«…и всё, что видишь, записать»

Литература

«…и всё, что видишь, записать»

ЛИТКАРТА

Русская литература в Узбекистане: история с продолжением

Вадим МУРАТХАНОВ

Русская литература пришла на территорию Узбекистана с первыми русскими. Пионером туркестанской темы стал писатель и художник Николай Каразин, чьи бытописательские и батальные рассказы были популярны в XIX веке среди широкой российской аудитории. В 1910–1920 годы некоторой известностью пользовался долгие годы живший в Ташкенте поэт Александр Ширяевец, друг и единомышленник Есенина. Наконец, краткий визит самого Есенина в 1921 году, обросший легендами и слухами и предшествовавший написанию «Персидских мотивов», оставил глубокий след в памяти города. Напоминало об этой встрече классика с Ташкентом присутствие в городе Татьяны Есениной. Дочь великого поэта приехала в Ташкент в 1942 году и прожила здесь до самой своей кончины в 1992-м.

В военных сороковых бесценной прививкой для местной русской литературы стала эвакуация в Ташкент Анны Ахматовой, Алексея Толстого, Владимира Луговского… Их влияние на литературу республики трудно измерить в тиражах и наименованиях книг, но то, что сама почва здешней культуры получила благодаря эвакуации некоторую подпитку, сомнений не вызывает. Неслучайно ташкентские музеи Есенина и Ахматовой продолжают служить очагами русской культуры и местом встреч любителей поэзии.

Распад Союза застал русскоязычную литературу Узбекистана в приличной форме. С одной стороны, в начале 90-х ещё не приобрёл большого масштаба отток литераторов в Россию и на Запад. Идеологическая атмосфера и быт менялись не вполне уловимо, не вынуждая авторов и редакторов к поспешному бегству на разнообразные исторические родины. С другой стороны, зависимость от занятой своими проблемами бывшей метрополии сводилась к нулю, что освобождало уже не столько от, по сути, почившей к тому времени цензуры, сколько от невольного втягивания в водоворот политических страстей, который затронул тогда немало звучных имён советской литературы.

В литературе Узбекистана успешно работали в те годы поэты Александр Файнберг, Вадим Новопрудский, Михаил Книжник, Рифат Гумеров, прозаики Алексей Устименко, Сергей Спирихин и Вячеслав Аносов. В 1990 году вернулся из Москвы, чтобы возглавить республиканский журнал «Звезда Востока», Сабит Мадалиев, и последующее пятилетие стало, возможно, самым заметным и продуктивным периодом в истории этого издания.

В эти же годы в Узбекистане складывается ферганская школа поэзии. Основателем её, как принято считать, стал поэт и педагог Александр Куприн, писавший под псевдонимом Абдулла Хайдар; наиболее ярким и известным в России автором – Шамшад Абдуллаев. Ферганцы (кроме названных это Хамдам Закиров, Григорий Коэлет, Даниил Кислов, Ольга Гребенникова и др.) декларативно оставляли за русским языком функцию коммуникативного материала, ориентируясь в своих художественных поисках на западную верлибрическую поэзию и европейский кинематограф.

