"Женское лицо разведки" - читать интересную книгу автора (Павлов Виталий)

Глава седьмая. Молчаливое мужество

Рассказав о советских разведчицах, большинство из которых я знал лично или к делам которых имел отношение на протяжении службы во внешней разведке, не могу ограничивать свои воспоминания и размышления судьбами тех, действительно мужественных, женщин, которые непосредственно участвовали в разведывательной деятельности внешней разведки.

Да, разведывательная деятельность, как читатель мог убедиться, требует не просто наличия в характере таких качеств, как острота восприятия окружающего мира, большая выдержка и терпеливость, смелость и мужество. Проявление этих черт характера необходимо не только в какие-то отдельные моменты экстремальных ситуаций, а постоянно, ежечасно и ежеминутно на протяжении всей служебной командировки. А она, как мы видели, порою продолжается и десять, и пятнадцать лет.

Поэтому можно только удивляться такому огромному запасу мужества, которого хватило разведчицам «Бир», «Жанне», «Веге» на трудно вообразимый длительный период в полтора десятка лет.

Однако есть категория женщин, которые сами не участвуют в процессе разведывательной работы, но постоянно имеют самые непосредственные отношения с теми, кто осуществляет такую деятельность. И не просто отношение, а близость, кровные связи. Они ждут возвращения своих близких, окончания разлуки с ними, которая порою затягивается на еще большие сроки, чем служебная командировка, из-за неблагоприятного развития ситуации: арест и заключение в тюрьму.

Это мужество проявляют матери, жены, а порою и дети. Ожидание возвращения близкого человека наполнено тревожными думами, постоянным беспокойством и болезненными реакциями на поступающие известия из-за рубежа о происходящих там каких-то «нештатных событиях».

Оттого, что эти переживания приходится к тому же скрывать от окружающих, поскольку строгая конспирация причин отсутствия мужа, сына, отца обусловлена характером их разведывательной профессии, делает их еще тяжелее, лишая сочувствия и понимания.

Ведь подобные тягостные разлуки сотен тысяч солдатских жен во время войны немного облегчает общая судьба, переживаемая народом, а горе многих вдов находит живой отклик в сердцах не только близких им людей, а и всего общества.

В случае же разлук жен со своими мужьями-разведчиками им приходится затаивать глубоко в себе свои горестные думы и опасения.

Многолетние муки разлуки воспеты Гомером в греческой мифологической поэме об Одиссее.

Но Пенелопа переживала свою разлуку не в одиночестве. Ее окружение знало, что Одиссей отправился в долгое плавание, и разделяло с Пенелопой ее уверенность в его благополучном возвращении. Ей было куда легче переносить разлуку, оставаясь всеми уважаемой верной женой.

А каково было молодой жене Рихарда Зорге, Кате Максимовой, оставленной один на один в полной неопределенности сроков его возможного возвращения да к тому же еще с обрушившейся на нее необоснованной репрессией? Или семье В. Фишера — Елене Степановне и дочке Эвелине? Они долгие девять лет ожидали возвращения мужа и отца и вдруг узнали, что он арестован и осужден к тюремному заключению на тридцать лет!

И хотя таких разлук в нелегальной разведке было не так уж много, поскольку большинство разведчиков и разведчиц работали супружескими парами, доля их в балансе деятельности этой службы велика. Тем более что аналогичные переживания многочисленных разлук есть и у супружеских пар с их близкими — родителями, детьми.

Считаю, что деятельность внешней разведки, ее успехи связаны и с этой областью человеческих переживаний. Поэтому я и решил в этой заключительной главе обратить внимание на то, как матери, сестры и жены наших славных разведчиков «заочно» вместе с ними участвуют в их работе.

Молодой князь Андрей Яковлевич Хилков, родившийся в 1776 году в семье, принадлежащей к одному из наиболее древних и приближенных к царям родов России, в возрасте 21 года был направлен царем Петром I в Италию на обучение морскому делу.

Он был уже женат на дочери окольничего Василия Михайловича Ерохина, Марии Васильевне, и у них уже родилась дочь Ирина.

«Трудно было Андрею, которому едва минул 21 год, расставаться с молодой женой и новорожденной дочерью Ириной, которую и видеть-то практически не довелось».

Так, молодые супруги, не успев еще насладиться счастьем супружеской жизни, а Андрей — почувствовать себя отцом, вынуждены были расстаться почти на три года.

Для Андрея это были годы напряженной учебы, не оставлявшей времени для тоски по родным.

Но для молодой супруги и матери только забота о новорожденной и радость ее первых шагов в жизни смягчали тоску о любимом муже. Да и по тем временам не положено было Марии Васильевне вслух выражать свои переживания. Ведь муж выполнял царское задание и ее участь была как бы частью обязанностей мужа, находившегося на важной государевой службе.

Когда Андрей Яковлевич вернулся из Италии, царь Петр I был так удовлетворен его успехами, увидев в нем перспективного дипломата и разведчика, что в том же году в июле месяце направил А. Хилкова с ответственной миссией в Швецию . Эта долгосрочная командировка князя Андрея Хилкова оказалась не только длительной, почти восемнадцатилетней, но и бесконечной для него. Он так и не смог живым вернуться к своим родным. Не смог обнять молодую жену, порадоваться уже взрослой, 21-летней, дочери. Ирину он оставил в возрасте 3 лет, когда ребенок только начинает понимать и ценить наряду с любовью матери и авторитет отца.

Андрей Хилков прибыл в Швецию в начале августа, а 30 августа царь Петр I объявил Швеции войну, которая с небольшими перемириями продолжалась целых 18 лет. И все это время Андрей Хилков находился на важном для царя посту в Швеции, он успешно выполнял, прежде всего разведывательные задачи, хотя и был дипломатическим представителем Петра I. Царь не отзывал, а наоборот, задерживал его там, не обменивал ни на шведского посла, ни на шведских военнопленных, хотя возможность для этого предоставлялась не раз. Получилось, что исключительные разведывательные способности Андрея Хилкова, его старательность и стремление приносить максимальную пользу России в войне с Швецией способствовали продлению его личных переживаний и тоски по любимым Марии и Ирине.

Но чрезмерная занятость и нелегкие условия жизни в плену у шведов, которые он считал «хуже турецких», не давали ему возможности расслабиться. О том, как он скучал по семье, архивы умалчивают, хотя в них сохраняется обширная переписка, а вернее сообщения Андрея Хилкова о событиях в Швеции и добытых им разведывательных сведениях.

А вот каково было его молодой жене Марии Васильевне и дочке Ирине? Мария Васильевна только про себя испытывала порой нестерпимую муку тоски и нерастраченной любви к мужу. Лишь заботы и радости, доставляемые ей взрослеющей Ириной, как-то сглаживали ее переживания. Вслух выразить их она не могла, ибо в ту далекую эпоху непрерывной войны и длительной солдатской службы разлуки с мужьями, особенно находившимися на государевой службе, были обычным явлением. Ведь никому не положено было роптать на службу царю, а женщинам — тем более.

Когда подросла дочь, они могли только пожаловаться друг другу на их «сиротство», отсутствие мужчины дома. Ирине особенно не хватало отца, которого она очень смутно помнила, но увидеть которого все долгие годы разлуки страстно желала.

Читая сегодня историю самоотверженной службы Андрея Хилкова интересам России, становится обидно за его молодую семью, лишенную в силу сложившихся обстоятельств элементарного счастья жить вместе с любимым. И тем более глубоко соболезнуешь им, зная, что их ожидание увенчалось не воссоединением, а печальной встречей с гробом, доставленным с чужбины, где закончил свой жизненный путь славный российский разведчик-патриот Андрей Яковлевич Хилков.

Таков был горький финал этих спрятанных под покровом соблюдения тогдашних традиций грустных переживаний двух молодых женщин. Ведь Марии едва исполнилось 40 лет, а дочери — 21 год.

