"Гнездо индюка" - читать интересную книгу автора (Проскурин Вадим Геннадьевич)

6

— Мама мыла раму, — прочитала Алиса. — Рама мы… Рама мыла маму? Что за бред? Рон смущенно пожал плечами.

— Это учебник для детей, — сказал он. — Не знаю, почему в детских книжках принято писать такую ерунду. Традиция такая.

— Мы не рабы, — прочитала Алиса ниже. — Рабы не мы. Гм.

— Это для человеческих детей учебник, — пояснил Рон.

— Понятно, — вздохнула Алиса. От входной двери номера донесся какой-то шум.

— Дора, открой дверь! — крикнул Рон.

Некоторое время они молча сидели, прислушиваясь к звукам, доносящимся из прихожей. Затем входная дверь захлопнулась, а через минуту Дора вошла в кабинет. В руке она держала маленькую брезентовую сумочку.

— Алиса, глянь, что у меня есть, — сказала она.

— Это еще что такое? — спросила Алиса. Дора удивленно приподняла брови.

— Да ты совсем заучилась, подруга, — сказала она. — Собственное барахло не признаешь.

— Ах да… — пробормотала Алиса и почему-то покраснела.

Протянула руку, взяла сумку, расстегнула застежку, неловко дернулась, сумка упала на пол, барахло рассыпалось.

— Ух ты! — воскликнула Дора. — Какая смазка интересная! Ароматизированная, что ли? Этот твой Джон, я гляжу, такой затейник!

— А ну оставь сейчас же! — рявкнула Алиса. — Убери лапы, не хапай! Дора хихикнула и сказала:

— Ути-пути, какие мы грозные. Тут еще конфетки есть…

Алиса отбросила букварь и вскочила с кровати. Дора быстро протянула ей сумку и сказала:

— На, держи, недотрога. Алиса выхватила сумку и уставилась на Дору разъяренным взглядом.

— Никогда не бери мои вещи, — тихо, но очень грозно произнесла она. — Никогда! Дора пожала плечами и сказала:

— Как моим полотенцем пользоваться, так всегда пожалуйста, а как конфеткой поделиться… Да не морщись так, я все понимаю, грамотная стала, благородная…

— Дора, поди прочь, — приказал Рон.

Дора удалилась лисьей походкой — ставя ноги на одну линию и виляя задом. Рон дождался, когда она закроет за собой дверь и обратился к Алисе:

— Алиса, ты неправа. Дора, конечно, не такая развитая, как ты, но это не повод ее обижать. Она отнеслась к тебе по-доброму и ты…

— Я понимаю, — перебила его Алиса. — Извини. Я сама знаю, что неправа, но… Она замялась, не зная, как продолжить, и Рон пришел ей на помощь.

— Ты жалеешь, что ушла от Джона, — сказал он. — Заморочила ему голову и заставила продать тебя мне. Наслушалась, что обо мне говорят глупые орки, вообразила невесть что, а я оказался не принц из сказки, а живой человек, такой же, как Джон, но другой. А теперь ты смотришь на меня, вспоминаешь его, сравниваешь… А он действительно пользовался ароматизированной смазкой?

Алиса заплакала. Это было неожиданно — раньше Рон никогда не видел, как она плачет. Это было удивительно, такой сильный характер не часто встречается даже у человеческих женщин, не то что у орчанок. Но, выходит, не слишком сильный у нее характер, раз предел сил так быстро достигается.

— Не могу поверить, — продолжал Рон. — На вид сэр Джон — такой солдафон, весь из себя уставной, а по жизни такой… гм… нежный… Алиса негодующе фыркнула.

— Как же, нежный, — пробормотала она. — Убийца он безжалостный по жизни, для него человека убить — как в носу поковырять. А в постели — да, нежный…

Алиса всхлипнула, попыталась утереть слезы рукой, но только размазала. Рон протянул ей носовой платок, она утерлась, высморкалась и протянула обратно. Рон брезгливо отстранился.

— Очень странное чувство у меня сейчас, — сказала Алиса. — Душа как бы мерцает из одного состояния в другое. То кажется, что счастье огромное свалилось, а то наткнешься на что-нибудь этакое — и как мордой в дерьмо. Я, наверное, непонятно говорю…

— Нет, все понятно, — сказал Рон. — Очень даже понятно. Вот что, Алиса. Посиди здесь, почитай букварь, потренируйся, а я пойду, пройдусь.

Алиса что-то сказала ему вслед, но он не услышал. Вышел из комнаты, коротко бросил Доре:

— Будешь Алису обижать — уши оторву.

