"Золотое королевство" - читать интересную книгу автора (Виггз Сьюзен)

ГЛАВА 3

Эспаньола, ноябрь 1568 года.

В мрачном молчании Энни и Родриго, правя парой мулов, следовали из порта Санто-Доминго. За ними на навьюченных животных двигались четверо молчаливых слуг. Физические и духовные силы Энни были абсолютно истощены, она едва замечала холмы, покрытые роскошной зеленой растительностью, мерное жужжание насекомых и щебет птиц. Энни была уверена, что уже никогда не сможет улыбаться, наслаждаться красотой бирюзового моря и изумрудных островов, никогда не позволит своему сердцу оттаять и полюбить другого человека.

Отец погиб, и ее долг – сообщить об этом его родителям.

По спине у нее катился липкий, пот.

У бабушки Энни, донны Габриэлы, был только один ребенок – Филипп. Но донна Габриэла никогда не жалела об этом, ибо нашла утешение в преданной любви Уильяма Блайта – человека, отдавшего свое сердце ей и ее незаконнорожденному сыну.

Энни не видела их уже два года, но хранила в памяти образы седой темноглазой Габриэлы, любившей петь в сумерках, – голос ее, казалось, не менялся с годами и был удивительно приятным, – и преданного ей Уилла, владельца Гема-дель-Мар[8] – самой процветающей усадьбы на острове.

Впервые за эти страшные дни в ее сердце проникло чувство иное, нежели горечь утраты. Энни любила стариков, и они отвечали ей взаимностью. Вместе с ними предастся она печали, а затем снова научится чувствовать. С ними вернется она в прошлое в последний раз, и, может быть, тогда будет готова встретить будущее.

Энни оглянулась на Родриго, сгорбившегося на своем муле. Широкополая соломенная шляпа, из тех, что носят местные жители, скрывала его красивое лицо с резкими чертами. Он откинул голову, чтобы хлебнуть из фляги. Ей были видны только его скорбный рот да коротко остриженная борода, резко выделявшаяся на бледном фоне его лица. После битвы при Сан-Хуане Родриго топил свое горе в огненном роме и горьких воспоминаниях.

Энни почувствовала раздражение, но постаралась тут же подавить его. Родриго потерял лучшего друга, его соотечественники нарушили слово чести, а Энни потеряла самого дорогого человека. Они должны утешать друг друга.

Родриго заметил, что Энни смотрит на него, и сдвинул шляпу на затылок. Последствия его сильного пристрастия к алкоголю проявлялись довольно странно – он казался еще красивее. Для Энни Родриго всегда был героем из волшебной сказки – темноволосый, загорелый, черты лица чистые и правильные.

– Ты в порядке, мучача?[9] – спросил он.

– Я думала о бабушке и дедушке, Родриго. Господи, что я им скажу?

– Что, кроме правды, ты можешь сказать им? Скажи, что их сын погиб так же, как и жил – храбро. Они перенесут это. С тех пор как твоя мать умерла, а Филипп начал болеть, они готовы к его смерти. Много раз они прощались с ним, когда тропическая лихорадка укладывала его в постель.

– Но узнать, что он погиб так ужасно… так страдая.

– Он умер быстро и с честью, как герой, мучача, – жара, по всей видимости, раздражала его. – Пожертвовав жизнью ради другого. Можно умереть гораздо хуже.

– Да, – вырвалось у нее, – например, отравляя себя ромом.

Родриго бросил на девушку гневный взгляд, но тут же смягчился:

– Давай не будем нападать друг на друга. Сейчас не время…

– Извините.

Энни украдкой потрогала кольцо с рубином, которое висело на шнурке на груди. Она носила его, спрятав в корсаж. Мешочек с платком и ключ от сундука отца найти не удалось. Эта потеря очень беспокоила Энни. Большой, тяжелый сундук хранил доказательства истинного происхождения ее отца, но об этом, конечно, никто не мог знать. К тому же сундук надежно спрятан в усадьбе Гема-дель-Мар.

Энни ехала по знакомой тропинке, стараясь не вспоминать о том, как этим путем ездили они с отцом, распевая матросские песни, чтобы скоротать время. Тропа казалась более заросшей, чем помнила Энни. Вдоль дороги стелились лианы.

