"Туман. Квест «Похититель Душ» 2" - читать интересную книгу автора (Демин Ник К.)

4

Пустынная лесная дорога, птички, чирикающие в кустах, мокрая трава и паскудное настроение. Глухой топот. Я застыл, стараясь ничем не привлекать к себе внимание. Мимо проскакал разъезд серо-голубых и снова наступила тишина.

— Хорошо, что в этой части королевства такие леса, — мелькнула мысль. — Почти тайга, можно спрятаться и отсидеться.

Прошли вторые сутки после того разгрома, что мне устроил братец. Я в ярости стукнул кулаком о землю, шепча проклятия. Ведь у меня было явное преимущество. Как!?! Как ему это удалось?! Я не сдерживаясь выматерился. Проклятые эльфы! Вот и верь после этого всем их уверениям в нейтралитете. Всего пара сотен эльфийских стрелков изменили всю раскладку. Эх если бы я знал, то поступал бы совсем по другому. А тут уверовавший в собственную непогрешимость и превосходство интеллекта выходца из века информации к тёмным и забитым предкам, наступал до последнего. Вот и получил по самое нехочу.

Я вылез из кустов, и быстро перебежал дорогу. Несмотря на общую ободранность, выглядел я дворянином в стеснённых обстоятельствах. А знать это не только ценный мех, но и… короче выкуп с меня бы попытались содрать однозначно, а уж если бы узнали кто я, то благодарность моего брата не имела бы границ в разумных пределах. Поэтому я и скрывался не только от патрулей противника, но и от выживших своих солдат, которые явно не пылали добрыми чувствами к своему горе командующему. Закрыв лицо руками и продираясь сквозь колючий кустарник, я вывалился к небольшому ручейку, около которого меня встретил настороженный солдатик.

Я застыл, внимательно наблюдая за ним и стараясь не провоцировать. Всё таки у правой руки лежал обычный пехотный меч, а доспех без знаков различия валялся чуть позади.

— Как некстати, — мелькнула на краешке сознания одинокая мысль.

Я осклабился в радостной и милостивой улыбке, по крайней мере очень на это надеялся.

— Солдат! — стандартное обращение в наших войсках к быдлу, набираемому для общей массы.

Тот невольно вытянулся, стараясь ладонями огладить свои бока и поправить отсутствующий меч.

— Я рад, что даже в этой глуши остались воины преданные мне и трону! — пафосно сказал я, начиная неторопливое движение.

Тот судорожно подтянул руку к горлу, то ли собираясь заорать от испуга, то ли наоборот сдавливая крик.

— Я это. Я, — проговорил я, сменив тон на успокаивающий и медленно подбираясь к нему.

Страх в его глазах сменился изумлением:

— Ваше Высочество?! — и это единственные слова, услышанные мной.

— Ну да, — радостно согласился я, подбираясь поближе.

Этот чудак меня боялся больше чем я его.

— Понимаешь какое-дело… — понизив голос, я оглянулся.

Не важно, что говорить, важно чтобы он не испугался и не ломанулся от меня подальше в кусты. Если я его не догоню, то вероятность того, что его поймает ближайший вражеский патруль достаточно велика. А этот лишь для того, чтобы сохранить свою дрянную жизнь, сразу же начнёт орать про то, что видел меня. И я его не виню, это инстинкт — он ведь даже не подумает, что с ним ничего особенного не случиться. Ну стукнут по зубам пару раз, да отправят служить в то же самое ополчение.

Тот инстинктивно оглянулся и слегка придвинулся. Я же подошёл ещё ближе, слегка нагибаясь, играя лицом, с небольшим кинжалом, сжатым за спиной, основным достоинством которого было наличие драгоценных камней. Когда же это чудо приблизилось, я рванул его на себя, слегка доворачивая так, чтобы он пришёлся боком, и валя его на землю. Втыкая кинжал в бок, где у всех нормальных людей находится печень, я старался удержать его на земле. Это сволочь сучила ногами и пыталась вырваться, а глаза были такие обиженные обиженные. Казалось он до сих пор не мог поверить в такую подлянку, выкидываемую судьбой.

