"Феномен Фулканелли. Тайна алхимика XX века" - читать интересную книгу автора (Джонсон Кеннет Райнер)

Глава первая Фулканелли: легенда

Среди молодых физиков-атомщиков были такие, кто относился к своей работе как к некоему интеллектуальному упражнению, не имеющему особой ценности и не налагающему никаких обязательств, для других же эти исследования были опытом сродни религиозному. Роберт Юнгк. Ярче тысячи солнц

Теперь, когда мы относительно подробно рассмотрели необычайную жизнь главных известных истории Адептов Искусства, давайте перейдём к удивительной истории нашего современника — алхимика Фулканелли. Разумеется, в свете того, что мы уже знаем о Герметической традиции.

Как и большинство читателей-англичан, я впервые столкнулся с упоминанием имени Фулканелли и весьма интригующими подробностями его жизни в бестселлере Луи Повеля и Жака Бержье «Утро магов», опубликованной на Британских островах в 1963 году. Однако, как указано во введении, сага о Фулканелли уходит в прошлое гораздо дальше.

На самом деле история Фулканелли началась в 1900 — 1920-х годах в узком кругу парижских алхимиков-энтузиастов. Во французской столице того времени обитало несколько исследователей этой науки, работавших в индивидуальном порядке или в группах. Время от времени они встречались в кафе на бульварах и проводили время в беседах, как это всегда делали учёные мужи Парижа. И в этих беседах, посвящённых оккультизму, алхимии, розенкрейцерам и другим смежным вопросам, стало часто фигурировать имя Фулканелли. Упоминания этого блестящего практика, без пяти минут Адепта, подняли среди немногих причастных к теме необычайную волну любопытства. Исходили эти упоминания в основном от остроумного, эксцентричного, красноречивого, но почти нищего художника и иллюстратора Жана-Жюльена Шампаня и его небольшой компании. В рассматриваемый период Шампаню было сорок или чуть больше, и он, несомненно, казался молодёжи, с которой по большей части общался, ходячим анахронизмом. Он имел обыкновение носить старомодные одеяния, длинные вопреки моде волосы и изъяснялся зачастую тёмно и загадочно. Он был состарившимся представителем богемы, персонажем, достойным пера Мопассана, но за весельем, мерцавшим в его тёмно-синих глазах, таилась неизмеримая глубина; он говорил и действовал как человек, который что-то знает.

Несмотря на добродушие и любовь к беседе — причём он умел как говорить, так и слушать, — между Шампанем и теми, кто не принадлежал непосредственно к его кругу, всегда лежала незримая, но непреодолимая преграда. Он пил много перно и абсента, что, несомненно, способствовало его неприступности. Однако всё это не мешало ему быть хвастуном и время от времени ронять намёки, что ему-де известны тайны алхимии.

Окружение его менялось весьма незначительно. В нём постоянно присутствовал Эжен Канселье — хрупкий, впечатлительный молодой человек лет двадцати. Ещё одним был Гастон Саваж, многообещающий молодой химик примерно того же возраста, что и Канселье. Можно также упомянуть Жюля Буше, хотя, как мы увидим позднее, его присутствие в окружении Шампаня можно поставить под вопрос. Двадцатилетний Буше питал интерес к оккультизму и проводил долгие часы в книжном магазине, специализировавшемся по метафизическим проблемам и расположенном неподалёку от Люксембурга на рю Де-Ренн, что соединяет бульвар Сен-Жермен с бульваром Монпарнас.

Пьер Дижоль и его жена, которым принадлежал магазинчик, были очень милыми, приветливыми и разговорчивыми людьми, которые жили, казалось, не столько своим бизнесом, сколько теми пылкими и страстными дискуссиями, что разгорались между молодыми оккультистами, увлечёнными своим предметом. Дижоль, и сам писавший на какие-то весьма таинственные темы, завёл особый каталог, которым разрешал пользоваться отдельным избранным покупателям. Это была хорошо разработанная система с тысячами перекрёстных ссылок и справочных материалов по практически всем разделам оккультизма.

Иногда Шампаня и его приятелей можно было встретить в самых больших библиотеках Парижа роющимися в редких древних томах и манускриптах или ведущими тихие беседы, сблизив головы, в окружении раскрытых на пюпитрах книг. Они бывали в Национальной библиотеке, в Арсенале, в библиотеках Мазарини и Святой Женевьевы.

