"Гордые и свободные" - читать интересную книгу автора (Дейли Джанет)

16

Гордон-Глен

Рождество 1832 г.

Мокрый снег налип на ветви деревьев, накрыл лужайки мягким белым одеялом. В столовой жарко пылал камин, стены были украшены сосновыми и еловыми ветками. За столом, уставленным яствами, сидели Гордоны, Стюарты, Элайза Холл и приехавший в гости Нэйтан Коул.

Миссионер читал молитву, остальные сидели, молитвенно опустив головы – кроме маленького Джонни, который вертелся на стуле, не обращая внимания на замечания матери.

Когда Нэйтан закончил, Уилл Гордон взял нож и стал отрезать куски мяса от зажаренной бараньей ноги.

– Ты устроила чудесный пир, Виктория, – сказал он, взглянув на жену, и сердце его сжалось.

Миссис Гордон, еще больше побледневшая и осунувшаяся, слабо улыбнулась:

– Еще бы. Впервые за последние несколько лет ты Рождество проводишь дома. Но ужин готовила Элайза, ее и благодари.

Она благодарно посмотрела на учительницу.

– Если баранина так же хороша на вкус, как на вид, вы, мисс Элайза, просто молодчина, – воскликнул Шавано Стюарт. – Известно ли вам, что я просто обожаю баранину?

– Нет, я этого не знала. Благодарите миссис Гордон – она сама составила сегодняшнее меню, я же всего лишь выполнила ее желание.

Виктория Гордон прихварывала все чаще и чаще, поэтому в последние месяцы Элайза была вынуждена взять на себя значительную часть хозяйственных дел. Эта работа была ей не в тягость – наоборот, отвлекала от мрачных мыслей. Над народом чероки сгущались мрачные тучи.

– И еще мисс Холл украсила елку, – жизнерадостно сообщила Ксандра. – А после ужина мы споем вам рождественскую песенку, которой она нас научила.

– Не говори глупостей, – презрительно оборвал сестру Кипп. – Петь мы не будем.

– Почему? – расстроилась она.

– Потому что Чарли, Том и остальные уехали. Ты что, забыла?

– Да, забыла, – пролепетала девочка, опустив взгляд.

Элайза заметила, что лицо Уилла Гордона при этих словах страдальчески исказилось. Ксандра невольно затронула тему, которой все намеренно избегали.

Темпл вздохнула и сердито воскликнула:

– Дядя Джордж и тетя Сара могли бы остаться хотя бы на Рождество. Без них праздник какой-то не такой.

– Они поступили так, как сочли нужным, – заметил Гордон.

– Как ты думаешь, успели ли они преодолеть перевал до того, как пошел снег? – спросила Темпл.

– Надеюсь, что успели, – сказал Клинок.

– Во время снегопадов в горах нередко бывают снежные обвалы. Вдруг их завалило?

– Я уверена, что с ними все в порядке, – вставила Элайза.

– Зачем они покинули свой дом? Ведь дядя Джордж сам его построил! – дрожащим от злости голосом произнесла Темпл. – Подумаешь, какая-то лотерея! Просто клочок бумажки, и все. Джорджийцы не имеют права распоряжаться нашими домами и землями.

– К несчастью, мы ничем не можем им помешать.

Уилл положил Шавано Стюарту на тарелку огромный кусок баранины.

– Какая нелепица! Делить чужую землю, распределять ее по каким-то билетикам. Вот уж не думал, что до этого дойдет. – Нэйтан уныло смотрел на мясо, но к еде не притрагивался. – Мне казалось, что у джорджийцев все-таки не хватит наглости пойти на откровенный грабеж.

– Теперь, когда Джексона переизбрали на второй срок, джорджийцы совсем обнаглеют, – предупредил Клинок.

– Это еще неизвестно, – возразила Элайза. – Например, в вопросе с Южной Каролиной Джексон проявил твердость. Он отправил в Чарльстон несколько военных кораблей и пригрозил ввести в Каролину войска, если штат будет настаивать на отделении. Если Джексон готов пойти на такие крайние меры, лишь бы защитить конституцию, значит, он не позволит джорджийцам нарушать закон.

