Глава 12. Факир был пьян, и фокус не удался

Не помню, где и когда слышал я эту поговорку о пьяном факире, вознамерившемся манипулировать коброй. Фокус не удался, оскорбленная кобра укусила факира.

Попытку путча тоже можно представить как неудачную демонстрацию некоего фокуса, а уж пьянства-то у «факиров» хватало. Но утром 21 августа, думаю, протрезвели все.

Ночь опять выдалась почти бессонной, и в 6 часов я включил всегда путешествующий со мной маленький, но очень мощный, радиоприемник — подарок фирмы «Сони», тогда почти постоянно настроенный на волну радио «Свобода». В начале каждого часа традиционно передавались (и передаются) новости, первой среди них шло сообщение о гибели трех человек в туннеле, на пересечении Садового кольца и Калининского проспекта. Кровь пролилась, путч вступил в новую фазу. Впервые стало действительно страшно, ибо логика любого кровопролития беспощадна, она неминуемо ведет к новой крови.

В десять часов нас с Нишановым вызвал Лукьянов, на 15 часов было назначено заседание Президиума Верховного Совета СССР, ему надо было договориться о том, как вести Президиум. Но вместо этого он стал говорить, что вот теперь «их» авантюра окончательно провалилась, что сейчас он будет требовать, чтобы ему дали самолет, он полетит за Горбачевым, забыв, что еще день назад убеждал всех в болезнях президента. В этот момент ему кто-то позвонил через спецкоммутатор, мы с Нишановым вышли — существовало неписаное, а может быть, и писаное, правило, что при разговорах по первой «вертушке» и тем более по «СК» в кабинете хозяин должен оставаться один. Потоптались в приемной, разговор, видимо, затягивался, отправились в свои кабинеты. Минут через сорок Лукьянов вызвал нас снова и уже вполне определенно сказал, что сейчас уезжает в Министерство обороны, что там он потребует самолет, добьется этого и привезет Горбачева. А заседание Президиума должны провести мы с Рафиком Нишановичем. Он с таким нажимом и с такой решительностью говорил об этом самолете, что я в очередной раз ему поверил. Вернувшись к себе, я снял трубку прямой связи и сказал Лукьянову:

— Анатолий, если ты привезешь Горбачева, страна тебе поклонится за это. Иначе ситуация выходит из-под контроля и ГКЧП, и Ельцина.

— Ну, ты же меня знаешь, — ответил он. — Конечно, я все сделаю.

Его-то я знал, во всяком случае, думал, что знал. Не знал я другого. Что в это время члены ГКЧП уже собрались в Министерстве обороны, что ночью Язов уже остановил движение войск, что всякие спецгруппы отказались штурмовать «Белый дом», что Крючков уже позвонил Лукьянову, и никому не надо ни просить, ни требовать самолет, он уже готов, и заговорщики отталкивают друг друга локтями в борьбе за то, кому лететь в Крым.

В 14 часов 15 минут самолет президента СССР, на борту которого находились Язов, Бакланов, Тизяков, Лукьянов и Ивашко,[32] поднялся в воздух..

Лукьянов «обаял» не только нас. В 13 часов он позвонил Егору Яковлеву, которому сообщил, что Горбачева незаконно удерживают в Крыму, что он полетит к нему во что бы то ни стало, даже если его «там прикончат», ибо «не может не поехать к человеку, с которым его связывали 40 лет».[33]

В 15 часов мы с Нишановым открыли заседание Президиума Верховного Совета СССР, договорившись предварительно, что попредседательствую я. Впрочем, об этом просил меня и Лукьянов.

Зал Президиума был набит до отказа, пришли депутаты, ранее вообще не проявлявшие интереса к такого рода заседаниям, тем более, что телесъемок на них не велось. Я предложил почтить память безвинно погибших минувшей ночью трех молодых парней. Постояли положенную минуту. Затем мы, два председателя палат, внесли предложение: больших прений не открывать, все равно скоро сессия, тем более что возникли некоторые новые обстоятельства. Лукьянов улетел в Крым, вернется ночью или завтра утром, надеемся, что не один. Далее я сказал (цитирую по своим записям):

— Этой встрече предшествовали наши с Рафиком Нишановичем переговоры с республиками, с краями и областями, с общественными организациями. Позиция практически у всех одна: Верховный Совет должен проявить себя как гарант законности, должен встать на защиту законного президента, досконально разобраться с возникшей ситуацией. Только с учетом этих мнений, можно сказать, всей страны должны мы рассматривать вопросы и о полномочиях и. о. президента, и о правовых и неправовых основах создания ГКЧП. Без Горбачева мы никаких решений, надеюсь, принимать не будем.

В такой позиции нас поддерживают, прежде всего, республики. Вчера Руцкой, Силаев и Хасбулатов по поручению Верховного Совета РСФСР, выполняющего в эти дни исключительную роль, потребовали признать ГКЧП незаконным и освободить Горбачева. В защиту президента СССР категорически выступил Нурсултан Назарбаев, об этом же со всей определенностью сказал нам председатель Верховного Совета Белоруссии товарищ Дементей. Не признал ГКЧП и вчера же сильно ужесточил свою позицию по отношению к нему Леонид Макарович Кравчук. Все звонки и разговоры я перечислить не смогу, но все наши собеседники требовали, прежде всего, одного: народ должен знать, где президент СССР и что с ним.

