Глава двенадцатая.

Не так давно в шведском городе Стокгольме бандиты грабили банк и захватили заложников. Несколько дней грабители и пленники прожили бок о бок, что здесь означает «были окружены полицией, которая засела снаружи, а потом сумела схватить бандитов и отправить их в тюрьму». Однако когда заложников наконец освободили, власти обнаружили, что они подружились с бандитами. С тех пор для того, чтобы описать человека, который подружился с тем, кто взял его в заложники, и употребляется выражение «стокгольмский синдром».

Однако существует и другое выражение, которое описывает куда более распространённую ситуацию — когда пленник не становится другом подобных людей, а считает их негодяями и с каждой минутой

презирает их всё больше и больше, отчаянно выжидая, не представится ли возможность спастись. Это выражение — «синдром Коварной Горы», и именно с этим явлением столкнулась Солнышко Бодлер, глядя вниз с вершины замёрзшего водопада и обдумывая сложившуюся ситуацию.

Девочка провела очередную бессонную ночь в кастрюле под крышкой, отмыв её растопленным снегом. Конечно, Солнышку было холодно, потому что ветры Мёртвых Гор проникали в кастрюлю сквозь отверстия в крышке, и конечно, Солнышку было больно, потому что зубы у неё стучали от холода и прикусывали губы, но дело было не только в этом: Солнышку было досадно. Младшей Бодлер, несмотря на её разведывательные способности, не удалось подслушать разговоры негодяев и выяснить, где находится последнее убежище, в котором должны были встретиться члены Г. П. В. , как не удалось и узнать ничего нового об ужасном плане по новобранцам, который разработали мужчина с бородой, но без волос, и женщина с волосами, но без бороды. Когда труппа собралась на скале пообедать, они всё это обсуждали, но стоило Солнышку подобраться поближе, чтобы услышать их разговоры, негодяи косились на неё и меняли тему беседы. Солнышку казалось, что единственной её удачей на сегодня был ужин, который она приготовила и который труппе понравился. Когда она подала злодеям блюдо Фальшивого Весеннего Салата, никто не стал жаловаться, и все до единого взяли себе добавки.

Однако во время ужина от внимания Графа Олафа и его сотоварищей ускользнула одна очень важная деталь, и Солнышко была этому очень рада. В ознаменование Фальшивой Весны младшая Бодлер приготовила, как и обещала брату и сестре, всевозможные овощи с грибами. В её рецепт входили пакет грибов, банка каштанов и брикет мороженого шпината, и чтобы разморозить шпинат, Солнышку пришлось сунуть его под рубашечку. Однако в последний момент Солнышко решила не класть в свой салат громадный баклажан. Когда Вайолет отметила, что баклажан, наверное, весит не меньше Солнышка, младшую Бодлер посетила блестящая мысль, и она не стала крошить баклажан зубами на мелкие кусочки, а спрятала его за сдутой шиной автомобиля Графа Олафа, а теперь, когда встало солнце и негодяи начали обычную утреннюю перебранку, девочка выволокла баклажан и покатила его к кастрюле. Катя баклажан, Солнышко посмотрела на замёрзший водопад, с виду казавшийся всё менее и менее замёрзшим. Она знала, что внизу находятся её брат и сестра, а также Куигли, и, хотя она их не видела, ей было приятно думать, что они рядом и, если план сработает, скоро она будет с ними.

— Что ты там делаешь, девчонка?

Солнышко едва успела затолкнуть баклажан под крышку кастрюли, как услышала голос одной из приспешниц Олафа. У палатки стояли, потягиваясь на утреннем солнышке, две женщины с напудренными лицами.

— Синенький, — ответила Солнышко, что значило «Я придумала план, в котором задействован этот баклажан, и запросто могу вам об этом рассказать, потому что вы всё равно не понимаете ни слова из того, что я говорю».

— Болтает, — со вздохом сказала вторая белолицая женщина. — Я начинаю думать, что Солнышко действительно беспомощный младенец, а вовсе не шпионка.

