"Легкий флирт с тяжкими последствиями" - читать интересную книгу автора (Даллас Сандра)

17

Когда я заканчивала эту книгу, Виппи Берд уже больше не вдохновляла меня. Она отошла в лучший мир весной, когда вокруг дома на Западном Бродвее, который я купила на часть полученных в наследство от Мэй-Анны денег, зацветали кусты белых роз. В день совершения этой покупки я сказала Виппи Берд, что хотела бы, чтобы Мэй-Анна знала, как я благодарна ей за этот дом в прежде недоступном для нас квартале.

– Не сомневайся, она об этом знает, – сказала Виппи Берд.

Это было тридцать пять лет тому назад.

– У тебя сейчас особая миссия, Эффа Коммандер, – сказала мне Виппи Берд незадолго до кончины. – Она заключается в том, чтобы начистить до первозданного блеска ту голливудскую легенду, которую осквернил и замарал Хантер Харпер, даже если мой дух к тому времени покинет это тело и я больше не смогу тебя подталкивать. Помни, ты отвечаешь за то, чтобы эта книга была закончена.

И в этом она была еще раз права.

После того, как моя книга вышла в свет, у меня осталось в жизни только одно желание – взять в руки кусок обогащенной руды и вышибить мозги Хантеру Харперу за то, что он написал про Мэй-Анну. Что она-де, согласно добытым им абсолютно надежным сведениям, действительно собственноручно убила Риди, а Бастер, который был-де в этом деле ее сообщником, попытался выгородить ее, взяв всю вину на себя. Какое открытие, скажите на милость – «узнал из абсолютно надежных источников»! Да эту сплетню долгие годы муссировал весь Голливуд, и пошла она, скорее всего, от тех людей, которые присутствовали при предсмертном разговоре Мэй-Анны с нами – врача, сиделки или адвоката. В общем, Хантер Харпер, как всегда, грубо исказил факты. Но когда его писанина вышла в свет, журналы «Пипл» и «Парад» перепечатали эту историю, и она пошла гулять по белу свету, и вот почему мы с Виппи Берд решили, что просто необходимо представить факты в их истинном виде, и поэтому я уже одна, без помощи моей обожаемой подруги Виппи Берд-О'Рейли-Макнайт, нашла в себе силы закончить эту книгу, которую вы, дорогой читатель, держите сейчас в руках.

– Просто она была очень хорошим человеком, поэтому и рассказала нам, что это она убила Риди, – сказала Виппи Берд.

– И Бастер тоже был очень хорошим человеком и поэтому не захотел, чтобы мы в это поверили, – сказала я.

– Она все-таки решилась пожертвовать своей славой ради нашей дружбы и ради любви к Бастеру, – сказала Виппи Берд.

– Знаешь, сейчас, когда у нас все уже позади, я поняла, что в жизни только дружба и имеет значение, – сказала я ей. – Хотя ты сама, конечно, всегда знала об этом, ведь так?

Известие о том, что у нее рак, Виппи Берд встретила мужественно, так же, как всю жизнь встречала любые невзгоды. Она никогда ни на что не жаловалась, даже когда у нее на голове от химиотерапии вылезли все ее рыжие кудри и она перестала есть. Бамбо, старший сын Муна, доставал ей сигареты с марихуаной, чтобы облегчить ее страдания, и мы сидели с ней в ее спальне и курили их, пока нам обеим не становилось хорошо. Я сказала, что раз однажды за компанию с ней бросила курить табак, то с ней же за компанию начну теперь курить марихуану.

– Слушай, – сказала она, – а мне даже забавно, что я тоже умру от рака, хоть и в вдвое старшем возрасте. И я точно так же, как и она, испущу дух на простыне из бумажной ткани. До сих пор не могу понять, почему ей не позволили умереть на ее белом атласе! Интересно, а простыни на ее круглой кровати тоже были круглые?

– Квадратные, как твоя башка! Ты еще на этом свете, и у меня пока есть полная возможность опередить тебя, – сказала я.

– Ах, не спеши, Эффа Коммандер, ведь именно ты и займешься моими похоронами. Только никаких кремаций, потому что, где бы ты ни развеяла мой пепел, ветер все равно отнесет его в заброшенную шахту, и в конце концов я превращусь в латунную ручку на чьем-нибудь унитазе.

– Где прикажешь заказать по тебе панихиду? У Свиного Рыла? – спросила я.

Лет десять тому Свиное Рыло отслужил по Тони потрясающую панихиду, хотя тот и не был католиком, но когда хоронили Бастера, я не стала заказывать у Свиного Рыла никаких панихид.

