Эрик Фрэнк Рассел
Коллекционер

Выскользнув дугой из золотистого неба, корабль приземлился ухарски, с шумом и грохотом, смяв добрую милю буйной окружающей растительности. Еще с полмили инопланетной флоры превратилось в пепел под последним выхлопом дюз. Прибытие было зрелищное, с огоньком, – словом, достойное нескольких колонок в любой земной газете. Однако ближайшее печатное издание находилось на расстоянии большего отрезка времени, отпущенного человеку на жизнь, и под рукой не оказалось ни одного встречающего, чтобы в столь удаленном уголке космоса осветить хотя бы самую крошечную из сенсаций. Так что корабль просто устало плюхнулся и замер – небо просияло, и весь растительный мир по сторонам торжественно замер, точно гвардеец в зеленом мундире.

Сквозь прозрачный купол обзора Стив Андер сидел и обдумывал ситуацию с самого начала. Это у него вошло в привычку – старательно все продумывать взад и наперед. Астронавты вовсе не отчаянные сорвиголовы, какими их привыкла воображать падкая на стереоэффекты публика широкоформатных кинотеатров. Они просто не могут позволить себе быть сорвиголовами. Опасная профессия требует осторожного и тщательного обдумывания каждой детали. Пять минут работы головой за время истории космонавтики сберегли немало легких, сердец и костей. Стив дорожил своим скелетом. Правду говоря, он не то чтобы особенно гордился им, считая, что является обладателем какого-то особенного, незаурядного скелета. Однако уже свыкся с ним: скелет его устраивал вполне, как старый хорошо подогнанный скафандр, – так что Стив даже не мог вообразить ни себя без него, ни наоборот.

Потому-то, пока с привычным скрежетом остывающего металла остывали хвостовые дюзы, он откинулся в кресле пилота и непроницаемым взором, в котором читалась разве что глубокая внутренняя работа, уставился сквозь купол – обдумывал несколько вполне глобальных мыслей.

Во-первых, во время своей лихорадочной посадки он уже на глазок проделал предварительную оценку мира. Насколько мог судить Стив, эта планета раз в десять превосходила размерами Землю. И все же собственный вес сейчас, при таком раскладе вещей, не казался ему особо значительным. Хотя, конечно, любые впечатления о весе несколько диковаты, когда в полном обалдении месяцами чувствуешь его то в пятках, а то ходишь, точно приподнятый за ухо школьник, а в промежутках – вообще паришь в невесомости, когда невозможно передвигаться по-человечески. И это – не считая сомнительного удовольствия шлепать магнитами по обшивке корабля, увлекающего тебя в необъятную бездну космоса. Уверенную оценку дают лишь мышечные ощущения. Если чувствуешь себя, точно сатурнианский ленивец, – твой вес дал маху вверх. Если же ощущаешь себя суперменом, быком Ангуса Маккитрика – значит, тебя можно взвешивать на аптекарских весах, не опасаясь за их сохранность.

Нормальный вес и ощущение привычной земной массы вопреки десятикратному превышению размеров планеты означают легкую плазму. А значит – нехватку тяжелых элементов в ее коре. Отсутствие тория. Полное отсутствие никеля. А уж никелиево-ториумные сплавы для этой планеты – недосягаемая роскошь. Стало быть, учитывая все, – у него нет никаких шансов вернуться к земле, семье, привычному весу.

Кингстон-Кейновские ядерные двигатели требуют топлива в виде никелево-ториевой проволоки десятого калибра, вводимой в испарители. Денатурированный плутоний мог бы ох как помочь делу, но он, мерзавец этакий, не встречается в чистой форме и должен синтезироваться. Правда, у него еще оставалось сорок пять с половиной дюймов никелево-ториевой проволоки на запасной энергобобине. Недостаточно. Похоже, он здесь застрянет надолго.

Замечательная штука – логика. Можно начать с простейшей посылки: что, если ты, например, сидишь, а в спину давит не больше, чем обычно? Тогда доходишь своим умом до неизбежного вывода, что твой путь космического скитальца уперся в тупик. Ты становишься местным жителем. Аборигеном. Отныне судьба определила тебе статус старейшего жителя планеты.

Стив скривился и изрек:

– Проклятие!

В данных условиях это был достаточно слабый комментарий, но какой смысл подыскивать слова, более подходящие обстановке?

Что касается его лица, то с ним дела обстояли не уж так плохо. Природа дала этой физиономии хороший старт. Хотя, надо признать, привлекательностью оно не отличалось. Это было вытянутое, худое лицо с орехового цвета бровями, с развитыми желваками, выдающимися скулами и тонким, чуть изогнутым орлиным носом. Все это, учитывая темные глаза и черные волосы, наводило на определенные мысли. Друзья, например, заговаривали с ним о вигвамах и томагавках всякий раз, когда хотели, чтобы он почувствовал себя как дома.

Абориген… И тем не менее он вовсе не собирался чувствовать себя здесь как дома. Эти иномирные джунгли не содержали настолько разумную жизнь, чтобы обменять сотню ярдов никелево-ториевой проволоки на пару ношеных ботинок. Вряд ли у какой-нибудь ленивой поисковой партии с Земли хватит ума вычислить эту космическую пылинку в облаках ей подобных и забрать его, страждущего, домой. Он оценивал такой шанс как один на бессчетные миллионы, шанс был настолько невероятным, что смело граничил с невозможным.

Потянувшись за пером, Стив Андерс открыл бортовой журнал и стал просматривать последние записи.

«Восемнадцатые сутки: пространственный катаклизм вышвырнул судно из зоны Ригеля [Звезда в созвездии Ориона]. Заброшен в неотмеченный на карте сектор.

Двадцать четвертые сутки: ушел на семь парсеков. Записывающий робот вышел из строя. Вектор полета неизменен.

Двадцать девятые сутки: вышел за пределы катаклизмального вихря и восстановил контроль над управлением. Скорость неизвестна – зашкаливает астрометр. Использовал тормозные дюзы. Резерв топлива: тысяча четыреста ярдов.

Тридцать седьмые сутки: приближаюсь к планетарной системе в пределах досягаемости».

Хмурясь, он поиграл желваками и медленно и разборчиво внес новую запись: «Сорок пятые сутки: приземлился на неизвестной, неоткрытой планете, координаты и сектор не определены. Никаких космических формаций после посадки не идентифицировано. Путь перемещения не записан и оценке не поддается. Состояние корабля: рабочее. Запас топлива: сорок пять с половиной дюймов».

Он закрыл журнал и вновь сдвинул брови, втиснул перо в держатель на пульте управления и пробормотал:

– Теперь выйдем на свежий воздух и посмотрим, вольно ли тут дышится.

Регистратор Радсона имел три шкалы. Первая указывала внешнее давление, эти показания он прочитал с удовлетворением. Второй указывал, что содержание кислорода высоко. Третий вообще имел двухцветную шкалу, наполовину белую, наполовину красную, и стрелка стояла в самой середине белого поля.

– Дышать можно, – изрек космонавт, закрывая металлическое веко регистратора. На другом конце рубки он сдвинул в сторону металлическую панель и заглянул в обитое войлоком отделение багажника.

– Ну что, выходим, Прекрасная? – спросил он.

– Стив любит Лауру? – донесся оттуда жалобный голос.

– Вопрос!.. – пылко отвечал он. Стив сунул руку в багажное отделение и извлек из его глубин цветастого попугая макао.

– А Лаура любит Стива?

– Я не пр-родажная! – прокричала Лаура. – Не пр-родажная я!

Цепляясь клювом, птица вскарабкалась по его рукаву и забралась на плечо космонавта. Стив почувствовал уверенную тяжесть птицы и дружеское пожатие ее сильных когтей. Она посмотрела на него блестящими бусинками глаз, затем потерлась ярко-алой головкой о его левое ухо.

– Вр-ремя летит, – произнес попугай и издал хриплый гогот.

– Теперь это не имеет значения, – буркнул в ответ Стив. – Теперь времени у нас вагон и маленькая тележка. Так что не напирай.

Подняв руку, он погладил голову Лауры, пока она с бессмысленным восторгом вытягивалась и кланялась. Он обожал Лауру. Она была для него больше чем просто питомцем, призванным скрасить долгое томительное одиночество космонавта, и стала настоящим членом экипажа, поставленным на особое довольствие, исполняющим свои установленные обязанности. Экипаж каждого разведкорабля был обязательно укомплектован парой – человек и попугай. Впервые услышав о такой традиции, Стив поначалу счел ее экстравагантной, однако вскоре убедился, что подобный порядок вещей не лишен смысла.

«В одиночестве человек, заброшенный за пределы карт мироздания, пускаясь в свободный полет, сталкивается со странными психологическими проблемами и утрачивает все связи с родной планетой. Присутствие на борту макао создает необходимое содружество двух земных существ – и даже более того. Попугай – самое закаленное и устойчивое к пространственным перемещениям существо, какое только можно сыскать на земле, учитывая его незначительный вес и способность к осмысленной речи. К тому же макао на удивление долго может заботиться о себе и отличается занимательным поведением. На земле эта птица чувствует опасность задолго до того, как ее успеет распознать человек. Любой странный плод или злак она может попробовать, прежде чем к нему прикоснется космонавт, и становится, таким образом, истинным церемониймейстером человеческого стола, испытывая всякий плод и злак, который предстоит вкусить хозяину. Множество жизней было спасено этим человеколюбивым попугаем. Береги своего попугая, парень, – и он еще не раз сбережет тебя».

Да, они старательно присматривали друг за другом, эти два землянина. Это было нечто вроде космического симбиоза. До наступления эры дальнобойной астронавигации никому и в голову не приходил подобный союз, хотя похожие вещи случались и на Земле – и под нею. Шахтеры со своими канарейками были тому примером.

Продвигаясь к узкому люку воздушного шлюза, он не стал возиться с насосами: не было смысла при такой незначительной разнице в перепаде давления. Он открыл оба люка нараспашку и почувствовал лишь легкий поощрительный толчок в спину со стороны внутренней атмосферы корабля. Встав на порожек люка, Стив спрыгнул. При приземлении Лаура вспорхнула и последовала за ним, возбужденно трепеща крыльями и временами вонзая острые коготки в плечо.

