"Посланник" - читать интересную книгу автора (Силва Дэниел)Глава 8 ВенецияЭто была маленькая глинобитная церквушка бедного прихода в округе Каннареджио. Участок земли был слишком маленьким, и на нем не могла располагаться настоящая церковная площадь, поэтому главный вход вел прямо с шумной салиццада Сан-Джованни-Кризостомо. Когда-то у Габриэля в кармане был ключ от этой церкви. Сейчас он вошел туда как обычный турист и на мгновение остановился у входа, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сумрачному свету, и чувствуя дуновение холодного воздуха, пахнущего свечным воском и благовониями, на своей щеке. Он вспомнил, когда последний раз был в этой церкви. Это было в тот вечер, когда Шамрон приехал в Венецию, чтобы сказать ему, что он обнаружен врагами и что пора ему снова вернуться домой. «Здесь не останется и следа от тебя, – сказал тогда Шамрон. – Все будет так, точно ты никогда и не существовал». Габриэль пересек неф часовни Святого Иеронима в правой части церкви. Алтарная икона была скрыта в глубокой тени. Габриэль опустил монету в электросчетчик, и лампы вспыхнули, осветив последнюю крупную работу Джованни Беллини. Габриэль постоял, зажав правой рукой подбородок, слегка наклонив голову набок, рассматривая полотно при наклонном свете. Франческо Тьеполо отлично поработал, заканчивая реставрацию за него. Собственно, Габриэль почти не мог бы сказать, где он прекратил работу, а Тьеполо начал. «Ничего в этом нет удивительного, – подумал он. – Они ведь оба прошли обучение у венецианского мастера реставрации Умберто Конти». Счетчик отключился, и свет автоматически погас, снова погрузив полотно в темноту. Габриэль вернулся на улицу и пошел через Каннареджио на запад, пока не дошел до чугунного моста, единственного в Венеции. В Средние века в центре моста была калитка, и ночью у нее стоял сторож-христианин, следя за тем, чтобы содержавшиеся в темнице на другой стороне не могли сбежать. Габриэль пересек мост и вошел в темный проход, который вывел его на широкую площадь – Кампо дель Гетто-Нуово, – центр древнего гетто Венеции. Было время, когда в гетто жили более пяти тысяч евреев. Сейчас тут жило всего двадцать из четырехсот евреев города и большинство из них – старики в «Каса ди рипосо израилитика».[4] Габриэль пересек площадь и остановился возле номера 2899. На маленькой медной дощечке значилось: «COMUNITA EBRAICA DI VENEZIA» – «Еврейская община Венеции». Он нажал на звонок и быстро повернулся спиной к камере наблюдения над дверью. После долгого молчания знакомый женский голос прохрипел в переговорное устройство: «Повернитесь, чтобы я увидела ваше лицо». Он стал ждать, как она велела ему, на деревянной скамейке в освещенном солнцем углу Кампо, близ памятника венецианским евреям, которых в декабре 1943 года отправили на смерть в Аушвиц. Прошло десять минут, потом еще десять. Наконец она вышла из помещения и, не спеша перейдя через площадь, остановилась в нескольких футах от него, словно боялась подойти ближе. Габриэль сдвинул солнцезащитные очки на лоб и посмотрел на нее, освещенную слепящими осенними лучами. На ней были расклешенные синие джинсы, плотно облегавшие бедра, и замшевые сапоги на высоких каблуках. Белая блузка не скрывала щедро наделенной природой фигуры под ней. Непокорные золотисто-каштановые волосы были схвачены атласной лентой шоколадного цвета, и на шее был шелковый шарф. У нее была очень темная оливковая кожа, а широко раскрытые миндалевидные глаза были цвета карамели с золотыми крапинками. Цвет их менялся в зависимости от настроения. В последний раз, когда Габриэль видел Кьяру, глаза у нее казались почти черными от гнева. Скрестив руки на груди, она осведомилась, что он делает в Венеции. – Привет, Кьяра. До чего же ты прелестно выглядишь. Ветер подхватил ее волосы и швырнул несколько прядей в лицо. Она отбросила их левой рукой. Бриллиантового кольца, которое Габриэль подарил ей к помолвке, не было. Теперь на ее пальцах были другие кольца и новые золотые часы на запястье. Чьи-то подарки, подумал Габриэль. – От тебя не было ни звука, с тех пор как я уехала из Иерусалима, – произнесла Кьяра намеренно ровным тоном, каким говорила всегда, когда старалась сдержать чувства. – Прошли месяцы. А теперь ты вдруг являешься без предупреждения и рассчитываешь, что я встречу тебя с распростертыми объятиями и с улыбкой на лице? – Без