"Роковая кукла. Сборник фантастических романов" - читать интересную книгу автора (Саймак Клиффорд, Хайнлайн Роберт, Азимов...)

X СОЛНЕЧНАЯ СТОРОНА

Протуберанцы стали лучше видны. Их красный цвет стал еще ярче. Корона не пропала (здесь не было атмосферы, которая рассеяла бы свет протуберанцев и размыла мерцающий блеск), но теперь казалась не столь значительной. Звезды были видны и останутся видны; Лаки знал, что на Меркурии звезды видны, даже когда Солнце в зените. Но кому сейчас нужны были звезды?

Лаки бежал вперёд ровно и быстро; он мог так бегать часами, не уставая. При необходимости он мог так бежать даже на Земле, невзирая на силу тяжести.

А потом безо всякого предупреждения, без предварительного зарева, без единого намека — он увидел Солнце!

Вернее, он увидел тончайшую, как волос, линию, и это было Солнце. Это была линия невыносимой яркости, обрисовавшая обломок скалы на горизонте, словно какой-то неземной художник обвел эту серую скалу ярко-белой краской.

Лаки оглянулся. На неровной почве, по которой он шел, метались всполохи красного цвета от протуберанцев. Но прямо у его ног нарождался прилив белого цвета, и кристаллы начинали играть в солнечном свете.

Он опять пошел вперед, и линия света превратилась сначала в маленькое пятнышко, затем пятнышко стало увеличиваться.

Граница Солнца была четко видна, она чуть-чуть поднималась над горизонтом в середине и нежно закруглялась с обеих сторон.

Человеку, привыкшему к очертаниям Солнца на Земле, эта почти плоская кривая внушала благоговение и страх.

Протуберанцы не утопали в солнечном сиянии; словно огненно-красные волосы, они выползали из края Солнца и шевелились, точно змеи. Разумеется, протуберанцы окружали Солнце целиком, но увидеть их можно было только у края диска. На фоне самого Солнца они терялись в мощном сиянии.

И над всем этим простиралась корона.

Любуясь этой картиной, Лаки не переставал удивляться, как удачно приспособлен к подобным условиям скафандр со специзоляцией.

Одного не защищенного специзоляцией взгляда на край Солнца здесь, на Меркурии, было достаточно, чтобы ослепнуть. Видимый свет сам по себе чрезвычайно ярок, а ведь все кругом насыщено ультрафиолетовыми лучами, и это излучение., не смягченное атмосферой, было губительно для зрения и, в конечном счете, смертоносно.

Стекло же лицевой пластины спецскафандра по своей молекулярной структуре было устроено так, что прозрачность его уменьшалась пропорционально яркости света, попадавшего на пластину, и Лаки мог без всякого риска смотреть на Солнце, почти не ощущая дискомфорта. В то же время свет короны и звезд проходил сквозь стекло неизмененным.

Спецскафандр защищал его и в других отношениях. Он был пропитан свинцом и висмутом, это не сильно увеличивало его вес, однако препятствовало проникновению солнечного ультрафиолетового и рентгеновского излучения. Наличие у костюма положительного заряда позволяло отразить большинство космических излучений в одну сторону. Собственное магнитное поле Меркурия было слабым, но приближенность к Солнцу обусловливала высокую плотность космических лучей. (В то же время космические лучи состоят из положительно заряженных протонов, а одноименные заряды отталкиваются.)

Ну и, конечно, скафандр защищал его от жары, не только с помощью специальной изоляции, но и с помощью своей зеркальной поверхности, представляющей собой псевдожидкий молекулярный слой, который можно было активировать нажатием кнопки.

В сущности, решил Лаки, размышляя о преимуществах спецскафандра, пожалуй, жаль, что такой скафандр нельзя использовать при любых условиях. К сожалению, структурная непрочность этого скафандра, связанная с почти полным отсутствием металла, делала его непригодным во многих случаях, исключая те, когда требовалась защита прежде всего от жары и радиации.

Лаки уже прошел целую милю по солнечной стороне и не ощущал чрезмерной жары.

Это не удивило его. Домоседам, которые черпают знания о космосе из дешевых фильмов ужасов, солнечная сторона любой планеты, лишенной воздуха, представляется просто твердой массой, где царит вечная жара.

Но это сверхупрощение. Многое зависит от высоты Солнца над горизонтом. На Меркурии, например, в тех местах, где лишь часть Солнца виднеется над горизонтом, поверхности достигает сравнительно мало тепла, и эта малость распространяется на большую площадь, так как лучи падают почти горизонтально.

«Погода» изменится, если пройти дальше, в глубь солнечной стороны; вот где Солнце будет стоять высоко в небе, и все будет точно так, как в этих фильмах.

И потом, обычно есть тень. При отсутствии воздуха свет и жара идут по прямой. Ни то, ни другое не может проникнуть в тень, разве что крошечными частичками, отражаясь от соседних освещенных поверхностей. Поэтому тени были черные, как уголь, и в них царил ледяной холод, хотя Солнце всегда светило очень ярко и сильно грело.

