ГЛАВА 19

Давно Астафьев так не попадал. Собственно, он сам был виноват. Более дурацкой идеи, чем позвонить Колодникову, ему прийти в голову не могло. И это в воскресенье, когда в доме он один, все тихо и спокойно, можно не спеша посмотреть телевизор, а потом поиграть на компьютере. Все про тебя забыли, никто не беспокоит. А потом он сам берет трубку, набирает номер третьего отделения милиции и добродушным тоном спрашивает своего старого друга: — Ну, как там у вас дела? Что новенького слышно?

— Дела!? — поразился Андрей. — Ты спрашиваешь про дела? Ты что, не в курсе, что вся милиция города мобилизована?

— По какому поводу? — удивился Юрий.

— Порезали Гараева, да сильно, неизвестно, выживет, или нет.

— И кто его так?

— Да, этот, молодой урод, помнишь такого Семина? Мы про него как-то разговаривали.

— Это тот малолетний душитель?

— Да. Вот он его поранул в подъезде, и забрал пистолет.

Юрий присвистнул.

— Вот так! — подтвердил Андрей. — И не свисти, а немедленно приезжай к нам. На нем еще куча трупов висит. Поможешь нам.

Через десять минут Астафьев вошел в кабинет Колодникова. Сейчас тут были все: оба заместителя Панкова: начальник криминальной милиции Логунов, начальник милиции общественной безопасности Попов. Не было только их начальника, самого Панкова, его вызвали в Железногорск, в управление. В довершении всего буквально через минуту в кабинете появилась и Ольга Малиновская. Так как, Юрий еще стоял на пороге, выискивая местечко, где он может пристроиться, то она плечом толкнула его вперед, и тихо шепнула на ухо: — Лыжню, Астафьев!

— Большому кораблю большой якорь, — в тон ей ответил Юрий, и посторонился.

— О, вот и последние прибыли! — обрадовался Колодников. — Теперь все в сборе. Рассаживайтесь как-нибудь, будем совещаться.

Ольге уступили кресло, в котором совсем недавно сидел Жук, Астафьев же вынужден был пристроиться на подоконнике.

— Дело у нас чрезвычайное, — начал Колодников. — Двух подельников Семина мы взяли, они оба дают признательные показания, а этот гад ушел, и унес с собой пистолет Гараева.

— Кстати, как он? — спросила Ольга.

— Делают операцию, а больше ничего неизвестно. Скорая удивительно быстро приехала. На них как-то это не похоже.

— Да случайно машина рядом проезжала, а тут вызов. Повезло Тольке, — высказал свою версию Шаврин.

— Дай-то бог, — согласился Попов.

— Просветите нас насчет этого вашего Семина, что он за человек? — попросил Логунов.

— Он не человек, он урод…

Рассказа Колодникова все слушали в полной тишине. Перечень преступлений этого семнадцатилетнего гаденыша потряс всех.

— И это за неполных три дня?! — спросил в конце рассказа Логунов.

— Да.

— Жуть! Такого я, действительно, не упомню.

— Теперь вопрос о том, где искать этого урода, — сказал Колодников.

— Деньги у него есть? — спросила Ольга.

— Да, около четырех тысяч.

— Надо блокировать город, и не только жд вокзал, автовокзал, но и особенно выезды из города, там, где он может поймать попутку, — предложила Ольга.

— Да это верно, — согласился Попов. — Самое хреновое что скоро станет темно, и он может уйти и в луга, и затаиться где-нибудь на дачах. А там, не дай боже, опять же дачники с утра пойдут.

— Сергей Александрович, вы ведь у нас в свое время учились работать по маньякам, — обратился Логунов к Шалимову, — подскажите что-нибудь нам, непросвещенным?

Шалимов невесело рассмеялся.