Дискуссии в магазинчике Дижоля нередко продолжались и после закрытия. Немногие избранные за вином и кофе продолжали спорить о магии, астральных путешествиях, мистицизме, каббале и алхимии. Существовали также и регулярные еженедельные собрания в скромном жилище Жана-Жюльена Шампаня на шестом этаже полуразрушенного доходного дома номер 59-бис на рю Де-Рошешуар в квартале Бютт-Монмартр. Именно от членов этой узкой группки люди посторонние время от времени и слышали слово «Учитель» и имя Фулканелли. Намекали, что это был немолодой, богатый, невероятно мудрый и в целом совершенно особенный человек благородного или даже аристократического происхождения. Это был истинный «Философ Огня», опытный алхимик-практик, вполне способный совершить Великое Делание или уже сделавший это.

Кто же он такой? Видел ли его кто-нибудь своими глазами? Существует ли он на самом деле?

Шампань и его друзья только улыбались загадочно и знающе или вскользь роняли замечания о том, что ещё сказал или сделал «Учитель». Мало кто встречался с ним. Но он, разумеется, существует. У него даже есть визитная карточка, которую они видели. На ней красовалась подпись «Фулканелли», выведенная красивым, величавым почерком. То был, несомненно, почерк человека культурного и обладающего благородным происхождением.

Потом, в 1926 году, слухи стали реальностью. Той осенью Жан Шемит (45, рю Лафит, квартал Оперы) опубликовал «Тайну соборов». Это было роскошное издание, тираж которого ограничивался всего лишь тремястами экземпляров. Подзаголовок гласил: Эзотерическая интерпретация Герметических символов Великого Делания. Предисловие было подписано Эженом Канселье и датировалось октябрём 1926 года.

В книге было тридцать шесть иллюстраций — две из них цветные, — выполненных художником Шампанем. Автором основного текста выступил лично Фулканелли.

Итак… он существовал. Кто-то, по крайней мере, точно существовал. Кто-то, достаточно эрудированный и образованный, чтобы написать изящный и странно захватывающий труд, претендующий интерпретировать скрытую символику главных готических церквей и соборов Европы как сложнейшее и тщательно зашифрованное алхимическое знание. Однако вопрос оставался открытым: кто такой Фулканелли, где его искать?

Предисловие содержало некоторые ключи. Эжен Канселье, которому во время создания книги было всего двадцать шесть лет, писал:


«Для ученика представлять труд Учителя — тяжёлое и неблагодарное занятие. Посему в мои намерения не входит ни разбирать „Тайну соборов“, ни выявлять её содержательность и глубину…

Автора „Тайны соборов“ давно уже нет с нами. Человек покинул этот мир. Сохранилась лишь память о нём. Скорбя о его столь раннем — увы! — уходе, я с болью в сердце воссоздаю образ своего высокомудрого и трудолюбивого Учителя, которому обязан всем. Его многочисленные друзья, неведомые братья, ожидавшие от него возвращения таинственного Verbum dimissum,[168] разделят мою скорбь».[169]


Но что же всё это означало? «Уже нет среди нас… исчез… скорбь… оплакивая его потерю»? Намекал ли Канселье на то, что великий Учитель уже мёртв? Разумеется, нет.

Далее Канселье весьма предусмотрительно продолжает:


«Мог ли он, достигнув вершины знания, отвергнуть предначертания судьбы? Нет пророка в своём отечестве. Это древнее изречение объясняет, возможно, тайную причину волнения, которое искра Откровения привносит в одинокую, заполненную трудами жизнь Философа. В Божественном огне ветхий человек сгорает полностью. Имя, семья, родина, иллюзии, ошибки, проявления тщеславия — всё рассыпается в прах. И подобно Фениксу поэтов, из пепла восстаёт новая личность. Так, во всяком случае, утверждает философская Традиция.

Мой Учитель знал это. Он исчез, когда пробил судьбоносный час, когда был получен Знак. Кто осмелится поставить себя над Законом? Что до меня, то, невзирая на тоску мучительного, но неизбежного расставания, я буду вести себя не иначе, чем если бы праздновал знаменательное событие — освобождение Адепта от уз этого мира и от обязательств перед ним.