Некоторым утешением их были официальные почести, торжественное погребение Андрея Хилкова и похвальная оценка его службы самим царем Петром I.

В память о себе Андрей Хилков своим родным и всем россиянам оставил обстоятельный труд под названием «Ядро российской истории», написанный им совместно с другом Манкиевым в неволе, переданный Александром Ильичом Манкиевым перед смертью дочери Андрея. Эта их совместная работа была издана, оказалась очень популярной и выдержала три издания.

Сегодня мы чтим его патриотические заслуги перед Россией и с глубоким уважением отмечаем молчаливое мужество Марии Васильевны и Ирины Андреевны Хилковых.

Печальная судьба, постигла двух самых близких женщин выдающегося советского разведчика Дмитрия Александровича Быстролетова — его мать Клавдию Дмитриевну и жену — чешку — красавицы Иоланту. Д. А. Быстролетов, блестяще себя показавший за десятилетие разведывательной работы за рубежом, не избежал страшных ежовских репрессий и прошел шестнадцатилетний круг ада исправительно-трудовых лагерей, выйдя из него физически искалеченным, но психически не сломленным, сохранившим свой оптимизм, моральные и патриотические принципы. Но его близкие и горячо любимые женщины погибли. Их молчаливое мужество не выдержало тяжелого испытания.

Эти страшные страницы в истории России не должны оставаться в тени, о них надо кричать, чтобы зверские мучения, обрушенные Ежовым и Берией и сотнями их прихлебателей на наш народ, стали известны всем, невзирая ни на что!

В общем — «нет повести печальнее»… Судьба близких людей разведчика Д. А. Быстролетова аналогична трагедии Рихарда Зорге и многих других советских разведчиков. Об их личных судьбах я уже говорил. Но о судьбах их жен и матерей, детей и других близких родственников в нашем обществе мало что известно, кроме того, что они попадали под нечеловеческие указы Сталина, были посажены в лагеря, сосланы в Сибирь, а дети переданы в детские дома. Надеюсь, из приводимых мною отдельных историй читатель сможет представить хотя бы частично ту ужасающую картину страданий и мучений невинных жертв изощренной системы уничтожения сотен тысяч советских людей, созданной палачами Ежовым и Берией .

Дмитрий Александрович Быстролетов родился 3 января 1901 года в Крыму. Он был незаконнорожденным сыном графа Александра Николаевича Толстого и сельской учительницы Клавдии Дмитриевны Быстролетовой. В 1917 году, в 16-летнем возрасте, был удостоен по царскому указу графского титула.

Благодаря материальной поддержке отца он получил хорошее образование и воспитание, окончил гимназию и мореходное училище, изучил несколько иностранных языков.

В 1921 году он эмигрировал в Турцию, а в 1922 году перебрался в Чехословакию, где окончил юридический факультет университета и получил диплом доктора юриспруденции. Там он женился на чешской красавице Иоланте.

К 1925 году он привлек внимание резидента внешней разведки в Праге и стал использоваться легальной резидентурой для исполнения отдельных разведывательных поручений.

Увидев в нем большие способности к разведывательной работе, резидент рекомендовал его ИНО НКВД. В Москве, куда Быстролетов был направлен, его принял начальник ИНО А. Х. Артузов и зачислил в негласные сотрудники внешней разведки.

В течение пяти лет, начиная с 1925 года, на разведывательной работе в Праге Дмитрий Александрович зарекомендовал себя исключительно способным вербовщиком. Он сумел провести вербовку нескольких агентов, в том числе шифровальщика, добыв для внешней разведки французский шифр.

В 1930 году советское торгпредство рекомендовало его для поступления в Академию внешней торговли в Москве. Одновременно резидент внешней разведки, получив перевод в Берлин, предложил Д. А. Быстролетову выехать с ним в Германию для работы там в качестве нелегала.

Интересен эпизод, относящийся к этому времени, описанный Д. А. Быстролетовым в его воспоминаниях .

«Мы с женой не спали всю ночь. Она уговаривала меня не ехать в Москву. Я согласился с нею, но, когда явился резидент, неожиданно дал свое согласие… “Да, я отправляюсь с вами”.

У жены подкосились ноги».

Жена осталась временно в Праге, а он выехал якобы в Москву и исчез по дороге. С этого момента он на шесть лет перестал быть Дмитрием Быстролетовым и превратился в разведчика-нелегала под псевдонимом первоначально «Андрей», а затем под многими другими кодовыми именами. Жена Иоланта на каком-то этапе присоединилась к нему и также под разными именами помогала ему в разведывательной деятельности.

За эти шесть лет разведчик «Андрей» добился необыкновенных успехов. Он завербовал ряд шифровальщиков, в том числе двух в Англии (высококлассного английского специалиста в области шифра — «Арно» и шифровальщика британского МИД — «Мага»), добыл до десятка шифров европейских государств, в том числе Германии, Италии, Турции. Оценки его работы ИНО были самые высокие.

В 1936 году он был вызван в Москву для отдыха и подготовки очень ответственного нового задания по Германии. Там ему предстояло восстановить связь с ценным источником, офицером фашистских вооруженных сил.

После отдыха Быстролетов как один из лучших разведчиков внешней разведки был представлен Ежову начальником ИНО Слуцким. Он доложил наркому о новом задании Д. Быстролетова: выехать с женой под видом голландцев в Индию, легализоваться там в качестве владельца плантации и члена местной фашистской организации и затем переехать в Германию в качестве убежденного сторонника Гитлера.

Ежов утвердил задание, вручил ему личное оружие с надписью «За бесстрашие и беспощадность» и обещал всяческие награды. Однако отъезд разведчика затягивали. В Москве семью Быстролетова поселили в доме, где проживали сотрудники государственных учреждений, в том числе многие разведчики.

Когда Д. Быстролетов женился на Иоланте в 1927 году, ему было 26 лет. В тот период он писал:

«Наконец, план жизни, шлифующий острые камни, сгладил все, что мешало моей совместной жизни с любимой женой, мы духовно сблизились и растворились друг в друге. Наступили дивные дни для безоблачного счастья».[71]

В Москве они дружно готовились к путешествию в далекие края и оба не предполагали, что этот путь для Дмитрия Александровича окажется коротким. Иоланте же судьба приготовила три года мучительных переживаний вместе с престарелой матерью мужа, после 15-летней разлуки воссоединившейся с единственным сыном.

18 сентября 1938 года Д. А. Быстролетов был арестован и начал свой новый растянувшийся на 16 лет путь. Теперь уже не советского разведчика, а «иностранного агента».

Перед этим в дом, где они жили, каждую ночь приезжали сотрудники НКВД для ареста кого-нибудь из их соседей. Быстролетов пишет по этому поводу:

«Это ожидание, когда придет моя очередь, было мучительным.

Жена приготовила узелок теплых вещей, миску и ложку, кое-какую еду: сахар, масло. С вечера мы ложились в постель, но не спали до появления первой движущейся по стене полоски света от фар. Вскакивали и бросались к окну — лежать было невозможно».[72]

Когда в сентябре 1938 года пришли в их квартиру, он пишет о жене:

«Прости, милая. Они пришли. Не поднимая головы от подушки, я увидел все сразу: огромные блестящие глаза на мертвенно бледном лице жены. При обыске на жену я не смотрел: было нестерпимо больно видеть эти полные слез глаза и белые дрожащие губы. Она зябко куталась в легкий халатик.

— Не вздумай заплакать, Иола, — прошептал я.

— Не бойся, милый. Я выдержу.

Минуты испепеляющего молчания. Его не передать словами…

Сел на стул у стола. Жена стала сзади и положила дрожащие руки на мои плечи…

Производившие обыск нашли два пакета:

— Это старые письма моей матери, — я старался говорить спокойно».[73]

Далее Дмитрий Александрович добавляет:

«Жена набила для меня наволочку бельем и едой. Потом я опять почувствовал на плечах легкое прикосновение ее рук и, подняв свои, положил на них ладони. Мы молчали. Говорить было не нужно: бешено крутящийся вихрь мыслей и чувств передавался через пальцы. Про слова мы просто забыли. Они казались лишними».