– Слушай мою последнюю волю, – торжественно объявила она. – Вы все вместо цветов возьмете по тухлому помидору, пойдете в ЦСП и забросаете ими Стеннера за то, что когда он попал тухлым помидором в Мэй-Анну, то Бастер тут же бросился ее защищать, а ради меня даже не пошевелился, хотя в меня Стеннер бросил не меньше дюжины.

– Я посмотрю, что тут можно сделать, – пообещала я.

В ее последнюю минуту возле нее были только я и Мун, и мы держали ее руки точно так же, как когда-то мы с Виппи Берд держали руки Мэй-Анны в ее последний час.

– Мне не жалко умирать, Эффа Коммандер, – сказала она, – мне жаль покидать наш город.

Это были ее последние слова.

– Она имела в виду – жаль расставаться с вами, тетя Эффа Коммандер, – сказал Мун.

Я сама это знала, ведь мы с ней были словно один человек. Не было периода, когда бы мы с ней жили отдельной друг от друга жизнью, она всегда была мой лучшей подругой, и с ее уходом во мне словно оборвалась нить, словно бы истощилась рудоносная жила. Она была мне даже ближе, чем оба моих мужа, и вместе с ней ушла часть меня самой.

Через несколько дней после того, как гроб с ее телом опустили в землю, я сидела «У Джона» и завтракала сандвичем с кофе, и тут в кафе зашел Стеннер и, увидев меня, уселся рядом и тоже заказал сандвич с кофе.

– Вот мы и остались с тобой одни из всей компании, Эффа Коммандер, – сказал он. – И с нами вместе в прошлое уйдет целая эпоха.

Я согласно кивнула. Мы с ним олицетворяли эпоху, это да, но только он не был из нашей компании, он был нашим врагом, врагом и остался, но его слова всколыхнули во мне воспоминания о прошлом.

Эти воспоминания помогли мне пережить ужасные дни после смерти Виппи Берд. Я пыталась жить по-прежнему, проводя время перед телевизором в моем маленьком домике на Западном Бродвее, или слушая радиопрограммы Оуки О'Коннора или других любимых мной артистов по старенькому приемнику «Эмерсон», который купил еще Бастер. Если мне хотелось развеяться, я посещала клуб для пожилых, и, кроме того, Мун раз в неделю приглашал меня к себе домой на семейный обед.

Через несколько месяцев, когда мне стало полегче на душе, Мун принес мне большую картонную коробку с вещами, которые достались Виппи Берд по завещанию Мэй-Анны. Кроме них, в этой коробке был еще альбом с нашими фотографиями, снятыми во времена нашей молодости, и разные реликвии Бастера Миднайта, которые собирал Тони, например, альбом с посвященными ему газетными вырезками и несколько плакатов времен его чемпионства. Каждый такой плакат сегодня настоящий раритет и стоит не меньше сотни долларов, но я даже и не думаю их продавать.

– Спасибо, мой дорогой, ты доставил мне этим настоящую радость, – сказала я Муну. – Но прибавил еще одну заботу самому себе: когда я отдам концы, тебе придется еще раз заехать сюда и забрать эти вещи обратно.

После смерти Бастера я составила завещание, по которому все оставила Муну.

– Ну, надеюсь, такая необходимость возникнет не скоро, – сказал Мун и пригласил меня сходить в «Джим Хилл» выпить по чашечке кофе.

– Надо жить дальше, тетя Эффа Коммандер, – сказал он мне там.

– Как ты в этом похож на свою мать! – ответила я, смахивая слезу. – Она говорила мне точно такие же слова, если у меня в жизни было что-нибудь неладно.

Как тогда, когда десять лет тому назад умер Тони, а через несколько месяцев после него и Бастер, и мы с ней во второй раз в жизни овдовели. Мы положенное время скорбели и соблюдали траур, а потом продали наше заведение, и я зареклась заходить туда. Но пришел день, и Виппи Берд сказала:

– Надо продолжать жить, Эффа Коммандер, и знаешь, с чего мы начнем? Мы с тобой выйдем перекусить.

И мы направились в наше бывшее кафе, которое с тех пор стало называться «Приют горняка» и до сих пор так называется. Мы плотно поели, а потом еще выпили чаю со льдом, и после этого меня словно отпустило, и я теперь могу свободно заходить туда, когда захочу.

