"Дом, в котором живёт смерть" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 20

Пенни, единственная женщина среди семерых человек, тремя вечерами позже собравшихся в библиотеке Делис-Холл, обратилась к распорядителю действа.

— Пожалуйста, мистер Бетьюн! — взмолилась она.

Джилберт Бетьюн сидел во главе стола на стуле с резной спинкой. Вдоль той стороны стола, что была обращена к востоку, в ряд располагались Айра Рутледж, лейтенант Минноч и Грегори Винвуд из компании Аркрайта. С другой стороны сидели Дэйв Хобарт, Джефф Колдуэлл и Пенни Линн. В мягком свете лампы под желтым абажуром они походили на собрание совета директоров, которое возглавлял дядя Джил.

— Пожалуйста, мистер Бетьюн! — повторила Пенни. — Расскажите нам, наконец, все об этом жутком устройстве! От него тянулись провода к батареям дверного звонка? Неужели оно было так хитро спрятано, что любой, кто менял батареи, далее не подозревал о его существовании. Да? И вы единственный, кто его обнаружил?

Дядя Джил с сигарой в руке, не отводя взгляда от лампы, заговорил из-за облака табачного дыма.

— Я его обнаружил, моя дорогая? — вежливо сказал он. — Вы оказываете мне слишком много чести.

— Но…

— Ни в коей мере не претендуя на обладание научными знаниями или способностями к науке, я, тем не менее, чувствовал, что какое-то электрическое устройство непонятной конструкции должно быть подключено к металлическому кронштейну — скорее всего, к ближайшему от открытого окна. Не получи я помощи от мистера Винвуда, выпускника Технологического колледжа в Джорджии, который с большим энтузиазмом занялся этой проблемой, должно быть, я никогда не узнал бы, как наше устройство действовало или могло действовать. Мистер Винвуд нашел эту западню и объяснил принцип ее действия. Он так старательно внушал мне эти знания, словно я должен был представлять дело суду присяжных, хотя я играл бы всего лишь роль попугая. И все же попробуем подвести итоги.

Дядя Джил помолчал, с силой переводя дыхание.

— Все вы видели этот металлический цветок лилии, — продолжил он, — который представляет собой торчащий из стены четырехгранный железный стержень. Он легко входит в фарфоровый изолятор, втулка которого (я правильно употребляю эти термины, сэр?) утоплена в стене. Выход втулки скрыт в самом крайнем кронштейне. Ни один из остальных не мог бы выполнить эту задачу. Стоит взяться за кронштейн и немного, всего на одну восьмую дюйма, потянуть его, этого окажется достаточно. На внутреннем конце стержня закреплен плотный слой резиновой изоляции, и, когда стержень сдвигается с места, он приводит в действие маленький электрический выключатель. А тот, в свою очередь, соединяет проводку от батарей домашнего звонка с первичной обмоткой катушки Румкорфа, которая тоже спрятана в стенном пространстве. Я правильно излагаю, мистер Винвуд?

Остролицый маленький человечек не замедлил с ответом. Голос у него был столь же резкий, как и черты лица, но он был далеко не чужд юмора.

— Если бы мне пришлось быть предельно педантичным, — ответил он, — я бы потребовал, чтобы упоминали батарею, а не батареи. Три сухие ячейки этой конструкции, в сущности, представляют собой одну батарею. Но поскольку стало общепринято называть их батареями, спорить не буду. Тем более мы вольны говорить…

— Мы вольны, вольны ли мы? — взорвался Дэйв.

Сейчас у него был более затравленный вид, чем обычно. Он сидел, положив локти на стол и подпирая голову. Наконец Дэйв поднял взгляд.

— Не так быстро! — запротестовал он. — Если дело касается науки, я чувствую себя полным невеждой, и тут уж ничего не поделаешь. Но черт меня побери, что значит катушка Румкорфа?

Дядя Джил вежливо показал на технического советника, который откашлялся.

— Катушка Румкорфа, которую порой называют катушкой искрения, — сказал Грегори Винвуд, — употребляется для создания высокого напряжения из источника низкого напряжения, такого как небольшая батарея из сухих ячеек. Четыре их обеспечивают зажигание в фордовской модели Т, которую сейчас Форд перестал выпускать.

Чтобы активировать механизм, установленный в этом доме, о котором только что рассказал председатель нашего собрания, клеммы высокого напряжения с катушки были установлены вплотную к внутренней части стержня. Когда к кронштейну прикасались, пусть легко, тот, кто держался за него, получал очень болезненный удар. Он был не смертельным и не оставлял следов, поскольку был мгновенным, но жертва, стоявшая на узкой полочке, неизбежно должна была полететь головой вниз. Наконец, создатель этой ловушки поставил пружину, которая возвращала стержень в прежнее положение, стоило только отпустить его. Теперь, когда общими усилиями получено полное объяснение механики дела, пора переходить к личностям, и я возвращаю вас в распоряжение председателя собрания.

Он поклонился дяде Джилу, который, нахмурившись, продолжил повествование.