– Джексон не станет вмешиваться, можете быть в этом уверены, мисс Холл, – скептически заметил Клинок. – У него разный подход к белым и к индейцам. Поэтому Южная Каролина, с точки зрения президента, виновата, а Джорджия – нет. Примерно это он и сообщил нам прошлой весной.

– Я слышал, что Джексон боится злить джорджийцев – вдруг они объединятся с южнокаролинцами и вместе захотят выйти из федерации, – вставил Нэйтан. – В этом случае гражданская война неминуема.

– Джексон ничего не боится, – ответил Клинок. – Вильям Вирт пишет, что после грандиозной победы Джексона на выборах он при желании может оставаться президентом хоть до конца жизни. Будем смотреть правде в глаза: наш враг силен, и в дальнейшем ситуация будет только изменяться к худшему.

– Ничего, мы выживем, – спокойно сказал Уилл.

– Как? – резко обернулся к нему Клинок. – Или у вождя Росса есть план?

Возникла напряженная пауза. На октябрьском совещании Клинок, поддержанный Джоном Риджем и Элиасом Будино, предложил отправить в Вашингтон делегацию, которая обсудила бы с президентом условия нового договора. Уилл Гордон и большинство членов Совета пришли в ужас от этого предложения. Они по-прежнему считали, что переселение на запад обсуждаться не должно. Таким образом, впервые в парламенте произошел раскол, единство было утрачено.

– Сейчас не время и не место обсуждать подобные проблемы, – отрезал Уилл Гордон. – Сегодня день мира, не будем его нарушать.

– Согласен, – кивнул Шавано Стюарт, с упреком поглядев на сына.

Войдя на кухню, Фиби увидела, что Шадрач, закатав рукава по локоть, вовсю драит котлы и сковородки. Оглянувшись через плечо – нет ли поблизости матери, – девушка сунула руку в карман платья и достала маленький сверток.

– Вот. Это тебе. – Она подождала, пока Шадрач вытрет мокрые руки. – Я же знаю. Ты любишь.

Он взял сверток, принюхался, и глаза его радостно вспыхнули.

– Это что, медовое печенье?

– Да.

Он аккуратно развернул платок и с вожделением посмотрел на аккуратные брикетики.

– Мисс Темпл наготовила его целую кучу, – объяснила Фиби. – Я взяла совсем чуть-чуть, она не заметит.

Шадрач отломил маленький кусочек печенья (конопляные семечки, сваренные в меду) и сунул в рот.

– Только не хрупай так громко, – сказала ему сестра. – Мама услышит и подумает, что это ты у мисс Виктории своровал.

– Миз Виктория в этом году печенье не делала, – сообщил Шадрач с набитым ртом.

– Все равно лучше спрячь в карман. Иначе мама начнет орать, что воровство до добра не доведет, и все такое.

– Ничего, она и так все время орет. – Но Шадрач все-таки послушался и, завернув печенье, спрятал его в карман. – Ты видела, как она сегодня готовила? Отсюда откусит, оттуда. Говорит, что пробует. Напробовалась так, что чуть не лопнула.

– Могу себе представить.

Фиби с улыбкой смотрела на братишку, который за последние месяцы здорово подрос.

В прошлый раз он едва доставал ей до плеча, а сейчас почти сравнялся.

– Ты растешь, прямо как лопух в огороде.

– Еще бы, тебя вон сколько не было. Без тебя стало хуже, – неохотно признал он. – Поговорить стало не с кем. Мама виду не показывает, но я-то знаю, как она по тебе скучает.

– Я тоже скучаю.

Фиби очень любила Дье и была с ним счастлива, но иногда ей ужасно не хватало родителей и брата. Шадрач тоскливо посмотрел на сестру и отвернулся.

– Рассказала бы, что ли, как на Север ездила. Ты правда видела все эти города, про которые Дье рассказывал?