Фулканелли ушёл от нас. Однако мысль его, напряжённая и живая, навсегда замкнута, как в святилище, в сии страницы, и в этом наше утешение».


Оккультное братство, которое в мгновение ока смело с прилавков все триста экземпляров книги, судя по всему, сделало свой выбор. Оно могло принять на веру, что Фулканелли был подлинным Адептом и, достигнув высшего уровня духовного просветления путём создания Философского камня, претерпел мистическое преображение — иными словами, поднялся на более высокий план бытия, нежели наш, физический и обыденный. Или же могло посчитать, что он просто предпочёл исчезнуть с глаз общества и удалиться в добровольное уединение, возможно, чтобы сжиться с теми великими внутренними переменами, которые он испытал. Альтернатива была только одна: полагать, что вся эта история была сплошной мистификацией — блестящей и изящно исполненной коварным и изобретательным Жаном-Жюльеном Шампанем.

Тем не менее, в оккультных кругах начались жесточайшие споры. Появлялись статьи, защищались диссертации. Фулканелли пытались отождествить то с одним, то с другим заметным персонажем на алхимической сцене.

Намёки на его аристократическое происхождение породили массу слухов, что Фулканелли — последний оставшийся в живых член королевской семьи Валуа, чей род пресёкся со смертью короля Генриха III в 1589 году. Однако Маргарита Французская, дочь Генриха II и супруга Генриха IV Наваррского, дожила до 1615 года. У неё было много любовников, а в 1599 году она получила развод. Известно, что на её личном гербе был знак пентакля, магического символа в виде звезды, каждый из пяти лучей которой нёс одну из букв слова SALUS, что означает «здоровье». Говорит ли это о том, что ей было доверено некое алхимическое знание, которое затем перешло к выжившим потомкам рода? И мог ли «благородный» Фулканелли и в самом деле быть одним из них? Возможно, но крайне сомнительно.

Были и другие более или менее правдоподобные предположения. Одно из них заключалось в том, что под именем Фулканелли писал оккультист-книгопродавец Дижоль. В тот период времени было, как минимум, три практикующих алхимика, работавших под псевдонимами Ориже, Фожерон и доктор Жобер. Был, наконец, и Эжен Канселье, написавший предисловие к книге Фулканелли, или даже Жан-Жюльен Шампань, снабдивший её иллюстрациями. Но ни один из них не удовлетворял всем требованиям.

Шло время, и Шампаня всё меньше и меньше можно было видеть на публике. Тяжкое пьянство давало себя знать. На ногах у него развилась гангрена, приковавшая его к постели в каморке на шестом этаже. После долгих мучений он умер в 1932 году, будучи всего пятидесяти пяти лет от роду.

Но ещё до этого в 1929 году на свет появилась вторая работа Фулканелли — «Философские обители». Её опубликовали в том же издательстве Шемита, она была в два раза больше своей предшественницы и, по сути, представляла собой её сильно усовершенствованное логическое продолжение. В ней рассказывалось о происхождении и истории алхимии, её символах в мифах и религиях, а также снова анализировалась архитектура — на этот раз преимущественно замков и особняков XII–XV веков — с точки зрения тайного Герметического знания. Общественность тут же сделала вывод — как писал Канселье, — что найти Фулканелли больше не удастся, но что он всё ещё продолжает свою работу где-то в иных местах — не то за границей, не то на тонких, не поддающихся обычному восприятию уровнях бытия, с которых, тем не менее, всё ещё в состоянии транслировать своё знание.

Новая работа вдохновила современников на создание ещё одной теории относительно личности Фулканелли. Третья страница обложки второго тома несла изображение герба, испещрённого Герметическими символами: лев, Солнце и Луна (философские сера и ртуть) и пятиконечная звезда, или пентаграмма. Выяснилось, что этот герб принадлежал Роберу Жолливе, тридцатому настоятелю аббатства Мон-Сен-Мишель, чья эмблема, датированная XIII веком, была высечена на каменных парапетах монастыря. Известно, что некоторые аббаты и монахи Мон-Сен-Мишеля интересовались алхимией и мистическими традициями Сантьяго-де-Компостелла, а алхимический символ раковины был в изобилии представлен в декоре монастыря.