предупреждения? Я ведь здесь потому, что ты просила меня приехать. – Я? О чем ты, черт возьми, говоришь? Габриэль пристально посмотрел на нее и понял, что она ничего не утаивает. – Прости меня, – сказал он. – Похоже, меня ввели в заблуждение. Она играла концами своего шарфа, явно наслаждаясь его смущением. – И кто же? «Донати и Тьеполо, – подумал Габриэль. – А может, и сам папа». Он резко поднялся: – Это не важно. Извини, Кьяра. Приятно было тебя повидать. Он пошел прочь, но она схватила его за локоть. – Подожди. Постой минутку. – Это ты из вежливости? – Вежливость – она для разведенных пар с детьми. Габриэль снова сел, а Кьяра продолжала стоять. Из прохода появился мужчина в темных очках и рыжем блейзере. Он с восхищением посмотрел на Кьяру, затем пересек площадь и исчез на мосту, ведущем к двум старым сефардистским синагогам. Кьяра посмотрела вслед мужчине, затем повернула голову и внимательно оглядела Габриэля. – Кто-нибудь говорил тебе, что ты не просто похож на человека, который спас папу? – Он итальянец, – сказал Габриэль. – Разве ты не читала про него в газетах? Она пропустила его слова мимо ушей. – Когда я увидела это по телевизору, я подумала, что галлюцинирую. Я узнала тебя. Ночью, когда все поуспокоилось, я навела справки в Риме. Шимон сказал мне, что ты был в Ватикане. Внезапное движение на площади заставило ее повернуть голову. Она увидела мужчину с бородой, прорезанной проседью, и в мягкой шляпе, спешившего ко входу в центр общины. Это был ее отец – главный раввин Венеции. Она приподняла носок правого сапога и закачалась на каблуке. Габриэль хорошо знал эту позу. Она означала, что следует ждать вспышки раздражения. – Зачем ты здесь, Габриэль Аллон? – Мне сказали, что ты хочешь видеть меня. – И ты прилетел? Вот так вот? – Вот так вот. Уголки ее губ приподнялись в улыбке. – Что тут смешного? – Бедный Габриэль. Ты все еще влюблен в меня, верно? – Я всегда был в тебя влюблен. – Но не настолько, чтобы жениться на мне? – Не могли бы мы поговорить об этом в другой обстановке? – Не сейчас. Я не могу оставить контору без присмотра. Это моя – Пожалуйста, передай мое почтение раввину Цолли. – Я не уверена что это хорошая мысль. Раввин Цолли все еще сердит на тебя. Она достала из кармана ключ и перебросила ему. Габриэль долго на него смотрел. Даже после многих месяцев разлуки ему трудно было представить, что Кьяра жила своей жизнью. – На случай если у тебя возникнет вопрос, знай: я живу там одна. Это больше, чем ты имеешь право знать, но это правда. Устраивайся удобно. Отдохни. Ты выглядишь чертовски плохо. – Надавали друг другу комплиментов, верно? – Он сунул ключ в карман. – А адрес? – Знаешь, для разведчика ты слишком много врешь. – О чем ты? – Ты же знаешь мой адрес, Габриэль. Ты получил его в Оперативном отделе, как и номер моего телефона. Она пригнулась и поцеловала его в щеку. Ее волосы упали ему на лицо – он закрыл глаза и вдохнул запах ванили. Ее дом находился на другой стороне Большого канала, в Санта-Кроче, в маленьком дворике с одним-единственным входом и выходом. Когда Габриэль вошел в ее квартиру, у него возникло ощущение, будто он вернулся в прошлое. Гостиная, казалось, была создана для снимка в журнале. Даже старые журналы и газеты были словно разложены фанатиком, жаждущим создать идеальное впечатление. Он подошел к столику и стал рассматривать фотографии в рамках: Кьяра с родителями, Кьяра со старшим братом, жившим в Падуе, Кьяра с подругой на берегу Галилейского моря. Во время этой поездки, когда ей как раз исполнилось двадцать пять лет, на нее обратил внимание сотрудник Службы, подыскивавший талантливых людей. Через полгода, после того как она получила допуск и прошла тренировку, ее послали назад в Европу в качестве Он подошел к окну. В тридцати футах внизу лениво текли маслянистые воды Рио-дель-Меджо. К дому напротив была протянута веревка для белья. В солнечном свете пьяно покачивались рубашки и брюки, а у другого конца веревки, возле открытого окна, сидела пожилая женщина, положив на подоконник мясистую руку. Она, казалось, удивилась, увидев Габриэля. Он показал ей ключ и сказал, что он друг Кьяры из Милана. Он опустил жалюзи и прошел на кухню. В мойке стояла наполовину выпитая кружка кофе с молоком и валялась корка намазанного маслом хлеба. Кьяра, брезгливая во всем остальном, всегда оставляла посуду от завтрака в мойке до конца