— Гу-гу-га... — начала Солнышко, но не успела она произнести последнее «га», как полог палатки Графа Олафа откинулся. Негодяй и его подруга стояли в лучах утреннего солнца и явно предвкушали, что новый день — суббота — станет для них очень важным. Одеты они были парадно, иначе говоря, «напялили на себя такие странные наряды, что младшая Бодлер от изумления даже забыла договорить последнее «га». Как ни удивительно, Граф Олаф даже умылся и облачился в новенький, с иголочки костюм, на первый взгляд сшитый из материи в горошек. Однако, хоть и не сразу, Солнышко увидела, что каждая горошинка — это на самом деле крошечный глаз, в точности такой же, как татуировка Олафа, значок Г. П. В. и прочие глаза, отравившие жизнь Бодлеров с того ужасного дня на пляже, поэтому смотреть на новый костюм Графа Олафа для неё было всё равно что смотреть на целую толпу негодяев, каждый из которых глядит в ответ на младшую Бодлер. Но как бы ужасен ни был вкус Графа Олафа, туалет Эсме Скволор был ещё кошмарнее. Солнышко не могла припомнить, чтобы ей приходилось видеть столь огромное платье, и не понимала, как такое количество ткани умещалось в палатке и как после этого там ещё осталось место для двух спящих негодяев. Платье было сделано из множества слоёв блестящей ткани всевозможных оттенков жёлтого, оранжевого и красного, изрезанных в виде острейших треугольников, так что слои словно бы впивались друг в друга, а от плеч платья затейливыми изгибами вздымалось чёрное кружево. Платье было такое громоздкое и вычурное, что Солнышко не представляла, как его вообще можно носить, но когда подруга злодея сделала ещё один шаг из палатки, всё стало ужасающе ясно. Эсме Скволор нарядилась огромным костром.

— Какое славное утро! — прокаркал Граф Олаф. — Только подумайте — к вечеру в моей труппе будет неслыханно много новичков!

— И они нам пригодятся, — согласилась Эсме. — Мы все вместе будем трудиться на общее благо — сожжём дотла последнее убежище!

— Только представлю себе отель «Развязка» в огне — и становится так радостно, что хочется откупорить бутылку вина! — провозгласил Граф Олаф, и Солнышко прикрыла рот руками, чтобы негодяи не услышали, как она ахнула. Она поняла, что отель «Развязка» и есть последнее убежище! Олаф в возбуждении непреднамеренно выдал это название, что здесь означает «произнёс его, несмотря на то что младшая Бодлер находилась рядом».

— Только представлю себе, как в небо взмоют все орлы, и становится так приятно, что хочется закурить модную пурпурную сигарету! — провозгласила Эсме и нахмурилась. — Только у меня ни одной не осталось. Экая неудача.

— Прошу меня извинить, ваше эсмечество, — сказала одна из белолицых женщин, — но у подножия водопада я вижу пурпурный дымок.

— Правда? — взволнованно откликнулась Эсме и посмотрела туда, куда указывала приспешница Олафа.

Солнышко тоже посмотрела туда и увидела знакомый султан пурпурного дыма. В лучах восходящего солнца султан становился всё выше и выше. Младшая Бодлер не могла понять, зачем брат и сестра подают ей знаки и что они хотят ей сказать.

— Странно, — заметил Олаф. — Вообще-то в штабе гореть вроде больше нечему.

— Только погляди, сколько дыма, — алчно проговорила Эсме. — Наверное, там целая пачка этих сигарет. Денёк даже лучше, чем я думала!

Граф Олаф улыбнулся, а потом повернул голову и впервые заметил Солнышко.

322.

— Пусть-ка младенец слазает вниз и принесёт тебе сигареты, — распорядился он.

— Дасэр! — воскликнула Солнышко.

— А вдруг она заберёт все сигареты себе? — прошипела Эсме, сердито глядя на девочку. — Я лучше сама.

— Но если ты полезешь вниз, у тебя уйдёт на это несколько часов, — возразил Олаф. — Разве ты хочешь пропустить выполнение плана по новобранцам? Я так люблю, когда люди попадаются в мои ловушки!

— Я тоже, — согласилась Эсме. — Не беспокойся, Олаф. Я живенько обернусь. Лазать я не собираюсь. Возьму сани и съеду с водопада — никто и моргнуть не успеет.

