"Гордые и свободные" - читать интересную книгу автора (Дейли Джанет)

14

Гордон-Глен

7 июля 1831 г.

На свадьбу дочери Уилла Гордона и сына Шавано Стюарта, свадьбу, которая должна была породнить два самых респектабельных семейства народа чероки, съехались сотни гостей: соседи, родственники, друзья, причем некоторые из них прибыли на торжественную церемонию издалека.

Элайза сшила себе по такому случаю новое платье – цветастое, легкое, с кружевным воротником, газовой пелериной и прозрачными рукавами, как нельзя лучше соответствовавшими южному климату. В порыве расточительства она даже купила розовую шелковую шляпку. Если учесть, что у нее имелись вполне приличные черные туфли, теперь она могла считать себя хорошо одетой и даже модной. Это ее радовало, хотя Элайза сама не понимала, почему.

Она ужасно нервничала и удивлялась тому, что Темпл кажется такой спокойной. Невеста с завидным аппетитом поедала все угощения, приготовленные матерью и теткой. Казалось, Темпл ни при каких обстоятельствах не способна потерять присутствия духа. Элайза искренне завидовала хладнокровию своей ученицы.

По окончании банкета Темпл поднялась и обернулась к матери. Виктория Гордон попыталась улыбнуться, но на ее ресницах блестели слезы. Мать и дочь обнялись, потом Виктория дрожащими руками подняла высоко над головой одеяло и колос пшеницы.

– Пора! – крикнул кто-то из гостей.

Элайза смотрела во все глаза, ожидая увидеть нечто необычное. Может быть, этим и объяснялось то, что она так волновалась? Темпл захотела, чтобы бракосочетание проходило не только по христианскому, но и по индейскому обряду. С одной стороны, Элайзе было любопытно посмотреть на брачный ритуал чероки, с другой – смущал налет язычества, не подобающий такому святому дню.

Все женщины встали и направились к выходу. Элайза последовала за ними. Последней шла невеста, шурша шелками.

Спустившись по лестнице, Элайза увидела, что у парадных дверей стоит Нэйтан Коул с Библией в руках. Однако женщины проследовали мимо священника в столовую. Там уже ждал жених в сопровождении мужчин.

Одна из женщин протянула Клинку одеяло и копченый окорок. Виктория же отдала дочери второе одеяло и колос пшеницы. С ритуальной торжественностью жених и невеста двинулись навстречу друг другу. Элайзе показалось, что в этот миг окружающий мир для них перестал существовать.

Сойдясь в середине зала, новобрачные обменялись: Клинок вручил невесте окорок, она ему – колос. Свои одеяла они положили на пол, и тогда Джон Росс, главный вождь народа чероки, стоявший рядом с Нэйтаном, громко воскликнул:

– Одеяла соединены!

Виктория поднесла платок ко рту и тихо всхлипнула; слезы потоком бежали по ее впалым щекам. Элайза испугалась, что у миссис Гордон снова начнется жестокий приступ кашля, и на всякий случай подошла поближе.

Тем временем вперед вышел Нэйтан Коул. От волнения он не сразу нашел нужную страницу в Библии. Элайза вспомнила, улыбнувшись, как он обрадовался, когда Темпл попросила его исполнить брачный обряд.

– Возлюбленные чада мои, – дрожащим голосом начал священник. – Мы собрались здесь сегодня пред лицом Господа, дабы соединить этого мужчину и эту женщину узами священного брака…

Молодые произнесли слова брачного обета звонкими и чистыми голосами. Элайза поневоле ощутила укол зависти. Никогда у нее не будет такой любви. Захотелось плакать. Но потом она напомнила себе, что сама, по доброй воле, выбрала участь старой девы. Зато она всегда будет независима и свободна, не то что замужняя женщина.

– Возложенной на меня властью объявляю вас мужем и женой, – торжественно объявил Нэйтан.

Новобрачных окружили друзья и родственники, а Элайза подошла к Нэйтану.

– Какая красивая пара, – горделиво сказал он.

– Что верно, то верно.

– А теперь начнется пир, – сообщил Нэйтан. – И, боюсь, это надолго.

– Еды, во всяком случае, хватит. Вы бы видели, сколько ее наготовили, – ответила Элайза, глядя, как Уилл Гордон распахивает двери перед новобрачными.

