ЮРИДИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

НАСЛЕДНИКИ ПОДЖИГАТЕЛЕЙ РЕЙХСТАГА

Операция имитация

Заседание первое

Больше года прошло, как Верховный Суд отменил оправдательный вердикт присяжных по делу «о покушении на Чубайса А.Б.». Вновь на скамье подсудимых Владимир Квачков, Роберт Яшин, Александр Найденов, с той лишь разницей, что вместе с ними судят еще Ивана Миронова. Это уже четвертый судебный процесс, в котором А.Б. Чубайс тужится убедить Россию, что на него действительно покушались и покушались именно те самые люди, которые вот уже почти пять лет несут на себе тяжкий крест обвинения.

Первое заседание четвёртого суда присяжных, состоявшееся 23 ноября, прошло в открытом режиме. Заходи, слушай, вникай вместе с присяжными заседателями, выноси собственные впечатления, мнение о том, что случилось 17 марта 2005 года на Митькинском шоссе. Вот наше впечатление, основанное на собственных стенографических записях судебного слушания.

Заседание началось рутинно: судья изложила присяжным перечень их прав и обязанностей, объяснила, что они должны «разрешить вопросы фактов»: подтвердить или опровергнуть наличие самого события преступления, установить или отринуть причастность каждого из подсудимых к преступлению, установить, виновны или невиновны обвиняемые в преступлении. «Вы – судьи факта, я – судья права, - заключила она, - если вы выносите оправдательный вердикт, я обязана вынести оправдательный приговор. При вынесении вами обвинительного вердикта я исхожу из вашего решения».

И потекло судебное следствие размеренным чередом со вступительного заявления прокурора. Хотя само заявление прозвучало не вполне традиционно. Прокурор вдруг предупредил присяжных: «Это уголовное дело не совсем обычное для Московского областного суда, так как, во-первых, оно приобрело широкий общественный резонанс, а, во-вторых, все потерпевшие, к счастью, живы и будут давать показания по делу». Зрители на процессе с интересом разглядывали выживших потерпевших – охранников, водителей, помощников председателя РАО «ЕЭС»; предводителя «потерпевших» А.Б. Чубайса среди них не было. Далее последовал перечень полного комплекта статей Уголовного кодекса, по которым судят В.В. Квачкова, И.Б. Миронова, А.И. Найденова, Р.П. Яшина, он внушителен и тяжек, как мельничный жернов, который в вековечную старину надевали обвиняемому на шею, топя горемычного в чертовом омуте: здесь и теракт, и покушение на убийство, и незаконное изготовление взрывчатых веществ, и приобретение и перевозка огнестрельного оружия, и умышленное повреждение чужого имущества путем взрыва… Все вроде грозно и весомо, да только слишком часто в прокурорских устах звучит «не установлено»: и боеприпасы-то у подсудимых неустановленные, и охотились они на Чубайса вместе с неустановленными лицами, и оружие, тоже, кстати, неустановленное, покупали в неустановленном месте у неустановленных лиц в неустановленное время, а потом хранили его опять же в неустановленных следствием местах. И даже для подготовки преступления использовали не только квачковский Сааб и мироновскую «хонду», но и неустановленный ВАЗ. Справедливости ради следует отметить, что были и бесспорно установленные факты. В частности, сказал прокурор, «маршрут следования Чубайса был установлен» и следовал он, представьте, к Москве!.. «Подсудимые, - изрек прокурор, - свои действия по уничтожению Чубайса и других потерпевших не довели до конца по независимым от них обстоятельствам: машина Чубайса оказалась бронированной, а люди во второй машине сумели укрыться от выстрелов». После этого прокурор многозначительно пообещал публике представить доказательства преступления и завершил на этом свою речь.

Судья задала подсудимым ритуальный вопрос: «Понятно ли Вам предъявленное обвинение и признаете ли Вы свою вину?». Все приготовились услышать дежурное «да» в первом случае и сакраментальное «нет» во втором. Но В.В. Квачков, спрошенный первым, не оправдал ожиданий, он категорично заявил: «Нет, непонятно. Мне непонятно, почему событие 17 марта названо «покушением на Чубайса», мне не понятно почему Чубайс называется «государственным и общественным деятелем». Чубайс являлся и является антигосударственным деятелем! Мне непонятно, на каком основании я обвиняюсь в этом событии, которое является имитацией покушения!»

Судья не растерялась, она с готовностью переадресовала недоумение Квачкова прокурору. А тот разъяснил с терпеливым видом: «Я спрашивал присяжных, знают ли они, кто такой Чубайс. Подсудимый этого не знает. Объясняю. Чубайс на момент преступления являлся председателем РАО «ЕЭС России», это государственная организация, поэтому он государственный деятель. Ранее он был членом правления «Союза Правых Сил», поэтому он назван общественным деятелем. Если будет необходимость, мы доведем до вас его анкетные данные».

«Но у Гимлера, у Масхадова и Басаева тоже были «анкетные данные», они тоже занимали «государственные посты», но мы же не считаем их государственными деятелями!» - возразил В.В. Квачков.

Прокурор перевел дух и с отеческой заботой в голосе продолжил: «Было или не было покушение? Квачков высказал свое мнение. Я представлю доказательства, что оно было». Вопрос об анкетных данных государственного деятеля Гимлера повис в воздухе. А судья подвела итог: «Обвинение Квачкову предъявлено в надлежащем виде» и обратилась к Ивану Миронову: «Понятно ли Вам предъявленное обвинение и признаете ли Вы себя виновным?»

Иван встал: «Нет, непонятно. Непонятно, почему мне вменяют 277-ю статью с формулировкой «теракт», если на момент предъявления мне обвинения в новой редакции Уголовного кодекса формулировка «теракт» из этой статьи устранена? Мне непонятно, почему вообще не обсуждается инсценировка покушения. Ведь то, что рассказал нам прокурор, не тянет и на дешевый сценарий».

«У вас некорректное отношение к прокурору», - строго напомнила судья о приличиях.

И.Б. Миронов настаивал: «Прошу прощения, Ваша честь, я первый раз в суде. За все годы репрессий у меня впервые появилась возможность…».

Судья перебила: «Об этом нельзя говорить при присяжных. Господа присяжные, обращаю ваше внимание, что вы не должны обращать внимание на безупречное прошлое Миронова».

Прокурор к этому времени сумел осмыслить вопрос подсудимого: «Если Вас там не было, господин Миронов, откуда вам знать, что это не теракт, а имитация?».

«Так я же уголовное дело изучал! - изумился Иван Миронов. - И я не признаю ни своей вины, ни преступления, в котором обвиняюсь!».

В ответ всё та же резолюция судьи: «Обвинение Миронову предъявлено в надлежащем виде».

Настал черед Роберта Яшина понимать или не понимать, признавать или не признавать: «Мне непонятно предъявленное обвинение, вины не признаю ни по одной из статей».

И всё же лучше Александра Найденова не сказал никто. Он выразился изящно: «Обвинение мне понятно, как может быть понятна любая озвученная глупость».

В результате и Роберт Яшин, и Александр Найденов получили свою порцию «обвинение предъявлено в надлежащем виде». Одновременно все подсудимые выразили полную готовность дать показания в полном объеме. Так что самое интересное впереди.

Настала очередь озвучить свою позицию адвокатам. И как единодушно не признали обвинения подсудимые, столь же жестко и однозначно высказались все их адвокаты.

А.В. Першин (адвокат В.В. Квачкова): «Назвать это покушением язык не поворачивается, так как трудно поверить, что в мирное время без всяких помех офицер с таким опытом не смог осуществить подобную акцию. Все, что происходило, это имитация покушения. Защита считает, что она могла быть осуществлена самим Чубайсом».

О.И. Михалкина (адвокат И.Б. Миронова): «Мы полагаем, что это имитация, а не покушение, и Иван Миронов не имеет к ней никакого отношения».

Р.С. Закалюжный (адвокат Р.П. Яшина): «Это, по-видимому, имитация, и остается открытым вопрос, был ли Чубайс вообще в машине, которую подрывали. Мотивы имитации будут нами предъявлены позже».

Е.Н. Котеночкина (адвокат А.И. Найденова): «Мы считаем, что это инсценировка, мой подзащитный Найденов не имеет к ней отношения».

На том закончилась первая часть судебного заседания. Вторая была посвящена допросу потерпевшего А.Д. Дорожкина, водителя чубайсовской машины. Три часа прокурор, адвокаты обвинения, подсудимые, адвокаты защиты и, наконец, сама судья допытывали беднягу шофера о пережитых им минутах на Митькинском шоссе.

Начал прокурор: «Расскажите, что с Вами произошло 17 марта 2005 года».

А.Д. Дорожкин: «Мы выехали с дачи в начале десятого. Я поставил машину у подъезда, подъехал Крыченко (помощник Чубайса. – Л.К.), минут через десять вышел Чубайс, мы поехали. Я ехал с маяком, несколько раз обгонял машины. Держался разделительной полосы, до обочины было примерно полтора метра. Раздался взрыв, машину отбросило влево. Появились сколы на стеклах. Сверху полетели детали. Плафон вылетел. Мне пришлось подруливать в свой ряд, так как навстречу ехал автобус. Не знаю, что бы было с пассажирами. Ведь машина-то - четыре тонны! Справа по кузову раздались железные удары. Я понял, что стреляют из автомата. Скорость была около сорока километров. Я нажал на газ, и мы уехали. Чубайс спросил, все ли живы. Сначала ехали со скоростью 120 километров, думали, будет погоня. Машину повело вправо, я понял, что пробито колесо. Нам выслали резервную машину. Мы остановились у поста ГАИ на пересечении МКАД с Ленинским проспектом, где Чубайс пересел в машину «тойота лэнд-крузер», простую. Я отвел машину в гараж РАО, мы осмотрели ее: правое колесо пробито, рваные отверстия от пуль, штук двенадцать. Одно из отверстий было около моего виска. Я еще подумал тогда: что случись - кто бы кормил мою семью! Машина БМВ бронированная, колеса с резиновыми вставками, если подобьют, ехать можно. На лобовом стекле три скола по два миллиметра; когда я открыл капот, нашел три гайки, несколько разломанных шайб. Я думаю, что они из взрывного устройства…

Прокурор: «У вас было сопровождение?».

Дорожкин: «У нас не было тогда сопровождения. Эта машина за нами шла – она просто трассу контролировала. Как они попали за нами, я не знаю».

Прокурор: «Как шла взрывная волна?».

Дорожкин: «Волна шла от передней правой фары».

Прокурор: «Как вы поняли, что это автоматные пули?».

Дорожкин: «Во-первых, быстро. Во-вторых, что еще-то? Я выстрелов не слышал. Взрыв и потом застучали пули».

Прокурор: «Кто был с вами в машине?».

Дорожкин: «Крыченко и Чубайс».

Прокурор: «Извне можно их разглядеть?».

Дорожкин: «Нельзя, стекла тонированные. Силуэты видно».

Прокурор: «Предусмотрено ли было сопровождение вас какой-либо личной охраной?».

Дорожкин: «У нас тогда ничего не было. Мы ездили всегда одни».

Прокурор: «Как вы расцениваете? Что это – имитация?».

Дорожкин: «Мне показалось, что это не имитация. Машину бросило. Взрыв нормальный. Все было, наверное, по-настоящему».

Прокурор: «То, что машина Чубайса была защищена броней, было ли каким-то секретом?».

Дорожкин: «Я думаю, нет».

Прокурор: «Получили ли вы сами телесные повреждения? Каково было ваше состояние?».

Дорожкин: «Повреждений не было, но когда осознал это, то состояние у меня было… психологическое, наверное, как еще сказать?».

Дорожкин перевел дух, весь вспотев от воспоминаний о своем «психологическом состоянии». Допрос катился дальше. Настала очередь адвоката А.Б. Чубайса Шугаева спрашивать водителя о пережитом.

Шугаев: «Если машина бронированная, можно ли определить в движении, бронированная машина или нет?».

Дорожкин: «На ходу, наверное, нельзя определить».

Шугаев: «А степень ее защиты?».

Дорожкин: «Выдерживает выстрелы из снайперской винтовки».

Шугаев: «Около поста Чубайс пересаживался в другую машину, она была бронированная?».

Дорожкин: «Нет».

Шугаев: «Кто-нибудь видел, как Чубайс пересаживался?».

Дорожкин: «Я не знаю, пост ГАИ на другой стороне».

Шугаев: «А сколько времени заняла пересадка?».

Дорожкин: «Секунд двадцать».

Шугаев: «Воронку от взрыва видели на следующий день?».

Дорожкин: «Воронка метров пять, машина целиком может туда уйти».

Мирно тек допрос потерпевшего А.Д. Дорожкина стороной обвинения. Но когда к допросу приступила сторона защиты, ладный строй показаний водителя был нарушен неудобными вопросами. Для неудобных вопросов в суде есть универсальное средство – их снимают. Первым задавал вопросы В.В. Квачков.

Квачков: «Александр Дмитриевич, вы когда лучше помните события – сейчас или пять лет назад?».

Дорожкин: «Пять лет назад».

Квачков: «Почему же вы скрывали столько лет, что Чубайс пересаживался в другую машину?».

Судья снимает вопрос.

Квачков: «Вы говорили полтора года назад, что в РАО ЕЭС приехали на другой машине?».

И этот вопрос судья снимает.

Квачков: «Вы всегда говорили, что Чубайс приехал в РАО на вашей машине?».

Дорожкин: «Нет, не всегда».

Квачков: «В чем заключаются отличия по внешнему виду бронированной машины от небронированной?».

Дорожкин: «По внешнему виду – по колесам, по стеклам».

Квачков: «Вам известна стойкость машины на подрыв?».

Дорожкин: «Не знаю».

Квачков: «Сколько лет вы возите Чубайса?».

Дорожкин: «Одиннадцать лет».

Квачков: «Вы одиннадцать лет не замечали машину охраны?».

Дорожкин: «Да это же не машина охраны!».

Квачков: «Какова была глубина воронки?».

Дорожкин: «Метра полтора, наверное».

Вопросы стал задавать Иван Миронов.

Миронов: «Сопровождения у вас не было в принципе или только в тот день?».

Судья незамедлительно снимает вопрос.

Миронов: «Какова стоимость бронированного автомобиля А.Б. Чубайса?».

Дорожкин: «Семьсот тысяч долларов».

Миронов: «Простите, я не ослышался?».

Дорожкин: «Да, семьсот тысяч долларов».

Вопросы О.И. Михалкиной (адвокат Ивана Миронова).

Михалкина: «Каким договором закреплена Ваша работа у Чубайса?».

Дорожкин: «Никаким».

Михалкина: «Вы работаете бескорыстно?».

Вопрос о бескорыстии чубайсовского шофера судьей снят.

Михалкина: «Вы нашли под капотом какие-то гайки, а дальше что с ними было?».

Дорожкин: «Выбросил».

Михалкина: «Что случилось с автомашиной после 17 марта?».

Дорожкин: «Не знаю, больше ее не видел».

Михалкина: «Вам известно что-либо о защитной капсуле бронированной машины?».

Дорожкин: «Известно».

В допрос вступает Роберт Яшин.

Яшин: «Кого из подсудимых вы видели на месте происшествия?».

Дорожкин: «Никого».

Яшин: «Вы когда поняли, что это был взрыв, - во время взрыва или через некоторое время?».

Дорожкин: «Когда пули застучали».

Яшин: «До того, как пули застучали, вы какое расстояние проехали?».

Дорожкин: «Метров пять».

Яшин: «А скорость какая?».

Дорожкин: «Километров сорок».

Адвокат Р.С. Закалюжный: «Сколько раз вы слышали звуки от пуль?».

Дорожкин: «Не меньше трех-четырех».

Закалюжный: «Как это согласуется с двенадцатью отверстиями, которые вы видели в гараже?».

Дорожкин: «Никак не согласуется».

Закалюжный: «Вы что-нибудь слышали о расстреле автомашины Чубайса в гараже? Вы в нем не участвовали?».

Судья торопится снять вопрос.

Вступает Александр Найденов: «Какой временной промежуток между взрывом и попаданием пуль?».

Дорожкин: «Секунда, полторы».

Найденов: «Когда вы услышали взрывы, что происходило между пассажирами?».

Дорожкин: «Они разговаривали, обсуждали какие-то вопросы. А после взрыва звонили по телефону».

Найденов: «В момент подрыва и обстрела действия пассажиров вы наблюдали?».

Дорожкин: «Я ничего не слышал, никакой реакции».

У судьи единственный вопрос: «Вы сказали, что после взрыва никакой реакции от Чубайса не последовало? И как после этого Вы можете объяснить, что они сразу стали звонить?».

Тут бедный Дорожкин окончательно запутался, начал бессвязно бормотать, что «это было во время взрыва, а то после взрыва, но отнюдь не в процессе взрыва…».

Молодец, Дорожкин! Ни одной тайны не раскрыл. Был ли Чубайс на месте событий или его не было? Как мог в четыре тонны броневик передвигаться по городу со скоростью 120 км в час с подбитым колесом? Зачем водитель выбросил части взрывного устройства и почему они не понадобились следствию? Была ли у Чубайса охрана или нет и для чего тогда существовала машина сопровождения, от которой шофер всячески открещивался? Свистели пули у виска Дорожкина или бронированная капсула машины всё же неуязвима для подобного клёва пуль?..

«Ё-моё! Достали уже!»

Заседание второе

Любителям ток-шоу «Суд идёт!» настоятельно советую посетить процесс по делу о «покушении на государственного и общественного деятеля Чубайса А.Б.» в Московском областном суде, вот где действительное ристалище подлинных судейских страстей!

Второе заседание началось с заявления Шугаева (адвоката Чубайса). Бессменный защитник бывшего председателя Единой энергосистемы России, а теперь главного «по нано», выступил как ябеда-школяр, торопливо настрочив донос на трех гражданок, назвав их «толпой», выставивших у забора суда плакатик «Чубайс – виновник Саяно-Шушенской катастрофы». «Это злостное давление на присяжных!» - вопил защитник потерпевшего Чубайса, требуя внести свою кляузу в протокол. Судья послушно внесла, как лыко про запас, из которого, если что не так, сплетут отмену оправдательного вердикта.

Сторона защиты в долгу не осталась. А.В. Першин (адвокат В.В. Квачкова) подал заявление - письменный юридический ликбез для судьи, которая на прошлом заседании запретила ему говорить при присяжных о том, что его подзащитный - кандидат военных наук и прошел четыре войны. Судья ссылалась на ст. 335 УПК, но закон запрещает исследовать факты прежней судимости, признания подсудимого алкоголиком или наркоманом, словом, негатив, оглашение же положительных сведений закон никак не ограничивает. Судья милостиво приобщила к делу и это заявление.

Вошли присяжные. Все встали. Череда вершителей человеческих судеб торжественно проследовала на свои места.

В программе заседания значилось оглашение показаний на следствии Дорожкина (водителя Чубайса), сказанное им прежде мало походило на то, что он говорил теперь. Сразу же после взрыва на Митькинском шоссе Дорожкин объяснял следователю под протокол, что взрыва они не почувствовали, подчеркнув при этом мощь машины – четыре тонны!, и потому, не снижая скорости, добрались на своих колёсах прямо до РАО «ЕЭС», где Дорожкин и ссадил Чубайса прямо у спецподъезда. Говорил прежде, как беспокоился Чубайс об охране из машины сопровождения… И как же всё вдруг изменилось с тех пор: и машину-то бросало как пушинку, и пули-то у них свистели прямо над головой (это в бронированной капсуле!), и броневик их осколки с пулями порвали весь на клочья, и сопровождения никакого у них отродясь не было, и ездят как есть одни, вот даже машину пришлось вызывать другую, так что Чубайс приехал на работу в тот день вовсе не с Дорожкиным… Где тут правда, где тут ложь? Дорожкин понуро поплелся к трибуне.

Квачков: «За кем закреплена бронированная машина БМВ?».

Дорожкин: «За Чубайсом».

Квачков: «У кого хранились ключи от машины?».

Дорожкин: «У дежурной – в Москве, а на даче – у меня».

Квачков: «Кто кроме Вас мог вскрывать машину?».

Судья снимает вопрос по просьбе прокурора.

Квачков: «Вы утверждали раньше, что автомашина «Мицубиси» сопровождала вас каждое утро, а сейчас говорите, что не сопровождала?».

Дорожкин: «Не знаю, как объяснить, но она никогда не сопровождала».

Квачков: «Объясните это противоречие?».

Дорожкин: «Я сейчас спокоен, а тогда был под воздействием взрыва».

Квачков: «Ваше состояние 19 марта, через два дня после события, позволяло Вам точно изложить события или Вы сейчас их лучше излагаете?».

Дорожкин: «Сейчас лучше».

Квачков: «Поясните разницу в своих показаниях о машине – охрана это или не охрана?».

Дорожкин: «Она нас не сопровождала».

Квачков: «Есть ли у вас обязанности по обеспечению безопасности Чубайса?».

Дорожкин: «Обязанности определяются правилами дорожного движения».

Квачков: «В правилах дорожного движения про Чубайса ничего нет. В какое время и с кем вы приехали 16 марта на дачу?».

Дорожкин: «В два часа ночи с Чубайсом».