дня. Габриэль, хотя такая неряшливость и раздражала его, оставил все как есть и прошел в спальню. Швырнув чемодан на незастланную постель и не дав воли соблазну осмотреть платяной шкаф и ящики, он зашел в ванную и включил душ. Открыв аптечный шкафчик, он посмотрел, нет ли там бритвы, или одеколона, или любого другого свидетельства присутствия мужчины. Он обнаружил всего два предмета, которых никогда раньше не видел: пузырек со снотворным и еще один – с антидепрессантом. Он поставил их точно на то место, где они стояли. Кьяра, как и Габриэль, была обучена замечать даже малейшие изменения. Он сбросил одежду и швырнул в коридор, затем долго стоял под душем. Выйдя, он обмотал нижнюю часть тела полотенцем и прошлепал в спальню. От одеяла пахло телом Кьяры. Он как раз положил голову на ее подушку, когда колокола Санта-Кроче пробили полдень. Он закрыл глаза и погрузился в сон без сновидений. Он проснулся ближе к вечеру от звука ключа, вставляемого в замок, а затем от стука каблуков Кьяры в прихожей. Она не потрудилась крикнуть, что пришла. Она знала, что он просыпается от малейшего звука или движения. Она вошла в спальню, напевая себе под нос дурацкую итальянскую песенку, которую – она знала – он терпеть не мог. Кьяра села на край кровати, достаточно близко, так что ее бедро упиралось ему в бок. Он открыл глаза и увидел, как она сбросила сапоги и стала стягивать джинсы. Она положила ладонь ему на грудь. Он дернул за ленточку в ее волосах, и золотисто-каштановые кудри затопили ее лицо и плечи. Она повторила вопрос, который задала ему в гетто: – Зачем ты здесь, Габриэль Аллон? – Я подумал, не попытаться ли нам снова. – Мне нет нужды пытаться. Я уже предприняла однажды такую попытку, и мне это очень понравилось. Он снял шелковый шарф с ее шеи и медленно стал расстегивать пуговицы на ее блузке. Кьяра нагнулась и поцеловала его в губы. У него было такое чувство, словно его поцеловала рафаэлевская Мадонна Альба. – Если ты снова причинишь мне боль, я тебя возненавижу навсегда. – Я не причиню тебе боли. – Я не переставала мечтать о тебе. – И мечты были хорошие? – Нет. Я мечтала, чтоб ты умер. Единственным, что напоминало о Габриэле в этой квартире, был его старый альбом для зарисовок. Он открыл его на чистой странице и с профессиональным беспристрастием посмотрел на Кьяру. Она сидела, закутанная в шелковую простыню, подобрав под себя длинные ноги. Лицо ее было обращено к окну и освещено заходящим солнцем. Габриэль обрадовался, увидев первые морщинки у глаз Кьяры. Он всегда боялся, что она слишком молода для него и, когда он состарится, уйдет к другому. Он дернул за простыню, обнажая грудь Кьяры. Она на секунду встретилась с ним взглядом, затем закрыла глаза. – Тебе повезло, что я тут, – сказала она. – Я ведь могла быть на задании. Она была разговорчивая. Габриэль уже давно знал, что бесполезно просить ее сидеть молча, когда она позирует ему. – Ты же не работала с того задания в Швейцарии. – Откуда ты знаешь об этой операции? Габриэль бросил на нее непроницаемый взгляд поверх альбома и напомнил, чтобы она не шевелилась. – Вот как соблюдается принцип необходимости все знать. Похоже, ты можешь в любое время явиться в Отдел операций и узнать, чем я занимаюсь. – Она повернула было голову, но Габриэль цыкнул на нее. – Впрочем, мне не следует удивляться. Ты уже стал директором? – Директором чего? – спросил Габриэль, намеренно притворившись тупицей. – Спецопераций. Габриэль признался, что этот пост был предложен ему и принят. – Значит, ты теперь мое начальство, – уточнила она. – Я полагаю, мы только что нарушили с полдюжины разных постановлений Службы, запрещающих братание между старшими офицерами и сотрудниками. – По меньшей мере, но мое назначение еще официально не оформлено. – Ох, слава Богу. Я бы не хотела, чтобы великий Габриэль попал в беду из-за секса. Сколько еще нам дозволено опустошать наши тела, прежде чем попадем в немилость к Отделу кадров? – Столько, сколько захотим. Просто в какой-то момент придется им об этом объявить. – А как, Габриэль, насчет Господа Бога? Объявишь ли ты об этом на сей раз и Господу? – Последовало молчание – лишь слышно было, как уголь царапает по бумаге. Она переменила тему: – Насколько ты осведомлен о том, что я делала в Швейцарии? – Я знаю, что ты поехала в Церматт соблазнять швейцарского торговца оружием, который собирался совершить