"В мире животного" - читать интересную книгу автора (Тюрин Александр)

7

Вертолетное сафари в копеечку обошлось. От меня, правда, вскоре отстали, разобрались, что я стеклотарный боец и «бабки» у меня долго не задерживаются. Это о личном. А теперь об общественном. Наутро тварей в технопарке не было, правда, все, что получше, они погрызли, или обгадили едким дерьмом. Напрасно я доказывал свою геройскую роль, охрана стала политическим трупом и, не собираясь вскоре возвращаться, покинула поле недавней битвы на катафалке. Вернее, на пузыревском микроавтобусе. Больше того, нашлись человекообразные твари, которые утверждали, что я своим сопротивлением спровоцировал разбой. Поэтому, если б не рассчитали пузыревскую команду, я все равно ушел бы в утро туманное, подняв воротник старенького плаща. Хорошо, что тонкость душевная мне не свойственна, а то бы испереживался до блевоты. Напротив, своим оскорбителям я кое-что рассказал про пидеров, готовых подставить очко любому встречному властителю-повелителю. Увы, как ни горько, без материальных потерь не обошлось, в ближайшей ментовке нарисовали мне штраф за "фулиганичанье".

Естественно, что и фирмы не собирались больше кучковаться в этом разгромленном бардаке. За неделю-другую, отъев друг дружке хвосты и бока, поделили бывшие товарищи останки общего имущества в судебных присутствиях, да и разбежались по углам медвежьим, волчьим и кроличьим. Итак, нарыв прорвался. Родионы-дуевы торжествовали вполне, потому что их взяла, некогда приличные самостоятельные люди шли к ним с повинной яйцевидной головой корячиться за фотку на доске почета в оборонных «шарашках» или раскладывать пасьянсы из бумажек в НИИ. А бюро наше усохло раза в три, ребята без претензий занялись хранением тел кинозвезд, боксеров и прочих незамысловатых миллионеров; ловлей сбежавших от побоев жен; застукиванием прелюбодейных мужей — с организацией появления супруги в ответственный коитальный момент. А подлинным орлам, включая меня, пришлось отвалить из бюро, распрощаться с милейшим Пузыревым, не забыв выходного пособия, и застыть в своих гнездах в ожидании интересной добычи. Занятие я себе подыскал, народная моя мудрость подсказала: пить надо регулярно, чтобы доступный гадам мой глубинный пульс был скрытым и незаметным.

Вычислив стоимость своего движимого имущества, отсутствующей недвижимости, денежных активов с пассивами, я убедился, что общество обойдется без моих трудовых усилий в течение полугода, причем количество бутылок может равняться количеству дней отдыха. Наверное, проклюнувшийся вывод был несколько схоластичен. После трех вечеров, потраченных на Нину и харчо с цинандали в ресторане «Кавказский», вдруг до меня дошло, что больше двух месяцев не продержаться, даже если буду стоять насмерть. Другое дело, если увеличить количество светлого и разумного в жизни. Я стал активничать, как партия в 29-ом. Насобирал ягод по дачным участкам с отсутствующими хозяевами, поставил, что можно, бродить на вино, застрелил пару жирных птиц в лесу, взял в лабазе хмельных напитков попроще на три месяца вперед, сдал телевизор в барахолку. Вдобавок, для развития личности в духе плюрализма, выписал две газеты взаимогрызущих направлений и зажил, как Робинзон Крузо. Первую неделю я незатейливо кирял, украдкой икал, да и в мире ничего из-за этого примечательного не происходило. Хотя, может и происходило, только я не замечал. На второй неделе я несколько сбавил темп, реже заливая в бак, зато пытался ухватить смысл написанного в газете. Оказалось, что перья, которые летели от общипанных несушек, наконец, долетели до депутатов. Взятки уже не сыпались в раскрытые карманы, да и подати жидкие стали.

Один выступающий с высокой трибуны красиво сказал, что мы напоминаем ему позднюю Римскую империю, а монстры — невесть откуда вылезших гуннов и вандалов. Другой запараллелил происходящее на татаро-монгольское иго. Я бы тут добавил даже, что твари, как истинные чингизиды, явно ярлыки на княжение выдают родионам-дуевым — уж больно все в жилу консервным начальничкам.

Раз стали давить в парламенте — тот по закону Бойля-Мариотта передал давление дальше — на людей с кабинетами больше тридцати ка-вэ-метров и портфелями крокодиловой кожи; жернова завертелись. Кого-то мелкого смололи, кого-то покрупнее затормошили, где-то вздернули сексуальный лозунг: "Наш минвнутдел должен стать подлинным органом родной страны". Наконец, затопало по плацу специальное антимонструозное подразделение. Впрочем "подлинный орган" родил его давно: на тот случай, если монстры полезут в святые места: генеральские квартиры и дачи, красные уголки, расстрельные камеры, архивы секретных протоколов, ядерные реакторы, фермы по выращиванию микробов, которые полезны для наших и вредны для иностранцев. Но только сейчас было решено этот спецназ урезать раза в два и пускать его в ход против гадов где попало.

На третьей неделе я от волнения пил мелкими глотками, но часто, опохмеляясь чтением материалов про грозную команду. Бойцы спецназа охотно позировали, играли мышцами, клинками и стволами, метали ножи на меткость и плевали на дальность. Потом кто-то, сидящий сверху, решил устроить показательное выступление в здании одного дворца культуры на Васильевском острове. Люди оттуда давно сбежали, а монстры постоянно там вертелись. Вообще-то, помимо технопарков, наши гады, как и полагается кочевникам-варварам-гуннам, уважали места, где можно выпить и закусить сладким на халяву. Винно-водочные и кондитерские предприятия, склады с сахаром и конфетами, даже свекольные поля. Причем, если насыщенные наукой лаборатории и производства разорялись, как птичьи гнезда, то в «закусочных» звери вели себя аккуратно. Ранним утром всегда уползали, давая возможность людям, после небольшой приборки, спокойно заняться производством кайфовых вещей, которые, по южному выражению, "тают в рот". А администрация «закусочных» обжираловку еще больше цивилизовала. Были установлены особые кормушки и такие нормы отпуска в гадские руки, чтоб никто из гостей за столом не посчитал себя лишним. Дворец культуры казался более загадочным случаем. Мне такое объяснение понравилось: ДК оккупировали потому, что там пацаны обучались охоте на тварей с помощью подаренных какой-то фирмой аппаратов. А кроме того, оттуда было приятно устраивать набеги на расположенную поблизости стекляшку биржи "СПб".