Квачков: «Видели ли вы ночью 16-го посторонних людей на даче?».

Дорожкин: «Не видел».

Квачков: «По какой причине вы скрывали на следствии, что Чубайс приехал в РАО на другой машине?».

Дорожкин: «Потому что нас никто не спрашивал. К тому же мы две недели ездили на той машине».

Квачков: «Но почему вы два года скрывали, что Чубайс приехал в РАО на другой машине?».

Вопрос снят.

Квачков: «Кто представлял БМВ для осмотра в гараже 17 марта 2005 года?».

Вопрос снят.

А.В. Першин (адвокат Владимира Квачкова): «Вы заявляете, что охрану Чубайса никто не осуществлял, а на следствии говорили, что эта автомашина осуществляла охрану Чубайса?».

Вопрос снят.

Першин: «Вы можете утверждать, что данный взрыв и обстрел были направлены на автомашину Чубайса?».

Дорожкин: «Ну, попали же в нее».

Першин: «Но ведь попали и в машину Вербицких, шедшую вблизи, и в «Мицубиси».

Молчит Дорожкин.

О.И. Михалкина (адвокат Ивана Миронова): «На следствии Вы показали: «Я не притормаживал, не снижая скорости, покинул место взрыва». Подтверждаете это?

Дорожкин: «Да».

Михалкина: «Почему на суде Вы меняете показания, говорите, что снизили скорость до 40 километров?».

Прокурор: «Я не вижу противоречий! Он по-другому выразился!».

Дорожкин: «Я сказал, что я сбросил газ, но не тормозил, машина сама сбросила скорость».

Миронов: «Подтверждаете ли Вы свои показания на следствии в части, что взрыва Вы не почувствовали?».

Дорожкин: «Если б я его почувствовал, то меня бы не было».

Судья: «Суд снимает вопрос Миронова, так как он задан в неправильной редакции». Судья находит нужную страницу в деле, читает с выражением: «Взрывной волны от взрыва мы не почувствовали».

Миронов: «Задаю вопрос в правильной редакции. Вы подтверждаете свои показания, что «взрывной волны от взрыва вы не почувствовали?».

Шугаев (адвокат Чубайса) в ярости: «Хватит задавать такие вопросы! Это издевательство над потерпевшим!».

Квачков резко: «Потерпевшие – это мы!».

Судья пресекает дебаты.

Миронов: «Вы подтверждаете свои показания в части, что на движение автомашины взрыв никак не повлиял?».

Дорожкин: «Нет. Не подтверждаю».

Миронов: «Тогда почему Вы лгали следствию?».

Вмешивается судья: «Миронов, Вы позиционируете себя как культурный человек, а вопрос формулируете бестактным образом. Из-за некорректности он снимается».

Миронов: «Почему Вы вводили следствие в заблуждение?».

Дорожкин: «По-моему, отличий нет».

Миронов: «Так вы подтверждаете показания на следствии или не подтверждаете? Вы запутались! Еще вопрос: возможно ли резко сбросить скорость четырехтонной машины с 70 до 40 километров без нажатия на тормоз?».

Судья: «Этих показаний у Дорожкина нет!».

Адвокаты защиты дружно протестуют, так как накануне именно эти слова слышали из уст Дорожкина.

Найденов: «Вы сейчас работаете в той же должности?».

Дорожкин: «Да».

Найденов: «Анатолия Борисовича возите?».

Дорожкин: «Вожу».

Найденов: «Вы в своих показаниях полностью независимы от Чубайса?».

Дорожкин: «Да».

Р.С. Закалюжный (адвокат Р.П. Яшина): «Почему в показаниях на предварительном следствии и в суде имеются расхождения в сроках использования автомашины Чубайса. Сначала говорили – один год, а позавчера – уже четыре года».

Дорожкин: «Это так следователь записал».

Судья растерянно и с укоризной: «Дорожкин! Вам не надо отвечать без моего разрешения. Вопрос снимается».

Закалюжный: «Возражаю!»

Яшин: «Опять скрываете от присяжных правду! Как присяжные правду узнают?!».

Судья удаляет присяжных и предупреждает Яшина о нарушении порядка. Шугаев тут как тут: требует удалить Яшина из зала суда и расценивает объявление Квачковым себя потерпевшим как давление на присяжных – это их может разжалобить. Адвокат Квачкова в недоумении: «Это же реплика на заявление Шугаева, что мы издеваемся над потерпевшими». Вдруг водитель Чубайса, чуть не плача: «Да, вы каждый раз издеваетесь! Ё-моё! Достали уже!». Все озадаченно примолкли, глядя на прослезившегося Дорожкина. Судья быстро переключает всеобщее внимание на очередной проступок защиты: «Господин Першин, Вы позволяете себе в суде совершать религиозные обряды. Да, он крестится! Свои религиозные убеждения Вы должны совершать в ином учреждении!». Это уже почище «ё-моё!». Судья поставила вопрос об удалении подсудимого Яшина из зала.

Прокурор не поддержал, адвокаты - тоже.

Квачков: «Попытка удалить Яшина – это попытка суда пресечь объективное судебное разбирательство. Вы, Ваша честь, препятствуете объективному рассмотрению дела. То, что господин Дорожкин путается в своих показаниях, - это же очевидно. То, что он в течение двух лет обманывал и следствие, и суд, является косвенным свидетельством имитации покушения. Думаю, что возражение Яшина, выраженное в резкой форме, является ответом на Ваши неправовые действия, Ваша честь».

Судья: «Суд считает возможным не удалять Яшина, ограничившись предупреждением».

Присяжные возвращаются, суд продолжается.

Смертельный коктейль

Заседание третье

Если кто думает, что суд – это место, где нудным голосом зачитываются скучные документы, он глубоко заблуждается. В наше время в нашей стране суд – это площадка политических споров, яростных дебатов, страстных речей, обращенных к ловящей каждое слово аудитории. Именно таковым является суд по делу о покушении на А.Б. Чубайса. И третье заседание началось именно в таком драматическом ключе.

В этот день стороны защиты и обвинения предстали перед судьей без присутствия присяжных, чтобы обсудить процедурные вопросы, а именно – отвод судьи по требованию В.В. Квачкова. Суть отвода подсудимый Квачков представил кратко: «Судья Пантелеева прямо или косвенно заинтересована в обвинительном исходе судебного процесса, все вопросы защиты снимает. И, главное, судья отказывается исследовать объект преступления – самого Чубайса. Имеет ли он статус государственного и общественного деятеля, из-за чего применяется к подсудимым 277-я статья (теракт), или он деятель антигосударственный и антиобщественный, каковым его считает вся Россия. Вот почему защита требует отвода судьи…».

При упоминании имени Чубайса его адвокат Шугаев встрепенулся: «Кто вам дал право выступать от имени всей России? С чего вы взяли, что вся Россия ненавидит Чубайса? Почему Квачков позволяет себе называть Чубайса мошенником и жуликом? Это не ходатайство об отводе судьи, это политическое заявление! Прошу как представитель моего подзащитного, виноват, не подзащитного, а моего доверителя, оставить ходатайство Квачкова без удовлетворения».

Лизнуть Чубайса прилюдно не упустил случая не то охранник, не то помощник Чубайса С.А. Крыченко: «Жалко, Квачков, что вас не слышит моя девяносточетырехлетняя бабушка, которая является представителем многочисленной части россиян, которые не считают его тем, кем… не хочу даже здесь говорить!».

В опрос мнений об отводе судьи включилась сторона защиты. Спросили мнение Ивана Миронова.

Миронов: «Моя бабушка тоже любит моих начальников, Ваша честь».

Судья тут же обрывает: «Здесь Вам не политический театр, Миронов».

Миронов: «При всем уважении к Вам, Ваша честь, будучи на стороне общей линии защиты, я поддерживаю Ваш отвод».

В отводе судьи Пантелеевой судья Пантелеева Квачкову отказала. Но это было не последнее заявление со стороны защиты. А.В. Першин (адвокат Квачкова), напомнив, что судья сделала ему предупреждение за то, что он перекрестился и сказал «Слава Богу!», заявил: «Уголовно-процессуальный кодекс России не содержит запрета на жест крещения и упоминание имени Бога, статья 28 Конституции гарантирует свободу вероисповедования, а ст. 148 Уголовного кодекса предусматривает уголовную ответственность за незаконное воспрепятствование совершению религиозных обрядов!». Правда, Першин пообещал, что отныне в суде вместо «спасибо» намеревается говорить «благодарю», ибо слово «спасибо» означает «спаси Бог».

Сторона обвинения глумливо хихикала, и не успел Першин завершить, как тут же поднялся Шугаев (адвокат Чубайса): «23 ноября Квачков, во-первых, громко заявил отвод судье, во-вторых, сказал: «Вот такое судилище идет пятый год». Он, Ваша честь, оказал на присяжных незаконное давление! Прошу внести мое заявление в протокол».

Защита заулыбалась - очень уж комичен Шугаев в стойке боевого слона. Но, чтобы обезопасить себя от выговоров судьи, адвокат Першин подстраховался: «Прошу господина Шугаева не смешить участников процесса!».

Шугаев обиделся: «Господин Першин, я клоуном выступать в процессе не собирался».

Но, как говорится, что получилось, то получилось.

С заявлением к судье обратился Иван Миронов: «В газете «Завтра» опубликована рецензия на мою книгу «Замурованные», и господин Шугаев оставил на форуме этой газеты свой отклик - гнусный пасквиль под псевдонимом «Аскет», оскорбляющий меня, моего адвоката О.И. Михалкину, подсудимых Александра Найденова, Роберта Яшина. Прошу приложить текст пасквиля к материалам уголовного дела, и мы готовы подать в суд по факту клеветы с приложением адреса, с которого господин Шугаев отправил свой текст. Кроме того, представитель Чубайса господин Гозман в эфире Русской службы новостей в 19.20 вчера заявил о виновности подсудимых и о запугивании ими потерпевшего Дорожкина. В деле нет документов о том, что Гозман ознакомился с материалами уголовного дела, поэтому заявление о нашей виновности может быть основано лишь на глубокой проницательности Гозмана, а это равносильно клевете. В силу огромной популярности господина Гозмана в народе, он может влиять на общественное мнение населения страны, в том числе и на присяжных. Прошу запретить Гозману публичное искажение фактов».

Шугаев бурчит: «Где написано, что это я?», озадаченно молчит и не находит ничего лучшего как броситься к судье за защитой: «Что происходит за стенами суда, как я Вас правильно понял, Ваша честь, это не касается суда. Не надо пачкать мою фамилию. Я газету «Завтра» не выписываю, и у нас в стране свобода слова – каждый может высказываться, как он хочет. Прошу отказать».

Миронов: «Свобода слова, господин Шугаев, не есть свобода лжи и оскорблений. Но, как я понимаю, сторона обвинения поддержала мое ходатайство запретить Гозману клеветать в средствах массовой информации, пользуясь своим глубочайшим авторитетом лидера СПС среди населения нашей страны…».

Судья: «Я запрещаю вам выступать с политическими заявлениями!».

Миронов: «Ваша честь, мы говорили о клевете Гозмана…».

Судья посчитала лимит на свободу слова исчерпанным и решительно пресекла дебаты. Пригласили присяжных. Продолжился допрос потерпевшего С.А. Крыченко, не то охранника, не то помощника Чубайса с «полным, - как он сам заявил, - средним образованием», сопровождавшего А.Б. Чубайса 17 марта 2005 года в машине. Он был интересен не тем, что говорил, а тем, что пытался не сказать.

Прокурор: «Кем вы работали на состояние 17 марта 2005 года?».

Крыченко: «Помощником председателя РАО ЕЭС».

Прокурор: «Как часто вы встречались с председателем РАО?».

Крыченко: «Может быть раз в месяц, может быть раз в полгода, может быть раз в неделю».

Прокурор: «17 марта – не единичный случай?».

Крыченко: «Я и до этого приглашался в машину».

Прокурор: «Расскажите о событиях 17 марта».

Крыченко: «17 марта 2005 года утром я приехал на дачу Анатолия Борисовича. Подошел Анатолий Борисович. Сели в машину, поехали на работу, по дороге обсуждали с Анатолием Борисовичем служебные вопросы. Не доезжая до перекрестка Митькинского шоссе с Минским шоссе справа от автомашины раздался взрыв настолько сильный, что посыпались детали обшивки внутри автомашины. Спустя мгновение раздались удары, явно не снежки. Я инстинктивно пригнулся. Сначала я не поверил, что это был взрыв. Потом вспомнил эпизод в 99-м году, когда меня взорвали в Грозном, я тогда работал в ФСО. Мы доехали до Минского шоссе, я позвонил в приемную правления, сказал, что нас взорвали, но мы можем двигаться и едем в РАО. Кому-то звонил Анатолий Борисович. Я заметил, что машина двигалась странно. Оказалось, что у нее пробито колесо. Потом оказалось, что оно разломано. Я позвонил водителю «лэнд-крузера», чтобы он нас встречал. Тут мне водитель сказал, что у нас горит колесо. Мы остановились и пересадили Анатолия Борисовича в другую машину. Спустя время я осмотрел машину. Зрелище было удручающее. В стойке отверстия – аккуратно против моей головы. Капот пробит, а колесо – его практически не было! Нас спасла эта машина, если бы не она, вряд ли бы мы имели возможность здесь сейчас выступать».

Прокурор: «Какова реакция Чубайса на событие?».

Крыченко: «Волевая, мужественная реакция. Он понял, что нас взорвали. Он попросил меня узнать, живы ли ребята. Я связался с правлением, и они через руководство ЧОПа узнали, что живы. Хотя у них были проблемы».

Прокурор: «Личную охрану Чубайс имел или нет?».

Крыченко: «В таком виде, как это принято было, - нет, не имел».

Прокурор: «Было ли сопровождение вашей машины раньше?».

Крыченко: «Я не смотрел».

Прокурор: «Удары о дверь были до взрыва или после?».

Крыченко: «После взрыва. Если вы сидите в замкнутом пространстве, вы ничего не слышите, а потом удары – цок, цок, цок…».

Прокурор: «Что это было – продукты взрыва или выстрелы?».

Крыченко: «Думаю, что это был смертельный коктейль. Я запомнил – капот, лобовое стекло и дырку от пули».

Прокурор: «Получили ли Вы телесные повреждения?».

Крыченко: «Телесных повреждений я не получил. В состояние нервного возбуждения я стал входить, когда начал понимать, что мы были на волосок от смерти. Это состояние давало потом периодически о себе знать».

Прокурор: «Исходя из позиции подсудимых, была ли это инсценировка?».

Крыченко: «Нет, это самый натуральный взрыв. Причем взрыв направленный. Хотели убить Анатолия Борисовича и не заботились о том, что могли погибнуть и другие люди».

Шугаев (адвокат Чубайса): «Чубайс произносил «все живы»?».

Крыченко: «Не могу сказать точно».

Шугаев: «Что видели в момент покушения?».

Крыченко: «Взрыв, удар, хлопок – и лобового нет! Вспышек не было, звезды были!».

Шугаев: «От шока?».

Крыченко: «Конечно!».

Сысоев (адвокат Крыченко): «Опишите, как ведет себя машина с пробитым правым колесом?».

Крыченко: «Она вела себя так: падает на переднее колесо, ход ухудшается, но если водитель мастер, то ехать можно».

Квачков: «В течение какого времени вы служили офицером ФСО?».

Судья: «Вопрос снят».

Квачков: «Вам было известно, что охрана Чубайса возложена на ЧОП «Вымпел-ТН»?

Судья: «Вопрос снят».

Квачков: «Вам было известно, что Чубайса сопровождает одна машина охраны, а вторая его встречает?».

Крыченко: «Меня вопросы охраны не интересовали».

Квачков: «Что Вы лично должны были делать в случае нападения на Чубайса, как бывший профессиональный охранник?».

Крыченко: «Вы унижаете мой статус! Я - помощник председателя правления РАО ЕЭС!».

Квачков: «Кто был старшим по безопасности в БМВ?».

Крыченко: «Не знаю».

Квачков: «По какой причине Вы скрывали, что прибыли с Чубайсом в РАО на другой машине?».

Крыченко: «Я не скрывал, меня об этом не спрашивали».

Дальнейшие вопросы судья снимала подряд. Невыясненным осталось, почему Крыченко скрывал, что у Чубайса была охрана, почему Крыченко, как черт от ладана, открещивается от машины сопровождения, почему Крыченко и судам, и следствию все годы врал, что Чубайса доставили к месту работы в подорванном БМВ. Вопросы повисали без ответов, накапливались новые, их тоже снимали. Действительно, кого на процессе по обвинению в покушении на Чубайса могут интересовать такие вот факты:

Квачков: «Что вам известно о подготовке ложного покушения на Чубайса в 2002 году?».

Прокурор: «Возражаю! Это домыслы!».

Квачков: «Во втором томе дела, на листе 112-м - вот где эти «домыслы»!».

Вопрос снят.

Квачков: «Что вам известно о подготовке передачи мнимому киллеру 19 тысяч долларов США за подготовку покушения на Чубайса в 2002 году – том 2, лист дела 115?».

Вопрос снят.

Першин (адвокат Квачкова): «Видели ли Вы кого-либо из подсудимых в районе взрыва?».

Крыченко: «Нет».

Миронов: «Вам известна судьба главного вещественного доказательства по делу – бронированной автомашины БМВ? Где она находится? Вам известно, что она продана?»

Судья: «Вы задаете вопрос, не относящийся к делу».

Миронов: «Получили ли Вы сумму в размере ста тысяч долларов США по итогам мероприятия 17 марта 2005 года?».

Крыченко испуганно: «Я… я ничего не получал!».

Судья с любопытством, недоверчиво: «Миронов, откуда Вы это знаете?», но тут же спохватывается: «Вопрос снимается».

Яшин: «Вы обладаете специальными знаниями эксперта по баллистике?».

Крыченко: «Нет, не обладаю».

Яшин: «Тогда на каком основании утверждаете, что, находясь на простой автомашине, Вы бы погибли?».

Крыченко: «Это мое предположение».

Найденов: «Вы сейчас в финансовой или иной зависимости от Анатолия Борисовича находитесь?».

Крыченко: «На свои живу! И еще хочу ответить на вопрос, который мне здесь не задавали. В этой истории в очень нехорошем, нервном состоянии находились наши родные и знакомые. Вам, присяжные, хочу это сказать. Очень плохо они себя чувствуют, у кого-то нервные срывы, кто-то боится ходить на работу и его надо провожать». Крыченко судорожно вобрал воздух, в раздумьях, что бы еще добавить о своих родных и знакомых для весомости обвинения подсудимых, но… просто не нашел слов.

Своих охранников Чубайс вооружил «пукалками»

Заседание четвёртое

Если кто-то думает, что маленький человек не может изменить ход истории, то очень ошибается. Маленький человек, этакий крохотный винтик в тяжелом и хитроумном механизме может так слететь с резьбы, что весь механизм рассыплется к чертям. Именно это и произошло в судебном процессе по делу о покушении на Чубайса в четвертый день заседаний.

Героем дня стал Сергей Моргунов, охранник, ехавший в автомашине «Мицубиси-Ланцер» вслед за броневиком Чубайса. То, что он рассказал суду, не имело ничего общего с тем, что говорили до него чубайсовский водитель Дорожкин и помощник Чубайса Крыченко. Выяснилось, что машина охраны сначала ехала впереди бронированного БМВ, но буквально за миг до взрыва броневик резко обогнал собственную охрану.

«После взрыва, - уточнил Моргунов, - машина председателя РАО ЕЭС затормозила, а потом последовала дальше, не останавливаясь». Охранники же, которым инструкцией предписано в такой ситуации забирать к себе «охраняемое лицо» и рвать со всех ног от места происшествия, повели себя иначе, они даже не подумали ехать за Чубайсом, они остановились … «посмотреть воронку от взрыва». И увидели в придорожном лесу двух человек в маскхалатах, которые тут же открыли огонь из автоматов.

Итак, первое откровение Моргунова – машину Чубайса никто не обстреливал!

Неизвестные нападавшие начали стрелять по машине охраны, когда бронированного BMW с Чубайсом и след простыл. Тогда возникает резонный вопрос – кто обстрелял машину Чубайса? Ведь водитель BMW Дорожкин и помощник Чубайса Крыченко в один голос утверждали, что слышали, как они говорили, «цок, цок, цок» по машине. И вся страна видела кадры по телевизору – BMW с дырками от пуль в лобовом стекле. Таких повреждений насчитали аж двенадцать!

Второе откровение Моргунова - машину Чубайса тщательно охраняли, вопреки заверениям на суде тех же водителя и помощника Чубайса, рьяно утверждавших отсутствие и сопровождавшей их машины, и охраны вообще. И не одна машина прикрытия была у Чубайса, а две. Пока непонятно, зачем водитель и помощник Чубайса, уже допрошенные в суде, стремились скрыть это от присяжных и, не страшась ответственности за лжесвидетельство, упорно врали суду?

Третье открытие этого дня: Моргунов рассказал суду, что, когда их обстреливали, он, опытный офицер, имеющий, кстати, за плечами Академию ФСБ, прежде чем начать ответно стрелять позвонил своему начальнику – руководителю ЧОПа Швецу – и под свист пуль доложил тому, что попали под обстрел, но живы, спросил, что им делать. Ответ начальника ЧОПа изумил всех присутствующих на суде. Охранникам приказали «ответный огонь не открывать».