Сегодня, как нам стало известно, состоялись коллегии Минобороны, МВД. Про КГБ, к сожалению, никаких сведений нет. Анатолий Иванович Лукьянов поехал на коллегию к военным, чтобы, как он нам сказал, потребовать вывода войск за пределы Москвы и самолет для полета в Форос. Несколько депутатов сообщили, что войска действительно уже выводятся.

Мы с Нишановым не можем вам сказать, как будут развиваться события дальше, мы этого просто не знаем. Но ясно одно, и мы просим здесь вашей поддержки, — в создавшихся условиях Верховный Совет СССР, его Президиум обязаны проявить себя действительно как защитники закона и законности, защитники перед кем бы то ни было.

К сожалению, нас до сих пор не воспринимали в таком качестве. Иначе мы не оказались бы заложниками кем-то принятых решений. Иначе наша страна не уподобилась бы банановой республике, в которой каждый сержант может совершить свой переворот. А наши сыновья не были бы вынуждены вместо исполнения своего долга защиты Родины вступать в ненужные, бессмысленные и, к сожалению, смертельные стычки с гражданскими людьми.

Но и теперь еще Верховный Совет СССР может и обязан проявить себя. И каждый народный депутат вновь может стать такой же надеждой демократии и правопорядка, какой нас видела страна на первом нашем съезде. Для этого надо лишь одно: не идти на поводу у лжи, недоговорок, всякого рода рассуждений о целесообразности незаконных действий, не заглядывать в глаза начальству, а почаще спрашивать свою совесть, проявлять свою личную ответственность. Только при таком условии мы сможем проявить себя решительной и влиятельной законодательной властью. В ней нуждается страна. Может быть, так, как никогда раньше.

Как и ожидалось, мы попали под огонь жесточайшей критики. Нас упрекали в том, что Президиум собрали поздно, что Президиума, как такового, вообще нет, кто посмел его отстранить от исполнения своей роли, почему мы не созываем срочно сессию Верховного Совета. Были и голоса о том, что мы все в ответе за путч, что мы вместе шли к этому, что мы вообще «не мужики», как заявил известный писатель депутат Алесь Адамович…

Но главным все-таки было принять два документа: утвердить срок созыва сессии, так полагалось по закону, и как-то выразить официальным образом свое отношение к происходящему. Сошлись на том, что надо принять Заявление, я его тут же набросал, стал зачитывать, депутаты с голоса вносили свои поправки. Думаю, что это Заявление хоть в какой-то мере помогло Верховному Совету СССР сохранить лицо.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Президиума Верховного Совета СССР

Президиум Верховного Совета СССР считает несостоятельными и явно фальсифицированными объявленные ГКЧП СССР причины отстранения Президента СССР Горбачева М. С. от исполнения своих конституционных обязанностей и квалифицирует действия ГКЧП как антиконституционный, антидемократический, антинародный переворот.

Президиум Верховного Совета СССР, являющийся в периоды между съездами народных депутатов СССР и сессиями Верховного Совета СССР высшим гарантом законности в стране, категорически требует безусловного прекращения насильственных действий в отношении Президента СССР, незамедлительного возвращения Горбачева М. С. в Москву и его прямого выступления перед Верховным Советом СССР и народом.

Президиум Верховного Совета СССР считает указы вице-президента СССР Янаева Г. И., а значит, и образование ГКЧП СССР, его постановления и действия, не соответствующими Конституции СССР, незаконными, требует их немедленной отмены и вносит на рассмотрение сессии Верховного Совета СССР вопрос об ответственности инициаторов антиконституционного переворота и разработке мер, исключающих повторение подобных действий.

Президиум Верховного Совета СССР.

Президиум поручил нам с Нишановым срочно выступить по Центральному телевидению, зачитать и прокомментировать это Заявление. Мы немедленно помчались в телецентр, руководитель «Останкино» Л. П.Кравченко сам встретил нас на входе, мгновенно организовал прямой эфир — мы были на экране уже в 17 часов — и оставался в студии все время нашего выступления.

Президиум принял также постановление об отстранении А. И. Лукьянова от ведения заседаний Президиума и сессии Верховного Совета СССР, поручив это председателям палат. Сессия пошла дальше и на первом же заседании 26 августа приостановила исполнение Лукьяновым обязанностей Председателя Верховного Совета СССР. Блистательная карьера остановилась.

Я не был на даче в Форосе, когда туда прилетели сначала гэкачеписты с Лукьяновым и Ивашко, а затем российский самолет А. Руцкого и И. Силаева, на котором прибыла чуть ли не сотня человек, среди них Е. Примаков и В. Бакатин. Этот самолет с трудом приземлился на крымском аэродроме Бельбек, который удалось разблокировать только после восстановления связи для Горбачева — он приказал начальнику Генерального штаба М. Моисееву убрать с посадочной полосы выставленные там грузовики. Спецназ КГБ, который неизвестно кого ждал на аэродроме, тихо исчез. Но до этого российскому самолету пришлось изрядно поболтаться в воздухе, а приехавшие ранее Язов, Крючков, Бакланов, Тизяков, Лукьянов и Ивашко так и не пробились к президенту СССР. Только переговорив с Руцким, Силаевым, Примаковым и Бакатиным, Горбачев решил переговорить с Лукьяновым и Ивашко. По словам Примакова, Горбачев сказал Лукьянову, что он предатель, в резкой форме спросив его, почему тот не собрал Верховный Совет, не встал рядом с Ельциным? Лукьянов стал представлять дело так, что он чуть ли не организовал сопротивление ГКЧП. Горбачев, указав на дверь, оборвал его: «Иди посиди там. Тебе скажут, в каком самолете ты полетишь!»[34] Мне кажется, именно эта сцена объясняет, почему Михаил Сергеевич, прилетев в Москву, ни слова не скажет о Верховном Совете СССР, многократно обращаясь в адрес российского парламента.