– А как же, все города видела, и не раз. Мастер Клинок много раз давал нам пропуск, чтобы мы погуляли, пока они с мисс Темпл из гостиницы отлучаются. Я видела большой белый дом, где живет президент Соединенных Штатов. Туда все время народ идет, с ним повидаться. Нас, конечно, туда не пустили. Еще мы были в Филадельфии. Дье показывал мне зал Независимости. Там Америка родилась. Еще там висит большой колокол. Дье говорит, на нем написано: «Провозгласи свободу всем жителям страны сей». Это вроде как из Библии. И еще Нью-Йорк повидала… – Она закатила глаза, покачала головой. – Ну и шумное же место. А народу – просто прорва. Дье хотел пойти погулять, но я боялась, что потеряемся. Так и сказала ему: ты, мол, иди, а я из гостиницы ни за что на свете и шагу не ступлю. Вот Бостон мне понравился. Уж больно там хорошо было. – Фиби призадумалась, потом посмотрела на брата и пожаловалась: – Зимы на Севере ужас какие холодные. У меня прямо волоски в носу замерзали. Один раз я видела, как у кучера дилижанса вся борода была в сосульках, представляешь? А снегу-то, снегу! Прямо до самого пупа. А один парень нам рассказывал, что иногда наваливает по самое окно, а то и до крыши. Зима там тянется, тянется и все не кончится. Я жутко по дому истосковалась. Когда увидела нашу плантацию, прямо разревелась. Конечно, интересно было на Севере побывать, но жить там я бы ни за что не согласилась.

– А черные там есть?

– Есть, только рабов нету. На Севере вообще рабов не бывает. Только свободные.

– С образованием?

– Откуда мне знать? – пожала плечами Фиби и заговорщицки понизила голос: – Знаешь, Дье все время учит меня чему-нибудь. Мастер Клинок разрешает ему брать книги из библиотеки. Мы читали про одного рыцаря, его зовут Айвенго, и еще про греческого мудреца. Кажется, Платона или как-то вроде этого.

– Я тоже учусь, – просияв улыбкой, сообщил Шадрач. – Миз Элайза оставляет для меня учебники и помечает все задания. Иногда оставит немножко бумаги, чтобы я написал упражнение. Потом я подкладываю их ей под подушку.

– Ишь какая тихоня, – удивленно покачала головой Фиби. – Вечно чего-нибудь выкинет.

– Это точно, – кивнул Шадрач.

Внезапно лицо его погрустнело, улыбка исчезла.

– Что с нами-то будет, а?

– В каком смысле? – не поняла Фиби.

– Ну, с этими, с джорджийцами. Вдруг заявятся сюда и скажут, чтобы мастер Уилл уезжал? Мастер Джордж, правда, взял рабов с собой, но я слыхал, как он говорит, что всех их продаст. Ему нужны деньги, чтобы новый дом в Теннесси построить. Вдруг с нами будет то же самое?

– Кто его знает…

Об этом страшно было и подумать.

Тут распахнулась дверь и стремительно вошла Черная Кэсси. Увидев, что Фиби и Шадрач о чем-то шепчутся, она сразу же подняла крик:

– Ты что стоишь, ленивая девчонка? Соус для пудинга приготовила?

– Как раз собиралась, – соврала Фиби.

– Как бы не так, – недоверчиво фыркнула мать. – Ты еле двигаешься. Лучше я сама соус сделаю, а ты давай принимайся за посуду. Да поживей. Миз Темпл привезла тебя сюда не для того, чтобы ты из себя белую изображала.

– Хорошо, мама.

Фиби подмигнула брату и взялась за работу.

Элайза стояла в гостиной у окна и смотрела на заснеженную равнину. Пейзаж был мирный и спокойный, земля спала, укрытая белоснежным одеялом. Снег лежал на деревьях, сгибал ветви кедров. После спора, возникшего в столовой, тишина и покой согревали душу.

– Я и забыла, какой снег красивый, – сказала она вслух, обращаясь к Нэйтану, подкладывавшему поленья в камин.

Элайза отвернулась от окна и взглянула на молодого миссионера, который неотрывно смотрел на потрескивающее пламя. В гостиной, кроме них, никого не было. Уилл Гордон сидел в библиотеке, просматривал счета. Виктория отправилась наверх укладывать маленького Джонни спать. Стюарты уехали сразу после ужина, ибо по заснеженной дороге добираться домой им было дольше. Во всяком случае, именно этим они объяснили свой ранний отъезд, хотя Элайза полагала, что на самом деле причина в споре, возникшем между Уиллом Гордоном и Клинком Стюартом.