«Ну почему вы не стали стрелять? – почти вскричал в недоумении Иван Миронов. - Ведь нападавшие, считая, что вы не вооружены, могли просто подскочить к вам и расстрелять в упор!?».

«Мне это не приходило в голову, - как-то глупо и не ко времени улыбнулся Сергей Моргунов. – И потом у них было автоматическое оружие, а у нас – пукалки».

На суде по ходатайству адвокатов подсудимых огласили прежние показания Моргунова следствию и трем предыдущим судам. Путаные, противоречащие друг другу показания, начиная с самого первого допроса Сергея Моргунова 18 марта 2005 года, на следующий день после взрыва на Митькинском шоссе. Кстати, это всегда вызывало удивление, ведь охранников Чубайса из машины сопровождения, застигнутых следователями на месте взрыва, допросили тотчас, а вот старшего охраны и самого опытного из них – Моргунова опросили лишь более суток спустя. И вдруг Моргунов, в присутствии присяжных, при всех подсудимых и адвокатах проговаривается, что и его в день покушения, 17 марта, долго допрашивали следователи Московской областной прокуратуры.

«Куда же делся Ваш допрос от 17 марта 2005 года?» - тут же вцепился в него Владимир Квачков. Весь зал затаил дыхание.

«Я не знаю!» - спохватился Моргунов.

«Ваша честь! - развернулся Квачков к судье. - Я заявляю о преступлении, совершенном следователем Московской областной прокуратуры. Из уголовного дела изъяты показания Моргунова от 17 марта 2005 года!».

Вы думаете, что судья постановила направить запрос в Мособлпрокуратуру? Так все подумали в зале. Как бы не так! Вместо этого судья … удалила Квачкова из зала «за нарушение порядка в судебном заседании» и попросила присяжных заседателей «оставить без внимания сведения, оглашенные Квачковым, о том, что Моргунов допрашивался 17 марта 2005 года, так как данных об этом в уголовном деле не имеется».

Потерпевший «не знал», «не думал», «не предполагал»

Заседание пятое

В Российской истории пропажа ценнейших документов не редкость: утрачена знаменитая библиотека Ивана Грозного, сгорело в пожарах Москвы в 1812 году великое «Слово о полку Игореве», гибли архивы и музейные собрания в революционном пламени 1917 года, так что терять документы нам не привыкать, отчего многие факты истории предстают сегодня в чудовищно искаженном виде. На прошлом судебном заседании по делу о так называемом «покушении на Чубайса» выяснилось, что навсегда потерян еще один исторический документ, способный пролить свет на события 17 марта 2005 года.

Квачков не замедлил выступить с обвинением следователей Московской областной прокуратуры в фальсификации доказательств путем умышленного незаконного изъятия протоколов допроса охранника Чубайса в день покушения и ходатайствовал перед судьей, чтобы Моргунова допросили вновь, а все последующие его показания после 17 марта признали недопустимым доказательством.

Ходатайству решительно воспротивился прокурор Каверин, заявивший, что «Моргунов, говоря, что его допрашивали, не вкладывал в слово «допрос» то значение, которое вкладываем в него мы все».

Адвокат Першин резонно возразил на это: «Но ведь протоколы допрошенных в тот же день и там же таких же охранников Клочкова и Хлебникова в деле есть, нет только показаний Моргунова. Это означает, что их изъяли умышленно, чтобы скрыть обстоятельства дела, возможно, доказывающие, что это было не покушение, а имитация покушения».

Судья прислушалась к прокурору и отказалась выяснять судьбу чрезвычайно важных для выяснения истины показаний охранника Моргунова.

Появились присяжные заседатели. Судебное заседание вошло в рабочий режим. В этот день допрашивали ещё одного охранника из машины сопровождения Чубайса - Ю.А. Клочкова.

События 17 марта 2005 года Клочков представил так: «Мы с ребятами встретились в тот день в ЧОПе, Моргунов получил пистолет, и поехали к даче Чубайса. Мы объехали территорию дачи, на территорию мы никогда не заходили. В начале десятого мы поехали в сторону Минского шоссе. По дороге нас обогнала машина Чубайса. В этот момент справа у обочины прогремел взрыв, посыпались снег, земля. У нас потрескалось лобовое стекло. Я и Моргунов вышли из машины и пошли посмотреть, что случилось, а также посмотреть, кто там в лесу сидел и приводил взрывное устройство в действие. В лесу мы увидели двоих, один из них присел и направил на нас автомат. Я заскочил в машину, думал, что Хлебников за рулем и мы уедем. В машине свистели пули, и я полез с заднего сиденья на переднее, но застрял. Хлебников мне помог выбраться из машины. Потом мы с Хлебниковым убежали в лес. Когда мы бежали, я не видел, как Моргунов уехал на нашей машине. Я посмотрел из лесу и увидел, что нашей машины нет. Скоро Моргунов вернулся, приехали следователи, и нас начали допрашивать».

И выходило со слов Клочкова, что взрыв прогремел, как только машина Чубайса после обгона встала перед машиной охраны. Шансов поймать посторонним взрывникам такой момент математика практически не оставляет. Это один момент. Другой: и что делают профессиональные охранники с военными академиями за плечами и опытом службы в ФСБ, ФСО после взрыва, который, как мы поняли, позволил броневику Чубайса преспокойно продолжить путь? Вместо того чтобы пуститься вдогонку за Чубайсом - ведь основная засада может быть впереди, - офицеры растележиваются на дороге, не прячась, выходят из машины, чтобы посмотреть – и кто же это там в лесу сидит и на кнопку взрывателя нажимает? Одно из двух – или полные идиоты, или держат за таковых судью, присяжных, прокурора и подсудимых.

Прокурор: «В какой момент вы поняли, что это взрыв?».

Клочков: «Сразу. Почувствовал панику. Не пойми что делать. Я растерялся. Гул в ушах. Телесных повреждений не было».

Прокурор: «Опишите людей, которых видели в лесу».

Клочков: «Они перебегали по направлению к нам в маскхалатах. Лиц я не рассмотрел. Возраст не могу определить».

Прокурор: «Почему вы считаете, что выстрелы были по вам?».

Клочков: «Ну ведь я офицер ФСБ запаса, и могу определить».

Прокурор: «Была ли это имитация, как считает сторона защиты?».

Клочков: «Я не считаю, что это была инсценировка. Это был взрыв и обстрел нас, безоружных».

Сысоев (адвокат Чубайса): «Как близко к вам ложились пули?».

Клочков: «Когда я был в машине, пули порвали обшивку сидений.

Сысоев (адвокат Чубайса): «Когда Вы поняли, что нападавшие скрылись?».

Клочков: «Когда утихла стрельба и подъехал Моргунов, тогда и мы с Хлебниковым вышли из леса».

Квачков: «Вы, прячась от выстрелов, полезли в правую заднюю дверь, а почему не в переднюю левую?».

Клочков: «Чтобы хоть как-то укрыться за спинками передних сидений».

Першин (адвокат Квачкова): «Зачем вы остановили машину после взрыва, если автомашина охраняемого вами лица поехала дальше?».

Клочков: «Я не был за рулём».

Першин: «Вы можете утверждать, что взрыв был направлен против автомашины Чубайса?».

Клочков: «Да, ведь меня устранять никто не собирался».

Першин: «Но обстреливали-то именно вас, а не Чубайса».

Клочков: «Это моё мнение».

Миронов: «Чем объяснить странное стечение обстоятельств, что взрыв на шоссе произошёл именно тогда, когда БМВ Чубайса обогнала вас и стала впереди?»

Клочков: «Не могу ничем объяснить».

Миронов: «Сразу после взрыва Вы слышали выстрелы?».

Клочков: «После взрыва не слышал».

Миронов: «А когда вас начали обстреливать, где находилась машина Чубайса?».

Клочков: «Она уже уехала».

Миронов: «Откуда у вас была уверенность, что в лесу находились люди?».

Судья снимает вопрос.

Миронов: «Когда вы вышли из автомашины и прошли по дороге, чтобы посмотреть, кто осуществил взрыв, Вы находились в состоянии шока?».

Клочков: «Да, находился».

Миронов: «А вы не подумали, что вас могут расстрелять из засады?».

Клочков: «Я не подумал».

Миронов: «Моргунов, когда вышел из машины, чтобы посмотреть, кто находится в лесу, достал пистолет?».

Судья снимает вопрос.

Миронов: «Входит ли в ваши обязанности пересадка охраняемого лица в вашу машину?».

Клочков: «Я таких обязанностей не знаю, потому что таких случаев не было. Что делать в таких случаях я не знаю».

Яшин: «Вы предпринимали меры для скрытного перемещения после того, как вышли из машины?».

Клочков: «Нет».

Яшин: «Почему?».

Клочков: «Не знаю почему».

Яшин: «Вы предполагали, что люди в лесу могут быть вооружены?».

Клочков: «Не предполагал».

Яшин: «Можно ли заранее определить, не имея предварительной информации, что движение кортежа Чубайса будет именно по Минскому шоссе?».

Клочков: «Невозможно».

Яшин: «Были ли у Вас, офицера ФСБ, иные мотивы невыполнения своих обязанностей по охране Чубайса, за которым вы не поехали, кроме трусости и паникерства?»

Судья снимает вопрос.

Найдёнов: «Что мешало нападавшим подойти и добить Вас?».

Клочков: «Ничего не мешало. Поэтому мы с Хлебниковым и ушли в лес».

Трудно представить себе офицера ФСБ, который впадает в шок от неподалеку прозвучавшего взрыва, потом, безоружный, открыто бредет по шоссе поглазеть на место взрыва и на людей, которые их подорвали, нимало не опасаясь, что его могут уничтожить как опасного свидетеля. Да служил ли он офицером ФСБ, и почему его до сих пор не выгнали из чубайсовских охранников? И главное, почему Клочков не стесняется во всем этом признаваться? Так велели ему?

Но это не последняя странность Клочкова. Главная была впереди.

Прокурор: «10 марта вашей группой выявлялись какие-либо подозрительные лица? Расскажите, кого Вы видели».

Клочков: «10 марта 2005 года мы приехали в Жаворонки в 7.40 утра и обратили внимание на группу лиц. Мужчина пожилой в окружении ребят в чёрных куртках. Они стояли у железнодорожной станции на кругу. Я раньше работал в ФСБ и подумал: может, среди них есть знакомые. Я подошёл ближе. Знакомых среди них не оказалось. Записал в блокнот номера машин. Это были зелёный СААБ и серая «хонда». Номера машин я не помню. Ребята были от 30 до 35 лет. А мужчина в камуфлированном бушлате и шапке-монголке».

Прокурор: «На каком расстоянии от них вы прошли?».

Клочков: «Рядом, в нескольких метрах».

Прокурор: «Из тех лиц, кого вы видели 10 марта, вы кого-либо в зале суда видите?».

Клочков: «Тот пожилой мужчина очень похож на подсудимого Квачкова. На сто процентов не могу сказать, но очень похож».

Прокурор: «Чем напоминает Квачков того мужчину?».

Клочков: «Ростом, телосложением, мимикой, жестами, а так я не уверен, по лицу тяжело сказать».

Прокурор: «Как дальше действовал экипаж охраны?».

Клочков: «Мы доложили об этом руководству ЧОПа».

Квачков: «Я вам предъявлялся для опознания?».

Судья снимает вопрос.

Першин: «Вы заявляли в ходе следствия, что Квачков похож на того пожилого мужчину?».

Клочков: «В ходе следствия - нет».

Першин: «А почему?».

Судья снимает вопрос. Подсудимый Квачков протестует. Судья удаляет Квачкова за нарушение порядка в зале суда до конца судебного заседания.

Найдёнов: «10 марта вы меня лично видели среди группы мужчин?».

Клочков: «Нет».

Яшин: «А других подсудимых, находящихся в зале?».

Клочков: «Нет».

Так Квачков это был или нет? – охранник Чубайса на этот вопрос так и не ответил, причем это было первое за все пять лет следствия и многочисленных судов его заявление о том, что он видел 10 марта, за семь дней до покушения, человека, похожего на Квачкова. То ли шок после взрыва у офицера ФСБ, наконец, прошел, то ли аргументы обвинения настолько ничтожны, что их обвинение решило укрепить новеньким «воспоминанием».

Свидетель обвинения: «Я не вникал, что подписывал»

Заседание шестое

Наша судебная система, должная судить, как известно, без гнева и пристрастия, впервые за три с половиной года беспрестанных процессов по делу о покушении на Чубайса, ненадолго, на чуть-чуть, действительно забыла о пристрастии. Может быть, рухнувший на головы москвичей обильный снегопад тому причиной, а может, обвал жестоких катастроф и настоящих терактов, рядом с которыми странное приключение с броневиком Чубайса выглядит неудачной карикатурой на теракт. Как бы там ни было, но судья Пантелеева в этот день почти не снимала вопросов ни одной из сторон.

До того как в зал суда вступили присяжные заседатели, В.В. Квачков сделал заявление о преступлении судьи Пантелеевой:

«На судебном заседании 2 декабря 2009 года на вопрос прокурора «Не похож ли кто-либо из подсудимых на мужчин, виденных охранником Чубайса потерпевшим Клочковым 10 марта 2005 года в посёлке Жаворонки?», Клочков ответил: «Да, Квачков похож на одного из мужчин». Мой вопрос о том, почему потерпевший Клочков изменил свои показания, данные им пять лет назад, судья сняла. Напомню, что тогда Клочков заявил: «В ходе опознания 25 марта 2005 года я не опознал предъявленного мне человека. Я с уверенностью утверждаю, что среди предъявленных мне лиц нет человека, которого я видел 10 марта 2005 года» (т. 2, л.д. 151). Согласно закону, повторное опознание лица не может быть проведено. Тем не менее, гражданка Пантелеева вынесла заведомо неправосудное постановление и показала свою заинтересованность в вынесении присяжными заседателями обвинительного вердикта. Гражданка Пантелеева совершила преступление. Прошу занести это заявление в протокол».

К заявлению о собственном преступлении судья отнеслась спокойно, позволив сторонам поспорить на заданную тему. Обсуждение переросло в настоящее столкновение – мнений, разумеется.

Прокурор вступился за судью: «Заявление Квачкова не соответствует требованиям закона. Вопрос был снят, так как подсудимый Квачков ссылался на материалы опознания, которые еще не оглашались в суде».

Ему ответил Иван Миронов: «В случае с утверждением потерпевшего Клочкова об опознании Квачкова мы столкнулись с откровенной провокацией стороны обвинения. Ведь потерпевший Клочков многократно давал показания о том, что не опознал Квачкова. Сторона защиты, Ваша честь, просит огласить протоколы прежних допросов потерпевшего Клочкова и протокол опознания подсудимого Квачкова в связи с появлением существенных противоречий в показаниях потерпевшего».

Прокурор решительно запротестовал: «Сторона обвинения возражает против оглашения протокола опознания, потому что потерпевшему Клочкову предъявили Квачкова без предварительного допроса, где он дал бы его подробное описание. Указания возраста – 55 лет, и роста – ниже среднего - явно было недостаточно, чтобы предъявлять Квачкова для опознания. И потом, до опознания потерпевший наверняка видел Квачкова по телевизору, поэтому опознание ценности не имеет».

Судя по реакции стороны защиты, речь прокурора была поистине новым словом в процессе. В рядах подсудимых и защитников произошло некоторое движение. Дать оценку прокурорским размышлениям делегировали подсудимого Миронова: «Как я понял, господин прокурор требует признать незаконными результаты опознания Квачкова, которые признавались законными все пять лет процесса. Но сегодня, когда карточный домик следствия начинает сыпаться, прокуратура пытается отменить собственные действия. Если прокуратура решила упражняться в подлости, цинизме, беззаконии…»

Судья резко обрывает Миронова, не желая слушать, в чем там ещё упражняется прокуратура.

«Процесс является открытым, Ваша честь, - напомнил Миронов. - За ним следит все российское общество. Подобное заявление прокуратуры оскорбляет объективность и беспристрастность этих стен».

Ивана Миронова поддержала его адвокат Оксана Михалкина: «Ваша честь, говорить, что Клочков не допрашивался о приметах виденного им 10 марта человека, неверно. Клочков описал его 18 марта 2005 года. И потом в качестве подтверждения обвинения следователь включил в дело протокол опознания, в котором Клочков не опознал Квачкова! Как же можно сейчас от него отказываться?».

Судья после долгого раздумья: «Клочков, Вы действительно видели подсудимого Квачкова в телепередачах?».

Клочков: «Да-а-а, видел».

Судья с возмущением: «Почему Вы не указали на опознании, что видели Квачкова по телевизору?».

Клочков молчит.

Судья решает: «Оглашение протокола опознания отклонить в связи с утверждением стороны обвинения, что Клочков видел Квачкова в средствах массовой информации. Суд предоставляет стороне обвинения время для доказательства этого утверждения».

В переводе с судебного языка на русский это означает, что прокуратура должна принести в зал суда заверенные нотариусом видеокопии телевизионных передач, в которых до 25 марта могли показывать лицо Квачкова. Прокуратуре в этом можно только посочувствовать. Как никак пять лет минуло...

Наконец, в зал суда пригласили присяжных заседателей.

В их присутствии огласили показания Клочкова - охранника из машины сопровождения Чубайса, данные им на следствии. Они разительно отличались от того, что Клочков поведал суду накануне. Естественно, посыпались вопросы.

Михалкина (адвокат Миронова): «Как Вы объясните, что в самых первых своих показаниях 17 марта 2005 года сказали, что с Чубайсом в автомобиле ехали водитель и личный охранник, а теперь утверждаете, что то был не охранник, а помощник?».

Клочков: «Я не знал на тот момент, что он помощник».

Михалкина: «Почему 17 марта 2005 года Вы не говорили, что спрятались от выстрелов в машине и что Хлебников вас оттуда вытащил?».

Клочков: «О чем меня спрашивали, на то я и отвечал».

Михалкина: «Почему на допросе 18 марта 2005 года Вы говорили, что пожилой человек в Жаворонках был в гражданской одежде, а сейчас говорите, что он был одет в камуфлированный бушлат?».

Клочков: «Бушлат без погон я считаю гражданской одеждой».

Михалкина: «Почему 18 марта Вы говорили, что вышли из машины 10 марта, думая, что в Жаворонках происходит оперативное совещание ФСБ и надеясь разглядеть там своих знакомых, а теперь говорите, что Вы вышли из машины в магазин за сигаретами?».

Клочков: «Я упустил этот момент».

Першин (адвокат Квачкова): «Почему на следствии Вы сказали, что охраняли Чубайса и его имущество, а теперь говорите, что Вы сопровождали автомашину Чубайса?».

Клочков: «Какая разница?».

Першин: «Почему на следствии Вы сказали, что после взрыва 17 марта вышли посмотреть, что случилось, а теперь говорите, что остановились, потому что не могли ехать из-за того, что у вас растрескалось лобовое стекло?».

Вопрос снят.

Першин: «Почему на следствии Вы не упомянули, что у вас треснуло лобовое стекло?».

Клочков: «Я упустил это».

Першин: «То есть когда лобовое стекло растрескалось – это незаметно?».

Вопрос снят.

Миронов: «Почему на суде Вы сказали, что ваша машина выехала первой с дачи Чубайса и автомашина Чубайса обогнала вас именно в том месте и в то время, где и когда произошел взрыв, а на следствии говорили, «на двух машинах мы выехали с дачи Чубайса»?».

Клочков: «Во время взрыва наша машина находилась сзади, но следователя это не интересовало».

Миронов: «Почему на суде Вы говорите, что просто проверяете трассу перед проездом Чубайса, а на следствии Вы употребляли глагол «сопровождать», то есть обеспечивать охрану?».

Клочков: «Ехать за БМВ на «мицубиси» просто невозможно. Это нереально. У «мицубиси» 90 лошадиных сил, а у БМВ – 500. Сопровождением и личной охраной мы не занимались. У нас одна машина провожает автомашину Анатолия Борисовича, а другая – встречает».

Миронов: «С учетом превосходства мощности в пять раз вами использовались какие-либо средства для обеспечения сопровождения вами автомашины Чубайса, а именно – буксировочный трос или жесткая сцепка?».

Клочков, уловив иронию, растерянно обращается к судье: «Мне что, и на это отвечать?».

«Отвечайте», - кивает судья.

«Средства для обеспечения сопровождения нами не использовались», - бормочет себе под нос Клочков.

Миронов: «Почему на следствии Вы скрыли, что у вас задействовано две машины сопровождения?».

Клочков: «Тогда еще не все преступники были задержаны. Я не считал нужным раскрывать… Я был в шоковом состоянии и не вникал, что подписывал».

Яшин: «В тот промежуток времени, когда Вы указали Моргунову (второй охранник из машины сопровождения Чубайса. – Л.К.) на людей в лесу и те открыли стрельбу, были от них какие-то сигналы Моргунову?».

Клочков: «Я этого не видел».

Найденов: «Вы видели, как Моргунов пробрался в салон автомобиля и отогнал машину в сторону Минского шоссе?».

Клочков: «Не помню».

Найденов: «Как Вам потом Моргунов объяснил необходимость своего отъезда?».

Клочков: «Он поехал вызывать милицию».

Найденов: «Он уезжал в сторону Минского шоссе один?».

Клочков: «Один».

Найденов: «Вы не видели, как отъезжал Моргунов, но при этом утверждаете, что он уезжал один?».

Клочков: «Кроме нас там никого не было».

Квачков: «От кого вы охраняли имущество Чубайса?».

Клочков: «Об этом в договоре не написано».

Квачков: «Когда вы вышли из машины, вы кого предполагали увидеть в лесу – разбойников, грабителей?».

Клочков: «Хотел увидеть, что произошло. Мы могли и террористов увидеть».

Квачков: «Тогда почему так беспечно шли к месту взрыва?».

Клочков: «Меня взрывали первый раз в жизни».

Квачков: «И Вы утверждаете, что Вы бывший офицер ФСБ?».

Клочков: «Да».

Миронов: «Вы сказали, что взрыв должен был быть управляем из леса. Вы обладаете информацией, которую могли бы доложить суду?».

Прокурор протестует: «Снимите вопрос, Ваша честь! Потерпевший это только предполагал».

Вопрос снимается.

Миронов: «С учетом обстоятельств взрыва и с учетом Вашего опыта работы в спецслужбе скажите, потерпевший, детонация взрыва могла быть произведена из машины – из БМВ Чубайса? Радиодетонацию я имею в виду».

Судья заинтересованно: «Я правильно Вас поняла, Миронов, Вы спрашиваете, мог ли взрыв БМВ быть произведен из БМВ?».

Миронов: «Да, Ваша честь».

Судья: «Отвечайте, Клочков».

Клочков: «Я не знаю».

Охрана Чубайса собирала на обочинах мусор и отлавливала гастарбайтеров

Заседание седьмое

Судебное заседание по делу о покушении на Чубайса, прошедшее 9 декабря, подтвердило истину о превратностях судьбы. Сегодня ты потерпевший и свидетель, и все сочувствуют перенесенным тобой страданиям, а назавтра тебя объявляют преступником и расследуют уже твои показания, оказавшиеся наглой ложью, подпадающей под уголовное преследование. Адвокат Першин выступил с заявлением, которое сделало очень щекотливым положение одного из охранников Чубайса - потерпевшего Клочкова. Першин предъявил суду заявление о преступлении Ю.А. Клочкова, который пять лет спустя признался, что Квачков очень похож на мужчину, виденного им 10 марта 2005 года в полутора километрах от дачи Чубайса на железнодорожной станции «Жаворонки». До этого ни на официальном опознании, ни на трех предыдущих судах Клочков не узнавал в Квачкове того подозрительного мужчину с железнодорожной станции, который «стоял в окружении 7 – 8 молодых ребят». И вдруг «прозрел»…

Адвокат Першин обвинил Клочкова, во-первых, в даче ложных показаний - в случае, если он солгал на опознании в 2005 году, когда не признал Квачкова, во-вторых, - в фальсификации материалов уголовного дела, если тот соврал здесь, прямо в зале судебного заседания, через почти пять лет узнав в Квачкове человека со станции «Жаворонки». При любом повороте событий внезапное просветление памяти потерпевшего Клочкова подпадает под соответствующую статью Уголовного кодекса, что требует обязательного разбирательства следственных органов.

Судья не стала возражать против прокурорского расследования, согласившись внести заявление защиты в протокол.

Ввели присяжных, и битком набитый зал суда благоговейно встал, отдавая дань почтения судьям из народа. Нынешнее заседание было посвящено показаниям водителя машины сопровождения Чубайса Дмитрия Хлебникова.

По сложившейся традиции прокурор попросил Хлебникова рассказать, что произошло на Митькинском шоссе 17 марта 2005 года. В рассказе тридцатипятилетнего водителя слушателей поразило необыкновенное мужество и смелость этого совсем невоенного человека. В отличие от офицеров ФСБ-ФСО, профессиональных охранников Клочкова, Крыченко, Моргунова, которые свидетельствовали, что «пребывали в шоке» от случившегося, растерялись, испугались и спустя годы с содроганием вспоминали о пережитом, у Хлебников ничего подобного в рассказе не было, он вспоминал случившееся без живописания испытанных им аффектов. То ли у этого человека исключительная твердость характера, достойная лучшего применения, чем быть водителем машины охраны, то ли ему было просто стыдно играть жалкую роль чубайсовского наймита, и он, в отличие от других, предпочитал умолчать о своих потрепанных на шоссе чувствах.

«Мы встретились с ребятами рано утром в ЧОПе, - бодро начал Хлебников, - Моргунов получил табельное оружие, и мы выдвинулись в Жаворонки. Около девяти часов утра выехали из Жаворонков вместе с машиной председателя. Движение было очень плотное. Через пятьсот-шестьсот метров после поворота на Митькинское шоссе машина Чубайса нас обогнала и встала перед нами метрах в четырех. В ней был водитель и больше никого... - Хлебников осекся, замер, с ужасом понимая, что проговорился, и спешно попытался спасти положение. - В общем, я не знаю, был там кто или нет, кроме водителя. БМВ попыталась пойти на обгон впереди идущей светлой девятки, и в этот момент я увидел, как БМВ слегка тряхнуло, но БМВ выровнялась и ушла вперед. Одновременно я увидел дым и подумал, что у меня взорвался мотор. Наша машина заглохла. Ударило волной по ушам, надавило на глаза. Мы остановились, и мои товарищи Клочков с Моргуновым вышли из машины, пошли посмотреть место взрыва. Я какое-то время сидел в машине, потом вышел вслед за ними. Сделал несколько шагов, раздались выстрелы, от асфальта полетели искры. Я присел за колесом, потом прибежал Моргунов, который тоже спрятался за колесом. А Юра Клочков заскочил в машину на пассажирское сиденье, я его потом за шиворот оттуда вытаскивал через водительскую дверь. Когда выстрелы кончились, мы с Клочковым побежали в лес, на противоположную сторону дороги. Там снегу по пояс. Моргунов в это время уехал на пост, где иногда бывают милиционеры. Он надеялся вызвать милицию. Когда он вернулся через несколько минут, за ним приехали патрульные. И мы вышли из леса. На нашей машине было много повреждений: растрескавшееся лобовое стекло, дыра в боковом стекле размером с куриное яйцо, пробитый бензобак, пробитое колесо, поролон на сиденьях весь изорванный. Ехать на ней вслед за БМВ было бы очень трудно».

Клочков замолчал, очевидно, прикидывая, убедительной ли показалась картина событий. Присутствовавших в зале суда она впечатлила. Особенно проговорка о том, что в машине Чубайса никого не было. Сторона защиты стала уточнять подробности.

Адвокат Михалкина: «Какие служебные функции были у экипажа вашей машины?».

Хлебников: «Мы осуществляем контроль трассы. Проверяем путь предполагаемого следования машины председателя. Смотрим, нет ли поваленных деревьев, больших коробок на обочине, каких-либо предметов, разбросанных на дороге. Тем более после выходных граждане оставляют по сторонам дороги много мусора. Мы все проверяем».

По залу прокатился веселый шепоток. Все живо представили себе охранников Чубайса, изо дня в день трудолюбиво исследующих придорожный мусор.

Михалкина: «Вы осуществляете сопровождение автомашины Чубайса?».

Хлебников: «Мы не являемся машиной сопровождения. У нашей «Мицубиси» всего сто лошадиных сил, а у БМВ их шестьсот. Мы не можем за ней угнаться. Мы только контролируем трассу и провожаем БМВ на работу, а там ее встречает вторая машина».

Михалкина: «Вы осуществляете личную охрану Чубайса?».

Хлебников: «Нет, личную охрану председателя мы не осуществляем. Согласно договору, мы охраняем имущество - машину и бумаги председателя».

Михалкина: «Как же вы выполняете свои функции, то есть охраняете имущество и бумаги Чубайса, если эти имущество и бумаги от вас уехали, сами же говорите, что БМВ значительно мощнее вашей машины».

Хлебников: «Ну, уехали, так уехали».

Небрежная беспечность водителя чубайсовской охраны напомнила: «умерла, так умерла».

Миронов: «Скажите, потерпевший, если Вы подумали, что у вас взорвался двигатель, если Вы почувствовали, что ваша машина заглохла, почему Вы направились не налево, по направлению к мотору, а двинулись направо за охранниками – посмотреть, как Вы говорите, место взрыва?».

Хлебников: «Я шел по кругу, хотел обойти машину и подойти к двигателю».

Миронов: «У Ваших товарищей было неустановленное оружие, которым они отстреливались?».

Хлебников с резким неожиданным вызовом: «Нет!».

Миронов: «Вы видели, как Моргунов уезжал с места происшествия?».

Хлебников: «Да, я видел из леса».

Миронов: «Он уезжал один?».

Хлебников: «Кроме нас там никого не было».

Миронов: «Как Вы видели, что он был один в машине?».

Хлебников: «Через открытую водительскую дверь».

Миронов: «Но ведь когда Моргунов сел в машину, он, очевидно, закрыл дверь или посадка могла осуществляться с другой стороны?».

Хлебников с нажимом: «Я видел через водительское окно - никого не было!».

Миронов: «Стекла в вашей «Мицубиси» тонированные?».

Хлебников: «Да».

Миронов: «Через них можно что-то разглядеть?».

Хлебников через силу: «С трудом».

Зоркость водителя вызвала заслуженное удивление.

Яшин: «Скажите, пожалуйста, Вам известно, что Чубайс по выходным ездит на собственной машине, сам за рулем и без всякой охраны?».

Хлебников: «Да, известно».

Яшин: «Какой марки его автомашина, она бронированная?».

Судья: «Я снимаю вопрос, как не относящийся к обстоятельствам уголовного дела. Вы, Яшин, еще номером поинтересуйтесь. Может быть, эта автомашина по-прежнему принадлежит Анатолию Борисовичу, потом жди чего угодно…».

Яшин вскакивает с места, гневно гремит на весь зал: «Я протестую! Я возражаю на Ваши действия, Ваша честь. Вы уже второй раз в этом процессе намекаете на то, что мы вытягиваем из подсудимых информацию для того, чтобы подготовить новый террористический акт. Меня не интересует, что у Чубайса сегодня дома и на работе. Мы здесь расследуем происшествие 17 марта 2005 года, пытаемся понять, что тогда в действительности произошло и ничего больше!».

Судья вызывает судебных приставов, приказывает им очистить зал от Яшина до конца судебного заседания. Приставы вежливо выводят протестанта в коридор. Судья призывает присяжных оставить без внимания возмущение подсудимого Яшина.

Возобновляется допрос Хлебникова.

Найденов: «Скажите, Хлебников, Вы видели место взрыва?».

Хлебников: «Да, видел. Воронка метров шесть диаметром, глубиной по шею. Вокруг разбросаны всякие предметы, болты, гайки, скобы, арматура».

Найденов: «Опишите их подробнее».

Хлебников начинает изъясняться жестами. Показывает руками, потом поясняет: «Ну, там, это, значит, круглое, такое, это гайка, а вот длинное, вот такое – это, значит, ну это значит - болт».

Найденов: «Как, по Вашему мнению, они оказались на месте происшествия? Их кто-нибудь там разбросал или они от машины отскакивали?».

Хлебников глубоко и надолго задумывается, наконец решается сказать: «Не знаю».

Квачков: «Вы 10 марта видели группу мужчин на станции у поселка Жаворонки?».

Хлебников: «Видел. Но я в машине сидел, их от меня еще две тонированные иномарки закрывали, поэтому не разглядел. Там вообще на станции такой бардак в это время! Автобусы подходят, люди высаживаются, идут на станцию, в магазины».

Квачков: «Как Ваши показания соотносятся с показаниями Клочкова, который утверждал, что в это время у станции всегда безлюдно и в тот момент тоже никого не было, так что группа мужчин бросалась в глаза?».

Хлебников: «Э-э-э, ну, машины там действительно не останавливаются, только автобусы и маршрутки, и сразу уезжают, а люди сразу уходят. А эти стояли».

Квачков: «И сколько они стояли?».

Хлебников: «Мы наблюдали их минут пятнадцать, потом мы уехали осматривать квартал дачи Чубайса».

Квачков: «Опишите, как Вы осматривали квартал Чубайса в поселке Жаворонки?».

Хлебников: «Моргунов и Клочков сначала обходят квартал пешком, осматривают его. Там граждане, бывает, коробки большие выставляют, мусор разный, лиц восточной национальности опять же проверяем. Потом объезжаем квартал. Если все спокойно, то докладываем. Еще раз говорю – мы не осуществляем сопровождение автомашины Чубайса, мы охраняем его бумаги и имущество!».

Квачков: «Взрывная волна Вас не достала. Как Вам могло надавить на глаза и ударить по ушам, если стекло в машине не было разбито, а только растрескалось?».

Хлебников: «Не знаю…».

Странное впечатление оставляют допросы людей из машины, следовавшей за БМВ Чубайса 17 марта 2005 года. Охранники получили нервное потрясение, о котором долго молчали и лишь теперь жалостливо заговорили, водитель же машины был нерушим, как скала. Все трое отказываются от своих должностных обязанностей сопровождения автомашины Чубайса, хотя именно на этом делали акцент на первых допросах, зато без стеснения признаются, что роются в брошенном на обочинах мусоре и приглядываются к «лицам восточной национальности» на предмет выявления опасностей для своего председателя. А эта таинственная группа мужчин в черном на станции «Жаворонки», где было то совершенное безлюдье, то безумное столпотворение, которой 10 марта 2005 года предводительствовал человек то четыре с лишним года непохожий, то вдруг оказавшийся похожим на Квачкова. Наконец, загадочная проговорка Хлебникова, что кроме водителя в машине, подвергшейся нападению 17 марта 2005 года на Митькинском шоссе, никого не было… Где правда, где ложь? Как разобраться в круговороте столь противоречивых показаний? Судебное следствие продолжается.

Шедевр прокурорской логики

Заседание восьмое

Если вы полагаете, что суд – частное дело частных людей, когда одни отбиваются от обвинений, а другие пытаются наказать зло, и большинства из нас это не касается, то ошибаетесь. Суд, какой бы частный характер он ни носил, создает прецеденты, которые так или иначе могут коснуться каждого, а то ненароком и зашибить. Вот и в нынешнем заседании по делу о покушении на Чубайса защита с обвинением бились друг с другом не столько за свои «шкурные» интересы, сколько за прецедент. Ведь если такой прецедент обживётся в юриспруденции… Лучше всё по порядку.

Прокурор представил в суд видеоматериалы с выпусками телевизионных новостей, правда, неизвестно от какого числа и какого телеканала, но где действительно демонстрировали фотографии Квачкова времен афганской войны, ещё молодого, сорока лет не было. Адвокаты Чубайса дружно поддержали прокурора, изо всех сил добиваясь одного: о протоколе опознания, в котором Квачков не опознан Клочковым, присяжные знать не должны.

Прокурор для пущей убедительности спросил Клочкова: «Скажите, потерпевший, как вы объясните, что изменили свои показания?».

Клочков: «Просто я четыре года наблюдал Квачкова в судах, приглядывался к нему, хорошенько рассмотрел его – мимику, жесты, вот и узнал».

В столь затянувшемся процессе узнавания усомнился адвокат Квачкова Першин: «Если Вы через четыре года вспомнили Квачкова, то, возможно, еще через два года вспомните, как во время так называемого покушения на Чубайса Квачков стрелял вместе с адвокатом Першиным, а адвокат Михалкина подносила нам патроны?».

Охранник Чубайса обидчиво насупился, молчит.

Найденов уточняет: «Скажите, пожалуйста, сколько лет мужчине на фотографии, которую Вы видели по телевизору до опознания?».

Клочков уверенно с готовностью: «55-60 лет».

Миронов улыбается: «Ваша честь, как понять прокурорскую логику: «потерпевший не узнал обвиняемого, потому что видел его по телевизору». Не узнал, потому что видел! Шедевр…».

Судья прерывает: «Прекратите издеваться, Миронов. Шедевры в Эрмитаже! А здесь суд и саркастический смех в судебном заседании недопустим».

Миронов: «Это шедевр логики, Ваша честь».

Судья: «Миронов, Вы предупреждаетесь о некорректном отношении к прокурору!».

Миронов: «Понял. Допустим, мы приняли прокурорскую логику, но что это меняет? Ведь Клочков сейчас пояснил, что на фотографии он видел мужчину 55-60 лет. Но на фотографии, которую показывали по телевидению, человек моложе лет на двадцать, он не может подпадать под описание, данное в суде Клочковым. К тому же прокурор предъявил видеоматериалы, которые не имеют логотипа телеканала НТВ, а, значит, это рабочие материалы телеканала, из которых далеко не все попало в эфир. И не факт, что эти фотографии были показаны в эфире. И такая доказательная база является основанием изъятия протоколов опознания как недопустимого доказательства? К чему устраивать этот странный фарс?».

Судья возмущенно: «Называя судебное заседание фарсом, Миронов, вы оскорбляете всех участников процесса».

Адвокат Михалкина: «Протокол опознания Квачкова оформлен строго в соответствии с законом и его следует огласить перед присяжными. Потерпевший Клочков так легко меняет показания, потому что истекает пятилетний срок со времени его первого допроса, и его не смогут привлечь к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний».

Трудно сказать, какие доводы больше всего убедили судью, но она приняла единственно здравое решение огласить перед присяжными заседателями протокол опознания Квачкова в марте 2005 года, когда охранник Чубайса Клочков, и это подчёркнуто в документе, уверенно не опознал Квачкова, то есть у него не было тогда никаких сомнений, что на железнодорожной станции «Жаворонки» точно был не Квачков.

А случись иное, откажись судья под давлением прокурора от протокола опознания - какой опаснейший прецедент был бы ею создан в судебной практике! Ведь сегодня, когда именно телевизионный показ фотографии или созданного оперативниками по свидетельским показаниям словесного портрета – фоторобота – очень часто помогает находить и обезвреживать преступников, подобный прецедент мог подорвать всю доказательную базу следствия, основанную на свидетельских показаниях. Ведь тогда бы после показа фотографии преступника или его фоторобота по телевидению все опознания свидетелями пойманного преступника должны были бы признаваться недопустимым доказательством. Гуляй, маньяк, дальше! Или отменяйте бутовскому маньяку Пичушкину полученный им пожизненный срок, ведь его приговор основан на протоколах опознания потерпевшими, которые прежде могли видеть его фоторобот, очень схожий с оригиналом. Самое поразительное, что столь опасный судебный прецедент пыталась создать именно прокуратура, которая, казалось бы, больше всего заинтересована в том, чтобы опознание являлось прочной опорой доказательной базы обвинения. Может потому, что вовсе не достижение истины цель нынешней прокуратуры, а обвинительный приговор любой ценой. В таком случае впереди нас ждёт целый вернисаж шедевров прокурорской логики, непостижимой ни умом, ни здравым смыслом.

Куда уехал лесовоз?

Заседание девятое

Удивительно, что творят годы с памятью. Случившееся пять лет назад предстаёт в рассказах очевидцев настолько противоречивым, что если бы не протоколы допросов тех лет, можно было подумать, что речь идёт о совершенно разных происшествиях. И ладно бы столь чуждые друг другу воспоминания о пресловутом «покушении на Чубайса» принадлежали разным свидетелям, нет же, так выглядят показания одного и того же человека – Хлебникова, водителя машины сопровождения Чубайса, - на следствии и в суде.

Разрешив огласить на суде показания Хлебникова, внесенные следователем в протоколы допросов сразу после взрыва на Митькинском шоссе в 2005 году, судья заранее предупредила присяжных заседателей: «Уважаемые присяжные, вы должны исходить не из того, есть ли противоречия в показаниях потерпевших, а вы должны исходить из самих показаний, потому что противоречия могут быть существенными и несущественными». Нелегкое дело предстояло присяжным – отделить от существенных противоречий в допросах Хлебникова противоречия несущественные.

После оглашения показаний Хлебникова первый вопрос водителю машины охраны Чубайса задала адвокат Оксана Михалкина: «Когда Вы лучше помнили события 17 марта 2005 года – тогда или сейчас?».

Хлебников: «И тогда неплохо помнил, и сейчас неплохо помню».

Михалкина: «Вы вышли из автомашины после взрыва вместе с двумя другими охранниками, как говорили на следствии, или Вы остались за рулем, как сказали нам на суде?».

Судья сняла вопрос.

Михалкина: «Почему в первых показаниях на следствии Вы упоминаете, что на дорогу выехал лесовоз, а на суде, спустя пять лет, говорите, что движение на дороге было прекращено?».

Хлебников: «Лесовоз действительно выехал в метрах 200-300 от нас».

Михалкина: «Значит, лесовоз был?».

Хлебников: «Лесовоз был».

Михалкина: «А почему Вы не сказали на суде, что Моргунов уехал с места происшествия, чтобы сообщить милиции номера лесовоза? Ведь именно об этом Вы говорили на следствии».

Хлебников: «На тот момент я не знал, зачем Моргунов поехал. Ну, выехал лесовоз, и что? В оперативной обстановке это ничего не меняет».