Некоторые теоретики, тем не менее, предпочитали утверждать, что щит Дома Робера Жолливе в «Философских обителях» должен был означать, что однофамилец последнего Франсуа Жолливе-Кастело и был Фулканелли. Этот Жолливе-Кастело около 1914 года находился на посту президента алхимического общества Франции. Он был товарищем и коллегой знаменитого французского каббалиста Папюса (Жерара Анкосса) и между 1896 и 1935 годами опубликовал множество исследований по алхимии, спагирике и Герметической науке. Кроме того, он был членом Каббалистического ордена Розы и Креста. Но Жолливе-Кастело не делал никакого секрета из своих исследований и в любом случае был, скорее, архихимиком, а не алхимиком. Архихимиком называли исследователя, пытающегося добиться трансмутации средствами традиционной химии, по каковой причине работы Жолливе-Кастело не принимались ни обычными химиками, ни приверженцами чистой алхимической традиции.

Со смертью Шампаня в 1932 году идея, что он, возможно, и есть великий Фулканелли, естественным образом сошла на нет. К чему, казалось бы, человеку, создавшему Философский камень, умирать — и такой жалкой, мучительной смертью? Ведь Камень давал своему создателю эликсир, универсальное лекарство, которое возвращало юность и обладало силой исцелять все болезни.

Судя по всему, Шампань, являвшийся, как всегда утверждал Канселье, действительно талантливым художником и рассказчиком, определённо не был успешным алхимиком.

Алхимик Фожерон после многих лет совершенно бесплодных экспериментов также умер. Кроме того, зачем ему, скрывавшемуся под надёжным псевдонимом, заводить себе ещё и другой? То же самое можно сказать и об Ориже (который отрицал ценность работ Жолливе-Кастело) и докторе Жобере. Что до книгопродавца Дижоля, то тот публиковал свои алхимические изыскания под псевдонимом Магофона и алхимией занимался в чисто спекулятивном ключе. И наконец, жизнь ещё одного кандидата, писателя Росни-старшего, была слишком на виду, чтобы допустить саму идею об его идентификации с Фулканелли.

Загадки и сомнения, всё ещё окружавшие личность Фулканелли, только поддерживали его легенду. Тщательное изучение его работ подтвердило, что он вовсе не был ни любителем, ни дилетантом, ни шарлатаном, ни даже просто теоретиком; то был истинный алхимик, прекрасно знавший, о чём он говорит. Тем, кто обладал хоть каким-то знанием предмета, было совершенно ясно, что работы Фулканелли стоят в одном ряду с классикой алхимической науки, — с «Тайной книгой» Артефия, «Триумфальной колесницей сурьмы» Василия Валентина, «Открытым входом» Филалета, «Новым светом химии» Сендивогия и «Служебником» Томаса Нортона. Кроме того, Фулканелли — местами весьма загадочный и трудный для понимания, как и лучшие из его предшественников, тем не менее писал по большей части ясным современным языком, который наряду с детальностью проработки темы мог обеспечить читателю важные прозрения в суть Великого Делания.

В довершение всего через три года после трагической смерти Шампаня прошёл слух, что вот-вот будет опубликована третья книга Фулканелли, озаглавленная «Закат славы мира». Если Фулканелли и не существовало, был кто-то, кто писал эти захватывающие и местами просто блестящие труды.

К несчастью для тех, кто с нетерпением ждал появления этой книги, последний опус, завершающий трилогию Фулканелли, так никогда и не увидел свет. А тем временем среди алхимиков и оккультистов с новой силой разгорелись дискуссии. Кто-то говорил, что Фулканелли жив и находится в Бразилии или Аргентине. Теоретики продолжали теоретизировать. Канселье продолжал всё опровергать. То он признавался, что знает, кто такой Фулканелли, но дал клятву молчать. В другой раз он объявлял, что не имеет ни малейшего понятия об истинном происхождении своего таинственного Учителя. Кем бы тот ни был, Канселье настаивал, что Фулканелли не умер и что все до сих пор высказанные догадки относительно его подлинной личности — ложны.

Тем временем Канселье — которому не давали покоя любопытные — по мере сил продолжал собственные алхимические исследования и писал собственные книги. От продаж работ Фулканелли он получал роялти, которые, по его собственному признанию, ему завещал Учитель.