— Давайте немного вернемся назад, — предложил дядя Джил. — Предполагая существование какого-то электрического устройства, прежде чем обратиться к мистеру Винвуду, мы должны были бы спросить сами себя — где могло быть установлено это устройство, кто его создал, и когда оно было установлено? Я думаю, что самое подходящее время — сразу же после внедрения электричества в 1907 году. Когда официально нанятые рабочие кончили тянуть проводку, неофициальная рабочая сила получила свободное поле действия. Тот, кто установил это устройство, обладал дьявольски изобретательным умом, великолепными рабочими навыками и редкостными техническими знаниями.

Дэйв прижал руки к глазам.

— Значит, редкостные технические знания? Вы никак говорите о моем старике, да?

— Похоже, что этого не избежать, Дэйв. Я знаю, что Харальд Хобарт изучал машиностроение. Точнее, электротехнику, что подтверждает наши предположения. Я рискну высказать догадку, хотя нет никаких доказательств ее. Он подготовил эту ловушку, но не подвел к ней соединения, дожидаясь в будущем того дня, когда она понадобится.

А вот другие доказательства у нас имеются. В 1910 году он оказался вовлечен в соперничество с Тэдом Питерсом за контроль над компанией «Данфорт и K°». К Питерсу в силу родственных связей благожелательно относились Вобаны. Западня стала необходима — или он так думал. Как он мог подобраться к своей жертве? «Если бы я нашел спрятанное золото коммодора Хобарта, — мог он сказать, — я бы ни за что на свете не доставил бы хлопот ни себе, ни вам, ни любому другому человеку на земле. В поисках сокровищ все выбирают неправильное направление. Они ищут доступа к кладу внутри дома, в то время как доступ кроется снаружи. Допустим, у меня хватило бы смелости пройти по каменной полочке под окном главной гостевой комнаты. И состояние пришло бы ко мне в руки. Но я не могу это сделать; как всем известно, я боюсь высоты». В то же время, как он прикинул, если обратиться за помощью к известному атлету…

— Мне не так трудно догадаться о личности убийцы, не так ли? — заметил Дэйв. — Поскольку мой собственный отец, похоже, и является этим убийцей!

— Я бы предпочел думать, что у него не было такого намерения, — сказал Джилберт Бетьюн. — Полка расположена довольно высоко, но падение с нее не должно было причинить смерть крепкому молодому человеку. Не думаю, что ваш отец верил в возможность гибели при падении. Но оно должно было причинить Питерсу небольшую травму и сильно испугать его. Питерс, обладавший физической смелостью, мог пройти по полке, но ему не хватало моральной стойкости и дальше противостоять Харальду Хобарту. Скорее всего, он сдался и решил дать Харальду то, в чем тот нуждался. Не очень красивая история, но вполне понятная с человеческой точки зрения.

— Тем не менее, в силу непредвиденной случайности, жертва сломала себе шею. Что случилось потом?

— Единственный крик раздался вне дома, но, должно быть, Питерс скончался уже в доме. Инициатор и создатель этого замысла действовал совершенно один; он не делил спальню даже с женой. Я знаю, Дэйв, что вечером прошлой пятницы ты инсценировал падение с лестницы и убедился, что когда кто-то катится вниз, то никакого шума практически не производится. Это правильно?

— Абсолютно! Но…

— Тело Питерса втащили в дом. Специально разбросанная тяжелая серебряная посуда обеспечила ложные свидетельства того, что якобы произошло. Затем заговорщик, терзаемый угрызениями совести, скрыл следы своего участия. Он запретил своему сыну даже упоминать о том, что на самом деле случилось. И в последующие годы он никому не разрешал изучать Делис-Холл.

Тут вмешался Айра Рутледж.

— И тот, кто попросил разрешения ознакомиться с этим домом, — вопросил он, — оказался жуликом с продувной физиономией, который решил воспользоваться ловушкой Харальда с преступным намерением?

— О да. Более того, это намерение было у него с самого начала. Таунсенд-Динсмор обладал большим обаянием, что свойственно многим убийцам. Особенно он умел подчинять себе женщин, по крайней мере, некоторых женщин. Но под этой оболочкой скрывалась бессердечность, свойственная таким, как он.

— И, тем не менее, Джил, все же кажется невероятным, что человек, которого вы знали как Малькольма Таунсенда, на самом деле оказался преподобным Хорасом Динсмором. Не может быть! Священник из Бостона!

Дядя Джил взмахнул сигарой.

— Да, невозможно представить, — согласился он, — но это правда. Преподобный Кларенс Ричсон, который убил свою любовницу, а потом кастрировал себя в тюрьме, тоже был священником из Бостона.

— Кроме духовного сана, — Айра продолжал стоять на своем, — Таунсенд-Динсмор, или Динсмор-Таунсенд, имел звание профессора высокоуважаемого Колледжа Мансфилда.

— А доктор Паркман был профессором Гарварда. Но его повесили за такое же преступление.

— Таунсенд оказался Динсмором, — взволнованно сказала Пенни, — и теперь мы это знаем. Я понимаю, что не должна влезать во все это; я знаю, что должна молчать и хорошо вести себя. — Она обратилась к дяде Джилу: — Но как вы-то узнали, что он Динсмор или что именно он и должен был быть тем, кто убил Серену?

Джилберт Бетьюн задумался.