Равнодушие потерпевшего к лесовозу, выехавшему из леса сразу после взрыва и обстрела(!) и укатившему к Минскому шоссе, почему-то ни у кого, кроме подсудимых с защитниками, не вызвало удивления. Впрочем, и другие противоречия, которые обсыпали показания Хлебникова, как сыпь больного ветрянкой, обвинение проигнорировало. Где правда, где ложь в показаниях Хлебникова - обвинение не интересовало.

Миронов: «Чем объяснить, что на следствии Вы утверждали, что занимаетесь обеспечением охраны Чубайса, а на суде заявили, что охраны Чубайса Вы не осуществляете?».

Хлебников: «Я на следствии имел в виду охрану имущества и бумаг Чубайса».

Миронов: «Так Вы подтверждаете, что занимались обеспечением охраны председателя РАО ЕЭС?».

Судья начеку, вопрос снят.

Миронов: «На суде Вы заявили, что маршрут следования кортежа Чубайса Вы не знали, а на предварительном следствии Вы сказали, что Чубайс всегда ездит по этому маршруту, так как Минское шоссе скоростное. Чем вызвано то, что Вы изменили показания?».

Хлебников: «Я и эти показания на следствии подтверждаю, и то, что на суде говорил, подтверждаю».

Миронов: «На суде Вы сказали, что торможение автомашины БМВ было настолько сильным, что Вы едва не въехали в автомобиль Чубайса. А на предварительном следствии утверждали, что БМВ Чубайса уехала, даже не затормозив. Объясните противоречия в Ваших показаниях?».

Хлебников: «Расхождения здесь никакого нет совершенно».

Миронов: «На суде Вы сказали, что охранник Клочков заскочил от выстрелов в автомобиль и Вы его оттуда за шиворот вытаскивали через переднее сиденье. А на предварительном следствии утверждали, что Вы все трое присели за колесами вашей автомашины, прячась от выстрелов. Вы подтверждаете свои показания на следствии?».

Хлебников: «Да, подтверждаю».

Миронов: «Тогда как же понять Ваши показания на суде о том, что Клочков залез в машину и Вы его вытаскивали?».

Хлебников: «Все правильно. Просто когда 17 марта 2005 года я давал показания, их записывали очень быстро и на морозе».

Миронов: «Потерпевший, почему Вы так нервничаете?».

Вопрос снят, как «не имеющий отношения к обстоятельствам дела».

За нервозность Хлебникова обиделся Шугаев, адвокат Чубайса: «Ваша честь! Вопросы Миронова являются издевательством над потерпевшим!».

Миронов отпарировал мгновенно: «Прошу занести в протокол, Ваша честь, как раз над нами в течение нескольких лет происходит издевательство!». И снова - к Хлебникову: «В связи с неустранимыми противоречиями в Ваших показаниях, не желаете ли Вы рассказать суду новые неизвестные обстоятельства происшествия, к примеру, об организации имитации покушения, имевшей место 17 марта 2005 года?».

Хлебников: «Все показания я уже дал».

Першин, адвокат Квачкова: «Почему на следствии Вы утверждали, что после взрыва затормозили сами, чтобы выяснить, что произошло, а на суде сказали, что ваша машина заглохла и не могла двигаться?».

Хлебников: «Так как машина заглохла, я ее останавливал при помощи торможения».

Першин: «Почему на следствии Вы говорили, что взрывной волны не почувствовали, а на суде – что взрывной волной Вам надавило на глаза и уши?».

Хлебников: «17 марта 2005 года я еще ничего не осознавал, потому что времени прошло немного, и потом меня об этом никто не спрашивал».

Першин: «А разве на суде Вас кто-нибудь спрашивал, происходило ли давление на глаза и уши от взрывной волны?».

Вопрос снят.

Першин: «Почему последствия взрыва в вашем изложении с каждым допросом все усиливаются и усиливаются?».

Хлебников: «Я всегда говорил одно и то же».

Першин: «Давая показания на следствии, Вы не смогли назвать ни одной буквы из номера автомашины Чубайса. Почему, столько времени охраняя Чубайса и его автомобиль, Вы не смогли запомнить три буквы из его номера?».

Хлебников угрюмо бурчит: «Машина поменялась, номер поменялся, и вообще для меня самое главное – цифры, а не буквы».

Першин: «Откуда Вам было известно, что в БМВ Чубайса находился Чубайс и его помощник, как Вы показали на следствии? Ведь стёкла автомашины БМВ тонированные».

Хлебников молчит долго, очень долго, и вдруг: «Я не знал, кто там. Машина вышла, и все».

Першин: «Вам было известно, что в автомашине был Чубайс и его помощник?».

Хлебников: «Мне неизвестно, был ли в автомашине БМВ Чубайс».

Вот опять, в который уже раз, судебное следствие возвращается к ключевой точке отсчета всех дальнейших событий: был ли Чубайс на месте «покушения» 17 марта 2005 года, если его там никто не видел, если охранники либо проговариваются, что его там не было, либо на всякий случай отнекиваются – «не знаю, не видел»?

К Хлебникову обращается Яшин: «По лесовозу проясните ситуацию. Он выехал оттуда, где стрелки были, с просеки? Так?».

Хлебников: «Да».

Яшин: «Через какое время после взрыва появился лесовоз?».

Хлебников: «Не помню».

Яшин: «До того, как Моргунов уехал?».

Хлебников: «Не помню».

Яшин: «Но Вы говорили, что Моргунов поехал сообщить в милицию про лесовоз и запомнил его номер?».

Хлебников: «Да».

Яшин: «Вы сказали, что лесовоз выехал на расстоянии 200-300 метров от вас. Моргунов мог разглядеть номера на таком расстоянии?».

Хлебников молчит.

Яшин: «Вы сами этот лесовоз видели?».

Хлебников обреченно: «Ну, если это в показаниях есть, значит видел. Он сильно у меня в памяти не отложился».

Яшин: «Опишите, какой он был, груженый, не груженый?».

Хлебников: «Лесовоз как лесовоз».

Яшин: «В кабине лесовоза помимо водителя могли уместиться еще два человека, те стрелки из леса?».

Адвокат Чубайса Шугаев встрепенулся: «Ваша честь, прошу снять этот вопрос!».

Яшин настойчиво: «На этот вопрос как раз и надо ответить!».

Хлебников его разочаровывает: «Не знаю».

Яшин: «Лесовоз мимо вас прошел?».

Хлебников: «Насколько я понял, он поехал не в сторону Минского шоссе, а в сторону станции «Жаворонки».

Яшин: «Тогда чем Вы объясните, что на следствии Вы говорили: «Лесовоз поехал в сторону Минского шоссе?».

Хлебников вздыхает: «Ну, значит, поехал в сторону Минского шоссе».

Яшин неотступно: «А кто увидел номер этого лесовоза?».

Хлебников раздраженно: «Да не знаю я, кто его увидел!».

Так в судебном расследовании появился призрак загадочного лесовоза. Просто Летучий голландец какой-то: никто из свидетелей, кроме Хлебникова, ни на суде, ни на следствии о нем даже не заикался. Да и Хлебников явно не рад был, что сторона защиты уцепилась за лесовоз. А ведь лесовоз - не случайный прохожий. И выехал сразу же после взрыва и обстрела с просеки в лесу, где скрывались нападавшие, и скрылся в неизвестном направлении с одним ли водителем в кабине или с теми двумя стрелками, которые обстреляли охранников Чубайса? На эти вопросы и могло, и должно было ответить следствие, но следствие, как явствует из материалов дела, лесовозом даже не поинтересовалось, при том, что знало о нём, знало даже его номера. Чей лесовоз и почему он рыскал в районе взрыва – ответит ли кто суду?

Необъяснимая щедрость Чубайса

Заседание десятое

Это очень мудро и трогательно, что при перемещениях по дорогам страны нынешних высокопоставленных лиц трассы блокируют, и бдительные гаишники не допускают приближения автомобилей простых граждан к бронированным лимузинам высоких начальников. Подрыв, обстрел, даже бомбовый удар - лимузину всё нипочем, а вот простые граждане, случись им ехать неподалеку от начальства, рискуют пасть жертвой на поле чужой битвы. Вот почему странно и даже преступно по отношению к соотечественникам, что трасса из Жаворонков в Первопрестольную 17 марта 2005 года не перекрывалась и беспечные жители Москвы и Подмосковья сновали по ней, не подозревая, что находящийся рядом с ними БВМ Чубайса - это грозный источник террористической опасности, потому как на машине Чубайса не было должных и необходимых предупреждающих знаков «Не езди рядом – опасно для жизни!» или хотя бы «Кто не спрятался – Чубайс не виноват!». Вот почему были так беспечны братья Вербицкие, возвращавшиеся с суточного дежурства домой в то мартовское утро, каждый из них на своих «Жигулях», когда на Митькинском шоссе их нагнал надёжно бронированный БМВ Чубайса и не замедлил раздаться взрыв. Чубайсу – ничего, он как ехал, так дальше и уехал, а вот одному из Вербицких, тому, что ехал перед БМВ, досталось. Подробно об этом рассказал сам И.Я. Вербицкий на очередном заседании суда по делу о покушении на Чубайса: «Брат ехал впереди, я – сзади, на «девятке».

Прокурор: «Кто ехал сзади вас?».

Вербицкий: «Машина с мигалкой. БМВ. Темного цвета».

Прокурор: «Вы видели, кто был в БМВ?».

Вербицкий: «Как увидишь, если стекла тонированные».

Прокурор: «Какие машины шли навстречу?».

Вербицкий: «Точно помню – автобус шел в сторону Жаворонков».

Прокурор: «В какой момент и по каким признакам Вы поняли, что произошел взрыв?».

Вербицкий: «Взрыв произошел сзади. Я его не наблюдал».

Прокурор: «Физически как Вы ощущали взрыв?».

Вербицкий: «Не сказать, что приятно. Уши заложило».

Прокурор: «А травмы были?».

Вербицкий: «Травм не было».

Прокурор: «Повреждения какие?».

Вербицкий: «И повреждений никаких».

Прокурор: «После взрыва Вы машину сами остановили или она оказалась неисправной?».

Вербицкий: «Сам остановил».

Прокурор: «Какие еще машины остановились?».

Вербицкий: «Брата машина и «мицубиси».

Прокурор: «Были ли повреждения от пуль, осколков?».

Вербицкий: «Нет, не было, ни от пуль, ни от осколков».

Прокурор: «Вы видели лиц, которые стреляли?».

Вербицкий: «Нет, не видели. Там же лес».

Прокурор: «В вашу сторону пули долетали?».

Вербицкий: «Нет».

Прокурор: «Как вели себя люди в «мицубиси»?».

Вербицкий: «Один вроде как за машину сел, а двое в лес убежали».

Прокурор: «В вашем присутствии «мицубиси» уезжала?».

Вербицкий: «Уезжала».

Прокурор: «Был ли кто в «мицубиси», кроме водителя?».

Вербицкий: «Не знаю».

Прокурор: «Не было ли у Вас впечатления, что выстрелы, подрыв направлены против Вас?».

Вербицкий: «А зачем в меня стрелять? Нет».

Прокурор: «Вы видели само место взрыва?».

Вербицкий: «Подходил, видел».

Прокурор: «Опишите, как выглядела воронка».

Вербицкий: «Небольшая такая вороночка».

Прокурор: «Размеры можете описать? Глубину? Небольшая, по-вашему, сколько?».

Вербицкий: «Ну, небольшая, десять сантиметров».

Суд замер: глубина воронки с полутора метров, как уверяли охранники Чубайса, сократилась до десяти сантиметров! Но не успевших ещё до конца освоиться с такими дикими перепадами присяжных заседателей Вербицкий огорошивает новым не менее поразительным признанием.

Прокурор: «Ваша машина после описанных событий была отремонтирована или до настоящего времени так и стоит?».

Вербицкий: «Нет, была отремонтирована».

Прокурор: «За чей счет и кто занимался ремонтом?».

Вербицкий: «Средства выделило РАО ЕЭС, а ремонт делал автосервис».

Прокурор: «С вами работал, наверное, представитель РАО ЕЭС. Он не объяснил Вам, почему именно РАО решило отремонтировать Ваш автомобиль?».

Вербицкий: «Знаете, мне без разницы, хоть «Газпром».

Прокурор: «Ну, а Вас не удивило вот такое желание РАО ЕЭС?».

Вербицкий: «Ну, помогли и спасибо, что помогли».

Прокурор: «На какую сумму был произведен ремонт?».

Вербицкий: «Около двух тысяч».

Прокурор: «Двух тысяч чего?».

Вербицкий: «Долларов».

Неожиданно взрывается судья: «Вы когда даете показания, Вы все-таки думайте! Вот Вы сейчас говорите «две тысячи», а ведь люди, которые здесь сидят, они мыслят чем? – рублями. Они не все могут мыслить так, как Вы мыслите, Вы слова-то договаривайте».

Вербицкий невозмутимо пожимает плечами: «Да все уже в евро думают».

Судья, чтобы оставить за собой последнее слово в споре об образе народного мышления, завершает дискуссию философски: «Ну, это кто как может».

Щекотливый и очень неприятный для обвинения вопрос о неожиданной щедрости РАО «ЕЭС России» был, таким образом, скомкан. А адвокат Чубайса Шугаев, все еще не веря своим ушам и удивляясь новоявленной ничтожности глубины воронки, переспросил: «Так какой глубины была воронка?».

Вербицкий неумолимо: «Десять сантиметров».

Пытаясь спасти ситуацию и отвлечь внимание присяжных от подозрительной благотворительности Чубайса, от ничтожно малой мощности взрыва, со стороны обвинения звучит вопрос адвоката Котока: «Видели ли Вы какие-либо предметы у воронки на шоссе: болты, гайки, пули?».

Вербицкий рушит и эти надежды: «Нет. Болтов, гаек, пуль не видел. А вот осколки стекол видел».

Найденов: «Вы осматривали корпус вашей машины после взрыва?».

Вербицкий: «Конечно».

Найденов: «В корпусе вашей машины пулевые повреждения были?».

Вербицкий: «Нет».

Найденов: «Осколочные повреждения были?».

Вербицкий: «И осколочных не было».

Казалось бы, такие простые вопросы и столь же ясные простые ответы, но как же мощно прогрохотали они на суде, подрывая и сметая опорные моменты следствия, утверждающего в обвинительном заключении, что именно автомашина И.Я. Вербицкого прикрыла собой бронированный БМВ Чубайса от трагической развязки, когда БМВ за секунды до взрыва пошёл на обгон «Жигулей». Только поэтому, - утверждало следствие, - Чубайс уцелел. Но, оказывается, на самой «девятке», ставшей щитом чубайского БМВ, ни осколков от фугаса, ни следов от пуль. Они что, пули с осколками, резво скакали через «жигуленка», гоняясь за бронированной иномаркой!?

«Кем и когда была произведена оплата ремонтных работ вашей машины в автосервисе? Это была платежка или наличные деньги?» - принялась уточнять судья.

Вербицкий: «Сначала я отогнал машину в сервис, они определили, сколько это будет стоить. Калькуляцию я отвез в РАО ЕЭС».

Судья: «Почему Вы повезли калькуляцию в РАО ЕЭС?».

Вербицкий: «Раз они мне предлагают, мне что, отказаться?».

Судья: «А кто предложил и когда?».

Вербицкий: «Ну, я сейчас не помню, прошло пять лет».

Судья: «А какое отношение РАО ЕЭС к этому имело, не знаете?».

Вербицкий: «Ну, раз говорят, Чубайс там ехал, на тот момент он ведь был председателем…».

Судья не дает ему договорить: «А почему Вы в суде не упоминаете Чубайса вообще и делаете вид, что вообще Вам не известно, кто ехал?».

Вербицкий: «Вам одно говоришь, а Вы другое совсем… Пять лет одно и то же!».

Но вопрос - с какой стати РАО ЕЭС вдруг проявило абсолютно не свойственную ему заботу о стороннем для него человеке, что очень похоже как на подкуп свидетеля, так и на стремление заткнуть свидетелю рот, - вопрос этот так и остался судом не выясненным.

Свидетели-фантомы и лесовозы-призраки

Заседание одиннадцатое

Есть в юриспруденции такое понятие как вещественное доказательство по делу – вещдок. Все материальные свидетельства, доказывающие, что преступление совершено и обвиняемые лица к нему причастны, следствие накапливает в особых хранилищах, чтобы предъявить потом на суде. В деле о покушении на Чубайса таковые тоже имеются. Прокурор предложил присяжным заседателям обозреть вещдоки, и процесс обозрения с величайшим интересом наблюдали все присутствующие на суде.

Обозрение началось с конфуза. Адвокат Чубайса Шугаев сделал судье Пантелеевой выговор - на юридическом языке он именуется «возражением на действия председательствующего судьи». Шугаев поставил судье на вид, что она позволила стороне защиты обратить внимание присяжных на характер повреждений чубайсовского БМВ в то время, когда они рассматривали фотографию пострадавшей бронированной автомашины главного энергетика, а ныне главного нанотехнолога.

- Только при осмотре вещественных доказательств, - назидательно поучал судью Шугаев, - лица имеют право обращать внимание присяжных на существенные для дела обстоятельства.

- Сторона обвинения будет предъявлять автомобиль БМВ в качестве вещественного доказательства? - уточнила судья у прокурора и сама не ожидала, что попала в болезненное место стороны обвинения.

- На д-данной с-стадии – нет, - поперхнулся прокурор, кляня про себя чубайсовского адвоката, который подозрительно притих. Было от чего запаниковать обвинению. Не от хорошей жизни принародно врал судье господин прокурор. Потому как главный вещдок происшествия на Митькинском шоссе – чубайсовский БМВ с простроченными стёжками осколков на капоте, способный правдиво рассказать, что за фугас взорвали на его пути, каков был заряд по составу и мощности, как далеко заряд залегал от машины и сколько человек было стрелявших, из чего и чем стреляли, - так вот этот вещдок вскорости после случившегося на Митькинском шоссе подрыва был поспешно отремонтирован и продан. Почему следствие торопилось избавиться от столь ценного вещдока, суду ещё предстоит выяснить. Интересно уже то, что прокурор утаил от судьи правду, не сказав ей, что ни сегодня, ни завтра обвинение не сможет представить БМВ. И не просто промолчал прокурор, уклонился от ответа судьи - он соврал! - заложив под себя мину в протоколе. Будем ждать теперь, когда она взорвётся. А пока прокурора с головой поглотили другие заботы. На нем лежала обязанность предъявлять вещественные доказательства, долженствующие, во-первых, убедить присяжных заседателей, что покушение было, во-вторых, доказать причастность к покушению подсудимых Квачкова, Яшина, Найденова, Миронова.

Прокурор с усердием принялся оглашать список вещдоков, в котором значились: гильзы, фрагменты изоленты, фрагменты скотча, куски стекла от автомашины, аккумулятор, фрагменты железного гвоздя, листовой стали, полимерной пленки, а также оболочки от пуль, сердечники пуль и всякие разные «не идентифицированные металлические объекты». Перечень настолько реально напоминал мусорную свалку, что судья всерьез встревожилась: «Я надеюсь, окурки-то предъявлять не будете?».

Окурки среди вещдоков действительно значились, два заседания назад прокурор буквально умучил присутствующих подробным описанием окурков «Золотой Явы», «Кента», «Парламента», найденных на обочине вблизи места взрыва. Назывались длина недокуренного остатка в миллиметрах, вымерялось расстояние окурков друг от друга. Сами «объекты» проходили под номерами – 1, 2... 15... Правда, прокурор забыл упомянуть, что большинство из подсудимых некурящие.

Вопрос судьи об окурках вызвал веселое оживление. Судья вовсе не намеревалась развлекать собрание и жестко пресекла сдержанный смех некурящих подсудимых: «Подсудимые, можно без вашего участия?». В ответ - изумленный хор голосов: «А как же без нашего участия?!».

Признаться, я никогда еще не видела, чтобы с таким вниманием и серьезностью демонстрировали мусорную свалку. Прокурор ставит на стол опечатанную картонную коробку, вскрывает печати, извлекает оттуда тщательно упакованный в целлофановые пакеты мусор – куски изоленты желтого цвета, белые мешки из-под сахара, смятые целлофановые пакеты... Попадались и замечательные вещи. Из коробки были извлечены на свет десять гильз калибра 7,62, их высыпали аккуратной кучкой перед присяжными, и те потом, как дети в игре в колечко, азартно пересыпали звенящую горстку друг другу в ладони. Затем из отдельного пакетика вынули пулю-одиночку, тоже калибра 7,62, но совершенно особенную. Это была гильза 1943 года выпуска, ее нашли на месте покушения в мае, когда стаял мартовский снег. Эхо Великой Отечественной отчетливо аукнуло в зале судебных слушаний. Подумалось, что приди следователи к месту покушения не с металлоискателем, а с лопатами, то, глядишь, обнаружили бы там ещё и копья да луки со стрелами.

Прокурор продолжал демонстрировать свалку. Из громыхающих картонных коробок он, как фокусник на манеже, извлекал банки, стаканчики, коробочки с металлическим хламом – фрагментами начинки фугаса. Присяжные озадаченно и спешно передавали это добро друг другу, словно желая как можно скорее от него отделаться.