В 1957 году было выпущено второе, расширенное издание «Тайны соборов» — благодаря внезапному подъёму интереса к оккультизму среди самых широких слоёв европейской читающей публики. Его выпустило издательство «Omnium Litteraire». Первый издатель, Жан Шемит, умер ещё в 1945 году.

Для этого издания Канселье написал второе предисловие, в котором открыл некоторую весьма интересную новую информацию.

Он писал:


«В 1922 году, когда была написана „Тайна соборов“, Фулканелли ещё не получил Дар Бога, но был столь близок к высшему просветлению, что счёл необходимым ждать и сохранять анонимность, которую соблюдал всегда — более по естественной склонности, нежели из уважения к требованию секретности».


На основании этого короткого пассажа можно попытаться вычислить период, когда Фулканелли получил Философский камень. Ибо в первом своём предисловии Канселье с готовностью подтверждал, что его Учитель уже прошёл преображение. Скорее всего, Фулканелли достиг своей великой цели где-то между 1922 годом, когда была написана «Тайна соборов» и октябрём 1925-го, когда Канселье составил первое предисловие к ней.

Замечание Канселье об анонимности Учителя, являвшейся более результатом «естественной склонности, нежели из уважения к требованию секретности» не совсем соответствует словам самого Фулканелли. На всём протяжении текста «Тайны соборов», как только речь заходила об одном из важнейших секретов Искусства, автор тут же напоминал читателям о лежащем на нём обете хранить тайну в следующих выражениях:


«Как указать на то, что нужно указать, и не преступить клятвы?… Мы затрагиваем тут самую большую тайну Великого Делания… однако нам не позволено выдавать непосвящённым тайну».


И разумеется, в последних строках «Тайны соборов» он заклинает каждого ищущего, добившегося успеха, «ХРАНИТЬ МОЛЧАНИЕ».

Во втором предисловии Канселье присоединяется к этим призывам:


«После того как увидела свет первая часть сочинений Учителя, он окончательно и бесповоротно выразил свою волю: он должен оставаться в тени, ярлык, под которым он значился в обществе, должен будет исчезнуть навсегда — его, как того требует Традиция, заменит давно уже привычный псевдоним. Это знаменитое имя столь прочно укоренилось в людской памяти, переданное как эстафета будущим, самым далёким поколениям, что практически невозможно заменить его другим, пусть и настоящим, сколь бы блестящим и славным оно ни оказалось».


Во втором предисловии Канселье есть и другие указания, представляющие огромный интерес, которые мы намерены здесь рассмотреть. Пытаясь объяснить причины исчезновения Фулканелли — поступка, который вряд ли могли понять люди, не имеющие отношения к оккультной традиции, — он писал:


«Ясно, что создатель труда столь высокодостойного не покинул бы своё детище сразу после опубликования, не имея на то существенных причин, настоятельной необходимости, тщательно не обдумав все „за“ и „против“. Эти причины привели к отречению на совсем ином уровне, отречению, невольно вызывающему восхищение, ведь даже самые достойные авторы, авторы, движимые абсолютно чистыми намерениями, не свободны от мелкого тщеславия и чувствительны к похвалам, расточаемым их появившемуся на свет детищу. Случай с Фулканелли уникален для литературы нашего времени, ибо он свидетельствует о редкостной нравственной дисциплине, согласно которой новый Адепт строит свою судьбу по примеру кого-либо из своих немногочисленных предшественников, появлявшихся друг за другом каждый в свою эпоху и подобно маякам спасения и сострадания задававших направление на бесконечном пути. Строгая преемственность, чудесным образом не знающая перерыва, чтобы вновь и вновь в духовном и научном плане проявлялась истина — вечная, всеобъемлющая, неделимая. Подобно большинству адептов прежних времён выбросив на свалку бренную оболочку ветхого человека (vieil homme), Фулканелли сохранил для себя лишь призрачное наименование, неуничтожимую визитную карточку, подтверждающую его принадлежность к высшей аристократии (aristocratic supreme)».


Также Канселье приводит в полном объёме письмо, приписываемое Учителю, самого Фулканелли, в котором тот поздравляет его с успехом в Великом Делании.