Теперь, когда всё закончилось, он выглядел сущим салабоном, по ошибке напялившим военную форму старшего брата. Остановившиеся глаза, острый нос, полуоткрытый рот, с почти всеми зубами, муха ползущая по этим зубам. Меня передёрнуло и я отвернулся, борясь с тошнотой и угрызениями совести. Эта зараза, топорщилась, стараясь выбраться из того закутка, который я отвёл ей. Вот странная вещь, вроде бы не первый мною убитый, а всё равно как в первый раз. Меня аж передёрнуло, когда я вспомнил того нищего с которым подрался. Хотелось бы соврать, что подрался ради высоких идеалов, Стараясь не встречаться взглядом с трупом, я начал его раздевать. Не очень то и удобно! Я ещё раз ругнулся, вспомнив авторов фэнтези, у которых герой за две минуты переодевается в шмотки убитого им, естественно, негодяя. Причём пока он переодевается, одежда волшебным образом успевает отстираться, а иногда и погладиться, ну а кровь стряхивается рукой, словно сухая грязь. Тут же всё было по правде, хотя крови вытекло и не так уж много. Однако всё равно гардеробчик оказался основательно подпорчен. Морщась и сплёвывая, я раздел его, не побрезговав исподним штанами.

— Постирать бы, — мелькнула мысль и пропала не успев оформиться.

Слегка отдышавшись, я оглядел полянку. Парень где-то разжился небольшой крестьянской котомкой, в которую я и засунул вещички, не потроша добычу.

— Вот гад, ограбить кого то успел, — с удивлением произнёс я и добавил: Мародёр!

Уже лихорадочно закидывая её на плечо, я проговорил с осуждением:

— Вот из-за таких как ты, и происходит всякое непотребство!

А теперь в кусты и бежать поглубже. Насколько я знаю карту, мне подходило две дороги, одна в сторону Лилу, а вторая в сторону Гномьего хребта. Оставалось только определиться какая дорога мне больше нравиться. Сказать, что мне было всё равно, нельзя. Наоборот, это был один из самых тяжёлых выборов в моих жизнях. По уму надо было бы валить в сторону Гномьего хребта. Теперь, когда я знал об амулетах, блокирующих ауру, прямой резон был просто затеряться где-нибудь в стороне. С другой стороны, жить в постоянном страхе, мне не хотелось, да и хлебанув пусть ограниченной, но власти, существование в теле крестьянина, трактирщика, служащего — представлялось мне прозябанием.

Не знаю почему я решил вернуться, верность долгу или жажда власти? А может всё проще? Я просто испугался переться один через всю территорию, пешком, до самой границы, а потом переходить его с местными полупроводниками. К тому же что там ждало меня в тёмной стороне? Если во второй своей жизни лишь там я мог обеспечить безопасность свою и непоседы, то сейчас я был один, а ради себя любимого суетиться не хотелось. Вернее сказать, хотелось рискнуть и получить всё или ничего. Однако скажу честно, если бы торговые суда бьонков приставали к причальным башням в этой стороне, то я точно бы рванул к тёмным. Кто-то скажет про Хорезм, но его я почему то боялся ещё больше, чем тёмных и своего брата вместе взятых.