На фоне творчества ферганцев и начинающегося оскудевания русской речи неожиданно актуальной оказалась эстетическая платформа другого объединения поэтов – «Ташкентской поэтической школы». В него вошли Санджар Янышев, Евгений Абдуллаев (Сухбат Афлатуни), автор этих строк и ещё ряд поэтов. Ташкентцы, акцентируя свою принадлежность к культурному пограничью, искали литературные корни в первую очередь в русской поэзии XX века. В новейшей истории литературы Узбекистана представители «Ташкентской школы» имеют шанс остаться как основатели выходившего с 1999 по 2004 год русскоязычного альманаха «Малый шёлковый путь» и проводившегося в 2001–2008 годах Ташкентского открытого фестиваля поэзии. У этих интернациональных проектов были схожие цели: разрыв литературной изоляции, выход авторов Узбекистана на более широкую аудиторию – и, с другой стороны, знакомство читателя-узбекистанца с творчеством поэтов зарубежья, преимущественно ближнего. Литературные связи внутри СНГ в целом к концу 90-х оказались нарушены (впрочем, на глазах распадалась и возникшая в советские годы школа художественного перевода), и задача их восстановления выглядела самой насущной на тот момент. Наиболее интересным среди выпусков «Малого шёлкового пути» оказался 3-й, где в поэтическом разделе было широко представлено творчество и ташкентских, и ферганских поэтов – как живущих в республике, так и покинувших её к тому времени. В последнем, 5-м, выпуске альманаха опубликована стенограмма круглого стола «Русская литература в Средней Азии: пути и перспективы», где, возможно, впервые был поднят вопрос типологического разграничения работающих в современной литературе региона русских и русскоязычных писателей. Даже если автор не позиционирует, подобно ферганцам, своё отмежевание от русской литературной традиции, причислить к корпусу русской литературы некоторые написанные на русском языке тексты иногда бывает затруднительно. Препятствуют этому не столько словарь писателя, тематика произведений, восточные реалии в них, сколько своеобразный синтаксис, отражённый в тексте менталитет, совокупность культурных ценностей, опора на приёмы, характерные для литературной традиции Востока. Для иллюстрации можно сопоставить стихи сверхпопулярного в республике, не так давно ушедшего из жизни Александра Файнберга – и рубаи Сабита Мадалиева, одного из наиболее заметных среди пишущих на русском поэтов современного Узбекистана.

Более долговечным проектом оказался ташкентский альманах «Ark» (главный редактор – Рифат Гумеров). Если первые его выпуски были посвящены фиксации наиболее интересной неподцензурной, преимущественно авангардной ташкентской прозы позднесоветского периода и первых постсоветских лет, то сегодня вокруг этого издания группируются авторы, продолжающие жить и работать в стране на данный момент.

Нахождение Узбекистана и России в разных культурно-информационных полях приводит – приблизительно с конца 90-х – к возникновению своего рода двойных литературных иерархий. Некоторые пишущие на русском авторы достаточно популярны внутри республики, пользуясь в том числе признанием официальным, но не востребованы за её пределами. Известность других поэтов можно назвать «отражённой»: сначала они поверх местных литературных голов и структур заявляют о себе в зарубежных (прежде всего российских) изданиях – и лишь затем оказываются прочитаны и услышаны на родине. Этот феномен, впрочем, наблюдается сегодня и в других постсоветских странах.

Однако известность за пределами республики – именно в силу новой информационной ситуации – не всегда безусловный критерий качества литературы. И вниманию читателей хотелось бы предложить тексты авторов, принадлежащих как той, так и другой категории.

Среди живущих сегодня и пишущих на русском поэтов Узбекистана выделяются два имени, состоявшихся и приобретших известность ещё до 1991 года, – Сабит Мадалиев и Рифат Гумеров. От следующей волны, начинавшейся в 90-х, в литературном строю остались Шамшад Абдуллаев и вернувшийся в Ташкент после нескольких лет, проведённых в Санкт-Петербурге, Алексей Кирдянов. 2000-е принесли литературе Узбекистана знакомство с Сухбатом Афлатуни, Ларисой Дабижей, Людмилой Бакировой, Викой Осадченко, Баходыром (Бахом) Ахмедовым, Николаем Ильиным, Алиной Дадаевой… Массовый исход русскоязычной интеллигенции из региона заметно перетасовал литературные карты и сделал возможным выход на первые позиции в том числе и тех авторов, кто в силу разных причин в 80-е и 90-е находился за спинами коллег. Неслучайно на семинарах для пишущих на русском языке литераторов, которые ведёт с недавнего времени Алексей Устименко, можно встретить сегодня авторов любого возраста.

Трудно прогнозировать дальнейшее развитие в республике литературы на русском. Одно можно утверждать наверняка: наиболее плодотворным для неё остаётся путь взаимопроникновения, обмена и активного культурного взаимодействия, с одной стороны, с литераторами, пишущими на узбекском; с другой – с авторами, живущими за пределами Узбекистана. Русская литература здесь может взять на себя функцию своеобразного мостика, соединяющего Запад и Восток, одинаково важного как для узбекской, так и для русской культуры.

Сухбат Афлатуни

гнездо на моей голове                                                                                                                           

проснулся с гнездом на моей голове

сколько же я проспал?

а родные решили что я в чалме

что не снял перед сном тюрбан

потом заполз мне в постель соловей

и спросил сколько ж ты проспал?

он гнездо от моей головы отклеил

и на крыльях в окно убежал

а родные спросили а где чалма?