Лаки обращал все больше внимания на тени. Сначала, когда появился только верхний край Солнца, почти вся почва оставалась в тени, на ней были лишь случайные пятнышки света. Теперь, когда Солнце поднималось все выше и выше, свет распространялся все дальше, и пятна света сливались, а тени, зацепившиеся позади валунов и холмов, становились отчетливо видны.

В какой-то момент Лаки сознательно нырнул в тень, отбрасываемую вершиной скалы, которая находилась в сотне ярдов от него, и почувствовал себя так, словно целую минуту провел на темной стороне. Тепло Солнца пропало. Вокруг почва весело искрилась в солнечном свете, а в тени ему пришлось включить лампу на шлеме, чтобы видеть, куда ступать.

Он не мог не заметить разницы между солнечными и затененными участками поверхности, потому что на солнечной стороне у Меркурия было нечто вроде атмосферы. Не в том смысле, как на Земле, — никакого азота, кислорода, двуокиси углерода или водяных паров, ничего подобного. Но на солнечной стороне местами что-то плавилось. Сера была жидкая, жидкими были кое-какие летучие компоненты. Пары этих веществ клубились над перегретой поверхностью Меркурия. В тени эти пары замерзали.

Лаки смог лично убедиться в этом, когда провел пальцем по темной поверхности выступившей породы и на пальце оказалось пятно замерзшего ртутного инея, мерцавшее в свете его лампы. Как только он вышел на солнце, пятно быстро превратилось в сверкающие капельки и затем, чуть медленней, испарилось.

Солнце становилось все жарче. Это не беспокоило Лаки. Даже если станет уж очень жарко, он всегда может зайти в тень и охладиться.

Коротковолновое излучение заслуживало большего внимания. Лаки сомневался, стоит ли беспокоиться по этому поводу при столь кратком воздействии. Рабочие на Меркурии очень боялись радиации, потому что постоянно облучались малыми дозами. Лаки вспомнил, что Майндс особо подчеркнул, что диверсант, которого он видел, стоял на Солнце без движения. Было естественно, что Майндс обратил на это внимание. При хронической экспозиции любое удлинение времени воздействия радиации было просто глупостью. В случае с Лаки, впрочем, можно было надеяться, что воздействие окажется непродолжительным.

Он бежал через пятна черноватой почвы, которые выделялись на фоне более обычного для Меркурия красновато-серого цвета. Красновато-серый цвет был хорошо знаком Лаки. Он напоминал цвет почвы Марса, смесь силикатов с добавками окиси железа, которые и придавали ей красноватый оттенок.

Черный цвет, скорее, озадачивал. Там, где почва была черная, она была гораздо горячее, так как черный цвет поглощает больше солнечного тепла.

Он наклонился на бегу и увидел, что черные участки имели рыхлую структуру, но не были похожи на песок. Немного грунта попало ему на перчатку. Он рассмотрел его. Это мог быть графит, а мог быть сульфид железа или меди. Это могло быть что угодно, но он был готов биться об заклад, что это неочищенный сульфид железа.

Наконец, он сделал остановку в тени скалы и оценил ситуацию. Судя по тому, что Солнце теперь полностью вышло из-за горизонта, за полтора часа он прошел примерно пятнадцать миль. Впрочем, в тот момент глоток запасенной жидкости его интересовал несравненно больше, чем пройденное расстояние.

Где-то слева от него должны быть кабели Майндса, вернее, его программы «Свет». Справа — другие кабели. Их точное местонахождение не важно. Они покрывали сотни квадратных миль, и бродить среди них наугад в поисках диверсанта было просто глупо.

Майндс попытался это сделать на свой страх и риск и потерпел неудачу. Если объект или объекты, которые он видел, действительно были диверсантами, то их могли предупредить из-под Купола. Майндс не скрывал, что направлялся на солнечную сторону.

А вот Лаки это скрыл. Предупреждения не будет, во всяком случае он на это надеется.

И потом, у него был помощник, какого не было у Майндса. Он вытащил из кармана скафандра свой маленький эргометр. Он держал его перед собой в ладони, освещая лампой.

Освобожденная красная стрелка яростно запрыгала. Лаки слегка улыбнулся и отрегулировал ее. Здесь было много коротковолновой солнечной радиации.

Пламя погасло.

Тогда Лаки осторожно вышел на солнце и обследовал горизонт во всех направлениях. Где был источник атомной энергии (но не Солнце), если такой источник был? Разумеется, стрелка указывала на Дом под Куполом, но огонек, который вспыхнул, когда он направил прибор в ту сторону, стал еще ярче, когда он опустил эргометр. Энергетическая станция Дома под Куполом находилась почти в миле отсюда под поверхностью планеты, и для того, чтобы указать на нее, было достаточно наклона в двадцать градусов.