Уже довольно долго я пылил по лесной дороге, направляясь в сторону цивилизации и союзников. Птички чирикали, листва шумела, настроение было благостное, чему немало способствовал кусок хлеба и зелёный лук найденный в сумке. Мягкие сапоги висели на палке, босые ноги шлёпали по наезженной тропе. Было тихо. Я старался как можно дальше уйти от места убийства. Вот ведь что интересно, может быть именно в этот момент из-за меня умирает какой-нибудь солдатик, не говоря уже о том, что я загубил цвет рыцарства, доверившегося мне. Но вот самоличное убийство, подействовало на меня не самым лучшим образом, хотя это и странно. Ведь в прошлой жизни я не заморачивался чужой жизнью вообще, а нынешняя обстановка меня изнежила. Уже ближе к вечеру, посчитав, что ушёл достаточно далеко, я сошёл с дороги и добрался до небольшого ручейка в стороне. Вода была холодная, напился до того, что зубы ломило. Ещё раз оглянувшись разложил имевшееся тряпьё по кучкам и нерешительно огляделся. Своё надо было скидывать, а чужое одевать, однако грязное вздевать на себя не хотелось. Может простирнуть? С другой стороны не мыла ничего нет, а впереди ночь, ничего не высохнет. Оставлять же на себе хотя бы исподнее — нельзя. Если проверят и спросят откуда шелковое бельё, спалишься однозначно. Постукивая зубами переоделся, ещё раз огляделся — местечко было приметным. Ночевать у него не останавливались, но яма была вырыта хорошая: неглубокая и широкая, а дно выложено большими плоскими голышами. Я решился, закатал штанины и зашёл в центр ручейка родничка по колено, ноги моментально свело, я аж не чувствовал их как после хорошей анестезии. С трудом отвалил к камень и постарался выкопать ямку в мелкой гальке. Потом сидел на берегу и разбирал прихваченное с собой имущество: все камни и большие непонятные куски золота были аккуратно сложены в импровизированном тайнике, а сверху присыпаны галечником и только потом булыжник был аккуратно положен на своё место. С собой осталась пара мужских золотых серёг, наручный браслет, несколько золотых бляшек, украшающих одежду и полусмятый золотой кубок. Вроде бы самая та добыча для одинокого мародёра, а вот что-то свербело внутри и всё. Есть у меня такое свойство, чую гадость всякую, правда мелкую и направленную на меня лично. Вот и сейчас, давило на душу что-то непонятное. Схватившись с места, я снова зашёл в чашу, приподнял камень и уложил туда кубок, на сердце стало поспокойнее.

Мои попытки как-то разобраться не остались незамеченными, хотя скорей всего я был слишком беспечным. Забрести, пусть на небольшую, но стоянку — было верхом идиотизма. И здесь уже не получится свалить всё на неправильно выполненные приказы, на самоуправство мелких дворянчиков и так далее. Поэтому надо скорей валить отсюда, пожалуй только маленький костёрчик, а то не тащить же оставшиеся вещички с собой. Так тряпки в костёр, а сапоги оставим, они пригодятся…

Когда сильный удар кинул меня в центр поляны, я охренел. Так обращаться со своим королём!? Впрочем тут же метнувшись в сторону солдатского палаша, оставленного чуть в стороне, но не успел.

Почти уперев мне под подбородок дворянскую церемониальную шпагу, стоял здоровенный амбал, внимательно глядя мне в глаза.

— Вот и смертушка моя пришла! — в былинном стиле возникли слова в башке.

— А ты ничего, шустрый, — раздался откуда-то справа одобрительный голос.

Я осторожно скосил глаза и увидел ещё двоих: один, постарше, наблюдал за нами, а низенький жиртрест старательно вытряхивал моё имущества из мешка. Неожиданно он издал одобрительный возглас и нагнулся за чем-то блеснувшим.

— И везучий, — почему то фальцетом, добавил он. — Мы сколько кочевряжимся, так ничего подобного и не сумели надыбать, а тут щегоне договорил какой-то…

Фразу он не договорил, а с ещё большим усердием начал шманать остатки, чуть ли не прощупывая швы. Наконец сие действо закончилось, и главарь скомандовал:

— Свяжи его.

Руки туго стянули за спиной и усадили на скрещенные ноги прямо около почти потухшего костра. Поза была очень неудобной, из такой не вскочишь, да и когда поднимут передвигаться затруднительно будет. Толстяк, ковыряющийся носком сапога в золе вытряхнул на белый свет не кусок непргоревшей кожаной перевязи. Главарь, заметив это, присел поближе и начал ковыряться в остатках костра палочкой, всё так же иногда поглядывая на меня. Наконец он выпрямился и сказал:

— Большой, сходи ка пошарься в ручье, посмотри камни чуть выступающие или свежеположенные.

— Да ты чё, — вскинулся было Большой, но глянув в глаза командира сник, и полез в воду.