я в окно показал во-он там

но окно целиком занимала зима

и густел тишины фонтан

Бах Ахмедов

* * *                                                                                                                                                      

Мне хочется уснуть, забыв о том,

как тело светится, как плачут наши руки,

бессильные найти во тьме другого…

Забыть о той стене, что делит ложе,

о странном одиночестве, что любит

обоих нас сильней, чем мы – друг друга.

Проходит ночь, и всё, что остаётся, –

твой бледный силуэт на фоне утра,

и пустота над нами, в нас, за нами,

и старая, почти слепая жалость,

и время, что уснуло, как котёнок,

на тающем тепле одежды нашей.

Рифат Гумеров

* * *                                                                                                                                                      

Домой вернулся – не узнал

Двора.

Не год – домой не приезжал –

Не два.

И вот приехал – вырвавшись

Едва…

Кружится здесь от детства

Голова.

И пахнут апельсинами

Дрова.

И кажутся красивыми

Слова –

Простые, словно небо и

Трава.

И славы словно не было –

Молва…

И жизни словно не было –

Была.

Людмила Бакирова

* * *                                                                                                                                                        

Ставлю белые – в вазе – кувшинки,

закругляю дневные дела,

предзакатно алеют тропинки,

из подсолнуха жёлтой корзинки

мёд на лапках уносит пчела.

Птицы прячутся вечером в гнёзда,

дремлет сад, отступает жара,

месяц тает,

хозяйка с утра

топит печь и упавшие звёзды

выметает метлой со двора.

Алина Дадаева

* * *                                                                                                                                                     

В коридоре слепого отчаянья

Всякий раз обращаешься в слух,

Чья-то тень одиноко качается

На полу.

Чей-то голос скребётся за стенами,

Как о ветер – засохший ковыль,

Чей-то меч нависает над теменем

Восковым.

Тусклой спичкой проход освещается,

Замираю у тёмной двери:

Коридор впереди превращается

В лабиринт.

Виктория Осадченко

* * *                                                                                                                                                             

Оставить кофе на глоток;

оставить стирку на потом;

запрятать в стол на чёрный день

мой самый светлый сон под утро,

и чтобы холодом подуло,

и чтобы свитер твой надеть…

Река текла и утекла.

Когда на донышке – тепла,

в крови не остаётся лета.

Вокруг сплошное ОРВИ,

но я всё так же о любви,

внося в разброд посильно лепту.

Я слишком много говорю.

Пора вернуться к букварю:

вот аз, вот Азия, вот узкий

трёхдневный серпик в небесах.

Сесть у окна и буквы лузгать,

и всё, что видишь, записать.

Сабит Мадалиев

* * *                                                                                                                                                       

как беркут охраняющий пустыню

с вершины мною прожитых годов

я охраняю в памяти своей

воспоминанья о тебе

и снова

как солнце осени

рука твоя тепла

Алексей Кирдянов

ПОЕЗДКА В САД                                                                                                                                

Наконец вернулся я, и звенит трамвай:

«Место незнакомое, Алексей, узнай».

Новостройки «новые» – старые,

как свет.

Меж домами улочек и различья нет.

Солнцу негде спрятаться –

нет и деревца,

и довёз трамвай меня до старого кольца.

Здесь у поликлиники был когда-то сад.

Где же? – под себя подмял сад

Юнус-Абад.

Но готов проехать я в восемь лет назад,

чтоб сойти с трамвая в яблоневый сад.

Николай Ильин

ИЗ «СЕНТЯБРЬСКОГО»                                                                                                                         

Сентябрьский день отбрасывает свет

На блёклую поверхность саркофага

И выставляет прошлого портрет,

Где, как листва, пожухлая бумага.

Но сила осени склоняется ко сну.

Не спрашивай – я отвечать не буду:

Не объяснить, как я обрёл весну, –

Без тайны не бывает чуда!

Я навсегда из прошлого уйду,

Где осень мне оставила постскриптум,

Где высох цвет в заброшенном саду

И замер звук расклеившейся скрипки.

Я трону дверь неопытной рукой

И выйду в мир возвышенного детства –

В пространство времени,

что вечно предо мной,

Под звуки музыки, неведомой, как сердце… 

Прокомментироватьgt;gt;gt;

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: