"Капли корсара" - читать интересную книгу автора (Корнаков Герман)

Глава 9

…Тянулись медленно похожие друг на друга больничные дни. Иван чувствовал себя намного лучше. Сердце не беспокоило, но постоянно привязанный к больничной койке и днем и ночью капающей системой он отлежал себе все бока и постоянно порывался встать. Оксана всячески пресекала эти попытки, но и она не могла усмотреть за ним, когда он ночью держа в одной руке стойку с капельницей пробирался в ординаторскую и смачно, до головокружения затягивался у окна сигаретой. Долго прохлаждаться он не умел и поэтому скоро его стали видеть разгуливающего по отделению все с той же стойкой от капельницы и раздающего на лево и на право указания.

— Болеть иногда нужно — говорил он, но болеть главному врачу просто неприлично. Его уговаривали, Оксана ругала, он внимательно всех слушал, но продолжал делать свое. Как-то вечером Оксана не удержалась и устроила ему в кабинете истерику. Вспомнила всех до седьмого колена, плакала, уговаривала, просила подумать хотя бы о ней и о сыне….

— Подумай сама, если я буду делать все, что мне советуют, то проще лечь и умереть, а я еще хочу пожить — сопротивлялся Иван, но в палату все же вернулся.

В один из дней, когда от праздного пребывания, на больничной койке у Ивана ужасно ныла спина, в дверях палаты появился Семеныч. Его скуластое, обветренное лицо, накинутый на плечи, не по размеру маленький белый халат и целлофановый пакет с яблоками изменили унылую больничную картину. От Семеныча пахло свободой, и яблоками. Широко раскинув руки, он обнял Ивана и без приглашения по-хозяйски уселся рядом на койку.

— Вот и хорошо. Хорошо, что ты Семеныч пришел, а то я совсем закис. Держат меня, видишь, на привязи — Иван кивком головы показал на стойку с системой и пузырьками. Иван хотел еще что-то добавить, но в палате материализовалась Оксана. Не добрым взглядом она посмотрела на егеря и без предисловия начала рассказывать о каких-то ботинках, которые собралась купить Ивану. Не надо быть семи пядей во лбу, что бы понять, что поговорить с Иваном сегодня не получится, поэтому Семеныч быстро встал и под прицелом Оксаниных глаз, кланяясь, как китайский болванчик, удалился из палаты.

— Ну и зачем ты его так? Человек приехал проведать больного друга, а ты его выгнала. Я что здесь разве под арестом и ко мне на свидания можно приходить только с санкции прокурора? — Иван обиженно вздохнул и откинулся на подушку.

— Пока ты здесь, я тебе и прокурор, и врач, и жена и все в одном лице, а этого выхухоля лесного, знала бы, что придет, и на порог бы не пустила. Гришку на тот свет своей пьянкой отправил и к тебе, наверняка, приперся с первачом. Мне Вань живой муж нужен, а не фото на трюмо. Выгнала… будет нужно выгоню, и не сверли, не сверли меня обиженными глазками. Лекарства лучше вовремя пей, — Оксана все это говорила, но в ее голосе не было злобы или обиды. Она говорила скорее это по привычке. Говорила, а сама была готова расплакаться. Говорила так, что бы спрятать свой страх, который постоянно жил в ее душе. Жил и мучил ее с того самого дня, когда она впервые увидела бледное лицо Ивана, его мгновенно посиневшие губы и руку судорожно пытавшуюся расстегнуть ворот рубашки. Сколько раз она вытаскивала его с того света…. а он… Оксана всхлипнула и как не пыталась себя сдержать, все же заплакала.

Иван не любил мокрые сцены. Он вообще не любил когда кто-то плачет. В такие минуты в его душе, что-то переворачивалось, и он был готов пойти на любые уступки или просто опрометью бежать. Бежать, что бы ни слышать этих больно ранящих сердце всхлипываний и не видеть ниагарские потоки Оксаниных слез. Говорят, что у мужчин на генетическом уровне заложена не переносимость к женским слезам. Так или нет, но у Ивана она точно была.

— Вот и поговорили, — Иван беспокойно заерзал на койке, словно высматривая, куда бы ему спрятаться.