Несмотря на все аллюзии на благородный и высоко-моральный этический кодекс, среди критиков оставалось много таких, для кого подобные мистификации были совершенно неприемлемы — ни по каким причинам. Фулканелли — живой или мёртвый — просто обязан был быть реальным человеком. Вопрос оставался открытым: кем же он был?

В 1960 году вторая работа Фулканелли «Философские обители» также была переиздана в «Omnium Litteraire».

Тех, кому удавалось проникнуть к нему, Канселье продолжал убеждать, что его Учитель жив. Он даже утверждал, что встречался с ним после его исчезновения в заранее оговорённых и подготовленных обстоятельствах. Вместо того чтобы иметь внешность восьмидесятилетнего старца, как это было во время их последней встречи, Фулканелли выглядел лет на пятьдесят. Иными словами, очевидные возрасты Учителя и его ученика постепенно сближались!

Естественно, те, кто привык воспринимать рассказы о невероятной продолжительности жизни и возвращении к юности Никола Фламеля и графа де Сен-Жермена в довольно скептическом ключе, получили повод посмеяться над Канселье. С их точки зрения, вся ответственность лежала на Канселье. Именно он утверждал, что Фулканелли жив и молодеет — так пусть предъявит реального человека и докажет истинность своих слов!

И вот в тот самый год, когда были переизданы «Философские обители», бомба и взорвалась — причём там, где этого меньше всего ожидали.

Французский писатель Луи Повель и его друг Жак Бержье, бывший физик и автор научных трудов, опубликовали свой бестселлер «Утро магов».[170] Они оба уже были достаточно известны во Франции благодаря периодически выходившей «Планете», в которой публиковались материалы по всевозможным таинственным явлениям от НЛО до магии, от астрологии до лей-линий, а то и до атомной физики. Книга явилась более или менее естественным продолжением их работы в данном направлении. Она призывала официальную науку к ответу за то, что та закрывала глаза на все явления, которым была не в силах дать удовлетворительного объяснения. Она отдавала дань известному собирателю загадок Чарлзу Форту и задавала те же самые вопросы, но в более понятной и современной форме. И увы, она стала прототипом для множества позднейших дешёвых имитаций.

Она была написана в столь поспешной, торопливой манере, что тот простой факт, что Жак Бержье, польский еврей, эмигрант с мозгами, устроенными, как компьютер, в июне 1937 года встречался с Фулканелли, прошёл почти незамеченным! В описываемый период времени Бержье, изучавший химию и физику, работал вместе с блестящим Андре Хелброннером, золотым медалистом Франклиновского института, исследовавшим в Париже проблемы ядерной физики. (В 1940 году Хелброннер был замучен нацистами в Бухенвальде.)

В один прекрасный день летом 1937 года — за пять лет до старта Манхэттенского проекта и за восемь лет до первых испытаний атомной бомбы в пустыне Нью-Мексико — в лабораторию Бержье в Парижском управлении газовой промышленности вошёл незнакомец. В «Утре магов» Бержье, от природы наделённый фотографической памятью, воспроизводит их беседу.

Не тратя времени на представления, незнакомец сказал:

«Месье Андре Хелброннер, чьим ассистентом, я полагаю, вы являетесь, проводит сейчас исследования по ядерной энергии. Месье Хелброннер был настолько любезен, что проинформировал меня о результатах некоторых своих экспериментов, в особенности о явлении радиоактивности плутония при быстром переходе висмута в газообразное состояние под воздействием электрического разряда в тяжёлом водороде под высоким давлением. Вы стоите сейчас на пороге успеха, как и некоторые другие учёные одновременно с вами. Позвольте мне предупредить вас, чтобы вы были чрезвычайно осторожны. Работа, которой занимаетесь вы и ваши коллеги, чревата огромными опасностями. Она опасна не только для вас лично — но угрожает и всему человечеству в целом. Освободить атомную энергию куда проще, чем вы думаете, и полученная в результате этого радиоактивность может на несколько лет отравить атмосферу всей планеты. Более того, атомные взрыватели можно сделать буквально из нескольких граммов металла, достаточно могущественного, чтобы уничтожить целые города. Я заявляю вам об это прямо: алхимикам всё это же давно известно!»