— Давайте вернемся к вашему путешествию по реке на «Байу Куин» и к довольно странному поведению Кейт Кит. Миссис Кит обожает мужские компании и ухитряется находить их всюду, где только бывает. Для всех знакомых, мужчин и женщин, она всегда дружелюбна, всегда обязательна, какой и была на борту парохода. Но она не делала одного: никого не приглашала в свою каюту. Я в курсе дела, что в первый же вечер Дэйв пригласил ее вместе с Джеффом в свою каюту на краткий визит. Она торопливо извинилась и, можно сказать, сбежала, словно у нее что-то было на уме. Несколько дней спустя молодой Сейлор спросил у нее, не пригласит ли она всех вас к себе посидеть и выпить. Хотя выпивкой она обзавелась (спустилась на берег и купила бутылку), но предпочла отнести ее в общий салон, чтобы там и распить. А когда я вспоминал о том внимании, которое она оказывала капитану Джошу Галуэю, в чем-то убеждая и уговаривая его, я не мог не думать, что на судне кроется еще один безбилетный пассажир, который оставался таковым до конца путешествия. И при таком раскладе событий имелось куда лучшее, чем у Джеффа, объяснение отчаянных сетований капитана Джоша: «Сколько их? Боже милостивый, сколько же их?»

— Таунсенд в каюте Кейт? — осведомился Джефф. — Но почему вы стали подозревать Таунсенда? И каким образом все это сказалось на Серене?

— Потерпи. Сейчас поймешь. Таунсенд, как таковой, не появлялся на сцене до утра субботы. Он прибыл сюда на такси, сделав вид, что приехал в Новый Орлеан поездом. И Серена, и Таунсенд оба дали тебе понять, что никогда раньше не встречались. Ты обнаружил пропажу вахтенного журнала коммодора Хобарта; Таунсенд тут же открыл свой портфель, демонстрируя, что он его не брал.

— И неужели это вызвало подозрения, дядя Джил?

— О нет!

— Так что же было столь подозрительным?

— Время после ленча, когда вы оказались рядом, все четверо: ты, Серена, Таунсенд и Дэйв. Ленч был а-ля фуршет, когда каждый сам обслуживал себя, а вот кофе был сервирован на столе. Ты попросил чая. Серена, которая командовала за столом, спросила, как ты пьешь чай, с лимоном или с молоком. Подав тебе чай, она, не проронив ни слова, обслужила остальных двоих. Конечно, она знала предпочтения своего брата. Но тот же вопрос, что она задала тебе, она должна была задать и совершенно незнакомому ей человеку. — Дядя Джил с подчеркнутой резкостью выпалил эти слова. — Если только она в самом деле не знала его.

— Отлично, сэр! — каркнул лейтенант Минноч. — Вы вышли на верный след. Так держать!

— Тем не менее, у меня нет необходимости спешить. — Взгляд дяди Джила нашел Пенни. — В тот же самый вечер, Джефф, эта юная леди звонила тебе в офис фирмы «Рутледж и Рутледж». Миссис Кит снялась с места сразу же после обеда и, словно она знала Таунсенда раньше, утащила его в ночной клуб.

— Как видите, еще одно звено. Если миссис Кит в самом деле скрывала в своей каюте на пароходе безбилетного пассажира, то, скорее всего, им мог быть Таунсенд.

— Именно это Сейлор и подозревал? — вмешался Джефф. — Но почему он напрямую не задал этого вопроса капитану Джошу?

— Да, Сейлор догадывался о присутствии безбилетника. Хотя он, как и Дэйв, никогда не подозревал, что им был Таунсенд. Но что же я подозревал, ваша хромая доморощенная ищейка? В воскресенье утром, — дядя Джил в упор посмотрел на Дэйва, — ты разговаривал с Джеффом. Похоже, что после обеда в субботу вечером какая-то женщина говорила с тобой о Таунсенде и назвала его весьма привлекательным. Пенни, сочтя Таунсенда приятным, но невыразительным человеком, рассталась с вами. Этой женщиной могла быть только Серена, которая, как мы убедились во время чайной церемонии, по крайней мере, очень неплохо знала Таунсенда.

Предположив, что это так, нельзя не задаться вопросом: где же они могли встретиться? Такая возможность имелась. Да, только возможность, но она существовала. У Харальда Хобарта и его дочери была привычка навещать семью хирурга, доктора Рэмси в Бетесде, в Мэриленде. Бетесда расположена так близко к Вашингтону, что ее можно считать пригородом столицы. А Таунсенд жил в Вашингтоне, куда Дэйв и ездил для встречи с ним.

— Я практически так и не увиделся с этим господином! — возбужденно сказал Дэйв. — Он приезжал и уезжал… где только его не носило! Большей частью мы общались по телефону, и я отнюдь не был уверен, что узнал его, когда в субботу он тут появился.