Поехали поквитаться со злодеями три взвода спецназа. Репортеров не забыли захватить. Хвалились, едучи на рать, хотя предки, которые знали толк в мясорубке, завещали это делать лишь едучи срати. Еще на подходе к зданию со стороны Большого проспекта, два БТР ухнули в незапланированные пустоты под дорогой. Их там встретили подземные монстры, которые умелыми разрядами пробили борта машин, а в получившиеся дырки впрыснули гнусную жидкость нервно-паралитического действия, близкую по принципу действия к этиловому спирту. Тут же на врага были пущены землеройные машины с керамической защитой и экипажами в противохимических костюмах. Однако, костюмы не пригодились. В конце недолгого пути машины-землеройки встретили грунт, спекшийся в сплошную твердь, похожую на карборунд — никакие буры не могли ее взять. «Карборундовая» стена была неясного размера, во всяком случае, следовавшие одна за другой лихие атаки неизменно кончались на ней.

Но наверху одной юркой БРДМ удалось проскочить к самому зданию. Встретили ее достойно. Из окон третьего этажа послышались неприличные оскорбительные звуки, а следом полетели жидкие выделения, которые обмазали машину со всех сторон до днища. Командир обделанной БРДМ из чувства брезгливости дал задний ход, потом передний, но ни туда, ни сюда. Надрывался двигатель, выхлопные газы сочились в кабину, но движения не было. Также не было видимости, слышимости, не фурычила связь. Командир заглушил мотор и бросил рыдающую голову на руль. Он не мог знать, что выделения давно затвердели и заточили уже бесполезную машину, как скорлупа ореха ядрышко.

Впрочем, остальные ребята, крепкие стриженые парни не приуныли. Кровь бурлила и выделяла нужные для борьбы гормоны, когда с вертолетов на крышу ДК были спущены три десантно-штурмовые группы. Первая ушла не дальше кинозала, а другая буфета. Командиры групп успели сообщить, что выходы из помещений враз оказались забиты массой, похожей на густую кашу, поэтому сейчас придется разносить преграду направленными взрывами. По рации еще донеслись слова «давай» и «даю», а дальше одно молчание. Зато до наблюдателей докатился толчок воздуха. Потом уже стало известно, что «каша» имела нитроглицериновую пропитку, которая, само собой, не забыла сдетонировать.

Зато третья группа под предводительством моего знакомого Федянина отличилась. Майор впервые опробовал мазеры, которые обеспечивали расстройство электрических систем монстров, и поглотители-отражатели разрядов. Вот оно! Дебильная публика из "почтовых ящиков" вдруг выдавила из себя что-то, пригодное для огорчения монстров. Вернее, подняла и оживила разработки, выпавшие из разжавшихся челюстей технопарков. Ладно, насчет дебилов беру обратно, эта кличка больше мне подходит. Все-таки ученые они не только, когда бабу на улице клеют. Корпели, небось, где-нибудь в подпольном бункере (сто метров ниже киношек и кабаков), сотрясаясь и ходя ходуном от страха.

Итак, группа Федянина двигалась грамотно, удерживая под контролем все ходы-выходы. Не смогли твари ее подловить, поэтому добралась она, сметая все живое и дохлое на своем пути, аж до самого первого этажа. Там порадовались сердца гадобойцев — встретился бывший фонтан, ныне обжитый младым племенем: чуть подросшими, до размеров колбасы, но беспечными еще монстрятами. Водоем, кипящий, как суп с лапшой, мигом заминировали, палец уже лежал на кнопке взрывателя, но гадская кодла еще раз напомнила, что держит лапы на наших глубинных пульсах, что в курсе самых светлых мечтаний. Хоть Федянин, он же Наполеон наших дней, умом ни в чем не уступал монстрам, они прочно посадили его с героями под электрический колпак, только поглотители и выручали. Связь накрылась, начальство было готово и третью группу вычеркнуть из Книги Жизни, то есть списков личного состава. А потом искать компромисс, но в душе навсегда прокакать игру. Впрочем, вычеркивающее перо пришлось отложить в сторону. Уже за периметром оцепления вспучилась и лопнула земля. Оцепляющие встрепенулись и приготовились к быстрому бегу. Однако, из-под земли вылезли два федянинских человека, а вскоре все его бойцы повалили из щели, как горошины из стручка. Последним вступил на поверхность планеты сам майор, который не унывал с момента рождения. Он рассказал с неподдельной улыбочкой между щек, как внутри оборонительного кольца, составленного из его удальцов, вдруг провалилось несколько мраморных плиток и образовалась дыра, сулящая всяческие неприятности. Но из той дыры демонстративно, задом, выбрался противник количеством один и удалился по слюнке-ниточке в сторону потолка, как бы показывая, что путь наружу свободен. Майор Федянин догадался, что с ним пытаются совершить сделку и ударить по рукам. Суть сговора в том, что он сваливает с парнями из дворца по открывшемуся лазу, но в ответном жесте ему подобает выудить взрывчатку из монструозного детсада. Майор не стал упираться рогом, приказал первый «батон» забрать из водоема и парочке разведчиков прогуляться по подаренному тоннелю. Те, обливаясь предсмертным потом, соскользнули в щель, но через десять минут загалдели по рации, что уже пьют чай с бубликами, и не в небесах, а у своих. Сигнал без всяких помех проскочил, хотя до того будто глушилка надрывалась. Майор послал еще трех человек, потом вынул второй «батон» и с оставшимися бойцами сколол из дворца.

Газетчик из лагеря калов, конечно, съязвил, что накануне операции вождь гадов, кажется, вместе с командиром спецназа любил сладкое и алкоголь. И уж, по крайней мере, изучал "искусство побеждать" в наших военных заведениях.

Кстати, подвернувшейся сваезабойкой успели расколоть орех с БРДМ внутри до того, как души бойцов самостоятельно бы полетели на волю. Кто неудачно съездил на БТР и нанюхался нервно-паралитического аэрозоля, тоже жить остался, правда, на первых порах, с белой горячкой. Таким образом, всерьез не повезло только тем, кого накрыло взрывами.

Из этого прыткие консервные журналисты выводили несомненное: "природные гады земли нашей" нрав крутой показали, гордый, но не чужие они нам, не любо им кровь народную проливать. Мирные люди, конечно, сразу стали смаковать дружественность и незлобивость тварей, подозревая в них родню бабочек и кузнечиков, и внутренне уже были не против, чтоб побыть какое-то сонное время пакетом для яиц.