Когда уходили, Дмитрий Александрович приоткрыл дверь в другую комнату и увидел плечо и руку спящей матери.

«Надо броситься на колени перед постелью или хотя бы здесь на пороге… Не положено», — усмехнулся я и вышел на крыльцо.

Тут взглянули друг другу в глаза… Что за глаза? Полные любви, огорчения, отрешенности. Я задержался. Торопливо поцеловал ей руку.

— Спасибо, Иола, за все.

— Вот… Платок… Сохрани на память.

Сорвала с головы платок и надела мне на плечи… Один последний взгляд огромных страшных глаз… и все».

Думаю, что эти строки из воспоминаний говорят действительно больше и лучше о чувствах, глубоко потрясших Иоланту, а потом мать. Это был последний момент пребывания в своей семье Дмитрия Александровича. Только три года спустя, когда он работал врачом в штабном лагерном пункте, за хорошую работу командование разрешило ему свидание с женой. Вот как он описывает эту грустную встречу, состоявшуюся 20 июня 1941 года:

«Жена была похожа на скелет, она умирала от бурной вспышки туберкулеза, начавшейся после его ареста, и приехала проститься перед смертью».

Когда жена обняла Дмитрия Александровича, надзиратель грубо оттолкнул ее и Иоланта упала на пол, из ее горла хлынула кровь.

Дмитрий Александрович набросился на надзирателя и избил его.

За это он мог тяжело заплатить, вплоть до расстрела, но вмешалась начавшаяся война. Его сняли с хорошей должности и заслали фельдшером в отдаленный лагерь.

Жена уехала, чтобы по возвращении найти Клавдию Дмитриевну уже мертвой: она отравилась, не в силах дальше переносить муки переживания за единственного сына.

Вместе с этим сообщением пришло и другое — жену с началом войны выслали вместе с сестрой из Москвы. Вскоре пришло новое печальное извещение — жена скончалась, недолго пробыв в ссылке.

Дмитрий Александрович пишет:

«Придя в барак, при свете мигающей коптилки я опять прочел открытку… Все до предела ясно и бесповоротно… Сомнений и надежд больше не оставалось… Иоланта умерла.

Потерю матери и жены я переживал тяжело. Расход душевных сил был слишком велик… мой мозг стал истощаться…»[74]

Прошлые победы Дмитрия Александровича на разведывательном поприще хорошо закалили его, подготовили к любым трудностям и опасностям, включая смертельные. Он прошел их за рубежом достойно. Прошел он их и на Родине — неслыханно трудный путь через адские испытания, хотя физически был измотан до предела: два инсульта, кровоизлияние в глаза, другие болезни. Но психологически победил и этот нечеловеческий предел — еще 20 лет после освобождения в 1954 году успешно трудился на сугубо гражданской работе, используя свои знания двадцати двух иностранных языков и медицины.

Но две близкие женщины — одна лишь соприкоснувшаяся с разведкой, а вторая только потому, что была матерью способнейшего разведчика, стали жертвами бесправия.

Что пережили эти женщины, чье молчаливое мужество трудно измерить, так велико оно было. Его можно сравнить с мужеством самого разведчика.

С именем Рихарда Зорге у нас связано представление о выдающемся советском разведчике, Герое Советского Союза, которому удалось в сложнейших условиях милитаристской Японии, в период господства фашистов в Германии успешно решить разведывательную двуединую задачу проникновения в фашистское посольство Германии в Токио и в высшие японские правительственные круги.

Это он первый сообщил о заключении германо-японского антикоминтерновского пакта, о подготовке японцами агрессии на острове Хасан и в районе Халхин-Гола. Это он предупредил советское командование и обеспечил тем самым разгром японцев, а в конце 1940 и начале 1941 года сообщал о подготовке Германией нападения на СССР, в апреле — начале июня 1941 года получил достоверные сведения о сроках германской агрессии.

Наконец, Рихард Зорге сообщил советскому военному командованию об отказе Японии от нападения на СССР в поддержку немецких армий, начавших наступление на Москву. Это позволило перебросить ряд отборных дивизий с Дальнего Востока под Москву и нанести немцам первые сокрушительные поражения.

О том, что Рихард Зорге был арестован японцами и казнен в ноябре 1944 года, а через четверть века ему было присвоено звание Героя Советского Союза, известно многим как у нас, так и за рубежом.

Но о трагической судьбе его жены, Екатерины Александровны Максимовой, и величайшей абсурдности ее гибели в результате бессмысленной жестокости бериевского произвола обычно умалчивается.

Но ведь нельзя восхвалять героизм человека и забывать, что он был лишен человеческого счастья с любимой им женщиной, которая к тому же была так безжалостно уничтожена. Только однажды газета, рассказывая о нем, упомянула об этом, еще одном постыдном акте бериевских сатрапов.

Поэтому считаю своим долгом написать об этой скромной русской женщине, чье ожидание любимого мужа не смогло завершиться их счастливым воссоединением.

Познакомился Рихард Зорге с Катей Максимовой, когда он работал в Коминтерне, приехав в СССР в 1924 году. Приняв советское гражданство, он стал изучать русский язык, коллега Вилли Шталь познакомил его с Катей.

Начались интенсивные занятия. Катя оказалась не только строгой учительницей, но и очень интересным человеком. Она читала ему русские стихи, а он любовался ею, слушал и мелодичный голос.

Как рассказала ему Катя, еще будучи студенткой 4-го курса института сценических искусств в Ленинграде, она «замечательно сыграла центральную роль Виринеи в пьесе Сейфуллиной. Однако жизнь сложилась иначе».

Они много вместе бродили по Москве, слушали музыку, рылись в книгах в магазинах. Сблизились и полюбили друг друга.

Вскоре Рихард уехал в Китай, оттуда он вернулся в конце 1932 года, вместе с Катей встретил новый, 1933 год и вскоре сыграли скромную свадьбу. Но наслаждаться им семейным счастьем удалось всего три месяца.

Теперь из Токио Рихард Зорге писал:

«Милая Катя! У меня все хорошо, дело движется… Очень тяжело, что я не знаю, как ты живешь… Держись мужественно, все опять будет, как и раньше. Когда-нибудь я вернусь и мы нагоним все, что упустили…»

Было ему тогда тридцать восемь лет.

Поступил вызов Р. Зорге в Москву для инструктажа. И вот он в Москве в июле 1935 года. Кате, работавшей на заводе «Точизмеритель», дали отпуск. Она уже бригадир.

«Они будут сидеть на диване. Уютно светит лампа под зеленым абажуром. Здесь все просто, даже бедновато…

Сейчас они мечтают с Катей о том времени, когда у них будут дети. Ика хочет иметь детей. Его идеал — стать добрым семьянином, заняться наукой, воспитывать детей, быть всегда рядом с милой Катей. Они придумывают имя будущего ребенка».

Из Японии Р. Зорге писал ей: «Помнишь ли ты еще наш уговор насчет имени?!!» Они мечтали быть вместе, всегда вместе… Разве они не заслужили этого права?»

Тогда начальник Разведывательного управления обещал переселить Катю из полуподвального помещения в хорошую квартиру. Это обещание он выполнил уже после отъезда Рихарда Зорге 16 августа 1935 года.

В Токио Р. Зорге получил от Кати письмо, в котором она сообщала, что ждет ребенка. Он был счастлив и сразу же написал ей:

«Я очень волнуюсь, как ты все выдержишь… позаботься, пожалуйста, чтобы я сразу получил известие…»

Но вскоре пришло печальное известие, что ребенка не будет. Впервые Рихард почувствовал себя старым.

