За пригоршню серебреников

Театральная площадь

За пригоршню серебреников

ЗДЕСЬ ТАНЦУЮТ!

Как Большой театр отдал на откуп модному режиссёру «Золотого петушка» и как в нагрузку к опере были проданы русская культура и русская история

Уважаемый читатель! Если ты не любитель тоски, то брось мою статью сразу. Ежели ты, напротив, данное чувство романтически ценишь, то тем более. Тебе лучше пойти прямо в Большой и посмотреть «Золотого петушка» от Кирилла Серебренникова, поскольку моя рецензия на сей сценический опус будет столь же нудна, сколь тягомотен был сам спектакль. И поскольку без шуток в стиле третьесортного СТЭМа я надеюсь обойтись, то высот серебренниковской пошлости я достигну вряд ли.

Коснусь я вещей скучных: красоты, вкуса, ума, культуры дворянской и культуры народной, то есть того, что обычно не становится содержанием КВН.

Но сначала я обязан сказать о том, что удалось безусловно. Поскольку опера – это прежде всего музыка и вокал, то половина задач музыкальным руководителем постановки, Василием Серафимовичем Синайским, решена на отлично. Музыка слушается на одном дыхании до тех пор, пока на сцене не появляется первый человек. Рядом с «режиссёрской оперой» оркестр теряет убедительность, меркнет подле буйства фантазий первокурсника.

В дальнейшем лишь появление на сцене Александры Кубас, Шемаханской царицы польского извода, оживило моё восприятие музыкальной части. Резковатый тембр кому-то люб, кому-то нет, обсуждать голос пани Александры не стану. Скажу лишь, что рядом с остальными певцами она выглядела очень, очень достойно. Да и режиссёр не мешал ей петь, заставляя совершать сценические глупости. Но это был второй акт. Что было в первом, нужно описать!

Кто-то обманул Серебренникова, назвав «Золотого петушка» сатирой. Во-первых, сатирой Пушкина, во-вторых, Бельского и Римского-Корсакова, а в-третьих, на русский народ.

Возражу. Когда Пушкин хотел сказать о русском народе, он писал «Капитанскую дочку». На худой конец «Евгения Онегина», который тоже не сатира на дворянство. Поэт не был робкого десятка, он погиб, как подобает дворянину: с оружием в руках. Пожелай он выдать нелицеприятное о русских, высказался бы прямо. Не стал. Почему – не тайна, но об этом позже; тайна в другом: Звездочёт, Петушок, Царица имеют у поэта мистическую связь, в их сети попадает Додон. Здесь интересно, как эту связь вскроет режиссёр.

Указание на тайну есть у Римского-Корсакова: мы ещё не знаем ничего, но начинаем слушать музыку и тотчас ожидаем, что выйдут черноокие красавицы и изобразят нам филиал мусульманского рая. Не то у Серебренникова! Поперёк темы появляются горбоносые уборщицы и плосколицые грузчики. Для чего? Отсылка к современной Москве? Не только. Мало кто заметил (а я специально интересовался), что мальчик-петушок отнимается Звездочётом у условно среднеазиатской матери, а в финале ребёнка уводит Шемаханская царица!

Разбираться в этом лень. Скучно. Я хочу получать удовольствие от музыки, а мне подсовывают неумные шарады. Хотя, по справедливости, нашлись люди, которые первый акт восприняли с энтузиазмом.

Их захватила сатира на современное уродство. На смешение стилей, на армию, способную лишь плясать, на генералов, вызывающих смех, а не священный ужас. На правителей, которые слепо доверяют иностранным советникам и беззаветно надеются на нанопетушков. Можно извлечь из Серебренникова и смыслы, которые по-хорошему неполиткорректны. Но даже его брезгливое отношение к «чёрным» уступает место истерике, когда режиссёр говорит о ничтожности русского народа.

О нашей внеисторичности вопиет у постановщика всё! Нам в рамках одной картинки показывают: вся русская история, все русские сословия, все русские институты дурны. Мы опознаём данные нам русским модерном визуальные образы наших дворян: воротник-козырь, боярская шапка. Мы видим обобщённый мундир советского офицера. Родной настолько, что спутать его с каким бы то ни было другим невозможно. Мы замечаем стрельца. Перед нами глумятся над куколем русского патриарха; а двуглавым петухом нам дают понять, как следует относиться к имперскому гербу.

Можно ли так? Не Серебренникову – он, похоже, искренне нас ненавидит. Можно ли так главному театру государства русских? Я не оговорился: именно государству русских.