Сторона защиты просит прокурора уточнить, откуда эти «вещи», чтобы присяжные поняли их происхождение. Судья отказывает, она пытается найти понимание у самих заседателей: «Уважаемые присяжные, может быть, Вам и непонятно, что предъявляется и откуда это взято, но Вы, возможно, поймете позже. Ведь невозможно вложить в ваши головы всю информацию сразу». Никто не возражает, все продолжают сосредоточенно перебирать мусор.

Наконец, прокурор достает из большого картона тщательно свернутые туристические коврики – «фрагменты полимерного материала», на которых, по версии обвинения, лежали в засаде автоматчики. Он зачем-то предлагает присяжным их пощупать. Щупать коврики никто не решается, их складируют в углу.

Процесс демонстрации вещдоков нарастает. Перед глазами присяжных мельтешат «обрезок нитки с места происшествия», аккумуляторная батарея, бытовой переключатель, провода, панель из пластика, на которой, по уверению прокурора, написано «BMW» и «сделано в Германии». Это единственное, пожалуй, что осталось на складе вещдоков от броневика Чубайса. Наконец, прокурор вытягивает из коробки темный лоскут и, раскачивая им перед лицом судьи, торжественно провозглашает: «Обрывок тонировочной пленки с осколками стекла».

Судья опасливо отодвигается: «От какой машины?».

Прокурор пожимает плечами: «От БМВ, наверное, там же стекла тонированные».

Присутствующие не верят, разглядывая жалкие осколки, мало похожие на толстенные бронированные стекла БМВ Чубайса. «От «девятки», - поправляет прокурора кто-то из адвокатов подсудимых, вспомнив, что лишь у одной автомашины на месте взрыва высыпались стекла, и то у посторонней. Прокурор не спорит.

Как главное блюдо пиршественного стола в зал вносят основной документ обвинения – «Журнал суточных сводок ЧОП «Вымпел-ТН», в котором охрана Чубайса фиксировала все потенциальные угрозы «охраняемому объекту». Зачитываются две справки от 10 и 17 марта 2005 года. В первой сообщается о группе подозрительных мужчин у станции Жаворонки в 7.50 утра, во второй – о взрыве БМВ и «мицубиси» на Митькинском шоссе. Скупо, сжато, но с деталями, от которых на суде те же самые охранники - авторы журнала - отклонялись весьма далеко.

Сторона защиты просит разрешения огласить сомнения в подлинности документа.

Миронов: «В данном журнале отсутствует нумерация страниц. В справке нет подписей лиц, ее составлявших. В документе отсутствует время его составления, какие-либо печати, что свидетельствовало бы о его подлинности».

Квачков: «За справкой от 17 марта 2005 года сразу следует справка от 2-3 августа того же года. Неужели столько времени охранники жили без всяких потенциальных угроз охраняемому лицу, и это сразу после неудавшегося покушения?».

Закалюжный, адвокат Яшина: «Журнал представляет собой скоросшиватель. Такая структура журнала позволяет изымать и удалять листы, а также вставлять их. Поэтому невозможно установить, когда появились в журнале эти справки».

Судья прерывает адвоката и просит присяжных оставить без внимания слова стороны защиты. Ее интересует, кто писал исторические справки.

«Я писал справку от 10 марта», - как провинившийся ученик, поднимается водитель машины сопровождения Чубайса Хлебников и тут же препровождается судьей к микрофону.

Его в очередной раз допрашивают, и что удивительно: с каждым новым допросом Хлебникова суд открывает для себя все новые и новые факты, бывшие доселе никому неизвестными.

Яшин: «В справке указано, что группа мужчин появилась на станции Жаворонки в 7.50 утра, а уехала в 9.35. Вы это своими глазами видели?».

Хлебников: «Нет, я лично сам этого не видел. Справка пишется коллективно».

Першин, адвокат Квачкова: «Кто конкретно видел, что группа мужчин уехала в 9.35 со станции?».

Хлебников: «Сотрудники второго экипажа Ларюшин и Кутейников».

Все в шоке. Ошеломительная новость! Никто никогда за пять лет расследования, допросов, судов ничего подобного не слышал ни про Ларюшина, ни про Кутейникова, ни про второй экипаж сопровождения Чубайса вообще. О них почему-то целых пять лет все свидетели, все потерпевшие молчали, сцепив до судороги зубы.

Першин: «Почему Вы не сообщили, что Ларюшин и Кутейников видели, как группа мужчин уезжала со станции?».

Хлебников: «Меня об этом никто не спрашивал».

Першин: «Объясните, почему второй экипаж оказался на круге 10 марта?».

Хлебников: «А откуда Вы знаете?».

Першин изумлённо: «Вы сами сказали... А 17 марта второй экипаж был в Жаворонках?».

Хлебников: «Может, и был».

Михалкина, адвокат Миронова: «Кто из двух экипажей именно так описал внешность группы мужчин на станции Жаворонки 10 марта?».

Хлебников: «Что мне продиктовали, то я и написал, а кто диктовал - не помню».

Квачков: «17 марта второй экипаж уходил к РАО ЕЭС, чтобы там встретить БМВ Чубайса?».

Хлебников: «Я не помню».

Квачков: «К даче Чубайса 17 марта вы ехали с этим экипажем вместе или порознь?».

Хлебников: «Не помню».

Яшин: «Почему за пять лет Вы только сегодня упомянули, что второй экипаж присутствовал в этом районе 10 марта и 17 марта?».

Судья почему-то снимает вопрос.

Закалюжный: «Почему за пять лет мы впервые слышим такую версию и почему второй экипаж до сих пор не допрошен?».

Но и этот вопрос почему-то судьёй снят.

Да как же узнать хоть что-нибудь про таинственный «второй экипаж», про этих двоих Ларюшина и Кутейникова, которые, как фантомы, оказывается, везде присутствовали, всё видели, документы составляли, но в уголовном деле как свидетели напрочь отсутствуют?

Сначала лесовоз, теперь вот второй экипаж сопровождения машины Чубайса… Сколько еще таинственно появляющихся и исчезающих неопознанных объектов появится в этом деле, остается только гадать и внимательно следить за ходом судебного следствия.

Свидетель по вызову

Заседание двенадцатое

Любое событие становится непреложным историческим фактом, если у него есть очевидцы или, выражаясь языком юриспруденции, свидетели. Свидетель – лицо, видевшее нечто, запечатлевшее это нечто в памяти и поведавшее об этом миру. Как всякое лицо, свидетель может оказаться субъективен, избирателен в своих пристрастиях или зависим, то есть быть подверженным давлению, подкупу, уговору, даже если делает вид, что он абсолютно беспристрастен. А бывает и так, что свидетеля определяют заранее и он оказывается в нужное время в нужном месте, чтобы засвидетельствовать нужное следствию.

В деле о покушении на Чубайса присяжным заседателям после потерпевших представили первого свидетеля обвинения – милицейского подполковника Сергея Иванова, в марте 2005 года служившего начальником штаба батальона ДПС и ходившего тогда ещё в майорах.

Свой рассказ о событиях 17 марта 2005 года Иванов неожиданно начал с извинения: «Рассказать – расскажу, но если что-то не то, простите…».

Повествовал он ладно и складно: «Был я в тот день ответственным по подразделению. Утром поднялся к себе в кабинет, потом начал спускаться со второго этажа и в этот момент дежурный сообщил, что на Минском шоссе идет перестрелка. Я сел в машину и поехал выяснить, что происходит, где происходит. Все эти события происходили не на нашей территории обслуживания. Я выдвинулся по Минскому шоссе, доехал до перекрестка, потом чутьем почувствовал, что надо ехать налево. Подъезжаю, а навстречу мне машина простреленная катит, «мицубиси», ну прямо в лоб. Приехал на место происшествия. Посмотрел. Ко мне подошли люди, показали пробоины, повреждения. Моя задача – сразу попробовать экипажи подтянуть, огородить место, там еще ДТП было неподалеку… До прибытия более компетентных органов мы кое-какие действия сделали и начали заниматься своей территорией».

Милиционер, ведомый чутьем к месту происшествия, замолчал, ожидая вопросов. Их не замедлил задать прокурор: «В какое время Вы получили информацию о стрельбе?».

Иванов: «Точно не помню, где-то в 9.28 - 9.33».

Прокурор: «До поворота с Минского на Митькинское шоссе Вы каких-либо людей, машины замечали?».

Иванов, как по команде, зачастил: «Когда много работаешь, все обозреваешь. Я выехал, полетел. Скорость 100-120 километров в час. Я всегда обращаю внимание, когда автомашины стоят на обочинах, потому что обочины – это такое место, там и угоняют машины, и всякие преступления совершаются, и помощь людям нужна… Лично я всегда смотрю – почему машина стоит? Не доезжая метров 600-700 в сторону Москвы, на противоходе, возле садового товарищества, там есть еще пара пеньков, на которых люди отдыхают, смотрю – иномарка. Голова одна уже в машине, а другая – заходит, и машина с пробуксовкой начинает уходить».

Прокурор: «Так куда эти две головы садились?».

Судья вмешивается: «Постойте: головы - это люди, коровы или кто?».

Иванов поясняет, что это все-таки люди, описывает виденное в деталях: «Машина находится в начале полудвижения. Один человек уже сел в нее, одна шапочка у него торчала, а другой человек садился, оба - на заднее сиденье. Не знаю – мужчины, женщины?».

Прокурор: «Что за машина была?».

Иванов: «Ну, теперь-то я знаю, а тогда – иномарка и все. Запомнил фрагмент номера. Потом приехал на пост, посмотрел систему «Поток», нашел этот номер и сразу определил – СААБ, и все. Мой разговор по рации, когда я о фрагменте номера говорил, наверное, подслушали. И поэтому когда я с места происшествия на пост поехал, то увидел на месте, где СААБ стоял, уже кто-то работы вел. И уже объявили план-перехват. Я еще говорю: «Подождите-подождите, сейчас я по системе «Поток» уточню – тогда объявите».

Картина, живописуемая подполковником, вырисовывалась красочная. На скорости 100-120 километров в час он едет, руководимый одним лишь чутьем, но едет точно к месту взрыва, не останавливаясь нигде; не снижая скорости, успевает заметить «на противоходе» - на противоположной обочине - иномарку, отчетливо видит двоих садящихся в неё и запоминает номер в придачу! Но каковы следователи! Они же обобрали майора, украли его славу, как свидетельствует Иванов, подслушав сообщение Иванова о фрагменте номера встреченной им иномарки, не проверив даже ее полные данные по системе «Поток», объявили план-перехват этой машины!

Но вернемся к резонным вопросам прокурора: «Чем Вам показалась подозрительной эта автомашина?».

Иванов впервые задумался: «Ну, автомашина стоит уже готовая к движению, а тут человек еще не сел в машину, а она уже пошла. У меня чисто интуиция сработала. Я и сегодня, когда сюда ехал, примерно половину машин видел подозрительных».

Прокурор поспешил уклониться от скользкой темы навязчивой подозрительности свидетеля: «Что представляет из себя система «Поток»?».

Иванов: «Она считывает транспортные номера автомашин, проходящих как в сторону Москвы, так и в сторону области. Может скорость измерить».

Прокурор: «В том месте, где иномарку видели, какие-либо еще машины стояли?».

Иванов: «Больше не было».

Прокурор: «В момент, когда автомашина трогалась, находился ли в ней водитель?».

Иванов озадаченно: «Без водителя машина не поедет. Кто-то был».

Прокурор: «Вы его видели?».

Иванов: «Нет, машина была грязная. И потом у меня профессиональное чутье – я смотрю на номера».

Прокурор: «Во что были одеты люди, садившиеся в автомашину?».

Иванов: «Во что-то темное».

Прокурор: «Теперь поподробнее: что Вы увидели на месте происшествия?».

Иванов напряжённо и осторожно: «Пара машин стояла разбитых. На дороге земля разбросана, как курам корм бросают. Люди мне говорят: в нас вот оттуда стреляли. Я близко к воронке не подходил, может, что еще не разорвалось. Воронка глубиной сантиметров девяносто, до полутора метров. Шайбы разбросаны…».

Майору, вернее уже подполковнику Иванову не откажешь в трезвости ума. Он, как, впрочем, и Вербицкий, водитель «девятки», случайно попавшей под взрыв, не стал подходить к воронке, правильно решив, не грохнет ли по новой, ведь террористы обычно делают два, а то и три заряда, стремясь максимально нарастить количество жертв. И на фоне их нормального здравого рассуждения тем более странно поведение охранников Чубайса, которые - смотрите предыдущие наши репортажи из зала суда - после взрыва остановились, вышли из машины любопытства ради – поглазеть на воронку. Сторонние люди осторожничают, а профессиональные охранники, офицеры ФСБ-ФСО чуть ли не строевым шагают к месту взрыва без малейшей осторожности. Только в одном случае могут повести себя так профессионалы, когда заранее и точно знают, что должно взорваться, как должно взорваться, сколько раз должно взорваться, и тогда действительно любопытно взглянуть, как получилось то, что им было заранее известно.

Гозман, представитель Чубайса: «Какие повреждения были у автомашин?».

Иванов: «Крыша сложилась, домиком встала. Три машины были повреждены».

Сысоев, адвокат Чубайса: «Вы сказали, что раскореженная «мицубиси» катила прямо на Вас?».

Иванов поправляет адвоката: «Простреленная, а не раскореженная. Раскореженные стояли на месте происшествия».

Все напряжённо слушают свидетеля. Память ли его подводит или у бывшего майора плохо с арифметикой, а может он невзначай проговорился, ведь всего пострадавших машин было три: бронированный БМВ Чубайса, который уехал, не притормозив, и видеть его Иванов никак не мог, и остаются тогда всего две - «девятка» Вербицкого и «мицубиси» с охранником Моргуновым за рулем, которая встретила Иванова на дороге и вместе с ним вернулась к воронке, которую сам Иванов в расчёт не берёт, потому и поправил адвоката Сысоева. Тогда какие ещё две раскореженные автомашины он видел на месте взрыва? Или просто перестарался бывший майор в своих свидетельских показаниях, полагая, что чем страшнее изобразит побоище, тем сильнее впечатлит присяжных?

Сторона защиты принялась проверять память майора-подполковника.

Квачков: «Кроме чутья, какие были у Вас основания выехать на происшествие за пределы зоны Вашей ответственности?».

Иванов бодро и бойко: «Я, как сотрудник милиции, могу пресекать противоправные действия на всей территории России».

Квачков: «Как часто Ваше чутье уводит Вас за пределы Вашей ответственности?».

Вопрос снят, он показался судье слишком ироническим, суд – дело серьезное.

Квачков: «Как далеко повело бы Вас ваше чутье, если бы Вы не наткнулись на происшествие на 650-м метре Митькинского шоссе?».

Вопрос, разумеется, снят.

Квачков: «Кем, когда и в каком документе 17 марта 2005 года зафиксировано сообщение о взрыве и обстреле кортежа Чубайса?».

Иванов: «Я не знаю, записал это дежурный в книгу или не записал».

Квачков: «В Ваши обязанности входит контроль за ведением документации?».

Иванов: «Входит».

Квачков: «А как часто обстреливают машины в зоне Вашей ответственности?».

Иванов: «Первый раз».

Квачков: «И Вы сочли этот эпизод незначительным и не внесли его в служебный журнал?».

Вопрос снят.

Квачков: «На каком расстоянии Вы заметили СААБ?».

Иванов: «На расстоянии от 70 до 90 метров».

Квачков: «И Вы смотрели на эту машину, двигаясь ей навстречу со скоростью 100-120 километров в час?».

Иванов не без гордости: «Я могу три минуты смотреть в одну сторону и в другую, и вижу всё. Меня отец учил видеть всё на триста шестьдесят градусов. Я глядел на машину и видел, как в нее садились люди и она двигалась».

Квачков: «Фрагмент номера Вы видели ясно? Вы же сами сказали, что машина была грязная?».

Иванов: «Я запомнил – либо 226, либо 626».

Квачков: «Когда давали в тот день показания, Вы уже знали номер машины СААБ?».

Иванов: «Да».

Квачков: «А почему не сообщили о нем следователю?».

Иванов, резко сбавив тон, бурчит: «Не помню».

Квачков: «Через два часа после события уже был объявлен план-перехват?».

Иванов: «Был».

Квачков: «После введения плана-перехвата машина СААБ могла пройти в обратном направлении в Москву?».

Иванов: «Могла».

Квачков: «Так почему ее не задержали?».

Иванов: «Не знаю».

Квачков: «Вы готовы участвовать в эксперименте – запрыгнуть в заднюю дверь тронувшегося с места СААБа?».

Иванов хмыкает: «Я что – плохо воспитан?».

Неожиданный эквивалент нашёл Иванов яркому и точному, но неприемлемому в суде: «Я что – дурак?», хотя ухмылка его именно это и выражала.

Квачков: «Сколько человек было в «мицубиси», когда Вы ее встретили?».

Иванов: «Два, это точно. Может и больше».

Ух, ты! У многих дух перехватило. Мне показалось в тот момент, что сторона Чубайса побледнела. Ещё бы: и Моргунов, и Клочков, и Хлебников из машины сопровождения Чубайса, стоя на том же самом месте, где сейчас стоял подполковник Иванов, всего лишь несколько дней назад убеждали суд, что Моргунов на «мицубиси» с места взрыва уехал один и никого, это все они подчёркивали особо, никого с места происшествия не вывозил, а Иванов без всяких сомнений уверенно свидетельствует, что в «мицубиси» было не менее двух человек, да ещё и подчёркивает: «это точно».

Квачков: «Люди, которые вышли к Вам из «мицубиси», они сообщили Вам номер лесовоза?».

Иванов изумленно: «В первый раз слышу!».

И снова все затаили дыхание, ведь Хлебников уверял суд, что Моргунов для того именно и уехал, бросив товарищей под обстрелом, чтобы немедля сообщить милиции номер загадочного лесовоза!

Першин, адвокат Квачкова: «Через какое время после сообщения о стрельбе Вы оказались на месте происшествия?».

Иванов: «Через семь-десять минут».

Першин: «Вы один выехали?».

Иванов: «Один».

Першин: «А почему Вы выехали один на место, где идет стрельба?».

Иванов: «О том, что идет стрельба, я мог только догадываться, я сначала информацию просто проверял».

Першин: «Выходит, то, что шла стрельба, – это только Ваши предположения?».

Судья снимает вопрос.

Миронов: «Вы сказали, что «мицубиси» была прострелена, а повреждений лобового стекла Вы не заметили?».

Иванов: «Не могу сказать, не врезалось в память».

Странная какая-то память бывшего майора: то фиксирует фрагмент номера на скорости в 120 километров, то в упор не видит растрескавшегося лобового стекла «мицубиси», выехавшего прямо на него, лоб в лоб.

Миронов: «Двух человек, которые вышли из «мицубиси», Вы можете описать?».

Иванов: «Люди и люди. Я не физиономист».

Миронов: «Пассажиры «мицубиси» покинули автомашину?».

Видно было, как заволновалась сторона обвинения. Затряс кудрями Гозман, заколыхался тучным телом Шугаев. Это не прошло мимо внимания свидетеля. Он попытался выпутаться из щекотливой ситуации: «Я остановился, когда «мицубиси» выехал мне прямо в лоб. Обычно от милиции бегут, а тут ко мне все кинулись. Я не понял – то ли это люди из «мицубиси», то ли не из «мицубиси»».

Миронов участливо: «Когда Вы сказали, что по дороге сюда около половины машин Вам показались подозрительными, это Вы так фигурально выразились или это свойство Вашей психики?».

От ответа Иванова спасает судья.

Адвокат Михалкина: «Вы, как начальник штаба батальона, выезжаете лично на каждое ДТП?».

Иванов высокомерно: «Нет, конечно, только в особых случаях».

Михалкина: «И Вы всегда в особых случаях выезжаете один?».

Иванов растерянно: «Что значит – особый случай?! В основном у нас происходят ДТП. Могу один выехать, могу не один».

Михалкина: «А на Вас бронежилет был? Ведь там была стрельба».

Иванов: «Я бронежилетов не ношу!».

Завершил опрос свидетеля Роберт Яшин вопросом, ставшим почти ритуальным: «17 марта 2005 года на маршруте движения и на месте происшествия Вы видели кого-либо из подсудимых?».

Иванов пожал плечами: «Нет».

На «нет», как верно говорится, и суда нет.

Первый же свидетель обвинения с треском провалил показания потерпевших, и так не сводивших концы с концами. Но главное даже не это, а странное, ничем не оправданное появление тогда майора Иванова в нужном месте и в нужное время - в зоне чужой ответственности, примчавшегося проверить информацию о стрельбе, полученную из так и не установленного ни следствием, ни судом источника. Попутно «случайно» приметил СААБ на обочине Минского шоссе, даже «на всякий случай» запомнил его подозрительный номер и ухитрился по спецсвязи его кому-то выболтать, а майора кто-то подслушал и объявил план-перехват на СААБ, даже не выяснив полностью его номер по системе «Поток»… Не слишком ли много случайностей, заложивших следствию основу невиданного успеха, что уже через несколько часов после происшествия и машина известна, и сам подрывник, брать которого прокуратура прибыла с огромной свитой телекамер. И не эти ли «случайности» так скоро принесли майору подполковничьи погоны?