Трудно отрицать, что разговор об алхимии в 1937 году, особенно в контексте атомной физики, выглядел, с точки зрения Бержье, совершенно нелепо. Он уже был готов вставить замечание довольно саркастического толка, но незнакомец продолжал:

«Я знаю, что вы сейчас хотите сказать, но для меня это не представляет никакого интереса. Вы полагаете, что алхимики не имели никакого понятия ни о структуре атомного ядра, ни об электричестве и уж тем паче не имели возможностей распознавания излучения. Следовательно, они просто не могли достичь трансмутации, не говоря уже о высвобождении ядерной энергии. Я не собираюсь доказывать вам то, о чём сейчас говорю, но прошу в точности повторить мои слова месье Хелброннеру: определённая геометрическая компоновка тщательнейшим образом очищенных веществ может привести к высвобождению атомной энергии без помощи линий вакуума».

Незнакомец взял с рабочего стола Бержье «Объяснения радиоактивности» физика Фредерика Содди и процитировал:

«Я полагаю, что в прошлом были цивилизации, имевшие представление об атомной энергии и уничтоженные неумелым с ней обращением».

Затем он продолжал:

«Поверьте, некоторые техники частично дошли и до нас. Также прошу помнить, что алхимики, проводя свои исследования, всегда принимали во внимание религиозные и моральные вопросы, в то время как современная физика, рождённая в XVIII веке, была первоначально лишь забавой для узкого кружка аристократов и богатых бездельников. Наука, не отягощённая совестью… Я полагаю своим долгом предупреждать исследователей по всему миру, но не верю, что предупреждения мои принесут реальные плоды. Я не питаю особых надежд».

Бержье пишет, что никогда не забудет чёткость «металлического, полного достоинства голоса» этого человека. Он спросил царственного посетителя:

«Если вы сами алхимик, сэр, я не могу поверить, что вы тратите время на попытки создать золото, как Дуниковский или доктор Мит. За последний год я пытался отыскать какую-нибудь информацию об алхимии, но погряз в болоте шарлатанства и совершенно нелепых измышлений. Не могли бы вы объяснить мне, сэр, в чём на самом деле заключается ваша работа?»

Тот отвечал:

«Вы просите меня сжать в несколько минут тысячи лет философии и дело всей моей жизни. Более того, вы просите перевести в простые и понятные слова понятия, для отражения которых человеческий язык непригоден. И всё же я могу сказать вам следующее: вам, без сомнения, известно, что в современной официальной науке роль наблюдателя приобретает всё большее и большее значение. Соответственно принцип неопределённости показывает, до какой степени наблюдатель влияет на все эти явления. Тайна алхимии заключается в следующем: существуют способы управления тем, что современная наука называет силовым полем. Это силовое поле воздействует на наблюдателя и ставит его в привилегированное положение относительно мироздания. Из этого привилегированного положения он получает доступ к реальностям, обычно скрытым от нас временем и пространством, материей и энергией. Именно это мы и называем Великим Деланием».

«А как же насчёт Философского камня? И создания золота?» — спросил Бержье.

«Это всего лишь частные случаи применения данного принципа. Важнее всего не трансмутация металлов, но преображение самого экспериментатора. Это древнейшая тайна, которую в каждом столетии немногие избранные открывают заново». «Что же происходит с ними тогда?» «Возможно, когда-нибудь я это узнаю».


Бержье никогда его больше не видел. Однако он пришёл к выводу, что беседовал не с кем иным, как с самим таинственным Фулканелли, и пребывал в этом убеждении до самой своей смерти 11 ноября 1978 года. Повель и Бержье считают, что Фулканелли пережил Вторую мировую войну, но исчез после освобождения Европы.

После 1945 года американцы были сильно озабочены тем, чтобы прибрать к рукам всех — в особенности немецких учёных, — кто имел какое-то отношение к ядерной физике, из страха, что они могут переметнуться на сторону России. В результате сенсационных признаний Бержье — который в годы войны также принимал участие в разведывательной работе — Американское управление стратегических служб (предшественник ЦРУ) предприняло попытки найти Фулканелли, которые оказались совершенно безуспешными.

Повель утверждает, что американское должностное лицо, задававшее Бержье вопросы о Фулканелли, показало ему первое официальное сообщение о военном использовании энергии атома. Из него Бержье узнал, что атомный реактор представляет собой, как и рассказывал ему Фулканелли, «геометрическую компоновку тщательнейшим образом очищенных веществ» и что в детонации не принимают участия ни электричество, ни вакуумные техники. В отчёте даже содержалось примечание о риске глобального радиоактивного заражения атмосферы — о котором также предупреждал Бержье его таинственный посетитель.