Толстяк, остававшийся на берегу, подзуживал над сопевшим в холодной воде напарником. Я оставался спокоен, в конце концов специально же сделал такую обманку, как вдруг поймал внимательный взгляд старшего. Тут же острое чувство неправильности охватило меня, и я почувствовал себя советским разведчиком в будёновке с парашютом, небрежно козыряющим патрулям вермахта в гитлеровском Берлине. Я вёл себя неправильно. Я же бедный, крестьянский паренёк, который сумел немного обогатиться, и пусть я не знаю сколько стоит там корова или баран какой-нибудь, но наверняка и этот не знал, знал лишь то, что в его руки попали огромные деньжищи. И главарь ихний решил в воде пошариться неспроста, поскольку я вёл себя ненатурально.

Как раз в это время большой откинул в сторону голыш и с довольным возгласом поднял наполовину сплющенный кубок с парой каменюк по ободу. Главарь на секунду отвлёкся и именно в этот момент я как мог кинулся на большого, что-то нечленораздельно вопя.

Мне, конечно, навтыкали знатно, но не убили. Даже дали еды, какой-то сухарь, а главарь достаточно добродушно сказал:

— Пойми парень, от своих крысятничать нельзя.

Вытащенное даже частично вернулось ко мне, правда в гораздо меньшем количестве, похоже, что меня приняли в банду. Выбора у меня не было, либо вливаться в дружный коллектив разбойников, либо остаться около родника в немного несвежем виде. С чего такое доверие — непонятно.

Так и потекли суровые будни работников с большой дороги. Видно было, что ребята не профессионалы, а такие же как и я бежавшие дезертиры, которые пуще огня боятся быть пойманными. Сам главарь, велевший называть его Старшой, явно бы из командиров низового звена; большой, по его примеру назвался Большим, ещё один — Толстяком, меня же окрестили Малыш. Единогласно было принято решение направляться к столице — город большой, затеряться легко. Понемногу брали лишнее, но убивали только по большой необходимости. На первой же стычке повязали меня кровью. Похоже я опять поступил неправильно, поскольку от Большого с Толстяком получил одобрительный хлопок по спине, а главарь опять лишь внимательно посмотрел. Что интересно кто я и что я никто не спрашивал, видимо непринято это было, но и про себя не рассказывал. Лишь из полубмолвок, когда Большой сцепился с Толстяком, я понял что главрь с ним из профессионально армии, а Толстяк из боевой дружины какого-то дворянчика. Я же больше молчал, старательно наматывая на ус, да и пренебрежительное отношение ко мне, как к ополченцу не позволяло выступать в спорах. Так и выяснилось, что из всех мне наиболее безопасно попадать в руки карающего правосудия, поскольку единственное что мне могли сделать, это отослать обратно в ополчение. Штрафные роты мне не светили, поскольку составлялись из таких как Старшой и Большой, являющихся воинами пехотного полка. Причём главаря скорей всего повесят, поскольку у него осталось пятно на месте споротого шеврон — овал, а такой формы знак с номером был только у пехоты. Овал — значит командир, страшинство зависит от материала значка, а большой его раз оловянным обозвал. Раз олово — значит капрал, значит повесят. Толстяк же при таком раскладе не знал, что с ним будет, это зависело от того, как повёл себя его хозяин. Если бежал, — то четвертуют, а если смело сражался, то значит накажет сам, своей властью. Там правда ещё куча нюансов была, но я уже не стал во всё это вникать, хотя споры между Толстяком и Большим о том, что с ними сделают, если поймают велись постоянно и частенько заканчивались дракой. Ко мне не докапывались, поскольку я с самой встречи умудрился не сказать ни слова. Сначала меня пытались разговорить, а потом решили, что крышей малость поехал и больше не докапывались. Так что с моей стороны хватало мычания. И всё шло ничего, пока мы не напоролись на тот хутор…