Нехорошая квартира

Заседание тринадцатое

Представление о преступном мире большинство граждан России, которых невесть почему принято называть рядовыми гражданами, но именно из их среды выходят присяжные заседатели, черпает из телевизионных сериалов. Учитывая это, следователи с прокурорами, чтобы убедить заседателей, обвинительные заключения строят по канонам детективного жанра: преступный замысел, сговор преступной группы, слежка за объектом, нападение. Точно так же повела себя прокуратура и в деле о покушении на Чубайса. Вот строки обвинительного заключения: «При подготовке совершения преступления в феврале 2005 года участником организованной преступной группы Яшиным Р.П., представлявшимся в целях конспирации вымышленным именем Игорь, в срочном порядке была подыскана и снята квартира в пос. Жаворонки. Эта квартира использовалась членами организованной преступной группы в качестве временного места базирования, облегчавшего ведение наблюдения в непосредственной близости от места проживания Чубайса А.Б. в пос. Жаворонки, а также в качестве убежища». Обогатившемуся на детективном кино воображению зрителя сразу предстает конспиративная квартира, куда, запутывая следы и наматывая круги дополнительных контрольных проверок «хвостов», со всеми предосторожностями прокрадываются злоумышленники по ночам, избегая любопытных глаз соседей. Здесь у них оружие, взрывчатка, маскхалаты, средства связи, само собой бинокли, видеокамеры, фотоаппараты...

Когда прокурор в судебном заседании заявил о необходимости допросить В.А. Гурину, хозяйку той самой конспиративной квартиры, которая, как говорится в обвинительном заключении, «в срочном порядке была подыскана и снята в пос. Жаворонки» одним из подсудимых Робертом Яшиными, а так же подругу хозяйки квартиры Р.К. Филиппову в качестве свидетелей подготовки преступления, зал суда застыл в напряженном ожидании. Ещё бы, впервые с начала судебного процесса наконец-то проглянуло нечто реальное, связывающее подсудимых с событиями на Митькинском шоссе 17 марта 2005 года. Ведь прежде ни один из потерпевших и свидетелей не указывал, что видел подсудимых на месте покушения. И вот две женщины, оказывается, застукали их прямо за подготовкой покушения, причём женщины пожилые – одна семидесяти, другая семидесяти восьми лет, что максимально гарантировало искренность их показаний.

Первой в зал суда вызвали Р.К. Филиппову, подругу хозяйки нехорошей квартиры.

Прокурор приступил к допросу: «При каких обстоятельствах и когда Вы познакомились с подсудимым Яшиным?».

Филиппова: «В феврале 2005 года этот мужчина пришел ко мне домой, представился Игорем и спросил, где можно снять квартиру».

Прокурор: «Как он выглядел?».

Филиппова: «В куртке, чисто выбритый, представительный, культурный. Подозрений не вызывал».

Прокурор: «Вы помогли ему снять квартиру?».

Филиппова: «Да, у моей подруги Валентины Александровны Гуриной муж умер, и она сдала Игорю квартиру».

Прокурор: «Игорь объяснял, для кого и на какой срок он хотел снять квартиру?».

Филиппова: «Он сказал, что где-то недалеко они будут работать и ребятам надо поближе к работе жить. При нем я позвонила хозяйке квартиры, они договорились по телефону, и он приехал через дня два-три, чтобы отдать ей деньги».

Прокурор: «А далеко проживал Чубайс от дома Гуриной?».

Филиппова: «Недалеко, в десяти минутах ходьбы».

Прокурор: «Дорога, по которой Анатолий Борисович проезжал на работу, далеко?».

Филиппова: «Кортеж мимо дома ездит».

Прокурор: «Дача Чубайса видна из окон квартиры Гуриной?».

Филиппова: «Нет, не видна. Она получается сзади дома».

Прокурор: «Вам известно, в течение какого времени эти люди снимали квартиру?».

Филиппова: «С 17-19 февраля и, по-моему, в конце марта они уже съехали».

Прокурор: «Как Вы узнали, что они съехали?».

Филиппова: «Гурина мне позвонила, сказала, что не может до них дозвониться, чтобы уточнить, будут ли они снимать квартиру дальше. Сходи, - говорит, - узнай. Я зашла, открыла своим ключом. Никого в квартире не было. На диване белье было сложено. Съехали, и всё».

Миронов: «У Вас всегда был ключ от этой квартиры?».

Филиппова: «Всегда».

Миронов: «Вы имели возможность заходить туда в любое время?».

Филиппова: «В любое».

Миронов: «Замок постояльцы меняли?».

Филиппова: «Нет».

Зрители в зале суда разочарованы. Услышанное не вяжется с заявленной прокурором интригой. Если квартира конспиративная и на ней люди готовятся к преступлению, то почему так открыты для сторонних глаз, почему не боятся внезапного вторжения хозяйской подруги, у которой свой ключ от квартиры, а они даже не подумали сменить дверной замок, хотя известно, что женщины в таком возрасте, как никто другой, отличаются не только любопытством, но и излишней подозрительностью.

Яшин: «Скажите, когда я пришёл к Вам, я вообще имел представление, где квартира Гуриной находится?».

Филиппова: «Нет, Вы не знали. Это я Вам адрес дала».

Яшин: «Видели ли Вы в квартире оружие, боеприпасы, бинокли?».

Филиппова: «Нет!».

Адвокат Закалюжный: «Вы наблюдали сами, каким образом Чубайс выезжает с дачи?».

Филиппова оживилась, вспоминая: «Был момент. Мы с внучкой дорогу собирались переходить. Нас милиционер остановил. Движение было перекрыто. Машин никаких не пропускали, прохожих тоже. Тогда постоянно выставляли милицию и дорогу перекрывали. Мы стояли и смотрели: одна машина впереди, другая – сзади, в середине машина с мигалкой. Милиционер патрульный нас остановил, чтобы дать Чубайсу проехать. Вот только точно не знаю, был ли там Чубайс или не был».

Закалюжный: «В каком году это было?».

Филиппова: «В 2004-м, точно до взрыва».

Найденов: «В Жаворонках знают, где живет Чубайс?».

Филиппова: «Да у нас все знают. Если б меня спросили, и я бы показала».

Найденов: «Кроме Чубайса, там еще кто-нибудь из известных лиц проживает?».

Филиппова: «Только артисты, но они на кортежах не ездят».

Допрос свидетеля закончился, окончательно разочаровав присутствующих в зале, получивших вместо ожидаемой сенсации одни сомнения. Если все жители Жаворонков знали, где в их поселке проживает Чубайс, и каждый мог не только показать, где точно его гнездо, но и рассказать, как и когда он каждый день выезжает, так что там было месяц разведывать, месяц гурьбой торчать у окна, из которого дачи Чубайса вообще не видно. И если наличие Чубайса в кортеже невозможно определить даже стоя на тротуаре у бровки дороги, то что вообще можно разглядеть из окон четвёртого этажа, глядя на проносящиеся внизу на большой скорости машины?

Еще одно очень важное свидетельство, прозвучавшее на суде в этот день: Чубайс выезжает на работу кортежем из ТРЕХ машин, при этом гаишниками перекрывается движение в Жаворонках. Следовательно, охранники и водитель Чубайса единодушно врали о том, что Чубайс ежедневно отправляется на работу как простые смертные, в общем потоке машин и практически без охраны? Но если свидетель обвинения Филиппова сказала правду - а с какой стати, какой смысл ей врать, - тогда зачем 17 марта 2005 года при выезде кортежа была удалена вторая машина охраны и отсутствовали гаишники на дороге?

Ввели вторую свидетельницу со стороны обвинения, В.А. Гурину, семидесятивосьмилетнюю хозяйку квартиры, которую в феврале снимал Роберт Яшин.

Прокурор: «При каких обстоятельствах Вы познакомились с подсудимым Яшиным?».

Гурина: «В 2005 году в феврале он пришел к моей подруге Римме Филипповой и спросил, не знает ли она, где можно снять квартиру. У меня тогда муж умер, квартира была свободна, я в Москве живу. Она позвонила ко мне, передала ему трубку. Так мы и познакомились».

Прокурор: «Ключи Вы ему отдавали?».

Гурина: «Да. Два ключа. И приезжала сама все время. Раза по два в неделю, обычно после обеда, в любой день».

Прокурор: «Кого Вы там встречали?».

Гурина: «Там ребята были, лет двадцати-двадцати пяти. Смотрели телевизор, готовили еду. Кто-то отдыхал. Двое-трое их обычно было».

Прокурор: «Вам известно, когда они съехали?».

Гурина: «Нет, дверь открыла, позвала – нет никого».

Прокурор: «Вам известно, что в Жаворонках проживал Чубайс?».

Гурина: «Конечно, об этом всему миру известно».

Прокурор: «Дорога, по которой ездил Чубайс, где проходит?».

Гурина: «Рядом с домом, но всю дорогу из окна не видно, только кусочек».

Прокурор: «Вы лично не видели, как Чубайс выезжает на работу?».

Гурина: «Нет, я такого счастья не удостаивалась».

Прокурор: «Как Яшин объяснил, кто будет жить в квартире?».

Гурина: «Он сказал, что ребята будут жить. Мы, - говорит, - работаем на лесном участке, посменно».

Шугаев, адвокат Чубайса: «В квартире какие-то их вещи были?».

Гурина: «Две сумки были небольшие».

Шугаев: «Вы не спрашивали, что у них в этих сумках?».

Гурина удивлённо разглядывает адвоката: «Вы как себе это представляете?».

Шугаев: «Как ребят звали?».

Гурина: «Два Алексея, Егор, Игорь…».

Шугаев: «О чем говорили?».

Гурина: «О детях, у кого-то из них дети были».

Шугаев: «Вы предупреждали о своем приезде?».

Гурина: «Нет, приезжала неожиданно».

Яшин: «Видели ли Вы в своей квартире оружие, боеприпасы, средства наблюдения, бинокли, кинокамеры?».

Гурина изумленно: «Нет, не видела».

Яшин: «Вы заходили в квартиру после взрыва?».

Гурина: «Да, в тот самый день. Я приехала, ребята смотрели новости по телевизору. Я им сказала: кто-то взялся за дело, а до конца доводить не умеет».

Разулыбался весь зал, даже адвокаты как с одной, так и с другой стороны. Даже судья усмехнулась. Прокурор спрятал улыбку между листами уголовного дела. Бедный Чубайс! - вот истинная цена его популярности в народе.

«А как они отреагировали на вашу реплику?» - спросил старушку Квачков.

Гурина: «Хмыкнули и больше ничего».

Судья поспешила реабилитироваться за свою усмешку и тоном строгой начальницы вопросила свидетельницу: «Как же Вы посчитали возможным сдать квартиру незнакомому человеку, даже не спросив его документов?».

Гурина нимало не смутившись: «А у меня там брать нечего!».

Судья сбавила резкость тона: «Как же Вы могли зайти в квартиру с неизвестным человеком?».

Гурина: «А я и сейчас зайду».

Судья: «Вы не спрашивали, зачем Яшину квартира в Жаворонках?».

Гурина: «Зачем я буду спрашивать? Это же неприлично! У каждого свое дело».

Судья: «Если квартира снималась для ребят, которые работали, то почему они днем находились дома?».

Гурина: «Сказали, что работают по очереди. Меняются, пилят лес. А один из них постоянно был дома, еду готовил».

Судья: «Можно их было принять за рабочих?».

Гурина оскорбилась за весь рабочий класс: «А чем это рабочий человек от других людей отличается?! Если у кого с деньгами плохо, вот и работает, почему бы нет?».

Судья: «Рабочая одежда у них была?».

«Я не проверяла», - недовольно бурчит старушка.

Судья: «Вы не спрашивали того, который постоянно был в квартире и готовил пищу, на сколько человек он готовит?».

«Ну, неприлично же это спрашивать!», - Гурина повышает голос и с неприязнью смотрит на судью.

Впереди самое главное и сенсационное.

Судья удовлетворяет ходатайство стороны обвинения огласить показания квартирной хозяйки, данные ею на следствии. Прокурор озвучивает текст допроса Гуриной: «Мы договорились о встрече с Игорем (именно так представлялся мне вышеуказанный мужчина) на следующий день и встретились с ним около 12 часов в вышеуказанной квартире. Игорь приехал на встречу в белом автомобиле, модель которой я не знаю, однако я запомнила фрагмент госномера автомобиля «443», не один, а с мужчиной, представившимся Егором. Игорь – мужчина в возрасте 35–40 лет, рост 180-185 см, круглое лицо, темные волосы, плотного телосложения, без особых примет. Егор – возраст 20-25 лет, рост 175-180 см, волосы тёмные, плотного телосложения, спортивного типа. Мы договорилась с Игорем о сдаче квартиры за 300 долларов США. Игорь по моей просьбе отдал 200 долларов и 100 долларов рублями. Я отдала ключи от квартиры Егору, после чего Игорь вместе с водителем подвез меня до станции Жаворонки, и я уехала в Москву…».

Явные противоречия в показаниях на допросе и в суде. Принялись выяснять причину противоречий.

Прокурор: «В показаниях Вы говорите, что машина, на которой Вас подвозил Игорь, была белая, госномер 443, а на суде – что эта машина была серая. Так какая она была?».

Гурина разводит руками: «Светловатая она была».

Прокурор: «Вы упомянули Егора в показаниях. Это кто?».

Гурина: «Ну, тот, который еду готовил».

Прокурор: «А водителя машины Вы рассмотрели?».

Гурина: «Нет».

Прокурор: «Водитель был в очках или без очков?».

Гурина: «Не могу сказать».

Адвокат Чубайса, показывая рукой на Ивана Миронова, чья автомашина «хонда», по версии следствия, была той самой автомашиной, что подвозила квартирную хозяйку, и номер она имела 443: «В ком из присутствующих здесь Вы узнаете водителя?».

Гурина категорично: «Ни в ком».

Михалкина, адвокат Миронова: «Вы автомашину с номером 443 хорошо запомнили? Опишите ее».

Гурина: «Я в машинах не разбираюсь».

Михалкина: «Егор и водитель автомашины – это одно лицо?».

Гурина: «Нет».

Михалкина: «Посмотрите на моего подзащитного. Он похож на Егора?».

Гурина внимательно вглядывается в Миронова: «Думаю, нет».

Миронов: «В протоколе Вашего допроса есть фраза: «Я запомнила только фрагмент госномера 443». Это ваши слова?».

Гурина молчит, не зная, что ответить. «Фрагмент госномера» - явно не из ее лексикона.

Михалкина: «Вы подтверждаете свои показания в части: «Ключи от квартиры я отдала Егору, после чего Игорь вместе с водителем подвез меня до станции Жаворонки, и я уехала в Москву»?».

Гурина очень внимательно прислушивается, словно не верит своим ушам, взрывается: «Да я этого не говорила! Когда я ехала на автомашине, откуда я тогда Егора знала! Ключи я отдавала Игорю. Один он был!».

Явно смущена сторона обвинения. Свидетельница не узнаёт своих показаний на следствии. Это уже скандал!

Квачков: «Скажите, пожалуйста, Егор – это водитель или нет?».

Гурина возмущенно: «Нет! Ехал шофер, я его не знаю. Кроме Яшина я вообще там никого не видела и ключи я отдавала ему!».

Найденов: «Скажите, пожалуйста, текст протокола Ваших показаний на следствии – это действительно Ваши слова или интерпретация следователя?».

Пока старушка пытается вникнуть в слово «интерпретация», такое же замысловатое для неё, как и «фрагмент госномера», судья успевает снять вопрос, назидательно наставляя присяжных: «Оставьте без внимания слова Найденова. Это намек на то, что протокол допроса написан следователем». Хотя последнее ясно всем без всяких намеков.

Миронов: «Вы подтверждаете свои показания в части: «Мы договорились с Игорем о сдаче квартиры, после чего я отдала ключи от квартиры Егору»?».

Гурина в гневе: «Что я должна подтвердить?! Я ключи отдала Яшину. Чего крутят-вертят!? Я никакого Егора не видела когда Игорь приходил ко мне договариваться о квартире!».

Судья: «Вы говорили, что Игорь приехал на белой автомашине с мужчиной, который представился Егором. Далее описывается его внешний вид».

Гурина тяжко вздыхает от чужой непонятливости, но уже заметно спокойнее пытается растолковать судье: «Я не говорила, что он приехал с Егором. Ни о каком Егоре вообще не было разговора. Я вообще не знала сначала, что Игорь приехал, а не пришел. Это потом мы спустились, и я спросила, подвезет ли меня Игорь».

Судья, поняв, что свидетельница камня на камне не оставляет от своих показаний на следствии, ради которых сторона обвинения заявила её в качестве свидетеля, возмущается: «Почему же Вы согласились с таким протоколом допроса?».

Гурина: «Да чёрти чего! Не было никакого Егора! И водителя я не рассмотрела толком. Мне пять-семь минут ехать до станции, когда смотреть-то было!».

Чего же добилось обвинение, выставив на суде двух старушек, которые, по мнению прокурора и адвокатов Чубайса, должны были закрепить своими показаниями правоту обвинительного заключения о тщательной подготовке подсудимыми покушения, доказательством чего являлась заблаговременно снятая подсудимыми квартира в посёлке Жаворонки недалеко от дачи Чубайса, откуда дённо и нощно велось наблюдение за будущей жертвой, чтобы затем, после покушения, преступники могли схорониться здесь? Свидетели не только не подтвердили выводы следствия, наоборот, они показали на суде, как фабриковалось дело, когда, воспользовавшись возрастом и слабым зрением бабушек, следователь вплел в их показания то, что необходимо было следствию, но чего та же Гурина никак не могла сказать. Явная фальсификация показаний! И судья это поняла. Как поняла судья и то, что сейчас, после допроса этих свидетелей, надо разбираться, почему так настойчиво и упорно охранники Чубайса скрывают от суда, во-первых, практику выезда Чубайса на работу кортежем из трёх машин при перекрытых гаишниками дорогах, во-вторых, почему 17 марта 2005 года этот порядок был изменён: ни третьей машины конвоя, ни гаишников на перекрёстках.

Пока же заявленная обвинением ниточка, связывающая подсудимых с покушением, оборвалась.

«Я думал, что это розыгрыш»

Заседание четырнадцатое

Ничто так не разрушает человеческую психику, как подозрительность. Зазвучавший в душе ее гнусавый голосок со временем набирает истеричные нотки, и очень скоро жертва подозрительности подпадает под ее пяту, преследуемая навязчивыми видениями врагов и злоумышленников на каждом шагу. Понимая это, адвокат Чубайса Сысоев – интеллигентного вида долговязый и от того выглядящий очень моложаво человек – все время, пока шли заседания по делу о покушении на Чубайса, удерживал в себе маниакальную навязчивость, которая бродила в нем, как прокисший квас в бутылке. Однако в упорной борьбе с манией победила-таки мания. На четырнадцатом по счету заседании суда Сысоев приготовился говорить. Торжественным тоном, еле сдерживая дрожь в голосе, он возвестил: «Заявление об оказании давления на потерпевших, на присяжных заседателей и на всю сторону обвинения. Сегодня с 11.35 вокруг суда происходит крестный ход. Прошу этот факт отразить в протоколе судебного заседания. Этот факт наблюдал лично я, а также все мои коллеги».

Судья, еще не успевшая толком начать судебное заседание, исподлобья воззрилась на адвоката: «По каким основаниям Вы относите данное событие к настоящему делу. Оно что, организовано стороной защиты? Есть ли какие-либо признаки этого?».

«Это событие далеко не первое, - неспешно принялся выкладывать накопившиеся мысли Сысоев, - оно есть продолжение других событий. Сначала одиночные пикеты, потом священнослужители, присутствующие в зале судебных заседаний, и вот этот крестный ход, наконец!».

Почему-то адвокат был совершенно убежден, что и одиночные пикеты - люди, терпеливо стоящие у входа в суд, - и священники, которым ни законом, ни религиозными убеждениями не возбраняется посещать жилище Фемиды, и, в конечном счете, крестные ходы - все они прибыли сюда поддержать не Чубайса, а его оппонентов. Это довольно-таки странно. Разве Чубайс не человек? Разве он не облагодетельствовал хоть с десяток граждан, которые бы вышли постоять ради него на морозе у суда, причем совершенно анонимно, не подчеркивая, ради кого стоят? Разве Чубайс не жертвовал на церкви и иконы, чтобы позволить адвокату Сысоеву дерзко сомневаться, что нет на свете священника, готового явиться в суд засвидетельствовать свою поддержку щедрому спонсору? Разве Церковь не имеет права молиться за спасение его души, обходя кругом то место, где решается судьба этого человека в противостоянии его обидчикам? Почему адвокат Чубайса Сысоев так презирает своего доверителя, что не верит ни в одну из этих возможностей?.. А виною всему мания! Она, проклятая, мутит сознание и заставляет образованного, респектабельного человека нести сущую чепуху.

Впрочем, судья равнодушно велела взбродившие мысли Сысоева внести в протокол. Пусть будут для истории.