Низко нависающие ветви с плотными блестящими листьями почти касались ее головы и плеч. Странно, у дедушки Уилла был опытный управляющий, почему же дорога не расчищена?

С каждым шагом заросли становились все гуще и непроходимее. У Энни возникло неприятное чувство, что она едет по длинному зеленому тоннелю. Темнота была странной, окрашенной зеленым светом. Стало слышно журчание бегущего по камням ручья, и она вспомнила, что местные жители называют это место священным жилищем лесных богов. Когда-то давно жившие в усадьбе слуги рассказывали ей удивительные истории, казавшиеся еще более интересными и увлекательными потому, что их было запрещено рассказывать девочке, воспитанной в строгости католичества. Слушая эти истории, она испытывала и страх: ведь люди, когда-то населявшие остров, давным-давно погибли от рук испанских конкистадоров.

Она прислушивалась к звукам, стараясь распознать равномерный хруст, издаваемый устройством, выжимающим белую жидкость из мясистых стволов тростника, или песни рабочих, обслуживающих аппарат. Теперь она должна была уже почувствовать сладкий аромат кипящего тростникового сиропа. Но вместо этого до нее доносилось только жужжание джунглей, и единственным запахом, улавливаемым ею, было тяжелое пьянящее благоухание растений.

Энни через плечо посмотрела на Родриго, и ей показалось, что его посадка на муле стала прямее. Плечи его напряглись, он вытянул шею, стараясь разглядеть что-то впереди.

– Что-то не так, Родриго? – поинтересовалась она.

– Да.

Они достигли вершины последнего холма перед усадьбой. Мулы вынесли их под купол сияющего солнцем неба, над ними быстро проплывали облака, а вокруг были настоящие джунгли.

– Мы заблудились, – раздраженно заявила Энни.

Родриго вывел мула вперед.

– Нет, не заблудились, Энни… – что-то в его голосе заставило ее вздрогнуть. – Мучача, я хочу, чтобы ты вместе со слугами подождала меня здесь.

Он не сводил глаз с темной долины, раскинувшейся перед ними. Энни посмотрела в том же направлении. От предчувствия страшного ее окатило холодным потом. Стоящие далеко внизу постройки сплошь заросли виноградом. И вилла ее деда и бабушки – ей был виден только фрагмент крыши, выложенной красной черепицей, – и надворные строения – домики слуг, сараи и конюшни. Все это было на месте, но имело абсолютно нежилой, заброшенный вид.

– Нет! – вырвалось из ее сжавшегося горла.

Энни пришпорила мула и направила его вниз, в долину, не обращая внимания на протесты Родриго.

«Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы они были живы…». Несвязные молитвы проносились у нее в голове. С ними, должно быть, все в порядке, не могли же они бросить свой дом.

Но когда Энни и Родриго достигли усадьбы, угасла последняя искорка надежды. Пришлось ждать, пока двое слуг не расчистили тропу через ту лужайку, где Энни играла ребенком, раскинувшуюся перед верандой, на которой бабушка пела ей и рассказывала сказки.

Роскошный когда-то дом с лепниной и черепицей, дорогими застекленными окнами и железными воротами искусной работы превратился в развалины. Вязкая плесень покрывала побеленные известью стены, в окнах поблескивали осколки стекол, от почерневших потолков исходил запах гари. Входная дверь, казалось, была сорвана с петель.

Родриго понуро вошел внутрь.

– Энни, оставайся…

– Нет, – просто сказала девушка, следуя за ним.

– Тогда будь осторожна.

По мере того как они продвигались по комнатам и дворикам виллы, их глазам представали страшные картины разрушения и насилия. Кто-то нарушил покой и благополучие дома бабушки и дедушки. Кто-то положил конец существованию этого дома. Сломанная мебель, разбитая посуда, мертвые фонтаны, груды сожженных книг, обуглившейся одежды, сорванные портьеры, рои насекомых, жужжащих над испорченными продуктами… Ничто не уцелело!