— Учился, это слишком сильно сказано. Читали нам лекции по этой тематике, в том числе и тот следак, что взял Чикатило. Но, это уж сколько лет прошло, я уж и не помню ничего. Это надо браться за него методично, выяснить, какое у него было детство, какое было окружение. У Чикатило, там брата съели на его глазах в военные годы, вот у него крыша и поехала. А что с этим стряслось, чего он крошить всех взялся направо и налево, этого я пока не пойму.

— Ну, выяснять причины трудного детства Семина нам некогда, — решил Логунов, — нам надо остановить его, пока он еще не накрошил в городе трупов. Гаишники город уже перекрыли, мы созвонились с линейщиками в Торске, Железногорске, чтобы они были особенно внимательны, ждали его на платформе электричек. Патрульных пустим по окраинам, два экипажа поставим на дорогах, ведущих в луга. Кстати, засаду у этой Нинки сняли?

— Нет еще, — сказал Шаврин.

— Надо снять, нам люди нужны еще на дачах.

Энергичное течение командирской мысли было прервано Колодниковым. Во время совещания он частенько поглядывал в сторону Астафьева. Тот, вроде бы, спокойно курил, даже отхлебнул чаю из стакана, предложенного Шавриным. Но Андрей видел, что Астафьев чем-то недоволен.

— Насколько я вижу, у Юрия Андреевича есть своя точка зрения, — сказал Колодников. — Нам будет интересно выслушать ее.

Логунов скептично улыбнулся, но Андрея поддержал Шалимов и Попов.

— Ну, выдайте нам, Юрий Андреевич, свою версию. Удивите нас, — на два голоса начали подначивать они Астафьева. Они давно знали своеобразное мышление своего молодого коллеги. И Юрий, поднявшись, согласился.

— Ну, есть у меня одна идея. Это так, на интуиции.

— Хорошо иметь интуицию, а не пурхаться с уликами, — засмеялся Логунов. У него были натянутые отношения с Астафьевым.

Юрий потушил сигарету в пепельнице, подошел к старому, но еще различимому плану района, за который отвечало третье отделение милиции.

— Андрей, дай мне карандаш, — попросил он Колодникова, а потом начал аккуратно отмечать на плане какие-то точки. — Насколько я помню свой участок, а я тоже работал на нем лет семь назад, это будет вот так.

— Да, ты верно отметил все места преступлений Семина, — согласился Колодников.

— А теперь вот такое замечание. Все свои убийства он совершил в районе диаметром не более трехсот метров от собственного дома. В этом же кругу жили все его подельники.

— И что? — не понял Логунов. — Что из этого вытекает?

— Из этого вытекает вот что. Он прожил здесь все свои семнадцать лет. Когда его отпустили, он вернулся сюда и продолжил убивать. Он не уйдет отсюда и после того, как на него началась охота.

Кто-то за спиной Ольги засмеялся.

— Это противоречит логике… — начал Шалимов. Но Астафьев его прервал.

— Это противоречит логики человека, но Семин не человек. Вспомните, как он себя ведет: первое убийство, дикое, неконтролируемое, на глазах многочисленных свидетелей. Потом он выходит из камеры, и чтобы делал другой человек? Он бы либо совсем перестал убивать, либо затаился до времени. Этот же в тот же вечер убивает того мужика на эстакаде. Ночью, когда никто этого не видел. Зверь учится. Потом эти два бомжа, тоже почти никто не видел, кроме того бомжа. Но он даже не запомнил лиц убийц. Потом Фокины, затем таджики, эта бомжиха в подвале. Практически все убийства бессмысленны. Они, эти его друзья, говорят, что ему нравилось убивать?

— Да, — Колодников кивнул головой, — он и их подсадил на этот крючок. Жук в первый раз, на эстакаде, говорят, блевал. Потом привык. Таджиков кромсал уже с удовольствием. Кол вообще горло одному из них перерезал.

— Кстати, тела этих таджиков нашли? — спросил Логунов.

— Да, но еще не поднимали, — ответил Шаврин. — Там они лежат, видно даже, но нужны болотные сапоги, и вообще, — он махнул рукой, — болото.