— В Вашингтоне, Дэйв, у тебя не было такой возможности. Этот кровавый донжуан держал на поводке двух женщин, Серену и Кейт Кит, и ни одна из них не догадывалась о его отношениях с другой. В Вашингтоне он уделял время Серене, когда она там появлялась. Какая жалость, что ты ее там не встретил! Что ж! — продолжил дядя Джил. — Если когда-то в прошлом Таунсенд и мог встретить Серену, то он также встретил и отца Серены, с которым у него сложились совершенно другие отношения. Харальд Хобарт, когда бывал в благодушном настроении, совершенно не думал о благоразумии и мог доверить незнакомому человеку тайну, которую не нашептал бы даже ближайшему родственнику. Таунсенд, дружелюбная манера которого вызывала всеобщее доверие, мог узнать об электроловушке, вмонтированной в стену.

Я не должен был ждать слишком многого от этого вещественного доказательства. Тем не менее, в памяти у меня всплыло, что в тот знаменательный субботний день, вечером которого произошло убийство, Таунсенд в одиночестве бродил по дому, а все остальные его обитатели были заняты своими делами. За стенной панелью в юго-восточном углу спальни Серены он нашел эту ловушку и заново привел в действие ее механизм.

А теперь я хотел бы привлечь ваше внимание к воскресному дню, когда я расспрашивал Таунсенда о миссис Кит. Я не думал, что этот архитектор-любитель обнаружил спрятанное золото коммодора Хобарта, и оказался прав: он никогда не занимался этим золотом. Я же повторил предупреждение коммодора Хобарта об обманчивости поверхностей, которое заканчивалось ссылкой на Евангелие от Матфея, на седьмую главу и седьмой стих. Без секунды промедления Таунсенд совершенно точно полностью процитировал этот стих, сославшись на причуды памяти, которая сохранила его. Да, так бывает. Тем не менее, мне пришла в голову странная идея. Каждый старательный читатель Библии знает эти слова. И в то же время кто, кроме священника, может мгновенно и точно процитировать их?

— Священника?

Дядя Джил обвел взглядом присутствующих:

— Тут прозвучало упоминание только об одном священнике. О докторе Динсморе из Бостона, который в случае смерти Серены и Дэйва становится наследником поместья Хобартов. Без сомнения, полный абсурд, не так ли? И, тем не менее, прежде, чем отбросить это предположение как совершенно фантастическое, я должен был спросить себя: а не может ли этот дальний родственник, церковник-профессор, по всей видимости вполне преуспевающий, оказаться по какому-то бредовому предположению архитектором-любителем Малькольмом Таунсендом?

Таунсенд упомянул, что прочел цикл лекций всего лишь прошлой осенью. Но он предпринял это турне в то время, когда академические обязанности не давали преподобному Хорасу Динсмору путешествовать по стране в роли оратора. Разве что…

Присутствующий здесь мистер Рутледж, который изучал личность преподобного Хораса, сообщил мне несколько фактов о нем. Он стал полным профессором Мансфилдского колледжа в 1919 году. Считая с 1919 года, основной даты, год 1926-1927-й стал его седьмым и в то же время… каким он стал, Джефф?

— Годом его академического отпуска! — едва не заорал Джефф. — С середины июня двадцать шестого до середины сентября двадцать седьмого он был совершенно свободен делать все, что ему нравится! Так, дядя Джил?

— Хотя технически это было вполне возможно, все же казалось маловероятным. И, тем не менее, Таунсенд, отвечая на мои вопросы, не был искренен. Он сказал своему нью-йоркскому издателю, что отправляется в лекционное турне с большой неохотой, потому что оно связано с долгим пребыванием за границей. Теперь специалисты по любому предмету имеют возможность, которой часто пользуются, выступать на званых обедах перед учеными сообществами практически в любое время. Но профессиональные услуги этого человека требуются в таком солидном учреждении, как «Мейджор Понд, инк.» (позже я позвонил в Нью-Йорк и получил подтверждение), только осенью и зимой до конца марта, ни в какое иное время года. А Таунсенд, то ли оговорившись, то ли подумав, что это не важно, заверил меня, что путешествовал за границу только летом: именно в это время у него не было никаких лекций.

Да, об искренности тут не могло быть и речи: он врал всем и вся. И хотя не просматривалось никакой связи с преподобным Хорасом Динсмором, и вообще этот вариант оставался весьма сомнительным, его необходимо было расследовать.

У нас уже имелось интересное направление расследования. Здесь, в Холле, до того, как в субботу вечером миссис Кит утащила Таунсенда, все четверо высыпали из помещения на свежий воздух и, используя лампу-вспышку, принялись фотографироваться.

Я нашел камеру, которую они использовали, и сделал весьма интригующее открытие. Среди этих фотографий должны были быть довольно четкие снимки Малькольма Таунсенда, который явно не отказывался позировать. И они там оказались. Я проявил их. А затем с любезного разрешения лейтенанта Минноча…

— Неужели я позволил бы себе чинить вам препятствия? — с довольной улыбкой вопросил полицейский.

— Итак, с разрешения лейтенанта Минноча и воспользовавшись помощью Тэда Паттерсона из «Паттерсон эйркрафт», я чартерным рейсом послал офицера Терренса О'Банниона из Нового Орлеана в Бостон, куда он и прибыл в конце понедельника, имея при себе крупномасштабные фотографии. Но с утра понедельника, прежде чем послать О'Банниона, я предпринял кое-какую необходимую предосторожность. — И снова Джилберт Бетьюн обратился к племяннику: — Ты понял, в чем она заключалась?