Для них обоих был очень тяжелый период. Но если для Зорге чрезвычайная занятость не давала времени для мучительных раздумий, то для Екатерины Александровны потеря ребенка, одиночество были невыносимыми.

В этот период он писал:

«… Здесь очень тяжело… Я здесь ужасно одинок. Как не привыкаешь к этому состоянию, но было бы хорошо, если бы это можно изменить…

Я тебя очень люблю и думаю о тебе, не только когда мне особенно тяжело, ты всегда около меня…»

На встрече летом 1936 года курьер, прибывший из Москвы в Шанхай, куда к нему приехал Р. Зорге, рассказал, понимая, что творится в душе Рихарда, об Екатерине Александровне и привез «бодрое» письмо от нее. Но Рихард знал: бодрость Кати искусственная и виной тому он.

«В своем письме он задавал Кате вопрос «не лучше было бы, если она не встретила бы его?» Но тут же добавлял, что «хотя знаю, что я все больше и больше привязываюсь к тебе и более чем когда-либо хочу вернуться домой, к тебе».[75]

Курьер, который встречался с Р. Зорге не первый раз, впервые увидел слезы на глазах бесстрашного разведчика.

В конце 1938 года Р. Зорге писал жене:

«Дорогая Катя! Когда я писал тебе последнее письмо в начале этого года, то я был настолько уверен, что мы вместе летом проведем отпуск, что даже начал строить планы, где нам лучше провести его, однако…»

Он надеялся, что все же их «пятилетняя мечта» жить вместе осуществится. Он написал ей об аварии с мотоциклом, после которой он выжил чудом, получив многочисленные переломы. Но он уже целый год не получал от нее вестей.

В связи с ухудшением состояния здоровья в декабре 1940 года Р. Зорге обратился к руководству Разведывательного управления с просьбой предоставить ему отпуск на полгода.

В ответ ему предложили воздержаться от приезда. Он получил новое задание. В своем письме Р. Зорге писал:

«Дорогой мой товарищ! Получили ваше указание остаться еще на год. Как бы мы ни стремились домой, мы выполним его полностью и будем продолжать здесь свою тяжелую работу. С благодарностью принимаю ваши приветы и пожелания в отношении отдыха. Однако если я пойду в отпуск, это сразу сократит информацию…».[76]

Мне неизвестно, что в связи с отказом на его просьбу писал Р. Зорге жене. Можно только предполагать, что его утешения для Кати мало облегчали затянувшуюся разлуку.

Но то, что на самом деле лежало в основе отказа на обоснованную просьбу Р. Зорге, было страшной правдой тогдашней действительности. И хорошо, что ни он сам не знал этой «правды», ни Екатерина Александровна. Его уберегла от нее страшная для него японская действительность, завершившаяся его казнью, а ее — не менее страшная «бериевская правда».

Как сейчас стало известно, новое руководство ГРУ, сменившее уничтоженное Ежовым и Берием прежнее, хорошо знавшее Р. Зорге, самостоятельно не решилось принять решение о «подозревавшимся» Р. Зорге и запросило НКВД. Ответ гласил однозначный смертельный приговор разведчику:

«По нашим данным, немецкий журналист Зорге Рихард является немецким и японским шпионом, поэтому после пересечения государственной границы СССР он сразу будет арестован советскими органами…»

Думаю, что приезд Рихарда Зорге в Советский Союз, который стал его Родиной и о безопасности которой он заботился был бы для него куда большей трагедией, чем казнь в Японии. Там он шел на смерть сознательно как патриот, а здесь его превратили бы в ничтожного иностранного шпиона, последнего отброса общества, недостойного доброй памяти народа.

В Японии сохранилась его могила и достойная всемирного уважения надпись на могильной плите:

А если бы Берия и его палачи получили в свои руки этого разведчика, они бы не только истязали его самыми изощренными пытками, но, ничего не добившись, захоронили бы в безвестной братской могиле вместе с другими загубленными ими искренними патриотами земли нашей.

Свидетельством тому и трагическая судьба его жены Екатерины Александровны Максимовой — Зорге.

Она ничего не знала о судьбе мужа, о том, что он арестован. Неизвестность была для нее очень мучительной. Она привыкла изредка получать от него ласковые письма, из которых видела, как сильно он ее любит, и сердцем понимала, как она ему необходима. Их чувства были взаимными и даже на далеком расстоянии смягчали боль разлуки.

Но бериевская печать ненависти легла и на нее, его палачи решили отыграться на бедной женщине, коль скоро их кровавые руки не успели дотянуться до ее мужа.

Когда японцы арестовали и судили Р. Зорге, он думал:

«Бедная Катя… Хотя бы одну — единственную весточку от нее! Это скрасило бы последние дни…

Не мог знать Рихард, что Кати больше нет в живых».[77]

«Осенью 1942 года ее арестовали. При обыске нашли крестик, карту Москвы и тетрадь стихов. Потом 9 месяцев одиночной камеры на Лубянке и приговор к высылке.

Родственникам Катя писала из ссылки, что перед отправкой в ссылку с ней разговаривал сам Лаврентий Берия. Он сказал, что с мужем все в порядке»

Из этой краткой констатации можно представить, что выпало пережить Екатерине Александровне за те девять месяцев в одиночной камере. Ведь ее неоднократно вызывали на допросы палачи-следователи, очевидно добиваясь компрометирующих показаний на мужа.

А ссылка? Вот несколько слов из сохранившихся двух ее писем к родственникам:

«Мама, пишите мне чаще, ради Бога, если не хотите, чтобы я сошла с ума. Ведь столько времени ни от кого ничего не слышала. Верю, что опять буду «на коне». Лишь бы не сдохнуть сейчас и продержаться…»

И сообщение тех незнакомых людей, что были рядом с Катей в ее последний час:

«Сообщаю вам, что ваша Катя 3 июля 1943 года, находясь на излечении в Мурманской больнице, умерла. Ваша дочь поступила с химическими ожогами… Иногда у нее со слезами срывался вопрос: «за что?»»

Ее реабилитировали после указа о присвоении Р. Зорге звания Героя Советского Союза. В постановлении говорится: «За отсутствием состава преступления».

В чем же ее обвиняли тогда, в 1942 году. Оказывается в неподтвержденных подозрениях о связях со «шпионом» Вилли Шталем, тем приятелем Р. Зорге, который познакомил Рихарда с Катей почти 20 лет назад.

К сожалению, могилу Кати отыскать не удалось.

Жаль только, что молчаливое мужество скромной советской женщины Екатерины Александровны Максимовой, вдохновлявшее в течение более восьми лет мужественного советского разведчика, мало кому известным.

Пусть же в архивах и истории советской разведки память о ней хранится как символ стойкости всех советских женщин, коим выпадает переносить порой очень тяжкие страдания.

Женой советского разведчика Арнольда Дейча, непревзойденного вербовщика агентов внешней разведки, в том числе одного из родоначальников «кембриджской пятерки» во главе с Кимом Филби, была Жозефина Дейч (в девичестве Рубель), сама работник Коминтерна и советская разведчица с пятилетним стажем разведывательной работы .

Арнольд Дейч начал работу во внешней разведке в 1932 году, куда был рекомендован руководством аппарата Коминтерна, где он работал в отделе международных связей (ОМС) вместе с женой.

В 1933 году, пройдя краткую подготовку по разведывательной работе, выехал в Европу, где в течение года уже успел завербовать для внешней разведки нескольких агентов. Оттуда в апреле 1934 года по указанию Центра прибыл в Англию для работы в нелегальной резидентуре «Шведа».

В этот период Жозефина проходила подготовку для работы в той же резидентуре в качестве радистки и фотографа. Она прибыла к мужу в 1935 году. В резидентуре помимо приема радиодепеш для резидента она занималась фотографированием и обработкой документов, поступавших от источников, и готовила материалы резидентуры для передачи в Центр.