Через комнаты и коридоры Энни и Родриго вышли во внутренний дворик. Ползучая растительность сюда еще не добралась. Казалось, будто они стояли в озаренном солнцем сосуде, и свет солнца отражался в мозаичных плитах, привезенных из Португалии, играл на останках разбитого фонтана, созданного Муром, который он называл «Эль-Хаким». Энни видела себя ребенком, неуклюже шагающим через дворик, покрытый мозаичной плиткой, и протягивающим пухлые ручонки к смеющемуся отцу. Видела дедушку, наигрывающего чудесную мелодию на виоле, которую он сделал своими руками.

Энни зажмурилась, чтобы отогнать воспоминания, и прошептала:

– Кто это сделал?

– Нам придется расспросить об этом в Санто-Доминго.

Энни открыла глаза и обеспокоенно зашагала по разоренному дворику.

– Местные повстанцы? – вслух рассуждала она, но тут же сама ответила на вопрос: – Нет, не может быть. Дедушка – единственный человек на острове, у которого не было рабов. Местные очень уважали его за это. – Слова полились сплошным потоком: – Может быть, это какое-нибудь племя с другой стороны острова? Я помню, папа говорил мне…

– Энни, перестань! – Родриго схватил ее за плечи и сильно встряхнул. – Прекрати немедленно! Так можно сойти с ума.

– Неизвестность – вот что сведет меня с ума! – закричала Энни, по ее щекам катились слезы. – Я должна знать, кто это сделал!

– Белые демоны, – неожиданно произнес незнакомый голос.

Родриго в изумлении отпустил Энни, и оба удивленно уставились на внезапно возникшего перед ними юношу. Его тонкий нос и тонкие губы указывали на испанскую кровь, но прямые черные, блестящие как шелк волосы и разукрашенное, почти обнаженное тело говорили о том, что он местный.

Юноша шагнул вперед, не обращая внимания па шпагу Родриго, которую тот выхватил из ножен.

– Я не причиню вам вреда, – богато интонированным голосом сказал юноша. Местный акцент смягчал его испанский.

– Откуда ты? – спросил его Родриго.

– Раньше я жил здесь. Теперь живу в лесах за холмами.

– Где сеньор Блайт и его жена? Расскажи нам все, что ты об этом знаешь, – Родриго обвел рукой двор.

– Белые демоны устроили здесь большое побоище, – он посмотрел на Энни. – Я тебя помню. Ты внучка донны Габриэлы, да?

– Помнишь меня? Но откуда ты можешь меня знать?

– Пауло знает все, что видит, – он указал на свой глаз, обведенный белой краской. – Моя мать была служанкой в доме. Мой отец – белый демон.

Пока Пауло говорил, Энни с интересом рассматривала его. Кожа юноши имела красновато-коричневый оттенок, на безволосой груди черной краской и охрой были нарисованы две молнии, идущие от плеч к животу. Из одежды на нем лишь узкая набедренная повязка, поддерживаемая перекрученным шнурком. Мускулистые бедра юноши заканчивались длинными, жилистыми, покрытыми темным загаром ногами. Его нагота пробудила в Энни странное любопытство.

Родриго встал между Энни и Пауло:

– Расскажи нам, что здесь произошло.

Пауло посмотрел на Энни. Его глаза умоляли девушку уйти, но она, прижав ладони к кромке разрушенного фонтана, приготовилась услышать самое худшее.

– Рассказывай нам обоим. Сейчас же. Я хочу знать все подробности.

– Сомневаюсь, маленькая хозяйка, – ответил Пауло и начал свой страшный рассказ.

– …не мог поверить, что все это случилось после стольких лет, – говорил Родриго своим родителям, Армандо и Паломе Бискайно.

Предполагалось, что Энни отдыхала на софе в холле. Их поспешное бегство с Эспаньолы, бурный переход в Сан-Августин во Флориде истощил ее силы. Девушка не могла заснуть, хотя ей так хотелось впасть в спасительное забытье, чтобы хоть на время отключиться от воспоминаний о страшных событиях, погубивших ее отца и поместье Гема-дель-Мар, но тревожные мысли не отпускали ее.

