Линда Уинстед Джонс

Рейнтри: Призраки

Raintree: Haunted

Серия: Рейнтри — 2

Перевод:Марика

Корректор:Daisy

Редактор:Анжелика

© Перевод: «Мечтательница», 2009

С особенной благодарностью Луи Гудраму за тур по Вилмингтону и бесценное понимание.

Линде и Беверли. Какая это была поездка!

И Лесли Уэйнджер, за наставничество и (к счастью) пропущенные камерой моменты.

Глава 11

Она должна была спать как ребенок, но, тем не менее, никак не могла заснуть. В голове крутилась тысяча вопросов. Забеспокоившись о том, что может разбудить Гидеона, Хоуп оставила его спящим в кровати, а сама стала бесшумно бродить по полутемной спальне.

Проникающего из открытого окна лунного света и тусклого освещения ночника в ванной было достаточно для глаз. Гидеон в некоторой степени был приверженцем минимализма и избавлялся от ненужного хлама в доме. На стенах, тут и там, висели семейные фото, но нигде не было ни цветочных букетов, ни бесполезных безделушек. Она пробежалась рукой вдоль стоящего в спальне комода, на котором хаотично располагались керамическое блюдо для монет, брошенный шелковый галстук, маленький кусочек бирюзы и то, что она идентифицировала как еще один защитный талисман. Хоуп погладила пальцами маленький серебряный амулет, прицепленный к тонкому кожаному шнурку. Скажи ей кто-нибудь неделю назад, что нечто столь невинное и незначительное, как кусочек серебра, может служить защитой, она никогда бы этому не поверила. Теперь она понимала, что во многом ошибалась. Она подняла амулет и надела его на шею, где он лег рядом с тем, который подарил Гидеон. Табби все еще разгуливает на свободе, и, кроме того, сердце Хоуп сейчас нуждалось во всей защите, которую могло получить. Существует ли такая защита? Или для нее уже слишком поздно?

Хоуп подняла футболку Гидеона, которую он бросил на стул около комода, натянула ее и тихонько вышла на настил, ведущий к морю. Звук прибоя вместе с нежным светом луны успокаивали ее, а сегодня вечером она определенно нуждалась в успокоении.

Так быстро привязываться к кому-либо или чему-либо было совсем не в ее духе. Прежде чем принять какое-то решение, она со всех сторон обдумывала каждое свое начинание. В любой ситуации она всегда оставалась рассудительной и бесстрастной, пока не исчезали последние сомнения в том, что она движется в правильном направлении. Хоуп действовала подобным образом, начиная лет с одиннадцати, а может и еще раньше. И не совершала опрометчивых поступков.

А теперь оказалась глубоко связана с Гидеоном Рейнтри. Сексом, его тайнами и совместной работой. Ее душа попала в западню.

Она услышала, как сзади открылась дверь, но не обернулась. Гидеон босиком прошлепал к ней, и мгновение спустя она очутилась в его объятиях. Эти объятия были теплыми, сильными и чудесными. Стоять вот так было очень приятно. Ей это нравилось. Возможно, даже слишком нравилось.

— Я не хотела разбудить тебя, — прошептала она.

— Две ночи, проведенные вместе, и я просыпаюсь оттого, что ты находишься не там, где должна, — ответил он с легким неудовольствием в голосе.

Она откинула назад голову и расслабилась, прижимаясь к нему.

— Я точно также не привыкла в ком-нибудь нуждаться.

Он скользнул руками ей под футболку, погладил кожу, и накрыл ладонями груди. Его пальцы подразнивали чувствительные соски до тех пор, пока Хоуп не закрыла глаза и не качнулась к нему, ее тело отвечало быстро и безоговорочно. Она не должна была сейчас его желать, не должна нуждаться в нем с такой силой, что забывала обо всем остальном. Но она желала и нуждалась.