Джефф кивнул:

— Думаю, что да, дядя Джил. Попытка опознать Хораса Динсмора в Малькольме Таунсенде была бы совершенно бессмысленна, если бы выяснилось, что преподобный Хорас никогда не покидал Бостон. Поэтому вы позвонили в Мансфилдский колледж и под каким-то предлогом попросили к телефону доктора Динсмора. Скорее всего, вам сообщили, что доктор Динсмор отсутствует, находясь в академическом отпуске, но с ним можно связаться по почте с помощью его друга Малькольма Таунсенда из Вашингтона. Я правильно все вычислил?

— Отлично! Имело смысл посылать О'Банниона с фотографиями, и поездка принесла результаты. Хорас Динсмор был чисто выбрит и носил очки, в которых у него не было необходимости. Таунсенд, хотя украсил себя узкими усиками и обходился без очков, вне всяких сомнений, был тем же самым человеком.

— Неужели Таунсенд настолько верил в эффективность своей маскировки? Поэтому он и не возражал против фотографирования?

— В то время, — ответил дядя Джил, — я еще не знал о его увлечении камуфляжем. Сейлор рассказал мне о нем попозже. Наш герой почти не пользовался гримом; он уверенно предстал перед камерой, ибо ему и в голову не могло прийти, что кто-то опознает в Малькольме Таунсенде пастора и профессора из Новой Англии. Боюсь, что под покровом этого легкомысленного отношения крылось непомерное самомнение и высокомерное отношение к окружающим. Он с глупой самоуверенностью считал, что в случае необходимости может измениться до неузнаваемости. Но здесь ему такой возможности уже не представилось: мы его загнали в угол. Во вторник, когда О'Баннион вернулся с подписанными свидетельскими показаниям и все остальные приготовления были сделаны, мы были готовы нанести удар.

Сигара дяди Джила догорела до основания. Он кинул ее в пепельницу.

— А теперь, леди и джентльмены, нам лучше приступить к подведению итогов. Неожиданное завершение этого дела состоялось в среду вечером: спустя примерно двадцать четыре часа после ареста нашей добычи полиция уже знала все подробности его заговора. Давайте пройдем по нему шаг за шагом, по пути позволяя себе комментарии. Итак, он не был счастлив в роли профессора Динсмора из Мансфилда. Да, у него в самом деле были научные интересы, но он чувствовал себя настолько скованным, что с трудом мог дышать. Его академическая жизнь была открыта всеобщему вниманию, и этот любитель женщин не мог отдавать им должное и при всей своей любви к хорошей жизни должен был есть и пить то же, что и его коллеги.

Примерно в 1921 году он создал свое alter ego в виде Малькольма Таунсенда, который обитал в Нью-Йорке и жил, как ему нравится. Конечно, Таунсенд имел независимый доход, поступавший из того же источника, что и у Динсмора. Но он мог быть Таунсендом только во время летних каникул и редких интервалов в ходе учебного года. По мере того как шло время, чувство удушья только усиливалось. Таунсенд, несостоявшийся актер, обожавший выступать на публике с лекциями, получал предложения на лекционные туры, которые не мог принять.

Почему бы не положить конец этой невыносимой ситуации? Почему бы не избавиться от Динсмора и подобру-поздорову не стать Таунсендом? Чтобы добиться этого, ему не надо было ни «умирать», ни даже исчезать. С наступлением его академического года он согласился осенью прочитать цикл лекций. Но, оставляя Мансфилд в июне 1926-го, он не подал и не хотел подавать прошения об отставке. Предполагалось, что он вернется в сентябре того же года, и он в самом деле вернулся, пусть и на краткое время. И вот тут-то, выражая большое сожаление, он и положил на стол свое заявление об отставке. Устроив трогательное прощание с бывшими коллегами, он «ушел в отставку», чтобы посвятить свое время размышлениям о высоких материях, но адреса не оставил.

В этом состоял его план, и он оставался таковым до конца, хотя и подвергался незначительным изменениям. Весной в его апартаменты в Вашингтоне пришло письмо из Мансфилда, и от старшего партнера фирмы «Рутледж и Рутледж» он узнал, что, если два отпрыска Харальда Хобарта к 31 октября будут мертвы, он совместно с моим племянником унаследует поместье Хобартов.

Айра Рутледж произвел глубокий вдох.

— Да, именно это я и сообщил ему, — заявил юрист. — Я сказал Джеффу, что таков предписанный мне порядок действий, хотя не стал вдаваться в детали. Уклончивый ответ от Хораса Динсмора был написан на почтовой бумаге с грифом Мансфилдского колледжа, а почтовый штемпель на конверт был поставлен в Бостоне. Значит, у него было какое-то доверенное лицо?

— Нет, никакого доверенного лица у него никогда не было. Чтобы ответить на ваше письмо, ему потребовалось лишь нанести быстрый визит в пуп земли и поставить почтовый штемпель. Также ему не составило бы никакого труда подтвердить, что он находится в академическом отпуске.