– Этот парень не знал, откуда у Святой Инквизиции сведения, что Уильям Блайт – еврей, – продолжал Родриго. – И я не осмелился расспрашивать об этом в городе, боясь, что они схватят и Энни.

Несмотря на изнуряющую жару прибрежного города, Энни колотил озноб. Армандо, высокий и прямой для своих семидесяти пяти лет, бросил на нее взгляд.

– Слава Богу, что вы спаслись. У Инквизиции длинные руки, – голос Армандо дрогнул, он закрыл лицо руками. – Уилл. О Господи, Уилл.

Целая гамма чувств отразилась в его голосе. Более полувека назад судьба столкнула Уилла Шапиро и Армандо Бискайно. Беглый еврей и испанский дворянин стали партнерами в общем рискованном предприятии, которое заставило их объехать полмира и навсегда связало их жизни. Уилл взял себе новое имя, красавицу-испанку в жены и жил в довольстве и достатке, пока агенты Инквизиции не узнали о его прошлом и не схватили, предъявив обвинение в ереси.

Палома, пухлая, достойного вида дама, положила руку на подрагивающее плечо Армандо.

– Успокойся, любимый, – проговорила она хрипло, – Уилл и Габриэла покоятся теперь в мире.

Армандо прижался щекой к ее руке.

«Человеческая привязанность и преданность друг другу не знают временных границ, – подумала Энни. – Интересно, что это значит – любить так долго и преданно?».

Родриго снова заговорил, отвечая на заданный отцом вопрос.

– Парень сказал, что Уилла и Габриэлу схватили ночью и увезли в Санто-Доминго, – он бросил быстрый взгляд на Энни. – Мне хотелось бы думать, что они умерли легкой смертью.

– Не скрывайте правду, – проговорила Энни бесстрастным голосом, за которым скрывался безмерный ужас. – Папа не хотел, чтобы я знала о нечеловеческой жестокости Инквизиции. Но эти свиньи, называющие себя священниками и епископами, сами выставляют ее напоказ. Когда мне было всего шесть лет, я видела несчастные жертвы, растерзанные и искалеченные немыслимыми пытками, вытащенные на площадь, чтобы быть сожженными заживо. Помню, что я думала тогда: сожжение – милосердие по сравнению с тем, через что им пришлось пройти за стенами Святой Церкви.

Родриго опустился перед девушкой на колени и обнял за плечи:

– Энни, перестань. Ты никогда не придешь в себя, если будешь постоянно думать об этом.

Резким движением она вырвалась и стала мерить шагами длинную оштукатуренную комнату.

– Так и скажите, что мне станет легче, если я все забуду. И, пусть эти ужасы повторяются снова и снова, – она повернулась к Родриго и его родителям. – Я никогда, слышите, никогда не забуду! И буду думать всегда о том, как бороться с этим сумасшествием. Неужели жестокие пытки – это именно то, что имел в виду Иисус Христос, проповедуя апостолам?

Родриго остановил ее и, взяв рукой за подбородок, заставил посмотреть на него:

– Именно такие разговоры, мучача, приготовят тебе место в доме пыток. Насколько я знаю, здесь, в Сан-Августине, он очень хорошо оборудован.

Его слова и тон были остры как бритва, и Энни вдруг заплакала, слезы обжигали щеки, иссушали горло. Родриго крепко обнял девушку и прижал к своей груди.

– Господи, что я такое говорю. Прости меня, Энни. Но ты напугала меня своими дерзкими словами. Я даже мысли не могу вынести о том, что будет, если ты тоже попадешь в руки Инквизиции.

Энни тихо плакала. С тех пор как ее отец погиб в Сан-Хуане, с ней это часто случалось. Она опять вспомнила о ключе, который он дал, и ее охватило знакомое чувство вины. В Гема-дель-Мар она долго искала сундук, хранивший тайны отца, но тот исчез. Энни содрогнулась при мысли о том, к кому он мог попасть.

Энни ничего не сказала Родриго: у него кроме пропавших бумаг достаточно неприятностей. Она оторвалась от него и взяла платок, поданный ей Паломой, и вытерла слезы.