Но это еще только будет. А пока мы весь вечер 21 августа неотрывно сидели у телеэкранов, ожидая сообщений о посадке самолета с президентом СССР. Это произошло уже поздним вечером, Горбачев спустился по трапу, одетый в какую-то светло-серую куртку, плотно окруженный охраной, помахал собравшимся рукой, вымученно улыбнулся. На следующий день, 22 августа, было опубликовано его Заявление для радио и телевидения страны. Он подчеркнул, что «полностью владеет ситуацией, восстановлена связь со страной, прерванная в результате авантюрных действий группы государственных лиц». Сказал, что имел «телефонные беседы с товарищами Ельциным, Назарбаевым, Кравчуком, Дементеем, Каримовым. Все они единодушно осудили попытку государственного переворота, сорванную в результате решительных действий демократических сил страны… Авантюристы понесут полную ответственность за свои противозаконные действия», что «в СССР будут продолжены качественно новые процессы, зародившиеся в ходе демократических преобразований». Президент все еще не понимал, что вернулся совсем не в ту страну, из которой уезжал в отпуск.

Он, думаю, почувствовал это уже через день, когда состоялась его встреча с Верховным Советом РСФСР. Не знаю кому как, но мне было стыдно за некоторых российских депутатов, многих из которых я, кстати, знал лично. Они орали на Горбачева, чуть ли не выскакивая на подиум, где сидели Ельцин, Хасбулатов и стоял на трибуне президент СССР. До сих помню истошные истерические вопли известной ленинградской тележурналистки, ведущей популярной передачи «Пятое колесо» Бэллы Курковой. Казалось, еще немного, и она накинется на Горбачева с кулаками, хотя, что она кричала, в общем оре зала разобрать было невозможно. Сам Ельцин вел себя еще «лучше», с нескрываемым сладострастием унижая Горбачева. Принес ему на трибуну некую стенограмму заседания Кабинета министров СССР и заставил растерявшегося президента страны зачитывать выдержки из нее. Потом оказалось, что некоторые министры, выступления которых цитировались, вообще не были на этом заседании, но это уже никого не интересовало, «стенограмму» так и отправили в печать. «Черный пиар» делал свои первые шаги по российским структурам.

Кульминацией унижения, можно даже сказать, уничтожения Горбачева стало подписание Ельциным указа о приостановлении деятельности КПСС и национализации ее имущества. Горбачев пытался протестовать, он так и продолжал стоять на трибуне, призывал Ельцина действовать на основе закона, очевидно, имея в виду Конституцию, но Борис Николаевич медленно поднял над столом руку с авторучкой и демонстративно подписал указ. Народ в зале ревел от восторга.

Нас с Нишановым на эту встречу не пригласили, мы наблюдали происходящее по телевидению, трансляция была прямой. Наши попытки связаться с президентом СССР и 22, и 23 августа успеха не имели — спецкоммутатор отвечал, что сейчас «Михаил Сергеевич разговаривает с другим абонентом», обещал соединить, когда линия освободится, но не соединял.

Он сам позвонил мне 24 августа, в субботу. Послезавтра надо было открывать сессию Верховного Совета СССР, я работал над всякого рода бумагами, которых в нашем Отечестве к каждому совещанию, заседанию готовилось (и готовится) великое множество. Посоветоваться было не с кем, Лукьянов после возвращения из Крыма приезжал на работу как обычно, но из кабинета не выходил и никак себя не проявлял, безусловно, уже зная, что Президиум отстранил его от ведения сессии.

Горбачев звонил из машины, коротко поздоровался и сказал странную фразу:

— Ваня, с тобой все в порядке, ты вел себя правильно, можешь работать.

Это потом я сообразил, что какая-то группа людей вокруг Горбачева анализировала поведение всех членов руководства страны и докладывала президенту свои выводы. А пока я обрадованно завопил:

— Михаил Сергеевич, послезавтра же сессия открывается! Надо срочно переговорить.

— Сейчас у меня еще одно дело, а потом я тебе позвоню.

Дело оказалось необычным: в этот день М. С. Горбачев сложил с себя полномочия Генерального секретаря ЦК КПСС и призвал ЦК КПСС принять трудное, но честное решение о самороспуске. Учитывая принципы построения Коммунистической партии Советского Союза, это означало, что ее существование в прежнем виде завершилось.

Мы встретились около 15 часов в кабинете президента СССР, который теперь почти ежедневно видим на телеэкранах как кабинет президента Российской Федерации. Он почти не изменился…

Горбачев выглядел великолепно, как будто и не было этой кошмарной недели и недавней расправы с ним в Верховном Совете РСФСР. Крепко обругав путчистов, сказав, что опозорили страну на весь мир и всех насмешили, сразу подошел к делу:

— Ну что там у тебя? Постановление по съезду? Успеем ко второму? Постановление по Лукьянову? Он где? Звонит мне постоянно, но я с ним встречаться не буду. Так, по правительству есть проект? Оставь мне, я потом тебе пришлю. По прокуратуре? Хорошо, тоже посмотрю. А ты посмотри и оформи проект по новым назначениям. Ну а эти комиссии, оценки ты смотри сам. Вот мерзавцы — ведь все приходится начинать сначала!