Клинок и Темпл вышли к остальным гостям, держа в руках атрибуты свадебного обряда: колос, окорок и одеяла.

– Пойдем за ними? – предложил Нэйтан, и вдвоем они вышли на веранду.

– Соединение одеял символизирует совместную жизнь, – объяснил он вполголоса. – А обмен мясом и хлебом означает, что мужчина обязывается добывать пропитание, а женщина клянется готовить пищу. Просто и символично.

Павлины, перепуганные скоплением народа, давно разбрелись по дальним краям сада. Отовсюду раздавался смех, веселые крики. Радостная атмосфера подействовала и на Элайзу. Девушка остановилась на краю веранды и блаженно улыбнулась, наслаждаясь праздником.

Она крепко взяла Нэйтана за руку и сказала:

– Вы только посмотрите! Видели ли вы когда-нибудь нечто подобное?

С веранды открывался прекрасный обзор – повсюду в парке были установлены накрытые столы. Нарядно одетые гости оживленно разговаривали, а меж столов сновали слуги. Сверху синим шатром раскинулось небо, в нем ярко горел огненный шар солнца.

– Смотрите-ка, а вон еще гости едут, – показал Нэйтан.

Элайза увидела на дороге группу всадников. Судя по всему, они приехали издалека. В глаза ей бросилось странное обстоятельство: там были только мужчины, и у каждого из-за плеча торчало ружье.

– Гвардейцы! – Элайза вцепилась Нэйтану в руку. – Это джорджийские гвардейцы! – громче повторила она.

Рядом остановился Уилл Гордон, хмуро глядя на приближающийся отряд.

– Зачем они приехали? Что им нужно? – испуганно прошептала Элайза.

– Им нужен я, – ответил Нэйтан.

Элайза удивленно взглянула на него и увидела, что миссионер побледнел. Неужели он прав? В последнее время гвардейцы устроили на миссионеров настоящую охоту. Временами они доходили до прямого святотатства. Например, видя, как миссионер совершает над индейцами в реке обряд крещения, гвардейцы въехали в воду верхом и стали передразнивать священника, делая вид, что крестят своих лошадей.

Очевидно, гвардейцы и в самом деле приехали за Нэйтаном Коулом. Ведь он до сих пор так и не присягнул штату Джорджия. Тем самым он нарушил закон и в любую минуту мог подвергнуться аресту. Президент лишил миссионеров статуса почтмейстеров, и теперь на них не распространялась защита федерального закона.

– Нэйтан, вам нужно немедленно скрыться, – встревоженно сказала Элайза.

Он заколебался, но потом, оглядев праздничную толпу, грустно сказал:

– Не могу.

Элайза поняла его. Разве может он, слуга Божий, явить непокорство земной власти? Ведь он и его собратья, не жалея сил, убеждают индейцев, что сопротивление властям – грех. Рано или поздно Нэйтану придется сделать выбор: присягать или уклониться. В последнем случае его ожидает тюрьма.

Небольшой отряд гвардейцев въехал в парк. Гости освобождали им дорогу, перешептываясь. Стало очень тихо, лишь стучали копыта да скрипела кожа седел. Перед верандой всадники остановились. На штыках зловеще вспыхивали солнечные блики.

– Здравствуйте, джентльмены, – сказал Уилл Гордон, сделав шаг вперед. – Чем могу быть вам полезен?

Он держался учтиво и спокойно.

– Кто вы такой? – грубо спросил командир отряда.

– Уилл Гордон. А вы, сэр?

– Я Джейкоб Брукс, сержант джорджийской гвардии.

Говоривший расправил плечи, чувствуя себя бравым воякой.

Тут вперед вышел Клинок и сказал:

– Сержант Брукс, вы и ваши люди – наши гости. Присоединяйтесь к празднеству.

Элайза увидела, как Темпл обожгла мужа сердитым взглядом, однако молодой Стюарт ничуть не был этим смущен.

– У вас тут свадьба? – спросил сержант и взглянул на Нэйтана. – И кто же священник?

– Я, – откашлявшись, произнес Нэйтан.

– Взять его.

Небрежность, с которой был отдан этот приказ, потрясла Элайзу. Трое гвардейцев спешились и решительно стали подниматься по ступенькам.

– Преподобный Коул – мой гость, – запротестовал Уилл Гордон.

– Теперь он будет гостем штата Джорджия, – ухмыльнулся сержант.