– Гнев снедает меня, – еле сдерживаясь, призналась девушка, видя участливые лица вокруг. – Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Мои дедушка с бабушкой были хорошими людьми, преданными Испании.

– Нельзя прожить без страданий, – взгляд Паломы был затуманен печалью. – Нам только остается с благодарностью и как исключительную милость принимать ту радость, которая иногда выпадает на нашу долю.

Бессознательно она прильнула к плечу мужа. На ее коричневом, как орех, лице словно отразились долгие годы горестей и триумфов, какие им довелось пережить.

Родриго почувствовал облегчение, когда в разговор вмешалась его мать.

– Вижу, я правильно сделал, – сказал он, – что привез Энни сюда.

– Ну конечно, – согласился Армандо. – Энни, мы хотим, чтобы ты осталась у нас.

Когда смысл сказанного дошел до Энни, она замерла на месте. С тех пор как несколько недель назад она узнала о трагедии Гема-дель-Мар, мысли о будущем не оставляли ее. Теперь же она наконец поняла, что ей нужно делать. Предложение Армандо означало, что всю оставшуюся жизнь ей придется провести здесь, в уединенной испанской усадьбе, жить среди испанских донов, жиреющих за счет непосильного труда местных и африканских рабов, молиться в церкви, которая пытала и убила родителей ее отца, ее бабушку и дедушку.

Энни взглянула на Армандо и Палому и ощутила тепло доброты и любви, исходившее от них. На минуту ей захотелось остаться здесь, под их защитой и покровительством, но это было бы трусостью, а дочь Филиппа Блайта никогда не была трусихой.

– Нет, – сказала она, и глаза ее наполнились слезами, которые она не стала скрывать. – Дон Армандо, благодарю вас за вашу доброту, но я не могу остаться, – она бросила мрачный взгляд на Родриго. – Если бы я знала, что ваш сын собирается оставить меня здесь, я бы никогда сюда не приехала.

– Нет, ты говоришь не то, что думаешь. Чего ты ждала от меня? – рассердившись, возразил Родриго. – Я знаю, это звучит жестоко, но у тебя не такой уж большой выбор. Девушка-сирота нуждается в защите, ей нужна крыша над головой и безопасность.

– Как долго этот дом будет безопасным, если я останусь здесь? – Энни обвела руками помещение. Внутреннее убранство дома представляло собой приятное для глаз сочетание туземной и испанской культуры – сплетенные из пальмовых листьев циновки, тяжелая резная мебель, картины, написанные маслом, деревянные маски, украшенные перьями и ракушками. – Мой бабушка и дедушка умерли как еретики. Это накладывает проклятие и на меня. Вы же сами говорите, что у Инквизиции длинные руки и много глаз.

Энни подошла к Паломе и Армандо и встала перед ними на колени:

– Я не останусь, чтобы не подвергать вас опасности.

– Возможно, у тебя есть план получше моего? – гневно сверкая глазами, спросил Родриго. – Вероятно, тебе следует искать защиты в другой твоей семье. У той, которая живет в Виндзорском дворце.

Это было равносильно пощечине.

– Будь ты проклят, Родриго Бискайно, – сквозь зубы процедила Энни. Приподняв юбки, она выбежала из комнаты.

Несколько часов спустя Энни отыскала Родриго. Он прохаживался по дорожке, которая шла вокруг дома. Наплакавшись, она не заметила, как уснула в своей маленькой и уютной комнатке, а проснувшись, обнаружила, что чувствует себя до странности спокойной и полной решимости.

Теперь у нее план, она знала, чем хочет заняться. Единственной проблемой было убедить Родриго в мудрости и правильности ее решения.

На горизонте багрово пылал закат. Двор уже освещали несколько ярких факелов, равномерно установленных на стене сверху. Энни видела мерцающие огни бухты, слышала приглушенные расстоянием смех и пьяное пение, доносившиеся из таверны на пристани. В саду лягушки и цикады громко приветствовали опускавшуюся на землю ночь. Сделав для храбрости глубокий вдох, она громко затопала.

Услышав шаги девушки, Родриго обернулся. В темно-синем свете вечера курчавившиеся над воротником волосы Родриго казались чернильно-черными.