Дни шли, и Иван чувствовал себя вполне прилично, но Оксана всячески оттягивала его выписку, надеясь хоть в этот раз сделать все, как положено.

— Тебе положена реабилитация в санатории — говорила она, а сама в первую очередь думала о том, как подольше не допускать его до повседневной житейской суеты.

Иван не возражал, тем более, что и сам не помнил когда последний раз где-то отдыхал. Неотложные больничные дела, строительство дома, которое тянется уже шестой год, съедали без остатка все его отпускные дни, а тут, можно сказать, подвернулась халява, так, почему бы и нет.

Все постепенно входило в свою колею, вот только мысль о Гришке, как ржавый гвоздь засела в сознании и не давала покоя. Иван ни как не мог смириться с тем, что Григория больше нет, а больше всего злило то, что он так и не понял от кого он скрывался и что собственно такого важного на этой проклятой флешке? Конечно, он понимал, что эта история еще не закончилась и что она рано или поздно ему еще аукнется, но где и когда? Чего ждать и кого или чего бояться? Вот вопросы, которые крутились постоянно в его голове. Понять все это сложно, а прояснить эту ситуацию собственно без Гришки ни кто не мог, а те, кто могли и хоть что-то знали, явно скрывали. Даже Семеныч и тот молчал и не особенно любил говорить на эту тему, хотя и не вооруженным глазом было заметно, что он о чем-то догадывается, но говорить не хочет, и каждый разы, как уж, ускользает от вопросов Ивана. "Засранцы, все засранцы и майор этот плешивый тоже засранец. Приходил, расспрашивал, Пинкертон не доделанный. Образование техникум строительный, а туда же. Когда последний раз видели…. да зачем он к вам приехал…. Если бы я знал зачем"… В такие минуты Иван сильно заводился, краснел и Оксана не понимая, что с ним происходит тут же начинала суетиться и подсовывать таблетки и капать в рюмку очередные пятьдесят капель корвалола. Выпив, Иван несколько успокаивался, но только внешне. В душе, он по-прежнему постоянно чувствовал себя в чем-то виноватым. Виноватым так, словно из-за него все это произошло, и смерть Григория он тоже почему-то ставил себе в вину. Ни чего, ни чего, вот выберусь в санаторий там и разберемся что к чему, а пока он всячески старался гнать от себя дурные мысли.

Григория похоронили в Питере. За телом приезжали люди из какой-то навороченной питерской ритуальной конторы. Как не уговаривала Ивана жена, но проститься с Гришкой, прежде чем его заварили в цинк, он все же пришел. Сколько раз Иван видел эти цинковые ящики в Афгане да и потом, а тут… Комок подступил к горлу и как не старался но предательская слеза все таки покатилась. Гришка ушел, а с ним как будто ушла вся юность и молодость Ивана. Стукнув по крышке Гришкиного гроба, словно злясь на него, Иван ссутулился и неуверенной походкой, даже не взглянув в сторону стоявшей рядом Оксаны, побрел к больничному зданию. Наверное, впервые за много прожитых совместно лет Оксана увидела его другим. Сейчас ей показалось, что Иван сильно постарел, и болезнь превратила его в шаркающего ногами старика. Эта мысль напугала ее и, вытирая на ходу слезы, она побежала за мужем.

Смерть Григория они не обсуждали, как и цель его приезда. Сразу же, как все произошло без совместных договоренностей на эту тему легло беспрекословное табу, но сегодня… их прорвало, словно плотину и целый вечер они говорили, говорили, вспоминали, плакали и снова говорили. Говорили, понимая, что оба потеряли часть своей жизни, ту, которая всегда живет в нашей памяти, годы проходят, а нам кажется, что все это было еще вчера. Воспоминания, воспоминания…..

Афганская война, ранение, госпиталь и пустая квартира, в углу которой сиротливо стоял чемодан "мечта оккупанта" с небрежно набросанными вещами Ивана. Жена уехала, забрав с собой дочь, и прекрасно живет с гражданским человеком, не думая о тяготах и лишениях воинской службы и унылой жизни офицерской жены в забытом богом военном городке. Может он этого и боялся, когда все реже и реже стали приходить письма, а может, ждал, но не думал, что это произойдет именно так. С досады начал пить. Пить так, что узнавшие об этом родители в одночасье собрались и приехали к нему в гарнизон. Задушевные беседы результата не дали и поэтому его старые, мудрые родители, боясь потерять сына, решили его женить. Иван собственно и не сопротивлялся. Последний год он только и делал, что пил и поэтому жизнь вся проходила как в тумане.

