"Королева в изгнании" - читать интересную книгу автора (Буркин Юлий Сергеевич)

2

— Алло! Здравствуйте! Это Соня?

— Нет, это сонина мама. Что ей передать? Кто ее спрашивает?

— Это Маша.

— Маша?! Ну как ваше здоровье? Соня мне много о вас рассказывала. Как вы себя чувствуете?

— Все хорошо. А когда она появится?

— Часов в семь. Что ей передать?

— Ничего, я позвоню позже еще раз. Пусть дождется моего звонка.

— Хорошо, она обязательно дождется…

Маша положила трубку. В кабинете Бермана стояла обычная уютная полутьма.

— И ты уверена, что она добровольно согласится работать с нами? — с сомнением произнес Илья Борисович.

— Конечно.

— Я иногда просто боюсь тебя.

— Правильно делаете.

Созвонившись с Соней, Маша договорилась встретиться с ней завтра возле школы. На следующий день Берман отвез Машу в Репино. Оставляя ее перед школой, он явно волновался.

— Да не сбегу я, клянусь! — сказала она, выходя из машины.

— Ладно бы, только в этом было дело. Но ты не забывай еще, что за тобой охотятся…

— Вы же закрыли мое дело.

— Но Деева-то — на свободе. К тому же, не исключено, что кто-то еще желает, как я, воспользоваться твоими услугами. Думаю, мне следует наблюдать за тобой, находясь где-то неподалеку.

— Это очень усложнит разговор с Соней. Давайте-ка, делайте, что я сказала. Подъезжайте сюда ровно через полтора часа, никуда я не денусь. Она хлопнула дверцей.

Берман медленно, как бы нехотя, двинул машину вперед, а Маша, перейдя дорогу, направилась к школе.

Они проговорили почти час, и Соня, в конце концов, согласилась.

— Все это мне не нравится очень, — сказала она под конец. — И больше всего на свете я не хотела бы вспоминать Бермана и его контору… Но ты спасла меня….

— Спасибо, — Маша слегка пожала ей руку. — Мне действительно без твоей помощи будет очень трудно…

Когда с неделю назад Маша высказала свою идею Берману, тот засомневался: будут ли видеть Соню «очарованные» Машей люди? Ведь сходство их поразительно. Но Маша тут же напомнила: Гога Соню видит прекрасно. Скорее всего, дело тут не только в зрительном образе, но и в чем-то другом. Возможно, между ней и ее «жертвами» поддерживается какая-то телепатическая связь, или что-то еще… Как бы там ни было, факт остается фактом.

Москва. Маша и Соня проводят первый эксперимент в Белом доме.

В качестве нейтральной рабочей одежды они выбрали светло-голубые джинсовые костюмы и элегантные, но вместительные кожаные сумочки.

Белый дом. Двое омоновцев с автоматами. В двери входит Соня и протягивает им выданный ей Берманом пропуск. Сразу за ней входит Маша. И тут же, без паузы, поочередно обрабатывает их.

— Не понял, — бормочет один из них, — девушка, вас только что было двое…

Соня мило улыбается:

— Двое?

Омоновец неопределенно крякает, вертя пропуск в руках.

— Глюки, — объясняет ему и себе второй. — В этом дурдоме и не такое привидится…

Соня, а с ней и, теперь уже невидимая, Маша, проходят дальше. Маша потирает ноющие виски.

Через полмесяца Маша уже могла спокойно войти в Белый Дом и побродить по его этажам не замечаемая никем. Во всяком случае — охраной. Именно потому, что ее двойник-Соня оставалась видимой, ее исчезновения не вызывали обычной оторопи. В первую очередь, конечно же, были «очарованы» дежурные, сидевшие у мониторов систем слежения, хотя это и оказалось достаточно сложно: по телевидению ее чары не действовали, и Берману приходилось то под тем, то под иным предлогом водить ее с Соней непосредственно в дежурку.

Соню все это угнетало, и работала она единственно из признательности к Маше, хотя и не одобряла ее деловой союз с Берманом. Определенную роль, наверное играл и страх лишится машиного покровительства. И — деньги: Илья Борисович еженедельно выплачивал им что-то вроде «пансиона» — сумму с государственной точки зрения невеликую, но, по сониным подсчетам, превышающую совокупный месячный заработок ее родителей.

Девушки сдружились, с Берманом же их отношения оставались прохладно-натянутыми. Но он был достаточно мудр, что бы не пытаться навязываться им. Главное — то, что они выполняли все его требования.

В отличии от Сони, Машу "игры в Белом доме" увлекли. Впервые она пользовалась своим даром в таком масштабе, имея официальное прикрытие, да еще напарницу-двойника. Если бы еще Кривило не уехал…

То и дело у нее возникало желание похулиганить, но она вовремя одергивала себя. Не удержалась она один только раз, совместив, так сказать, приятное с полезным.

Однажды, заглянув в конце рабочего дня в приемную Общего отдела аппарата Президента, она услышала противный визгливый мужской голос, явно кого-то отчитывающий. Маша прошла в кабинет. У окна с грозным видом стоял потный краснолицый сотрудник (само-собой, давно уже Машей обработанный) и орал на свою миловидную (у Маши нередко отдыхал на ней взгляд от уродливых аппаратчиков и депутатов) длинноногую секретаршу:

— …И запомните, Наталья Николаевна, все эти ваши штучки и перекуры, кофе и маникюры даром для вас не пройдут!

— Какое кофе?! Какие маникюры?! Если я не исполняю своих служебных обязанностей, вынесите мне выговор, или, в конце концов, выгоните меня! Но хватать при этом меня за ноги никто вам права не давал!