Гвардейцы грубо схватили Нэйтана за руки.

– Прекратите! – бросилась к ним Элайза, но солдаты оттолкнули ее.

– А где ваш ордер на арест? – спросила она у сержанта.

– Он нам не нужен.

– В чем он обвиняется? – гневно спросила Элайза. – В чем причина ареста?

– Нам не нужны причины, – пренебрежительно буркнул сержант. – Подгоните телегу!

Со скрипом и лязгом подъехала запряженная повозка, и Элайза увидела, что к ней сзади цепями прикованы двое. Одного из них она узнала – то был Сэмюел Ворсестер, миссионер из Нью-Эчоты.

Гвардеец стал приковывать Нэйтана к телеге, и Элайза бросилась на помощь своему другу.

– Нет! Вы не имеете права!

Кто-то схватил ее сзади за локти.

– Мисс Холл, прекратите, – прошептал ей на ухо голос Уилла Гордона.

Но Элайза попыталась вырваться из его рук. Тем временем гвардейцы заковали Нэйтана в ошейник, а цепь пристегнули не к телеге, а к седлу одного из гвардейцев. Элайза понимала, что она бессильна, но все же не могла безучастно смотреть, как с добрым, славным человеком поступают, словно с уголовным преступником.

Всадник пришпорил лошадь, и Нэйтан от неожиданности упал на колени. Он едва успел вскочить на ноги, как лошадь поскакала быстрее, и миссионер снова рухнул. Вскоре кавалькада скрылась в облаке пыли.

Элайза беспомощно обмякла.

– Куда его ведут? – спросила она.

– Наверно, в Кэмп-Гилмер. Это недалеко от Лоуренсвилла, – ответил Уилл.

Учительница все смотрела на дорогу, но ничего не видела, кроме столба красной пыли.

– Это несправедливо! – взмахнула Элайза кулаками. – Все это вопиющая несправедливость!

– Так оно и есть.

Свадьба продолжилась, но уже без прежнего веселья.

Пурпурный отсвет заходящего солнца сгустился под деревьями плантации Семь Дубов. Господский дом был громоздким, деревянным, двухэтажным, а изнутри выкрашенным в ослепительно белый цвет. Спереди и сзади располагались веранды, а над фронтоном – балкон, вынесенный вперед и покоящийся на колоннах. Жалюзи на окнах были раскрашены в яркие цвета.

Фиби осмотрелась по сторонам, проявляя особый интерес к хозяйственным постройкам. Насчитала две кухни, а в третьем домике, должно быть, находилась коптильня. Пожалуй, поместье Семь Дубов было ничуть не меньше, чем Гордон-Глен. Фиби привстала с сиденья, чтобы получше рассмотреть свое новое место жительства.

Она была взволнована и в то же время напугана. Внутри все так и сжималось, будто там спрятался маленький цыпленок, вокруг которого кругами ходит лисица. Подумать только, Фиби больше не принадлежит мастеру Уиллу! Она – приданое. Ее отправили сопровождать мисс Темпл в ее новую семью. Ради такого случая Фиби нарядилась в новое платье, сшитое из настоящей ткани, купленной в лавке. Обулась она в башмаки с медными носками, а все свои пожитки связала в аккуратный узел.

Фиби украдкой посмотрела на Дье, ехавшего верхом рядом с коляской. Чего это он на нее совсем не смотрит? Если бы он ей хоть раз улыбнулся, она бы не боялась так сильно.

Коляска остановилась перед домом. Фиби взяла узел и прижала его к груди. Мастер Клинок спрыгнул на землю, помог спуститься молодой госпоже. Фиби топталась рядом, не зная, куда ей деваться. Она с надеждой посмотрела на Дье, но тому, видно, было не до нее – он внимательно смотрел на мастера Клинка, словно ожидал какой-то команды.

– Проследи, чтобы сундуки моей жены занесли в дом, – сказал ему Клинок, нежно глядя на мисс Темпл. – А потом отведешь малютку Фиби туда, где она будет жить. Вы оба нам сегодня больше не понадобитесь.

– Фиби – моя служанка, – сердито воскликнула Темпл. – Я сама буду решать, понадобится она мне или нет.

Фиби знала по опыту, что, когда у молодой мисс так сверкают глаза, добра не жди.