— Эх! — не сдержалась Солнышко. Она имела в виду нечто вроде «Я тоже собиралась поступить именно так», но её снова никто не понял.

— Замолчи, зубастая, и прочь с дороги! — велела Эсме.

Она промчалась мимо младшей Бодлер, и Солнышко поняла, что к подолу платья подруги злодея пришито что-то такое, отчего оно на ходу потрескивает, так что Эсме была похожа на костёр не только с виду, но и на слух. Послав Графу Олафу воздушный поцелуй, Эсме схватила сани, принадлежащие мужчине с бородой, но без волос, и женщине с волосами, но без бороды.

— Я мигом, дорогой, — сказала она. — Вели младенцу лечь поспать, чтобы она не видела, что мы затеваем.

— Эсме права, — заявил Олаф, глядя на Солнышко с жестокой улыбкой. — Забирайся в кастрюлю. Ты такая беспомощная уродина, что на тебя и смотреть-то противно.

— Золотые слова, красавчик, — закивала Эсме и злобно захихикала, усаживаясь в сани на вершине водопада. Две белолицые женщины бросились ей услужить и подтолкнули сани, а Солнышко послушалась Эсме и исчезла с глаз Олафа.

Нетрудно догадаться, что взрослую женщину в пышнейшем платье, похожем на костёр, съезжающую в санях от источника Порченого Потока к двум его рукавам и замёрзшему озерцу у подножия водопада, невозможно не заметить, даже издалека. Вайолет первой увидела яркое пятно, мчащееся по склону, и наклонила зеркальце Колетт, при помощи которого она снова ловила солнечные лучи, чтобы зажигать Горючие Пурпурные Возжигатели, которые она сложила горкой прямо перед ловчей ямой. Морщась от резкого запаха дыма, Вайолет обернулась к Клаусу и Куигли, которые укладывали поперёк ямы последнюю обгорелую доску, чтобы ловушка стала окончательно незаметной.

— Глядите, — сказала Вайолет, указывая на спускавшуюся фигуру.

— Думаешь, это Эсме? — спросил Клаус.

Вайолет прищурилась на летящие сани.

— Наверняка. Ведь никто, кроме Эсме Скволор, не наденет такого наряда, — рассудила она.

— Давай-ка спрячемся за аркой, пока она нас не заметила, — сказал Куигли.

Бодлеры согласно кивнули и осторожно направились ко входу в библиотеку, тщательно обойдя ловчую яму.

— Хорошо, что яму больше не видно, — сказал Клаус. — Её чернота напоминала мне ужасную шахту лифта в доме номер 667 по Мрачному Проспекту.

— Сначала Эсме заманила туда твоих брата и сестру, а потом и нас, — объяснила Вайолет Куигли.

— А теперь мы говорим «с волками жить — по-волчьи выть» и заманиваем её саму, — смущённо сказал Куигли.

— Об этом лучше не думать, — вздохнула Вайолет, хотя мысли о нечестности ловушки тоже не покидали её. — Солнышко скоро будет с нами, а остальное неважно.

— Посмотрите-ка, — сказал Клаус, кивая на арку. — Раньше я этого не замечал.

Вайолет и Куигли подняли головы, посмотрели, куда он указывает, и обнаружили у себя над головой, прямо под крупными буквами «Библиотека Г. П. В. » три крошечных слова.

— «Здесь царит покой », — прочитал Куигли. — Как вы думаете, что это значит?

— Наверное, это что-то вроде девиза, — решил Клаус. — В Пруфрокской подготовительной школе над входом тоже был вырезан девиз: Memento Mori.

Вайолет покачала головой.

— Мне кажется, дело не в этом, — сказала она. — Когда я слышу эту фразу, мне что-то вспоминается, но едва-едва.

— Здесь и вправду спокойно, — задумчиво произнёс Клаус. — С тех пор как мы тут очутились, мы не видели ни единого снежного комара.

— Разве ты не помнишь, что их отпугивает запах дыма? — спросил Куигли.