Вышел из номера, наткнулся рассеянным взглядом на неприметную дверь, ведущую в подвал и далее в подземный ход, подумал: «И чего здесь Зак пост не поставит, дыра же в периметре охраны…», оборвал эту мысль и пошел вниз, в подвальный бар.

— Косяк? — предложил бармен.

— Пока не надо, — покачал головой Рон. — Чай и каких-нибудь пирожных… хотя нет, косяк тоже принеси, но попозже.

Уселся в мягкое кресло, откинулся на спинку и прикрыл глаза. Алиса не сказала ему ничего особенного, а изъяснялась она так косноязычно, что ее слова можно понять вообще как угодно, но… Почему-то ее бессвязное бормотание разбередило его душу. Да и не такое уж бессвязное, основную мысль она выразила очень точно. Душа мерцает из одного состояния в другое. Очень точно сказано. Рон тоже чувствовал нечто подобное, но не мог выразить словами. И кто из них, спрашивается, тупое животное?

Это началось около шестидесяти дней назад, когда примерно в таком же баре, разве что более обшарпанном, Рон познакомился с Заком Харрисоном. Поначалу Рон решил, что Зак — такой же менеджер среднего звена, как он сам. Зак держался с ним очень просто и свободно, на равных, невозможно было поверить, что он рыцарь, рыцари не такие — высокомерные, чванливые… Но Зак был совсем другой — умный, понимающий, честный, он так зажигательно говорил о правах, свободах, справедливости… В какой-то момент Рон сказал ему:

— Знаешь, Зак, не будет от твоих слов никакого толка. Менеджеры по барам могут болтать о чем угодно, но будь ты рыцарем или, скажем, аэдилом, ты бы не стал так говорить. Ты бы радовался, что тебе довелось быть угнетающим, а не угнетаемым, а о всяких правах и свободах даже и не думал бы! Зак загадочно улыбнулся и сказал:

— Вообще-то я рыцарь. Не веришь? Хочешь, в следующий раз меч принесу?

Рон смутился и стал бормотать что-то несвязное, дескать, приношу смиренные и искренние извинения, но Зак посмотрел на него печально и сказал:

— Я думал, ты смелый, а ты только языком болтать горазд.

И тогда душа Рона переключилась в другое состояние. Он увидел себя со стороны, каким он сейчас представляется Заку — очередной бестолковый болтун наподобие тех столичных придурков, что собираются в толпу, хором орут: «Не дадим вырубить Бомбадилов лес!», нескладно поют хором песни протеста, а как только на горизонте появляются первые орки городской стражи в форменных жемчужных браслетах — разбегаются в ужасе. А самое противное — все это правда, Рон действительно именно такой болтун. Или не такой?

— Я смелый, — заявил Рон. — Рыцарь ты или нет — мне плевать. Все люди созданы богами равными. Зак рассмеялся и хлопнул Рона по плечу. А Рона понесло дальше:

— Я смелый, — повторил он. — Я вообще ничего не боюсь, а когда покурю, как сейчас, я вобще любое могу! Ты не смотри, что я тихий и скромный, я прокуратора знаешь на чем вертел? Думаешь, я его уважаю?! Да он ворюга прожженный, тварь подколодная, чтоб его Калона с обоих концов поимел! Знаешь, сколько он ворует?

— Не знаю, — покачал головой Зак. — И ты тоже не знаешь.

— А вот и нет! — воскликнул Рон. — Думаешь, он все операции сам прорабатывает? Да у него мозга не хватит! Он тупой! Все казнокрадство через меня идет!

Зак воровато огляделся по сторонам, и Рон понял, что громкость следует убавить.

— Что-то я тебя не совсем понимаю, — сказал Зак. — Ты так говоришь, будто гордишься всей этой мерзостью.

— А что мне еще остается? — пожал плечами Рон. — Плетью томагавка не перешибешь. Там наверху все одной цепью скованы. Ну, допустим, подготовлю я компромат, отвезу в столицу, и что? Зарежут меня по-тихому, и всё.

— Может, и зарежут, — сказал Зак. — А может, и не зарежут. Видишь ли, Рон, в целом ты прав, но в одной мелочи ошибаешься. Те, кто наверху, скованы не одной цепью, а несколькими разными. Между олигархами есть противоречия.

— Да хватит тебе трындеть! — возмутился Рон. — Есть противоречия, нет противоречий, все равно до маленьких людей олигархам дела нет! Вот был бы ты сам олигархом — тогда еще можно было бы о чем-то говорить. Но ты же не олигарх! Зак не поддержал шутку Рона. Он сказал, совершенно серьезно:

— Я вхожу в число ближайших помощников Стивена Тринити. Я имею право отдавать приказы его именем. Мы с тобой можем стать плетью, которая реально перешибет этот томагавк. Рон почувствовал, что трезвеет.