Вообще-то мисс Темпл всю дорогу вела себя как-то странно. Не иначе как на мужа разозлилась. Помалкивала, рта почти не раскрывала.

Зато он так и сиял улыбкой, когда смотрел на свою молодую жену.

– Конечно, – сказал он. – Решай сама.

Хоть он и уступил, мисс Темпл все равно не смилостивилась.

– Ты мне больше не нужна, Фиби, – важно сказала она. – Можешь идти с… Дьетерономи.

– Слушаюсь, мэм.

Фиби присела, как положено, но Темпл уже отвернулась от нее.

Дье подвел ее к домику и распахнул дверь. Всю ночь он приводил жилище в порядок. Начисто подмел земляной пол, расставил все по местам, но хижина все равно была убогой. Одним словом – лачуга раба. В углу открытый очаг, в другом – соломенная постель, посередине – грубый деревянный стол и пеньки вместо стульев. Единственная красивая вещь – кресло-каталка, старый мастер Стюарт отдал его, когда сиденье лопнуло. Дье залатал дыру, и теперь сидеть вполне можно, если не ерзать – иначе заноза в задницу воткнется.

– Тут, да? – спросила Фиби, оглядываясь.

– Да… – Дье помялся, потом шагнул внутрь. – Темновато. Дай-ка я свечу зажгу.

От пламени свечи в середине комнаты стало светлее, зато углы погрузились во мрак. Фиби робко шагнула вперед, прижимая к себе узелок. Дье смотрел на нее, внутри у него все сжималось.

– Фиби…

Но тут она посмотрела на него своими глазищами, и он запнулся.

– Что-нибудь не так? – с любопытством спросила она, склонив голову набок.

– Нет… то есть да… – Он собрался с духом. – Мастер Клинок разрешил, чтобы ты была моей женщиной.

Она смотрела на него так доверчиво и невинно.

– Ты попросил его?

– Нет. – Дье отвернулся. – Но он сам догадался. Не стал ждать, пока я его попрошу. Я знаю, ты еще слишком молода…

– Нет, я уже женщина.

Она шагнула к нему, посмотрела с нетерпением и надеждой.

– Я очень хочу быть твоей женщиной, Дье.

– Ты сама не знаешь, что говоришь.

От ее слов сердце у него заколотилось, как сумасшедшее.

– Нет, знаю. – Она уверенно улыбнулась. – Я много ночей лежала, не спала, слушала, как мама с папой радуют друг друга. Я все про это знаю. Сначала папа дышит часто-часто, потом мама начинает тихонько стонать. Я даже трогала себя и… это было приятно, – смущенно призналась она. – Ты тоже должен меня там потрогать. Я ужасно долго ждала. – Она придвинулась к нему. – Ну, пожалуйста…

Этого вынести он уже не мог. Дье прижал ее к себе и весь затрепетал.

– Я тоже давно тебя хочу, – сказал он. – Все ждал, ждал, пока ты подрастешь.

– Вот я и подросла.

Она положила на пол узелок с вещами, чтобы можно было обниматься без помех.

Дье не был уверен, что она такая уж взрослая, но поделать с собой ничего не мог.

– Жалко, я не слышал, как священник сегодня святые слова говорил. Вот бы нам с тобой пожениться по-настоящему. Что это такое – прыгать через метлу?

– Неважно, метла или не метла. Я буду твоей женщиной до самой смерти.

Дье не стал ей больше ничего говорить. Он был образованным негром и знал, что рабы женятся не по-настоящему. У них свой ритуал – молодые перепрыгивают через метлу, да и дело с концом. Но ему хотелось, чтобы их союз был освящен более красивым и торжественным ритуалом.

Он любил ее. Ее нежность, ее невинность. Откуда этой девочке было знать, какая жгучая страсть испепеляет его изнутри. Узнает – испугается.

Он отстранился и посмотрел на нее – губы у нее были влажными от поцелуев.

– Ты совсем еще девочка, Фиби. – Голос его дрожал, а пальцы сами тянулись к ее пухлой щечке. – Ты и женщина, и ребенок. Ты очень красивая.

Она нахмурилась, обиженно поджала губы и решительно стянула платье через голову. Застыв на месте, Дье смотрел на ее смуглое обнаженное тело, на юные груди, налившиеся соком за последние месяцы.

– Дье, потрогай меня, ну пожалуйста, – прошептала она.

