"Роковая кукла. Сборник фантастических романов" - читать интересную книгу автора (Саймак Клиффорд, Хайнлайн Роберт, Азимов...)

II БЕЗУМЕН ИЛИ ЗДОРОВ?

Лаки пришел бы конец, если бы они с Майндсом были на Земле.

Он слышал нарастающее безумие в голосе Майндса и осторожно ждал какого-нибудь перелома, какого-то действия, соответствующего страстности слов, которые тяжело выдыхал инженер. И все же прямого нападения он не ожидал.

Когда рука Майндса метнулась к кобуре, Лаки прыгнул в сторону. На Земле он бы опоздал.

На Меркурии все было иначе. Сила тяжести составляла две пятых от силы тяжести на Земле; сжатые мускулы Лаки отбросили его необычно легкое (даже в скафандре) тело далеко в сторону. Майндс, не привыкший к малой силе тяжести, споткнулся, пытаясь повернуться таким образом, чтобы его бластер настиг Лаки.

Поэтому молния бластера ударила в нескольких дюймах от приземлившегося Лаки. Выстрелом в ледяной скале выбило яму глубиной в фут.

Прежде чем Майндс смог прийти в себя и снова прицелиться, Бигмэн с естественной грацией урожденного марсианина, привыкшего к малой силе тяжести, ударил по кончику антенны его скафандра.

Майндс упал. Он что-то беззвучно крикнул, затем умолк, вероятно, потеряв сознание от удара, а может, его лихорадочные эмоции достигли предела.

Бигмэн не верил ни тому, ни другому.

— Все это притворство! — возмущенно кричал он. — Наш приятель прикинулся мертвым, — он вырвал бластер из обмякшей руки упавшего инженера и направил дуло на его голову.

— Ни в коем случае, Бигмэн, — резко сказал Лаки. Бигмэн заколебался.

— Он же хотел убить тебя, Лаки, — было очевидно, что маленький марсианин не рассердился бы так, если бы на грани смерти был он. Все же он уступил.

Лаки опустился на колени, чтобы рассмотреть через стекло шлема лицо Майндса. Его фонарик осветил бледные, судорожно сведенные черты. Он удостоверился, что давление в скафандре нормальное и что падение не повредило костюм. Затем, обхватив упавшую фигуру за талию и лодыжку, взвалил Майндса на плечи и поднялся.

— Домой, под Купол, — сказал он. — Боюсь, здесь проблема посложнее, чем предполагал наш шеф.

Ворча себе под нос, малютка Бигмэн, еле поспевая, следовал за Лаки. Он вынужден был бежать почти рысью, благо, отсутствие силы тяжести позволяло удлинить шаг. Бластер он держал наготове, так, чтобы в случае необходимости выстрелить в Майндса, не задев при этом Лаки.

Шефом был Гектор Конвей, глава Совета Науки. В непринужденной обстановке Лаки называл его дядей Гектором, потому что Гектор Конвей вместе с Огастесом Генри были опекунами молодого Лаки после смерти его родителей в результате пиратского налета неподалеку от орбиты Венеры.

Неделю назад Конвей небрежно, словно предлагая поехать отдохнуть, сказал Лаки:

— Не хочешь ли ты слетать на Меркурий?

— А в чем там дело, дядя Гектор? — спросил Лаки.

— Ничего особенного, — Конвей нахмурился, — кроме кое-каких дешевых политических трюков. Мы разрабатываем на Меркурии довольно дорогую программу, проводим там одно из тех фундаментальных исследований, которые, как ты знаешь, могут ничего не дать, а могут оказаться революцией в науке. Это игра. Тут все бывает.

— Я что-нибудь об этом знаю? — спросил Лаки.

— Не думаю. Работы начались совсем недавно. В любом случае, сенатор Свенсон назвал эту программу образчиком того, как Совет растрачивает деньги налогоплательщиков. Ты знаешь этот стиль. Он настаивает на расследовании, и один из его мальчиков отправился на Меркурий несколько месяцев назад.

— Сенатор Свенсон? Ясно, — Лаки кивнул. В этом не было ничего нового. За последние десятилетия Совет Науки постепенно выдвинулся вперед в борьбе против опасностей, угрожающих Земле как внутри, так и за пределами Солнечной системы. В век Галактической цивилизации, когда люди были рассеяны по планетам всех звезд Млечного пути, только специалисты могли конструктивно решать проблемы человечества. Фактически, с этим могли справиться только подготовленные Советом ученые.

Тем не менее в правительстве Земли были люди, которые боялись растущей власти Совета Науки, и были такие, которые использовали эти опасения для удовлетворения собственных амбиций. Сенатор Свенсон стоял во главе второй группы. Его нападки на Совет и обвинения в «растрате» средств на научные исследования принесли ему известность.

— Кто отвечает за программу на Меркурии? Я его знаю? — спросил Лаки.

— Кстати, программа называется «Свет», и отвечает за нее инженер по имени Скотт Майндс. Умница, но не тот человек, чтобы с этим справиться. И загадочнее всего, что как только Свенсон затеял возню, все на планете пошло кувырком.

— Если хотите, я займусь этим, дядя Гектор.

