"Парящие над океаном" - читать интересную книгу автора (Чирков Вадим Алексеевич)

РАДИ ПРЕКРАСНОГО МОМЕНТА

— Циля была очень красивой женщиной. Когда она входила в наш двор, весь двор вываливался из своих берлог, чтобы на нее поглазеть — я имею в виду мужчин, которых жены тащили назад за подтяжки. Но и те, увидав Цилю, застывали на месте.

Она шла медленно, и нельзя было даже подумать, что эта женщина может ходить быстрее; на ней было зеленое платье, и платье было надето на то, что, может быть, лучше платья, и платье не стеснялось в этом признаться…

Конечно, у Цили были зеленые глаза, на ее запястьях были зеленые браслеты, а в ушах — зеленые камни. Когда она входила во двор, всем, кого тянули назад за подтяжки, казалось, что это идет виноградный куст, где под листьями качаются спелые гроздья…

Тут дядя Миша, который говорил сегодня, как библейский поэт, сделал передышку. Мы сидели у меня дома, детей над головой стали уже водить в садик, было тихо.

— После Цили, — продолжил, сделав глубокий вдох, старик, — во дворе появлялся ее муж, Сеня. Он тоже походил на виноградный куст, но только на тот, что уже облетел и со снятым урожаем. Что у него оставалось от пышного лета — очки. Кроме того, он был маленького роста.

От Цили исходило сияние, как от самовара; Сеня был похож на серую тень Цилиной руки, сам же он тени почти не отбрасывал.

Как они нашли друг друга — это среди мировых загадок. Кажется, Сеня был такой умный, что посчитал свой ум равным Цилиной красоте. Или их родители дружили с детства и поженили их — есть в жизни и такой вариант странных браков.

Сеня обычно шел позади своей жены, чтобы не нарушать гармонию. Он знал, что думают про него люди, когда видят их рядом. Он умел читать в чужих глазах и поэтому всегда шел позади. Так он походил на виноградаря, который обихаживает куст и снимает с него урожай.

Когда Циля выходила с нашего двора, на это зрелище тоже собирались все. Все качали головой и цокали языком. А после уходили домой, в свои берлоги, озабоченные, словно кто-то предложил им помолодеть на 30 лет, и они должны хорошо это обмыслить.

— Уф! — сказал дядя Миша, окончив этот длинный период, и взялся растирать лоб. — Уф!.. Теперь я могу перейти к делу. Но то, что я сказал о Циле, я должен был сказать. Не сделай я этого, не скажи я о красивой женщине, что она красивая, не воздай ей по заслугам — как рассказчик я не заслуживал бы доверия. Я, не дай бог, выглядел бы человеком с отклонениями или таким, что всё ставит с ног на голову и поэтому считается оригиналом. Не дай бог!

— Уф! — снова сказал дядя Миша и помотал на этот раз головой. — Перейду я когда-нибудь к делу? Наверно, я оттого топчусь на месте, что о Циле в этой байке нужно говорить словами Сени, ее мужа, а это совсем другие слова…

— К делу, к делу! — подстегнул он себя. — Вот что я должен добавить, чтобы перейти к делу. При всем при том, что Циля была потрясающе красивая женщина, чего-то в жизни ей не хватало, и она искала это недостающее и тут, и там… Теперь, кажется, все на месте, — сказал сам себе старик. — Можно двигаться дальше.

— Как-то Циля и Сеня, — перешел на другой тон и на другой язык дядя Миша, — шли из гостей домой поздним вечером или, скажем, ранней ночью. В Одессе время от времени можно было ходить ночью.

И вот они проходят близко у стены новой, 16-этажной гостиницы "Интурист" и вдруг к их ногам падает тяжелая дамская сумочка. Они поднимают головы и чуть прячутся, но больше сверху ничего не падает.

Сеня берет сумочку под мышку, говорит жене "пошли!" и они спешат домой, хотя Циля что-то хочет сказать мужу. Но она, кажется, не сразу решает, что именно, и они спешат-таки домой. Все же вокруг ночь, и несмотря на то, что эта ночь была еще советская, то есть, кроме луны, звезд и фонарей на улице ничего такого не светилось, они прибавили шаг.

Циля все хочет что-то сказать, но Сеня говорит "потом" и тащит ее за руку.