Не могу сказать, знал ли он, что «сначала» уже началось, но только совсем не в том направлении, куда мы устремляли свои мысли. 24 августа, наверное, в те же минуты, когда мы сидели с Горбачевым, обсуждая работу будущей сессии и съезда народных депутатов, в истории нашей страны произошло событие, значение которого для судеб СССР, убежден, в полной мере не оценивается и сегодня. Занятые московской тусовкой, «москвоцентристы» по своему миросозерцанию, мы не очень внимательно отслеживали происходящее за пределами кольцевой автодороги и тем более за пределами России, хотя сама работа над Союзным договором должна была показывать, насколько политически изменилось то громадное многонациональное пространство, которое называлось союзными республиками.

24 августа 1991 года Верховный Совет Украины принял два документа:

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Верховного Совета Украинской ССР

О провозглашении независимости Украины

Верховный Совет Украинской Советской Социалистической Республики постановляет:

Провозгласить 24 августа 1991 года Украину независимым демократическим государством.

С момента провозглашения независимости действующими на территории Украины являются только ее Конституция, Законы, постановления Правительства и другие акты законодательства республики.

1 декабря 1991 года провести республиканский референдум в подтверждение акта провозглашения независимости.

Председатель Верховного

Совета Украины

Л. Кравчук г. Киев, 24 августа 1991 года

№ 1427-ХП

* * *

АКТ

провозглашения независимости Украины

Исходя из смертельной опасности, которая нависла над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 года,

— продолжая тысячелетнюю традицию устройства государства на Украине,

— исходя из права на самоопределение, предусмотренного Уставом ООН и другими международно-правовыми документами,

— осуществляя Декларацию о государственном суверенитете Украины, Верховный Совет Украинской Советской Социалистической Республики торжественно провозглашает независимость Украины и создание самостоятельного украинского государства — УКРАИНЫ.

Территория Украины является неделимой и неприкосновенной.

Отныне на территории Украины имеют силу исключительно Конституция и Законы Украины.

Настоящий Акт вступает в силу с момента его принятия.

Верховный Совет Украины

24 августа 1991 г.[35]

События шли лавиной, но как-то обтекали Кремль.

В этот же день, 24 августа, Б. Ельцин заявляет о признании Россией независимости трех Прибалтийских республик.

Назавтра, 25 августа, провозглашает независимость Белоруссия.

27 августа в Молдавии собирается чрезвычайная сессия парламента — провозглашается независимость Республики Молдова.

30 августа Верховный Совет Азербайджана принимает декларацию о независимости своей республики.

31 августа независимость провозглашают Киргизия и Узбекистан.

21 сентября — референдум в Армении. Подавляющее большинство — за государственную независимость республики.

26 октября провозглашено независимое демократическое государство Туркменистан (по итогам референдума).

Дольше всех держится Казахстан. Только 16 декабря Верховный Совет республики принял закон о государственной независимости.

Что касается Грузии, то она выступила «пионером», если не считать, конечно, прибалтов, — еще 9 апреля она приняла декларацию о государственной независимости. Все оказались независимыми друг от друга вслед за Россией, которая 12 июня 1990 года приняла декларацию о государственном суверенитете РСФСР. От этой декларации до реального провозглашения независимости всеми республиками бывшего СССР, как видим, был всего лишь один шаг. Точнее, год. Как сказал бы спортивный комментатор, российская декларация о суверенитете прозвучала командой: «На старт!», а украинский акт о независимости — выстрелом стартового пистолета, хотя фальстарты случались и ранее.

Корабль под названием «Союз Советских Социалистических Республик» тонул. Но капитан оставался на мостике, его помощники все еще пытались прокладывать курс и запускать останавливающиеся машины. Именно эту картину напоминают мне нынче наши попытки представить состоявшуюся 26–31 августа 1991 года внеочередную сессию Верховного Совета СССР как организованное деловое совещание. «Экипаж» бунтовал, и вся страна наблюдала за этим бунтом.

Открыли сессию мы с Нишановым, как и было поручено Президиумом. Но поскольку хором в Президиумах еще пока не выступают, вести первое заседание пришлось опять мне. Я начал его следующим выступлением:

— Уважаемые коллеги! Уважаемый президент!

Мне выпала сегодня горькая и трудная задача — открыть эту чрезвычайную сессию высшего законодательного органа нашей страны.

Горькая — потому что я должен произнести слова открытия в дни, когда наши сердца все еще сжимаются от боли, причененной всем нам настоящим политическим злодейством — антиконституционным, антинародным, антидемократическим переворотом. От него пострадала страна, пострадал наш народ, пострадала наша политика, пострадал наш президент. Но переворот взял с нас и вовсе невосполнимую, невозвратимую дань — дань жизнями молодых людей, погибших безвинно, во имя правого дела. Они погибли и за нас. Почтим их светлую память!