Он медленно повернулся, осторожно удерживая эргометр двумя руками, так, чтобы блестящий материал его скафандра не блокировал сигнальное излучение. Повернулся кругом второй раз, третий.

Ему показалось, что в одном направлении на приборе появились очень короткие вспышки — едва достаточные, чтобы разглядеть их при таком ярком солнечном свете. А может быть, просто ему очень хотелось увидеть эти вспышки.

Он попробовал еще раз.

Ошибки не было!

Лаки посмотрел в том направлении, куда указывал прибор, и двинулся вперед. Он не скрывал от себя, что прибор мог зафиксировать всего лишь кучку радиоактивной руды.

Один из кабелей Майндса он заметил примерно через милю.

Это был не просто отдельный кабель, а целая паутина из кабелей, полузарытая в грунт. Он прошел вдоль кабеля ярдов сто и увидел квадратную металлическую пластину шириной около четырех футов, очень гладко отполированную. Звезды отражались в ней с потрясающей яркостью, словно это был бассейн с чистой водой.

Что ж, подумал Лаки, в определенном положении он может увидеть отражение Солнца. Затем он заметил, что угол наклона пластины менялся, и она то становилась почти вертикально, то лежала горизонтально. Он оглянулся, чтобы разобраться, потому ли она двигалась, что ловила Солнце.

Вновь посмотрев на пластину, Лаки был поражен. Светлый квадрат больше не был светлым. Он почернел и стал тусклым. Таким тусклым, что даже Солнце Меркурия во всем своем блеске не могло сделать его хоть немного светлее.

Он наблюдал дальше. Тусклая поверхность задрожала и раскололась на куски.

Пластина снова была яркой.

Он просмотрел еще три цикла; угол подъема пластины ставил ее почти вертикально. Сначала — невероятное отражение; затем совершенно тусклая матовая поверхность. Лаки понял, что матовая поверхность поглощала свет, а гладкая отражала. Смена фаз была регулярной, однако могла быть и произвольной. Он не мог дольше стоять и наблюдать, да и его познания в гипероптике были не столь велики, чтобы разобраться в целях всего происходящего.

Вероятно, сотни или даже тысячи таких пластин, связанных между собой сетью кабелей и получающих энергию от атомных микропилей из-под Купола, поглощали и отражали свет, повернутые под разными углами к Солнцу. Вероятно, все это каким-то образом могло пересылать световую энергию через гиперкосмос, и этим процессом можно управлять.

И, вероятно, порванные кабели и смятые пластины мешали нормальной работе всей системы.

Лаки снова посмотрел на свой эргометр. Указатель теперь светился гораздо ярче, и он опять пошел в указываемом направлении.

Ярче, ярче! Что бы там его ни ожидало, это что-то меняло свое положение. Источник гамма-лучей не был прикреплен к поверхности Меркурия.

И это означало, что там была отнюдь не кучка радиоактивной руды. Там было что-то переносное, а для Лаки, в свою очередь, это означало, что там был человек или что-то принадлежащее человеку.

Сначала Лаки увидел фигуру — движущуюся песчинку, черную на фоне ярко освещенного грунта.

К этому времени он уже начал искать тень, чтобы немного остыть.

Лаки ускорил шаг. Температура снаружи скафандра еще не поднялась до точки кипения воды. Внутри, к счастью, температура была значительно ниже.

Он мрачно подумал: если бы Солнце было над головой, а не на горизонте, даже такой скафандр не помог бы.

Фигура не обращала на него никакого внимания. Она продолжала идти своей дорогой. Судя по походке, существо не было столь привычно к малой силе тяжести, как Лаки. Можно даже сказать, что оно двигалось неуклюже. И тем не менее, фигура передвигалась. Шла по поверхности.

На ней не было спецскафандра. Даже с такого большого расстояния Лаки ясно видел металлическую поверхность.

Лаки приостановился в тени скалы, но тут же сделал над собой усилие и снова вышел на Солнце, не успев как следует остыть.

Жара, очевидно, ничуть не беспокоила фигуру. Во всяком случае, за то время, что Лаки наблюдал за ней, она не сделала ни шага, чтобы спрятаться в тень, хотя иногда тень была совсем близко.

Лаки задумчиво покачал головой. Пока все сходилось.

Он ускорил шаг. Жара начала давать о себе знать: казалось, ее можно потрогать и стиснуть в кулаке. Но осталось лишь несколько мгновений.

Лаки шел уже не своим обычным широким шагом. Вся сила его мускулов была вложена в гигантские прыжки длиной до пятнадцати футов.

Он закричал:

— Эй, ты! Да, ты! Обернись!

Он сказал это властно, со всей силой убеждения, на которую был способен, надеясь, что тот, другой, услышит радиосигнал и не придется объясняться знаками.

Фигура медленно повернулась, и ноздри Лаки раздулись в знак холодного удовлетворения. До сих пор, во всяком случае, все было так, как он ожидал, ибо фигура эта не была человеческой — в ней не было ничего от человека!