«…На хутор мы напоролись случайно. Старшой был прав, во время войны из прохожих ничего не выжмешь, купцов нет, кругом одни солдаты. Так что закончить жизнь на виселице вероятнее чем в любое другое время. Так и пробирались мы, перебиваясь случайными заработками, то одинокого прохожего обтрясём, то дворянчика прижмём, на войну спешащего. Один раз колдуна завалили, пока Мелкий перед ним кадриль выкаблучивал Большой своей дубиной по хребту приласкал. И всё бы ничего, но на последнем колдуне чуть не погорели, только и успели, что сумку с него снять да в лес уйти, как за нами патруль ломанулся. Чей патруль мы даже не выясняли, бежали словно зайцы. А на хутор невзначай вышли, вроде бы всё лес был, как раз! И вот он хутор. Ничего, приютили нас, что уж там старшой им втирал — не знаю, а молодой всё рядом крутился и головой кивал, причём с такой харей благостной, как у нашего попа, когда он наливочку в подношениях углядывал. А под утро беда и случилась, по нашим следам прискакал патруль зелёных. А семейство нас и вложило, после чего и началось. Мелкий всё и заварил, он первый убивать начал, мы то уж сдаваться хотели. Только после того, как он командира ихнего приложил, нас бы живым никто не повёл, повесили бы на воротах, да ещё вместе с хозяевами. Старшой это видать первым понял и тоже в драку ввязался, а после уж и мы.

— Расскажите, что было дальше и помните, чистосердечное признание смягчает наказание…

— И удлиняет срок, гы-гы-гы, я в курсе.

— Не паясничайте!

— Да я чё? Я ничё. Дальше известно что, после того как мы этих побили, Мелкий развернулся и брюхо ейному папаше располосовал…

— Какому «ейному»?

— Ну той, которую мы потом… в смысле… ну… попользовали…

— Старшой, всё хотел без обид с ними разойтись, а у Мелкого глаза бешенные такие стали, да к тому же толстый ещё с вечера подговаривал местных пощипать. А потом он начал трупы таскать, типа это патруль всех прибил, а не мы.

— Все таскали?

— Ну да, а потом подожгли, тут нас и взяли, уже наш патруль…»

Читавший всё это человек, бросил листок на стол:

— Ты веришь в то, что написано?

Второй, с острыми чертами лица, зябко повёл плечами:

— Не знаю. Ты не видел, что там творилось когда мы прибыли.

Высокий дознаватель махнул огромным кулачищем:

— Будь моя воля, я бы тех, кто всё это сотворил…

Потом прищурившись глянул на узколицего:

— Может…

— Я просто обязан доложить по инстанции. В конце концов любое подобное заявление они обязаны проверить, — упрямо набычившись перебил его тот.

— А если их оправдают… или ещё что? — высокий нерешительно глянул на узколицего.

— Я обязан доложить, остальное меня не касается! — и так тоненькие губы второго сложились в ниточку. — Тем более что если ты прочтёшь показания молодого., особенно кем он называется.

Он передал другую стопку высокому. Тот ради разнообразия не высказывался во время чтения. Дочитав, положив стопку на стол и аккуратно подровняв её, убеждённо сказал:

— Вот это точно бред. Его надо казнить, чтобы он такое даже распространять не вздумал. То что там произошло не один благородный человек не станет делать.

— Ты про убийства?

— Нет, я про то, как это было обставлено. Ну, чтобы бросить тень на другого…

— Не нам решать, что правильно, что нет, — резко оборвал его остролицый, собирая бумагу. Было видно, что он уже жалеет, что дал почитать материалы дела.