Только что, как вы помните, я упомянул о небольшом изменении в его плане. Он ввязался в это дело вместе с готовой на что угодно Сереной. Какое-то время назад от отца Серены он узнал о тайне Делис-Холл. И совершенно спокойно решил, что ни Серена, ни Дэйв не должны остаться в живых.

У Пенни голова шла кругом от услышанного.

— Но почему? — вскричала она. — Что им руководило? Если он уже имел денег больше, чем ему требовалось, зачем было причинять вред кому-то? Чего этот человек хотел?

— Он хотел этот дом. И считал, что для этого две смерти просто необходимы. Потому что помогут заполучить желаемое. Его любовь к живописным старым домам, — помолчав, продолжил дядя Джил, — превратилась в настоящую страсть. Кроме того, у него имелись и другие дурацкие идеи, показывающие, что, хотя Динсмор-Таунсенд внешне производил впечатление неглупого человека, по сути, он был дураком. Ибо в смертях не было ровно никакой необходимости. Ибо, проведя расследование, он без труда убедился бы, что у Дэйва и Серены на счетах были сравнительно небольшие суммы… если не считать самого Холла. Но они не собирались рассказывать об этом ни ему, ни даже юристам, которые умеют держать язык за зубами. Проявив настойчивость, он, конечно, узнал бы, что они не против продать дом, а средства на такую покупку у него имелись. Однако это соображение не пришло ему в голову. Боюсь, что в этом мире прирожденным преступникам здравые мысли никогда не приходят в голову.

Осталось выслушать последние подробности его замысла. Избавившись от Серены и Дэйва, Малькольм Таунсенд собирался покинуть Новый Орлеан. Здесь он не мог встретить никого из тех, кто знал его в Бостоне как Хораса Динсмора. Прождав положенное время и обретя другой, совершенно нераспознаваемый облик, преподобный Хорас должен был появиться на сцене и заявить о своих правах как сонаследника.

— Минутку, сэр, — вмешался Дэйв. — Избавившись от Серены и от меня, разве он не должен был для чистоты замысла покончить и с Джеффом?

— О нет. Какими бы он ни тешил себя высокомерными иллюзиями, определенным здравым смыслом он все же обладал. Две подозрительные смерти — этого более чем достаточно. Три подозрительные смерти, после которых единственным наследником остается Хорас Динсмор, — это уже полный бред. Скорее всего, он предложил бы Джеффу купить его часть, что он мог себе позволить. Джефф, сделай он такое предложение, ты бы принял его?

— Да, и сразу! — ответил Джефф. — Дядя Джил, если я когда-нибудь пожелаю иметь старый английский дом, я куплю его в Англии.

— Итак, наш убийца мог возобновить свое блаженное существование в роли Малькольма Таунсенда в Вашингтоне. Конечно, при посещении Нового Орлеана ему постоянно приходилось играть роль Хораса Динсмора. Но что это значило для человека, который обожал обманывать окружающих? Он будет владеть этим домом, радостью его сердца; он уже втайне испытывал злорадное торжество.

Таков был план, который он этой весной разработал в Вашингтоне. Дэйв и Серена едва не разрушили его надежды, когда появились у него на пороге. Тем не менее, со своей обычной изворотливостью он как-то сумел с ними справиться. Мы пока еще не выяснили, как и где он встретил Кейт Кит, и, учитывая, в каком она сейчас состоянии, я бы предпочел пока не задавать ей вопросов. Но его путешествие вниз по реке состоялось под эгидой миссис Кит. Конечно, он был не в курсе, что полиция, получив анонимное письмо, подписанное Amor Justitiae, уже начала раскручивать дело с Тэдом Питерсом.

— А кто же написал это письмо, мистер Бетьюн? — спросила Пенни.

— Думаю, что с позволения дяди Джила, — сказал Джефф, — могу рассказать тебе. Оно было написано старым Джоном Эверардом. Я должен был бы догадаться, в чем дело, когда мы с тобой встретились с этим воспитанным, обаятельным джентльменом в его табачном магазине. Часть текста гласила: «Прежде чем Вы бросите мое письмо в корзину для бумажного мусора…» — и так далее. Любой американец написал бы просто «в мусорную корзину», как мы все делаем. Только человек, получивший английское воспитание, мог написать о корзине для бумажного мусора, поскольку не знал иной формы. А в задней комнате этого магазина я увидел большую стандартную пишущую машинку. Но кто написал другое анонимное письмо, дядя Джил? Записку на портативной машинке, которая была переслана мне через Эверарда? Если ее написал сам Таунсенд, то в чем был смысл его игры?

Дядя Джил кивнул.

— Он уже стал путать след, как часто делал, чтобы сбивать с толку тех, кто попытается выслеживать его. Джефф, припомни наш разговор с Таунсендом и миссис Кит в прошлое воскресенье. Любые поиски спрятанного золота, искренне заявил он, бессмысленны и глупы. «Что можно сказать о сокровищах Жана Лафита? — добавил он. — Или капитана Флинта?» Это было ошибкой.

В нашем городе ходит несколько легенд о Жане Лафите, но ни одной — о капитане Флинте. Эта выдуманная личность была пиратом-головорезом, который спрятал свое сокровище лишь на страницах романа Стивенсона «Остров сокровищ».