Дружная парочка в полном молчании совершила обход корабля, оценивая его состояние. Передние тормозные в порядке, задние ускорители ничего, хвостовые стартовые дышат. Состояние в целом оставляет желать лучшего, но в трудный момент техника не подведет. Обшивка корабля заслужила такой же оценки, и можно только похвалить ее за прочность и отсутствие серьезных вмятин. Теоретически трех или четырехмесячный запас пищи и какая-нибудь тысчонка ярдов проволоки могли бы стать путеводной нитью домой. Но – только теоретически. Стив не питал никаких иллюзий. Все складывалось как нельзя хуже, даже если бы он и обрел средства к передвижению. Как править Бог знает откуда и Бог знает куда? Ответ: ты погладил кроличий хвост и надежду на лучшее. А без надежды нет ничего, ничего того… что… ну и так далее…

– Что ж, – сказал он, закончив осмотр хвостовой части и очутившись там же, откуда отправился. – Это не мир, в котором мы живем, но все же мир, в котором жить можно. Корабль уцелел, и поэтому с жилищным строительством проблем не будет. Хижины отменяются: да здравствует дворец без ядерного топлива! За билет домой заломят неслыханную цену в каком-нибудь выплетенном из проволоки металлическом бунгало или дикарском шалаше. Так что считаю: нам даже повезло. Здесь разобью я садик, там – парк с каменными горками, а вон там, сзади, устрою бассейн. А ты можешь надеть какое-нибудь легкое платьице и хлопотать насчет кухни.

– Кто, я? – взвизгнула Лаура, не веря ушам своим. – Ур-ра!

Оборотясь, он окинул взором окрестную растительность. Она имела все возможные формы и размеры, все оттенки зеленого с уклоном в голубое. Что-то было особенное, непривычное во всей этой растительности, но он никак не мог определить: в чем же заключалась эта непривычность? Не то чтобы она казалась какой-то чужеродной и незнакомой, такая попадалась ему в каждом новооткрытом мире. Тут же была подспудная, подчеркнутая странность, таившаяся во всем. Растения хранили некий смутный, туманный дух, определить который не получалось.

Какое-то крохотное растеньице росло прямо у его ног, доходя почти до колена, зеленое и односемядольное. Смотрелось оно при этом совершенно естественно, как вещь в себе, и ничего странного на вид не имело. Поблизости процветал еще один куст в ярд высотой – более темных оттенков, с зелеными, как у пихты, иголками, то бишь листьями, и бледными, воскового оттенка ягодами, разбросанными поверху. Оно тоже смотрелось вполне невинно под пристальным взглядом космонавта. Рядом с ним произрастало еще одно чудо, отличное от первого лишь тем, что его иголки были длиннее, а ягоды – чуть розоватыми. За ними высилось нечто вроде кактуса, сбежавшего из кошмара пьяного ефрейтора, а поблизости красовался какой-то зонтик, пустивший корни в землю и выбросивший на свет маленькие бордовые бутоны. Если их рассматривать по отдельности, то все они вполне приемлемы. Собранные же, приводили пытливый ум в смятение. И Стив никак не мог определить, в чем тут дело. Странная особенность местной фауны озадачила. Определенно, на этой планете впереди мог поджидать еще не один сюрприз. Поэтому он не стал особо ломать голову. Еще успеет узнать подробности. Сейчас же предстояло выяснить для начала ближайший источник воды. Во время спуска примерно в миле пути он успел разглядеть озеро, содержавшее некую жидкость, которая вполне могла бы содержать Н²0. Идя на посадку, Стив заприметил серебристое сверкание и постарался сесть поближе к берегам. Если вода окажется не питьевой – что ж, выходит, не повезло. Перед тем как поставить корабль на вечную стоянку, он мог испытать последний шанс: топлива хватило бы еще на один орбитальный облет планеты. Вода ему была нужна позарез, раз он не собирался закончить свои дни в бессмысленном подражании мумии Рамзеса Второго.

Потянувшись ввысь, он схватился за край люка, ловко подтянулся и привычно проник в обжитое помещение. Пару минут шарился по кораблю, затем вернулся к выходу с четырехгалонной канистрой-охладителем, которую тут же сбросил на землю. Затем извлек свое духовое ружье, патронташ с разрывными зарядами и сбросил веревочную лестницу. Лестница понадобится. Он мог проделывать гимнастические трюки, чтобы запрыгнуть в дыру в семи футах от земли, но не с пятьюдесятью же фунтами припасов и питьевой воды за плечами.

В завершение он запер оба люка: внутренний и внешний, лихо спрыгнул с лестницы и подобрал канистру. При посадке он наметил направление: озеро должно было находиться как раз за деревьями. Лаура вновь ободрила его цепким пожатием коготков, когда он пустился в путь. Канистра качалась в его левой руке, правая держала ружье наготове. Стив держал его перпендикулярно, а не горизонтально земле, однако палец оставался на спусковом крючке: не хотелось терять чувствительность руки, очень важной в его небогатом арсенале защиты.

Поход выдался, надо сказать, не из легких. И не в том беда, что местность была в основном скалистой да каменистой, а в том, что любая тяжесть, взятая в дорогу, подчиняется скверному закону увеличиваться пропорционально пройденному пути. Раз ему под ногу попался колючий кустарник, в другой он едва не наступил на толстое коренастое растение, готовившееся, видно, стать деревом. За стволом его подстерегало запутанное ползучее корневище, затем живая колючая изгородь и ковер прекрасного пушистого мха, за которым раскинулся великолепный гигантский папоротник. Продвижение, таким образом, состояло из перепрыгивания одного, ныряния под другое, лавирование вокруг третьего и карабканье меж ветвей четвертого.

Тут до него с опозданием дошло, что посади он корабль хвостом, вместо того чтобы бороздить последние километры носом, или дай волю тормозным ракетам поработать после приземления, он бы избавил себя от этого утомительного выкручивания и вывертывания. Куча препятствий вместе со всей ядовитой живностью, которая могла таиться в этих дебрях, попросту превратилась бы в пепел как минимум на полпути к озеру.

Последняя мысль прозвучала в его сознании, точно сигнал тревоги, когда он согнулся в три погибели, пытаясь пройти под чем-то низко нависшим: корнем или лианой. На одной достаточно известной планете такие лианы скручивались кольцами и удушали скоро и яростно. Макао в радиусе пятидесяти ярдов от таких чудищ закатывали адский концерт. Утешало, что в этот раз Лаура оставила его плечо целым и невредимым, однако рука по-прежнему не расставалась с ружьем.

Неуловимая особенность местной растительности, по мере того как он пробирался вперед, беспокоила его все больше. Неспособность обнаружить и назвать эту странность тревожила. Настороженное выражение не покидало его вытянутого лица, когда, продравшись через какой-то экзотический куст чертополоха, он уселся на камень посреди небольшой полянки.

Поставив канистру у ног, он бросил взгляд в направлении своей цели и мгновенно уловил в нескольких футах впереди короткий отблеск. Поднял голову… И тогда он увидел жука.

Это создание превышало размерами все, что могли раньше увидеть человеческие глаза в мире насекомых. Бывали, конечно, создания и покрупней, но не такие. Гигантские крабы, к примеру. Жук, озабоченно семенивший по полянке, разбудил бы в любом крабе жуткий комплекс неполноценности, однако это был самый настоящий, двадцатичетырехкаратный жук чистой воды. Причем превосходного окраса. Вылитый скарабей.

Стив имел смутную и неоправданную уверенность, что маленькие жуки кусачи, а большие, напротив, – миролюбивы, и не испытывал никакого страха к жукам. Благожелательность больших жуков была теорией, зародившейся еще в школьные дни, когда он стал фанатичным владельцем трехдюймового экземпляра жука-оленя, упорно не отзывавшегося на имя Эдгар.

Поэтому сейчас просто встал на колени перед этим наползающим монстром и установил ладонь барьером на его пути. Жук обследовал препятствие подвижными усиками, вскарабкался на него и замер, размышляя. Он блистал восхитительным металлически-голубым сиянием и весил фунта три, а то и все четыре. Стив покачал жука на ладони, чтобы поточней определить вес, затем опустил на землю, пускай странствует дальше. Лаура проследила за насекомым проницательным, но лишенным интереса взглядом.

– Scarabeus Anderii, – выдал Стив с хмурым удовлетворением. – Я увековечил свое имя, но наука никогда об этом не узнает.

– Не бер-ри в голову! – возопила Лаура хриплым ревом, который импортировала прямиком с Абердена. – Не шали, женш-щина! Не ссыпь мне соль на раны! Ты мне не…

– Заткнись! – Стив дернул плечом, отчего птица тут же потеряла равновесие. – Ну почему охотнее всего ты заучила этот варварский жаргон?

– Мак-джилликудди! – вскрикнула Лаура с пронзительным наслаждением. – Мак-джилли-джилли-джилликудди! Ба-алыпуш-щий черный ата-та!.. – Выступление попугая окончилось словом, от которого брови Стива взлетели к линии волос, что удивило даже птицу. В восхищении она опустила пленки век, покрепче сжала его плечо и, открыв глаза, испустила серию сиплого кудахтанья, после чего радостно повторила:

– Ба-алыпуш-щий черный!..

Но птица не успела завершить это лирическое сообщение. Стив энергично махнул плечом, и попугай в самый неподходящий момент потерял равновесие и с протестующим клекотом перепорхнул на землю. Scarabeus Anderii рухнул под куст – его голубая броня блеснула, точно отполированная наново, – и неодобрительно уставился на Лауру.

Затем ярдах в пятидесяти раздался храп, схожий с рыком трубы Страшного суда, и кто-то чрезвычайно большой и грузный одним шагом сотряс землю. Scarabeus Anderii поспешно ринулся искать убежища под каким-то выступающим корнем. Лаура возбужденно бросилась на плечо Стива и отчаянно закрепилась там. Еще шаг. Земля затрепетала.

Ненадолго наступила тишина. Стив продолжал стоять, точно статуя. Затем раздался чудовищный свист – сильнее испускающего пар локомотива. Последовало несколько яростных «ух», и нечто приземистое и широкое просунуло грозных размеров голову сквозь густую растительность.

Колосс ступил ярдов на двадцать правее Стива. Ствол ружья шевельнулся ему вослед, однако выстрела не последовало. Стив приметил странный грифельно-серый отблеск шкуры этой толстобрюхой глыбы с зубчатым гребнем вдоль хребтины. Несмотря на ширину шага, туше понадобилось еще какое-то время, чтобы предстать во всей своей красе. Высотой эта красота в несколько раз превышала пожарную лестницу в раздвинутом положении.

Всколыхнулись кроны кустов, и деревья раздвинулись в стороны, когда чудовище протопало по прямой, уходившей куда-то в сторону от оставшегося позади корабля, и скрылось в неразличимой дали, оставив за собой протоптанную просеку шириной с порядочное загородное шоссе. Вскоре вибрации от его тяжкой поступи смолкли окончательно – чудище удалилось.

Левой, свободной, рукой Стив извлек носовой платок и вытер шею. Ружье он крепко удерживал в правой. Разрывные патроны – это не шутка: одним таким можно было превратить атакующего носорога в отбивную весом в пару тысяч фунтов. Если бы один из этих зарядов угодил в человека, его бы размазало по окрестному ландшафту, точно масло по бутерброду. Однако этому расцвеченному под грифель скакуну, похоже, потребовалось бы с полдюжины патронов, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке. Семидесятипятимиллиметровая базука была бы самым уместным средством для того, чтобы вбить ему зубы в глотку, но, к сожалению, разведывательный корабль не вооружен подобной артиллерией. Закончив утираться, Стив убрал платок и поднял цистерну.

– Хочу к мамочке, – меланхолически произнесла Лаура.

Он не ответил, почувствовав, что временами макао явно не попадают в тему разговора. По-прежнему ероша перья, Лаура дернула головой и погрузилась в обиженное молчание.

В озере действительно оказалась вода, холодная, чуть зеленоватая и слегка отдающая горечью. Ничего, кофе ее собьет. Во всяком случае, кофе это пойдет только на пользу. Предстояло, правда, протестировать жидкость, прежде чем отпить пусть даже самую безобидную дозу. Некоторые яды известны своим коварством: скапливаясь в организме, они действуют не вдруг, но обладают убийственным потенциалом. Безмятежно упиваться не следовало, пока не установлено смертоносное содержание свинца или кадмиума, либо чего-то еще столь же пагубного. Наполнив цистерну-охладитель, он сделал несколько привалов, пока тащил ее до корабля. Просека помогла: удобная тропа значительно сократила расстояние. Он здорово взмок к тому времени, когда достиг лестницы.

Забравшись на корабль, Стив задраил оба люка шлюза, открыл вентиляторы, включил вспомогательное освещение и врубил кофейник с ситечком, зарядив его остатками воды из бака. К этому часу золотистое небо потускнело до оранжевого цвета, багряные узкие полоски протянулись над линией горизонта. Озирая эту картину сквозь прозрачный купол, он обнаружил, что золотистая дымка тает вслед за уходящим светилом. Скоро придется переходить на собственные источники света.

Выдвинув раскладной столик, он поставил в зажим его опорную ножку и воткнул в ободок деревянный стерженек, который был официальным насестом Лауры. Она тут же заявила права на свой шесток и не сводила со Стива глаз-бусинок, пока он насыпал ей рацион, состоявший из воды, семян и орехов. В повадках птицы чувствовалось все, кроме манер леди, – она набросилась на пищу, даже не дожидаясь, пока он закончит насыпать корм.

Пренебрежительно поморщившись, он уселся за стол, плеснул себе кофе и приступил к еде. Попугай настойчиво продолжал щелкать свою порцию, когда космонавт уже откинулся в кресле и задумчивым взглядом уставился в прозрачный купол.

– Сегодня мне попался самый крупный жук из тех, что когда-либо доводилось повстречать. И он был не единственный. Несколько штук поменьше я встретил под лианой. Один был длинный, коричневый и многоногий, вроде уховертки. Другой – округлый и черный с красными крапинками на надкрыльях. Попался еще желтый крошечный паук и паук зеленый – размерами поменьше, а еще жучок вроде тли. Но при этом – ни одного муравья.

– Мур-равья, – повторила Лаура. Обронив лакомую крошку жирного ореха, она скакнула за ней на пол.

– И ни одной пчелы.

– Ни одной пчелы, – откликнулась Лаура, судя по всему, нимало не тронутая. – Лаур-ра любит Стива.

Не сводя внимательного взора с купола, он продолжал размышлять:

– Сколько неувязок с растениями, столько же и с жуками. Хотел бы я разрешить эту загадку. В чем дело? Может, у меня уже с головой не в порядке?

И в этот момент внезапно упала ночь. Золотой, оранжевый и багряный утонули в глубокой, бархатной темноте, в которой не было ни звезд, ни отблеска светляка. Не считая зеленоватого свечения панели управления, рубка пилота стала Стиксом с чертыхающейся на полу Лаурой. Протянув руку в темноту, Стив включил дежурное освещение. Лаура вновь заняла свой шесток, сжимая в клюве сбежавший лакомый кусочек и тут же сосредоточила на нем все свое внимание, оставив хозяина наедине с размышлениями.

– Scarabeus Anderii и еще какие-то жуки-паучки и все – разные. На другом конце шкалы этот гигантозавр. Но ни муравьев, ни пчел. – Это дедуктивное переключение от единственного ко множественному вызвало где-то в области затылка странное, давящее чувство тревоги. Непонятно каким образом, но он почувствовал, что прикоснулся к загадке.

– Нет муравья, а значит, нет муравейника, – пробормотал он. Нет пчелы – нет роя. – Он почти овладел тайной – но она по-прежнему не давалась в руки.

Оставив все на потом, Стив убрал со стола и занялся делами насущными.

Он извлек стандартную пробу воды из цистерны и провел лабораторное тестирование. Горечь вызывал сульфат магния, но присутствовал в количестве слишком незначительном, чтобы вызывать опасения. Питьевая – вот что главное! Вода, пища и убежище – три главных кита выживания. И от первого до последнего он был обеспечен на весьма продолжительное время. Озеро и корабль гарантировали жизнь и вселяли надежду.

Достав журнал, он приступил к детальному и беспристрастному отчету, придерживаясь только голых фактов. Тут, кстати, он вспомнил, что так и не подобрал названия для планеты. «Андер», решил он, дорого ему обойдется, если в одном на миллионы случаев он все же вернется в среду жестокосердых товарищей по Службе Разведки Дальнего Космоса. Что годилось для жука, не вполне подходит для планеты. «Лаура» тоже не особенно устраивало. Особенно для тех, кто знал птицу не хуже его. Не приставало так называться большому, золотому миру – в честь попугая-переростка. Поразмыслив над характерной особенностью – золотистым окрасом небес, он выдал имя «Оро» и тут же занес запись о новооткрытом мире в бортовой журнал.

К тому времени как состоялись крестины, Лаура уже засунула голову под крыло. Вдруг она принялась раскачиваться, все энергичней выпрямляясь. Его всегда поражало, как она умудряется сохранять равновесие даже во сне. Не сводя с нее нежного взгляда, он вспомнил о неожиданном пополнении ее словаря. Это отбросило его размышления к одному совершенно отмороженному типу по имени Менцис, заклятому врагу некоего решительного спорщика по прозвищу Мак-джилликудди. Педагогическая практика в отношении попугая, проведенная Менцисом, заслуживала щелчка по носу. Если бы еще представилась такая возможность!.. Вздохнув, он отложил бортовой журнал, сверился с ртутным корабельным хронометром, отвалил от стены складную койку и улегся. Ленивым жестом погасил освещение. Лет десять назад при первой высадке он провел всю ночь в бдении и крайнем возбуждении. Сейчас он был далек от этого. Он высаживался на неведомые планеты так часто, что стал относиться к ним даже с некоторым флегматизмом. Глаза закрылись в предвкушении целительного ночного отдыха. Он действительно заснул – на пару часов.

Что могло пробудить его так скоро, он не знал, но внезапно обнаружил, что сидит на краю кровати, вытянувшись в струнку, готовый вскочить в любую секунду. Его слух и нервы были напряжены до предела, а ноги дрожали так, как никогда прежде. Все его тело клокотало странной смесью трепета и облегчения, такое случается, когда ты только что побывал на волосок от гибели.

Но это было нечто совсем иное, не похожее на тот, первый раз. В непроницаемой тьме его рука уверенно и безошибочно нащупала ружье. Он сжал ствол в ладони, в это время его рассудок тщетно пытался припомнить кошмар, хотя уже сознавал, что разбудили его вовсе не тревожные сны.

Лаура беспокойно задвигалась на своем насесте, еще не совсем проснувшаяся, но и не спящая – что было не похоже на нее.

Отказавшись от предположения «кошмар», он встал на койке и выглянул вверх – за купол. Темнота, глубочайшая и самая черная, самая непроницаемая, какую себе только можно представить. И тишина – абсолютная, замогильная. Внешний мир дремал во мраке и молчании, словно в саване.

И все же он никогда еще не чувствовал такой тревоги и такого возбуждения посреди ночи – самого времени для отдыха измученной души. Озадаченный, он медленно и неторопливо осмотрелся, совершил полный оборот и остановился на клочке черноты, отличающейся от прочей. Здесь окружающая тьма была вовсе не такой уж непроницаемой. Неподалеку, совсем рядом, двигалось высокое величественное сияние. Размеров его нельзя было оценить, но один вид потрясал душу до глубины оснований, заставив сердце Стива подпрыгнуть высоко в груди – точно одинокую лягушку в пустынном ночном болоте.

Он решил, что сильные потрясения не должны тревожить хозяина дисциплинированного ума и тренированного рассудка. Прищурил глаза и попытался определить природу загадочного свечения, в то время как мозг гадал: отчего простой болотный отсвет заставляет его душу трепетать, точно арфу? Нагнувшись, он нашел в изголовье кожаный саквояж и вытащил из него здоровенный, размером с порядочный акваланг, бинокль ночного видения. Свечение по-прежнему двигалось – неторопливо и целенаправленно, слева направо. Он нацелился на него биноклем, навел на резкость, и феномен вплыл в фокус.

Эта штуковина представляла собой гигантскую колонну золотистой мглы, подобной той, что царила весь день в небесах, разве что не столь яркой: нити серебра и изумруда были вплетены в золото, искрясь. То был сияющий луч, светящийся туман, несущий в себе фейерверки искр. Это было не похоже на все известные и описанные формы жизни. Да и было ли это жизнью?

Оно двигалось, хотя принцип движения оставался неясен. Способность к самоперемещению – первый симптом жизни. Это могло быть жизнью, хотя и не с земной точки зрения. Вообще-то он предпочитал думать, что видит странное и чисто локальное явление, вроде песчаных демонов Сахары или австралийских вилли-вилли. Подсознательно он верил, что это жизнь, настоящая, грандиозная по размерам и потрясающая воображение.

Он не отнимал бинокля от глаз, пока странный фантом не закончил своего перемещения вправо, а затем, медленно отступая во тьму, постепенно исчез. Доступное обзору изображение вздрогнуло и буквально вырвалось из рук: он не смог унять дрожь в пальцах и опустил бинокль. И когда сверкающий туман бесследно растаял, Стив опустился на койку и затрясся в диком ознобе.

Лаура уже сновала взад-вперед по жердочке, совершенно проснувшаяся и возбужденная, однако он не стал включать свет, чтобы не превращать прозрачный купол в ночной маяк, на который слетелась бы вся планетная шушера, ведущая ночной образ жизни. Протянув руку, он нащупал Лауру. Она тут же вскарабкалась на его запястье, затем перебралась на колени. Она была нервной и несдержанной, так трогательно истомилась по спокойствию и дружеской руке. Стив погладил ее головку, приласкал – в то время как она прижалась к его груди, чуть слышно мурлыча. Убаюкав ее, через некоторое время заснул и он сам. Лаура взобралась ему на плечо, устало поквохтала и вновь сунула голову под крыло.

Больше ничего не случилось до того времени, как внешняя тьма расточилась и солнце вновь затопило купол своим золотым сиянием. Стив проснулся, приподнялся на койке и обвел взором окружающую местность. Все оставалось таким же, как вчера. Множество проблем занимали его ум, пока он готовил завтрак на двоих, а в особенности эта странная нервозность ночи. Лаура также была непривычно тихой и подавленной. Всего лишь раз такое с ней случалось – когда, слоняясь по Панпланетарному Зоопарку, он показал ей гигантского, увенчанного гребнем орла. Лаура совсем перетрусила под надменным взглядом пернатого хищника.

В его распоряжении было все время, отпущенное жизнью, но сейчас он как никогда чувствовал необходимость поторопиться. Прихватив ружьецо и канистру, Стив сделал двенадцать вылазок к озеру, не тратя ни одной драгоценной минуты на изучение загадочной растительности и живности в виде всяких букашек. Перевалило далеко за полдень, когда он влил в цистерну пятьдесят галлонов и с удовлетворением подумал, что теперь его запасы воды сопоставимы с резервами пищи.

На этот раз он ни разу не наткнулся на следы гигантозавров и прочих животных: по необъяснимой причине он видел в этом монстре скорее млекопитающее, чем рептилию. Раз он заметил высоко в небе что-то крылатое, схожее ухватками не то с птицей, не то с летучей мышью. Лаура тоже обратила внимание на летуна, не проявив, впрочем, особого интереса. В данный момент ее куда больше занимал новый, пока нераспробованный фрукт. Стив сидел, свесив ноги из люка, и наблюдал за тем, как она взбирается по небольшое деревцо в тридцати ярдах. Ружье лежало у него на коленях. Он был готов шлепнуть из пушки каждого, кто попытается тронуть Лауру.

Птица тем временем пожинала древесный урожай, напоминавший какие-то волосатые орехи типа кокосов, только с голубой скорлупой. Она увлеченно вылущила один и тут же схватилась за другой. Стив откинулся в переходе люка, вытянулся, пытаясь дотянуться до саквояжа. Не вставая, схватил его за ручку, затем спрыгнул вниз и направился прямиком к дереву. Здесь он расколол и попробовал один из орехов. Начинка оказалась мягкой, сочной и сладкой с чуть заметной кислинкой. Он набил саквояж новооткрытыми плодами и зашвырнул его в корабль.

Поодаль стояло еще одно дерево, не совсем той же породы, но очень похожее. Плоды на нем были точь-в-точь как на первом, разве что размерами повнушительней. Сорвав один орех, он предложил его Лауре, которая распробовала и выплюнула ядро с заметным отвращением. То же вышло со вторым и третьим – вплоть до полного равнодушия к дальнейшим подношениям. Он распробовал один из орехов самолично, осторожно лизнув то, что скрывалось под скорлупой. Насколько он мог определить, вкус был точно такой, как у тех маленьких. Похоже, вкусовые рецепторы его подвели: диагноз Лауры не подтверждал оптимистических прогнозов. Разница, слишком незначительная для определения, могла привести к долгому и мучительному концу. Отбросив орех, он вновь занял свой пост в люке воздушного шлюза и предался все тем же размышлениям.

Неуловимая и не дающая покоя особенность растений и жуков могла быть рассмотрена на примере двух сортов ореха. Он чувствовал, что материала для заключения вполне достаточно. Если бы он смог раскрыть, почему, с попугайской точки зрения, один плод годится в пищу, а другой – нет, то угодил бы пальцем в самую что ни на есть тайну. И чем больше он думал о таких похожих друг на друга фруктах-орехах, тем яснее осознавал печальный факт, что палец его уже уткнулся в секрет, – но скорлупа непреодолима.

В досаде он вернулся к злополучным деревьям и подверг их детальнейшему обследованию. Зрение говорило ему, что оба дерева – представители одного и того же вида. Лаурино же чувство настаивало, что они совершенно разные. Следовательно, можно поверить в свидетельство одной из пар глаз. Но коль скоро у тебя есть основания не доверять своей оптике, то вполне законно попытаться узнать, почему ты не можешь доверять ей.

Устав от этой головоломной борьбы с собственным интеллектом, он вернулся к кораблю, задраил люки, вызвал Лауру на плечо, и отправился на разведку в сторону хвостовой части. Правила первых десантов были просты и максимально благоразумны. Пробираться медленно, выбираться быстро и помнить: все, что от тебя требуется, это решить, годится ли планета для человеческого обитания. Лучше тщательно обследовать небольшой участок, чем поверхностно – обширный; последующие картографические экспедиции довершат работу. Используй корабль, как базу, и размещай там, где сможешь выжить; не передвигай его без надобности. Ограничивай поиски светлым временем суток. Закрывайся после наступления темноты.

Годна ли, в самом деле, Оро для человеческого обитания? Неписаное правило гласило, что нельзя спешить с бодрыми оптимистическими заключениями типа: «Само собой! Я же – выжил!» Камерон, например, сбросивший свой корабль на Митру, решил было, что открыл новый рай, пока на семнадцатый день не заразился в этом раю грибковой чумой. Он стал похож на летучую мышь, вырвавшуюся за двери пекла, и провел немало безрадостных дней в Ботаническом центре Лунной Очистки, пока не был признан годным для проживания в человеческом сообществе. Корабль его обрызгали ядохимикатами, разложив плесень на первичные элементы. Митра с тех пор стала табу. Каждый новооткрытый мир был потенциальным капканом, в который совались ученые головы. Задача Службы Разведки состояла в том, чтобы сунуться в такой капкан и стремглав вылететь, пока тот не успел захлопнуться. И вот тебе еще один кусок землицы для Земли, если, конечно, не сломаешь шеи.

Возможно, Оро окажется не по зубам. Штуковина, которая расхаживает здесь по ночам, производит жуткое впечатление нечеловеческой силы. Она больше напоминает смерч, чем какую-либо форму жизни. А кто станет тягаться силами со смерчем? И если этот Оро-смерч обладает разумом, то освоение планеты окажется под большим вопросом. Стив должен получить представление об этом смерче, пусть даже безрассудно преследуя его по пустынным дорогам ночи. Возвращаясь к кораблю с ружьем наперевес, он так погрузился в рассуждения, что в смятении упустил из виду главное: в данный момент он никоим образом не выполнял обычной исследовательской работы. Не то чтобы решил, что ничья заблудшая нога уже не ступит на Оро в ближайшую тысячу лет, просто всякий человек, будь он даже разведчик дальнего космоса, подвержен привычке. Их работа состоит в выискивании смертельных опасностей и принятии мер, и эта привычка остается надолго.

Корабельный хронометр показывал пять часов до наступления темноты. По два с половиной часа в обе стороны: скажем, десять миль туда и десять – обратно. Заготовка запасов воды отняла массу времени. Теперь он будет пускаться в поход с утра, наращивая радиус до двадцати миль.

Эти размышления вылетели из головы, когда он выбрался из лесной чащи. Здесь тоже все было в высшей мере необычно: растительность не цеплялась последней хваткой за каменистую неплодоносную почву острыми шпорами и ответвлениями. Она внезапно обрывалась в светлом суглинке, словно бы обработанном тракторами, – и впереди распахивался вид на бескрайнее поле ростков, каждый из которых явно претендовал быть экзотическим даже в этой массе. Новая фауна была совсем крошечной и – кристаллической. Он без особого удивления воспринял эти кристаллы, помня, что новизна – неизбежная примета любой незнакомой местности. Все это было из ряда вон выходящим, но лишь по земным стандартам. За пределами родной планеты ничего ненормального или сверхнормального быть не могло, поскольку целиком и полностью соответствовало местным условиям. Кроме того, следы кристаллической растительности, как известно, присутствовали на Марсе и никого не удивляли.

Один вопрос поднимал дыбом волосы на голове: как соседствовала обычная флора с кристаллической? Граница была настолько прямо и недвусмысленно очерченной, что вызывала состояние если не шока, то, по крайней мере, легкого столбняка: прямая полоса барьером вытягивалась на многие мили. Это наводило на мысль о высокоразвитом земледелии каких-то гигантов. Подобная аккуратность могла быть только искусственного происхождения. Для этого кто-то должен был приложить усилия.

Сидя на пятках, он внимательно осмотрел кристаллы и сказал Лауре:

– Цыпа, а ведь эту травку посадили. Кто мог посадить ее?

– Мак-джилликудди, – предположила Лаура, искренне убежденная, что одно имя ничем не хуже другого.

Он осторожно щелкнул пальцем по кристаллическому побегу у самого ботинка, зеленому и ветвистому, всего в дюйм высотой.

Кристалл завибрировал и ответил: «Цуй!» – нежным, высоким голосом.

Он щелкнул по его соседу и тот сказал: «Цай!» – в более низкой тональности.

Он щелкнул по третьему. Тот не издал никакого звука, вместо этого рассыпался на тысячу осколков.

Отрывая взгляд от грядок, Стив поскреб в затылке, вновь заставив Лауру бороться за равновесие, цепляясь когтями за одежду. Один цуйнутый, другой цайнутый и, наконец, последний – разлетевшийся в прах; два ореха одинаковых, но в то же время – на-кася выкуси. Цуй-цай с орехами. Загадка была уже прямо в горсти, оставалось только разжать пальцы и посмотреть, что там.

Стив поднял полный смущения взор и увидел нечто, хаотично порхающее над кристаллическими посевами. Лаура с хриплым клекотом взмыла за летуном, ее голубые с алым крылья энергично работали в воздухе. Стив разглядел, что это была гигантская бабочка с фигурными оборочками крыльев, и окраской ничуть не уступающая пестрому оперению Лауры.

Птица нависла, преследуя насекомое. Он окликнул Лауру и поспешил наперерез. Кристаллы хрустели, обращаясь в пыль под его тяжелыми ботинками.

Полчаса спустя он достиг крутого, поросшего кристаллами склона, когда мысли его внезапно осеклись, и сам он остановился как вкопанный, так что Лаура слетела с его плеча и вынуждена была встать на крыло. Она облетела его кругом, а, возвращаясь на свой насест, сопроводила посадку бранным словом на неизвестном языке.

– Вот еще один уникум, – пробормотал он. – Ни двух, ни трех, ни дюжины, ни двадцатки. Ничего из того, что встретилось, не повторяется. Всего один гигантозавр, один Scarabeus Anderii, всего по одной из всех этих треклятых тварей. Каждая вещь в этом мире уникальна, неотразима, каждая – сама в себе. Что же это такое?

– Я не пр-родажная, – осторожно напомнила Лаура.

– Добром тебя прошу – заткнись!

– Добр-ром тебя прошу, добром тебя пр-рошу! – завопила Лаура, которой эта фраза явно пришлась по душе. – Ба-алынущий черный ата-та!..

И снова он вывел ее из равновесия, вынудив пуститься в орбитальный полет, меж тем как сам продолжал разговор с самим собой:

– Это наводит на мысль о постоянной и всеохватывающей мутации. Все воспроизводится, не оставляя никаких устойчивых следов, никакого наследственного материала. – Он досадливо прикусил губу. – Но как можно воспроизводить себе подобное, когда оно не будет иметь с тобой ничего общего? И кто кого в таком случае оплодотворяет?

– Мак-джилли… – завела вновь Лаура, но вдруг передумала и успокоилась.

– В любом случае, если нет воспроизведения в буквальном смысле слова, это должно вызывать серьезную проблему с питанием, – продолжал он, тут же упуская из виду, что гигантозавр, вероятнее всего, как-то решил для себя этот вопрос. – Что вполне пригодно для одного растения, может стать губительным для его потомства. Сегодняшняя пища – завтрашний яд. Откуда знать фермеру, во что превратится его урожай? Если я верно понял, то на этой планете не прокормить и пары хряков.

– Нет, сэр. Лаура любит хряков.

– Молчать! – коротко распорядился он. – Мне вот только что пришел на память этот стотонный скакун. Стало быть, земля, неспособная прокормить и пары хряков, запросто кормит этакую тушу вместе с прочей живностью, паразитирующей на местной природе. Бред какой-то. На любой планете, обеспеченной фуражом, гигантозавр процветает. Но здесь, по всем моим расчетам, предположениям и прогнозам, гигантский ящер просто не имеет права выжить. В таких условиях он испустит последний вздох уже при рождении.

Рассуждая так, он достиг вершины холма и обнаружил, что интересующее его создание вольно раскинулось по другую сторону. Он уже издалека смог поставить летальный диагноз. Гигантозавр и в самом деле был мертв.

Способ, которым он определил состояние мастодонта, был чрезвычайно прост и эффективен. Грандиозное туловище распростерлось во всю длину, выложив перед тушей драконью голову размером со спасательную шлюпку и выставив как раз в его сторону два тусклых блеклых глаза, каждый с дно пивной бочки.

Под его подошвами вновь захрустели кристаллы, когда спуск продолжился; на этом пути, выстеленном экзотическими растениями, осталось одолеть пару сотен ярдов, чтобы обойти тело и ступить на следующий склон. В данный момент и тем более в таком состоянии гигантозавр интересовал его меньше всего на свете. Времени было в обрез, а он мог бы вновь навестить эти места, ну, завтра, например, а еще лучше – послезавтра, прихватив заодно стереоскопическую камеру. Гигантозавр еще получит снимочек в печать, но ему придется подождать.

Второй холм оказался намного выше и потребовал больше сил для подъема. На его вершине должна была пролегать приблизительная граница дневной вылазки, и Стиву не терпелось взобраться на него и осмотреться, прежде чем пускаться в обратный путь. Рука человека, оставившая следы на холме, была столь же сильной сегодня, как и на заре времен.

Он окинул взором то, что лежало перед ним, помня о шныряющем в ночи призраке-мародере. Насколько он успел оценить, странное явление исчезло из виду перед наступлением рассвета. Столп мерцающего тумана, золотой хобот, спустившийся с небес, мог двигаться без видимой цели, возможно, все это и было не более чем обычный природный смерч, вызванный брожением сил в воздушных потоках. Ну, скажем, к нему мог примешаться какой-нибудь рой светляков, пара-другая банд ночных пчел с искрящимся оперением, подобные виды насекомых уже встречались, – однако инстинкт настаивал на том, что это был не просто столп тумана или смерч и движение его было целенаправленным.

К какой же, с позволения спросить, цели стремился он?

Отдуваясь, Стив взобрался наконец на самую вершину и посмотрел вниз – на грандиозную равнину – и там нашел ответ.

Кристаллическая растительность обрывалась еще до вершины холма все по той же идеально прямой линии. За ней светлым суглинком пологий склон спускался в долину и взбегал на дальней стороне к выси гор. Оба склона были скудно усеяны странными, желеобразными кучками студня, которые дрожали, не тая, в золотом сиянии солнца.

Издалека, на фоне высоких гор виднелось гигантское сооружение с плоским фасадом и высоким квадратным проемом ворот в центре. Здание было выложено из грандиозных плит молочно-белого пластика и отчасти врастало в песчаный холм. Никаких украшений, символов, орнаментов не тревожило его безмятежно-гладкую, сияющую поверхность. Никаких дорог не вело к открывшемуся впереди.

Загадочный дворец, больше похожий на производственное здание вроде фабрики, хранил дух чего-то нового, выстроенного совсем недавно – и в то же время чрезвычайно древнего. Такие сооружения, как правило, оставляют за собой лишь очень древние и могущественные цивилизации, исчезнувшие в веках. Словно бы тысячи лет стоял здесь этот завод и в то же время производил впечатление чего-то новенького, только что снятого с иголочки, и устроенного так, чтобы производить впечатление пустого, в то время как внутри мог оказаться настоящим троянским конем.

Иссиня-черные волосы Стива по мере того, как он знакомился с этим инопланетным сооружением, вставали дыбом. Одно было очевидно: на Оро присутствует разум. И вероятнее всего, золотая колонна, странница ночи, и была этой самой жизнью. Да, плотские земляне и смерчеподобные вихреобразные ороны испытают немало трудностей, пытаясь отыскать почву для взаимопонимания и сотрудничества, в то время как вражда и ненависть ни в какой почве не нуждаются.

Любопытство и осторожность тянули его в разные стороны. Первое требовало немедленно сойти в долину, а другое тащило назад, пока еще оставалось время. Стив взглянул на часы. Если он немедля пустится в обратный путь, то дома будет с наступлением темноты. То есть – какое там дома! – на корабле. А этот молочный дворец расположен как минимум в двух милях. Считай, целый час плестись туда и обратно, не говоря уже о том, что возвращаться придется на другой, повышенной скорости. Эх, придется обождать. Назавтра, быть может, останется больше времени.

Осторожность восторжествовала. Он осмотрел ближайшую кучку желе типа «студень-холодец»: плоский, чуть выступающий вверх этакой легкой шишечкой, зеленого цвета с голубыми полосками и множеством крохотных пузырьков, повисших в прозрачном веществе. Причем студень еще и пульсировал. Стив ковырнул его носком ботинка, как это делает вождь племени с попавшейся на его пути коровьей лепешкой, думая что-то вроде: «Ох уж эти непоседы-мустанги!» Лепешка отреагировала, вздувшись в центре, а затем медленно опустилась. Не амеба, решил он. Низшая форма жизни, но в то же время сложная. Лауре эта штука не понравилась однозначно. Она вспорхнула с плеча Стива, стоило только тому нагнуться над лепешкой, и выразила свои чувства тем, что сшибла в атаке несколько кристаллов.

Этот желеобразный блин не был в точности таким же, как его соседи-холодцы. Каждый из них был в своем роде – насквозь индивидуален. Работало старое правило: одна уникальная бабочка, один-разъединственный жук, одно-одинешенькое растение, одна из этих причудливых штуковин, назвать которые затруднялось воображение.

Последний взгляд на далекую и недоступную тайну в долине – и можно пускаться в обратный путь. Как только корабль появился в поле зрения, он ринулся вперед, точно блудный сын при виде отчего дома. Вокруг корабля обнаружились новые глубокие отпечатки трехпалых лап, оставленные кем-то большим и двуногим, приходившим в его отсутствие. Очевидно, некое неразумное животное слонялось здесь, ибо, судя по следам, не затруднилось даже обойти его, как следует, и осмотреть пришельца из космоса. Он сразу выбросил это существо из головы. Ведь это была одна и единственная в своем роде… как ее там?., тварь, в чем он был уверен.

Очутившись на корабле, Стив тут же замкнул все входы и выходы, которых было немного, так что ему со счета не сбиться, выдал Лауре пайку и проглотил свой скромный ужин. Затем вытащил бортовой журнал и внес запись о дневных происшествиях. Осмотрелся из купола. Багряные полосы заката вновь повисли над горизонтом. Задумчиво нахмурив чело, осмотрел он окружающую растительность. Что за хреновина, интересно, произвела все это на свет? И в какой еще холодец выльется все это в будущем? Да и как оно воспроизводится, в конце-то концов?! Даже инструктор-ксенобиолог затруднился бы дать ему прямой и однозначный ответ.

Массовая радикальная, всеохватывающая мутация подразумевает модификацию генов жестким радиоактивным излучением – настойчивыми и рассчитанными ударами. На такой легкой планете не может скопиться много радиоактивных элементов, славящихся в таблице Менделеева своей массой, и вряд ли радиация станет просто так изливаться с небес. Нет – здесь она, матушка-радиация, не хлещет с неба, не бьет из-под земли. Здесь она вообще, если говорить честно, – отсутствует.

Он был как-то по-особенному в этом уверен, потому что имел свой, специальный интерес и поклялся во что бы то ни стало вычислить загадку планеты Оро. Жесткая, проникающая радиация является вернейшим признаком присутствия радиоактивных элементов, которые, в крайнем случае, могут сгодиться в качестве топлива. На корабле найдется оборудование для такой задачи. Среди его игрушек были и счетчик космического излучения, и радиевая курочка, и электроскоп с золотыми листиками фольги. Покуда счетчик не зарегистрировал ничего экстраординарного, курочка ни разу не квохтала, кудахтала здесь одна Лаура. Он настроил электроскоп на положение «к земле», и лепестки его оставались по-прежнему горизонтальны. Атмосфера была сухой, ионизация – ничтожной, и листки могли не сворачиваться еще с неделю.

– Что-то неверно в моем предположении, – посетовал он, обращаясь к Лауре. – Шарики за ролики не заходят.

– Шар-рики за р-ролики, – преданно откликнулась Лаура. Она раскурочила здоровенный орех-пекан с дребезгом, от которого Стив заскрипел зубами. – Я же сказал, что это обреченный р-рейс. Обреченный кор-рабль. Не буду продавать. Нет, нет, проси, сколько хочешь, – не буду пр-родавать. Кто тр-резвый – тот рому тр-рес-нет! – Она сцапала еще орех, и как-то тускло на него посмотрела. – Кольца больше, чем у Сатур-рна. Кто лжец? Ур-ра! Она сошла в Серой бухте, на Тетисе. Лицо ее пр-рекрасно, но стан – еще чудесней.

– Слишком много говоришь, – не одобрил Стив.

– Я не пр-родажная, – вернулась она к теме. – Вот тебе ор-решек.

– Давай, – он подставил протянутую ладонь.

Встопорщив свою пеструю макушку, птица внимательно осмотрела ладонь, клюнула, с серьезным видом выбрала пекан и отдала ему. Стив раздавил его и грыз, пока раскочегаривался генератор. Ночь, казалось, только и ждала электросвета. Она наступала, стоило ему только коснуться выключателя.

С темнотой пришло острое чувство беспокойства. Купол не давал покоя: он светился, точно маяк, и не было никакой возможности притушить его. Маяки известны своей способностью привлекать всякую дрянь. Стив не желал оказаться в центре внимания, особенно в нынешних условиях, тем более – ночью. Длительный опыт общения породил царственное безразличие человека к инопланетному зверью, вне зависимости от его курьезности или свирепости, но инопланетный разум – это уже совсем другой разговор. Он был так переполнен впечатлениями минувшей ночи и тем, что в феномене ночного скитальца присутствует что-то до боли знакомое, что даже не задавался вопросом, имеет ли светящаяся колонна глаза и прочие органы чувств. Да и подумай об этом, уютнее бы не стало.

Какая-то чертовщина рассуждений еще бродила в его голове, когда он выключил иллюминацию, улегся и приготовился ко сну. Ничто не потревожило его в этот раз, но когда Стив проснулся с золотой зарей, его грудь была мокрой от пота, а Лаура вновь искала убежища на его плече.

За завтраком он неожиданно сказал Лауре:

– Да едят меня черти, если стану я расшибаться в лепешку, как однорукий на трехсменной вахте. Нам довелось столкнуться с силами неизвестного происхождения, не желающими убраться прочь. Все эти штабные вояки, супермены в креслах, должны предвидеть ситуации, которым не нашлось места в своде правил.

– Рыг! – с одобрением подтвердила Лаура.

– Кто сражается и удирает, живет до следующего дня сражения, – процитировал Стив. – Это поговорка разведслужбы. Прямо верхушка чистейшей мудрости, когда есть куда удрать. Нам – некуда.

– Крыг! – с энтузиазмом произнесла Лаура.

– Для дамы твои манеры просто никуда не годятся, – заявил ей Стив и продолжил: – Я не собираюсь проводить куцый остаток своей жизни, оглядываясь в страхе за плечо. Единственный способ спастись от сил неизвестного происхождения, это превратить их в силы известные и понятные. Как дядюшка Джо сказал Вилли, когда тащил его к дантисту: «Чем дольше откладываешь, тем хуже становится».

– Не бер-ри в голову! – проорала Лаура. – Крыг-кы-гыг!

Он посмотрел на нее в высшей степени неодобрительно.

– Итак, попробуем взять быка за рога. Такая тактика может сбить быка с толку больше, чем все остальное. – Он сцапал Лауру, засунул ее на место – в багажное отделение, и наглухо задвинул панель. – Наносим удар без промедления.

Забравшись в кресло пилота, Стив выжал старт. Хвостовые ракеты непокорно хлопнули пару раз вхолостую, прежде чем раздалось подавленное рычание. Ловко двигая рычагами и осваиваясь, он, наконец, выжал давление так, что весь корпус корабля содрогнулся, и передние дюзы стали наливаться вишнево-красным цветом. Корабль начал медленно подниматься с наклоном вперед. Огненный выхлоп в полмили длиной сверкнул, и корабль плавно взмыл вверх.

Развернувшийся корабль пророкотал над границей растительности, полем кристаллов и склоном позади него. Во вспышке, полыхнувшей над долиной, просияли тормозные ракеты. Это был рискованный трюк на столь ограниченном пространстве. Стив должен был скоординировать передний залп, задний выхлоп и горизонтальные струи вспомогательных дюз. Благоговейный ужас наблюдателей – все, что ему было необходимо. Судно приземлилось с пылом-жаром как раз на длинной молочной белизны крыше инопланетного дворца, соскользнуло по ней к склону холма и замерло.

– Человек! – прокричал он, решив особенно не церемониться. – Я – добрый! – Он подождал в кресле пилота, оглядываясь сквозь купол и ломая голову, что бы еще такое сказать.

– Я – слишком молод, чтобы умирать! – на всякий случай выкрикнул он.

Бросив взгляд на хронометр, Стив выждал еще немного. Вообще-то он и так уже достаточно громко постучался в их крышу – при посадке корабля, тут можно было разбудить и мертвого. Если внизу кто-то есть, они скоро повыскакивают, чтобы посмотреть, кто это там ставит стотонные бутылки на их крышу. Никто, однако, так и не появился. Он дал им полчаса форы на ответ, и все эти полчаса его ястребиный профиль оставался настроенным на атаку. Ничего не произошло. Тогда он встал, выпалил сгоряча: «Ах, так!» – и решительно покинул кресло пилота.

Освобожденная Лаура выкарабкалась на свет с нескрываемым раздражением – точно престарелая классная дама, чинно вступающая в комнату одинокого мужчины. Женщины в подобных случаях вели себя еще забавнее, так что Стив не придал значения такому поведению подруги. Отыскав ружье, он разблокировал люки и спрыгнул на крышу. Лаура явно нехотя последовала за ним, заняв свое место на плече с таким видом, словно бы оказывала ему высочайшую милость.

Приблизившись к самому краю крыши, он бросил взгляд вниз. Вид отвесной пропасти глубиной в пять сотен футов заставил его тут же отпрянуть назад. Под ногами в четырех сотнях футов находился вход, а сам Стив стоял на стофутовой ширины перемычке, увенчивавшей его. Единственный путь вниз вел к самому концу крыши и скатывался по склону, в который она была врыта.

Он покрыл как минимум милю, пока достиг этого самого склона, глаза его изучали странную загадочную поверхность крыши, но так и не нашли ни единой трещинки или зазора в мраморной глади. Несмотря на свои колоссальные размеры, здание было точно выточено из единого куска – факт, который никоим образом не разрушал дурных предчувствий. Что бы – или кто бы ни создал это, пигмеем он не был.

С уровня земли вход производил еще более величественное впечатление. Отыщись похожая брешь на другом конце строения, и он мог бы через проем запросто завести туда корабль и вывести через другой. Проще, чем иголку.

Отсутствие дверей у такого гигантского входа не казалось чем-то странным. Трудно представить, что за дверь могла бы заполнить его и на каких петлях или шарнирах она бы держалась, чтобы каждый входящий или выходящий мог бы свободно ее распахивать и закрывать. В последний раз предусмотрительно обшарив взором местность и убедившись, что долина по-прежнему неподвижна, он, очертя голову, ступил в проем и зажмурил глаза, привыкая к освещению более слабому, чем золотое сияние, оставшееся за спиной.

Впрочем, там, внутри, тоже был свет. Но совсем иной: бедный, призрачный и зеленоватый. Он исходил из пола, стен, потолка. И яркости вполне хватало, чтобы не оставить в помещении ни единой тени. Он потянул носом, когда органы чувств освоились в незнакомой обстановке: доносился сильный запах озона, смешанного с другими, неопределенными ароматами.

Справа и слева высились тысячи футов гигантских ярусов из прозрачных ящиков. Он подошел к ближайшему справа и внимательно изучил содержимое. Это были кубы примерно в ярд высотой, широкие и достаточно просторные, сделанные из материала, напоминающего наблюдательный купол корабля. Каждый из ящиков-аквариумов содержал три-четыре дюйма суглинка и высаженный в него кристалл. Двух одинаковых кристаллов, естественно, не было, одни попадались куцые и ветвистые, другие – большие и неописуемо сложные.

Погруженный в раздумья, он обошел ряд монстров, за ним обнаружил следующий, устроенный подобным же образом, и еще, и еще. И все – с кристаллами. Число и многообразие экспонатов повергли его в смятение и головокружение. Стив смог осмотреть лишь два нижних ряда из каждого штабеля, но они возвышались ряд за рядом над его головой и заканчивались почти у самого потолка, на высоте крыши. Общее количество клеток не поддавалось определению. То же самое находилось и слева. Тысячи и тысячи кристаллов. Присмотревшись внимательнее к одному превосходному экземпляру, он заметил, что на ящике приклеен небольшой, едва видимый ярлык, усеянный точками и гравированный ромбовидным завитком. Тщательный осмотр выявил, что поверхности всех клеток были отмечены схожим образом, отличаясь лишь количеством и узором точек. Несомненно, это был какой-то код, используемый в целях классификации.

– Оронский музей естественной истории, – произнес Стив почти благоговейным шепотом.

– Говор-рю тебе – это обр-реченный рейс, – вскрикнула Лаура с некоторой яростью, затем осеклась, ошарашенная собственным эхом, многократно отразившимся органными тонами: – Обречен-ный… обреченный…

– Священный Дым, да можешь ты помолчать! – прошипел Стив. Он пытался не спускать глаз с проема и одновременно оглядывался по сторонам. Однако голос его заглох в отдалении, так и не вызвав появления кого-то, желающего выяснить причину вторжения.

Стив торопливо пересек проход к следующему ряду экспонатов. Здесь были выставлены те самые желеобразные лепешки. Маленькие, размерами с циферблат наручных часов, несколько тысяч, и все – разные. Ничто не указывало, что они были живыми.

Обходя третью секцию, а также четвертую и пятую, он преодолел около мили пути по коридорам удивительного здания. Стив прошел мхи, лишаи и папоротники, все засушенные, однако чудесно сохранившиеся, и уже был готов переступить порог секции шестой – растений. Впрочем, похоже, он сбился со счета. В шестом ряду были жуки, в том числе и мотыльки, бабочки и еще какие-то странные незнакомые насекомые, напоминающие покрытых хитином колибри. Там не было ни единого экземпляра представителя благородного рода Scarabeus Anderii – в любом случае, если бы очередь дошла и до него, ему пришлось бы занять полку где-нибудь далеко выше этажом. Или пустая коробка еще ожидала жука?

Кто же сделал все это? Нет ли места среди этих ящиков и для него? И для Лауры? Он представил себя, застывшего навечно, окостеневшего, скрючившегося на корточках где-нибудь в семнадцатом ящике двадцать пятого ряда десятого яруса в какой-нибудь секции млекопитающих, с аккуратной табличкой, где в точном наборе точек выражено все отношение к нему – частице мироздания. Отвратительная вышла картина. Мурашки пробежали по спине при одной мысли о такой участи.

Выискивая неизвестно что, он все глубже проникал в глубины грандиозного помещения. Ни души, ни звука, ни следа, только этот вездесущий, все заглушающий запах и незыблемое мерное освещение. У него было чувство, что это место часто посещают, но всегда ненадолго. Не притормозив, чтобы присмотреться к деталям, которых и так уже накопилось сверх меры, он прошел громадный ящик, содержавший существо, сильно схожее с носорогом, только вот голова у него была бизонья, затем другие клетки – размерами еще больше, с такими же крупными экземплярами и соответствующими табличками.

Наконец он обошел ящик, занимавший половину ширины коридора. В нем хранился прадед всех деревьев и прапрадед всех без исключения гадов. Как раз за этой монументальной стеклянной коробкой высились пятисотфутовые стеллажи с металлическими полками, каждая с кнопкой в полированной двери, и каждая украшена загадочным орнаментом точек.

Собравшись с духом, он нажал кнопку ближайшей полки. Дверца отъехала в сторону со звонким щелчком. Содержимое шкафчика разочаровало: он был забит прозрачными полосками, усеянными точками.

– Суперкаталог, – восхищенно прошептал Стив. – Старик профессор Джанкин отдал бы правую руку на отсечение ферулой, чтобы оказаться здесь.

– Правую руку, пр-равую р-руку, – пробормотала Лаура низким, неуверенным голосом.

Он снова метнул в нее непонимающий взор и укоризненно покачал головой. Она вновь заволновалась, захорохорилась, выказывая быстро возрастающие признаки беспокойства.

– В чем дело, цыпа?

Она клюнула его в ухо и обратила сверкающий взор в направление входа, взволнованно переступая по его плечу. Хохолок ее приподнялся: перья на шейке встопорщились в широкий воротник. Испуганное квохтанье раздалось из ее музыкального клюва, и она чуть не заползла за пазуху его космолетной куртки.

– Проклятие! – вырвалось у Стива. Он ринулся в сторону, промчался за шкафы и наконец заскочил в коридорчик ярдов десяти шириной. Ружье было уже наготове, и палец лежал, как полагается, на спусковом крючке, меж тем как Стив продолжал смотреть перед собой, свободной рукой поглаживая Лауру. Она прильнула к нему, терлась головкой в самые чувствительные участки шеи и вообще пыталась спрятаться под его широким подбородком.

– Спокойно, дорогуша, – шепнул он. – Только держи себя в руках, не бросай Стива – и все будет в порядке.

Она покорно притихла, но он чувствовал, как трепещет ее тельце, готовое взорваться от нового приступа страха. Его сердце тоже забилось чаще – в унисон ей, хотя он не мог ни видеть, ни слышать ничего, оправдывающего страх.

Пока он так наблюдал и выжидал в абсолютной тишине, освещение стало прибывать – зеленоватые тона сменились золотыми. И внезапно он понял, что приближается. Стив знал, что это. Он присел на корточки, стараясь сделаться маленьким и незаметным. Теперь его сердце само собой начало трепыхаться в груди, и никакой рассудок не мог охладить его до нормального, мерного биения. Общее и жуткое спокойствие приближающегося было невыносимо. Сокрушающие удары увесистой стопы или копыта были бы сущим утешением по сравнению с этим. Колоссы не имеют права красться, как призраки.

И вот золотое сияние восстало, окончательно растопив зеленое излучение, исходившее с пола, отчего мириады ящиков тут же вспыхнули всем великолепием стеклянных граней. Сияние усиливалось до блеска золотого неба и даже превосходило его яркостью и жаром. Оно проницало, затмевало все мысли и чувства, не оставляло ни краешка темноты, в которой можно было спрятаться, никакого приюта для крошечной твари по имени человек.

Оно полыхало, точно встающее над горизонтом солнце или же нечто, извлеченное из самого солнца, и это излучение повергало коленопреклоненного наблюдателя в смятение. Он яростно боролся, чтобы вновь обрести владычество над своим умом, приструнить его, подчинить собственной воле – но тщетно.

По его вытянувшемуся лицу струился пот. Стив уловил краешек отблеска колонны, появившейся между рядами центрального прохода. Он увидел слепящую нить полированного золота, в котором мерцала чистая белая звезда, затем неистовое кипение, казалось, заполнило его череп, и он взорвался облаком крошечных пузырьков.

Все ниже, ниже и ниже плыл он сквозь мириады пузырей, водоворотов и брызг, фонтанов радужной пены, что сверкала и переливалась всеми вообразимыми цветами. И все это время его сознание лихорадочно пыталось сопротивляться и вытащить душу на поверхность. Глубоко, до самых нижних уровней тонул он, пока пузыри не закрутились вокруг, сверкая миллионами оттенков. Тут его продвижение замедлилось. Постепенно пузыри и пена остановили свое кружение, разворачиваясь в противоположном направлении. Он поднимался! Он поднимался целую жизнь, всплывая невесомо, точно во сне.

И вот последний из пузырей всплыл на поверхность, оставив его в кратковременном тупике небытия, затем Стив обнаружил себя распростершимся на полу с совершенно шокированной Лаурой, вцепившейся в рукав. Он сморгнул – медленно, несколько раз. Глаза были переутомлены и воспалены. Сердце еще колотилось, и ноги тряслись от напряжения. Оставалось неприятное ощущение в желудке, точно живое напоминание о страшном давнем потрясении. Он не сразу встал с пола: тело не слушалось, сознание смешалось. Пока рассудок возвращался к нему вместе с самообладанием, он лежал, осознавая, что вторгшаяся в него золотая субстанция удалилась и освещение в гигантском помещении стало прежним: мягким и чуть зеленоватым, разгоняющим тени. Затем глаза отыскали циферблат, и он резко приподнялся на локте – оказывается, он валялся здесь уже два часа.

С трудом он встал на трясущиеся ноги. Вглядевшись в грандиозное скопище аквариумов, он увидел, что ничего не изменилось. Все осталось на своих местах. Инстинкт или интуиция подсказали ему, что золотой посетитель ушел и что когда-нибудь он, Стив, еще займет свое законное место в этом стеклянном дворце. Не обеспокоило ли хозяина присутствие постороннего? Может, ему не просто разрешили войти, может, все это было попыткой заманить его? И почему его выпустили? А корабль? Не сделал ли хозяин здешнего мира чего-нибудь с кораблем?..

Схватив свое бесполезное ружье, Стив осмотрел его. Затем поместил Лауру на плечо, куда она сама не могла забраться от слабости и страха. Она, родная, вцепилась, пьяно покачиваясь. Тогда он двинулся в глубь музея.

– Думаю, мы в безопасности, дорогуша, – говорил он ей. – Верно, мы птицы слишком низкого полета, чтобы обеспокоить хозяина этой клетки. Чем скорее мы поймем, с кем связались, тем лучше. Мы должны знать, что против нас.

– Я дальше не ходок! – заявила Лаура. – Полный назад!

Он сделал шаг, отказываясь признать, что его нервная система находится на пределе и что взвинченный, как никогда, он упадет от любого нового потрясения. Не то чтобы боялся, тут было что-то другое, чего он даже не мог определить.

Пройдя последний ряд штабелей, он наткнулся на какой-то странный механизм. Сложным и головоломным был этот агрегат, и производил он ту самую кристаллическую растительность. Рядом стояла другая, совершенно иным образом устроенная машинерия, выдававшая на-гора какую-то рогатую ящерицу. Не оставалось никаких сомнений и насчет процесса производства, так как сборка происходила прямо на глазах. Через пару часов изделия были бы совершенно готовы, им не хватало лишь… не хватало лишь…

Волосы его встали дыбом, и он бросился вон. Бесконечные машины – и все разные, производящие растения, жуков, птиц, грибы. Все было сделано электропоникой: словно кирпич за кирпичом, атом наращивался на атоме, чтобы в результате построить дом. Это не было синтезом, здесь проходил настоящий монтаж – конвейерная сборка, вроде той, что ведется на производствах точной электроники. В каждой из этих машин, он знал, был какой-то ключ, код или шифр, какой-то головоломный ноу-хау невообразимой сложности, отвечавший за точность исполнения образца. Сами же образцы были уникальны и бесконечно разнообразны.

Местами попадались и бездействующие аппараты, уже выполнившие свою задачу. Попадались целые россыпи всевозможной механики и деталей: что-то разобранное, что-то в ремонте, что-то приготовленное к модификации. Стив замер перед машиной, которая только что завершила работу. Механизм обрабатывал мотылька с искусно выведенным узором теней на крыльях, этот крылатый шедевр казался творением рук гениального ювелира. Созданное было совершенно – иного слова было не подобрать ни на каком языке. Все это ждало лишь…

Одного недоставало этому мотыльку – дыхания жизни. Бисеринки пота появились на лбу. Стив выбросил из головы множество диких мыслей и предположений. Насущно важно было сохранить здравость рассудка, отвлечь внимание. «Выброси из головы, – твердил он себе, – отрешись, сосредоточься на другом!» Он цепко зафиксировал внимание на громадном, отчасти разобранном механизме, лежавшем поблизости. Внутренности агрегата были разверсты, открывая великое множество проволочных колец тускло-серой проволоки. Обрезки такой же проволоки были разбросаны по полу.

Подняв короткий кусок, он подивился его тяжести. Сняв наручные часы, Стив открыл заднюю крышку и поднес проволоку к механизму. Главный камень венерианского дымчатого циркона немедленно осветился. Венерианский дымчатый циркон неизменно фосфоресцировал в присутствии близкой радиации. Неизвестный металл с планеты Оро мог бы послужить горючим. Сердце Стива так и подпрыгнуло в груди.

Может, стоило бы ухватить моток побольше да отволочь на корабль? Но металла понадобилось бы куда больше, чем он бы смог унести. И стоит ли надрываться, если Кингстон-Кейновский двигатель вообще не примет проволоку? А вдруг после кражи этого мотка, когда он вернется за следующим, его уже будет ждать ловушка?

Всегда стоит сначала остановиться да подумать, особенно если у тебя есть на это время; еще одно фундаментальное правило разведслужбы. Прикарманив небольшой кусочек проволоки, он стал искать, нет ли поблизости еще таких развороченных машин. Поиски завели его в глубину лабиринтов прозрачных коридоров, и все труднее становилось помнить о намеченной задаче. Попалась, например, настоящая собака, стоявшая в прозрачной клетке, точно изваяние, в долгом, затянувшемся ожидании. Это животное могло называться как угодно, но, несомненно, было прототипом земной собаки. Невозможно было ни остановиться, ни вглядеться пристальнее. Точно так же нельзя было пропустить другое, еще более знакомое, еще более родное, что наверняка еще не раз бы попалось здесь.

В процессе поисков Стив собрал семь разнокалиберных проволок. Австралийский попугай за стеклом завершил его странствия. Птица замерла в своей стеклянной клетке: голубой хохолок вздернут, алая грудка выпячена, светлый взор замер – ни жизни в нем, ни смерти. Тут Лаура закатила настоящую истерику, и исполинский холл огласился завываниями, стонами и проклятиями, отразившимися в смутном далеке. Ответ пришел мгновенно, и Лаура тут же притихла, как мышь, она явно больше не желала получать отзывы на свои выкидоны.

Стив еще быстрее устремился вдоль могучих рядов экспозиционных ящиков, уже не уделяя им внимания. Проскочил гигантский проем выхода, вскарабкался по глинистому склону к поверхности крыши почти с той же скоростью, с какой съезжал отсюда. Стив тяжело дышал, когда достиг судна.

Первым делом надо было проверить, не проник ли кто-нибудь на корабль. Внутри никого не оказалось. Он осмотрел оставленные приборы. Лепестки электроскопа свернулись. Зарядив их, он смотрел, как они распускаются и складываются снова. Счетчик показал избыток радиации. Курочка энергично заквохтала. Как же он промахнулся – надо было свериться с приборами еще при посадке на крышу. Однако никакого значения это открытие уже не имело. Приборы показали бы излучение, но откуда он мог знать, что именно там радиоактивного – под крышей?

Лаура стала клевать, но без аппетита. Стив поддержал компанию, ел он бесстрастно и торопливо. Затем достал образцы проволоки. Здесь, естественно, не было двух с одинаковым сечением. Одна была слишком толста, чтобы войти в приемные гнезда Кингстон-Кейновских моторов. Но начать почему-то захотелось именно с нее. Полчаса ушло на то, чтобы подпилить кусок тускло-серого провода до подходящего диаметра. Вставив его, он привел рычаги в положение минимального прогрева двигателя и нажал кнопку старта. Ничего не произошло.

Он нахмурился и с досады прикусил губу. Он подумал, что в далеком будущем появятся двигатели получше, чем эти выносливые, но слишком уж избалованные Кингстон-Кейны, – двигатели, которые будут потреблять все – от арматуры до старых башмаков. Плотности и радиоактивности, видите ли, было недостаточно для этих Кингстон-Кейнов; металлическая смесь металла должна быть пропорциональной и строго выверенной либо хотя бы приблизительно соответствовать стандартам, чтобы устроить двигатели.

Стив вернулся к Кингстон-Кейнам и вытащил подпиленные проволоки. Он увидел, что на концах они оплавились. Видимо, не сработало зажигание. Сбой где-то в системе – это можно сказать вполне определенно. Заменив проволоку, он вернулся к штурвалу и включил зажигание. Хвостовые ракеты тут же вспыхнули с низким ревом, в то время как шкала показала шестьдесят процентов от нормального заряда. Недостаточно.

Многие люди в такой момент легко теряют самообладание. Стив к таким не относился. Потрясением кулаков и проклятиями ничего не добьешься. Он пошарил в кармане, достал третий экземпляр, заменил второй и хладнокровно проверил. Опять не повезло. Четвертый также дал сбой. По непонятным причинам пятая проба дала серию знакомых коротких выстрелов и основательно сотрясла корпус судна, причем стрелка на приборе резко и неопределенно качнулась между минимумом и максимумом. Он живо представил, как разведывательные корабли скачут сквозь космос с подвесными моторами. В любом случае, пятый образец не устраивал. Он испробовал шестой, чувствуя, что удача удаляется все быстрее. Шестой подвел, радостно взревев на ста восьмидесяти процентах от нужной мощности. И лишь седьмой сработал.

Он выбросил все, кроме остатков от седьмой проволоки. Калибром она была такова, что вполне входила в приемный патрубок. С виду она была точно потемневшая медь, только потверже и потяжелее. Если бы нашлось хотя бы с тысячу ярдов такого диметра, и если бы ему удалось их успешно притащить на корабль, и кабы золотой колосс не пришел разрушить его скромные планы по ограблению музея, то он смог бы взлететь. Тогда бы Стив мог добраться и до чего-нибудь более цивилизованного. Его будущее зиждилось теперь на кошмарном выборе из многих «если».

Самый очевидный способ добыть жизненно необходимое сокровище был прост: пробить дыру в крыше, забросить туда трос и вытянуть проволоку с помощью миниатюрной корабельной лебедки. Проблема: как пробить дырку без взрывчатки? Единственный ответ, который он смог найти, состоял в том, что крышу можно было просверлить, заполнить дыру тем, что имелось среди боеприпасов, произнести молитву за успешное начинание и подорвать искрой от динамо. Попытка осуществить задуманное не удалась. Сверлильный бур погнулся так, будто пытался вгрызться в алмаз. Тогда Стив достал ружье и всадил заряд в неподатливую крышу. Ракета взорвалась с сокрушительным треском, и осколки оболочки с воем унеслись в небо. На месте взрыва остались пятно копоти и пара едва заметных царапин.

Что ж, предстояло спуститься вниз и попытаться унести на собственном горбу, сколько получится. Причем двигаться надо было как можно скорее. Ночь приближалась, а у него не было ни малейшего желания встречаться в темноте с золотым смерчем. Хватало и дневных впечатлений. Об остальных проблемах не хотелось и думать.

Замкнув Лауру, он возвратился в здание, торопясь к машинному отделению в глубине помещения. Он ни на чем не заострял взгляда. Сейчас ему было не до изучения загадок природы. Проволока – и только проволока – вот все, что интересовало его сейчас.

Он пустился на розыски провода, и его рассудок пылал роковым огнем страсти. Половина его рассудка, и лучшая, надо сказать, половина, не дремала, с минуты на минуту ожидая прибытия золотого столпа. Другая лихорадочно вычисляла пути к бегству. Внешне столь противоречивое состояние ума никак не проявлялось: поиск его был спокоен, уверен, методичен.

Минут через десять Стив нашел здоровенный моток того самого металла с какой-то хитрой насечкой – все это богатство валялось у корпуса разобранного станка. Он попробовал откатить его в сторону, но не сдвинул ни на дюйм. Одному эта штука была явно не по плечу. Для доставки на крышу ему предстояло порезать моток на куски и сделать несколько вылазок, чтобы переправить на корабль. Однако задачу усложняло то, что часть колец в мотке сплавилась. И это называется – уже у цели! Свобода висела на волоске, он не смог поставить груз вертикально. Стив пробормотал несколько Лауриных ругательств.

Хотя резаки у него были наготове, он решил пройти дальше, прежде чем приступить к такой трудной и неблагодарной работе. Это было мудрая мысль, ибо еще через какую-то сотню ярдов он набрел на другой моток, круглый как колесо, в добром состоянии, удобный для качения и разматывания. Но даже он был чересчур тяжел – передвигать его можно было лишь на пределе сил, растягивая мускулы, перекатывая, точно исполинскую ворованную покрышку.

Несколько раз он останавливался, чтобы перевести дыхание, и бросал моток у выставочных ящиков. Один из ящиков содрогнулся от удара, и его светящиеся паукообразные обитатели забегали, изображая жизнь в момент стимуляции. Его врожденная брезгливость к паукам становилась все сильнее, в то время как бег насекомых становился все живее. Он не стал задерживаться в таком месте и покатил моток дальше.

Багряные полосы вновь прорезали горизонт, когда он прокатил свою добычу через громадный проем и достиг насыпи. Тут он остановился, нарезал проволоки, крепко ухватился за свободный конец и стал карабкаться вверх, утягивая его за собой. Проволока беспрепятственно разматывалась до самого верха: добравшись до корабля, он закрепил конец на блоке микроподъемника и включил намотку.

Ночь упала стремглав, точно кинжал разбойника. Руки слегка дрожали, но вытянутое лицо Стива было бесстрастно, когда он старательно пропускал проволоку сквозь инжектор-патрубок и оттуда – в топливное отверстие Кингстон-Кейна. Закончив работу, он отодвинул дверцу, за которой скрывалась Лаура, и дал ей фруктов, собранных с дерева Орона. Она как-то меланхолично приняла угощение, подавленная и явно не расположенная к общению.

– Побудь еще там, цыпа, – утешил он ее. – Если повезет, мы выберемся отсюда домой.

Поместив ее обратно в багажник, он забрался в кресло пилота, включил прожекторы, посмотрел, как они пронзают мрак, упираясь в скалу впереди. Затем выжал стартер и прогрел дюзы. Их рев был яростен и горяч. Нагрузка была на семьдесят процентов выше нормы, и приходилось соблюдать особую осторожность в управлении и регулировке, чтобы не расплавить корму, когда удача идет в руки. Он чувствовал непривычное хладнокровие, словно каждая минута уже была сочтена.

Прогревая трубки Вентури, он дал пару прерывистых выстрелов с правого борта и увидел, как уходит в сторону утес и корабль проворачивается на брюхе. Еще один легкий холостой выстрел из дюз, и он направит корабль носом к краю исполинской крыши. Там мерещилась во мраке ясная аура, и он выключил прожектора, чтобы лучше разглядеть ее сияние.

Это был желтый смерч, сверкавший за краем противоположного склона. Электрическая дрожь пробрала затылок, когда он разглядел, что это такое. Смерч усиливался, рос. Глаза Стива напряженно смотрели сквозь пелену ночи, руки примерзли к рычагам управления. Пот проступил на спине. Лаура молчала, как неживая, даже не шуршала, как обычно. Верно, и она перетрусила не на шутку.

Мощным усилием воли он перевел рычаг на пару делений, удлиняя пламя кормовых дюз. Содрогаясь всем телом, корабль приподнялся. Собравшись с силами, Стив непослушными руками включил старт. С душераздирающим скрипом, отразившимся от скалы громовым эхом, небольшой корабль устремился вперед и вверх на столпе огня. Сквозь купол Стив улавливал короткие вспышки гигантской золотой колонны, величественно шествующей над вершиной холма, и в следующее мгновение направил хвост вниз, стрелой метнувшись к звездам.

Несказанное облегчение переполнило его душу, хотя он сам так и не осознал причины страха. Но облегчение было столь велико, что о прочих трудностях он уже не думал. Однако Стив был уверен, что в большом космосе он рано или поздно услышит знакомую морзянку Службы Разведки. И один-единственный сигнал выведет его из небесного лабиринта.

Удача не покидала его и после старта. Оптимистические прогнозы подтвердились, когда на двадцать седьмые сутки полета среди неопознанных созвездий он обнаружил отчетливую пульсацию Гидры-III. Этот прерывистый сигнал показался ему светом домашнего очага.

Из его груди вырвался вопль торжества, и Стив подумал, что только Лаура может услышать его. Он не подозревал, что его могли услышать где-нибудь еще.

А там, на далекой уже Оро, в глубинах мастерской монстров, золотой гигант замер, словно бы прислушиваясь. Затем он скользнул вдоль бокового придела и добрался до картотеки. Отделение открылось. Оттуда были извлечены две стеклянные ленточки.

На мгновение они соприкоснулись с загадочным веществом, составлявшем тело Орона, и покрылись сложным крапом крошечных точек. Золотой смерч возвратился к багажному отделению, и дверь закрылась. Золотое сияние с заключенными в нем звездами скользнуло в секцию машин.

В упрощенном смысле одна из табличек гласила: «Двуногое, прямоходящее, розовокожее, человек разумный типа Р.739, обитает на планете Сол III. Сборщик БДБ – умеренно успешно».

Точно так же на другой табличке было записано: «Плоскокрылое крупное, кривоклювое, многоцветное, табачный макао типа К.8, обитает на Сол III. Сборщик БДБ – умеренно успешно».

Но сверкающий коллекционер уже забыл о своих коротких заметках. Он вдыхал свою сущность в ювелирно исполненного мотылька.