Его руки ласкали ее груди. Было ли это легким странным электричеством, что просачивалось сквозь ее кожу и посылало импульсы к самым сокровенным точкам? Или, возможно, ее бурные ощущения просто отклик женщины на мужские прикосновения? Наэлектризованные или нет, руки Гидеона были очень приятными, он прикасался к ней так, словно она принадлежала ему, словно точно знал, как сделать ее своей. Он наклонился и поцеловал ее шею, бесцеремонно, нежно, в высшей степени возбуждающе. Она задрожала.

Хоуп повернулась в его объятиях, подняла лицо, обняла его за талию и поцеловала. Он вышел на настил обнаженным — никто на берегу не мог увидеть их в этот час ночи, в этот самый темный час — и Хоуп бесстыдно пробежала пальцами по его спине, бедрам, ягодицам. Если верно то, что он мог сделать ее своей, то столь же верно и то, что она одержима им, по крайней мере, сегодня ночью.

Он глубоко поцеловал ее, возбуждая губами, языком и руками и требуя большего. Ее тело сжималось и расслаблялось, дрожало и быстро становилось неконтролируемым. Равно как и у Гидеона. Она чувствовала это в каждом нежном касании его рук; испытывала в поцелуях. Он легко поднял ее, издав низкий стон, звучащий как неудовлетворение или, возможно, нетерпение. Она обхватила его талию ногами. Он был близко, так близко.

— Тебе не нужно… — начала она, затаив дыхание.

— Уже подумал об этом, — ответил он охрипшим голосом.

Хоуп переместилась так, чтобы притянуть его еще ближе, вести в себя.

— Ты вышел сюда, надев презерватив? Да ты весьма уверен в своем очаровании, не так ли? — поддразнила она.

— Я был преисполнен оптимизма.

Кончик его восставшей плоти дразнил ее вход, и она начала опускаться на него, стремясь к нему и желая его так, что до сих пор удивлялась сама себе. За прошедшие двадцать четыре часа она занималась сексом больше, чем за все прошлые пять лет. И у нее никогда не было такого секса: всепоглощающего, мощного и красивого, лишенного неловкости и несбывшихся ожиданий. В объятиях Гидеона она ни разу не почувствовала даже мимолетного разочарования.

— Я рада, что ты проснулся, — прошептала она, прижимаясь губами к его уху. — Никогда раньше не занималась любовью в лунном свете.

Гидеон замер. Все его тело напряглось, мускулы сжались.

— Лунный свет.

Он торопливо снял ее с перил, на которые она частично опиралась, и отнес в глубокий полумрак у дома. Там лунный свет их не касался, но не было и перил, на которые можно опереться. Гидеон держал Хоуп, а она держала его. Ее спина была прижата к стене, и Хоуп чувствовала себя одновременно плывущей и устойчивой.

Когда он вошел в нее, глубоко и жестко, они полностью растворились друг в друге и в кромешной тьме. Хоуп не беспокоило, где они находятся. При лунном свете или дневном, в темноте или под солнцем. Под укрытием или только под луной и звездами. Пока Гидеон оставался с ней, пока держал ее, Хоуп ничто не тревожило. Инстинкт взывал к нему, но она чувствовала и нечто большее, чем настойчивая физическая потребность.

Она очень долго считала, что не сможет влюбиться. Ее мать, сестра, племянники — только в любовь к ним она осмеливалась верить. Романтическая любовь таила множество ловушек. Хоуп не просто не желала влюбленности, но и прилагала все усилия, чтобы избежать ее. Любовь была западней, угодив в которую, очень быстро начинаешь испытывать душевную боль. Этот внезапный взрыв эмоций, нахлынувший сейчас, когда Гидеон держал ее в объятиях и заполнял собой, приближая к освобождению, несомненно был вызван только силой секса.

Но пока он занимался с ней любовью, пока ее спина прижималась к стене, а ноги обвивали его, она не могла представить, что сможет испытывать подобные ощущения с кем-то другим. Она может влюбиться в него. Этот мужчина может стать центром ее вселенной и полностью перевернуть ее мир. Она может полюбить его со всеми этими призраками, световыми эффектами и всем остальным. Пугающая перспектива.