— А насчет этого, в эстакаде, как проверили? — настаивал подполковник.

Снова ответил Шаврин. И это «удовольствие» досталось ему.

— Да, только там вообще придется с ним помучиться. За три дня на этой жаре тело разбухло, вверх его не достанешь. Единственный выход — долбить блоки отбойным молотком и вынимать снизу.

— Жуть! — Ольга передернула плечами.

— Еще какая, — согласился Шаврин и сморщился. — Вонища там! Мухи, черви!

Логунов вернул разговор в первоначальное русло.

— Ну, расписал ты нам этого Семина красиво, не спорю. Так что же ты все-таки нам посоветуешь? — спросил Логунов Астафьева.

— Надо искать его тут. Оставить засаду у этой Нинки, посадить людей к нему в квартиру, и искать где у него была нычка.

— А ты думаешь, она у него была? — спросила Ольга.

— А как же. Логово есть у всех волчат. Лежка, где он будет в безопасности. Если его нет там сейчас, он придет к нему позже.

В это время сам Семин пробирался по руинам недостроенного хлебокомбината. Их было даже видно из окна третьего отделения милиции, но он не знал, что сейчас там решается его судьба. Это монументальное сооружение начали строить при социализме, да так и не достроили. Кирпичи, керамзит, часть плит, тех, что удалось отковырять без ущерба для здоровья, народ разобрал себе на память. Но, все равно, бетонные колонны и цеха стояли еще внушительным памятником человеческой расточительности. Семин знал это сооружение досконально, он вырос, играя на этих руинах. Но сейчас он попал сюда случайно, убегая с места последнего преступления. А потом зачастившие по улицам патрульные машины окончательно загнали его сюда, подальше от глаз людских.

Он пробирался по лабиринтам умершей стройки, раздумывая, остаться ему ночевать здесь, или поискать место получше, поукромней. Он знал эту стройку, но не любил ее. Тут все было слишком громадно, а он любил малые размеры, там, где можно было свернуться калачиком. В полумраке он увидел, как по дороге, в десяти метрах от стройки снова промчалась патрульная машина, и, недовольно скривился. Пришлось идти дальше, вглубь этого бетонного саркофага. Вскоре в нос ему ударил дым костра. Где-то рядом жгли дерево. Для кого-то это было просто дымом, но он знал, что может скрываться за этим. Семин оживился, и вскоре он действительно вышел на живой огонь. У костра сидел худощавый, заросший бородой мужик в старой, заношенной ковбойке, и азартно, как могут есть только голодные люди, выгребал из банки и забрасывал в рот тушенку. При этом его доставали комары, так что он той же ложкой отгонял их от лица, почесывал свежие укусы, а порой чесал волосы, где явно свирепствовали кровососущие уже другой породы.

— Приятного аппетита, — сказал Семин, присаживаясь у костра. Бомж засмеялся.

— С аппетитом у меня проблем нет, — заявил он, потом показал новенькому банку. — Будешь? Тебе оставить?

Семин хотел есть, но не до такой степени, чтобы из одной банки с бомжом. Этих изгоев времени он не любил, хотя частенько, по его бродяжьей натуре, Семе приходилось с ними общаться. С прошлой пятницы он вообще вывел формулу, что уничтожать бомжей это не только благо, но и его обязанность. За это все остальные должны были его даже благодарить, ведь он очищал мир от отбросов.

— Нет, не надо, — отказался он. — Как тебя зовут?

— Чача.

— Как?! — удивился Семин.

— Чача, — повторил бомж. — Грузинский виноградный самогон. Я как-то пробовал этот божественный напиток, он мне так понравился. Знаешь, пьешь его как обычную водку. Потом голова ясная, настроение как после бабы, а шевельнуться не можешь. Ноги отказывают в первую очередь, потом руки. Сильно мне эта штука понравилась.