– Энни? Энни, прости, что я наговорил тебе во время нашего предыдущего разговора. Не смог сдержаться. Иногда ты заставляешь меня проявлять себя с худшей стороны. Боюсь, твой отец сделал неправильный выбор, возложив на меня заботу о тебе. Я неподходящий опекун для такой девушки, как ты.

На его лице играла очаровательная полуулыбка, но слова обеспокоили Энни. Она не может позволить ему так плохо думать о себе, если хочет убедить его согласиться с ее планом.

– Вы не правы, Родриго. До сих пор вы прекрасно обо мне заботились. Я уверена, что если бы не вы, со мной уже обязательно случилось бы что-нибудь ужасное. Вы не дали поджечь мне здание Святой Инквизиции в Санто-Доминго!

У него вырвался вздох облегчения, и он расслабился.

– Я рад, что ты снова рассуждаешь здраво. Ты будешь счастлива здесь. Хосе, отец моей матери, был большим ученым, она очень образованная женщина и сможет дать тебе хорошее воспитание, а когда придет время, ты станешь женой какого-нибудь богатого джентльмена.

Эта унылая и бесцветная картина будущей жизни вызвала у Энни отвращение. Описанная им перспектива лишь укрепила ее решимость.

– Родриго, я не останусь здесь. Я не осталась бы, даже если бы мне не грозила реальная опасность быть обнаруженной агентами Инквизиции.

Родриго нетерпеливо перебил девушку:

– Энни, боюсь, у тебя нет выбора.

– Есть, – она крепко сжала перила железной ограды и гневно посмотрела на него. – Мир жесток к женщинам, но я не стану его жертвой и не позволю распоряжаться собой ни вам, ни любому другому мужчине.

Он нахмурился:

– Боже, когда ты так говоришь, я действительно могу поверить, что ты племянница своей тетушки.[10] Говорят, она настоящая волчица.

При упоминании о ее таинственной связи с монархом, правящим страной, лежащей в тысячах миль отсюда, у Энни по спине побежали мурашки.

– Выслушайте меня, Родриго. У меня есть план, но для его осуществления мне нужна ваша помощь.

Лицо его приняло скептическое выражение – одна бровь выгнулась дугой, а на губах заиграло подобие улыбки.

– Какая же?

– Я хочу жить с вами, пока не стану достаточно взрослой, чтобы самой заботиться о себе. Я хочу быть с вами и днем и ночью, следовать за вами неотступно.

На ближайшем факеле вспыхнула капля смолы. Его большие сильные руки с такой силой сжали перила, что побелели костяшки пальцев. Она по его глазам видела, что сердце его ушло в пятки.

– Это глупо. Надеюсь, ты не ждешь от меня, чтобы я стал твоей дуэньей. Я человек… трудный. Я люблю выпить, покутить, волочиться за шлюхами. Люблю выть на луну с палубы корабля.

– Мне это подходит. Я не прошу вас изменять свои привычки ради меня.

Родриго принялся ходить взад-вперед, как запертый в клетке камышовый кот.

– А тебе и не нужно просить, потому что ты не будешь жить со мной.

Энни стояла не шелохнувшись, пытаясь подавить слезы обиды. Ей стоило большого труда справиться с собой и заговорить вновь.

– Мой отец был вашим лучшим другом, Родриго. Что бы он подумал, если бы узнал, что вы бросаете меня здесь на жалкое существование?

Родриго замер на месте, как будто ему в спину воткнули кинжал.

– А что бы он подумал, если бы узнал, что ты используешь его имя, как орудие шантажа против меня?

Она поднесла руку к горлу, желая как-то заглушить резкую боль и горечь.

– Вы ненавидите меня, Родриго? Вы что, терпите меня только из-за моего отца? – душившие ее слезы мешали Энни говорить. – Вы терпели меня только из-за отца?

– Черт возьми, ты прекрасно знаешь, что нет.

Родриго резким движением поднял руку, и Энни зажмурилась, ожидая удара, но он просто погладил ее по щеке, однако почему-то это нежное прикосновение показалось больнее, чем пощечина.