Они наконец дома, и Сеня открывает сумочку. Там документы, всё на английском и — пачка денег. Доллары. Сеня учил английский, он читает документы: хозяйка сумочки и денег — американка, зовут так-то, кажется, бизнесмен. Короче, капиталистка. Там еще кредитные карточки. Денег — он их считает — 5 с лишним тысячи. Ого! 5 тысяч долларов, если их положить рядом, скажем, с их 360 рублями в месяц на троих (у них пятилетняя дочь, которая сегодня у родителей), это было в то время как раз "ого" и никак не меньше.

— Купим новую мебель, — рассуждает Сеня, шелестя банкнотами, — или, может, размахнемся на машину?

— Как?! — отвечает Циля. — Разве мы не вернем деньги? — Она за эти полчаса уже избавилась от какой-то нерешительности и что-то окончательно обдумала.

Сеня внимательно смотрит на жену и замечает, что Цилины глаза стали чуть меньше зелеными. Это плохой признак. Он тогда садится, некоторое время смотрит на чайник на плите и потом говорит, вздохнув при этом:

— Циля…

— Что вам сказать! — произносит свое знаменитое дядя Миша. — Эту ночь они не спали. Каждый из них бил в свой барабан, но слышал его только тот, кто бил, — у другого на чужой барабан закладывало уши. Так что они провели время впустую. Некоторые именно так и проводят всю свою драгоценную жизнь…

К утру Сеня объявил:

— Пропади они пропадом эти деньги! Мой рассудок мне дороже! Я согласен: мы вернем сумочку американке вместе с долларами, хотя можно было бы просто подкинуть ее. Без долларов, для нее это — копейки.

И все же взмолился:

— Только ответь мне ради бога, Циля, ведь я тебя так хорошо знаю…

— Ничего ты обо мне не знаешь! — конечно, ответила ему жена, и зелени в ее глазах почти уже не было. — И никогда не узнаешь! И ничего я тебе не скажу!

— … ответь мне, — все-таки продолжал он, — что ты такое задумала, что решила отдать деньги этой капиталистке? Что ты ей такого скажешь, когда вы встретитесь — ведь я тебя так хорошо знаю, Циля! Ради какого прекрасного момента ты отказываешься от новой мебели или машины?

— Ясно, — подытожил дядя Миша, — что ответа Сеня не получил. Они договорились только, что встретятся в 12 дня около "Интуриста", чтобы вручить сумочку владелице.

Где-то около пополудни Циля и Сеня увидели друг друга у 16-этажной гостиницы; в ту благодатную пору советские инженеры могли оставлять службу в любое время дня, сообщив зевающему начальству какой-нибудь приличный довод. Чужую сумочку Циля держала в красивом кульке. Сама она снова была во всем зеленом. Они направились в "Интурист": жена шла впереди, Сеня, задумчиво глядя ей в спину, — сзади. На Цилю — а в ней чувствовался какой-то порыв и вдохновение — оглядывались люди.

В вестибюле нашу пару вежливо спросили, к кому она идет. Циля ответила, объяснив причину. Служащие отеля переглянулись, и один из них взялся за телефон. Через пять минут появился молодой мужчина, который назвался переводчиком иностранки на 12 этаже. Он тоже спросил Цилю о цели визита. Циля показала ему сумочку американки. Переводчик тоже взялся за телефон…

Сеня стоял чуть поодаль, сцепив руки на животе. Что про него еще можно сказать — ему было интересно. Он, скорее всего, походил на режиссера, чей фильм сейчас снимается, и все идет по плану, актеры разыгрались лучше некуда, и он даже стоит в стороне… Режиссеров я видел в Одессе, где есть киностудия и где снимают фильмы, чтобы заработать деньги на Одессе-маме.

— Дядя Миша, вы рассказываете, как будто были швейцаром и все видели своими глазами, — вставил на всякий случай я, может быть, только для того, чтобы сообщить о своем неослабном внимании.

— Я вам отвечу коротко. Во-первых, я хорошо знаю эту историю. Во-вторых, знаю Сеню, приятеля моего сына. Первой, правда, вспоминается Циля, входящая в наш двор в зеленом платье… И мне совершенно не нужно быть швейцаром, чтобы доложить вам, как выглядит эта пара в тот или иной момент. Могу я идти дальше или мне лучше пойти и сыграть партию в домино?

— Хорошо… Циля, переводчик и Сеня поднимаются в лифте на 12 этаж. Потом они идут по коридору: впереди на этот раз переводчик, за ним Циля, позади всех Сеня. Стук в дверь. Циля вынула сумочку из кулька и еще больше выпрямилась.