Низкие каменные своды и маленькое оконце, такое глубокое, что если вытянуться во весь рост, то до другой стороны не достать. Правда оно очень узкое, да ещё и перегороженное решётками в пяти местах, так что старайся не старайся, а вытянутся не получится. Да и смысл? С той стороны ровно такая же камера. Небольшое возвышение вдоль стены, по которому течёт маленький ручеек и вбитые в камень железные кольца над ним через каждые пару метров. К этим кольцам крепятся местные жители, длинны оков которых как раз хватает, чтобы сесть, но не хватает, чтобы подойти к соседу. По углам колец не было, наврено для того, чтобы никто не чувствовал себя защищённей других, всё таки две стены — почти дом. Серая солома, мокрая и вонючая. Любое животное побрезговало бы такой подстилкой, но люди не животные. Здесь доживали люди, а вернее как люди? Не люди, так, смертники. Ежедневно из камеры уводили одного двоих и приводили новеньких, пристёгивая их на освободившееся место. В конце же недели из камеры убирали большую партию, как шутили местные охранники: «освобождали гостиницу для господ арестантов». Люди были большей частью смирившиеся со своей невесёлой участью. Никто никому не надоедал историями, криками о своей невиновности, строптивостью и так далее. Здесь не сколачивались компании, арестанты даже не общались между собой. Зачем? Если твоего знакомца вот-вот уведут. Не было даже радости, что увели другого, а не тебя. Лишь иногда тот кого уводили начинал биться в громкой или молчаливой истерике. Однако стража быстро успокаивала таких, иногда так, что и казнь не требовалась Поэтому никто и не дёрнулся, когда загремел замок на низенькой дверце и в камеру вошли четверо. Трое стражей, с лицами на которых кто-то забыл поставить печать интеллекта, и один малый клерк, существо в официальной государственной серой сутане, наподобие монашеской. Клерк шипел, потирая ушибленную макушку, стража перемигивалась за спиной, ехидно улыбаясь.

Зло глянув на них, клерк сдавленно выругался, поглядывая в бумагу:

— Вон того, — мотнул головой в сторону невзрачной кучи соломы у самой середины стены.

Двое подошли, защелкнув на шее длинный ошейник с двумя длинными палками, третий подёргав и убедившись, что всё нормально, отстегнул смертника от кольца. Операция была отработана до автоматизма, один стражник тащил заключенного за оковы, двое, страховали его. Дотянуться до своих тюремщиков не было ни одного шанса: ноги скованы, руки скованы, подойти не даёт неудобный ошейник, удерживаемый стражем, так и тащишься до длинного тяжелого бревна. Здесь тебя прикуют и останется терпеливо ждать напарника, который составит тебе компанию на виселице, эшафоте или костре.

А вот и второй, вроде его недавно привели? Обидно, видимо всякая его жизнь будет кончаться таким образом. Но тут хоть плюс, не мучали, так что помираешь почти в полном сознании, да и чего ожидать тоже знаешь. Боль ведь она вначале, а потом становится легче. На секунду вспыхнула дикая надежда, что это ещё не конец, что опять придёт туман и он проснётся в каком-нибудь чужом теле. Хотя… чудес в природе не бывает, где дважды повезло, там третий раз не повезёт обязательно.

Короткие полутёмные коридоры, не зря говорили, а тут и сам убедился, что камеры смертников расположены глубоко и с отдельным входом, от остального благородного общества: разбойников, колдунов, еретиков, заговорщиков. Здесь с бревном не развернёшься, только идти вперёд, а если заблажишь, то прибьют прямо здесь, а солнышко повидать хочется, ой как хочется. Солнышко повидать, ветерочек почуять, вдруг женщину увидишь какую. Их же сейчас аристократок много в заговорщиках, может и проволокут мимо.

Остановка, впереди гремит ключами страж, теперь помещение чуть побольше, те трое остались там внизу, здесь его их двоих и бревно принимают другие.

Значит они ничего не передали, раз на казнь повели. А этот козёл ещё: " В Ваших же интересах не повторять весь тот бред, который Вы на меня вывалили!» Осёл. Ну как объяснить, что там была чистая самооборона?! Ведь и открытого суда никто не допустит, чтобы не порочил Королевскую честь. И никто не узнает, где могилка моя…

Пару вывели в верхнее помещение для внутренних казней, когда нужно просто казнить без попыток произвести должный моральный эффект. Их уже ждали. Двое, один в обтрепанных, но дорогих обносках, с несломленным взглядом, и второй, с пропитой до невозможности рожей. Двоих отцепили, двоих прицепили и колода поволоклась обратно вниз.

За преступления против Короны…

Я почти не слушал эту белиберду, да и что интересного можно было услышать? Формулировка всегда одна и та же: За преступления против Короны, на-на на-на на-на, такой то такой то, по делу такому то, приговаривается к смертной казни через, в нашем случае через повешение. И всё! Рывок. Тело выгнулось и закачалось, теперь моя очередь. Орать не буду, не дождутся.