— Скажешь жениться, женюсь, лишь бы вы меня не пилили, — говорил, думая о том, когда любимые предки свалят в любимый город Горький, в любимый дом и перестанут опекать любимого сына.

— Женюсь. На ком скажете, на той и женюсь, — провоцировал он, не догадываясь о том, что предки всерьез озадачились и усердно подыскивают кандидатуру.

Еврейские связи были запущены, и вот на пороге его дома появилась миловидная Оксана. Так случилось, что увидев, ее он не просто был согласен жениться и бросить пить, он сам теперь был готов бежать за ней на край света, лишь бы она была рядом. Их брак по расчету полностью спланированный родителями Ивана состоялся, а через год, в мае, родился Сашка. Глазастый, похожий на Ивана карапуз, сцементировал их союз и сделал его прочным на долгие годы. Когда Сашке исполнилось семь, Иван ушел с военной службы и уехал к родителям в Горький. Радости им это появление явно не принесло. В хрущебе стало тесно, и не унывающая матушка заговорила о великих перспективах, открывающихся для людей их национальности на исторической родине. Ровно через год серебристый лайнер уносил их на ПМЖ в Израиль. Сашка рос, Иван работал, а Оксана? Оксана тоже работала и пыталась хоть как-то сводить концы с концами, мучаясь от жары и вечной нехватки пресловутых шекелей. Розовая мечта разбилась о каменные плиты древнего города. Обратная дорога в Россию была долгой и трудной. Семь лет они придумывали, как вылезти из долгов, в конце концов, бросили все и сбежали, укрывшись в далеком поселке не досягаемом для Израильских кредитных банков. Сашка стал совсем взрослым и однажды объявил родителям, что уезжает к деду, в теперь уже Нижний Новгород, где хочет учиться и стать как дед юристом. С одной стороны это решение обрадовало Ивана, но с другой было обидно, что сын не хочет идти по родительским стопам. Может и к лучшему, думал Иван, провожая сына.

О смерти Григория Алексеевича — дяди Гриши, как называл он его с детства, Сашка узнал из газет и небольшого ролика на ТВ. Обычно он особо и не интересовался смишными новостями, но сегодня газетами был завален офис, а новостную программу на ТВ все коллеги просмотрели и пережевали не по одному разу. Газеты писали, что в далекой Российской глубинке, находясь на отдыхе, скончался известный врач Григорий Алексеевич Палвывчев — директор Петербургского центра новых медицинских технологий, разработчик уникальных противоопухолевых препаратов. Медицинская общественность выражает соболезнования родным и близким…., а на ТВ долго и непонятно рассказывали о лекарственном препарате, разработанном Палвычевым, находящемся в стадии клинических испытаний в онкологических центрах страны…. Известие о смерти Григория Алексеевича по-настоящему расстроило Сашку, ведь дядя Гриша не только старинный друг отца, но и человек который принял большое участие в его жизни….

С момента, как Александр уехал учиться в Нижний, Иван попросил Григория присмотреть за парнем, что Гриша с большой охотой и делал, помогая ему, как сыну. Помог поступить на юрфак университета, пристроил на работу в свое Нижегородское отделение, а самое главное — познакомил Александра с Викой, его дочерью. С этого дня Григорий Алексеевич стал для Александра практически вторым отцом. Сашка лез из кожи лишь бы угодить дяде Грише, конечно не просто так, а с целью хоть как-то приблизиться к Вике. Дело в том, что с момента их знакомства с Викторией он просто потерял голову. Влюбился, как говорят с первого взгляда, а вот Викторию этот провинциал не впечатлил. Даже скорее раздражал своей чистотой и наивностью взглядов, но все же от ее взгляда не ускользнули искорки в Сашкиных глазах, его симпатичная, и чем-то запоминающаяся внешность. Зато Григорий Алексеевич радовался их встрече, как ребенок. Бог даст — думал он….