Но почему же я говорю не только о горькой, но и трудной, по-особому трудной задаче открывать наше сегодняшнее заседание? Потому, что кроме горя и боли я испытываю и жгучее чувство стыда. Здась, в центре великого государства, кучка авантюристов нагло попирала надежды людей на закон и законность, на демократическое, свободное развитие, а мы — Верховный Совет страны, его Президиум — первые гаранты законности, творцы законов, сделали вид, что нас это касается мало, что защитники закона перед кем бы то ни было и от кого бы то ни было — это не мы или мы далеко не в первую очередь.

Я далек от того, чтобы упрекнуть кого-то из депутатов лично — я, наоборот, мог бы с гордостью рассказать о том, сколько из сидящих в этом зале вели себя честно и мужественно, выступили против путчистов решительно, твердо и здесь, в Москве, и в других местностях страны. Нет, я говорю именно о Верховном Совете как органе высшей власти, от которого страна, люди ждали твердого слова и решительных поступков. Если бы мы эти слова сказали, поступки совершили, то уверен, — сегодня это было бы одним из самых главных моментов консолидации и согласия в обществе. В том, что это было бы именно так, легко убедиться — достаточно обратить взор на окруженный народной любовью российский парламент, на мэрии Ленинграда и Москвы, на депутатов многих республиканских парламентов, многих Советов всех уровней.

На этой сессии мы должны проанализировать, почему так произошло, в чем истоки нашей инертности и равнодушия. Мы должны будем честно и прямо сказать себе и всей стране о своей ответственности за тех людей, которые ввергли ее в такую беду, ведь их подбирал не только президент, решающее слово в их утверждении на должности принадлежало нам. Мы должны будем выяснить, как это произошло, что, все больше и больше внимая речам о дружной коллективной работе, мы не заметили, как научились ходить строем и делали выбор личной позиции по выражению глаз председательствующего. Мы не обойдемся без ответа на вопрос, как это две палаты, вполне конституционно самостоятельные институты, стали всего лишь двумя половинками нашего парламента, как это в такой разноголосице мнений и подходов тем не менее восторжествовал одномерный подход и слишком часто устанавливалось единое мнение. Нам о многом надо поговорить и за многое спросить с себя.

Нам тяжело придется расплачиваться за три дня молчания, когда стонала и кричала вся страна и вся Москва, когда был в заточении президент, улицы городов превратились в танкодромы, а мы как бы ждали команды. Будем честными и не уклонимся от этой расплаты. Верховный Совет не только может, но и обязан вернуть себе утраченную высоту, стать вновь той же надеждой демократии и законности, каковой мы были 2,5 года назад. Для этого надо лишь одно — не идти на поводу соглашательства, а то и прямой лжи, не позволять ни себе, ни другим тех глубокомысленных недоговорок или ссылок на некую неведомую нам целесообразность, часто оказывающихся лишь давлением на депутатские позиции. Видимо, каждому из нас надо просто чаще спрашивать свою собственную совесть, проявлять больше активности и, простите меня, меньше послушания. Только так мы можем показать себя той решительной и влиятельной законодательной властью, в которой нуждаются народ и Отечество. Я глубоко верю: так и будет.

Позвольте мне этими словами сожаления, но и надежды объявить сессию открытой и призвать всех к той работе, которая не будет повторять уже сделанную за нас работу, а будет серьезным движением вперед — к преодолению и наших ошибок, и тех еще не вполне осознанных нами социальных, экономических, нравственных потерь, которые понесла наша страна от путча.

Объявляю чрезвычайную сессию Верховного Совета СССР открытой.

Лукьянов сидел в зале, Горбачев — за специально оборудованным президентским столом, чуть правее стола председательствующего. Первый вопрос — о внеочередном 5-м Съезде народных депутатов СССР решили без обсуждения — созвать 2 сентября текущего года. Без особых дискуссий было принято и постановление персонально по Лукьянову: «О приостановлении исполнения А. И. Лукьяновым обязанностей Председателя Верховного Совета СССР». Выступление самого Лукьянова решили заслушать позже, он выйдет на трибуну только 28 августа. Тогда же решили рассмотреть и его заявление об отставке, которое он еще не подавал. Избрали редакционную комиссию во главе с депутатом В. И. Татарчуком, которой поручили готовить проект постановления о ситуации, возникшей в стране «в связи с имевшим место государственным переворотом». Заслушали выступление М. С.Горбачева, которое нельзя было назвать докладом и которое фактически ничего не добавило к тому, что мы уже знали. Но крику, конечно, было много.

Вели сессию мы с Рафиком Нишановичем поочередно — одно заседание он, другое я. Приходилось очень нелегко, мы не обладали лукьяновским опытом ведения больших форумов, умением «выдернуть» к микрофону нужного оратора и не заметить часами стоявших ненужных. В результате значительная часть двух первых дней работы ушла на бесконечные прения под лозунгом: если ему дали выступить, то выступлю и я. Вышедший из себя А. А. Собчак даже назвал эти прения попыткой сорвать подготовку к уже объявленному съезду, попыткой не дать Верховному Совету СССР внести свой вклад в стабилизацию ситуации в стране.