– Ты замечательная девушка, и знаешь это. Ты умна и энергична, и я уверен, станешь однажды опасно красивой.

Услышав такие слова, Энни удивленно захлопала ресницами:

– Тогда почему…

– Потому что это неправильно, – его рука безвольно упала. – Я – авантюрист, Энни, беспокойный искатель приключений. Никто и ничто меня не держит. У меня нет корней, и мне не ведом покой.

Энни дотронулась пальцем до щеки, еще хранившей тепло его прикосновения. Все близкие люди умерли, так, может быть, никто больше не приласкает ее.

– Разве вам не бывает одиноко?

– Перестань, Энни.

– Нет. Я поеду с вами. Я все обдумала. Я нисколько не обременю вас, Родриго. Наоборот, я буду помогать вам. Я буду вашим секретарем, или пажом, или юнгой…

– Юнгой?

– Да.

Энни улыбнулась, довольная тем, что наконец-то заинтересовала его.

– Я обрежу волосы, буду носить брюки и научусь плеваться и ругаться. Я даже научусь «волочиться за шлюхами».

Он от изумления приоткрыл рот.

– Только через мой труп, – прорычал Родриго.

– Надеюсь, что нет. Пожалуйста, выслушайте меня, – торопливо затараторила она, боясь, что он не даст ей договорить. – Инквизиция будет разыскивать девочку, а спокойный тихий мальчик вряд ли привлечет их внимание.

– Ты? Спокойная? С каких это пор?

– Ну, это добродетель, над которой мне придется поработать.

– Энни, это сумасшедшая идея.

– Да, весь мир сошел с ума, Родриго. Мой отец погиб из-за того, что наместник короля нарушил слово чести. Моих дедушку и бабушку пытали и сожгли заживо из-за страха и невежества служителей церкви. То, что я предлагаю, совершенно разумно по сравнению со всем этим.

Ругаясь себе под нос, Родриго направился к лестнице, ведущей во дворик виллы.

– Родриго, пожалуйста! – воскликнула Энни ему вслед.

– Тебе совсем не к лицу умолять, Энни, – бросил он, не оборачиваясь.

«Ну и отлично, – подумала девушка, глядя на его удаляющуюся спину. Она видела, что он вышел за ворота виллы и зашагал в сторону таверны. – Я не буду умолять. Я покажу тебе, что мой план – не безумие».

Два часа спустя Родриго сидел в таверне, которая пользовалась самой дурной репутацией в Сан-Августине. Он выпил изрядное количество дешевого вина, в зубах держал сигару, а на коленях – шлюху. Сегодня впервые после смерти Филиппа ему было почти весело.

Мысль о погибшем друге слегка омрачала его веселое расположение духа. Ах, Филипп. Он был намного старше Родриго, но с самых первых дней их дружбы, когда Родриго достаточно повзрослел, чтобы участвовать в опасных предприятиях друга, они были связаны узами братства.

Однако Родриго никогда не предполагал, что задача воспитания Энни ляжет на его плечи. Он всегда думал, что умрет первым, ведь его жизнь была стремительной и отчаянно дерзкой. Уход Филиппа стал для него неожиданностью. Родриго не имел ни малейшего представления, что ему делать с неловкой девочкой-подростком. Он ведь не знал о девушках элементарного. По крайней мере, о порядочных девушках.

– Где ты, caro?[11] – спросила женщина, поглаживая его по бедру. – Кажется, очень далеко отсюда.

Родриго тряхнул головой, отгоняя мрачные мыcли, и повернулся к ней. Марина, так, кажется, ее зовут. Она была заключенной, доставленной в Сан-Августин специально для развлечения солдат. Неумытая, одетая в простое домотканое платье, женщина источала самое что ни на есть земное очарование и отлично подходила его настроению.

Родриго усмехнулся и легонько шлепнул ее по заду.

– Нет, любовь моя, я был бы последним дураком, если бы покинул тебя.

Завсегдатаями таверны были свободные от службы солдаты и моряки, но иногда приходили и местные. Несколько корабельных юнг, одетых в лохмотья, сгрудились под шаткой лестницей и играли в кости.

– Тогда о чем же ты думал?