Динсмор-Таунсенд, который вдоволь наслушался разных сведений, слышал и о хорошо известных местных личностях, любителях посидеть в табачном магазинчике во Французском квартале, задавать вопросы и решать проблемы. Это никому не приносило вреда, более того — прекрасно служило всеобщему оживлению… Наш убийца подсознательно думал о Стивенсоне и поэтому случайно оговорился.

Давайте проследим его действия. Явившись в пятницу днем в город вместе со всеми вами, он сделал следующий шаг. Перестав использовать для своих целей миссис Кит, он обратился к Серене. Вечером он позвонил ей и пригласил в город. Когда они встретились, именно Серена, как нам стало известно, предложила пойти в «Туфельку Синдереллы». Хозяин и управляющий этого заведения Марсель Нордье (его настоящее имя Марио Петуччи) признался, что держит наверху несколько номеров для удобства влюбленных.

Понимаешь ли, Джефф, когда вы с Пенни посетили «Туфельку Синдереллы» и не нашли Серену ни в одной из комнат нижнего этажа, больше искать вы не стали, поскольку вам не пришло в голову, что в питейном заведении могут быть и комнаты для свиданий.

— Я думала об этом, — поежилась Пенни, — но испугалась, что меня сочтут глупой. Я… я чуть не упала в обморок, когда сверху свалился цветочный горшок и разлетелся вдребезги. Вы считаете, что этот… как там его имя… кинул его сознательно, целясь в Джеффа?

Джилберт Бетьюн покачал головой.

— Да, бросил он его сознательно, смахнул с подоконника комнаты наверху. Но у него не было намерения убить или ранить. Такая смерть, в которой не было необходимости, не отвечала его интересам. Но Динсмор-Таунсенд начал чувствовать вкус власти, пьянящий вкус. Он испытывал восторг при мысли, что при желании может убить, и был не в состоянии сопротивляться желанию сделать эффектный жест.

В ту же самую ночь он дал Серене указания, что она должна делать в следующую ночь, в субботу. Он уверенно сообщил ей, что, обследовав весь дом, нашел тайник с золотом коммодора Хобарта. И если она пройдет по каменному уступу вдоль стены к соседней комнате, то сама сделает это открытие. «Конечно, само золото вам не нужно, — сказал он, — но какой будет триумф, если именно вы найдете его!»

Мы знали то, что не было известно убийце Серены, — как отчаянно она хотела найти это золото и спасти свой дом. Она решила последовать указаниям слово в слово, что и сделала. Тем не менее, я не должен был этого дожидаться. В субботу утром Динсмор-Таунсенд нанес официальный визит. Если вы спросите, кто же изъял журнал коммодора Хобарта из сейфа в кабинете, то отвечу, что это была Серена, которая действовала по указаниям своего наставника. Он снова спутал след, и любой следователь оказался бы в затруднении. Но он чуть поторопился показать нам свой портфель, и это была другая его ошибка.

Тем не менее, его план шел как по маслу. В свое время он использовал Кейт Кит и сейчас мог снова прибегнуть к ее помощи. Миссис Кейт, получив указание от своего ментора, вскоре после обеда торопливо увела его, чтобы обеспечить ему алиби. Он уже наладил смертельную ловушку, и этой ночью она сработала.

Хотя он смог убить Серену, даже не приближаясь к ней, с Дэйвом этот план не сработал бы. Но его это не смутило. У брата Серены было плохое сердце, и неожиданный удар дубинкой мог оказаться смертельным. В воскресенье днем он пошел на сумасшедший риск. Под навесом боковой двери он снял обувь и поднялся наверх, чтобы завершить эту работу. Но тут удача изменила ему. Он оплошал так же, как промахнулся в понедельник ночью, когда трижды стрелял с дорожки. Везение покинуло его.

— Но, дядя Джил, — возразил Джефф, — как же он смог быть таким мобильным? Машины он не нанимал, да и полиция, насколько я понимаю, не нашла ни одного такси, которым он мог пользоваться. Каким образом он при желании попадал всюду, куда ему было нужно?

— Всюду, куда ему было нужно? — переспросил дядя Джил. — И ты задаешь этот вопрос, Джефф, хотя ты присутствовал, когда миссис Кит предложила ему на выбор любую из двух машин в ее гараже? Он отказался, но так нерешительно, что это не могло не вызвать подозрения. Да, удача покинула его, и ко вторнику он уже был полностью загнан в угол. Фотографии позволили опознать в Малькольме Таунсенде Хораса Динсмора. Капитан Джошуа Галуэй и несколько членов команды парохода опознали его для нас. Марио Петуччи, он же Марсель Нордье, указал на влюбленного джентльмена, который делил отдельный номер с Сереной Хобарт. Поэтому мы и собрали здесь нашу небольшую компанию.

— Простите, что я снова вмешиваюсь, — решительно подал голос Джефф, — но не кажется ли вам, что тут кое-кого не хватает? Разве не стоило бы просто для полноты картины включить в нее и Сейлора? Кейт Кит? Билли Вобана? Даже Эрла Дж. Мерримана из Сент-Луиса? Сейлор только что кончил возиться с инсценировкой землетрясения. Оно так потрясло меня, что я едва не забыл обо всем на свете.

