущего механизма, который задействует принципы, не разгаданные и по сей день; о неудаче музейного консилиума определить состав материала, который был найден только в одном месте пришельца, а также о других связанных с ним научных тайнах.

Но здесь я все-таки хочу завершить описание своего репортажа.

Итак, Чур-Чур быстро конвертировал себя до небольших размеров с тем, чтобы быть в состоянии проникнуть в вырезанное отверстие на теле незнакомца. Когда он вылез оттуда, то постоял в молчании несколько минут. Потом очень медленно произнес:

— Я обследовал так называемый «центральный мозг» в передней части тела. Это не что иное, как простой вспомогательный компьютер, который не обладает и тенью сознания. В остальной части тела я также не обнаружил ничего, что в состоянии «думать».

Я до сих пор не могу понять, что именно меня так угнетает в этой истории. Однако я всегда останавливаю запись в том месте, где голос незнакомца переходит в этот ужасный высокий тон, становясь все громче и громче, пока не прерывается вовсе…

В этом звуке присутствует нечто такое, что заставляет меня дрожать, и перед моими глазами предстает карьер со ржавыми, мертвыми конструкциями.