Убеждённость авторов в том, что Фулканелли все ещё где-то рядом, усилилась в 1953 году, когда однажды вечером в Париже в кафе «Прокоп» Повель встретил знаменитого алхимика — выглядевшего уже как молодой человек лет тридцати пяти, — который сказал ему:


«Существует возможность жить бесконечно дольше, чем может себе представить человек непробуждённый. И ваша внешность при этом может совершенно измениться. Я знаю это: мои глаза это знают. И я также знаю, что существует такая вещь, как Философский камень. Но это — материя иного уровня, не в том виде, в каком знаем её мы. Однако и здесь, как и повсюду во Вселенной, можно производить оценки и измерения. Методы работы и оценки достаточно просты и не требуют никаких сложных приспособлений…

Терпение, надежда, работа. И какова бы ни была работа, никогда не удаётся сделать достаточно. Что же до надежды: в алхимии надежда основана на представлении о том, что есть цель, которой можно достигнуть. Я никогда не приступил бы к работе, не будучи совершенно уверен, что существует цель и что её можно достичь на протяжении этой жизни».[171]


Только в 1963 году бестселлер Бержье и Повеля был переведён на английский язык под заглавием «The Dawn of Magic» или «The Morning of the Magicians» (Antone Gibbs amp; Phillips Ltd.), и прошло ещё восемь лет, прежде чем — спасибо «Невилл Спирман Лтд.» читатели, владеющие только английским языком, смогли самостоятельно изучить «Тайну соборов». В процессе перевода, осуществлённого Мэри Сордер, оккультист Уолтер Лэнг, написавший для неё введение, переписывался с Эженом Канселье.

Канселье рассказал ему, что, используя ничтожное количество порошка проекции, данного ему Фулканелли, он смог осуществить алхимическую трансмутацию ста граммов золота. Согласно Канселье, эксперимент имел место в газовой лаборатории в Сарселе в присутствии химика Гастона Соважа и художника Жана-Жюльена Шампаня.

Также Канселье поведал Лэнгу, что через много лет после своего исчезновения Фулканелли связался с ним, чтобы организовать новую встречу. Они увиделись лишь на очень краткое время, и Фулканелли снова исчез. Но Канселье заявил, что в первый период их знакомства с Учителем


«…тот был уже очень стар, но с лёгкостью носил свои восемьдесят лет. Тридцать лет спустя я увидел его снова и, по моим наблюдениям, он выглядел лет на пятьдесят — не старше, чем я сам».


Отталкиваясь от возраста Канселье — он родился 18 декабря 1899 года, — можно сделать вывод, что встреча должна была состояться около 1949 года и что Фулканелли в первый раз исчез в 1919-м. Эти утверждения Канселье — и не только эти — особенно важны для наших попыток разгадать загадку Фулканелли, и я ещё буду неоднократно возвращаться к ним, чтобы согласовать различные даты.

Ко времени появления книги Повеля и Бержье и английского издания «Тайны соборов» Фулканелли приобрёл репутацию нового Сен-Жермена XX века и почти что алхимического «святого». Жилище Канселье неподалёку от Бовэ, где он устроил лабораторию и занимался своими собственными экспериментами, оказалось по крышу погребено в письмах. На пороге толпами появлялись незваные визитёры, непременно желавшие увидёть его и вызнать, кто же такой Фулканелли и где его искать. Европейские теле- и радиостанции, журналы и газеты настоятельно требовали интервью.

Время от времени Канселье всё-таки вынуждали рассказать об алхимической работе или даже об его Учителе. Но подлинной личности последнего он так и не раскрыл.

По его собственному признанию, которое он сделал князю Станисласу Клоссовски де Рола, пишущему об алхимии, Канселье в течение более чем двадцати пяти лет пытался осуществить третий, и последний, этап Великого Делания — и каждый раз терпел неудачу. В этом он винил неблагоприятные погодные условия. Но даже если ему так и не удалось больше ничего достичь, он смог сделать бессмертным имя своего Учителя и стать первым в истории алхимиком, появлявшимся на радио и телевидении.