Новые владельцы кафе хотели купить все реликвии Бастера, его фотографии, афиши и призы – и даже красные шелковые трусы, в которых он в первый раз выступал, но мы с Виппи Берд отказались, потому что решили, что место этим вещам в соответствующем музее или мемориале, где они сейчас и находятся, – то есть в мемориальной комнате Бастера Миднайта в здании мэрии. Мы также не дали им разрешения использовать его имя в названии ресторана, и из-за этого они даже чуть было не раздумали покупать его, но потом все-таки решили, что он стоит на хорошем и бойком месте и что если меню будет прежним, то клиентов они не растеряют.

В городском музее теперь есть и отдельный зал, посвященный Мэй-Анне, и многие его экспонаты являются нашими с Виппи Берд подарками, например, горностаевая накидка, подаренная Мэй-Анной моей маме, и платья, которые Мэй-Анна дарила нам с Виппи Берд. Там же находится и вывеска в виде большой деревянной кружки, значение которой в биографии Бастера Миднайта и Марион Стрит сейчас известно одной лишь только мне. Мемориальная комната Бастера и зал, посвященный Мэй-Анне, стали ныне самыми значительными достопримечательностями Бьютта, и туристы едут издалека ради их посещения. Муниципалитет даже хотел увековечить ее имя в названии одной из улиц, но потом они вспомнили, что улица Марион Стрит в нашем городе была всегда.

Некоторые думают, что лицо Мэй-Анны послужило моделью для скульптора, изваявшего «Мадонну Скалистых гор» – статую, которую недавно установили у западного выезда из нашего города, но мы с Виппи Берд пришли к выводу, что эта статуя вовсе не похожа на Мэй-Анну, хотя сама статуя нам очень понравилась.

– Произведение искусства, – вздохнула Виппи Берд, глядя, как эта статуя сверкает на солнце белоснежным полированным мрамором, – произведение искусства…

Мун был прав – надо было продолжать жить, и я решила еще разок сходить в «Джим Хилл», даже несмотря на всю тоску от того, что Виппи Берд я там больше не увижу. И вот, проснувшись однажды утром, я решила, что этот день наступил. Я пришла туда около одиннадцати, в час между завтраком и обедом, когда там сидят только завсегдатаи, которых можно сосчитать по пальцам, да какие-нибудь случайные туристы. Я устроилась возле стойки и помахала Джо Мэйпсу, сидевшему за своей конторкой.

– Привет, дорогая, хочешь бутерброд с сыром? – спросила Альта, как она спрашивала всех, кто заходил в кафе, и иногда это срабатывало – человек хотел просто выпить чашечку кофе, а брал еще и бутерброд. Я сказала, что мне все как обычно, и объяснений не потребовалось, потому что она сама наперед знала, что именно мне нужно и что лишнего я все равно не возьму, и поставила чашку с моим кофе на край стойки. За то время, что я здесь не была, Джо Мэйпс успел обзавестись новыми чашками, белыми с двумя зелеными полосками – широкой сверху и узкой под ней, и мне стало жаль старых фарфоровых кружек, трещинки на которых можно было почувствовать языком.

В центре внимания сейчас был Хантер Харпер, который разговаривал с двумя туристами. За те шесть месяцев, пока я здесь не была, подумала я, здесь совсем ничего не изменилась, все только постарели еще на полгода. Да вместо Виппи Берд туристов теперь развлекал Харпер. Альта не любила много разговаривать с незнакомыми людьми, и однажды мы с Виппи Берд видели, как какой-то репортер начал приставать к ней с расспросами и попытался завязать разговор вопросом о том, хорошие ли здесь чаевые, но она выпустила ему в лицо струю табачного дыма и ответила, что здесь не чаевые, а просто говно.

Информация ключом била из Хантера Харпера, но я старалась не обращать на него внимания и вспоминала Виппи Берд, как она совсем недавно стояла здесь за кассой, пекла блинчики и уговаривала меня взять еще что-нибудь в память о старых добрых временах, хотя я только что плотно позавтракала. Вот за стойкой показался Джимми Су, мой старый знакомый, который был поваром в кафе «Вест-Парк», когда я была там управляющей, а потом вместе со мной перешел в наше кафе «У чемпиона». И вот теперь он доживал свои дни здесь. Я поздоровалась с ним. Он, как и все мы, сильно постарел, и иногда у него бывало плохо с головой, и тогда он мог запросто вывалить свою яичницу со сковороды прямо на стойку и начать ее есть, хватая руками, но Виппи Берд говорила, что в этом нет ничего ужасного, потому что стойка здесь, как и руки Джимми Су, всегда была в идеальной чистоте. Несколько лет тому назад, когда он впервые положил пакетик с чаем в чашку с кофе, люди поняли, что бедняга сходит с ума.