Узнав ближе Александра, и привязавшись к нему, у Григория Алексеевича зародилось желание, вернее тайная мечта. Мечтал он поставить свадебные столы по всей Ямской…… но мечты сами в жизнь не воплощаются и поэтому родился план…. Однажды, Григорий Алексеевич объявил Виктории, что она будет учиться не в Питере, а в Нижнем, чем удивил абсолютно всех. Однако, удивляться было собственно нечему. Это решение вызрело у Григория давно и основывалось на том, что для того чтобы стать настоящим врачом, а Виктория хотела именно этого, требуется пожертвовать всем и бросить всю свою жизнь на алтарь науки. Почему бы это не сделать в Питере? — возражали ему. А Григорий твердил свое, что в Питере золотая молодежь, вкруг которой входила и Виктория, а молодежь эта не настроена позитивно и не отличается целеустремленностью в достижении своих целей, полностью полагаясь на своих родителей. Для проматывания родительских капиталов это подходит идеально, а вот для овладения искусством врачевания полностью противопоказано — это во первых. Во вторых потому, что Нижний это родина Григория, а в третьих это повод прекратить вечные семейные распри, между Викторией и Ларисой. Двадцать лет назад Лариса заменила Виктории мать, но по-настоящему стать ей так и не смогла. Когда Виктория подросла их отношения, мягко говоря, испортились, если не сказать большего. Большим было то, что последние два года они жили просто, как кошка с собакой и скорее по необходимости терпели друг-друга. Вот поэтому Григорий и решил не дожидаться боевых действий и отправить Викторию в Нижний Новгород. Ну и конечно потому, что в Нижнем сейчас учился Александр, а его он уже давно в тайне от всех рассматривал, как своего зятя.

…Цвела черемуха, кружились желтые листья, падал снег…. Ребята учились, редко встречались, Александр любил, а Виктория жила, своей жизнью не особо обращая внимание на цветы которые Сашка дарил ей по поводу и без, и тем, более не подозревая о плане Григория Алексеевича. Палвывчев по-отцовски расстроился, но почему-то верил, что когда-то все сложится, так как хочет он. По жизни Григорий всегда был настойчив и добивался своего, но иногда — говорил он — для этого требуется чуть больше времени, чем предполагаешь. Бог даст — думал он…., но Бог не давал…, может по тому, что они были такие разные, а может, потому что просто не пришло их время.

…. Как только Александр узнал о смерти дяди Гриши, он сразу позвонил Вике и родителям в Завидово….. сотовый Виктории молчал, домашний, ни кто не брал, а сотовые родителей были почему-то недоступны. Целый день он набирал номера пытаясь разобраться с тем, что происходит. Поздно вечером, отчаявшись, хоть что-то узнать, он все же поехал к Вике. Как назло стоянка такси пустовала. Быстрым шагом, направившись к станции метро, он автоматически продолжал перебирать телефонные номера. Взявшись за ручку входной двери подземки, Александр наконец-то услышал в трубке уставший голос матери….

…. После разговора с матерью он долго сопел в трубку, продолжая держать ее у уха, при этом, почему-то левой рукой, пытаясь раскурить очередную сигарету….

…Странно, думал Александр, бредя по ночному городу. Палвывчев уезжал здоровым на выставку в Прагу, а оказался вдруг в Завидове и внезапно умер, а отец…., отец лежит с инфарктом и неизвестно, что с ним будет…. мать в трансе….. Виктории нигде нет….

Вику Сашка искал несколько дней и нашел. Нашел на Московском вокзале, недалеко от железнодорожных касс. Она стояла у информационного табло и отрешенно смотрела на суетящийся вокзальный народ. Появлению Сашки она совсем не удивилась. Не говоря ни слова, Вика прижалась к его плечу и, вздрагивая всем телом, беззвучно заплакала. Он не пытался ее успокаивать, а просто стоял, боясь пошевелиться, и неловко гладил по растрепавшимся волосам. Она плакала, понимая, что осталась одна, абсолютно одна. Одна…. а Сашка?…., а Сашка теперь самый близкий человек на свете.