— Ладно. Неполадки еще полбеды. Главное, не хочется, чтобы Свенсон нас во что-нибудь втянул. Погляди, что он замышляет. Следи за его человеком. Его зовут Уртейл, у него репутация умного и опасного противника.

Так все это началось. Небольшое исследование с целью предотвратить политические трудности. В общем, пустяк.

Лаки приземлился на Северном полюсе Меркурия, не ожидая ничего большего, а через два часа увидел дуло бластера, нацеленное на него.

Лаки с Майндсом на плечах тащился обратно к Куполу и думал: «Нет, здесь не только в политике дело».

Доктор Карл Гардома вышел из маленькой больничной палаты и мрачно посмотрел на Лаки и Бигмэна. Он вытирал руки подушечкой из пушистого синтетического поглотителя, и, когда вытер, бросил ее в контейнер для мусора. Его темное, почти коричневое лицо было расстроено, тяжелые брови опущены. Даже черные волосы, остриженные так коротко, что стояли ежиком, казалось, подчеркивали тревогу на его лице.

— Итак, доктор? — спросил Лаки.

— Я его усыпил. Когда он проснется, все будет в порядке. Может быть, он даже забудет о том, что произошло.

— У него прежде бывали такие приступы?

— На Меркурии подобного не случалось, Мистер Старр. Не знаю, что было раньше, но последние месяцы он жил в сильном напряжении.

— Почему?

— Он чувствует себя ответственным за неполадки, из-за которых плохо идет работа по программе «Свет».

— Он действительно виноват в них?

— Ну, конечно, нет. Но вы же видите, как он переживает. Он уверен, что все обвиняют его. Программа «Свет» жизненно необходима. В нее вложена масса денег и усилий. У Майндса под началом десять строителей, все они на пять—десять лет старше него, и еще у них огромное количество оборудования.

Доктор мрачно улыбнулся, но, несмотря на его мрачность, улыбка получилась приветливой:

— Субэфирная оптика, мистер Старр, это совершенно новая область науки. Только молодые люди, едва окончившие школу, знают о ней достаточно.

— Похоже, вы сами о ней кое-что знаете.

— Только то, что рассказывал Майндс. Мы прилетели на Меркурий на одном корабле, и он заинтересовал, прямо-таки покорил меня своей программой. Вы знаете о ней?

— Ничего не знаю.

— Она включает исследование сверхпространства, той части пространства, которая лежит за известной нам обычной границей космоса. Законы природы, которые относятся к обычному пространству, не применимы к сверхпространству. Например, в обычном пространстве скорость света является предельной и двигаться быстрее невозможно, так что нужно по крайней мере четыре года, чтобы долететь до ближайшей звезды. В сверхпространстве возможна любая скорость, — врач оборвал себя на полуслове и улыбнулся, будто прося извинения: — Конечно, все это вам известно.

— Я полагаю, большинству людей известно, что открытие сверхпространственных перемещений сделало возможными полеты к звездам, — сказал Лаки, — но как насчет программы «Свет»?

— Дело в том, что в обычном пространстве свет передается по прямой в вакууме. Изогнуть эту прямую может лишь большая сила тяжести. В сверхпространстве, напротив, эту прямую изогнуть так же просто, как хлопчатобумажную нить. Пучок света можно сфокусировать, рассеять, перегнуть пополам. Вот что утверждает теория гипероптики.

— И Скотт Майндс, насколько я понимаю, находится здесь, чтобы проверить эту теорию.

— Именно так.

— Почему здесь? — спросил Лаки. — Я хочу сказать, почему на Меркурии?

— Потому что в Солнечной системе нет другой планетарной поверхности с такой высокой концентрацией света на столь огромной площади. Эффекты, которые ищет Майндс, проще всего выявить здесь. Осуществление этой программы на Земле обойдется во сто раз дороже, а результаты будут в сто раз менее надежны. Так говорит Майндс.

— Но тут происходят всякие неполадки!

Доктор Гардома фыркнул:

— Это не неполадки. Мистер Старр, их надо прекратить. Вы знаете, что даст успех программы «Свет»? — он говорил, захваченный картиной, которую рисовало его воображение. — Земля больше не будет рабыней Солнца. Космические станции, окружающие Землю, будут собирать солнечный свет, пропускать его через сверхпространство и равномерно распределять по Земле. Исчезнет жара в пустынях и холод на полюсах. Времена года будут такими, как мы захотим. Управляя распределением солнечного света, мы сможем управлять погодой. Там, где мы захотим, будет вечное солнце или ночь любой продолжительности. Земля станет раем с кондиционированным воздухом.

— Мне представляется, что это превращение произойдет не сразу.

— Разумеется, однако это только начало… Послушайте, может быть, мне не следует об этом спрашивать, но ведь вы — Дэвид Старр, который раскрыл дело о пищевых отравлениях на Марсе?

В голосе Лаки появился металл, и брови его слегка нахмурились.

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Ну, я ведь врач. Сначала эти отравления приняли за эпидемию какой-то болезни, и в свое время меня это очень интересовало. Говорили о молодом ученом из Совета, сыгравшем главную роль в раскрытии тайны, и упоминали кое-какие имена.