Наивно думать, что Пушкин поместил действие «Петушка» в условный мир народного театра по нерешительности. Нет, он следовал той здравой традиции, согласно которой «наши» всегда молодцы. Своих нельзя показывать дураками и уродами, в художественных образах мы должны видеть свою физиогномию такой, к какой мы стремимся. Задача была поставлена русским дворянством ещё в XVIII веке и следовала народным чаяниям. Культура дворян и культура крестьян сомкнулись. Было предписано запрещать изображение русской жизни нерусским художникам! Вопрос был казённой важности: формировался народ. Который имел непрерывную героическую историю, здоровый дух и здоровое тело, окончательно оформившееся после войны 1812 года как русское тело, славянское по антропологическим признакам. Государство весь следующий век развивалось как русское. Пушкин застал начало строительства, и, надо думать, был живым участником споров и творцом реальной истории русского народа.

Серебренников, похоже, не знает таких вещей. А если знает, то скрывает сознательно. Он противоречит Пушкину, противоречит Римскому-Корсакову (кстати, офицеру). Он прокукарекал своё, не замечая, что за звуки кругом.

Удивительно, как человеку, настолько лишённому музыкального слуха, как Серебренников, доверили постановку оперы! Ведь его прошлый опыт с «Фальстафом» Верди в Мариинском театре был, скорее, плох, нежели хорош (но не ужас-ужас, нет!). Нынешний – плох безоговорочно.

И дворянин, и пахарь, оба Серебренникову чужды, он глух к тайне жизни.

Герметическая составляющая «Петушка» смыкается с дворянским пафосом о государе: «властвовать нужно беззастенчиво» (К.Н. Леонтьев), а не «царствовать, лёжа на боку» (А.С. Пушкин). Царь должен быть воином всегда, иначе его участь печальна. Понимал ли это народ? Нет, конечно, он этим жил! Народ – явление природы, в основе реноваций которой лежит кровавая жертва и ритуальный каннибализм. Когда царь не проливает чужую кровь, он проливает свою. На этом держится мир, это глубже всех интеллигентских гуманистических бредней. Это страшно, за этим вечная загадка бессмысленного бытия. А тут Серебренников из лакейской со своей сатирой!

Дальше. Понимает ли интеллигенция, что над армией нельзя смеяться в принципе? Армия может быть самой разложившейся и небоеспособной в мире, но каждый гражданин обязан думать, что в ней ловкачи и герои. Для чего? Для того чтобы в случае войны, когда кадры слабого войска будут выбиты, с гордостью занять их место. Да, для этого нужен иной дух, иное видение перспективы, иной биологический ранг художника.

Осталось два замечания.

Первое. Второй акт вызвал отвращение не столько танцем Додона на гробах сыновей, не столько приветом Оскару Уайльду и Рихарду Штраусу с их «Саломеей», сколько похабством престарелых генералов, волею «режопа» выскакивающих из штанов при виде красотки. Есть мужской бог, который накажет каждого мужчину, унизившего мужа увядающего. Пойти на это можно лишь в полной уверенности, что под юрисдикцию данного бога не подпадаешь.

Второе. Странно даже, как недодумал свою мысль Серебренников до конца и не выкатил Звездочёта в кресле-каталке. Намёк на Хокинга был бы куда как ясен, тем более что показывает сказку нам именно астроном в «волшебном фонаре». А как изъясняется с миром Хокинг?

Что, покоробило, читатель? Да, так нельзя. А над русскими офицерами можно?

Ладно бы злость по отношению к русским, но ведь режиссёр демонстрирует более страшное: оскорбление красоты, вкуса, стиля. Он не может понять, что в условном мире пушкинского народного театра, помноженном на оперную условность Римского-Корсакова, нет места быту. Нет места повседневному жесту, нет места плоской сатире. В нём всё чересчур, но всё жестоко и красиво: там непрерывно звучит музыка, там не ходят, но танцуют или стоят. Там деспотизм формы.

Серебренников преодолел сей деспотизм – опера издохла. Её не смог спасти даже Синайский. Да и как бы он сделал это, если все усилия режиссёра были направлены на то, чтобы мешать исполнителям именно петь. То заставляя совершать их нелепые поступки, то наполняя сцену суетливостью базара и деловитостью менял, Серебренников своего добился: и бюджет освоил, и в русский народ плюнул, и русскую оперу показал крайне немузыкальной.

Талантище!

Евгений МАЛИКОВ

Прокомментироватьgt;gt;gt;

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: