"Сцены из лагероной жизни" - читать интересную книгу автора (Стовбчатый Павел Андреевич)

«Зато увиделись, мать!»

Кольку Корнелюка срочно снимают с рабочей зоны. «Помиловали, Колек!», «Срок скостили. Просто так с биржи не снимают», «Постановление в БУР», «Свидание»… Друзья и приятели гадают, с чего бы это Колька снимали так срочно, если ничего не случилось. Все однозначно сходятся на помиловании, судебном решении в его пользу. В БУР так не спешат. Да и не за что Кольку сажать — работяга, так, понты одни, а не нарушения. Несколько вшивых изоляторов по семь суток, солдатские причины…

Колька взволнован, не знает, что думать. Быстро переодевается, бреется и собирается идти на вахту. Впереди целых пять с лишним лет сроку, с женой — в разводе, матери уже семьдесят восемь, брат далеко, на Курилах. Свидание просто исключено, да и лишен он свидания, лишен.

На всякий случай прощается с друзьями, делает пару глотков чифиря на дорожку и — вперёд.

Вахта, дежурный офицер, конвой… Ведут одного по «коридору», все молчат, словно воды в рот набрали. Жилая зона. Пришли. Сразу ведут в штаб колонии. В кабинете главного режимника трое: два оперативника и майор-замполит. Колька снимает шапку и докладывает по форме: «Осужденный Корнелюк, бригада сорок один, отряд пятый». Пристальные взгляды, и снова молчание.

Наконец один из оперативников говорит: «Иди в санчасть, бери справку, что ты здоров и не заразный, и живо на свидание. Понял?» — Режимник не шутит, говорит миролюбиво и на полном серьёзе.

Колька кивает головой в ответ, а мозг сверлят десятки мыслей. «Лишён ведь! Кто же это приехал? Почему так срочно? Что-то стряслось?!..

Сказать, что лишён, или молчать до конца? Если лишён, умри, не дадут свидания, а тут?.. Провокация или беда!»

Замполит видит Колькину растерянность, медленно встает и выходит из-за стола.

— Ты не волнуйся, Корнелюк, — говорит он, — ничего страшного не случилось. На свидании всё и узнаешь… Произошла небольшая ошибочка, вот и всё. — Чуть помолчав, добавляет: — Мы тут разобрались уже… В общем, твой начальник отряда дал маху, перепутал адреса…

Колька по-прежнему ничего не понимает и пытается за что-то зацепиться:

— Какие адреса?

— Иди, иди, всё хорошо, — выпроваживает его замполит. — Бывает и хуже.

Через двадцать минут Кольку уже целует рыдающая старушка, брат стоит рядом с ней, жена ждет на улице, не пустили разведенную.

— Сынок, сыночек мой! Родненький! — Мать захлёбывается слезами и не отпускает Кольку от себя.

Его потряхивает, знаком он показывает брату, чтобы тот достал сигарету. Наконец все садятся, начинают говорить.

Вскоре выясняется следующее. Ровно шесть дней назад на бирже погиб молодой парень. Он совсем недавно прибыл в лагерь и еще как следует не осмотрелся, не привык к опасной работе на бирже. Был сильный гололед, и сорвавшееся с транспортера пятиметровое бревно пригвоздило его к станции намертво. Колька несколько раз встречался с этим пареньком, они жили в одном отряде. После гибели парня начальник отряда, лейтенант Паклин, беспробудный пьяница и крохобор, перепутав по пьянке адреса, послал похоронку Колькиным родственникам. Фамилия парня была такой же, как у Кольки, они были однофамильцами. Мать в горе не обратила внимания на имя, а в телеграмме стояло имя Алексей, и тут же вызвала с Курил телеграммой Колькиного брата. Прихватив с собой жену «покойного», они втроем полетели на Урал. Брат видел телеграмму и, конечно же, обратил внимание на несовпадение в именах, однако подумал, что это просто ошибка.

Приехав с некоторой задержкой в поселок, они сразу же направились к воротам лагеря и стали просить начальство, чтобы им выдали тело для захоронения на родине.

Администрация лагеря не знала об ошибке, и Колькиным родным сообщили, что покойный уже захоронен. (К тому времени парня действительно похоронили на зековском кладбище.) Мать сразу упала в обморок. Жена начала кричать не своим голосом: «Убийцы! Фашисты! Убили человека и концы в воду! Отдайте хоть тело!» Брат стал требовать прокурора и начальника управления.

И как раз в это самое время появился пьяненький лейтенант Паклин.

— Лёша ваш там лежит, не кричите, — показал он рукой на кладбище и скорчил скорбную гримасу. — Хороший был парень, хороший! Я немножко того, вы уж извините, — щёлкнул он себя по шее. — Жизнь!..

— Какой Лёша?! — Колькин брат начал что-то соображать.

— Лёшка Корнелюк! Как же?.. — выкатил глаза отрядник. — Я начальник отряда, лейтенант Паклин, — представился он, одёрнув мундир. — Гололёд… А он в Крыму-то и леса не видел. Наше упущение, наше. Всё план проклятый, а осужденных везут со всех концов, — развёл руками Паклин. — А мы что? Мы лейтенанты… Телеграмму я вам отбил сразу же. Думал, успеете…

— Его Николаем звали, Николаем! — завыла пришедшая в себя мать. — Идите с Богом, идите! Ой, сынулечка мой, ой кровиночка родненькая! Ой, за что ж ты тут голову сложил, бедный!

Отрядник ошалело смотрел на причитающую старуху, не в состоянии ничего сообразить.

— Алексеем его звали, Алексеем, — твёрдо заявил он. — Срок — три года, статья двести двенадцатая. Я его дело дважды смотрел и сейчас вот в спецчасть иду…

Мало-помалу выяснилась вся нелепость случившегося. Мать и брат не верят собственным ушам и требуют показать им теперь уже живого сына. С учетом сложившейся ситуации Кольке дают двое суток личного свидания.

— Прости нас, сынок, прости! — плачет мать, извиняясь за то, что приехали с пустыми руками. — Вот выпустят в магазин, продуктов принесём, курева. Мы же… — мать запинается и снова целует Кольку.

— Зато увиделись, мать! — торжествует тот и хлопает брата по плечу. — Четыре года кряду лишали, гады! Как будто свидание предоставляется только зекам, а не их родителям. То за физзарядку лишат, то за курение в секции, то ещё за че-то. Козлы, короче! — сплевывает он. — Надо отряднику бутылку поставить по такому случаю, ага. Хоть и пес сумасшедший, а молодец! Не плач, ма, — поворачивается он к матери, — я живой, живой!