Он не мог. Боялся, что не справится с собой, лопнет на месте от желания.

– Давай же, я хочу, – сказала она.

Взяла его за руку, положила себе на грудь. Дье почувствовал, как дрожит ее нежное тело, но его самого колотило куда сильней. Он боялся только одного – что не выдержит и набросится на нее. Поэтому медленно, очень медленно он стал гладить ей груди, хотя ему хотелось смять ее в объятиях, ворваться в ее юную горячую плоть.

Фиби подалась навстречу его рукам, они скользнули по ее стройной талии, упругим ягодицам. Глаза ее смотрели на него не отрываясь, их выражение было одновременно радостным и удивленным. Когда пальцы Дье наконец мягко коснулись внутренней поверхности ее бедер, Фиби, вздохнув, судорожно припала к нему.

– Да, там, – прошептала она, и взгляд ее вспыхнул желанием. – Дье, я тебя хочу.

Он все еще колебался, не уверенный, представляет ли она, что будет дальше. Но тут ее рука опустилась и обхватила пальцами его упругую плоть. Дье застонал, и выдержка окончательно его оставила. Он подхватил Фиби на руки, отнес на соломенную подстилку и быстро сорвал с себя одежду.

Осыпая ее лицо лихорадочными поцелуями, он прошептал:

– Я постараюсь не делать тебе больно. Правда, постараюсь.

На самом деле он знал, что в первый раз ей все равно будет больно. Ничего, зато потом он все исправит.

Тем временем Клинок стоял у окна спальни в господском доме и терпеливо слушал, как Темпл руководит служанками, которые распаковывали ее сундуки. Над лужайками уже порхали светлячки, перелетая с места на место крошечными огоньками.

Закрылась дверь, раздались удаляющиеся шаги, и теперь в комнате остались только двое: он и Темпл. Клинок медленно обернулся, ощущая кожей дуновение свежего вечернего ветерка. Темпл стояла спиной к нему перед зеркалом, отстегивая длинную кружевную фату. Он задумчиво смотрел на ее отражение, пытаясь понять, чем вызван гнев, которым горели ее глаза.

– Ну вот мы одни, – нарушил он молчание и увидел, как она сразу напряглась. – Может быть, ты все-таки объяснишь мне, почему смотрела на меня волком весь день? Слава Богу, что на части не разорвала.

Не глядя на него, она тряхнула головой:

– Как ты мог пригласить этих… скотов на нашу свадьбу?

– А что же я должен был делать? – Он неторопливо направился к ней. – Сказать, чтобы проваливали? Вряд ли они послушались бы.

– Конечно, не послушались бы. Но зачем было предлагать им гостеприимство? – резко обернулась она. – Разве ты забыл, что это наши враги?

– Я ничего не забыл. Но я надеялся, что сумею отвлечь их, а преподобный Коул тем временем успеет скрыться. Разве ты сама не догадалась?

– Потому и не догадалась, что слишком уж ты был с ними любезен.

Она снова отвернулась, все еще сердясь, но Клинок видел, что гнев ее остывает.

Неслышно приблизившись, Клинок обнял свою жену за тонкую, затянутую в корсет талию и поцеловал в шею.

– Я очень не хотел, чтобы наша свадьба была испорчена.

– Однако ее все-таки испортили.

Клинок крепко взял ее за плечи, развернул к себе и обнял, невзирая на слабое сопротивление.

– По-моему, ты хочешь, чтобы они нам и первую ночь испортили.

– Нет.

– Так докажи это, – небрежно обронил он.

Она посмотрела на него сквозь ресницы, ее глаза блеснули.

– А если я не хочу?

– Еще как хочешь, – улыбнулся он, чувствуя, как ее тело становится податливым.

В следующее мгновение Темпл последовала его словам – обхватила Клинка за шею и подняла к нему лицо, чтобы их губы побыстрее встретились. Непонятно было, кто кого соблазняет, но Клинка сейчас подобные тонкости совершенно не интересовали.

Они долго целовались – то нежно и медленно, то быстро и страстно. Потом, тяжело дыша, она стала слегка покусывать его за подбородок, прошептала на ухо:

– Я люблю тебя.

Ее горячее дыхание обжигало его.

– Кажется, я совсем рехнулся, – прошептал он в ответ. – Но я тоже тебя люблю.