сделку с человеком, не слишком заботящимся о наших интересах. На бульваре Царя Саула хотели знать, когда отплывает товар и куда. После долгого молчания он спросил ее, спала ли она со швейцарцем. – Это была операция совсем другого рода. Я работала вместе с другим агентом. Я просто занимала торговца оружием в баре, а другой агент прошел в его номер и украл содержимое его компьютера. Кроме того, тебе известно, что – Не всегда. – Я никогда не смогла бы использовать так свое тело. Я ведь девушка верующая. – Она лукаво улыбнулась ему. – Кстати, мы своего добились. Корабль по непонятной причине потерпел крушение у берегов Крита. Оружие теперь лежит на дне моря. – Я знаю, – сказал Габриэль. – Закрой снова глаза. – Создавай меня, – сказала она и, улыбнувшись, сделала, как он хотел. – Ты не намерен спросить, жила ли я с кем-либо, пока мы были врозь? – Это не мое дело. – Но тебе же должно быть любопытно. Могу лишь представить себе, что ты делал в моей квартире, когда вошел в дверь. – Если ты намекаешь на то, что я ее обыскал, так я этого не делал. – Ох, прошу тебя. – Почему ты перестала спать? – Ты действительно хочешь, чтобы я ответила? Он промолчал. – У меня никого не было, Габриэль, ты ведь знаешь, верно? Как мог быть кто-то другой? – Она изобразила кисло-сладкую улыбку. – Тебе никогда этого не говорят, когда предлагают вступить в их эксклюзивный клуб. Тебе не говорят, как будет нагромождаться ложь или что ты никогда не будешь уютно себя чувствовать с людьми, которые не являются членами этого клуба. В этом ли причина того, что ты полюбил меня, Габриэль? Потому что я принадлежу к Службе? – Мне понравились твои феттучини и грибы. Ты лучше всех в Венеции готовишь феттучини с грибами. – А что ты скажешь про себя? У тебя были другие женщины, пока я отсутствовала? – Я провел все время с одним очень большим полотном. – Ах да. Я и забыла о твоем недостатке. Ты не можешь заниматься любовью с женщиной, если ей неизвестно, что ты убивал людей ради своей страны. Уверена, ты мог бы найти кого-нибудь подходящего на бульваре Царя Саула, если бы задумал такое. Да каждая женщина в нашей Службе жаждет заполучить тебя. – Ты слишком много разговариваешь. Я никогда не закончу рисунок, если не перестанешь болтать. – Я проголодалась. Не следовало тебе упоминать о еде. Кстати, как там Лея? Габриэль перестал рисовать и, подняв от альбома взгляд, возмущенно посмотрел на Кьяру, словно хотел сказать ей, что ему совсем не нравится такая развязная манера упоминать о его жене в разговоре о еде. – Прошу прощения, – сказала Кьяра. – Как она? Габриэль услышал, как произнес, что Лея чувствует себя хорошо, что он два-три дня в неделю ездит в психиатрическую больницу на горе Херцль, чтобы побыть с ней несколько минут. Он произносил эти слова, а в мозгу вновь возник образ маленькой венской улочки недалеко от Юденплатц, где от заложенной в машину бомбы погиб его сын и возник ад, разрушивший тело Леи и укравший ее память. Тринадцать лет она молчала при нем, да и теперь говорила очень коротко. Недавно в больничном саду она задала ему тот же вопрос, что и Кьяра минуту назад. Были ли у него другие женщины, пока она отсутствовала? Он сказал ей правду. Кьяра погрузилась в молчание. Свет, падающий на ее лицо, из кораллово-красного стал серым. Толстуха появилась в окне напротив и стала быстро снимать белье. Кьяра натянула простыню до горла. – Зачем ты это? – Я не хочу, чтобы синьора Лоренцетто видела меня голой. Габриэль сдернул простыню до прежнего положения и чиркнул углем по ее груди. – Наверное, мне следует вернуться в Иерусалим, – сказала она. – Если, конечно, ты не собираешься сказать Шамрону, что не можешь взять на себя Спецоперации, так как возвращаешься в Венецию. – Это соблазнительно, – сказал Габриэль. – Соблазнительно, но невозможно. Ты лояльный солдат, Габриэль. Ты всегда делаешь то, что тебе говорят. Всегда так было. – Она стерла след угля с груди. – По крайней мере, мне не придется отделывать квартиру. Габриэль не поднимал глаз, глядя на свой альбом. Кьяра внимательно посмотрела на него и спросила: – Габриэль, что ты сделал с квартирой? – К сожалению, мне нужно было место для работы. – Так что ты просто переставил вещи? – Знаешь, а я тоже проголодался. – Габриэль Аллон, там хоть что-то осталось? – Сегодня тепло, – сказал он. – Сядем на пароходик, съездим в Мурано и поедим рыбы. |
||
|