После этого Чача откуда-то из-под задницы достал и кинул в сторону Семина еще одну банку тушенки. Тот благодарно кивнул, достал свою финку, и, вскрыв банку, начал есть мясо прямо ножом.

— Мне мать всегда говорила, что есть с ножа нельзя, злым будешь, — сказал Чача.

— Мне тоже так же говорила, только она умерла. Давно умерла.

Сема чуть подумал, достал из внутреннего кармана плоскую, полулитровую фляжку коньяка, открыл ее, выпил с горла половину, остальное передал новому другу. Тот пришел в восторг.

— У-у! «Инстенбург»! Это ж надо, а!

— Допивай, — велел Семин, а сам принялся доедать холодное, волокнистое мясо.

Чача допил коньяк, и его быстро, как всех алкоголиков, развезло.

— Это я тебя хорошо сегодня встретил, а то мне больше стакана денатурата сегодня ничего не перепало, — поделился он своей радостью.

Семин скривился.

— Как вы пьете только эту дрянь!

Чача засмеялся.

— Нет! Тут есть один секрет. Денатурат не надо пить сразу. Сначала в него надо добавить кипяченой воды, пойдет реакция, он станет теплым. Потом зажимаешь бутылку большим пальцем, встряхиваешь, и одновременно поджигаешь спичкой или зажигалкой. Такой получается факел! Ты представить не можешь. По метру! Там отжигаются все сивушные масла, и остается один спирт. После этого пьешь его как водку, и никакого вреда.

Все это Семин выслушивал с интересом, его тоже «накрыла» волна опьянения. Потом он поудобней устроился на земле, и тут почувствовал, что нечто твердое мешает ему сидеть. Запустив руку в карман трико, он вытащил пистолет. Увидев оружие, Чача засмеялся.

— Боже мой! Пистолет, настоящий, табельный «Макаров», тысяча девятьсот пятьдесят первого года постановки на вооружения.

— А ты откуда это знаешь?

— Как откуда, я же все же, офицер, господин капитан.

Он шутливо приложил к голове ладонь.

— Честь имею, капитан Власов, Алексей Семенович.

— Врешь? — не поверил Сема.

— Нет, было-было! Служил, еще в Германии даже служил…

Он что-то рассказывал о жизненных неудачах, приведших его в этот подвал жизни, но Сема его не слушал, а вертел в руках свой трофей.

— А как он работает? — спросил он у бывшего вояки.

— Дай сюда, покажу.

Чача бесцеремонно отобрал у него оружие.

— Смотри, первым делом опускаешь предохранитель вниз, потом передергиваем затвор. Потом взводим курок. И, все, можно стрелять.

— А как его обратно, это…

— А это еще проще. Вот, на предохранитель, и все.

Потом Чача вытащил из ручки обойму, рассмотрел ее на свет, и удовлетворенно кивнул головой.

— Полный комплект, семь патронов, один в стволе. На, учись.

— Значит, снимаем с предохранителя, потом передергиваем затвор…

Чача замахал руками.

— Сейчас уже не надо, патрон в стволе. Так ты его выкинешь зазря. Взводи курок. Все! Можно стрелять.

— Ну, спасибо, — пробормотал Семин, и, направив ствол в лоб своему учителю, нажал на спуск.

Выстрел прозвучал для него неожиданно сильно, так, что он вздрогнул, и невольно выпустил из рук оружие. Но еще убийственно этот выстрел подействовал на Чачу. Тело бывшего офицера так быстро откинуло назад, что, только встав на ноги, и склонившись, Сема увидел на его лбу красную точку пулевого отверстия. Как ни странно, но это убийство Семину совсем не понравилось. Он не почувствовал трепета тела умирающей жертвы. Но зато Семин как-то сразу возомнил себя неуязвимым.

Он подобрал пистолет, поставил на предохранитель, как учил его Чача, сунул его в карман, и шагнул в темноту.

"Ну, теперь мне все по хрену!" — решил он.