21 мая 1936 года у них родилась в Лондоне дочь Нинет Элизабет.

В сентябре 1937 года в связи с нависшей над Арнольдом опасностью ареста они воспользовались болезнью дочери и выехали «на лечение ее» из Англии. В ноябре 1937 года А. Дейч на короткое время возвратился в Англию, чтобы законсервировать завербованных им агентов, и затем прибыл в Москву, где уже находилась Жозефина с дочкой.

В Москве новое назначение супругов затянулось, ими никто не интересовался. Это могло объясняться почти полной заменой кадров внешней разведки в результате репрессий. Наконец А. Дейча устроили на работу в гражданском учреждении. Жозефина оставалась домашней хозяйкой, занимаясь воспитанием дочери.

С началом Великой Отечественной войны Арнольд попросил отправить его на боевую работу.

Было решено командировать его на нелегальную разведывательную работу в Америку, куда он и отплыл на советском судне «Донбас» в составе союзного конвоя. Жозефина осталась с дочкой в Москве.

7 ноября 1942 года в Атлантическом океане судно было торпедировано немецкой подводной лодкой. Арнольд Дейч был смертельно ранен, но продолжал подбадривать уцелевших пассажиров и помогать их эвакуации с судна. Сам он погиб.

Судьба Жозефины и ее дочери мне неизвестна. Но Жозефина, ожидая вестей от мужа, конечно же, знала, какие опасности его ожидали на месте в стране назначения. Ее ожидания были тем более мучительны, что, будучи многие годы подпольщицей-революционеркой и имея, хотя и короткий, опыт разведывательной работы, она хорошо понимала грозившие ему опасности.

Получив известие о смерти мужа, ему было около 40 лет, она пережила тяжелый удар. Рухнули все надежды на закрепление в стране назначения. Но она была недаром женой отважного советского разведчика. Можно полагать, что она мужественно вынесла удар судьбы и вырастила дочь такой же стойкой и убежденной патриоткой, какой была сама.

Память об этой женщине, делившей трудности и опасности нелегкой разведывательной деятельности мужа в Англии, где он оставил исторический для внешней разведки след. Почти четверть века продолжалась деятельность Кима Филби и его «пятерки». Одну из ведущих ролей в этой группе играл Арнольд Дейч, который останется для советских разведчиков примером стойкости и мужества.

Об этой женщине, американке, сказать много не могу. В 1939–1942 годах, я курировал разведывательную работу в США и знал, чем занимается ее муж, разведчик-нелегал Яков Наумович Голос . О нем я уже писал в своих воспоминаниях, но о его жене узнал совсем недавно из «Очерков истории Р. В. Р.».[78]

С. С. Голос родилась в 1895 году в Вильно, эмигрировала с родителями в США и получила американское гражданство. В 1919 году вступила в американскую коммунистическую партию.

Ее муж, Яков Наумович Голос, родился в 1890 году в Екатеринбурге. В 1907 году, занимаясь революционной деятельностью, был сослан в Сибирь, оттуда бежал в США. Там в 1915–1919 годах был членом Коммунистической партии США. В 1919 году возглавил «Общество технической помощи Советской России». В 1926 году приехал в Советский Союз, где работал до 1929 года, затем вернулся в США.

К этому времени относится нелегальное сотрудничество Якова Наумовича с внешней разведкой, которое было официально оформлено рапортом на имя начальника ИНО ОГПУ А. Х. Артузова.

Когда С. С. Голос вышла замуж за Якова Наумовича, мне неизвестно. Но в 1936 году, когда их сын закончил школу, Яков Наумович с женой решили, чтобы он получал высшее образование в СССР. С. С. Голос, приняв в 1937 году советское гражданство уехала с сыном в Союз, жила в поселке Загорянка, работала в библиотеке.

Я. Н. Голос в 1937 году приезжал по делам своей турфирмы в СССР и виделся с женой и сыном. Ему удалось еще раз или два приехать на короткое время на Родину. Эти краткие встречи, конечно, скрашивали их разлуку.

В ноябре 1943 года Яков Наумович скоропостижно скончался. Неутешно было горе жены и сына. Но шла война и многие советские женщины испытывали такое же горе, теряя своих близких на фронтах сражений против германского фашизма.

Руководство внешней разведки не забыло семью Якова Наумовича. Его жене с 1 января 1944 года назначили пожизненную пенсию, за мужа; в деле Я. Н. Голова есть ходатайство от 18 января 1958 года об улучшении жилищных условий семье.

Совсем недавно мне представилась возможность повидаться с сыном Голоса. Он вспомнил, как я посетил их семью во время войны и передал от Якова Наумовича письмо. Очевидно, это было в 1941 или начале 1942 года, когда ему уже было около 15 лет. Но, признаться, я не смог вспомнить этот эпизод.

В очерках истории внешней разведки отмечается, что:

«Деятельность Голоса (его настоящая фамилия Рейзен) была настолько многогранной, что ее трудно свести к одному какому-то аспекту. След, оставленный Яковом Наумовичем Голосом в истории внешней разведки, настолько заметен и впечатляющ, что отдельные просчеты не могут бросить на него тень сомнения. Российские разведчики всегда будут чтить это имя и гордиться им»..[79]

Жена и сын прожили в разлуке с Яковом Наумовичем семь лет, и вместо долгожданного возвращения, семья получила горькую весть о его гибели.

В октябре 1957 года в США состоялся судебный процесс над советским разведчиком — нелегалом Вильямом Генриховичем Фишером, выступавшим под именем Рудольфа Ивановича Абеля .

С тех пор о нем появилось много публикаций в зарубежных и наших СМИ. Писал и я в своих воспоминаниях, как лично руководил разведывательной деятельностью В. Г. Фишера в США.[80]

С самим «Марком» (его служебный псевдоним) до его отъезда в США в конце 1948 года я встретился только однажды, на прощальном ужине. Но более обстоятельным общением была работа с ним во время его приезда в Центр для отчета, а также заочное через деловую переписку и беседы с его женой Еленой Степановной и дочкой Эвелиной с 1949 по 1957 год. Затем я лишь внимательно наблюдал за его делом с момента ареста вплоть до освобождения в феврале 1962 года.

Переход на другую работу, а вскоре выезд в долгосрочную командировку лишили меня возможности личного общения с этим удивительным человеком и его семьей.

Хотя сегодня уже многим известна жизнь и деятельность В. Г. Фишера, считаю уместным напомнить основные их этапы.

«Марк» родился в 1903 году в Англии, в 1920 году вместе с родителями прибыл в СССР. Один год проучился в Институте востоковедения, затем служил в Красной Армии в радиотелеграфном полку, где приобрел специальность радиста.

В 1927 году женился на студентке Московской консерватории Елене Степановне Лебедевой. Через два года, 8 октября 1929 года, у них родилась дочь Эвелина.

Буквально через несколько дней после женитьбы «Марк» был принят на работу в НКВД в отдел внешней разведки (ИНО).

Так счастливо началась одновременно семейная жизнь и служба в разведке, продолжавшаяся более 40 лет.

В 1931 году он был направлен в первую зарубежную командировку на полулегальном положении, так как выехал по своим британским документам вместе с женой и двухлетней дочкой. Через четыре года вернулся с положительной оценкой его работы и был назначен сотрудником центрального аппарата.

Вторая зарубежная командировка была уже полностью нелегальной и без семьи, но более кратковременная. Из нее «Марк» вернулся в Союз 19 мая 1936 года и был назначен старшим оперативным уполномоченным, а в ноябре этого же года ему впервые было присвоено звание лейтенанта государственной безопасности.

Тем временем Елена Степановна поступила на работу в детский театр арфисткой, а дочка Эвелина пошла в школу.

Во время относительно короткой второй командировки мужа, когда Елена Степановна оставалась одна с дочкой, разлука не была очень тяжкой. Тем более что с Эвелиной постоянно была одна из бабушек, сама Елена Степановна работала по своей специальности, постоянно вращаясь в близкой ей музыкальной среде.