— Конечно помню, — ответил Клаус и выглянул в арку, чтобы поглядеть на приближавшуюся Эсме. Яркое пятно достигло уже середины водопада и направлялось прямо к ловчей яме. — Дыма от пожара было столько, что теперь комары, наверное, сюда вообще не вернутся.

— Но ведь без снежных комаров лососи в Порченом Потоке могут оголодать. Они же питаются снежными комарами. — Куигли полез в карман и открыл книжку. — А без лососей оголодают орлы в Мёртвых Горах. Разрушение штаба Г. П. В. может привести к куда более гибельным последствиям, чем я думал раньше.

Клаус встрепенулся.

— Когда мы шли вдоль Порченого Потока, пепла в воде было столько, что рыбы даже кашляли, — сказал он. — Помнишь, Вайолет?

Он повернулся к сестре, но она его едва слушала. Она всё ещё не сводила глаз с арки, стараясь припомнить, откуда она знает эти слова.

— Они так и звучат у меня в ушах, — проговорила Вайолет. — «Здесь царит покой». — Она прикрыла глаза. — Наверное, это было очень давно, ещё до твоего рождения, Клаус.

— Может быть, кто-то тебе это сказал, — предположил Куигли.

Вайолет изо всех сил пыталась что-то вспомнить, но воспоминания были туманны, словно горы. Ей виделось лицо матери и отец, который стоял рядом в костюме, таком же чёрном, как пепелище штаба Г. П. В. Губы их шевелились, но разобрать слова Вайолет не удавалось. Как она ни старалась, память была нема, будто могила.

— Нет, мне их не говорили, — произнесла наконец Вайолет. — Мне их пели. Кажется, мои родители давным-давно пропели мне слова «Здесь царит покой», но почему — я не знаю. — Она открыла глаза и посмотрела на брата и на друга.

— Кажется, мы делаем что-то не то, — сказала она.

— Но мы же решили, что по закону джунглей с негодяем будем бороться его же негодяйскими методами, — возразил Куигли.

Вайолет кивнула и сунула руку в карман, снова наткнувшись на хлебный нож. Она подумала о тёмной яме и о том, как закричит Эсме, когда туда свалится.

— Знаю, что решили, — ответила она. — Но если Г. П. В. и вправду означает Группу Пожарников-Волонтёров, то эта организация создана для того, чтобы бороться с пожарами, а не зажигать их. Поэтому волонтёры наверняка не одобрили бы нашей идеи — ведь если бы они попытались тушить пожары огнём, весь мир давно бы сгорел.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — кивнул Куигли. — Если девиз Г. П. В. — «Здесь царит покой», то нам не подобает совершать неподобающие поступки наподобие устройства ловушек — даже для негодяев.

— Когда я заглянул в ловчую яму, — тихо заметил Клаус, — то вспомнил одно соображение, которое прочитал в книге знаменитого философа. Он говорит, что если собираешься бороться с чудовищами, надо постараться самому не превратиться в чудовище. А если долго глядеть в бездну, бездна тоже начинает глядеть в тебя. — Клаус посмотрел на сестру, а потом на приближающуюся Эсме, а потом на обгорелые доски, прикрывавшие западню. — «Бездна» — та же «яма», — продолжал он. — Мы устроили для Эсме бездну, чтобы она в неё свалилась. Как чудовища.

Куигли записал слова Клауса в свою записную книжку.

— А что случилось с этим философом? — спросил он

— Умер, — ответил Клаус. — Я думаю, Вайолет, ты права. Мы же не хотим быть такими же чудовищами и негодяями, как Граф Олаф.

— Что же нам делать? — спросил Куигли. — Солнышко по-прежнему в плену у Графа Олафа, а Эсме вот-вот будет здесь.

Если мы не найдём выхода из положения прямо сейчас, будет поздно.