Лишь один биолог разгуделся, как духовой оркестр, по каловым газетам пробежался и даже в телек влез. Мол, назови животное патриотом и гуманистом, а все равно, кроме инстинктов, от него ничего не дождешься. Тварь она и есть тварь, пусть по-своему и замечательная, и лишь в качестве подопытного объекта может вызывать восхищение. И молнии она мечет не как представитель Перуна-громовика, а будучи живой электрической машиной с подобием жидкостного МГД-генератора внутри. И чутье у нее на наши настроения с состояниями не от общих корней, а потому, что мы сверхдлинные субэлектронные волны, хотим — не хотим, модулируем — получившийся сигнал монстры, как антенны, ловят. И вся недолга.

Я прочитал заметку ученого и стал сам не свой ходить, даже нехорошо от мыслей было. Еще бы, монстры овладели всем тем, что прорастало в головах Файнберга, Веселкина и субэлектронщика. Зверье угробило мудрецов и их знания себе заграбастало. Кочевые ребята из команды Чингисхана тоже перехватывали у оседлых умников достижения, которые могут в драке пригодиться. Я собирался было письмо такому содержательному биологу накатать, уже начал словами: "Глубокоуважаемый Никанор Павлович. Я давно вас ищу. У меня есть что сообщить серьезному человеку с маслом в голове…" И тут очередное разочарование. Не стало Никанора Павловича. Пришли к нему, почувствовав сигнал, подопытные объекты и вызвали вместо восхищения летальный исход. А случилось так, что автомобиль с ученым врезался в грузовик у Пяти Углов. Причем, на теле потом нашли следы приличных, хотя и не убойных укусов. Как хорошо, подумалось мне — в моей голове ничего такого, что может промодулировать эти самые субэлектронные волны.

В начале четвертой недели вынужденного, но полюбившегося простоя дозы стали редкими, как дождь в пустыне, и смехотворно мелкими. Удивительно, что я их еще как-то ощущал. Однако уже во вторник я вынужден был узнать, что потрепанное тварями спецподразделение за свои немеркнущие подвиги перекинуто из внутренних войск в городскую милицию. Теперь это воинство обнимет и примет любого, кому не жалко собственного трупа. До конца недели я вычислял, поступать ли туда, смогу ли я колбасить по-прежнему, как мне нравится. С одной стороны, объявление заманивало крепких ребят с хорошей подготовкой — а я уж готовее других, настоящее путассу в маринаде. И оружие пока там существенное, что руки развяжет. А с другой стороны, начальство, находящееся в последней стадии умственного развития, лобные доли мне нагрузит, ну, в общем, те места, где шарики крутятся. Еще надо учесть обязательный форменный прикид от "Пьера Болвэна".

Пока на переднем плане я тщательно выбирал одно из двух, по заднику протекали ручейки сомнительных мыслишек. Они складывались в мороку, ее первую серию мне крутили еще на нарах СИЗО. Туман или бульон, я в нем бреду или плыву. Там и сям перевариваются маленькие человечки вроде моего верного гнома. Пиявки сосут, чмокая и давясь, из этой питательной среды. Они унавоживают своим дерьмом почву, на которой весело растут грибы-поганки. Грибочки вымахивают выше тумана, тянутся навстречу лучам, бегущим от «колпака», моего старого знакомого. От преданных растений к нему, в ответ на солнечную заботу, поднимается дымок. Вот вам круговорот дерьма в природе, я ж предупреждал! Есть тут и вампиры-колхозники вроде Дуева, те самые черви-сосуны; и гады, мои гады, которых я углядел в неблагородных грибах-поганках; и руководящее звено — верховный колпак. Все при деле, и дело за счет нас, людей, процветает — ведь гном есть лучшая часть гражданина. С нас начинаются эти переваривания, прихлебывания, унавоживания, разрастания, испарения, излучения. А я — немногий, если не единственный путешественник по адскому мирку, ни во что не превращающийся и собой довольный.

Насмотришься такого фуфла и почему-то чувствуешь себя обогащенным. Даже обогащеннее, чем после заслушивания симфонии и блужданий по Эрмитажу.

Перед тем, как броситься в омут необратимого решения, отправился к знакомому егерю в лес. Вернее, омут ни при чем, просто харчи с бухалом оказались у меня на последней стадии истощения. И вот повстречал я в тех местах, где делил трапезу с кабаном, Дуева Родиона Михайловича.

— Кажется, я про вас что-то слышал, — сказал он и впервые пожал руку. Потом обрисовал мое положение. — Хочешь отличиться перед народом, да видно не знаешь как. Народу такие твои старания не нужны. Монстры, люблю я это слово, никак не колышут простых людей: аратов, дехкан, холопов; кручиниться тем нечего. Яйцекладка не считается, как мелкое недоразумение. Гады вполне удовлетворяют простых людей, разоряя замки нынешних дворян и прочих заносчивых граждан. Монстры кого-то скушали? Допустим. Мы столько лет питались животными, вот и они повели себя в том же духе, употребили кого-то из нас, причем не лучшего. Есть повод для беспокойства только в иудео-христианской системе координат. У многих же самобытных этносов ритуал скармливания самых умных, красивых соплеменников тотемным животным органично входит в культуру.

— Из меня вылезает слеза, лишь только я подумаю о культурных монстрах, у которых болит живот за простых людей, — слегка оскаливаясь, парировал я.

— Ладно, перейдем к тебе. Понимаешь ли с кем связался?

— Расскажите, Родион Михайлович, — сказал я, напуская побольше глупости на рельефы лица, что, впрочем, было не слишком сложно.

— Расскажу, когда твой черед придет, — многообещающе выразился Дуев. — Давай на одну ступеньку вниз спустимся. Например, отчего недоступны сведения о монстрах?

— Перепасую к вам, Родион Михайлович. Не надоело придерживать информацию, прикарманивать всю соответствующую дохлятину вплоть до дерьма? Наверняка у вас и живой материал имеется. Вон умник Никанор о кое-чем простым напряжением катушек догадался, и тут же его не стало.

— Никанор не догадался, он знал. Тут две большие разницы, как говорят южане. Имел он кое-куда вход. А раскручивать и орать на разных уголках стал самостоятельно, потому что славы захотел. Ну и получил, только не прижизненную. Никакие спецслужбы его не убирали. Они даже не возражали бы против утечки, чтоб посмотреть, как это уладится. Вот и посмотрели. За что боролся Никанор, на то и напоролся. Утечка не понравилась нашим маленьким друзьям, они привыкли работать без лишнего шума, вернисаж не для них, в рекламе не нуждаются.