Они вместе достигли кульминации с криками и стонами, которые потерялись в глубоком поцелуе. Под звуки прибоя и сияние лунного света, вместе с дрожью тела пришел миг озарения, когда эти слова снова пришли на ум. Я могу влюбиться в тебя. Колдовское сияние Гидеона рассеяло тьму и вызвало у нее улыбку. «Я люблю тебя» рвалось с губ, но Хоуп удержала слова. Еще слишком рано для такого признания. А также слишком опасно.

Гидеон отнес ее в дом и нежно уложил на постель. Избавившись от презерватива, он вернулся к кровати, устраиваясь рядом. Она осталась в его футболке. Хоуп нравилось чувствовать ее на своей коже, этот изношенный хлопок, все еще немного пахнувший Гидеоном.

— Утром я собираюсь поехать на место убийства Корделл и оглядеться там, — произнес он. Его голос звучал ласково и хрипло.

— Ты хочешь сказать мы, верно?

Он помедлил.

— Я хочу, чтобы ты осталась здесь.

Она немного приподнялась. Если бы она не чувствовала себя такой обессилевшей и не была только что полностью удовлетворена, если бы «я люблю тебя» все еще не таилось на краю сознания, то его слова, возможно, рассердили бы ее. Но вместо этого она улыбнулась.

— Ну уж нет.

— Необходимо изучить еще ряд документов. Ты нужна мне здесь.

— Подготовь их, и я прочитаю дела в автомобиле.

Он обхватил ее за талию и притянул к себе.

— Мы сможем поспорить об этом завтра?

— Конечно. — Ее глаза слипались. Теперь она наверняка сможет заснуть. — Мне нравится спорить с тобой, — призналась она, вздохнув. — Ты очень занятный, когда сердишься.

Гидеон фыркнул, потом рассмеялся.

— Ты одна такая, Хоуп Мэлори.

— Ты тоже один, Гидеон Рейнтри. — Это было настолько близко к признанию в любви, насколько любой из них был готов себе позволить выразить.

***

Гидеон проснулся намного позже восхода солнца, что было для него необычно. И также необычно было просыпаться, обнимая красивую женщину.

В прошлом его сексуальные отношения быстро заканчивались. И даже если они длились несколько недель или даже месяцев, он все равно держался на некоторой дистанции. Он не проводил со своими женщинами всю ночь и не просил их оставаться у него. Это было слишком опасно.

Спя рядом с Хоуп, он не чувствовал никакой опасности. Это казалось правильным, прекрасным и естественным, как будто они спали вместе уже тысячу лет. А вот это действительно становилось опасным. Очень опасным, потому что вчера вечером он едва не забыл о словах Эммы и не взял Хоуп в лунном свете. Он надел презерватив, но стопроцентно эффективной защиты не существовало. Лишь из предосторожности он перебрался в тень, прежде чем погрузиться в нее.

Гидеон задрал ее рубашку, вернее свою рубашку, и прижался ртом к плоскому животу. Проклятье, на вкус она была чудесной. Восхитительной, очень теплой и шелковистой. Он целовал ее, смакуя аромат и вкус, поглаживая кончиком языка вверх и вниз, посасывая кожу, пока не почувствовал, как ее рука зарылась в его волосы.

— Доброе утро, — сонно и удовлетворенно пробормотала она.

В ответ он немного приподнял ее рубашку и просунул руку под мягкий хлопок. Оголив одну грудь и глубоко втянув в рот сосок, он ощутил ладонью холодок ее защитного амулета. Пальцы Хоуп крепче вцепились в его волосы, и Гидеон втянул сосок глубже. Он смаковал и вкушал Хоуп, пока с ее уст не сорвался один из тех коротких стонов.

Сегодня утром он никуда не спешил. Он заставит ее кончить раз или два, будет любить долго и основательно, а потом оставит крепко спящей. Когда она проснется и поймет, что он уже давно в пути к месту убийства Корделл, то, вероятно, некоторое время посердится, но простит его. Он точно знал, как заслужить прощение.