Прошедшие полтора года были в тот период самыми счастливыми для молодых супругов, казалось ничто не сможет омрачить их жизнь. И вдруг после одиннадцати лет безупречной службы «Марка» в канун 1938 года уволили из НКВД без каких-либо объяснений. Для него это был удар, вызвавший растерянность.

Под новый год, узнав эту новость и почувствовав смятение мужа, Елена Степановна старалась успокоить его:

«Ну и что, подумаешь, уволили! Есть из-за чего убиваться… Теперь, по крайней мере, будем жить как нормальные люди. А то мы тебя и не видим — или по заграницам мотаешься, или просиживаешь на работе сутками. Дочка скоро невестой станет, а ты и не заметил, как она выросла».[81]

Когда под ее успокаивающие слова муж засыпал, сама она не могла сомкнуть глаз до утра. Теперь она сама терзалась тревогой за будущее семьи, благополучие которой ей было дороже всего.

Начались безрезультатные поиски работы. Никто не хотел брать человека, уволенного из НКВД. Так продолжалось целый год, пока «Марк» не обратился в Секретариат ЦК ВКП(б). Тогда НКВД быстро нашел ему работу. В 1939 году он стал старшим инженером на заводе № 230 Наркомата авиапромышленности.

С началом Великой Отечественной войны «Марк» снова был взят на работу в органы госбезопасности, он занимался подготовкой и заброской в немецкий тыл агентов и разведчиков. Его семья находилась в эвакуации до марта 1943 года. В этот двухгодичный период жена и дочь переживали такие же неудобства и тревоги, которые выпали на долю многих тысяч советских семей.

За работу в контрразведке во время войны он был награжден орденом Красной Звезды и медалями.

В самом начале работы во внешней разведке в условиях начинавшейся в 1946 году «холодной войны» «Марк» добровольно согласился выехать на нелегальную разведывательную работу. Этому предшествовал его обстоятельный разговор с женой. Первоначально Елена Степановна с большой тревогой отнеслась к намерению мужа, но его убедительная аргументация и перспектива нескорого отъезда, успокоили ее.

«Марк» считал, что дочь уже взрослый человек: заканчивала среднюю школу, будет поступать в Институт иностранных языков. Елена Степановна вполне справится с ее дальнейшим воспитанием; сама она работает, а если у семьи возникнут какие-либо трудности, коллеги с работы помогут.

Договорившись с женой, «Марк» приступил к специальной подготовке, которая была завершена к середине 1948 года.

В октябре 1948 года он отбыл на разведывательную работу в США. «Марк» быстро добился положительных результатов и уже в августе 1949 года был награжден орденом Красного Знамени.

Успешная работа «Марка» продолжалась восемь лет, пока его не выдал американской разведке его бывший помощник «Вик».

За этот период между ним и семьей регулярно поддерживалась письменная связь. Это хоть как-то скрашивало разлуку с женой и дочерью.

Будучи очень дисциплинированным человеком «Марк», прекрасно сознавая риск хранения писем от жены и дочери, пошел на нарушение строгих инструкций. Но… эти дорогие для него послания близких людей оказались в грязных руках американских контрразведчиков.

Когда 19 октября 1957 года начался судебный процесс над ним, американское обвинение пошло на циничное чтение захваченных личных писем жены и дочери. Этот грубый акт оскорбления человеческого достоинства был встречен очень неодобрительно присутствовавшими в зале суда американцами.

Что значили эти письма для «Марка» можно было понять по слезам на глазах. Будучи до глубины души возмущен таким антигуманным актом суда, он мысленно корил себя, что не уничтожил письма, как бы дороги они ни были для него.

«Марку» долго не предоставляли право на личную переписку. Наконец, в июле 1958 года он получил первое письмо от жены. Что было в этом письме, мы не знаем. Но оно явилось для него «эликсиром жизни» и одновременно свидетельствовало о том, что Центр теперь знал о его положении из тех писем, что он направлял семье.

К большому огорчению и семьи «Марка», и его самого, переписка опять была запрещена как средство давления на него.

Сообщение об аресте и осуждении «Марка» «жена и дочь восприняли мужественно, заявив, что внутренне они еще раньше готовили себя к возможному возникновению такой ситуации, в то же время они всегда были твердо уверены в нашей помощи и поддержке».[82]

В своем первом письме жене «Марк» писал:

С момента запрета переписки прошло десять месяцев. И вот в Советском Союзе сбит самолет-шпион У-2. Его летчик Пауэрс попал в плен и был осужден.

Гуманное отношение к Пауэрсу способствовало отмене запретов на переписку «Марка».

28 июня 1960 года на имя жены «Марка» пришло письмо начальника тюрьмы, где содержался «Марк».

Елена Степановна при помощи консультации внешней разведки действовала энергично в плане проводившихся разведкой усилий по освобождению «Марка» путем обмена на Пауэрса.

В январе 1961 года президентом США стал Д. Кеннеди, и от ее имени президенту было направлено письмо с просьбой о гуманном акте освобождения «Марка». Пока был получен отказ. Однако теперь сами американцы стали проявлять интерес к обмену Пауэрса.

Последовало письмо жены «Марка» к жене Пауэрса. Процесс пошел! И к началу 1962 года стали вырисовываться конкретные возможности, которые привели 9 февраля 1962 года к освобождению «Марка» в обмен на освобождение Пауэрса. Пока о деле разведчика «Марка» никто, кроме сотрудников внешней разведки, в Советском Союзе ничего не знал.

Только появление письма Елены Степановны и Эвелины в февральском номере газеты «Известия» с выражением благодарности за оказание помощи в освобождении мужа и отца оповестило широкую советскую общественность о судьбе отважного советского разведчика.

Спустя почти пять лет Елена Степановна и Эвелина смогли обнять дорогого им человека.

Возвращение «Марка» на Родину было тепло встречено руководством Комитета государственной безопасности и коллективом внешней разведки. Правительство наградило его орденом Красного Знамени.

Вильям Генрихович Фишер скончалсяна 68-м году жизни. На его могиле на Донском кладбище сооружен памятник в виде стелы из черного мрамора с выгравированным силуэтным портретом «Марка» и надписью:

Гордон Лонсдейл, советский разведчик-нелегал «Бен» — Конон Трофимович Молодый был моим первым кандидатом в нелегалы, когда в 1951 году я возглавил англо-американский отдел нелегальной службы во внешней разведке.

Тогда Конон Трофимович произвел на меня впечатление идеального кандидата в нелегальные разведчики.

Среди многих десятков кандидатов, с кем мне довелось заниматься в процессе двенадцатилетней организации нелегальных резидентур, он стоял отдельно.

В то время ему было только 29 лет, но он уже успел пройти суровую школу Великой Отечественной войны, был отмечен как отважный и смелый разведчик, не раз ходивший в тыл немцев за «языком». Конон успешно закончивший юридический факультет Московского института внешней торговли.

Мое личное знакомство и длительная беседа с Молодым произвела самое благоприятное впечатление. Его готовность посвятить себя разведывательной профессии была выражена с полным пониманием риска и ответственности, с которыми была связана эта новая жизненная дорога. Уже по завершении своей затянувшейся нелегальной командировки, закончившейся более чем трехгодичным тюремным заключением в Англии, Конон Трофимович признавался:

«К тому времени у меня уже была семья. Трудно решиться на долгие годы оставить жену с маленьким ребенком, не имея возможности сказать ей правду о причине отъезда и тем более о риске, сопряженным с этой поездкой».[85]

«Бен» закончил специальную подготовку к 1954 году и был направлен в Канаду, откуда должен был начать свой путь будущего канадского бизнесмена, намеревавшегося осесть в Англии.