— По-моему и вы уважаете беззвучность, даже во время такого нашествия.

— У нас был свой резон. В биологии нынче беспредел. Если бы население доперло, с какой прытью мощнеют монстры, стало бы помаленьку безумничать. В итоге толпы придурков носились бы по улицам, кусали друг друга за задницу и гадили в неположенных местах. А пока что есть у нас равновесие, может даже гармония, в которой двуногим пришлось лишь немного потесниться. Твари вроде повсюду, но при этом они остаются на периферии, не лезут, так сказать, в первый ряд.

Мы перебрались с веранды охотничьего домика в гостиную, и Родион Михайлович сунул в щель видика кассету, которую простой чувак видеть не должен, чтоб не обезуметь. Ну, а мне почему-то было пора, черед настал.

Кассета крутилась три часа, а Дуев многозначительно отмалчивался, вдумчиво попыхивая «Кланом» и запивая его мягким ирландским пивом.

Что в фильме показывали и доказывали, в основном, отскакивало от меня, как от стенки. Особенно все попахивающее наукой биохимией. Зато как не понять: в ролях те же опостылевшие монстры. Было очень приятно узнать, что происходят они от вполне безобидных тварюшек по имени Онихофора, и в родне у них как насекомые, так и скромные кольчатые черви. Развились они каким-то макаром так, что по сложности самым серьезным млекопитающим не уступают. Однако, шли своим путем, поэтому оригинальны и не похожи на «теплых-влажных» ни наружностью, ни содержанием. Вот у нашего брата, любителя молока, скелет внутренний, у них же внешний, ступенчатый, с подобиями шпангоутов и перетяжками. Вообще, в интересных гадах многое от машин: эти животные «косят» под железные изделия, также, как и наши металлисты.

Внутри кожно-мышечного мешка продольные и поперечные перегородки с клапанами, по отсекам перегоняется полостная жидкость — не ради удовольствия, а чтоб получился еще один скелет, на сей раз — гидравлический. Благодаря ему чудовище прыгает, бегает, ползает, как олимпиец, еще мечет хобот и клейкие слюни. Такая полезная жидкость вдобавок является кровью-гемолимфой. Больше того, железистые соединения в ней не только разносят кислород, но и создают магнитные свойства. Когда она прокачивается мимо заряженных пластин, тех самых шпангоутов и перетяжек, то по принципу МГД-генератора выдает мощные электрические импульсы.

В теле у любого гада ветвится много всяких электропроводок, есть даже подобия диодов, конденсаторов и аккумуляторов. Грызет он всякие приборы не только из вредности, но чтобы заиметь в организме побольше металлов хороших и разных. Всерьез переваривать внутри себя еду считает делом недостойным и невыгодным, поэтому любит сахар и алкоголь, а также варенье, как быстрорасщепляющиеся высококалорийные продукты. Само собой, раз губа не дура, вряд ли откажется он от кровушки. Когда такой нежной провизии не хватает, впрыскивает пищеварительный сок в любого, кто покажется вкусным, еще и помогает ему превратиться в блюдо электрическими импульсами.

Герой нашего времени сложен прекрасно, как полимер, в каждом отсеке тела у него есть нервные узлы вроде наших мозгов, клоака, дыхало, клевало, сосало, жевало, е…, так сказать, копулятивные органы. В общем, смертельное ранение нанести ему трудно, все взаимозаменяемо. Даже на бескислородье он разлагает электротоком разные окислы, добывая необходимое для дыхания. Зоркость придают ему глаза, раскинувшиеся в разных частях тела, так что если задом посмотрит, все о'кей. Слух — в порядке, он сплошное ухо, кругом волоски с мембранами. Собственная разрядная система предлагает нашему герою разнообразные услуги. В низковольтном режиме она годится, в сочетании с электрорецепторами, для локации, то есть, засечения любых вещей в любую погоду и темноту. В высоковольтном — для превращения безвкусного наглеца-беглеца в смирного вкусного покойника. «Полюса» имеются на теле, хоботке, еще и на вылетающем в подходящий момент электронном пучке. Особенно героя украшает способность видеть насквозь. Пустит он на того, кто ему приглянется, несколько магнитных импульсов, и тот в ответном порыве начнет излучать всеми ядрами своего водорода, который, как известно, в организме везде. Но когда пошла толковища про магнитные ловушки в защечных мешках твари, что какие-то еще фокусы нам готовят, Дуев вырубил "ящик".

— Остальное — задание на дом, — хреново улыбаясь, сказал он.

Уж лучше время спустить на забойный боевичок, где деликатный здоровяк гасит наглых уродов, чем пялиться на всякую научную муру. В конце-то концов, я не анатом, а охотник. Меня одно интересует, на какие неприятности я еще нарвусь. А вот про это дело Дуев как раз узнать не дал, я прямо чуть с говном его не съел (в мыслях, конечно). По злобе поперся в пятницу, которую заранее назвал черной, в спецназ записываться. Тем более, что все равно надо было куда-то подаваться, я по полкам уже щеткой прошелся в поисках харчишек, да и бузы последняя капля в рот упала.