На душе у девушки было невесело. Она старалась не думать о том, каким пустым станет класс теперь, когда уехали маленькие Мерфи. Настроение у Элайзы было меланхолическое.

– Вот мы сидим в тепле, перед камином, после вкусного угощения, а ваши друзья миссионеры проводят Рождество за решеткой. Должно быть, вы тоже о них сейчас думаете, – сказала Элайза, взглянув на задумчивого священника. – Я знаю, что на прошлой неделе вы навещали мистера Ворсестера и доктора Батлера. Как они себя чувствовали?

Нэйтан заколебался, словно не был уверен, следует ли ему отвечать на этот вопрос.

– Что-нибудь не так? – нахмурилась Элайза. – Ну-ка рассказывайте.

– Да нет, все в порядке, – неуверенно произнес он. – Просто они пребывают в тяжких раздумьях. Адвокат Вирт, как вам известно, вновь возбудил в Верховном суде дело о неповиновении штата Джорджия федеральным властям.

– Да, мне это известно.

– Губернатор Джорджии предложил компромисс. Если заключенные откажутся от иска, он их помилует.

– Помилует?! – возмутилась Элайза. – Но ведь они заключены в тюрьму незаконно! Надеюсь, они откажутся от этого предложения? Подумайте, как это будет выглядеть! Индейцы решат, что миссионеры сломлены.

– Возможно, некоторые так и подумают, – кивнул Нэйтан. – И все же священники свое дело сделали. Они победили в суде. Теперь же упорствовать опасно. Если загнать Джорджию в угол, этот штат может последовать примеру Южной Каролины и потребовать отделения от Соединенных Штатов. Тогда начнется гражданская война. Мы ведь священники, Элайза. Только представьте, какой грех взяли бы себе на душу мои собратья, если бы из-за них началось кровопролитие… На это они не пойдут.

– Наверно, вы правы.

– И потом, речь ведь идет не о капитуляции, а о компромиссе. Губернатор не требует, чтобы миссионеры давали присягу – они всего лишь отзовут свой иск.

– Как же они все-таки поступят?

Элайза понимала, какое непростое решение должны принять Ворсестер и Батлер.

– Еще не решили. Они написали письмо в Бостон, просят совета. Однако ответ пока не пришел.

– Да, письма матери доходят до меня через две недели, – задумчиво произнесла Элайза.

Внезапно Нэйтан резко отвернулся от камина.

– Я не должен с вами обсуждать подобные вещи. – Он с упреком взглянул на нее. – Женщине не пристало интересоваться политикой.

За последние два года Элайза столько раз участвовала в политических беседах, что давным-давно забыла о предрассудке, согласно которому женщина недостаточно умна для обсуждения высоких материй. Но у Нэйтана был такой несчастный вид, что Элайза решила его не мучить.

– Я говорю с вами об этом только потому, что вам ведь больше не с кем поделиться.

Он тут же растаял, смягчился.

– Я ведь совсем не об этом хотел с вами сегодня говорить.

– Конечно, мы можем провести вечер иначе. Я бы сыграла вам на пианино, но Виктория укладывает ребенка, а мистер Гордон работает в библиотеке. Может быть, сходим прогуляться?

– Нет. Давайте лучше посидим у огня.

Он жестом показал на диван.

– Хорошо, – охотно согласилась Элайза, и они сели поодаль друг от друга. Нэйтан, казалось, нервничал, и Элайза подумала, что он переживает из-за их краткой размолвки.

– Недавно мне пришло в голову, что мы с вами знакомы уже больше двух лет, – с напускной небрежностью произнес Нэйтан.

Элайза улыбнулась:

– Иногда мне кажется, что мы знакомы гораздо дольше.

Ее слова почему-то обрадовали его:

– Мне тоже. Пожалуй, можно сказать, что мы неплохо знаем друг друга.

– Согласна.

У Элайзы возникло ощущение, что Нэйтан затеял этот разговор не просто так. Может быть, он решил покинуть эти места и хочет попрощаться?

– Мы с вами стали друзьями, – сказала она.

– Вот именно, – оживился он. – А дружба – это очень важно. Хорошо, когда люди относятся друг к другу с дружеским расположением.

– Конечно. Я очень привязалась к вам, Нэйтан.