Он раздвинул ее ноги и провел пальцем по нежной коже с внутренней стороны бедра. Кожа была мягкой, мускулы бедер имели нежную форму и выглядели очень женственно.

— У тебя самые длинные ноги, которые я когда-либо видел, — сказал он, поднимая одну и прижимаясь ртом к тыльной стороне коленки. Она задрожала, закинула на него эту ногу, и он переместил рот выше. Лучи солнца не часто ласкали ее ноги. Они были сливочно-бледными, непохожими ни на какие другие из всех, что он видел, и это очаровывало его. Он пробежал пальцем вверх от колена, выпуская маленькие разряды электричества. Хоуп дернулась и рассмеялась.

— Щекотно.

— Неужели?

— Да, — со вздохом ответила она.

Он еще совершенно не закончил с этой женщиной. Да и закончит ли когда-нибудь? Пока утро вступало в свои права, он пробовал ее повсюду. Он заставлял ее дрожать и метаться, вырывая глухие стоны. Завладев его ртом, Хоуп почти бросила его на спину, решительно настроенная сделать с ним то же, что проделал с ней он. Желая заставить его стонать. И она достигла в этом успеха. Ртом и руками она изучила каждый его сантиметр.

Понимая, что он уже готов настолько, настолько вообще может быть готов мужчина, Хоуп отстранилась и стянула через голову футболку. Гидеон протянул руку к ящику, в котором держал презервативы. Сегодня вечером по пути домой нужно заехать в аптеку. Его запасы почти закончились. И как бы сильно ему ни нравилась Хоуп, насколько бы она ни казалась той единственной, близкой и родной, Гидеон не был готов пойти дальше, даже несмотря на то, что Хоуп заставляла его светиться в темноте. У них был великолепный секс, но каковы гарантии, что искра не потухнет? Мало что в этом мире длилось действительно долго.

Хоуп, улыбаясь, сидела на кровати, возбужденная и тяжело дышащая. Темные волосы в беспорядке падали на лицо. Обычно такая аккуратная, будучи растрепанной Хоуп выглядела поистине великолепно.

Растрепанная, обнаженная… и с двумя амулетами на шее.

Гидеон выронил все еще запечатанный презерватив на кровать. Он забыл о своем желании войти в Хоуп и окончить свои мучения. Забыл обо всем на свете, кроме этих кусочков серебра.

— Где ты его взяла? — спросил он, поднимая один из амулетов. Не тот, который подарил ей сам.

Она приподняла амулет, рассеянно изучив его.

— Я почти забыла о нем. Я нашла его на твоем комоде прошлой ночью.

Гидеон спрыгнул с кровати и повернулся к упомянутому комоду. Предназначавшийся для Данте амулет плодовитости в самом деле исчез. Нет, не исчез. Хоуп носила его на своей хорошенькой шейке.

— Он был на тебе прошлой ночью, когда мы вышли на настил?

— Кажется, да. — Она откинула волосы за спину, распутывая их длинными, бледными пальцами. — Да, был. Я нашла его и надела перед тем, как вышла наружу.

Он повернулся и напряженно уставился на нее.

— Зачем?

— Не знаю. Он симпатичный. — Стянув шнур через голову и еще больше взъерошив без того спутанные волосы, она сняла предназначенный не для нее амулет. Но это уже не имело значения. Уже поздно. Слишком поздно. — Наверное, вчера ночью я почувствовала потребность в дополнительной защите. — Она протянула ему талисман. Он не забрал его. — Извини, если я не должна была к нему прикасаться. Возьми его и возвращайся в кровать.

— Никакая защита в мире не справится… — Он остановился. Всего только раз, он был в презервативе, и они не стояли под лунным светом. Возможно, только возможно… Он помчался в ванную и хлопнул дверью.

— Гидеон? — позвала Хоуп через закрытую дверь. — Ты в порядке?

Ни в малейшей степени.

— Все прекрасно, — кратко ответил он.