В комнате тем временем проходили перестановки, внутренняя охрана куда-то исчезла, а её место заняли солдаты в цветах Королевского Дома, да и народ меняется. Вот та крыса, которая меня допрашивала припёрлась, а с ней Мауни… Мауни?! Чего то мне как-то нехорошо…

Свежеотмытый, сытый, одетый в новую одежду я сидел в кабинете начальника тюрьмы и разговаривал с Мауни.

— Быстро вы меня нашли.

— Как только поступили сведения, мы тут же отправились на встречу, — немного обтекаемо ответил тот.

— Ты говорил с атаманом той банды, которая подобрала меня?

— Да, но безрезультатно. Я взял на себя смелость доставить его сюда. Может быть Вам он не сможет отказать.

— Это вряд ли, — с сомнением заметил я, — он упёртый, хоть и не дворянин.

Мауни немного поморщился.

Как и следовало ожидать разговор со Старшим закончился безрезультатно, несмотря на все мои доводы, тот отказывался. Наконец после поставленного ультиматума, он попросил полчаса на раздумье:

— Ну что? — немного более заинтересовано, чем хотелось бы, спросил я.

Ивар поднял голову.

Надо же, — подумалось мне, — его почти не били, в отличии от меня.

Я сидел на краешке стола покачивая ногой, мой собеседник с тоской глянул в окошко, потом посмотрел на меня и сказал со всей возможной почтительностью:

— Прошу извинить меня Ваше Высочество, но я не палач.

Я сидел с каменным выражением лица, хотя больше всего хотелось заорать, врезать со всей силы по этой роже, которая только что косвенно назвала меня палачом. А ещё лучше плюнуть прямо в харю. Но я сдержался. Я даже постарался проговорить достаточно мирно:

— Причём тут это? Тебе предлагают искупить твою вину верной службой.

— И для этого я должен буду стать палачом, — медленно проговорил он.

Я ждал, затаив дыхание, но он решительно покачал головой:

— Извините, Ваше Высочество, я может и не дворянин, но я солдат. Мне приходилось совершать в своей жизни неблаговидные поступки, но ни за один из них мне не было стыдно. Всё таки я откажусь.

Мне нечего было ему сказать, перспективы были обрисованы достаточно подробно: либо он выполняете всё что ему прикажут, либо его казнят. Ну что ж, он выбрал сам. Я звякнул колокольчиком, вбежавший конвой подхватил его и вытащил за дверь. Мауни тоже молчал, причём так задумчиво задумчиво.

— Ну что смотришь? — грубо ткнул я его. — Веди Большого, будем разговаривать с ним.

— С ним будет лучше, — убеждённо сказал Мауни. — Если Вы разрешите, Ваше Высочество, то…

— Сиди уж, — бросил я ему. — С одним уже договорился, так что с этим я разговаривать буду, только вот что. Надо бы обдумать, как это провернуть получше.

Мауни был весь внимание, я искоса глянул на него. Пока я был заключённым, действия на хуторе, полностью оправданные, с моей точки зрения, вызывали у окружающих чувство негодования, мягко говоря. Он же отнёсся ко всему ровно так, как-будто так и должно быть. С моей точки зрения всё было логично, поадать в плен — нельзя, пришлось убить. Крестьян, тоже, нас могут искать, к тому моя гениальная идея о зверствах противника, пришлась как нельзя более кстати. У этих же неприятие вызвало не то, что всех поубивали, а то, что нас застали за инсценировкой нападения и зверств противника на мирных крестьян. Идиоты. Мысль же очень хорошая, только для её организации люди должны быть не шибко брезгливые. И вроде бы у меня на примете парочка есть, причём я не про Мауни говорю. Ещё в идеале нужен демпфер, между мной и непосредственными исполнителями, поскольку не царское это дело, в дерьме ковыряться. Но тут уже Мауни постарался, изо всех сил расхваливая этого крысолицего следака, занимающегося моим делом. Ну раз говорит, надо на него посмотреть.