Едва тройняшка закончил эту фразу, до детей донеслось кое-что, из-за чего они едва не заключили, будто уже опоздали. Клаус, Вайолет и Куигли, притаившись за аркой, услышали грубый скрежет — сани доехали до низа водопада и резко остановились, а с губ Эсме Скволор сорвался победный смешок. Три волонтёра высунулись из-за арки и увидели, как подруга злодея вылезает из санок, алчно улыбаясь. Но как только Эсме оправила громадное платье-костёр и шагнула к дымящимся Горючим Пурпурным Возжигателям, Вайолет на неё больше не смотрела. Вайолет смотрела на землю в нескольких шагах перед собой. Там лежали три круглые тёмные маски — их там бросили, оказавшись у развалин штаба, Вайолет, Клаус и Куигли. Тогда они решили, что маски им больше не понадобятся, но теперь старшая Бодлер поняла, что ошибалась. И когда Эсме сделала ещё шаг к ловушке, Вайолет бросилась к маскам, поспешно натянула одну из них и выскочила из убежища под потрясёнными взглядами брата и друга.

— Стойте, Эсме! — закричала она. — Тут ловушка!

Эсме застыла на месте и с любопытством посмотрела на Вайолет.

— Ты кто такая? — спросила она. — Зачем так наскакивать? Какое злодейство!

— Я волонтёр, — ответила Вайолет.

Губы Эсме, густо намазанные оранжевой помадой в тон платью, искривились в усмешке.

— Волонтёров тут нет, — заявила она. — От штаба камня на камне не осталось!

Клаус взялся за маску следующим и тоже вышел навстречу Эсме Скволор.

— Пусть наш штаб разрушили, — сказал он, — но дело Г. П. В. живёт!

Эсме сердито взглянула на брата с сестрой, словно не знала, пугаться ей или нет.

— Может, и живёт, да проживёт недолго, — нервно ответила она. Платье у неё потрескивало. Злодейка сделала ещё шаг к ловушке. — Вот сейчас я до вас доберусь...

— Нет! — закричал Куигли и выскочил из-за арки, тоже натянув маску и стараясь не упасть в собственноручно вырытую яму. — Не подходите, Эсме! Ещё шаг — и вы свалитесь в нашу ловушку!

— Вы притворяетесь, — проговорила Эсме, однако с места не тронулась. — Просто вы хотите оставить все сигареты себе.

— Это не сигареты, — ответил Клаус, — а мы не лжецы! Стоит вам ступить на доски — и вы провалитесь в очень глубокую яму!

Эсме с подозрением взглянула на него. Она весьма осмотрительно — что здесь означает «не свалившись в очень глубокую яму» — нагнулась, отодвинула одну доску и посмотрела в ловушку, которую устроили дети.

— Ну и ну, — сказала она. — Вы и вправду вырыли ловушку. Разумеется, я ни за что бы в неё не попалась, но, должна признать, яму вы выкопали что надо.

— Мы хотели вас поймать, — объяснила Вайолет, — чтобы в обмен на вас выторговать Солнышко Бодлер. Но...

— Но у вас не хватило духу дойти до конца, — с насмешливой улыбкой продолжила за неё Эсме. — Вы, волонтёры, не способны на решительные поступки.

— Ничего себе решительный поступок — заманить человека в ловчую яму! — воскликнул Куигли. — Это же злодейство!

— Не будь ты дураком, — ответила Эсме, — ты бы понял, что решительный поступок и злодейство — это примерно одно и то же.

— Он не дурак! — вспылила Вайолет. Разумеется, она понимала, что обижаться на столь смехотворную особу не стоит, но ей так нравился Куигли, что она не могла вынести, когда его обзывали грубыми словами. — Он привёл нас к штабу по карте, которую сам начертил!

— Он такой начитанный! — добавил Клаус.

Услышав эти слова, Эсме запрокинула голову и расхохоталась так, что потрескивающие слои её громадного платья заколыхались.

— Начитанный! — повторила она подчёркнуто гнусным тоном. — Начитанность в этом мире ещё никому не помогла! Много лет назад мне велели целое лето читать «Анну Каренину», но я сразу поняла, что эта дурацкая книжка мне ни к чему, и бросила её в камин! — И она со смешком нагнулась и подобрала ещё несколько обугленных дощечек, а потом отшвырнула их в сторону. — Только поглядите на свой драгоценный штаб, вы, волонтёры! От него ничего не осталось, прямо как от моей книжки. А теперь поглядите на меня! Я красива, я элегантна, я курю сигареты! — Она снова захохотала и стала глумливо тыкать в детей пальцем. — Если бы вы не потратили кучу времени, сидя носами в книжки, вы бы уже заполучили обратно вашего драгоценного младенца!