— Ты серьезно? — спросил он. — Ты серьезно предлагаешь мне предать господина?

— Интересный ты человек, — улыбнулся Зак. — Когда разговоры разговариваешь, Джерри Смит для тебя ворюга прожженный и змея подколодная. А как до дела дошло — сразу господин. Хорошо еще, что хозяином его не называешь.

— Ты на что это намекаешь? — возмутился Рон. — Я не раб! То, что я делаю, я делаю по собственной воле.

— Однако твоей воли пока хватает только на гадости, — сказал Закю. — Да ты не расстраивайся, это обычное дело. Жаловаться на несправедливость люди любят, а исправлять ее своими руками — не любят. Потому что страшно. А потом удивляются: «Почему мир такое дерьмо?»

— Почему, почему… — проворчал Рон. — По жизни он дерьмо! Да ты и сам тоже хорош! Ты же не ради справедливости меня уговариваешь! Сейчас средства на оборону дистрикта распиливает Адамс, а ты хочешь, чтобы их распиливал Тринити. А справедливость тут ни при чем.

Выслушав эту отповедь, Зак довольно молчал, пристыженно, как показалось Рону. Но когда Рон открыл рот, чтобы сказать что-нибудь глумливое и закрепить победу в словесном споре, Зак его опередил.

— Клянусь Джизесом, Эпаменидом и Докинзом, что я тебе не лгал, — заявил он. — Когда я говорил о правах, свободах и справедливости, я не лгал ни в единой мелочи. Я действительно верю в то, о чем говорю. Большинство людей привыкли считать всех, кто стоит выше их, мерзавцами, но это не всегда верно. А когда это неверно, это так одиноко… Но ты все равно не поймешь.

Зак залпом допил чай и положил банкноту на край стола, явно намереваясь встать и уйти.

— Подожди, — попросил его Рон. — Поклянись тремя богами, что когда Смит будет разоблачен, ты не допустишь, чтобы вся эта бодяга началась по новой. Чтобы орков больше не записывали как рыцарей, чтобы…

— Не поклянусь, — покачал головой Зак. — Это не в моих силах, я не бог, чтобы сразу исправить всю несправедливость под солнцем. Я могу лишь чуть-чуть повернуть путь бытия в нужную сторону, но не более. И только если ты мне поможешь.

— Ты приехал сюда специально, чтобы меня завербовать, — сказал Рон. Он не спрашивал, он утверждал. Зак принял это утверждение как должное.

— А если я тебя сдам Смиту? — спросил Рон.

— Не сдашь, — сказал Зак. — Будешь долго колебаться, но не сдашь. Джерри Смит сдал бы, а ты не сдашь. Потому что ты не такая прожженная дрянь, у тебя еще сохранилось немного совести. Жаль, что ее сохранилось меньше, чем я полагал.

— Ну как ты не понимаешь! — воскликнул Рон. — Я не боюсь нагадить Смиту и Адамсу, мне на них плюнуть и растереть. Но чем Тринити лучше Адамса?

— Сейчас объясню, — сказал Зак. — Только мне придется раскрыть некоторые тайны. Я не стану брать с тебя подписку или, там, угрожать, но ты сам должен понимать…

Через полчаса Рон согласился сотрудничать с Заком. А через десять дней Рон и Зак двигались к столице в сопровождении двух рыцарей и полутора десятков орков. В двух седельных сумках ехали толстые пачки документов, которые должны были переродиться в смертный приговор для сэра Джеральда Смита.

Зак не врал, он действительно верил в добро, справедливость и права человека. Более того, он верил в права орков. Рон был потрясен, когда орк-воин по имени Тяжелый Танцор подошел к Заку со спины, хлопнул его по плечу и запросто сказал:

— Приколись, Зак, какой огромный мухомор я нашел, когда отливать ходил! Зак ничуть не обиделся, обернулся спокойно и сказал:

— Фигасе мухомор! Только не жри его до вечера, я тебя к седлу привязывать не собираюсь.

— Да что я, без понятия, что ли? — возмутился Тяжелый Танцор и пошел хвастаться мухомором дальше.

— Он назвал тебя кратким именем, — потрясенно произнес Рон.

— Да, конечно, — конечно Зак. — Видишь ли, у нас в команде особые отношения. Он однажды спас мою жизнь, а его жизнь я спасал дважды, так что нам с ним глупо придавать значение условностям.

— Но он орк! — воскликнул Рон.

— Не орк, полукровка, — уточнил Зак.

— Тем более!

— А чего тем более? — деланно удивился Зак. — Тяжелый Танцор — отличный боец, хороший друг, умный, надежный, порядочный, какое мне дело до того, какая у него татуировка на морде? Мы же с тобой говорили о правах и свободах…

— Мы говорили о правах человека! — заявил Рон. — А он орк!