Прекрасно? Ну и ложь! Он был так близок к еще одному мгновению абсолютного наслаждения, к тому, чтобы погрузиться в Хоуп Мэлори, и тут увидел у нее на груди этот амулет. Одно дело испытывать к кому-то влечение, и совсем другое — создать общего ребенка.

Возможно, ничего не случилось . Вчера ночью ему хватило ума, чтобы отодвинуть Хоуп от лунного света, прежде чем заняться с ней сексом. Возможно, одно это обстоятельство все изменило. Эмма не могла прийти к нему в луче луны, если никакого луча не было.

— Эмма, — прошептал он. — Покажись.

Он ждал появления духа, который, по ее словам, станет его дочерью. В конце концов, раньше, когда он произносил ее имя, она всегда появлялась. Но ванная оставалась тихой и пустой.

— Ты уверен, что все в порядке? — позвала Хоуп. Теперь она подошла ближе, встав вплотную с другой стороны двери.

— Я в порядке! — прорычал Гидеон.

Она отошла, и мгновение спустя он услышал журчание воды в уборной для гостей. Он наклонился над раковиной и одно мгновение изучал свое угрюмое, покрытое щетиной отражение. Он совсем не был похож на чьего-либо папу; он и не чувствовал себя отцом.

— Появись, Эмма, — произнес он чуть громче. — Это не смешно. Нехорошо так дразнить. Ты вызовешь у своего папы сердечный приступ, если сейчас же не покажешься.

За исключением его собственного затрудненного дыхания, в ванной не раздавалось не звука.

Хоуп была особенной; он не мог отрицать этого. Досадное свечение доказывало, что Хоуп затронула не только его тело, но еще и душу, и сердце. Возможно, несколько лет спустя, если их секс все еще будет таким же великолепным и они разберутся с проблемой совместной работы, тогда, может быть, он рассмотрит возможность того, что Хоуп останется в его жизни навсегда.

Но сейчас?

— Появись, Эмма. Любимая, — добавил он. — Нет никакой необходимости спешить. Несколько лет, может десять, и тогда я, скорее всего, буду готов иметь детей. — Эмма, наверняка, знала, что он лгал. Его мир непригоден для невинного ребенка, Гидеон убеждался в этом каждый день.

Хоуп обхватывала его ногами. В конце концов, он отодвинул Хоуп от луча лунного света и точно использовал презерватив.

Но на ней был проклятый амулет плодовитости, который с легкостью мог свести на нет все усилия.

Гидеон быстро принял душ, стараясь избавиться от чувства надвигающейся катастрофы, после чего вытерся и обернул полотенце вокруг талии. Он нашел Хоуп на кухне, готовящей кофе и роящейся в шкафчиках в поисках чего-нибудь на завтрак.

Она бросила на него осторожный взгляд.

— Ты точно в порядке?

— Да. — Гидеон посмотрел на нее. Точнее, глянул на ее живот. — Появись, Эмма, — прошептал он, когда Хоуп переключила внимание на холодильник. — Поговори со мной.

— Ты что-то сказал? — спросила Хоуп, доставая полупустой пакет молока.

— Ничего.

— О, мне показалось, ты произнес имя «Эмма». — Она поставила молоко на стойку, рядом с коробкой хлебцев. — Так звали мою бабушку.

Он едва не застонал, но успел вовремя остановиться.

Хоуп достала блюдо. Она уже вполне прилично ориентировалась на его кухне.

— Моя мать мечтает о внучке по имени Эмма, — продолжила она. — Но у Санни три мальчика, а я в ближайшее время не планирую заводить детей, поэтому ей все не везет.

— Хочешь пари? — вздохнув, спросил Гидеон.

Хоуп оставила все, что успела собрать на стойке, и, повернувшись, пронзила его взглядом.

— Ты переменчив, как погода, Рейнтри. Сегодня утром ни один из твоих поступков не имеет никакого смысла.