— Мы и так её получим, — твёрдо ответила Вайолет.

— Правда? — насмешливо спросила Эсме. — И как вы намерены это сделать?

— Я намерена поговорить с Графом Ола-фом, — сказала Вайолет. — А он отдаст её мне.

Эсме опять запрокинула голову и захохотала, однако энтузиазма в её голосе поубавилось.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась она.

— То, что сказала, — отозвалась Вайолет.

— Гм-м-м, — подозрительно протянула Эсме. — Дайте-ка подумать. — И подруга злодея зашагала туда-сюда по замёрзшему пруду, а её громадное платье потрескивало с каждым шагом.

Клаус наклонился к уху сестры.

— Что ты делаешь? — спросил он. — Ты что, серьёзно считаешь, что мы сможем простыми уговорами добиться, чтобы Граф Олаф отдал нам Солнышко?!

— Не знаю, — шепнула Вайолет, — но это всё равно лучше, чем заманивать врага в ловушку.

— Не стоило рыть эту яму, — согласился Куигли, — только мне кажется, что идти прямо в руки Графу Олафу тоже не стоит.

— На то, чтобы снова взобраться на Коварную Гору, понадобится время, — рассудила Вайолет. — Пока долезем, что-нибудь да придумаем.

— Надеюсь, — кивнул Клаус, — но если мы ничего не придумаем...

Клаусу не удалось сказать, что произойдёт, если они ничего не придумают, так как Эсме захлопала в ладоши, чтобы привлечь внимание детей.

— Если вы и вправду хотите поговорить с моим другом, — заявила она, — то я могу привести вас к нему. Если бы вы были хоть чуточку поумнее, то поняли бы, что он у вас прямо под носом.

— Мы знаем, где он, Эсме, — заверил её Клаус. — Он на вершине водопада, у источника Порченого Потока.

— Тогда вы, наверное, знаете, как туда попасть, — сказала Эсме. Вид у неё был глуповатый. — Сани вверх по склону не ездят, так что я, честно говоря, не понимаю, как туда добраться.

— Она придумает, — сказал Куигли, показывая на Вайолет.

Вайолет улыбнулась своему другу, благодаря его за поддержку, и закрыла глаза под маской. Она снова услышала песню, которую ей пели, когда она была совсем крошкой. Вайолет уже придумала, как троим детям вместе с Эсме подняться ко склону, однако, раздумывая о путешествии, она вспомнила о песне, о которой не вспоминала много лет. Не исключено, что и вам пели эту песню, когда вы были маленькими, — быть может, желая вас убаюкать, развлечь во время долгой автомобильной поездки или научить секретному шифру. Песня называется «Итци-Паучонок», и печальней этой песни на свете не сыщешь. В ней рассказывается о том, как некий паучок пытается взобраться по водосточной трубе, но стоит ему достичь середины, как его смывает поток воды — не то начинается дождь, не то кто-то злонамеренно включает кран, а в последних строках песни паучок решает снова влезть по трубе, и скорее всего его снова смоет водой.

В последний раз взбираясь по замёрзшему водопаду, Вайолет Бодлер не могла не вспомнить о бедном паучке. Бок о бок с нею по склону карабкались Куигли и Клаус, а за собой они тащили Эсме Скволор вместе с её санями. Приладив две последние вилки к ботинкам Клауса, Вайолет велела спутникам обвязать кожаные ремни санок вокруг поясов и тянуть подругу злодея за собою по льду. Добираться таким образом до вершины Коварной Горы было сущим мучением, особенно после того, как трое детей всю ночь не спали, выкапывая ловчую яму, к тому же вполне могло случиться так, что стекавшая по льду вода Порченого Потока смоет их, словно того паучка из песенки, которую слышала Вайолет, когда была маленькой девочкой. После того как по склону дважды вскарабкались на кошках-вилках, проехались на санях и посветили на него ярким солнцем Фальшивой Весны, лёд стал тонким и хрупким и после каждого шага слегка дрожал. Было ясно, что склон измучен не меньше, чем сами альпинисты, а лёд скоро совсем растает.