Вначале на мою небритую, хамскую в чем-то морду посмотрели косо, я бы даже сказал, криво. Чуть не послали в баню. Но я затрубил, и на шум явился майор Федянин, составил протекцию, спроецировал на меня положительные черты. Уважительно назвал меня плевком, на котором все поскальзываются, и талантом, только неизвестно в какой области. Еще похвалил, что я очень глубоко проникаю во внутренний мир животного, наверное, оттого, что недалеко от него ушел. Я на волне успеха даже медкомиссию проскочил. Анализы мочи и кала отобрал у одного мальчика во дворе детской поликлиники. В общем, записали меня, только отправили от глистов полечиться (за них мальчику спасибо). Приступил я к учебе, от которой фигово в бою. Маялся от нее больше, чем в конце недельного заплыва в портвейне. Вот что, например, сочинили к моему приходу: "При обнаружении дымка (взвеси) зеленоватого оттенка, а также запаха средней интенсивности, напоминающего аромат нестираных носков, немедленно сообщить на частоте 88 МГц непосредственному начальству. Загерметизировать помещение с помощью штатных и подручных средств (тряпки, части одежды, экскременты и т. д. согл. доп. списку). Повесить над входом (входами) предупреждающий знак (см. описание)". Ну и в том же духе на трех сотнях страниц убористого текста. А еще выходить на бой можно только в составе группы, чтоб были вместе командир, радист, правый сигнальщик, левый сигнальщик, химик, электрик, забойщик. Последний товарищ — это тот, кто должен "производить забой животного". Только политрука не хватает. Я в первую же прогулку с такой кодлой догадался, что все твари в округе наслаждаются нашим видом. Понемногу спущенная сверху дурь утряслась. Например, сигнальщик стал совмещаться с химиком, а положенные по инструкции вещи происходить только на бумаге, в отчете о проделанной работе. Если в группе оказываются один-два гомо кретинус или стукача-недоброжелателя, то лучше просто шляться по помойкам, пускать пузыри, играть консервной банкой в футбол и дохлой крысой в баскетбол, вести разговоры о страшном. А вот как подберутся осмысленно глядящие ребята, можно начинать. Забойщик отправляется пытать удачу, а остальные его подстраховывают: пьют пиво, изучают прессу, беседуют по рации с начальством. Удача, кстати, совсем рядышком прогуливается, когда у тебя гранатомет последней конструкции. А на главном экране шлема светится координатная сетка с размеченными целями и направлением прицела. Приятно, что в меню имеется острая приправа: изящный пистолет-пулемет, спокойно укладывающийся в карман. Плюс щит, поглощающий слабые и рассеивающий сильные электромагнитные импульсы. Еще висит фонарик на груди, который вовсе не фонарик, а мощный мазер. От него страдают электрические системы оппонента, и делается он немного несграбный, подслеповатый и не такой вредный, как обычно. Даже хочется приручить его для совместных выступлений в цирке. Вдруг удастся товарища монстра убедить, что массовым производством гадостей он убивает в себе личность.

За месяц работы наш спецназ стал чуть более любопытным соперником для "чудес природы", как кликали гадов пышные консервные дамочки. Однако отличились мы, в основном, на уровне мелкого вредительства. Где кладку яиц выудим, где молодняк накроем, если вовремя гражданин обеспокоится помутнением мозгов и потихоньку звякнет нам. Впрочем, недолго нам оставалось подличать — покуда матка не отвыкнет "метать икру" на стороне. А вот «лежбища» и "охотничьи угодья" у гадов скромнее не стали. На этом фронте борьба велась вничью. Только мы выбьем гарнизон из какого-нибудь старинного их удела, сразу отряд монстров перебирается в место, где раньше они считались сказками и инсинуациями. Похоже было, что гады даже раздували сферу приложения своего коллективного разума. Принялись калечить предприятия и институты, которых раньше в упор не видели. Наверное, проводили профилактические работы там, где чудилась им опасность. Перестраховывались, что ли — во многих стенах мысль еще не ночевала. Впрочем, гадам можно доверять, они же обоняют эти самые предательские субэлектронные волны. А Федянин считал, что противник просто задирается, показывая, что он плюет, чихает и мочится на все наши усилия.

А наши усилия, что касается "спорных территорий", были примерно таковы. Есть, допустим, у нас на примете здание, где раскидываются курени нынешних гуннов, значит, выставляем там пост. Сидим в фургоне неподалеку, прислушиваемся. Контрольные наши системы уже потоньше стали — научились, наконец, очищать сигналы от всякого дерьма, в смысле, от помех, напускаемых монстрами. И датчики-передатчики теперь не так-то просто засечь, потому что меняют они по спецкоду несущую частоту. Только монструшки как следует засветятся где-нибудь, забойщик с помощью пожарной лестницы вламывается в самое дикое место, то есть в окно нужного этажа и начинает зарабатывать очки.

В тот сентябрьский вечерок с киношными эффектами умирало лето. За забором наяривал казачий хор: "Черный ворон, что ты вьешься…". Мы укрывались в фургоне на заболоченной территории третьего петербургского университета, что сбоку от Казанского собора, исполняли тему «козла», в полтона постукивая по столу костяшками. Нас было трое: правый сигнальщик-электрик-командир, левый сигнальщик-химик-радист и простой забойщик, то есть я. Еще и пожарная машина с лестницей. Студентами здесь давно не пахло, они съехали в загородный кампус, вовремя унесли задницы. Вместо юнцов несколько лабораторий, складов, вычислительный центр и гады, нуждающиеся в радости человеческого общения. Мы им должны помочь. Вчера робот лазал в кое-какие щели и установил там подслушивающую-поднюхивающую аппаратуру. Теперь знаем, когда новоявленные самураи переходят границу.

В час ночи «забибикал» третий этаж главного корпуса. Затарахтела пожарная машина, я на лестнице въехал, как ангел, прямо в окно, и мазер-глушак не забыл включить, для начала все вроде грамотно. Сразу за подоконником в коридоре приятная встреча — адская семейка, матка и ее три мужа с зажатыми в ручках сперматофорами. Их попытки сделать мне больно были неудачны. Я перешпокал всех, как персонажей своего почившего охотничьего аппарата. Считайте, что за него тоже мстил. Конечно, я им испортил приятное времяпровождение, но сексом пробавляться здесь было так же неуместно, как и на партсобрании. Чуть правее от того лобного места, где случилась экзекуция (не люблю, честно говоря, побеждать), на план-карте центр компьютерной обработки. У кого-то компьютеры, а у меня на пеленг-экране там жирная клякса расположилась. Я красиво, как в фильме про бесчинства карателей, выбил дверь, ворвался — кому здесь выписать? Но вокруг ни тела, про душу уж я молчу. Впрочем, пыхтят несколько блоков вычислительной машины «Джониван», они же фонят и пачкают мне картинку. Я зачем-то распечатку с принтера снял, которая сразу не понравилась. Какой-то безымянный соратник Никанора дня три назад запустил задачу и исчез, наверное, отправился по его стопам. Машина рассчитывала траектории мутационных изменений по методике Файнберга.