Гидеон указал на амулет плодовитости, который Хоуп снова надела на себя, после того, как он отказался забрать его с ее ладони. Амулет предназначался для Данте, он был всего лишь братской шуткой, предназначенной заставить дрэнира заняться репродукцией, но он был столь же эффективен и для Хоуп.

— Этот амулет, который ты взяла с комода прошлой ночью, — произнес он, продолжая порицающе указывать на него пальцем. — Создан для зачатия ребенка.

— Что? — Хоуп отступила и так быстро сдернула амулет с шеи, словно тот мог обжечь ее. — Какой псих мог сделать такую штуку и оставить ее лежащей на виду без присмотра!

Гидеон поднял руку.

— Этот псих я. Это предназначалось для моего брата, а не для тебя.

Хоуп швырнула в него амулет, вложив в это движение все свои силы.

— Ты действительно больной, — резко выпалила она, когда Гидеон поймал амулет. — Чем тебе насолил твой брат, чтобы заслужить такое? — Она осмотрелась в поисках еще чего-нибудь, что можно в него бросить, и, не найдя ничего подходящего, в конце концов села за кухонный стол. — Это не сработало, — рассудительно сказала она. — Я уверена, что это не сработало. Этот амулет сделан не для меня, и мы были осторожны. Мы всегда были осторожны. Не похоже, чтобы у тебя была какая-то суперсперма.

— Да, — согласился Гидеон, надеясь, что она права. Если бы амулет плодородия работал бесперебойно, Данте к настоящему времени уже наплодил бы целую деревню.

— Я даже отодвинул тебя от лунного света.

— А это имеет какое-то значение? — резко спросила она.

Он полагал, что теперь уже может рассказать ей все.

— В течение прошлых трех месяцев мне снилась маленькая девочка. По вине Данте, — добавил он. — Так что не стоит слишком ему сочувствовать только потому, что я иногда посылаю что-то, чего он не хочет.

— Он послал тебе какие-то сны?

— Пару раз я видел Эмму не во сне. Это она сказала мне пригнуться, когда Табби стреляла в нас.

— Какое отношение это имеет к лунному свету, Рейнтри? — Хоуп была расстроена, раздражена и, возможно, даже немного испугана. Она взволнованно пыталась пригладить пальцами волосы.

— Эмма сказала, что придет ко мне в лунном свете.

Хоуп побледнела. Стала просто смертельно белой. Столь же белой, как молоко, которое достала из холодильника.

— Надо было сказать мне об этом раньше! — Она схватила со стола солонку с дырочками и кинула в него, но в этом движении больше не было такого количества гнева как прежде, и Гидеон с легкостью поймал ее. Часть соли высыпалась на пол. Чисто механически, он собрал щепотку и перебросил через левое плечо.

— Зачем? — спросил Гидеон, убирая солонку. — Я не поверил ей. Мы сами выбираем жизненный путь, а я решил не иметь детей. Кроме того, это просто какая-то романтическая ерунда. И мы не были в лунном свете…

— Заткнись, Рейнтри. — Хоуп немного постояла, с тоской глядя на перечницу, но развернулась и направилась к двери, так и не бросив ее в Гидеона. — Ты был в лунном свете прошлой ночью, — произнесла она, не оборачиваясь. — Ты определенно был в лунном свете.

— Куда ты?

Она подняла руку.

— Сейчас вернусь. Никуда не уходи.

Несколько секунд спустя все такая же бледная Хоуп снова вошла на кухню, держа в руке сумочку. Она села за стол, достала тонкий черный бумажник с водительскими правами и бросила их Гидеону. Те пролетели между ними подобно летающей тарелке, стукнулись о его грудь и приземлились на пол к ногам.

— Прочитай это и поплачь, — безнадежно сказала она.

Гидеон поднял права с пола. Фотография была менее чем лестной, как и все подобные фотографии, и все же… не слишком плохой. Но его внимание полностью сосредоточилось на имени. Читая это имя снова и снова, он с силой вцепился в права и произнес слово, непригодное для ушей маленькой Эммы.

Мунбим Хоуп Мэлори.