— Н-но! — кричала Эсме из санок. Этим криком подбадривают вьючных лошадей, но восхождение он ничуть не облегчал.

— Хорошо бы она замолчала, — прошептала под маской Вайолет.

Она постучала по склону канделябром, и кусочек льда откололся и упал на пепелище штаба. Вайолет поглядела ему вслед и вздохнула. Ей никогда не увидеть штаб Г. П. В. во всём его великолепии. И никому из Бодлеров это не удастся. Вайолет никогда не узнает, как приятно было готовить в кухне обед, глядя на два рукава Порченого Потока и болтая с прочими волонтёрами. Клаус никогда не узнает, как приятно было отдохнуть в тишине и покое библиотеки и изучать тайны Г. П. В. , устроившись в удобном кресле и положив ноги на пуфик с такой же обивкой. Солнышку никогда не удастся включить проектор в кинозале, попрактиковаться в искусстве ношения фальшивых усов в учебном центре маскировки или посидеть в гостиной за чаем, лакомясь миндальным печеньем по рецепту моей бабушки. Вайолет не придётся ставить химические опыты ни в одной из шести лабораторий, Клаусу — упражняться на брусьях в гимнастическом зале, а Солнышку — готовить для тренеров по плаванию десерты со жжёным сахаром. И никому из Бодлеров не доведётся познакомиться с лучшими и самыми любимыми волонтёрами — ни с инструктором-механиком С. М. Корнблатом, ни с доктором Айзеком Ануистлом, ни с тем храбрым волонтёром, который выбросил сахарницу из кухонного окна, чтобы она не погибла в огне, и смотрел, как она уплывает по рукаву Порченого Потока. Ничего подобного Бодлерам не суждено увидеть, как мне не суждено ни увидеть снова мою обожаемую Беатрис, ни достать из холодильника корнишон, который я там оставил, и поместить его на должное место в зашифрованный сандвич. Разумеется, Вайолет не знала, сколько всего ей не доведётся изведать, однако, глядя вниз на обширное пепелище штаба, она не могла избавиться от чувства, что всё путешествие в Мёртвые Горы оказалось столь же бессмысленным, сколь бессмысленным было стремление наверх маленького паукообразного, песня о котором ей никогда не нравилась.

— Н-но! — снова закричала Эсме, ехидно хихикая.

— Эсме, пожалуйста, перестаньте, — попросила Вайолет, нетерпеливо обернувшись. — Ваше дурацкое «н-но» только мешает нам лезть.

— Если мы будем лезть помедленнее, это может оказаться нам на руку, — прошептал сестре Клаус. — Чем больше времени отнимет у нас восхождение, тем лучше мы сможем обдумать, что сказать Графу Олафу.

— Можно сказать ему, что он окружён, — предложил Куигли, — или что все волонтёры на свете готовы арестовать его, если он не отпустит Солнышко.

Вайолет покачала маской.

— Он нам не поверит, — сказала она, вонзая кошку-вилку в лёд. — Ведь с вершины Коварной Горы ему видно всё и вся. Он сразу поймёт, что, кроме нас, тут нет волонтёров.

— Но что-то мы наверняка можем сделать! — воскликнул Клаус. — Неужели мы затеяли это путешествие зря?

— Конечно, не зря! — ответил Куигли. — Мы нашли друг друга и разгадали некоторые тайны, которые не давали нам покоя.

— Но хватит ли этого, чтобы одолеть всех негодяев на вершине? — проговорила Вайолет.

Вопрос Вайолет был не из простых, и ни Клаус, ни Куигли не знали ответа на него, поэтому, вместо того чтобы строить предположения — что здесь означает «продолжать тратить силы на его обсуждение», — они решили удвоить усилия, что здесь означает «в молчании продолжить трудное восхождение до самого источника Порченого Потока». Выбравшись на плоскую вершину, они сели на краю и стали изо всех сил тянуть за кожаные ремни. Втащить Эсме Скволор и сани по склону и выволочь их на Коварную Гору было так трудно, что дети не замечали, кто стоит рядом, пока не услышали прямо за спиной знакомый скрипучий голос.