На дисплее по моей просьбе показался забавный пузатый монстрик-гид и вдруг начал рассказывать о домашнем задании Родиона Михайловича. Про те самые магнитные ловушки в защечных мешках. Мол, мешки скоро пойдут на повышение, станут преобразователями и накопителями энергии субэлектронных волн. Я просил поподробнее про такие волны. Монстрик откликнулся проповедью, дескать, каждый живой и не совсем живой предмет — это стяжка (он сказал хуже — концентратор) замкнутых волн. Разомкни, так сказать, круг, и концентратор «потечет», передаст свое напряжение другим точкам интенсивности. Я тут врубился и поинтересовался у лектора, не его ли приятели-гады «утечку» устраивают. Он слегка возмутился, заявил, что Гады (с большой буквы) такими вещами не занимаются, это-де "работа для клерков". Я так понял, что он имел в виду двуногих сосальщиков, родионов-дуевых. Монстры, продолжил гид-гад с улыбочкой, давно научились подключаться к уже раскрывшимся системам, чтобы выведать чего-нибудь новенькое. Ага, про антенны еще Никанор заикнулся. Ну, и под конец бутафорный монстрик сделал шажок вперед, подкинул стоящие сведения. Скоро-де защечные ловушки гадов, согласно рассчитанной траектории эволюции, примутся превращать длину субэлектронной волны в частоту — хоть чушь, но за неимением лучшего приходится всему верить. Согласно пророчеству, любители остреньких ощущений вскоре смогут ознакомиться с бедовым явлением, которое назовется бегущий огонь, или по-привычному, шаровая молния животного происхождения.

Очень хотелось бы побеседовать с автором программы, если он жив или хотя бы здоров, а пока расстроенная рука в кольчужной перчатке отключила надменно витийствующего монстра и потянулась к холодильнику. Правильно делает, что не отстает, вкалывает наряду с «Джониваном», лелея в себе заначенное истинным доброжелателем пивко. Раздавим банку, война и это спишет. Откупорил, задрал забрало, потянулся, а контрольная система вдруг долбанула мне по маковке: "Показания датчиков: внимание, всплеск активности на участках 5-02, 5-03", и давай на экране размазывать кляксы, символизирующие электрическую опасность. Летят кляксы, как черти, сквозь стены и перекрытия. По старой привычке качнулся во мне лазутчик-гном, но только ткнулся в пространство над головой, как стало ему так больно и светло, что он, скуля, забился в угол. Я прикрылся щитом, погрозил пушкой потолку, из которого вынырнет хана.

Эх, тикать надо было, а не пополнять багаж знаний. И вот, в унисон с криком измерителя: "Взрывное изменение поля…" вспышка над башкой. Светофильтры успели отозваться, но я слегка замандражировал — никто там случайно ядерную бомбу не швырнул ли? Мой верный товарищ гном раньше меня врубился, узнав новинку сезона — "бегущий огонь". И как серфингист, оседлав волну, должно быть, ту самую сверхдлинную, проскочил сквозь боль, ослепление и ворвался в темный погреб гадского сознания. Увидел оттуда меня ненавидящим взглядом монстра, с вывороченными наизнанку всеми клеточками — пеной на воде. Навстречу ей шуровала свора разъяренных горящих точек. Прежде чем вражеский погреб выкинул его вон, гном заставил гада сделать втяжку, прокачать волну сжатия назад.

Шаровая молния прилипает к потолку, но тут же другие злые огоньки делают заходы на меня. Я тикаю, участвую в настольном беге и скачках через стулья, направления эвакуации особенно не выбираю, оказываюсь в узком помещении типа кишка, какой-то замусоренной подсобке. Прессинг продолжается, кишка начинает светиться и исчезать в классическом синем пламени, причем с двух сторон. Ну, думаю, нет причин для грусти, просто жизнь не удалась, в следующий раз все наладится, а сейчас я с разбега сигаю в этот свет и дальше по этапу в райскую зону. Красиво скопытиться не запретишь! Но вижу, надо повременить, потому что на глаза попадается скрепленный замком стальной люк мусоропровода. Всаживаю гранату в него, едва резанули осколки по щиту, бросаюсь на выход из надоевшей ситуации вниз головой. Только успеваю крюком тросового механизма уцепиться за края получившейся дыры.

Мусора на дне было столько, чтоб погрузиться по талию. Идеальное гнездо птеродактиля, где вы, учитель зоологии и дети с экскурсией? То, что отбросы сухие, несколько меня смутило, а потом обстановка прояснилась — трусливые люди давно зацементировали мусорную камеру снаружи. Стрелять в стенку не стоит, меня разнесет в первую очередь. А наверху вот-вот друзья примутся мутить своими пятками огненную воду. Я стал рыть, я рыл дерьмо носом, добираясь до решетки, через которую стекает жидкая дрянь. Вот, наконец, я одолеваю мусор; железяка в моих руках-клешнях, выдергиваю секцию. Вверху становится чересчур солнечно, поскорее отбросив гордость и тому подобное фуфло, соскальзываю вниз, как рыбка в ведро рыбака.

Там проходило отнюдь не высохшее, а вполне полноводное русло канализации, я начал купаться в ливневых, фекальных стоках и прочих отходах от доходов. Где обязаны барахтаться и ловить полный кайф всякие Пентастоматида, Тардиграда, Леписматида и прочие гады с красивыми женскими именами, пресмыкаюсь и членистоножествую теперь я, вернее, бреду на сильно согнутых. Снизу хлюпает, сверху капает. Настроение такое, будто действительно в чем-то виноват. Вроде был подготовлен, хоть песню пой: "Если завтра война…", а получилось как всегда.

Делать нечего, полевые измерители предупредят в самый последний момент, что меня вот-вот должны поджарить и схавать, а пока можно побалдеть в полной прострации. Психика ведь, если ей не мешать, сама себя защитит. Я уже посторонним, не очень заинтересованным слушателем внимал чьим-то тяжко чавкающим ногам, что однажды и вовсе застряли в гуще отстойника. А когда стало совсем скучно, я провалился в уже знакомый пищеварительный туман, который на этот раз даже разнообразил впечатления. Тем более, не стал я задерживаться подле таких малоприятных товарищей, как пиявки да поганки, итти их налево. Как стайка пузырьков, поднимался верх с той разноцветной трухой, что сочилась в небо из грибочков. Напряжения гуляли во всех направлениях, но я их осмысленно не использовал, потому что не чувствовал собственного тела, только понимал: посмотрись сейчас в зеркало — ахнешь. Стал вслушиваться для затравки в свое дыхание, как писатель Тургенев в песни пьяных мужиков. И вот уже разобрался, движется моя жизнь, кружит бурунами и водоворотами меж полюсов. Вместе с ее потоком окунулся в первый сгусток, он же вихрь, он же шар возможностей, закрученный полюсами строгости и милости. Как ни забавно, но это руки. Те, что хватают, и те, что отталкивают; которые несут и которые бросают; руки, передергивающие блатные аккорды и выколачивающие Шопена из пианино; жмущие гашетку пулемета и высекающие девушку с веслом; хватающие даму за мясное и выводящие на розовой бумажке про испытывание тонкого чувства. А потом я ухватился за комок ног: идущих перед, вбок, вдаль, вблизь, интеллигентно плетущихся и по-солдатски бодро марширующих.