— Давайте не будем больше об этом говорить, — Лаки был недоволен, как всегда, когда сталкивался с тем, что его хорошо знают. Сначала Майндс, теперь Гардома.

— Но если вы — тот Старр, то вы здесь, я полагаю, для того, чтобы прекратить так называемые неполадки.

Лаки притворился, что не расслышал:

— Когда я смогу поговорить со Скоттом Майндсом, доктор?

— Он будет спать не меньше двенадцати часов.

— И после этого он будет в норме?

— Я в этом уверен.

Новый гортанный баритон вмешался в их разговор:

— Вы в самом деле уверены в этом, Гардома? Может быть, вы просто считаете, что наш мальчик Майндс всегда в норме?

Доктор Гардома вздрогнул при звуке этого голоса и даже не потрудился скрыть откровенную неприязнь.

— Что вы здесь делаете, Уртейл?

— Смотрю во все глаза и слушаю во все уши, хотя, подозреваю, вы бы предпочли, чтобы я этого не делал, — сказал вновь прибывший.

И Лаки, и Бигмэн с любопытством рассматривали его. Это был крупный мужчина: не высокий, но широкий в плечах и с развитыми мускулами. Щеки у него были синие от щетины, а крайняя его самоуверенность производила довольно неприятное впечатление.

— Мне безразлично, что вы там делаете своими глазами и ушами, но будьте любезны, не делайте этого в моем кабинете, — парировал Гардома.

— Почему в вашем кабинете нельзя этого делать? — поинтересовался Уртейл. — Вы врач. Сюда имеют право входить больные. Может быть, я болен.

— На что вы жалуетесь?

— Как насчет этих двоих? На что они жалуются? Я полагаю, в одном случае на гормональную недостаточность, — говоря это, он лениво скользнул взглядом по Бигмэну Джонсу.

Последовала пауза. Бигмэн побледнел, как смерть, затем будто вырос. Он медленно встал с места, глаза его широко раскрылись и извергали молнии. Губы двигались, словно пытаясь выговорить «гормональная недостаточность», словно он пытался убедить себя, что он действительно слышал эти слова, что ему не почудилось.

Затем со скоростью нападающей кобры Бигмэн, ростом всего в пять футов два дюйма,[3] со всей силой своих железных мускулов бросился на широкую ухмыляющуюся фигуру.

Но Лаки двигался быстрее. Он схватил Бигмэна за плечи:

— Потише, Бигмэн.

Маленький марсианин отчаянно сопротивлялся.

— Ты же слышал его, Лаки. Ты слышал.

— Не сейчас, Бигмэн.

Уртейл рассмеялся резким лающим смехом.

— Отпусти его, дружище. Я размажу малютку по полу одним пальцем.

Бигмэн выл и извивался в руках Лаки.

— Я больше ничего не буду говорить, Уртейл, иначе вы можете попасть в такую переделку, из которой вас не вызволит даже ваш друг сенатор, — заметил Лаки.

Когда он это говорил, его карие глаза стали ледяными, и в голосе зазвучала сталь.

На мгновенье Уртейл встретился взглядом с Лаки, затем отвел глаза. Он что-то пробурчал насчет шуток; хриплое дыхание Бигмэна несколько успокоилось, и, когда Лаки медленно разжал руки, марсианин сел на место, все еще дрожа от едва выносимой ярости.

Доктор Гардома, напряженно следивший за этой сценой, спросил:

— Вы знаете Уртейла, мистер Старр?

— Слыхал о нем. Это Джонатан Уртейл, разъездной следователь сенатора Свенсона.

— Что ж, можно его и так назвать, — пробормотал врач.

— Я о вас тоже знаю, Дэвид Старр, или Лаки Старр, или как там вы себя называете, — сказал Уртейл. — Вы разъездной чудо-ребенок Совета Науки. Отравление на Марсе. Астероидные пираты. Венерианская телепатия. Я все назвал?

— Да, — беззвучно ответил Лаки.

— Не много найдется такого, чего сотрудники сенатора не знают о Совете Науки, — Уртейл торжествующе усмехнулся. — И немного такого, чего я не знаю о том, что происходит здесь. Например, я знаю о покушении на вас, и я пришел сюда, чтобы поговорить об этом.

— Зачем?

— Чтобы предупредить вас. Просто по-дружески предупредить. Я полагаю, здешний медик рассказывал вам, какой чудесный парень этот Майндс. И то, что было — всего лишь моментальная разрядка невыносимого напряжения — ведь так он говорил? Они с Майндсом большие друзья.

— Я всего лишь… — начал доктор Гардома.

— Нет уж, дайте мне сказать, — обрубил его Уртейл. — Дайте мне сказать следующее. Майндс так же безвреден, как двухтонный астероид, летящий в направлении космического корабля. Когда он нацелил на вас бластер, это не было временным помешательством. Он знал, что делал. Он хладнокровно хотел убить вас, Старр, и если вы не будете внимательны, в следующий раз ему это удастся. Держу пари на сапоги вашего маленького дружка марсианина, он предпримет еще одну попытку.