Его толстая рожа стала еще темнее:

— Я?! Вас?! За ноги?! Что вы хотите этим сказать?! Да это шантаж, форменный шантаж!!! — И тут же, внезапно успокоившись, он сел за стол, закинул ногу за ногу и произнес вполголоса: — А свидетели где?

И вот тут Маша не сдержалась. Прищурившись, она внимательно уставилась ему в глаза, а затем дала посыл на видимость — так, как делала на занятиях с Кривило.

— Что это? — выпучив глаза, ткнул в ее сторону чиновник.

— Где? — огляделась по сторонам секретарша.

— Вот, прозрачное…

Секретарша нерешительно улыбнулась:

— Вы меня разыгрываете?

А Маша, тем временем, подошла к нему вплотную и, наклонившись к самому его уху, сказала шепотом:

— Это свидетель. Понял, козел?

— Угу, — затравленно покивал головой дядя. А она обошла вокруг кресла и прошептала ему в другое ухо:

— Обещай мне, старый козел, никогда больше не хватать девушек за ляжки. Обещаешь?

— Обещаю! — пискнул он.

— Ну, вот и славно. Прощай, милый.

И, отойдя от него на пару шагов, она вновь дала ему посыл, но на этот раз уже обычный — на невидимость.

Осторожно оглядевшись, козел сунул руку под стол, и в коридоре раздался оглушительный вой сирены. Через минуту в кабинет влетело трое бритоголовых спецназовцев, держа пистолеты стволами в потолок.

— Здесь! Только что! Прозрачная! — закричал им толстяк, тыча пальцем то в одну, то в другую сторону. Охранники ошалело оглядывали комнату.

— Тут никого не было, — еле сдерживая смех, сказала секретарша.

— Да? Не было? — удрученно переспросил ее начальник. — Тогда ладно. Ладно. Извините, ребята. И вы, Наталья Николаевна, извините пожалуйста… — Он утер пот носовым платком, взял из под стола портфель и закончил: — Я тогда пойду, пожалуй. Ладно?

— Идите, идите, — ласково ответила ему секретарша, и он, озираясь, в сопровождении перемигивающихся охранников, покинул кабинет.

А Наталья Николаевна тут же уселась на его место, закинула свои точеные ноги прямо на стол и разразилась таким счастливым и заразительным смехом, что Маша, зажав рот ладонью, выскочила в коридор.

И весь день после этого настроение у нее было отменным, даже несмотря на тот разнос, который вечером устроил ей Берман. Смутные слухи о то появляющейся, то исчезающей девушке уже ползали по Белому Дому, и сегодняшняя история с привидением, хоть и в комической интерпретации, немедленно облетела его, добравшись и до ушей референта Генерального прокурора.

— За то я теперь знаю, что мое противоядие действует! — оправдывалась Маша. — Два-три посыла, и я стала бы совсем видимой…

— Экспериментировать будешь на занятиях! Ты все сорвешь!..

— А на когда это ВСЕ намечено?

— "На когда", — передразнил Берман. — На когда надо! — Но потом добавил: — Ждать осталось не больше месяца. Точно.

Соня и Маша жили в шикарнейшем двухместном номере «люкс» гостиницы «Россия». Свободное время проводили довольно однообразно: гуляли по Кремлю, по старому Арбату, смотрели «видики» — кассет Берман притащил целый чемодан.

Сначала их угнетало, что от них ни на шаг не отходят четверо молчаливых мужчин, приставленных Берманом. "Это не конвой, это охрана, объяснил он. — Вы у нас, девочки, на вес золота…" Пришлось смириться.

Несколько раз с ведома Ильи Аркадьевича Маша звонила отцу и маме, но разговоры получались какие-то бестолковые.

Осень была в разгаре, изредка выпадал первый мокрый снежок, и к их джинсовой «спецодежде» прибавились обалденные собольи шубки.

Новые люди в Белом Доме появлялись редко, и, по просьбе Сони, Маша сумела убедить Бермана, что двойник ей уже не нужен. Шубка эта стала для Сони последним вознаграждением за труды, в ней она и была отправлена в Ленинград.

В аэропорту они обе неожиданно расплакались.

— Я боюсь за тебя, — всхлипывая сказала Соня. — Мне кажется, готовится что-то страшное.

Маша и сама чувствовала это. Хотя бы потому, что ни разу еще ее услугами не пытались воспользоваться для какого-нибудь мелкого эпизодического задания. Ее явно боялись «засветить» до того, как НАЧНЕТСЯ. А что начнется — оставалось только гадать.

— Все будет в порядке, — обняла она Соню. — А если что… живи за меня. — И сама испугалась своих слов.

Соня отстранилась, со страхом глядя на нее. Потом покрутила пальцем у виска:

— Сумасшедшая! Зачем ты с ним связалась?

— Он работает честно. Он выручил Атоса. И он спас меня, ты же помнишь… Если все пройдет как надо, я смогу жить нормально, на мне не будет висеть никакой уголовщины…

— Он гад. Он обманет.

— Побоится.

— Берегись. Пожалуйста… — Соня еще раз порывисто обняла ее и побежала к секции: уже все пассажиры ее рейса прошли досмотр.

Маша зажмурилась и тряхнула головой. Последние слезинки слетели с ресниц. Она огляделась. Охранники, исподлобья наблюдая за ней, стояли поодаль.

— Мальчики, за мной! — нарочито не таясь, во весь голос скомандовала она и решительным шагом двинулась к выходу.