Наконец, оценил я колыхания и трепетания среды; те, что несут образы неподвижного и образы бегущего; подобия целого и подобия частного; пульсы внешней жизни вещей и пульсы внутренней. Вот теперь я такой, что мне можно позавидовать — пучок неиспользованных способностей, причем известно каких.

Находясь в обществе пестрой искрящейся трухи, выпущенной грибами, я пробовал ее на вкус. Я набрался то ли мыслей, то ли образов, которые значили для меня вначале не больше, чем агентурные шифровки Центру. Но я их разоблачил.

Вся эта символика стала как голенькая. Можно, конечно, рассуждать о стяжках субэлектронных волн и строить уравнения вихревых полей, но таким заходам я не обучен. Мне лучше по рабоче-крестьянски.

Вампиры-колхозники вымачивают приличных людей в пищеварительном соке, чтобы те отдавали наступательную свою энергию. Кто не хочет отдавать, тому клином по башке. Тут уж второй эшелон паразитов подключается. Гадов, собственно, не энергия интересует, своей хватает, а ценные сведения. Из компота и компоста, оставшихся после бурной деятельности пиявок, грибы делают выжимки и передают своему начальству. Такой дорожкой прошли достижения Файнберга, Веселкина и прочих разумников, да попали к тому, кто с их помощью готовит траектории самых поганых изменений. Есть там один зловредный программист, который эволюционные расчеты выдает не в виде значков и буковок. Получаются у него матрицы, что штампуют все более жуткие, на сторонний взгляд, фигуры мутантов. Так он самовыражается, а может, подыскивает наиболее подходящую для себя внешность.

А вот и «программист» собственной персоной: колпак, яркий, как кабак в летнюю ночь. Сейчас центр, начальник тварей и стержень событий, много симпатичнее, чем при первом свидании, он как компания басовито жужжащих пятен, стерегущих вход в "черный ящик", то есть таинственное брюхо.

Проваливаюсь туда вместе с трухой. И наступает, само собой, тьма. Поди догадайся, что это такое — начало вечности, конец заботам или участие в чьем-то пищеварении. Немного похоже на межпланетный перелет с помощью ракеты революционера Кибальчича. Я столько раз в детстве-юношестве представлял, что любитель народа удирает на своей штуке из-под царского ареста и начинает вверчиваться в тьму, не понимая, куда он летит, каким способом и зачем. А вот сейчас реализую его смелый план. Протекло тысячу лет, а может, и десять секунд проскочило, когда я почуял источник притяжения и разглядел Матрицы, похожие на сгущенное северное сияние. Каков мой будет положительный ответ? Разумеется, в конце пути я поспешу к ним, будем сиять вместе.

Однако, мое сознательное участие в игре света и тени закончилось очень быстро. Мысли стали бегать на пространстве не больше носового платка, а потом вовсе сжались в точку. Правда, был и такой момент, когда я брызнул из этой точки всеми своими способностями. Хлынула огненная вода из рук, ног, глаз, ушей, головы, сердца, хребта, всего тела. Только не забыть бы, что хотел. Я становлюсь лучом, который взращивает поганочных монстров — мелькнуло напоследок, перед тем, как сгорел я дотла и исчез.

Исчез я, слава богу, не окончательно. Спящий красавец очухался отнюдь не в хрустальном гробу, а возле параши. То есть, куда бы не летал мой маленький гном, физтелом я прочно обосновался в камере отстойника. Оставалось загадкой, сколько проторчал здесь на маленьком сухом выступе стены — таймер-то давно накрылся. А потом послышался писк, немного смахивающий на тот, что у котят. Экраны приборов отказывались показывать кино, но окостеневшим пальцем я все-таки поймал спусковой крючок гранатомета. Гадать долго не пришлось. Показался сам он — малолетка, по мягким светлым покровам заметно, что недавно вылупился. При всех отталкивающих чертах было в нем что-то неуловимо-симпатичное. А может, и вполне уловимое. Никаких свисающих соплей, брызжущих слюней. Тонкие жесткие крылышки цвета дымчатого стекла, тельце — как несколько выложенных в ряд коньячных бутылок, четкая маковка или, прямо скажем, голова, похожая на шлем мотоциклиста. Правда, время от времени нижняя губа раскладывалась в длину, хватала что-нибудь, мяла-жевала, но вскоре отпускала. Мы с малолеткой настороженно, однако, без предубежденности пялились друг на друга, животное и человек. Рожденный ползать и рожденный летать, или наоборот. Его внимательная нижняя губа прикоснулась к моему башмаку и как бы через него послушала меня. Несмотря на то, что палец я держал, где положено, тревога так и не ощутилась. Хотя не исключено было, что мой некогда внимательный организм стал бесчувственной колодой. А потом «слушания» закончились, и мы разошлись. Детеныш прыгнул мимо меня и затерялся в сумерках этой огромной уборной. Экраны измерителей, локаторов и тепловизоров так и не откликнулись на нового знакомого, он не отражал, не излучал. И я снова задремал, может быть, от радости, что не зря взорвался там, наверху, малыш-то все-таки похож на меня!

По скручивающейся спирали вдоль длиннющего тела к голове вязко тянется волна. Я в канализационной трубе, пейзаж знаком до боли. Но нынче изощренный взгляд мой подобен спиральке и даже пульсирующей воронке. Она забирается за один угол, другой, третий. Все, что должно встретиться, вертясь выплывает из ее глубины и, поровнявшись со мной, начинает разлетаться, как ракеты. Осуществилась, наконец, вековая мечта ночного прохожего: знать, что тебя ожидает за следующим поворотом, и что осталось отдыхать за предыдущим. Вот показался маленький, но вредный, который хочет выдуть солнышко; до него сто витков, не меньше. Пора, я делаю резкий вдох, жидкая сила несется от головы к хвосту, в такт с потоком воронка сокращается, и тот, кто мне пока не по душе, притягивается к моему носу в виде пузырька. Волна, тяжелея, катится ко рту, легкое сдавливание, и злыдень лопается, брызгая, как ягодка. Визг тоже разлетается, не успев расцвести. И вот я продолжаю делать «прыг-прыг», очень легко скачется, словно меня подхватывают вихрики, щекотно носящиеся по животу.