— Не орк, полукровка, — уточнил Зак. — Да пусть даже орк. А чему ты удивляешься? Мы с тобой много говорили о правах и справедливости, ты со мной соглашался. А теперь выясняется, тут у тебя права, а тут не права… Понимаешь, Рон, нельзя отрицать особые права рыцарей и чиновников перед остальными людьми, и признавать особые права людей перед орками. Лицемерие получится.

— А так получается… — Рон не сразу смог подобрать слово. — Анархия какая-то получается…

— Никакой анархии, — возразил Зак. — Посмотри вокруг, какая тут анархия? Любой орк в команде отдаст жизнь за меня, потому что знает, что я тоже отдам жизнь за него, если будет нужно. Боевое братство не нуждается в табели чинов.

— Но не все человекообразные входят в боевое братство, — заметил Рон.

— Теперь ты понял, — улыбнулся Зак.

— Не уверен, что я понял, — сказал Рон. — Мне надо обдумать твои слова.

Рон обдумал эти слова. И когда они прибыли в Барнард-Сити и разместились в отеле, и Зак отправил рыцаря Энтони проводить Рона на базар купить наложницу, Рон купил полукровку в мясном ряду.

— Непросто будет ее зарегистрировать, — заметил Тони.

— Попроси Зака, он что-нибудь придумает, — посоветовал ему Рон.

Зак что-то придумал, и на следующий день Рон получил ветпаспорт и свидетельство о регистрации на рабыню Дверь В Полдень, которую Рон переименовал в Дору. Оба документа выглядели подлинными.

Покупая Дору, Рон хотел понять, что чувствует Зак, когда запросто общается с теми, кто ниже его, отказываясь от традиционных правил общественной иерархии. Зак говорил, что ему нет дела до расовой принадлежности других человекообразных, что он оценивает их не по татуировкам, а по характерам, что он достаточно силен и умен, чтобы самому решать, когда подчиняться общепринятым правилам, а когда устанавливать свои. Рон тоже хотел почувствовать себя Заком. Однажды Рон уже нарушил неразумное правило, но только потому что Зак его убедил, а теперь надо нарушить какое-нибудь правило по собственной инициативе. Чтобы доказать самому себе, что он способен делать решительные шаги не только под чужим давлением. Кроме того, интересно посмотреть, насколько реален порядок вещей, когда человекообразных оценивают не по татуировкам, а по внутренней сути. В боевом братстве Зака это работает, но сработает ли оно, скажем, с наложницей?

Эксперимент пошел странно. Дверь В Полдень быстро приучилась отзываться на имя Дора и называть хозяина просто Рон. Но это не отразились на ее поведении, она даже не пыталась пользоваться той небольшой долей свободы, которую Рон предоставил ей. Ей это не нужно. Для нее все высокие устремления Рона — не более чем идиотская блажь хозяина, в целом хорошего, но явно больного на голову. Ей не нужна свобода, даже в виде иллюзии, она умеет быть только рабыней, и рабская жизнь ее вполне устраивает. А Рона устраивает, что ее устраивает рабская жизнь, им вдвоем хорошо, комфортно, но если задуматься, чего Рон хотел, и что получилось, становится немного противно. Но к этому можно притерпеться.

А Алиса совсем другая. У нее есть внутренняя свобода, и ей не мешают орочьи печати на челе и ланитах. Для Доры иллюзия свободы — это слишком много, а для Алисы — слишком мало, ей нужна не иллюзия, а настоящая свобода. Но настоящей свободы ей не видать, она это понимает, и Рон понимает, что она понимает, и это ужасно. А особенно ужасно то, что Рон, кажется, уже влюбился в нее, не как в пригожую орчанку, а как в нормальную человеческую женщину, но между ними не может быть нормальной любви, потому что он человек, а она — орк. Если бы можно было увезти ее куда-нибудь далеко-далеко, где нет никого, кроме них двоих, и не от кого прятать собственное чувство, которое любому нормальному человеку кажется постыдным извращением… Впрочем, разве можно называть таких людей нормальными? Может, нормален как раз Рон, Зак да еще рыцарь Джон Росс, кем бы он ни был под своей солдафонской маской? А Алиса реально любит сэра Джона… А Рон любит Алису, а она его не любит, а неразделенная любовь человека к орчанке — не просто постыдное извращение, а что-то вообще запредельное. Можно сколько угодно убеждать себя, что тебе нет дела до того, что говорят другие люди, но это может стаить правдой только если ты сам станешь таким, как Зак Харрисон или, возможно, Джон Росс, но что делать, если ты понимаешь, что никогда не станешь таким? Покурить, что ли…