Между тем в стенах самого парламента наблюдалось явное неблагополучие — отсутствовали почти все депутаты от Украины. В каждом перерыве я пытался звонить по «СК» Л. М. Кравчуку и не мог его разыскать, хотя соединиться через эту систему связи можно было с любым пунктом страны, где есть хоть один телефонный аппарат. Потом это повторится еще раз, при формировании уже нового Верховного Совета. Наконец, уже 28 августа, я добился связи и выяснил, что депутаты от Украины — члены Верховного Совета СССР не собираются ехать в Москву, что теперь новая ситуация и ее надо урегулировать межпарламентскими переговорами. Я вынужден был объявить об этом сессии и внес предложение срочно сформировать и направить в Киев делегацию Верховного Совета СССР. Это произвело эффект шока. Все понимали, что это значит: отсутствие украинских депутатов грозило распадом структуре, объективно оставшейся чуть ли не последней опорой разваливающегося Союза.

Делегацию сформировали оперативно — Ю. А. Рыжов, А. А. Собчак, двое членов Верховного Совета от Украины, всегда отстаивавшие необходимость работы в союзном парламенте и присутствовавшие на сессии, — С. М. Рябченко и Ю. Н. Щербак. В это же время была сформирована делегация российского парламента. Обе делегации немедленно отправились на аэродром, а мы приступили, наконец, к самым важным и острым вопросам.

Дали слово Лукьянову. У Горбачева заходили жевлаки на скулах, он прислал мне записку с одной фразой: «Где его заявление об отставке?» Я только пожал плечами.

Лукьянов находился в труднейшем положении. С утра докладывал о работе своей комиссии В. И. Татарчук, зачитывал нам текст проекта постановления, в котором были такие слова:

«Президиум Верховного Совета СССР проявил в критический для страны момент бездеятельность, а Председатель Верховного Совета СССР — прямое попустительство группе заговорщиков, что выразилось в непринятии им необходимых решений по отношению к незаконному ГКЧП. Не было принято решение о немедленном созыве Президиума Верховного Совета СССР и сессии Верховного Совета СССР для рассмотрения сложившейся в стране ситуации. Этим фактически подтверждалась правомочность ГКЧП, что не может расцениваться иначе, как политическое соучастие в действиях заговорщиков».

После таких обвинений, которые часть депутатов требовала еще усилить, говорить или объяснять что-либо бесполезно. Видимо, поэтому председатель Верховного Совета СССР избрал другую тактику — о чем-то умолчать, где-то нажать, что-то исказить. Он сразу же категорически отверг все выдвинутые против него обвинения, потребовал их тщательного расследования и защиты своего человеческого достоинства, обращая внимание депутатов на то, что ни на одном документе ГКЧП нет его подписи, что его заявление о проекте Союзного договора было написано им 16 августа и отражает позиции, которые он никогда не скрывал. Из речи следовало, что это именно он, Анатолий Иванович Лукьянов, не допустил в стране хаоса и беззакония и даже штурма «Белого дома». Он прилагал постоянные усилия для того, чтобы связаться с Горбачевым, 20 и 21 августа требовал самолет. А то, что сессию назначил на 26 августа, так это так в регламенте написано. Кроме того, этим он еще и спасал Верховный Совет, которому путчисты якобы угрожали разгоном, если депутаты не поддержат их действия. После этого он обрушился на членов ГКЧП, которые-де подняли волну недоверия народа к власти, коммунистам, кадрам правоохранительных, военных, хозяйственных органов.

Выступление звучало то в мертвой тишине, то прерывалось криками возмущения одной части зала и аплодисментами другой. А один из депутатов, Вавил Петрович Носов, захватив микрофон сразу же после лукьяновской речи, сравнил нашего председателя с М. И. Кутузовым и призвал низко поклониться ему за спасение государства. В. П. Носов, по-моему, с тех пор так и задержался в Москве, во всяком случае, он часто мелькает на митингах различных компартий, которых теперь уже и сосчитать трудно.

Выступление Лукьянова, уверенное и жесткое, тем не менее открывало истинную основу путча — приверженность к «имперскому» Союзу, к монополизированной власти, полное согласие спикера с группой «Союз», которую он, впрочем, сам и инициировал. Люди в зале почувствовали себя оскорбленными — не все, конечно. Выходило, что их целый год направлял и возглавлял ярый антидемократ.

Для меня речь бывшего приятеля была особенно тягостной. Я уже знал и про совещание ГКЧП 18 августа, и про требования самолета, и про оценки здоровья Горбачева. Редакция газеты «Известия» к этому времени уже располагала материалом о том, что и заявление председателя Верховного Совета было написано именно в ночь с 18 на 19 августа и сознательно подавалось в «едином пакете» с документами ГКЧП. Лукьянов долгое время категорически это опровергал.

Забегая немного вперед, скажу, что цена его опровержений открылась неожиданно. Утром, 25 сентября 1991 года, когда мы с Нишановым уже который день пытались скомплектовать новый Верховный Совет СССР, ко мне зашел начальник секретариата нашего парламента, уже упоминавшийся ранее Н. Ф. Рубцов. Заметно нервничая, он попросил разрешения посоветоваться. И рассказал, что вчера на допросе в прокуратуре он по ранее высказанной просьбе Лукьянова дал неточные показания, а именно, подтвердил, что заявление председатель Верховного Совета написал 16 августа, хотя на самом деле он писал его в присутствии Рубцова в ночь с 18 на 19-е, то есть дело обстояло так, как и информировали меня «Известия».

— И сколько человек об этом знают точно? — спросил я.

— Думаю, что еще трое-четверо, — ответил Николай Федорович.

— Тогда лучше бы тебе поторопиться со звонком в прокуратуру.