– Правда? – Она принялась развязывать узел его шелкового галстука. – Сильно?

Справившись с галстуком, ловкие пальцы взялись за пуговицы воротничка и рубашки, а зубы тем временем продолжали делать свое дело.

– Слишком сильно.

Он схватил ее за руки, не желая упускать инициативу. Внутреннее чутье подсказало ему, что нельзя в этот ответственный момент подчиняться ее воле – иначе всю жизнь будешь плясать под ее дудку.

– Что-нибудь не так, любимый? – невинным голоском осведомилась она, но взгляд ее был достаточно красноречив.

Он сухо улыбнулся:

– Что-то здесь стало жарковато.

Он скинул фрак и жилет, бросил на пол галстук, остался в рубашке и жемчужно-серых брюках.

– А разве вам не жарко, миссис Стюарт? – учтиво осведомился он, чуть приподняв бровь.

– Да, сэр, весьма. – С этими словами она грациозно обернулась, подставив ему длиннейший ряд пуговок, опускавшихся с шеи до талии. С нарочитой неторопливостью Клинок принялся расстегивать платье, целуя ее в шею и плечи. От удовольствия по коже девушки побежали мурашки. Покончив с пуговицами, Клинок медленно спустил платье вниз по плечам, и оно скользнуло на пол.

Покончив с платьем, Клинок развязал ленты, стягивавшие корсет Темпл. Помогая ему, она втянула живот и по-кошачьи изогнула спину. Клинок быстро расправился с нижними юбками. Приподнял Темпл, дернул вверх, и юбки сами посыпались на пол. Темпл извернулась в его объятиях и вознаградила мужа за усилия жарким поцелуем. Клинок хотел продлить мгновение, но сдержался. Желание поскорее коснуться ее обнаженной кожи оказалось еще сильней. Он был твердо намерен сполна насладиться каждым мгновением, приближавшим его к заветной цели.

Поставив Темпл на пол, он потянул вверх нижнюю рубашку, но под ней оказался еще один слой белья, правда, весьма привлекательный.

– Все-таки прежние индейцы чероки жили куда проще, – нетерпеливо пробормотал Клинок, глядя, как из тугого лифа поднимаются полушария ее грудей. – Им не требовалось столько времени, чтобы раздеть женщину.

Он посмотрел на ее приоткрытые губы, потом взглянул на взволнованно вздымающуюся грудь и решил заняться лифом. Вот шнурки наконец были развязаны, и высвобожденные груди с острыми сосками приковали к себе его внимание. Клинок даже не почувствовал, как руки Темпл рывком вытянули рубашку из-под пояса его брюк. Но в следующую секунду ее прохладная ладонь коснулась его разгоряченного живота. Он сбросил рубашку через голову, поднял Темпл на руки и отнес на постель. Девушка быстро сбросила белые бальные туфли и скатала вниз шелковые чулки. Последнюю деталь туалета Клинок снял с нее сам, чувствуя, что еще немного, и он не выдержит. Наконец-то она лежала перед ним совершенно обнаженная, и он мог гладить ее, ласкать, любить.

Темпл прошептала его имя так зазывно, что он чуть не ринулся на нее как был, в брюках.

Но он совладал с собой и, стиснув челюсть, сбросил с себя остаток одежды. Темпл следила за его действиями жадным взглядом. Она любовалась его мускулистой бронзовой грудью, впалым животом, крепкими ягодицами. Ей хотелось побыстрее впиться пальцами в его тело, прижаться к нему всем телом.

На миг Темпл подумала об Элайзе Холл и ее дурацких представлениях о девичьей скромности, но в следующий миг Клинок опустился на кровать рядом со своей суженой, и та забыла обо всем на свете. Они слились в объятии так естественно, словно это был не первый, а по меньшей мере тысячный раз.

Его руки, губы, язык были поистине вездесущими, они проникали повсюду, доводя Темпл до исступления. Тело ее непроизвольно изгибалось, чтобы ему было удобней. Когда же рука Клинка коснулась ее влажного, раскрытого лона, Темпл прерывисто прошептала:

– Ну пожалуйста, пожалуйста…

Тогда он приподнялся над ней, посмотрел на нее сверху вниз – на разметавшиеся по подушке черные волосы, на распухшие от поцелуев губы, на раскрасневшиеся щеки.