— Мой дорогой Джефф, где твое чувство соразмерности? Поскольку мы собирались говорить о том, как погиб Тэд Питерс, а также как была убита Серена, вряд ли стоило приглашать на эту встречу племянника Тэда Питерса. Миссис Кит много перестрадала; я не хотел беспокоить ее ни во вторник, ни сегодня вечером. Проблемы мелких бизнесменов из Сент-Луиса не беспокоили никого, кроме писателя Синклера Льюиса. А вот Джона Эверарда я пригласил, поскольку глубоко уверен — его можно убедить хранить молчание. Неугомонный Сейлор ни за что не стал бы молчать, поэтому я исключил и его тоже.

И все же кое в чем я серьезно ошибся. Когда Таунсенд был арестован, я предполагал, что он будет бороться. Я ждал юридической баталии, которая может довести нас до Верховного суда. Я должен был бы отнестись к нему с большей подозрительностью в среду вечером, когда он предложил все рассказать — и в самом деле все рассказал. Присутствовать при том, как его отправляли в тюрьму, следить за каждым его действием — конечно, ничего в этом приятного не было, но обстоятельства вынуждали, — нет, ничего этого я не хотел бы пережить снова. Закончив свое повествование, он последним движением руки поднес ко рту и проглотил капсулу, которую ему тайно передала Кейт Кит, сохранившая ему верность до конца. Через несколько секунд он потерял сознание, а через три минуты был мертв.

— Что это был за яд, дядя Джил? Цианистый калий?

— Хуже. Капсула содержала кислоту гидроцианида, самого быстродействующего яда на земле. Без сомнения, его предоставил какой-то услужливый фармацевт, с которым миссис Кейт поддерживала более чем дружеские отношения. Но у нас нет необходимости преследовать ни миссис Кит, ни фармацевта. Мы никого не собираемся преследовать. Поскольку судебного процесса с присущей ему публичностью не будет, я могу приглушить эту историю, чтобы скандал имел как можно меньше отношения к семье Хобарт. Что же касается доказательств, мы, наконец, смогли все объяснить.

— Я бы с этим не согласился, — вмешался Айра Рутледж. — А что вы скажете относительно моего подозрительного поведения?

— Вашего поведения? Подозрительного? — воскликнул Джилберт Бетьюн. — Я догадываюсь, у вас есть что-то на уме…

— И, конечно же, ваши догадки достаточно широки, не так ли? Поскольку Серена погибла в результате, так сказать, дистанционного управления, мое знаменитое алиби больше ничего не стоит. И разве тут не было подозрительных обстоятельств? Когда в пятницу днем, сойдя с парохода, сюда явились Дэйв и Джефф вместе с Сереной и юной леди, которая сейчас так странно смотрит на меня, я встретил их у входа в холл. Я сказал, что просматриваю кое-какие бумаги в кабинете. Но вышел-то я из главной гостиной, которая по другую сторону от кабинета.

Остальными было отмечено мое желание как можно чаще посещать эту гостиную. Строго говоря, в чем я позже признался Джеффу, в ней располагалось несколько прекраснейших старинных музыкальных инструментов, включая и клавесин шестнадцатого века. Но кое-кто из вас мог подумать, что я прибегнул ко лжи, в которой не было ровно никакой необходимости. — Айра Рутледж в упор посмотрел на Пенни: — Ведь вы так и подумали, не так ли?

— Честное слово, мистер Рутледж! — запротестовала Пенни. — Если какая-то тень сомнения в ваш адрес и мелькнула у меня в голове, я отбросила ее, как совершенно смешную. А над причиной, по которой вы были в гостиной, я никогда не задумывалась.

— А вот я задумывался, — признался юрист, — о чем сейчас и расскажу. Слишком долго я производил впечатление этакого сухого стручка, который занят только своими законами. Но я знаю, что к чему. Хотя я знаком с детективными романами далеко не так хорошо, как Джил или Джефф, я тоже немало прочел их. И вряд ли кто-либо из персонажей встречается в них чаще, чем важный и торжественный семейный юрист, который на деле оказывается старым жуликом и который в связи со смертью своего клиента развивает бурную деятельность. Так что я выкинул из головы соображение, что могу вызывать подозрения. В то же время…

— Да, мистер Рутледж?

— Юная леди? Вам есть что сказать или вы хотите что-то раскрыть? В таком случае уступаю вам слово.

Джилберт Бетьюн согласился с его решением.

Пенни спокойно встретила взгляд дяди Джила.

— Очень хорошо, — сказала она. — Если тут пошла игра в правду, я отвечу откровенностью на откровенность и тоже все расскажу. Слишком долго я производила впечатление послушной дочери или даже покорной Гризельды, хотя не была ни той, ни другой. На следующей неделе Джефф уезжает в Европу. И уже решено, что я отправляюсь с ним. Мы отплываем на судне компании «Френч-лайн» из Нью-Йорка в Гавр, а затем едем в Париж. — Тихий голос Пенни окреп. — И в заключение, мистер окружной прокурор: если вы хотите задать единственный вопрос по поводу того, что у нас на уме, вы далеко не тот детектив, которым, как вы доказали, можете быть!