В зал пригласили присяжных заседателей. После того как они расселись, ввели свидетеля обвинения - неожиданного, совершенно нового. Его не допрашивали ни на следствии, ни в прежних коллегиях присяжных. Хотя он, безусловно, того заслуживал, ведь это тот самый Швец, который в мартовские дни 2005 года возглавлял ЧОП «Вымпел-ТМ», охранявший имущество и здоровье Чубайса. Тот самый Швец, который скомандовал звонившему ему под обстрелом охраннику Моргунову: «Не стрелять!», обрекая своих подчиненных пасть без сопротивления на поле брани. И вот теперь Сергей Константинович Швец стоял перед присяжными, готовый ответить на все вопросы, не разъясненные толком охранниками его подразделения.

Допрос покатился, как камень с горы.

Прокурор: «Что Вам известно о событии 17 марта 2005 года?».

Швец: «Утром в девять–начале десятого мне позвонил Моргунов Сергей и сказал, что их обстреливают на трассе из автоматического оружия. Он сказал: нападавшие уходят в сторону Минского шоссе, а мы укрылись за машиной. После этого я позвонил в службу безопасности РАО ЕЭС, поставил в известность их руководителя и в дальнейшем они предприняли собственные действия».

Прокурор: «Выдавалось ли вашим сотрудникам какое-либо оружие?».

Швец: «Пистолет Макарова – один на экипаж, согласно закону об охранных предприятиях. Да и зачем вооружать всех, у моих подчиненных цели и задачи совсем другие стояли».

Прокурор: «После того, как Моргунов доложил обстановку, была ли поставлена Вами ему какая-либо задача?».

Швец: «Никаких указаний особо я не давал. Сказал, чтобы действовали по обстановке».

Прокурор: «Какое отношение имел Ваш ЧОП к РАО ЕЭС России?».

Швец: «У нас была функция охраны объектов, исследование трассы перед проездом охраняемого лица – нет ли взрывных устройств или еще чего подозрительного. Задачи сопровождения или охраны Чубайса на нас не возлагалось».

Прокурор: «Бывали случаи, когда Ваши сотрудники обнаруживали нежелательные объекты?».

Швец: «Бывали. Ну, брошенная машина стоит вся в снегу. Разыскивали и находили хозяина. Но, в основном, ничего не выявляли».

Шугаев, адвокат Чубайса: «Вам знаком договор, заключенный между РАО ЕЭС и вашим ЧОПом?».

Швец: «Это были типовые договора. Охранники могут быть вооруженные и невооруженные. Мы еще помогали кассирам перевозить деньги в банк, векселя отвезти, инкассация была на нас, потому и записывали: «Выделяется вооруженная охрана для транспортировки ценных грузов».

Шугаев: «Слова вооруженная охрана что означают?».

Швец: «Один ствол на четыре человека, так по закону положено».

Шугаев припоминает, что право на ствол было доверено охраннику Моргунову: «Почему именно Моргунову был выдан пистолет?».

Швец: «Пистолет был закреплен за ним как за старшим, причем оформлен специальной лицензией».

Шугаев множит вопросы: «Когда начался обстрел, могло ли быть так, чтобы Моргунов передал ствол Хлебникову или Клочкову?».

Швец решительно мотает головой: «Этого быть не могло! Моргунов бы ни в коем случае не передал пистолет никому».

Шугаев, отчего-то очень довольный ответом Швеца: «Когда Вам Моргунов позвонил с места происшествия, Вы по телефону какие-либо звуки типа выстрелов слышали?».

Швец задумался, припоминая: «Я сперва подумал, что это розыгрыш. Как-то по-человечески растерялся. Это шутка? - спрашиваю Моргунова. – Нет, - он говорит, - нас обстреливают, надо перекрыть трассу, так как нападающие уходят в сторону Минского шоссе».

Шугаев заметно разочарован воспоминаниями генерального директора ЧОПа и прекращает расспросы. Зато у стороны защиты много вопросов.

Квачков: «Гражданин Швец, Вы подписывали договор об охране Чубайса и его имущества?».

Швец утвердительно кивает: «Да».

Квачков: «В перечень услуг, оказываемых ЧОПом, входил пункт «защита жизни и здоровья охраняемого лица»?».

Швец снова кивает, но уже не так энергично, а добавляет и вовсе неожиданное: «Мы подписывали это в договоре, но потом от этого ушли».

Квачков: «В договоре были обязательства обеспечить Чубайсу вооруженную охрану из трех человек?».

Швец с извиняющейся улыбкой разводит руками: «В договоре можно все написать, но это же было невозможно по закону».

Квачков: «Если договором предусматривалось выделение охраняемому лицу трех вооруженных охранников, что послужило основанием для отмены этого пункта?».

Швец нервно затоптался на трибуне: «У нас не было такого количества оружия. По закону об оружии мы имели всего один ствол на четверых».

Квачков настаивает: «Если Вы подписали договор о трех вооруженных охранниках для такого человека, как Чубайс, то почему не выполняли его? Это было связано с отсутствием средств?».

Швец стоит на своём: «У меня не было столько стволов».

Квачков: «Тогда зачем договор подписывали?».

Швец просто взмолился: «На перспективу подписывали! Ну, записали мы три пистолета в договоре! Но договор этот не выполняли же».

Квачков в ответ, почти что примеряя мантию судьи: «Почему, - изрекает грозно, - подписав договор, Вы не выполняли свои обязанности?».

Судья, словно почувствовав, что мантия сползает с ее плеч, вопрос снимает. Но не тут-то было, Квачков уже вошел в образ: «Чем было вызвано то, что Вы не выполняли свои прямые обязанности по договору?».

Швец заметно вытянулся, чеканит, как рапортует: «Мы закупили транспорт, охрану объекта мы закрыли…».

Закончить отчет не успевает, судья нависает над столом и напоминает перепутавшему субординацию свидетелю о своем главенстве: «Господин Швец, хватит говорить на своем сленге. Ваши слова можно понять по-разному. Вот у нас, в судах, «закрывают» – это когда в тюрьму сажают, а у вас?».

«Извините, Ваша честь, - оправдывается начальник охранников, - у нас закрывают узкие места – объекты разные, чтобы не было утерь, утрат…».

Квачков: «А для чего охраннику выдавался пистолет?».

Швец: «Охранники возили документы, материальные ценности. И потом пистолет был нужен им для собственной безопасности, все-таки домой поздно ночью возвращаются».

Подобное заявление ошеломило даже неприхотливых адвокатов Чубайса. Объяснять, что охраннику выдавался пистолет для того, чтобы ему было не страшно возвращаться с работы домой по ночам, - такого в истории частных охранных предприятий еще не бывало.

Квачков уточняет: «Пистолет выдавался охранникам для стрельбы или просто так?».

Швец возмущён непонятливостью подсудимого: «Ни для какой стрельбы он не выдавался. Положен пистолет – охранник его получал».

«А за что Вам тогда РАО ЕЭС платило деньги?» - это был последний вопрос исправного плательщика за электричество, возмущенного нецелевым расходованием государственных средств.

Вопрос немедленно снят судьей как поставленный в некорректной форме и не имеющий отношения к обстоятельствам дела. Впрочем, вопрос, куда уходят деньги исправных плательщиков за свет, вот уже много лет звучит совершенно некорректно.

Першин, адвокат Квачкова: «Почему Вы брали на себя обязательства, которые не могли выполнять?».

Швец ухмыльнулся: «Заработать хотел».

Першин: «Зачем Вы запретили Моргунову стрелять в ответ на автоматный обстрел?».

Швец бойко, как заученное: «Против автоматического оружия нельзя применять пистолет. Если бы они отстреливались, их бы подошли и добили. А так - не тронули и ушли».

Першин: «Значит, Вы запретили охранникам применять оружие?».

Швец: «Я не помню».

Першин: «Вы сказали, что охранники проверяли, нет ли на трассе взрывных устройств. А как можно обнаружить на трассе взрывное устройство, растяжку, например, или фугас?».

«Визуально», - не моргнул глазом Швец.

Допрос перерастает в матч по настольному теннису: шарики вопросов мгновенно отлетают от генерального директора ЧОПа ответами, один круче другого.

Першин: «Теоретически Вы рассматривали вопрос о возможном нападении на Чубайса?».

Швец: «А как я его мог охранять?».

Першин: «Каковы были действия охраны в случае нападения на Чубайса?».

Швец: «А мы не охраняли Чубайса. Мы трассу проверяли».

Першин: «В каком документе отражены действия охранников в случае нападения на Чубайса?».

Швец: «Не было у нас таких документов».

Миронов: «Когда Моргунов звонил Вам с места происшествия, он что-либо говорил о БМВ, на котором предположительно уехал Чубайс?».

Швец: «Нет, не упоминал. Когда Моргунов позвонил, я думал, что это шутка. Моргунов только сказал, что по ним из леса ведется стрельба».

Миронов: «А как Вы координировались со службой безопасности РАО ЕЭС?».

Швец: «Мы с ними особо не контактировали. Они сами по себе, мы сами по себе».

Миронов: «Но с кем-то Вы все-таки общались из службы безопасности РАО ЕЭС?».

Швец нехотя: «С Камышниковым Александром Петровичем».

Миронов: «Как могло произойти, что автомашина охраны «мицубиси-ланцер» оказалась бампер в бампер рядом с БМВ именно в тот момент, когда произошел взрыв?».

Швец: «Это личное решение сотрудников экипажа «мицубиси»».

Миронов: «По ситуации произошедшего 17 марта 2005 года Вами проводился «разбор полетов»?».

Швец: «Нет. Я сам был в шоковом состоянии, сотрудники были в шоковом состоянии…».

Миронов: «После имитации покушения на Чубайса какие премиальные были выплачены охранникам со стороны РАО ЕЭС?».

Швец испуганно: «Ни о каких премиальных не знаю! Спасибо, что живы остались».

Яшин: «Вам Моргунов по телефону говорил про стрельбу, а про взрыв Вы когда узнали?».

Швец: «Про взрыв – позже. Может, через полчаса, может, через час. Меня же на место происшествия не пропускали, все было перекрыто».

Найденов: «Вам дальнейшая судьба БМВ и «мицубиси-ланцер» известна?».

Швец: «Про БМВ не знаю. «Мицубиси-ланцер» около года стояла под следствием как вещдок, ее не разрешали двигать. Потом нам стало не хватать машин. Мы написали письмо в Генеральную прокуратуру, нам ее отдали, мы выставили ее на продажу, оценили и продали».

Найденов: «В ЧОПе у охранников бывают клички?».

Швец настороженно: «Наверное, есть…».

Найденов: «Вам ничего не говорят клички Пиночет, Кувалда?».

Швец явно смущённый: «Не знаю, так никого вроде не называли».

Котеночкина, адвокат Найдёнова: «Вы выполнили просьбу Моргунова перекрыть трассу?».

Швец: «Нет. Я позвонил в службу безопасности РАО Камышникову и попросил его принять меры».

Котеночкина: «А почему вы напрямую в милицию не позвонили?».

Швец: «Это не мои обязанности».

Котеночкина: «Но почему Вы все же позвонили не в милицию, а в службу безопасности РАО, ведь обстреливали не Чубайса, а ваших охранников?».

Швец громко вздыхает: «Это была моя человеческая слабость…».

В чем проявилась человеческая слабость генерального директора ЧОПа – в страхе перед милицией или все же в трепете перед могуществом службы безопасности Чубайса, выяснить на суде не удалось, хотя и без того ясно было, что свидетель этот, впервые за пять лет появившийся в суде, знает явно больше, чем рассказывает. Бывший офицер ФСБ готов был представляться клоуном, недоумком, кем угодно, лишь бы не проговориться о том сокровенном, что тщательно скрывается от глаз и ушей присяжных заседателей и от простых наблюдателей этого уникального в российском судопроизводстве действа*.

«Спасибо, что живы остались!»

Заседание пятнадцатое

Пятнадцатое заседание суда по делу о покушении на Чубайса было кратким по причине неявки одного из адвокатов, занятого в другом суде. Судья распрощалась с присяжными до понедельника. А у нас появилась возможность вернуться к событиям предыдущего заседания.

Всех присутствующих тогда поразил искренний ответ генерального директора ЧОП «Вымпел-ТМ» свидетеля Сергея Константиновича Швеца на вполне рядовой и естественный вопрос подсудимого Ивана Миронова: «После имитации покушения на Чубайса какие премиальные были выплачены охранникам со стороны РАО ЕЭС?».

Швец, и на это обратили внимание все присутствовавшие в зале, вдруг испуганно вскрикнул: «Какие премиальные?! Спасибо, что живы остались!».

Было странно, что богатенький Чубайс и его жирная контора РАО «ЕЭС России» никак не отблагодарили жертвовавших собой охранников, вот уже пять лет, по их собственным свидетельствам, пребывавших в сильнейшем психологическом шоке. Но в свете вырвавшегося откровения Швеца на суде: «Спасибо, что живы остались!», становилось понятным, что потерпевшим охранникам, да и самому их генеральному директору было за что говорить спасибо Чубайсу, памятуя о странной и скоропостижной смерти охранника из второго экипажа Кутейникова, о которой впервые проговорился на суде все тот же Швец.

Следом за генеральным директором ЧОПа в судебном заседании допросили товарища неожиданно и странно умершего Кутейникова по фамилии Ларюшин. Он вместе с покойным работал во втором экипаже сопровождения машины Чубайса в памятный день 17 марта 2005 года, но почему-то никогда не был допрошен ни на следствии, ни в суде.

Существование второго экипажа сопровождения машины Чубайса всплыло лишь недавно, вот и пришлось стороне обвинения предъявлять суду единственного оставшегося в живых члена второго экипажа, а именно Ларюшина Анатолия Александровича.

В зал вошел необычайно бледный и очень худой человек, будто насильно поднятый со смертного одра. Лицо его говорило не только о физическом, но и чрезвычайном нервном истощении. И сторона обвинения, и сторона защиты допрашивали его осторожно, очень бережно, как смертельно больного, а, может быть, просто смертельно напуганного человека.

Прокурор: «Вы работали 17 марта 2005 года?».

Ларюшин: «Да».

Прокурор: «Что и откуда Вам известно о подрыве на Митькинском шоссе в этот день?».

Ларюшин: «От моих товарищей Моргунова, Клочкова, Хлебникова».

Прокурор: «Где Вы в это время находились?».

Ларюшин: «У РАО ЕЭС вместе с Кутейниковым».

Прокурор: «Как была организована Ваша работа?».

Ларюшин: «Одна бригада сопровождения провожала машину Чубайса, а другая встречала у РАО ЕЭС».

Прокурор: «Каковы были ваши задачи?».

Ларюшин: «Осмотр трассы, осмотр окружения, подозрительных предметов, автомашин, людей».

Прокурор: «Расскажите, что Вы видели 10 марта на станции Жаворонки?».

Ларюшин: «Это было утром. Мы приехали. От старшего смены Моргунова получили приказ обратить внимание на людей, стоявших на стоянке у станции. Посмотрели. Да, есть. Сказали: мы тоже видим. А потом группа села в машины и поехала».

Прокурор: «Марки автомашин Вы запомнили?».

Ларюшин: «СААБ темно-синего цвета и «хонда» коричневого или серого цвета».

Прокурор: «А чем привлекла ваше внимание группа людей?».

Ларюшин пожал плечами: «Это наша работа – отслеживать группы людей – в машинах, не в машинах».

Прокурор допрос закончил, всем своим видом показывая, что больше из свидетеля ничего не выжать. Впрочем, «выжимать» из Ларюшина что-либо было еще и опасно, так как с первых же слов он неправильно назвал цвет СААБа, перепутав темно-зеленый с темно-синим, а цвет «хонды» определил в диапазоне от коричневого до серого вместо серебристого.

К допросу приступила защита. И сенсационные новости не замедлили посыпаться одна за другой.

Квачков: «Когда Вы узнали, что на Митькинском шоссе был взрыв?».

Ларюшин, не задумываясь: «Кутейникову кто-то позвонил. Но мы остались в РАО, так как Чубайс все равно направлялся на работу». И это следом за только что сказанным им прокурору, что о взрыве он узнал от Клочкова, Моргунова, Хлебникова!

Квачков: «В Ваши обязанности входило оказание помощи Чубайсу в чрезвычайных ситуациях?».

Ларюшин: «Да. Если мы находились рядом».

Квачков: «Ваше местопребывание в РАО ЕЭС в тот момент было вызвано отсутствием команды оказать помощь Чубайсу?».

Ларюшин с готовностью закивал: «Команды не было».

Интересная получается ситуация: взрыв, обстрел, нападавшие скрылись, возможно, будет еще одно нападение на подраненный броневик с уже поврежденным колесом, но вторая машина охраны, обязанная встречать Чубайса и отражать дорожные опасности «в случае чего», преспокойно простаивает в гараже РАО, предоставив никем не охраняемому главному энергетику на поврежденном автомобиле самому добираться до работы. Впору вновь задаться вопросом, так волнующим исправных плательщиков за электричество: «За что им только деньги платили из наших с вами средств?». Хотя напрашивается более серьёзный вопрос: «Почему не последовала команда на выдвижение второй машины охраны? Кто и почему избегал лишних глаз?».

Першин, адвокат Квачкова: «Вы часто прибываете двумя экипажами к дому Чубайса?».

Ларюшин: «Всегда! Один экипаж осматривает место жительства, другой осматривает трассу».

Першин: «Откуда Вы знаете, по какому маршруту будет двигаться Чубайс?».

Ларюшин: «От смены, которая работала накануне».

Еще одна новость! Оказывается, маршрут движения Чубайса был известен заранее, с вечера, и передавался по смене, что предыдущие охранники-потерпевшие всячески отрицали.

В допрос вступает Михалкина, адвокат Миронова: «Вы видели БМВ Чубайса? Опишите его».

Ларюшин: «Ну, бронированный, цвет черный, номера не помню, у него много номеров сменилось».

Михалкина тут же: «Сколько и какие номера сменились у БМВ Чубайса?».

Бедный Ларюшин, он понял, что вляпался, и растерянно мычит что-то нечленораздельное о том, что он номер совсем не помнит. Сторона обвинения многоголосо протестует против вопроса защиты, и судья его снимает.

Миронов, подсудимый: «С учетом того, что правительственный номер закрепляется не за автомашиной, а за ответственным лицом, сколько у Чубайса было правительственных номеров?».

Ларюшин уже успел осознать допущенный промах, выпутывается: «Один».

Миронов с сомнением: «И Вы утверждаете, что не помните буквы и цифры одного-единственного номера?».

Ларюшин упорно твердит: «Не помню».

Что за игра с правительственными номерами и для чего она нужна Чубайсу? Может, для того, чтобы фантомно и анонимно, но с удобствами и привилегиями появляться в самых неожиданных местах и с неожиданной стороны, в то время как официальный БМВ с официальным правительственным номером следует известным всей челяди и обслуге курсом? Чубайс любит мистификации, это же всем известно!

Яшин, подсудимый: «17 марта 2005 года ваш экипаж убывал на эвакуацию Чубайса?».

Ларюшин с мольбой в голосе: «Нет, мы были в РАО».

Яшин: «А самого Чубайса 17 марта Вы видели?».

Ларюшин: «Нет!».

Яшин: «Всю эту информацию Вы кому-нибудь рассказывали до сегодняшнего дня?».

Ларюшин медленно и покаянно мотает головой: «Нет».

Закалюжный, адвокат Роберта Яшина: «17 марта 2005 года Вы видели поврежденный автомобиль Чубайса?».

Ларюшин нехотя и тихо: «Видел».

Закалюжный: «В какое время и в каком месте?».

Ларюшин: «В гараже, а в какой день – не могу сказать».

Закалюжный: «Стекла машины Чубайса были затонированные?».

Ларюшин: «Да».

Закалюжный: «Людей через них видно?».

Ларюшин: «Нет».

Закалюжный: «Почему же Вы считаете, что на этой машине передвигался именно Чубайс?».

Ларюшин с непонятной дрожью в голосе: «Номера - его, машина - его. Может, он вышел, конечно, и она одна поехала. Но об этом никто и знать не будет».

Найденов, подсудимый: «Вы кого-либо из подсудимых 10 марта 2005 года на станции Жаворонки видели?».

Ларюшин: «Нет, не видел».

Найденов: «Навыки обращения с огнестрельным оружием у Вас есть?».

Ларюшин осторожно, крадучись: «Служил, стрелял, но не воевал».

Найденов: «Навыки взрывного дела имеете?».

Ларюшин испуганно: «Нет-нет».

В допрос по второму кругу, чтобы закрепить нужные показания свидетеля, вновь вступает обвинение.

Шугаев, адвокат Чубайса: «Правда ли, что Вам преподавали азы взрывного дела, как утверждает подсудимый Найденов?».

Ларюшин, не сводя зачарованного взгляда с Шугаева, кивает: «Да».

Шугаев подбадривающе улыбается ему: «И в чем же эти азы? Как закладывать фугас или как его обезвреживать?».

Ларюшин, не отрывая подобострастных глаз от Шугаева, выпаливает: «И то, и это!».

Адвокат сокрушенно рухнул на стул…

Любовь КРАСНОКУТСКАЯ,

Информагентство «СЛАВИА»

  * Должны поправить простодушного автора: за последние годы подобные судебные действа перестали быть уникальными. Наши читатели это хорошо знают («КБ»).