"Искатель. 1966. Выпуск №2" - читать интересную книгу автора

I. НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ

Был конец августа, когда не пала еще на траву непрозрачная бисерная изморозь, но уже отовсюду, и вдоль и поперек, тянулись ощутимые лишь руками да лицом — когда попадут невзначай — паутинки, накрученные и наверченные по всему лесу толстопузыми травяными паучками. В лесу было прохладно и несолнечно, но не было в природе щедрой, осенней пышности. Увядание еще не пришло, но в чем-то, невидном и неслышном, сквозила уже грусть примирения с грядущим этим увяданьем.

Тропинка выходила на опушку. Ираида Васильевна задержала шаг и свернула правее, где сбегали с поросших сосною невысоких холмов серебристые оползни оленьего мха. Но внизу, в ольшанике, темнела канава, полная до краев зеленоватой кашицей ряски.

Ираида Васильевна кротко вздохнула и вернулась на тропинку.

За спиной безмятежно, по-весеннему, запела малиновка. Был конец августа, вечерело, и никто еще ни о чем не догадывался.

Тропинка привела Ираиду Васильевну к самому краю футбольного поля, где, как на моментальной стереофотографии, застыли в самых неожиданных позах металластовые фигуры кибер-игроков, а в самом центре кучка мальчишек разрешала какой-то игровой конфликт.

— Митя-а! К тебе мама пришла-а! — раздался звонкий голос.

Митька сожалительно посмотрел на мяч и, махая на бегу запасному — подай, мол, за меня, раз тебе такое счастье, — помчался к выходу, где терпеливо стояла Ираида Васильевна.

— Что? Уже? — спросил он, переводя дух и поматывая головой.

— Отдышись… Уже.

— С нашей взлетной? Лагерной?

— С вашей, сынуля. С вашей.

— Я тебя провожу, а?

— Спросись только.

— Я знаю — можно.


На взлетной было пусто, — вечерний рейсовый мобиль еще не прибыл. По площадке лениво трусил Квантик, приблудная дворня чистейших кровей. А у самой бетонной стенки, бросив на траву невероятно яркий плащ, лежала невероятно большая женщина с копной невероятно черных, отливающих синевой волос.

— Тетя Симона! — крикнул мальчик и побежал к ней.

Симона подняла руку и помахала ему, и, глядя не на него, а над собой, на кончики своих пальцев, которые летали вверху от одного облака до другого, так же звонко крикнула в ответ:

— Салюд, ребенок!

Митька плюхнулся рядом с ней и вытянул ноги.

— Ну и как? — спросила Симона, закидывая руки за голову;

— А все так же, — сердито отозвался Митька. — Второго судью за эту неделю. И все пятый «Б».

— Умелые руки. Ну, а вы?

— Мы — ничего. Мы не портим. Мы же знаем, сколько труда нужно затратить, чтобы создать один такой кибер, — важно проговорил мальчик и косо глянул на Симону, ожидая, что похвалят.

— Фантазии у вас не хватает, вот что, — сказала Симона. — Явление тяжелое и в наши дни — редкое. Добрый вечер, Ираида Васильевна. Садитесь.

Ираида Васильевна кивнула, но на траву не села, было уже сыровато, или просто постеснялась. Митька, опустив голову, запихивал травинки в дырочки сандалий.

— Ничего не не хватает, — сказал он хмуро. Симона засмеялась. — Просто мы не хотим.

— Митя, не трогай руками сандалики, — заметила Ираида Васильевна.

Митька сердито глянул на мать и подтянул колени к подбородку.

— Ну, а вы? — спросил он с вызовом. — Ну, а вы-то? Когда были в пятом?

«Задира», — подумала Симона и тоже села, так что получилось — нос к носу. Митька смотрел на нее в упор своими чуть раскосыми, как у матери, сердитыми до какой-то зеленоватой черноты глазами.

«Какие странные, совсем не славянские типы лица встречаются иногда у этих русских, — думала Симона, глядя на мальчика. — Этот неуловимый взлет каждой черты куда-то к вискам… Это от тех, что шли великой войной на эту страну около тысячи лет тому назад и маленькими смуглыми руками хватали за косы больших русских женщин… А этот мальчик взял от тех диких кочевников только самое лучшее, потому что если природа хранит и передает из поколения в поколение какие-то черты, то лишь потому, что они стоят этого».

Митька дрогнул ноздрями, нетерпеливо засопел. Рассказать бы этому дикаренышу…

— Честно говоря, — проговорила Симона, — я не помню толком, что было именно в пятом. Помню только наш город. Нант. Проходил? Летний полосатый город, весь в тентах и маркизах. — Симона снова улеглась на спину, полузакрыла глаза и стала смотреть на небо сквозь длинные прямые ресницы. Вот сказала тебе: «Нант» — и сразу все небо стало полосатым такие бледные желтые и чуть голубоватые полосы… Подкрадется кто-нибудь, дернет за шнурок — и все эти полосы начнут медленно-медленно падать на лицо…

— Тетя Симона, — сказал мальчик, — вы не хотите улетать с Земли, да?

Симона быстро посмотрела на него:

— А ты знаешь, что такое — улететь?

— Это значит — подняться в воздух.

— И нет. Это значит — сказать: «Ну, поехали» — и больше не быть на Земле. А ты знаешь, что такое — Земля?

Мальчик посмотрел на нее. Симона раскинула руки и набрала полные горсти травы; трава, смятая сильными ладонями, терпко и непонятно запахла.