Натыкаюсь на совершенно безобидный притопленный и вполне законный труп незнакомца, разинувшего навсегда ножи челюстей. Будем считать, что он сам себя убил, осознав, что так дальше жить нельзя.

И вот старая добрая мусорная камера, начало и конец начал. Видны следы пыток, тут не только веревочка моя стала атомарной, вместо параши лишь тень на оплавленной стене. Как выбираться пока не понятно, но впечатление обуревает, что многое могу, словно член победившей партии. Поймал такт трепыханий воронки. Выдох, тяжелая кровь отжимается по правилу винта от кожицы к середке, становится горячей, плывущие стены подаются вслед за ней и прилипают к пальцам. На вдохе жидкость продавливается от середки к животу и легчает, стена старается удалиться. Вот люк первого этажа. Волна бросается в голову, мыслительное орудие, помощнев, проламывает люк, как печенье. Я, не вполне уверенный в своих умственных способностях после такой процедуры, выбираюсь в коридорчик кишечного вида. Извивающийся взгляд приносит радостное известие, что за дверью большая полость, где можно спокойно гулять, никого не ловя на зуб. Так и есть, там спортзал, нынче похожий на мятую грушу. Но покой хочет только сниться, хобот взгляда ловит очередные происки. Интриган засел между перекрытий, такой забавный в своей активности. Он тихонько, вдумчиво готовит мне горячее блюдо, старательно катает его между щек, можно сказать, заботу проявляет. Вхожу в такт с тем витком воронки, где мой новый дружок, вдох — и вот поваренок уже сам съедобен, висит на расстоянии вытянутой губы. Одно смыкание отяжелевших челюстей, и он становится похожим на раздавленную сливу. Перед тем, как превратиться в такую неаппетитную жижу — я, признаюсь, с мерой воздействия переборщил — дружочек успел алаверды послать в мою физиономию порцию разваристой, пышущей жаром каши. Со следующим выдохом метнувшаяся к носу волна отдает свою тяжесть, которая расходится темным нимбом и шпокает огненные зернышки, как толстая газета мух. Все, танцев больше не будет.

И дреме конец. Приятно было поработать чудовищем. Я потягиваюсь, деятельно участвуя в газообмене с окружающей вонью. Пора домой, потому что терять мне уже нечего и при любом раскладе я выигрываю. Через час был уже в спортзале, сон в руку и все путево. Тот малолетка, что родом из отстойника, размазывал всех встречных и поперечных. Детсадовец с силищей чемпиона по штанге. Малыш, плескающийся в гравитационных волнах. Знаток моей двоечной курсовой работы. Даже в мусоропроводе, где он карабкался, остались вмятины-продавлины от его лапок. Так что даже с моими куцыми познаниями в области скалолазания — пару раз перед девочками выпендривался — можно было по этим следам пройти. И вот бухнул гранатомет, визгнули гасители отдачи, что впервые показалось приятной музыкой. В дыру развороченного оконного щита проникло милое слюнявое утро.

Восхищенные зрители не встретили рукоплесканиями, очевидно, спектаклю с моим участием недоставало хорошей рекламы, эстетики, патетики, вечных ценностей, смысла жизни и всякого такого духовного жира. Правые и левые сигнальщики давно смылись. Наверное, из-за моего молчка решили, что от меня осталось не больше, чем пара подметок. Подогревающий заряд аккумулятора выдохся, было студено, как в заднице у эскимоса. Я приник к красивому решетчатому забору, разделяющему улицу и университетский двор. По Невскому шуровала незаинтересованная во мне пешая и автомобилизированная публика, сквозь туман и оконные стекла сочились мелким теплом лампадки Казанского собора. Какие-то яркие представители детско-юношеского кретинизма присвоили мне имя — Источник Постоянной Вони силой в сто Унитазов, а совсем маленькие назвали "Дед Говняй и какашки". К противоположной стороне улицы причалил шикарный белый автомобиль, как его еще иногда кличут, лимузин. Из него элегантно вышли двое красивых по-своему людей. Нина, которую подбросили сюда для отдачи последнего долга, и владелец машины со следами начальственной жизни на лице. Слышны были его страстные речи насчет того, что надо поскорее порвать с таким-сяким прошлым, стереть его родимое пятно и слишком тут не задерживаться. Одной окольцованной рукой при этом он поддерживал дамочку чуть ниже талии, наверное, чтоб в штопор не свалилась; другой, оперстневанной, подкручивал сладкую музычку на приемнике. "Она его за бабки полюбила, а он ее за…", — как выразился бы классик.

— Значит, сделаешь все-таки социалистический выбор в пользу товарища? — уточнил я у Нины, выстукивая заодно зубами тему Щелкунчика из одноименной оперы Чайковского.

— Ну ты, житель уборной, — автомобилист ударил о капот машины журналом "За рублем".

— Совсем не остроумно, — пришлось мне, за неимением других аргументов, просунуть сквозь прутья решетки свой гранатомет, кстати, с пустым рожком. — Скажи-ка, дядя, что тебе дороже, машина или Нина?

Проблема выбора не встала перед лимузинщиком, и, заурчав мощным движком, он гордо скрылся с места встречи, напевая арию из оперы: "…И закаленному судьбой бойцу с огромною елдой…"

— Я твоя Сьерра, а ты мой Леоне, — мигом переметнулась дама, скрыв смущение под густым слоем румян. Нравится мне, что она такая неприхотливая и понимает, что лица приходят и уходят, а какой-нибудь мужчина остается.

— Ты мои Права, а я твой Человека, — поддержал «перебежчицу», но предупредил, в гуманитарных целях, чтоб ближе, чем на десять шагов, она ко мне не приближалась.

— Это был деятель искусства, — тем не менее подначила Нина.

— А я деятель физиологии, анатомии, плюс знатный фекаловед. По-моему, гордо звучит. Кстати, чуть не забыл, я теперь производитель монстров.

Пока она вызывала по телефону "похоронную команду" из моего спецподразделения, я набросал очередной рекламный ролик. Про то, как Буденный занял с боями Ясную Поляну, нашел в куче жмыха Льва Николаевича Толстого, да и женил его на Катюше Масловой. Для чего? А для того, чтобы жизнь была ближе к искусству. Ну и дальше агитация за приобретение портативного аппарата фирмы "Зеленые братья". За считанные секунды вашего знакомства он сделает у потенциальной невесты анализы на сифилис, гонорею, трихомоноз, СПИД, что позволит вам жениться сколько угодно раз в любом экологически чистом месте.