Американка не вышла — она выскочила. Дама лет 35, одета как для улицы, но волосы почему-то дыбом. Переводчик ей что-то сказал, кивнул на женщину в зеленом. Все дальнейшее произошло в секунды. Американская бизнесменша, даже не взглянув на Цилю, вырвала у нее свою сумку и тут же хлопнула перед ее носом дверью.

Режиссер крикнул: "Стоп!", актеры вмиг прекратили игру, съемка приостановилась. Циля открыла рот, она хлопала глазами, в руках ее был пустой целлофановый кулек и она целую минуту не знала, что делать дальше…

Назад шли так: Сеня впереди, а сзади, рядом, Циля и переводчик, который что-то ей говорил. До Сени донеслось:

— Вы уж извините, она второй день со своим бойфрендом лается, так что ей не до сумочки было…

Вечером, дома, оба супруга молчали, говорила только их маленькая дочь, Соня. На их еле светящийся огонек заглянули приятели, Цилина сотрудница, Поля и ее муж, Виля. Небольшой стол, разговоры, то, се… Потом Виля что-то рассказывал Циле (оба курили) на кухне, Сеня остался с Полей, лучшей Цилиной подругой.

Поля ахала:

— Нет, ты представляешь! Ни словечка, хотя бы улыбнулась! Даже в номер не пригласила! По нашим меркам Цилин жест это героизм, у нас об этом в газетах пишут, а по ихним… или у них такого никогда не бывает? Она даже в сумочку не заглянула! Хлоп дверью — и песец!

Сеня кивал. Кивал, кивал… И вдруг встрепенулся:

— Поля, я, признаться, в эту ситуэйшн не вникал (тут он соврал), ну, вернула сумочку с бабками и вернула, ее дело (крутил Сеня, крутил, но знал, что делает). Но скажи мне — она наверняка расписывала тебе эту сцену… Я ведь Цильку знаю, она каждое дело обставляет, как, примерно, вручение посольских грамот президенту страны; просто так — не ваша ли, мол? — она бы сумочку не принесла… Так скажи мне — как она представляла ту встречу?

— Ой, это, конечно, было бы кино! — Поля не подозревала, что выдает Цилину тайну. — Она действительно хотела все разыграть как по нотам.

— Как же? — Сеня деланно зевнул.

— Ну, она войдет в номер, переводчик все расскажет, американка, понятно, всплеснет руками: "Не может быть! Боже, какой сюрприз!", ну и т. д. И бросится к Циле. Та вручит, как ты сказал, сумочку. Американка мельком, тактично заглядывает в нее, будто ищет помаду, видит: все в порядке, даже не тронуто. Тогда она долго смотрит на Цилю и в конце концов спрашивает:

— "Кто вы? Кто?!.."

Цилька была уверена, что американка ее обязательно об этом спросит. И тогда Циля исчерпывающе и чтобы осадить заокеанскую…

В гостиную вернулись Циля и Виля. Потек прежний приятнейший, меж давних приятелей, разговор, но, между нами, Сеня не мог дождаться конца вечера.

И когда гости уже уходили, когда все толпились в прихожей, Сеня приостановил Полю и шепотом спросил, что же именно должна была исчерпывающее сказать в номере американки Циля?

— Ой, — заподозрила что-то Поля, — ну что это тебя так интересует? Все равно ведь ничего не вышло! Спроси у нее сам.

— Она, наверно, давно об этом забыла.

— Это Цилька-то забыла! Да она чуть не сутки это репетировала! Значит, так: американка, по ее фантазии, должна была спросить: "Кто же вы, кто?!". А Циля бы ей ответила с достоинством, как с плаката — ну, ты знаешь Цильку:

— "Кто я? — тут она сделала бы паузу. — Я — ПРОСТОЙ СОВЕТСКИЙ ЭКОНОМИСТ!"

И убила бы, конечно, этой фразой американку. Пусть знает, с кем они, капиталисты, тут имеют дело!

— О чем это вы там шепчетесь? — перебил их разговор голос Цили.

— О том, Циля, — как-то устало ответил Сеня, — что в жизни человека, несмотря ни на что, есть все же прекрасные моменты, и… и… чтоб ты мне была здорова, жена моя! — Чего-то важного Сеня, кажется, недоговорил, потому что Виля уже открыл дверь.

Такова Циля: зеленые глаза, зеленое платье, браслеты на запястьях того же цвета, и зеленые камни в прелестных ушках…