Одной рукой он приподнял ей ягодицы, второй рукой уперся и легко, естественно проник в ее тугое тело. Когда продвижение было остановлено невидимой преградой, Темпл замерла и хотела податься назад, но Клинок ее не выпустил: он сделал быстрый рывок и зажал ей губы, с которых сорвался стон, поцелуем.

Какое-то время он оставался неподвижен, чтобы ее боль утихла. Однако его руки продолжали гладить, ласкать, возбуждать, и вскоре Темпл вновь размякла.

Очень осторожно Клинок начал двигаться, и его терпение было немедленно вознаграждено – Темпл сама стала подаваться ему навстречу, ее руки вцепились ему в ягодицы, словно требуя, чтобы он действовал смелее. Издавая мурлыкающие горловые звуки, она всецело отдалась наслаждению.

Темп их любви все убыстрялся, ласки становились все более неистовыми. Сквозь дурман Клинок едва заметил тот миг, когда тело его жены замерло в экстазе, а в следующую секунду он и сам содрогнулся от сладостного ощущения, что все его существо сейчас расколется на мелкие кусочки. Однако это не имело ни малейшего значения – дух Клинка взмыл к небесам.

Потом, когда, обессиленные, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, Темпл гладила мужа по лицу, восхищаясь мужественным, чеканным профилем своего избранника. Она лениво провела пальцем по белому шраму, пересекавшему его левую скулу.

Клинок поцеловал ее в ладонь и сказал:

– Ты тоже оставила на мне шрам.

– Какой же?

– Подумать только, какая невинность. Ничего она не знает, ничего не понимает, – насмешливо произнес он, и Темпл почувствовала, как в ней вновь нарастает возбуждение. Их тела опять переплелись в любовном объятии, и Темпл уже ни о чем больше не думала.

Когда Элайза увидела свою бывшую ученицу впервые после свадьбы – прошла ровно неделя, – вид Темпл просто потряс ее. Вчерашняя девочка в одночасье превратилась в счастливую зрелую женщину. Теперь она была женой, хозяйкой, любовницей, и это читалось в каждом жесте, каждом слове, каждом взгляде.

Относиться к Темпл по-прежнему Элайза уже не могла. Теперь они были на равных – две женщины, две подруги. Когда Темпл спросила, известно ли что-нибудь о преподобном Коуле, Элайза воспользовалась случаем облегчить душу.

Джорджийские гвардейцы арестовали в общей сложности одиннадцать белых, почти все они были миссионерами. Скованные цепями, словно рабы, арестованные под дулами ружей преодолели шестьдесят миль по горам и болотам и были помещены в лагерь Кэмп-Гилмер. Там их содержали в душных и тесных камерах. Командир гвардейцев запретил священникам проводить религиозные службы для заключенных, ибо, по утверждению этого господина, миссионеров арестовали не для того, чтобы они продолжали свою деятельность, а для того, «чтобы дать им укорот». В конце месяца должно было состояться судебное слушание.

Двадцать третьего июля судья графства Гвиннетт выпустил всех миссионеров под залог, назначив процесс на сентябрь. Нэйтан Коул временно оказался на свободе, но вернуться на земли чероки ему не дали. Он прислал Элайзе письмо из Алабамы, выражая опасение, что грядущий процесс окажется фарсом. Штат Джорджия наверняка признает миссионеров виновными и присудит каждого из них к четырем годам каторги.

«Если я окажусь в темнице, разве смогу я нести индейцам свет и утешение? А ведь именно сейчас они нуждаются в этом, как никогда», – писал Коул. Элайза поняла, что Нэйтан уже раскаивается в своем упорстве и готов пойти на уступки.

Она написала ответ – напомнила, что у миссионеров много союзников и в Бостоне, и в Балтиморе, и в самой Джорджии. Если произойдет худшее и Нэйтан окажется на каторге, его мужество поможет индейцам в борьбе за их права.

Как и предвидел Коул, сентябрьский суд был чистейшей формальностью. Судья объявил, что «каждый христианин должен подчиняться гражданским властям». Поскольку миссионеры этого не сделали, они признаются виновными и каждый из них должен отбыть четыре года на каторжных работах в Милледжвильской тюрьме.

За три дня до вступления приговора в силу Нэйтан приехал в Гордон-Глен. Вид у него был изможденный и несчастный. Он объяснил, что судья предложил осужденным помилование при условии, что они либо присягнут на верность штату Джорджия, либо покинут здешние края. Нэйтан предпочел присягнуть, чтобы остаться со своей паствой.