До отъезда в Канаду я имел с ним ряд обстоятельных бесед о стране, обстановка которой была мне хорошо известна после пребывания там в течение четырех лет. Теперь «Бен» производил впечатление человека, глубоко осведомленного о теоретических основах разведывательной профессии и серьезно прочувствовавшего особенность предстоявшей ему работы.

Прибыв в Англию в начале 1955 года, он начал свою разведывательную деятельность, в том числе по руководству двумя агентами — источниками ценной военно-технической информации.

До начала 1961 года эта деятельность резидентуры Бена развивалась весьма успешно. 7 января 1961 года он был арестован британской контрразведкой вместе с двумя его помощниками, известными супругами Коэн, Леонтиной и Моррисом, проживавшими в Англии как новозеландские граждане Крогеры.

Суд и тюремное заключение продолжили срок нелегальной командировки «Бена» в Англии до апреля 1964 года, когда он был освобожден по обмену на английского шпиона Винца и вернулся домой.

27 апреля 1964 года Комитет государственной безопасности СССР поздравил К. Молодого с присвоением ему воинского звания «полковник» и награждением знаком «Почетный сотрудник органов государственной безопасности».

5 мая 1964 года Указом Президиума Верховного Совета СССР К. Т. Молодой был награжден орденом Красного Знамени: «за мужество и стойкость, проявленные при выполнении особых заданий».

На всем протяжении разведывательной карьеры «Бена» я внимательно следил за его деятельностью не только как руководитель подразделения внешней разведки, а и с личной заинтересованностью в дальнейшей судьбе начинающего разведчика. Он вызывал у меня большую симпатию своим оптимизмом и уверенностью.

Мы уже знаем, что когда «Бен» начинал свою деятельность разведчиком, у него была семья — жена Галина и маленькая дочка. Я не встречался с Галиной Молодой, так сложились обстоятельства, с ней поддерживали постоянную связь другие сотрудники. Но из высказываний «Бена» и его воспоминаний могу представить, как нелегко было ей одной воспитывать ребенка, а когда в апреле 1958 года родился сын Трофим, то уже и двоих детей.

До ареста в 1961 году «Бен» почти ежегодно выезжал в отпуск на Европейский континент, в том числе пару раз смог посетить и Москву. Тогда он имел возможность проводить время с семьей. Кроме того, его жена несколько раз выезжала на встречу с ним в одну из бывших социалистических стран.

«Бен» в своих воспоминаниях пишет:

«Должен признаться, что я неожиданно остро ощущал одиночество. При мысли о своих родных и близких, живущих за тысячи миль отсюда, мне становилось очень грустно. Но я всегда находил утешение в мысли, что моя работа полезна, в сущности, всем людям, включая и моих близких…

Да, я скучал по дому и мне страшно хотелось написать моим любимым жене и дочке. Однако я, естественно, не мог отправить им письмо обычной почтой».[86]

А какого было его жене, не имевшей такого утешения, вообще ничего не знавшей о том, где находится муж и чем там занимается?

При встрече с представителем Центра в Париже «Бен» узнал:

«Все в полном порядке. Ваша жена работает учительницей в интернате для детей-инвалидов. Дело это требует жертвенности, много душевных сил и, кажется, оно помогает ей легче переносить разлуку с вами. Дочку не узнаете, когда вернетесь — так выросла. ».

Читая привезенные письма жены, «Бен» вспомнил один разговор с ней:

— Неужели ты не можешь даже оставить мне свой адрес? — спросила моя жена. — Почему я должна передавать тебе письма через знакомых?

Я же мог лишь ответить неопределенное.

Так надо, дорогая. Ну, потерпи еще немного — осталось недолго.

Сколько? Год? Два? Десять?

Вечная неизвестность, постоянное ожидание. Как мог, я успокоил жену».[87]

Из приведенного «Беном» диалога видны безрадостные мысли его жены, с которыми ей приходилось ежечасно бороться. А впереди были еще годы и годы ожидания скорого возвращения, внезапно в 1961 году омраченные страхом и постоянной тревогой еще и за жизнь любимого мужа.

«Бен» пока сетовал на то, как трудно пишутся письма родным от нелегала:

«Родные ждут от тебя вестей, волнуются, тревожатся, хотят знать, как и где ты живешь, чем занимаешься. И ничего сказать нельзя. Обтекаемые, туманные фразы ложатся на бумагу, они ничего не должны раскрыть, если попадут в чужие руки. Но точно так же они мало что скажут и жене — просто будут приветом от родного человека».[88]

Когда «Бен» получил разрешение сказать жене, что он разведчик, думаю, что это «знание» едва ли успокоило ее. Скорее появились новые страхи и тревоги за его судьбу.

19 апреля 1958 года у «Бена» родился сын Трофим, об этом радостном событии «Бен» узнал из радиотелеграммы Центра. Естественно, что он не мог лично поздравить жену.

«Бен» пишет: «Мои дети не могли привыкнуть к тому, что рядом с ними никогда не бывает отца. Особенно остро они чувствовали это в праздничные дни, когда вся семья бывает вместе».[89]

«Бен» отмечает, что в принципе жена знала, какой работой он занимался. Она умела не задавать лишних вопросов и терпеливо ждала.»[90]

Когда «Бен» был арестован, его также тревожили мысли о семье. «Жена в то время ничего не знала об испытаниях, которые выпали на мою долю. Но я понимал, конечно, что Центр рано или поздно поставит ее в известность. Мысли о ней, о переживаниях матери — самых близких мне людей — угнетали».[91]

В феврале 1963 года «Бену» удалось направить жене письмо из тюрьмы:

«Тебе известно, — писал он, — что я неисправимый оптимист, и не только по натуре. Сама наша идеология основывается на оптимизме и вере в светлое будущее всего человечества…

Ты должна учесть, что лично я не считаю свои теперешние обстоятельства чрезвычайно трудными, невыносимыми или что-то в этом роде. Я, право, далек от этого. Это лишь довольно неприятное испытание твердости человека и его убеждений. Насчет этого ты не беспокойся. Рано или поздно мы снова будем вместе».[92]

Из одного раннего письма жене видны его собственные настроения:

«Когда вернусь — мы с тобой объедем всю нашу столицу. Будем останавливаться у каждого памятника — ночью — чтобы стояла тишина. И чтобы никто не мешал вновь встретиться с моей настоящей жизнью».[93]

Когда «Бен» в апреле 1964 года вернулся к семье, он смог осуществить свое это желание. Жизнь собравшейся, наконец, в полном составе семьи пошла своим счастливым путем.

В 1970 году, я вернулся из очередной зарубежной командировки и, к моему большому огорчению, узнал, что моего нелегального «крестника» проводили в прощальный путь. Жаль, что так быстро завершилась жизнь талантливого разведчика.

Его семье, прежде всего жене Галине, после почти десятилетней разлуки, к сожалению, так мало досталось счастливого времени совместных радостей с мужем.

О разведчике-нелегале, талантливом вербовщике Федоре Карповиче Парпорове я уже писал . Его путь во внешней разведке типичен для первого поколения разведчиков, многие из которых добивались выдающихся успехов в довоенное время на поприще нелегальной разведки, но, к сожалению, большинство из них стали жертвами ежовско-бериевских репрессий.

Вот и Парпоров чуть не стал такой же жертвой, отделавшись только одним годом допросов и следствия, что в те страшные времена было редким исключением.

Родился Федор Карпович Парпоров в 1893 году, участвовал в Гражданской войне в рядах Красной Армии. После демобилизации в 1920 году работал и учился на юридическом отделении МГУ, которое окончил в 1924 году.

Работая в Наркомвнешторге, выехал в Германию, где в 1930 году перешел на работу во внешнюю разведку. С этого времени он начал свою разведывательную деятельность с нелегальных позиций в Германии. Вместе с ним находились жена Раиса Иосифовна и сын Лев, родившийся в 1924 году.