– И я… очень привязался.

Он неловко взял ее за руку. Тут у Элайзы возникло смутное подозрение, но она тут же его отогнала. Не может быть! Однако Нэйтан на одном дыхании выпалил:

– Я был бы счастлив, если бы вы согласились стать моей женой. Я уже говорил с мистером Гордоном и сообщил ему о своих намерениях.

– И очень жаль, – оборвала его Элайза, однако сразу же пожалела о своей резкости – преподобный дернулся, как от удара. – Вы мой дорогой, любимый друг, но предложение принять я не могу.

– Но почему? Уверяю вас, никаких препятствий не существует. Мистер Гордон согласился отпустить вас.

– А я не хочу, чтобы меня отпускали.

Одна только мысль о том, что придется покинуть Гордон-Глен и семью, которую она успела полюбить, была невыносимой. Как можно бросить их в такую трудную минуту?

– Я учительница. В этом смысл моей жизни.

– Но вы можете преподавать в миссии, как это делают жены других миссионеров.

– Нет. Это совсем другое.

А мысленно она добавила: это будет уже не Гордон-Глен.

Она отдернула руку, а Нэйтан подозрительно прищурился:

– У вас есть кто-то еще? Лучше бы вы сказали мне об этом сразу.

– Нет-нет. Уверяю вас, ничего такого в виду я не имела.

– Тогда… тогда я не понимаю. – Вид у него был такой растерянный, что Элайзе стало его жалко. – Вы сами сказали, что привязаны ко мне. Мы отлично ладим друг с другом. Я не возражаю против того, чтобы вы преподавали. Просто я подумал, что вы так любите детей… Наверняка вам хотелось бы обзавестись и собственными. Разве я не гожусь в спутники жизни? Вы ведь не хотите остаться в старости совсем одна?

– Конечно, не хочу.

Но Элайза давно смирилась с тем, что именно такая судьба ей уготована. Девушка вздохнула, вспомнив письма матери, все время жалующейся на одиночество. Вот что ожидает в будущем и саму Элайзу. Она склонила голову, охваченная тоской.

– Простите за неделикатность, Элайза, но вы… уже немолоды.

– И некрасива, – с вызовом произнесла она, отлично понимая, что упускает единственный шанс выйти замуж.

– Это неправда.

Его длинные пальцы чуть коснулись ее подбородка – невероятная смелость для увальня, боявшегося лишний раз взглянуть девушке в глаза.

– Вы очень красивы.

Элайзе очень хотелось бы в это поверить, но каждое утро она расстраивалась, видя свое отражение в зеркале. Нет уж, лестью ее не обманешь. Но взгляд Нэйтана, ласкавший ее щеки, губы, глаза, был полон восхищения. Элайзе показалось, что Нэйтан говорил искренне.

Устыдившись недостойного тщеславия, девушка отвернулась и встала с дивана. Порывисто шагнула в сторону, остановилась, обхватила себя руками.

– Я сделал все неправильно, да? – вздохнул Нэйтан. – Слишком прямолинейно, видимо. Мне казалось, что мы всегда были друг с другом откровенны. Но я понимаю, что мои слова прозвучали неромантично.

– Это не имеет значения, Нэйтан. Ни малейшего.

– Нет, имеет. Одно дело – дружба, другое дело – ухаживание.

Она закрыла глаза и попыталась представить себя и Нэйтана в качестве влюбленной парочки. Ничего не получилось. Более того, сама мысль об этом была ей неприятна. Никакого сомнения – это замужество стало бы страшной ошибкой, в которой Элайза раскаивалась бы всю жизнь.

– Ничего бы это не изменило. Я решила, что замуж не выйду.

Голос ее звучал сухо, отстраненно.

– Элайза, – умоляюще произнес он.

– Простите, Нэйтан. Честное слово, я не хотела вас обидеть. Но сердце подсказывает мне, что этот брак был бы ошибкой. Постарайтесь понять меня. Я хочу, чтобы вы остались моим другом.

Его худее лицо побледнело.

– Очевидно, у меня нет другого выбора.