— Кто это сюда лезет? — свирепо спросил Граф Олаф.

Дети, едва дыша после восхождения, обернулись и увидели злодея — он стоял возле своего длинного чёрного автомобиля в компании двоих жутких сотоварищей и подозрительно глядел на волонтёров в масках.

— Мы думали, что вы придёте сюда по тайной тропе, а не станете карабкаться по склону, — сказал мужчина с бородой, но без волос.

— Нет-нет-нет! — быстро ответила Эсме. — Это не те, кого мы ждём. Это волонтёры, которых я встретила в штабе.

— Волонтёры? — удивилась женщина с волосами, но без бороды, но голос у неё был не такой низкий, как обычно.

Негодяи глядели на детей, нахмурившись так же растерянно, как и Эсме, словно не знали, глумиться над ними или бояться их, а крюкастый, две женщины с напудренными лицами и три бывших работника Карнавала сбежались поглядеть, почему их негодяйский начальник вдруг замолчал. Хотя Бодлеры очень устали, они быстро отвязали от поясов кожаные ремни и вместе с Куигли обернулись к врагам. Разумеется, сиротам было очень страшно, но оказалось, что если лица скрыты под масками, можно беспрепятственно высказать свою точку зрения, то есть «обратиться к Графу Олафу и его сотоварищам так, словно сиротам вовсе не страшно».

— Мы устроили ловушку, чтобы поймать вашу подругу, Граф Олаф, — сказала Вайолет, — но не захотели становиться такими же чудовищами, как вы.

— Врут они всё! — завизжала Эсме. — Они хотели заграбастать себе все сигареты, а я их поймала и заставила втащить меня вверх по водопаду, будто лошадок!

Средний из Бодлеров не стал слушать чепуху, которую несла подруга злодея.

— Мы пришли за Солнышком Бодлер и без неё не уйдём, — твёрдо сказал Клаус.

Граф Олаф нахмурился и поглядел на них сверкающими глазами, словно хотел разглядеть, кто таится под масками.

— А почему вы полагаете, будто я отдам вам пленницу только потому, что вы так велели? — спросил он.

Вайолет принялась лихорадочно соображать, оглядывая окрестности в поисках подсказки. Граф Олаф наверняка был уверен, будто трое в масках — это члены Г. П. В. , и Вайолет не сомневалась, что стоит ей найти нужные слова, и Графа Олафа удастся победить, не став при этом такой же злодейкой, как и он сам. Но ни самой Вайолет, ни её брату и другу, стоявшим рядом в молчании, не удавалось найти эти слова. Их продувало ветрами Мёртвых Гор, и Вайолет сунула руки в карманы, снова наткнувшись пальцем на длинный хлебный нож. Ей уже начало казаться, что лучше было бы поймать Эсме в ловушку. Граф Олаф понемногу перестал хмуриться, и губы его начали кривиться в победной усмешке, но едва он открыл рот, собравшись заговорить, как Вайолет заметила две вещи, которые придали ей надежды. Она увидела, во-первых, две записные книжки — одна глубокого оттенка лилового цвета, а другая — тёмно-синего: эти книжки виднелись из карманов Клауса и Куигли, и в них были записаны все сведения о Г. П. В. , которые только удалось найти в сгоревшей библиотеке штаба. Во-вторых, на глаза ей попалась посуда, расставленная на плоском камне, служившем труппе Графа Олафа столом. Солнышко заставили вымыть эту посуду, оттирая её подтаявшим снегом, а теперь она разложила её под лучами солнца Фальшивой Весны. Вайолет увидела стопку блюдец, украшенных знакомым изображением глаза, ряды чашек и крошечный сливочник. Но в чайном сервизе не хватало одного предмета, и именно поэтому Вайолет повернулась к Графу Олафу, улыбаясь под маской.

— Вы отдадите нам Солнышко, потому что мы знаем, где находится сахарница, — сказала она.