Рубцов действительно позвонил…

Из заявления Н. Рубцова от 25 сентября 1991 года:

«…Вчера на допросе я дал неверные показания. Я полностью подтверждаю их до того момента, когда Лукьянов пришел к себе в кабинет после совещания у Павлова. Дальше события развивались так. Анатолий Иванович сел за стол, сказав, что он должен сейчас написать один документ. Анатолий Иванович взял чистые листы бумаги и стал писать, надиктовывая себе вслух текст заявления по Союзному договору, которое на следующий день появилось в средствах массовой информации вместе с документами ГКЧП… Я один раз подсказал ему — Анатолий Иванович неправильно употребил название референдума…

Что касается причин, по которым я дал неверные показания, то они заключаются в том, что Анатолий Иванович примерно 23–24 августа обратился ко мне с личной просьбой, сказав наедине, что могут быть разные разговоры по поводу написания им текста заявления, и попросил меня сказать, что я здесь ни при чем и ничего не знаю. Я так и поступил. Но вчера я провел бессонную ночь и решил, что не могу кривить душой…

…Он закончил работу примерно в 0.20. Поднял телефонную трубку и кому-то позвонил. По тому, что Лукьянов назвал абонента Владимир Александрович, я понял, что он разговаривает с Крючковым. «Документ готов», — сказал Лукьянов».

Все это подтвердил потом и помощник председателя Верховного Совета СССР В. Иванов.

Выступая на сессии, Лукьянов, как и все, кроме Горбачева, не знал, что основная аргументация его речи еще 23 августа полностью опровергнута премьер-министром СССР Валентином Павловым. В этот день в своем письме на имя президента СССР Павлов написал:

«18 августа я находился на даче. За это время я созвонился с Лукьяновым А. И. и Янаевым Г. И., так как мной владело беспокойство, не провокация ли все это. Знают ли они о поездке (группы заговорщиков в Форос к Горбачеву 18 августа. — Авт.) и ее задачах. Оба подтвердили, что они в курсе положения дел…»

Какое значение придавали гэкачеписты позиции Лукьянова, видно хотя бы из того, что за ним на 18 августа послали три (!) вертолета — два военных и один гражданский.

В дальнейшем Павлов добавлял:

«После доклада приехавших (из Крыма. — Авт.) все внимание было переключено на Янаева и Лукьянова. Последний просил снять его фамилию из ГКЧП, он, мол, со всем согласен и разделяет, но ему нужно вести будет Верховный Совет по этому вопросу, и для дела ее пока снять…»[36]

В перерыве Лукьянов вручил мне, как председательствующему на этом заседании сессии, свое заявление об отставке. Заявление было датировано еще 23 августа. Все эти дни, понятно, для него бесконечно длинные, он носил его в своей черной кожаной папке, с которой, по-моему, и сегодня ходит, выражая прежнюю озабоченность великими делами, на заседания Государственной думы.

Все документы и показания, приведенные выше, будут известны позже, примерно через год. А пока Верховный Совет, «разогревшись» на Лукьянове, дает президенту согласие на освобождение В. С. Павлова от обязанностей премьер-министра СССР. Встал вопрос о правительстве в целом.

Слово взяли один за другим два первых вице-премьера СССР В. Щербаков и В. Догужиев. Выступили оба в целом убедительно, оба сумели уберечься от участия в путче. В зале начала складываться другая атмосфера: может быть, все правительство и не надо отправлять в отставку… Но в этот момент вмешался М. С. Горбачев. Он высказал свое мнение, что, если бы Кабинет министров выступил решительно против, заговорщики были бы парализованы. И вбил последний гвоздь: «Не ставлю вопрос о юридической ответственности, но я не могу доверять этому кабинету».

Постановление

Верховного Совета СССР

О недоверии Кабинету Министров СССР

Рассмотрев Указ Президента СССР от 24 августа 1991 года «О Кабинете министров СССР», в котором поставлен вопрос о доверии Кабинету министров СССР, в соответствии со статьей 130 Конституции СССР Верховный Совет СССР постановляет:

1. Выразить недоверие Кабинету министров СССР.

2. Впредь до образования нового состава Кабинета министров СССР для организации совместно с республиками оперативного управления народным хозяйством страны создать Комитет по оперативному управлению народным хозяйством СССР во главе с тов. Силаевым И. С.

Верховный Совет СССР

Москва, Кремль

28 августа 1991 г.

Так было уволено последнее правительство СССР, правительство, которое и президент, и парламент с огромным трудом сформировали всего лишь в январе 1991 года.

Второй же пункт постановления вызвал совершенно неожиданную реакцию. Группа депутатов усмотрела в нем узурпацию союзной власти российским руководством. В общем-то их реакция была справедливой, но «поезд уже ушел», и ушел, как я постараюсь показать в одной из следующих глав, давно. А с учетом того, что путч нанес стране не только нокаутирующий политический удар, но и такой же силы удар экономический, было необходимо безотлагательно определить какой-то управляющий и координирующий орган союзной исполнительной власти. «Разборка» по этому вопросу закончилась тем, что депутат Сажи Умалатова заявила о своем выходе из состава Верховного Совета СССР.

А следующий день поставил перед нами вопрос уже совсем другого масштаба. Открывая заседание, Р. Н. Нишанов (была его очередь председательствовать) сообщил, что делегация, которая только вчера улетела в Киев, уже вернулась и привезла важное сообщение, о котором сейчас расскажет А. А. Собчак.

Собчак был краток. Он сказал, что участвовавшие в переговорах делегации России и Украины приняли коммюнике, в котором записали, что прежнего Союза нет и не будет. После этого он передал слово другому члену делегации, Ю. Н. Щербаку. Тот зачитал коммюнике. Начиналось оно вполне традиционно: поскольку, дескать, в связи с ликвидацией государственного переворота открылись новые возможности для демократических преобразований, стороны приняли согласованные решения по ряду вопросов — о формировании новых межреспубликанских структур на переходный период, о подготовке экономических соглашений между участниками бывшего Союза, о недопустимости решать военно-стратегические вопросы в одностороннем порядке, о приверженности подписанным ранее соглашениям относительно прав человека и территориальной целостности республик.

Впервые прозвучали слова «прежний Союз» и «бывший Союз». Наш Мраморный зал как будто вздрогнул под ударом невиданной исторической бури. Думаю, что депутаты впервые по-настоящему начали осознавать и роль путча как детонатора огромного социально-политического взрыва, и роль Верховного Совета СССР, одним махом превращенного в путника на исторической обочине. Большая политика явно делалась уже без нас.

Словно стремясь преодолеть некий комплекс неполноценности, возникший у них перед российскими депутатами, члены Верховного Совета СССР практически без обсуждения и практически единогласно (двое против) удовлетворили просьбу Генерального прокурора СССР Н. Трубина дать санкцию на привлечение к уголовной ответственности и арест А. И. Лукьянова. Тут же с ходу сессия выразила недоверие и самой прокуратуре и отправила в отставку членов ее коллегии Васильева А. Д. — первого заместителя Генпрокурора СССР, Катусева А. Ф. — главного военного прокурора, Абрамова И. П. — заместителя Генерального прокурора. Последнего мне было особенно жаль, так во время моих занятий проблемами «отказников» в выезде из СССР именно с Иваном Павловичем мы без шума эти проблемы решали, открывая путь за рубеж десяткам и десяткам многие годы мордуемых соотечественников. Но попал, как говорится, под горячую руку, не уследил за происками КГБ.[37]

Заявил о своей отставке и сам Генеральный прокурор СССР Н. Трубин.

Впрочем, и кадровые утверждения 29 августа тоже были. По представлению президента Верховный Совет назначил Бакатина В. В. председателем КГБ СССР, Шапошникова Е. И. — министром обороны СССР, Баранникова В. П. — главой МВД СССР. Силовые структуры без руководства оставлять было нельзя.

Все еще надеясь, что как-то сумеем обуздать ситуацию, мы утвердили громадную повестку дня 5-го внеочередного Съезда народных депутатов СССР в таком виде:

1. О политической ситуации в стране и неотложных мерах по преодолению последствий государственного переворота (доклад президента СССР М. С.Горбачева);

2. О председателе Верховного Совета СССР;

3. О вице-президенте СССР;

4. О Декларации прав и свобод человека;

5. Об обращениях Литовской республики, Латвийской республики и Эстонской республики о признании их Деклараций о независимости;

6. Об обновлении состава Верховного Совета СССР;

7. О внесении изменений в Конституцию СССР и другие законодательные акты Союза ССР;

8. О Генеральном прокуроре СССР;

9. О председателе Мандатной комиссии Съезда народных депутатов СССР.

Как обычно, много спорили, добавляли и снимали вопросы. Сошлись на этих девяти. Образовали многочисленную комиссию по подготовке съезда. Дали согласие на включение в состав Совета безопасности СССР высших государственных должностных лиц (президентов, а там, где они не избраны, — председателей Верховных Советов) РСФСР, Украинской ССР, Белорусской ССР, Узбекской ССР, Азербайджанской республики, Республики Кыргызстан, Таджикской ССР, Туркменской ССР. Потом оказалось, что почти ничего из этого уже не нужно.

После своего выступления на сессии А. И. Лукьянов больше в зале на появлялся, оставался в своем кабинете. Я заходил к нему два или три раза и всегда находил в одной и той же позе: за рабочим столом, нахохлившись и слегка откинувшись на спинку кресла, он смотрел куда-то в пространство, не реагируя на мое появление. Стол был непривычно пуст, обычно лукьяновский стол ломился от бумаг. На углу стола лежали две распухшие черные кожаные папки.

— Анатолий, — говорил я, — поезжай домой.

— Ничего, ничего, — бормотал он.

После того как Верховный Совет дал согласие на возбуждение уголовного дела и арест Лукьянова, в его кабинете был произведен обыск. Не думаю, чтобы там можно было что-то найти, как юрист, председатель Верховного Совета понимал обстановку раньше и лучше следователей. Да и могло ли там вообще что-то быть, секретное делопроизводство в нашем аппарате было поставлено очень хорошо, документы ни в руках, ни в сейфах не задерживались дольше положенного срока. Потом кто-то сказал мне, что Лукьянов накануне не уезжал домой, ночевал в кабинете. После самоубийств министра внутренних дела Б. Пуго, управляющего делами ЦК КПСС Н. Кручины и советника президента СССР по военным вопросам маршала С. Ахромеева эта информация казалась весьма зловещей. Я оставался на работе, пока не узнал, что он вызвал машину и направился на дачу. Через несколько часов его там арестовал первый заместитель министра МВД России Виктор Ерин, снискавший потом себе сомнительную славу во время расстрела «Белого дома» уже в постсоветской России.