Элайза с тоской почувствовала, что лишилась не только жениха, но, возможно, и друга. Вряд ли теперь их отношения будут такими же ясными и безоблачными, как прежде. Девушке захотелось плакать. Почему все устроено так несправедливо! Ведь она вовсе не желала этого сватовства, не давала Нэйтану никаких поводов полагать, что она отнесется к его предложению благосклонно. Неужто он решил, что она, убоявшись участи старой девы, станет для него легкой добычей?

Нэйтан поднялся, отводя взгляд.

– Попросите, пожалуйста, кого-нибудь из слуг оседлать моего коня.

– Вы уже уезжаете?

– Да. До Нью-Эчоты езды чуть больше часа. Если я выеду сейчас, то успею добраться туда еще до темноты.

Из вежливости следовало попытаться его задержать, но Элайза промолчала. Пусть лучше уезжает – иначе они будут только попусту изводить друг друга, и тогда от прежней дружбы и вовсе ничего не останется.

– Сейчас пошлю Шадрача.

Она вышла из гостиной, чувствуя себя совершенно несчастной.

Взгляд ее упал на закрытую дверь библиотеки. Нужно ли сказать Уиллу Гордону о том, что Нэйтан уезжает? Нет, это лишь усугубило бы унижение, которому подвергся священник. С внезапным раздражением Элайза подумала, что вообще-то Нэйтан должен был сначала поговорить с ней, а потом уже с ее хозяином. Сам виноват. А теперь ей придется обсуждать с Гордоном свою частную жизнь.

Уилл сделал последнюю запись в журнале, пробежал глазами написанное. В этой книге содержались сведения обо всем, что происходило на плантации: время сева, количество акров пашни и пастбищ, сроки сбора урожая, перечень инвентаря, цены продаж и покупок. Когда умирал кто-то из слуг или же когда Гордон продавал либо покупал раба, в журнале появлялась соответствующая запись. Здесь же содержались сведения о погоде, о ремонтных работах, о сельскохозяйственных вредителях. Имелся в журнале и раздел для личных дел: рождение и смерть близких, приезд гостей, цель их визита – одним словом, вся жизнь поместья.

Последняя запись была такая: «Миссионер Нэйтан Коул сообщил, что намерен жениться на учительнице Элайзе Холл». Сухое, бесстрастное изложение.

Гордон резко поднялся и подошел к камину. Пошевелил поленья кочергой, от чего во все стороны рассыпался целый сноп искр. Подбросил еще дров, послушал, как загудело пламя.

Потом тяжело вздохнул, оперся о каминную полку и какое-то время просто смотрел на огонь. Почему разговор с преподобным вызвал в душе Уилла такое смятение? Казалось бы, удивляться нечему. Он много раз видел, как Коул и Элайза прогуливаются вдвоем. К тому же с учительницей все равно придется расстаться. Да, он знал все это, но…

В дверь постучали.

– Да? – раздраженно откликнулся Гордон, с одной стороны, недовольный тем, что его отрывают от раздумий, но в то же время обрадованный поводом отвлечься от мрачных мыслей.

Дверь открылась, и в библиотеку вошла Элайза. Лицо у нее было напряженное, решительное, но Уилла поразило не это. Впервые он заметил, какая она красивая.

Когда же произошла эта перемена? Почему он не замечал этого прежде? Хотя чему удивляться… Женщины подобны цветам. Не все они распускаются весной. Некоторые являют всю свою красоту летом, другие поздней осенью, а некоторые расцветают даже зимой.

– Можно поговорить с вами, мистер Гордон?

– Конечно, входите.

Он резко повернулся и подошел к письменному столу. Остановился спиной к ней, глядя на последнюю запись в журнале.

Элайза подошла к камину, крепко сцепила пальцы и, глядя на огонь, сказала:

– Я думаю, вам следует знать, что преподобный Коул уехал. Он сказал, что хочет вернуться в Нью-Эчоту до наступления ночи. – Она выдержала паузу. – Преподобный просил поблагодарить вас за гостеприимство.

Уилл, наморщив лоб, взглянул на нее:

– А я думал…

– Нет, – не дав ему продолжить, быстро сказала Элайза. – Я ответила отказом.

Уиллу почему-то стало легче. Он медленно подошел к учительнице сзади и посмотрел на мелкие завитки волос, спускавшиеся от ее затылка к шее. Собственно говоря, ничего не изменилось. Расставаться все равно придется, просто она не достанется миссионеру, вот и все.