– Остальные тоже согласились, – сказал он за обедом. – Тюрьму избрали только Сэмюел Ворсестер и Элизер Батлер. Судья уговаривал их несколько часов, пытался переубедить. Все это время тюремные ворота то открывались, выпуская помилованных, то захлопывались вновь. Я до сих пор слышу зловещий скрежет и громкий стук. – Он содрогнулся. – Когда я последний раз видел Сэмюела и Элизера, на них уже были тюремные робы.

Элайза представила себе, как все это было, и ее сердце сжалось от сочувствия к храбрым миссионерам, которые предпочли каторгу неправедному компромиссу. А Нэйтан Коул учительницу разочаровал. О, как бы уважала она его, последуй он примеру Сэмюела Ворсестера и Элизера Батлера!

Когда она и молодой священник прогуливались вдоль ручья, он попытался оправдаться. Но Элайза перебила его:

– Знаю-знаю, слышала: «Кесарю кесарево».

– Да, и не только это, – сказал Нэйтан. – Тут все дело в отделении церкви от государства. На этом зиждется свобода совести. Разве могу я, священник, противиться гражданским властям?

– Но ведь вы ни в чем не были виноваты! – воскликнула она, удивляясь тому, что он не понимает самых очевидных вещей. – Штат Джорджия не имеет права распоряжаться на землях чероки, а индейских законов вы ведь не нарушали.

Вид у Коула был такой затравленный, что Элайза сжалилась:

– Ладно, Нэйтан, извините. Я ведь знаю – вы поступили так, как подсказала вам совесть. Я восхищаюсь вами за то, что вы пренебрегли мнением окружающих, включая и мое собственное.

Он крепко стиснул ей руку.

– Спасибо, Элайза. Если бы вы стали плохо ко мне относиться, мне трудно было бы это пережить.

Вид у него был такой несчастный, что Элайза вновь пожалела о своей резкости. Ей стало стыдно, что она скверно думала о миссионере.

Упорство, проявленное двумя священниками, сыграло важную роль. Вся индейская нация воодушевилась примером храбрых священников. Чероки готовы были до конца отстаивать свои права.

Кроме того, приговор, вынесенный миссионерам, дал возможность вновь обратиться в Верховный суд Соединенных Штатов. На сей раз апелляцию подали осужденные – два белых гражданина, которые желали знать, действительно ли власть штата Джорджия распространяется на земли народа чероки.

Приехал новый суперинтендант индейских территорий, назначенный президентом Джексоном. Этого господина звали Бенджамин Каррей, и он заявил, что готов выплатить денежную компенсацию всякой индейской семье, которая согласится переселиться на запад. Однако желающих нашлось не много – индейцы вновь воспряли духом. Они не собирались покидать землю отцов.

Вожди решили на сей раз традиционный октябрьский сбор провести в Алабаме, чтобы избежать столкновения с джорджийскими гвардейцами. Те наверняка восприняли бы съезд в Нью-Эчоте как прямой вызов. Однако уже тот факт, что Совет встречается, как и прежде, был большой моральной победой.

Решение Совета не отличалось от предшествующих: народ чероки заодно, переселения не будет. В Вашингтон вновь отправилась делегация. На сей раз вместе с Уиллом Гордоном, Джоном Риджем и прочими в столицу отправился и Клинок Стюарт, сын почтенного Шавано Стюарта.

Едва Темпл узнала об этом, она потребовала, чтобы муж взял ее с собой. Молодая женщина никогда еще не была на востоке. Клинок сопротивлялся недолго, и Темпл настояла на своем.

Неожиданно выяснилось, что для такого путешествия ее гардероб совершенно не годится. Вместе с Элайзой они засели за модные журналы и принялись изучать фасоны дорожных костюмов, платьев для дневных раутов и вечерних балов. Элайза полагала, что Темпл слишком большое значения придает всей этой ерунде, но юная миссис Стюарт доказывала, что едет в Вашингтон не просто так, а представляет всех женщин чероки. Она должна быть хороша собой и одета не хуже других.

Наконец вопрос с фасонами был решен, Темпл закупила в Августе все нужные ткани, и портниха-негритянка с рвением взялась за работу.