— Знаю, — сказал Митька и еще раз посмотрел на нее — до чего же огромная, как две мамы сразу. — Земля — это очень-очень большое, но все-таки «Арамис» — это не Земля.

Симона усмехнулась.

— Знает. — Она поднесла ладони к глазам — трава оставила резкие белые и красные полосы. — Ну, а самое главное: что такое — хотеть?

Митька смотрел круглыми глазами и молчал.

Ираида Васильевна испытывала какое-то мучительное ощущение, — будто эта женщина делала с ее сыном что-то, не принятое у людей, словно она поставила его голышом на свою огромную ладонь и не то сама рассматривает, не то показывает его самому себе в зеркало.

— Ну, ладно, — сказала Симона примирительно, угадывая мысли Ираиды Васильевны. — Не знаешь — потом узнаешь. А улетать с Земли мне действительно не хочется: уж больно она громадная, не везде порядок. Вот приложить бы руки…

— Как это — не везде порядок? — подскочил Митька. — Ведь в Америке — и то социализм?

— Нет там еще социализма, — спокойно сказала Симона. — В этой стране вообще любили по части лозунгов несколько забегать вперед. Например, провозгласили всеобщее равенство — а сами потом еще два столетия негров вешали, пока не вспыхнула Негритянская революция. А знаменитая демократия… Словом, про социализм это только они сами говорят. Нет там его. Пока.

— Значит, скоро революция? И можно будет — добровольцем?

— Вот не могу тебе пообещать определенно. Но ты не горюй, — мы ведь еще до звезд не добрались. Пока только свою Солнечную приводим в порядок. А представляешь себе, сколько дел прибавится, когда свяжемся с другими планетами? Ведь там еще столько революций впереди. Прилетишь к каким-нибудь таукитянам или альфаэриданцам — а у них рабовладение. Или первобытное общество.

— Как у наших венериан?

— Вот-вот. Только венериан мы постараемся от революции избавить.

— Жалко, — вырвалось у Митьки.

— Жалко, — согласилась Симона. — Такое удовольствие — подраться, когда это официально разрешается. Ираида Васильевна закашляла.

— Мама, — сказал Митька, — ты не волнуйся, я же понимаю, что тетя Симона все шутит.

— Ну, и последний вопрос: сколько будет пятью пять?

— Это как посмотреть, — сказал Митька, потому что этой тете нельзя было отвечать, как в школе. — Если в десятичной системе и на Земле, то двадцать пять.

Симона опять рассмеялась:

— А в другой галактике? На Сенсерионе, скажем.

— Это надо подумать, — солидно сказал Митька.

— Ну вот, — Симона сделала руками — «ну вот», — ему «надо подумать» а вы все чего-то боитесь. И вообще мобиль летит.

Она легко поднялась.

— Ну, сынуля… — сказала Ираида Васильевна и, опустив руки, вся как-то наклонилась и подалась вперед.

Митька простодушно повис у нее на шее, чмокнул где-то возле уха. Потом смутился и боком-боком пошел к Симоне.

— Ну, человеческий детеныш, следи тут без нас за Землей, чтоб порядок был. А до венериан мы с тобой еще доберемся… Кстати, какое банальное название «венериане». Придумали бы что-нибудь пофантастичнее.

— Венеряки, — сказал Митька и фыркнул.

— Было, — отпарировала Симона, — «неедяки», но все равно — было. И «венеты» — было. «Венерианцы» вообще не идет.

— Веньяки, — предложил Митька. — Венусяки. Веники.

— О! — сказала Симона. — Проблеск имеется, — и тихонечко скосила глаза на Ираиду Васильевну. Та стояла, полузакрыв глаза, и лицо ее приняло такое скорбное выражение, что Симона чуть было не фыркнула совсем по-Митькиному.

— И-нер-ти-ды, — по слогам произнес Митька, тоже поглядевший на мать и сразу же ставший серьезным. — Это потому, что они инертными газами дышат.

— Кто тебе сказал эту глупость? — устало проговорила Ираида Васильевна. — Венериане, как и мы, дышат кислородом. Инертные газы не могут участвовать в процессе обмена веществ.

— Неинтересно, — со вздохом проговорил Митька.

Симоне стало как-то обидно за него и за венериан вместе. Она протянула мальчику широкую, все еще в белых и розовых полосочках, ладонь.

— Не горюй, тем более что с этими инертными газами и в самом деле что-то нечисто. Американцы сейчас над ними бьются. Не исключено, что и откроют что-нибудь интересное. Ну, салюд.

Митька благодарно взглянул на нее и тоже протянул смуглую, всю в цапинах, руку. Сунул жесткую ладошку лодочкой — и тут же потянул обратно.

— Счастливого пути, теть Симона. И спокойной работы…

Симона фыркнула, тряхнула головой и легонько щелкнула мальчика по носу:

— Заврался, братец. Спокойной… Приключени-ев! Прроисшестви-ев! Стрррашных притом. Космические пираты, абордаж, таран, гравитационные торпеды к бою!

— Все сразу? — невинно спросил Митька.

— Только так. — Симона оглянулась на Ираиду Васильевну, шедшую к мобилю, и неожиданно вдруг сказала: — И почаще вызывай маму… Длинный фон у нас освобождается после девяти.

Мальчик отступил на несколько шагов, стащил с головы синюю испанскую шапочку, и стал ею махать. Мобиль задрал вверх свой острый прозрачный нос и полез в небо.