– Мне очень жаль, – прошептал он.

– А мне нет, – громко ответила она. – Я всегда относилась к преподобному Коулу как к другу, но не более того. Мне досадно, что он мог вообразить нечто большее. И еще я обижена на него за то, что он сначала отправился беседовать с вами, а уже потом со мной.

– Я имел в виду не это. Видите ли, мисс Холл… – Он замолчал, слова давались ему с трудом. – Мое финансовое положение ухудшилось. Я более не смогу платить вам жалованье. Когда преподобный Коул сказал, что хочет сделать вам предложение, я подумал, что это отличный выход для нас обоих. Нам все равно придется расстаться. Я могу заплатить вам за месяц вперед, а также оплатить дорожные расходы до Новой Англии.

Элайза не верила собственным ушам. Как, ее увольняют? Конечно, она видела, что в последнее время экономическое положение плантации оставляет желать лучшего, но учительнице и в голову не приходило, что это может каким-то образом сказаться на ее положении в семье.

– Наши обстоятельства вам известны, – продолжил Гордон. – Сегодня, завтра, послезавтра раздастся стук в дверь, и вы лишитесь крова.

– Вы тоже.

– Да, – кивнул он, глядя на нее с теплотой и нежностью. – Но вам ни к чему выносить тяготы и лишения, которые могут выпасть на долю моей семьи в будущем. Это было бы нечестно.

– Нет! – упрямо покачала головой Элайза. – Нечестно будет, если я вас покину. Никуда я отсюда не уеду!

– Но Элайза… – Он покачал головой, тронутый ее решимостью.

– Я нужна вам, – стала доказывать она. – И вы сами это знаете. Я не просто учу Ксандру и Киппа. Виктория, то есть миссис Гордон, нездорова. Если она останется одна, здоровье ее ухудшится. Ведь, кроме меня, помочь ей некому. И дело совсем не в деньгах. Можете мне ничего не платить.

– Это невозможно.

Ему очень хотелось верить, что она говорит искренне и продуманно, а не поддается минутному порыву.

– Ну хорошо, вы будете мне должны. Я не могу уехать отсюда, когда знаю, что нужна вам. Может быть, лично вам я и не нужна, но я нужна Виктории, Киппу, Ксандре, маленькому Джонни. Я очень привязалась к вашей семье. Не отсылайте меня… пожалуйста. – На последнем слове голос ее дрогнул.

Но она не молила. Доказывала, убеждала, урезонивала. Слишком горда, чтобы просить, подумал Уилл. Что ж, он ценил и уважал в людях это качество. И все же Элайза в эту минуту была чем-то похожа на заблудившегося, испуганного ребенка, которого нужно утешить и ободрить.

– Хорошо, я не буду вас отсылать, – пообещал он, так и не сказав, что ему Элайза нужна не меньше, чем другим членам семьи. Это было бы равносильно признанию в любви.

– Спасибо, – поблагодарила Элайза. – Обещаю, вы об этом не пожалеете.

– Надеюсь, вы тоже.

Выходя из библиотеки, Элайза чувствовала, что он провожает ее взглядом. Она поднялась к себе на третий этаж, держась из последних сил. Войдя в комнату, опустилась на стул. Колени дрожали, сердце сжималось.

Она сама боялась себе признаться, чем вызван ее отказ выйти замуж за Нэйтана и почему она во что бы то ни стало хочет остаться в Гордон-Глене. Конечно, все, что она говорила, было правдой, но Элайза не назвала главной причины. Все дело в том, что, сравнив Нэйтана Коула с Уиллом Гордоном, она поняла, какой мужчина ей нужен. Увы, к Уиллу она испытывает не просто уважение. Помимо ее воли, незаметно для нее самой, в ее душе возникло и окрепло куда более сильное чувство.

Какой ужас! Учительница Элайза Холл, твердо решившая прожить свою жизнь старой девой, влюбилась в женатого мужчину! Как романтично! Как трагично! В пору рассмеяться, но слишком уж болит душа. И Элайза дала себе клятву, что никто и никогда не узнает о ее пагубном увлечении.