За время работы в качестве нелегала, руководителя нелегальной разведывательной резидентуры Ф. К. Парпоров добился блестящих результатов как вербовщик, в том числе с позиций «чужого флага». Он завербовал сотрудницу МИД Германии «Эльзу», которая ряд лет поставляла очень ценную информацию.

Дальнейший ход успешной разведывательной деятельности этого талантливого разведчика был прерван внезапным отзывом в Москву в 1938 году. Вместе с ним вернулись домой жена и сын, которому уже было 14 лет.

Отзыв был вызван опасением за безопасность в связи с предательством военного разведчика, знавшего Ф. К. Парпорова. Но, 27 мая 1938 года, он был арестован. Как ему объяснили — в связи с тем, что он работал с арестованными сотрудниками ИНО, а также из-за рекомендаций, которые ему дали для работы во внешней разведке уже репрессированные к тому времени «шпионы» из числа руководства службы.

Началось следствие, которое длилось до конца 1939 года, со всеми теперь хорошо известными «демократическими» методами, установленными Ежовым и Берией.

Теперь мы можем представить, как себя чувствовали жена и сын. Зная о том, чем в подавляющем большинстве заканчивались в то время аресты НКВД, они каждый день ожидали неизбежного результата следствия. Это была не просто разлука с любимым человеком, с которым Раиса Иосифовна пробыла на нелегальном положении почти восемь лет. Тогда она тоже могла ожидать любых неприятностей от германских властей, но Федор Карпович по собственной воле пошел на разведывательную работу, делал ее, сознавая опасности, которые не скрывал от супруги.

Теперь же он попал полностью во власть исполнителей воли Ежова, они не стеснялись в средствах, чтобы «выбить» у подследственного «признание», что он иностранный «шпион».

Раисе Иосифовне требовалось огромная сила воли чтобы пережить случившееся с мужем. Но ее тревога за судьбу мужа, за свою, за сына не покидала ее все 18 месяцев, пока Ф. К. Парпоров выносил непрерывные допросы.

Но им всем повезло. Федор Карпович был освобожден в конце 1939 года «за отсутствием состава преступления».

После такого периода молчаливого мужества и отчаяния все остальные переживания семье разведчика могли показаться простыми трудностями.

Несмотря на освобождение, Ф. К. Парпорова во внешнюю разведку на работу не взяли и до 1940 года он работал юрисконсультом на одной из фабрик Москвы. Затем его снова взяли на работу в разведку.

Ему довелось до начала Великой Отечественной войны выполнить задание с нелегальных позиций по восстановлению связей с «Эльзой». Это был не очень длительный выезд за рубеж, беспокойство жены и сына было хотя и значительным, но не столь продолжительным. С его помощью работа с «Эльзой» продолжалась вплоть до войны.

Во время Великой Отечественной войны была сделана одна неудачная попытка направить Ф. К. Парпорова в нелегальную поездку в Швейцарию для ведения там разведывательной работы. После этого он работал по линии 4-го управления НКГБ СССР, которое занималось ведением разведывательно-диверсионной работой в тылу немцев.

В конце 50-х годов Ф. К. Парпоров в результате пережитых им испытаний, в том числе восемнадцатимесячного заключения, тяжело заболел. Он скончался в 1959 году.

На долю Раисы Иосифовны выпало еще одно тяжелое испытание, горе и тоска по безвременно ушедшему из жизни любимому человеку.

К глубокому моему сожалению, я не располагаю подробностями жизни и весьма активного участия Анны Глинской в многолетней разведывательной деятельности ее мужа — выдающегося советского разведчика Станислава Мартыновича Глинского, участника знаменитых операций «Синдикат 2» и «Трест», за успешные действия в которых он был награжден первым орденом Красного Знамени. Став в дальнейшем резидентом ИНО, он успешно действовал в Хельсинки, Риге, Варшаве, Праге был награжден вторым орденом Красного Знамени: за работу в Париже ему присвоили звание старшего майора госбезопасности, что соответствовало армейскому званию комбриг.

Несмотря на все свои заслуги перед советским народом С. М. Глинский был безжалостно репрессирован по распоряжению палача Ежова и погиб в возрасте 43 лет.

Его жена, Анна вместе с мужем принимала активное участие в разведывательной работе, начиная с революционных лет, когда ей приходилось с разведывательными заданиями нелегально отправляться в белогвардейские тылы. При этом она однажды была арестована и чудом избежала расстрела.

В дальнейшем Анна участвовала в разведывательной работе под руководством мужа, выезжая вместе с ним в страны, куда он назначался резидентом ИНО.

Разделяя с мужем все опасности и риск во многих ответственных закордонных операциях, она не избежала его участи. В 1937 году ее арестовали и осудили на 10 лет лагерей в Карагандинской области. Все эти годы она ничего не знала о том, что ее муж уже вскоре после ареста был расстрелян.

Отсидев свой срок, Анна в 1947 году вернулась, надеясь, что узнает о судьбе мужа. Но ее собственные страдания не окончились. Сразу по возвращении она вновь была арестована, теперь по указанию Берии, и направлена в сибирские лагеря. Повторное чудовищное осуждение сломило ее мужество, она поняла, что никогда больше не увидит мужа, и по дороге в лагерь скончалась.

Место ее захоронения осталось неизвестным.

Активная деятельность Анны Глинской, способствовавшая успехам разведчика Станислава Мартыновича Глинского, достойна доброй памяти и останется в истории внешней разведки вместе с памятью о ее славном муже.

История тяжелых переживаний этой женщины, аналогичная судьбе Анны Глинской, но без фатального для нее завершения, заслуживает глубокого сочувствия. Она является показательной для ряда советских разведчиков периода 1937–1940 годов, которые, попав под репрессии Ежова — Берии, отделались относительно короткими сроками осуждения или с последующей реабилитацией. То, что пришлось пройти жене разведчика Каминского, потребовало от нее великого мужества.

Иван Николаевич Каминский, прежде, чем стал разведчиком-нелегалом, успешно проработал в пяти легальных резидентурах: в Польше, Чехословакии, Латвии, Италии и Финляндии, при этом в трех последних был уже в качестве резидента ИНО.

В 1931 году он уже как нелегал, возглавил резидентуру в Германии. В 1933 году проходил подготовку в Центре, в 1934 году стал руководителем нелегальной резидентуры в Париже.

За мужественное поведение в швейцарской тюрьме, он был награжден вторым знаком «Почетного чекиста», был назначен начальником отделения ИНО в Центре.

Однако все его заслуги в борьбе за безопасность Родины не спасли его в 1938 году от ареста и осуждения на длительное заключение.

Ему повезло больше, чем другим разведчикам. В 1944 году Центру потребовались специалисты по борьбе с националистическим бандитизмом. Ивана Николаевича знали в руководстве 4-го управления НКВД как опытного разведчика и по ходатайству этого подразделения его вновь вернули в органы госбезопасности, после того, как он уже отсидел шесть лет в лагерях.

Что пришлось испытать разведчику во время следствия, а затем в лагерях от исполнителей репрессивного аппарата — известно. Только разведывательная закалка помогла ему сохранить боевое состояние и он с готовностью включился в борьбу с украинскими националистами на освобожденных от немцев землях.

Но пережитое близкими И. Н. Каминского во время следствия невозможно измерить никакими мерками. Ведь в 1938 году, когда его арестовали (сотрудникам НКВД было хорошо известно, что это означало почти верную смерть), среди сотен арестованных чекистов только нескольким из них, таким, как Быстролетов, Парпоров, удалось остаться живым.

Долгие месяцы страшной неопределенности дальнейшей судьбы Ивана Николаевича держали его супругу, в крайне напряженном состоянии.

Иван Николаевич, пройдя бериевский лагерный ад и выжив, к сожалению стал жертвой бандитской пули.

Имя Ивана Николаевича Каминского входит в Золотой фонд истории внешней разведки как пример беззаветной преданности своей профессии и мужественной стойкости и его самого, и его близких.