До меня донеслись обрывки разговора Хантера Харпера с туристами, расспрашивавшими его о Марион Стрит, и я улыбнулась про себя, ожидая, что сейчас он выдаст им старый каламбур Виппи Берд насчет человека или улицы, тот самый каламбур, который я слышала от нее тысячи раз, но всякий раз смеялась. Но Хантер Харпер ничего такого не сказал, потому что ему было далеко до Виппи Берд во всех отношениях.

До того места, где сидела я, обрывки их разговора едва доносились, к тому же я была слишком поглощена своими воспоминаниями, но вдруг услышала, как он произнес мое имя, и стала слушать внимательнее.

– Их было три неразлучных подруги, – вкручивал он туристам. – С двумя из которых я был очень близко знаком. Саму Марион на самом деле звали Мэй-Анна Ковак, – он так и произнес ее фамилию, без «с» на конце. – А двух других звали Виппи Берд и Эффа Коммандер, и одному только богу известно, настоящие ли это имена.

Он переждал, пока туристы перестанут смеяться.

– Они сами себя прозвали «святая Троица».

«Несвятая Троица!» – пробормотала я.

Человек, сидевший неподалеку за стойкой, странно посмотрел на меня и на всякий случай отодвинулся.

– Виппи работала здесь, в этом кафе, пока господь не прибрал ее несколько месяцев назад, – сказал он, и я хмыкнула, потому что только чужой человек мог назвать ее просто «Виппи». – А Эффа Коммандер сейчас в доме престарелых и, можно сказать, уже наполовину переехала в лучший мир.

Я взглянула на Альту, которая в ответ понимающе сощурилась и выдохнула в сторону Харпера струю табачного дыма. Ах ты, наглец, подумала я, да мне до богадельни не дальше, чем тебе самому, дурак ты набитый, мне же всего только семьдесят пять, хоть я, по примеру Мэй-Анны, и любила приуменьшить свой возраст.

– Подружки одна другой стоили, – продолжал он свой рассказ. – В молодости они все три «трудились» на Аллее Любви – так называется местный квартал Красных Фонарей. Там же они подцепили и Бастера Миднайта, который был не дурак насчет баб.

Харпер остановился, и один из туристов спросил его что-то, чего я не расслышала.

– Нет, Марион Стрит была простой шлюхой, а бандершей, я думаю, была у них Виппи Берд. Сейчас я готовлю новую редакцию моей книги и как раз думаю включить этот факт в новое издание.

Я за свою жизнь привыкла ко всякой лжи о Бастере и Мэй-Анне – это были люди легендарные, и не в моих силах было бороться со сплетнями про них, со сплетнями, которые появлялись невесть откуда и которыми жила вся страна. Но иное дело была моя дорогая подруга Виппи Берд, и я не могла позволить этому тупому негодяю вот так марать ее честное имя.

Я поставила свою чашку на стойку медленно и осторожно, чтобы не расплескать кофе, потому что всю меня трясло от ярости, и так же медленно поднялась с табуретки. Никто не смел говорить о моей покойной подруге в подобном тоне! Джо Мэйпс услышал слова Харпера и вышел из-за своей конторки сказать ему, чтобы тот прекратил. Джимми Су тоже поднялся мне на помощь, ведь наши местные китайцы настоящие джентльмены, но я покачала головой, давая им обоим знак, что справлюсь сама, ведь мы с Виппи Берд всегда умели за себя постоять. Они остановились и стали следить за мной.

Я подошла к Харперу сзади и похлопала его по плечу, и, когда он обернулся и заморгал, словно не узнавая меня, я сказала:

– Привет, Хантер, это я, твоя старая подружка Эффа Коммандер, и я только что сбежала из богадельни – что, не узнаешь? Я ведь уже совсем собралась было в лучший мир, да вот на полдороге вспомнила про тебя, мой дорогой.

В свое время Мэй-Анна, собираясь проучить благотворительных старух, в конце концов струхнула и не сказала им, что в результате их «благородных» усилий приняла решение отправиться на Аллею Любви, заменив ее на «Голливуд», но я-то была не из тех, кто в последний момент идет на попятный. Речь сейчас шла о чести моей покойной подруги, которая сама уже не могла ему ответить, так что за нее это должна была сделать я. Я огляделась, убеждаясь, что все внимание присутствующих приковано ко мне.

– Только не забудь занести этот факт в свою дрянную книжонку! – воскликнула я и, слегка развернувшись, знаменитым ударом Бастера Миднайта с полоборота засветила ему прямо в глаз.