Родриго пожал плечами и сделал из чаши глоток молодого невыдержанного вина и попытался подыскать спасительный ответ.

– Завтра мой корабль отплывает в Номбре-де-Диос. Там мне предстоит занять должность казначея.

– А, – отозвалась Марина, прижимаясь к нему. Ее маленькие, остро торчащие груди не оставили его равнодушным. – Тогда мы должны насладиться этой ночью, ведь так?

– Да, – Родриго под столом задрал ей юбку и погладил ногу. – Мы определенно должны насладиться…

– Я не жульничал! – послышался возмущенный голос из-под лестницы. – Я бросил семь, а если кто-то говорит, что это не так, то он чертов лгун!

Родриго, заинтересовавшись, на минуту прервал свое развлечение и решил понаблюдать за маленькой драмой, разыгравшейся между юнгами.

– Да не было у тебя никакой семерки, – закричал другой мальчишка. – Я видел это собственными глазами. У тебя выпало четыре и три, а это восемь.

Ребята расступились, и теперь Родриго хорошо видел обоих спорщиков. Один был плотный мускулистый крепыш лет двенадцати, второй – высокий жилистый паренек с торчащими из-под вязаной шапочки рыжими волосами.

– Да кто тебя учил считать? – спросил высокий. – Я, правда, бросил четверку и тройку, а это семь.

– Восемь! – закричал другой, толкая высокого. – И я не лгун, забери свои слова обратно!

– Семь! И ты не лгун, а просто глупец!

Два парня сцепились и превратились в клубок из кулаков и режущих ухо ругательств. Со всех сторон неслись слова одобрения, их компаньоны рассыпались, освобождая для драчунов место.

Родриго увидел, как голова высокого дернулась назад, когда соперник ударил его кулаком в лицо. Из носа брызнула кровь, шапка слетела с головы, открыв копну безжалостно и неумело остриженных ярко-рыжих волос. Но это нисколько не испугало высокого паренька. Он ударил своего соперника в живот, а когда тот упал, бросился на него. Мальчишки катались по грязному полу, натыкаясь на стулья, столы и посетителей, которые не успели убраться с дороги.

– Вот дьяволята! – воскликнула Марина и подобрала юбки, чтобы не мешать дерущимся. – С меня довольно, Родриго. Пошли!

Но Родриго не слышал ее. Он встал и пошел через комнату к дерущимся юнцам. То, что началось как небольшое развлечение, становилось опасным. Он в изумлении посмотрел на высокого мальчишку, который, сидя верхом на противнике, бил его кулаками по лицу.

– Иисус Христос, – пробормотал Родриго, хватая парня за обтрепанный воротник и направляясь со своей жертвой к двери, не обращая внимания на отчаянные крики Марины.

Оказавшись на улице, Родриго буквально заревел:

– Какого черта ты здесь делаешь?

Энни провела рукавом по лицу, вытирая кровь, что еще капала из носа.

– Доказываю, что я могу быть мальчишкой. Он зашагал по улице к дому своих родителей.

– Из всех идиотских сумасшедших…

– Родриго! – Энни бежала вслед за ним. – Я одурачила всех в таверне. И даже вас. Для начала. Мой план работает! Не бросайте меня.

«Ради Бога, Филипп, – взмолился про себя Родриго. – Что мне, черт возьми, делать с твоей дочерью?».

Он начал обдумывать варианты. У семьи Бискайно есть связи с торговым домом в Севилье. Они могли бы воспитывать Энни как настоящую леди. Или монастырь, а потом, возможно, раннее замужество…

Они пришли домой. Родриго остановился и внимательно посмотрел на девушку, лицо которой было освещено призрачным светом, исходившим от звезд и луны. Как это она может быть такой упрямой, и как ей удалось сбить его с толку? Глаза, в которых светится столько боли, которые с такой настойчивостью взывают к нему, следовало бы объявить вне закона.

– А кто сказал, что я бросаю тебя? – выпалил он неожиданно для самого себя и подтолкнул ее к колодцу с водой. – Давай-ка умывайся и отправляйся спать. На рассвете мы отплываем в Номбре-де-Диос.